Текст книги "Букет для улитки (СИ)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Фанни, у меня в мыслях такого не было. Ты супер! Просто знаешь…

Жаки Рюэ замялась, и миссис Шо с чуть-чуть грустной улыбкой, помогла ей:

– Да, конечно, серьезная разница в возрасте усложняет вопрос секса.

– Подожди, Фанни, ты что, переспала с ним?!

– Нет, крошка. Мы с Юлианом только вышли в море, и не успели даже обсудить это. Впрочем, на яхте в открытом море есть вещи не менее волнующие, чем секс. А яхта, настолько необычная по дизайну – это само по себе волнующее обстоятельство. Мне всегда было любопытно, как работает фантазия у людей, творящих дизайн кораблей, самолетов, автомобилей, всякого такого. Особенно если надо творить это, соблюдая ограничения, кажется, делающие задачу невыполнимой. Я помню, как Жак-Ив Кусто рассказывал о создании «ныряющего блюдца», полноценной субмарины, которая по условиям задачи должна базироваться на 47-метровой яхте «Калипсо». Тут похожая ситуация: полноценная круизная моторная яхта должна базироваться в 20-футовом стандартном морском контейнере, TEU. И решением тоже стало блюдце. Только не ныряющее, а плавучее складное, как трехсекционный стол для пикников в бэк-ярде.

Тут Жаки сообразила, о чем речь и на какой лодке сейчас бабушка.

– О, черт! Фанни! Ты что, на 18-футовом круглом складном катамаране?

– Крошка, дай сообразить… Да, поскольку пять с половиной метров – это 18 футов в первом приближении. Кстати, Юлиан говорил, ты присутствовала в час Эврика для данного концепта. С его слов, две очаровательные девушки вдохновили…

– Мм… Вообще-то, Аслауг и я в основном прикалывались, когда Юлиан изобретал.

– Что ж, крошка, иногда дружеский юмор вдохновляет наилучшим образом.

– Может быть… Но как так за три дня? 14 мая Юлиан только нарисовал модель.

Миссис Шо быстро покрутила пальцем перед web-камерой, будто размешивая нечто воображаемое, после чего пояснила:

– К счастью, то, что изобрел Чарльз Хулл в 1984-м, не пропало, как многое другое.

– А-а… Фанни, ты о чем сейчас?

– Я о 3D-принтере. По мысли Хулла, нарисованная модель должна возникать в форме готового материального изделия немедленно. Три дня – это даже слишком долго.

– А-а… Разве 3D-принтер изобретен так давно?

– Крошка, где твоя эрудиция? 1986-м Хулл уже основал компанию «3D Systems».

– Понятно… Так, Фанни, а куда вы идете на этом плавучем блюдце?

– Мы идем на Мальту, а оттуда на Сицилию. Я давно не была в Палермо, и хочу там погулять немного. Домой я улечу самолетом. А Юлиан возьмет в Палермо еще одну лодку на тест-драйв. Затем, видимо, он опять подберет свою подружку-голландку, у которой для ночи с 20-го на 21-е запланирован последний сеанс в Астрофизической обсерватории в Катаниа, на восточном берегу Сицилии.

В этот момент на топ-бридж выбрался сам консультант по ЯД и в своем фирменном иронично-дружественном стиле предположил, заглянув в web-камеру ноутбука:

– Что, девчонки, перемываете мои косточки?

– Привет, Юлиан! – сказала Жаки, – Просто я беспокоюсь за Фанни.

– Знаешь, Юлиан, – встряла миссис Шо, – крошка волнуется, что ты будешь так бурно заниматься со мной любовью, что это станет небезопасно для моего здоровья.

– Блин, я этого не говорила! – возмутилась франко-мулатка.

– Все OK, – успокоил Зайз, – если до этого дойдет, то я буду осторожен, как грабитель сокровищ дракона. Если ты читала толкиеновского Хоббита, то понимаешь, о чем я.

– Какая изумительная метафора! – обрадовалась миссис Шо.

– Просто, Фанни, ты выращиваешь во мне цветы романтизма, – сказал он. – Ну, ладно, девчонки. Вы, видимо, хотите посекретничать. Я перемещаюсь на ходовой мостик.

Консультант по ЯД отсалютовал ладонью перед web-камерой и спустился вниз. А в следующую минуту миссис Шо полушепотом произнесла:

– Он такой милый и тактичный.

– Возможно, – отозвалась Жаки. – Но ты ведь знаешь: он нетипично упал в ксианзан.

– Вообще-то они оба: Юлиан и Аслауг, – поправила бабушка. – И почему нетипично?

– Фанни, ведь типичное поведение упавших в ксианзан – это бегство с континента. Но Юлиан и Аслауг никуда не бегут и почти не изменили образ жизни. Если бы они не сообщили между делом, я бы даже не догадалась об их падении в ксианзан.

– Крошка, с чего ты взяла, что бегство – это типичное поведение упавших в ксианзан?

– Откуда я?.. – Начала стажер-эксперт и замолчала, пораженная внезапной догадкой.

Бегство считается типичным поведением упавших в ксианзан только потому, что все аргонавты падают в ксианзан перед бегством в море. Ну а вдруг типично незаметное поведение, как у Юлиана и Аслауг? Ведь никто не выяснял, сколько всего упавших в ксианзан. Вдруг аргонавты – лишь верхушка айсберга?.. Фанни ласково улыбнулась.

– О, наконец-то до тебя дошло.

– Черт побери… Сколько же на самом деле этих упавших в ксианзан?

– Крошка, откуда мне знать, сколько упавших в ксианзан, и в какой именно?

– Э-э… Фанни, что значит какой именно?

– А ты что, думала, будто существует лишь один вид ксианзана?

– А-а… Сколько видов существует?

– Откуда мне знать? Ясно лишь, что не один, это ведь не конвейерное производство.

– Вот, блин… Бабушка Фанни, скажи, я что, действительно такая идиотка?

Миссис Шо приблизила губы к web-камере и изобразила поцелуй.

– Крошка, ты умненькая, но попала в коллектив, где людям лень думать. Это заразно. Полагаю, там обычай: спихивать задачи какому-нибудь ИИ. Будто ИИ умеет думать. Удивительное заблуждение. То, что сейчас называется искусственным интеллектом, просто библиотека алгоритмов расчета коэффициентов корреляции и параметров для модели распознавания образов. Оно может кому-то казаться интеллектом, поскольку оперирует большими данными. Терабайты. Петабайты. Но как только нам требуются действительно творческие, интеллектуальные решения типа «эврика!», так сразу же выясняется, что интеллекта в ИИ меньше, чем в ресничках инфузории-туфельки.

– Черт-черт-черт… – проговорила Жаки Рюэ.

– Не переживай слишком, – посоветовала бабушка. – Просто не ленись думать.

– Да, я поняла уже… Слушай, у меня, на самом деле, сложный вопрос на эрудицию.

– Давай, крошка, это может оказаться забавным! – Фанни Шо азартно потерла руки.

Следующие несколько минут стажер-эксперт излагала данные о теракте на Шванзее. Бабушка внимательно слушала, и даже делала пометки в бумажном блокноте. О, этот бумажный блокнот! Осколок другого мира. Как магический артефакт из фэнтези…

Дослушав и окинув задумчивым взглядом свои стенографические заметки в этом магическом бумажном блокноте, Фанни произнесла:

– Крошка, ты, конечно, понимаешь, что такая картина возможна только при ядерном делении тяжелых элементов с номером 90 и выше при нейтронной цепной реакции.

– Да, Фанни. Но там не было ядерного взрыва, к которому приводит цепная реакция.

Бабушка весело помахала своим блокнотом перед web-камерой, и объявила:

– Иногда приводит. А иногда нет. Говоря «цепная реакция», я не добавила волшебное слово «самоподдерживающаяся».

– Верно, – признала Жаки. – Но если цепная реакция НЕ самоподдерживающаяся, то в конструкции бомбы должен быть дополнительный нейтронный источник… Э-э…

– …Более триллиона нейтронов в секунду на квадратный дюйм мишени, – подсказала ей бабушка и продолжила: – Следовательно, это бомба Вайцзеккера-Ливингстона.

– Подожди, Фанни, ведь Вайцзеккер работал в Германии, а Ливингстон – в Америке.

– Да, крошка! Если бы тогда, в середине 1930-х, эти двое работали в одной стране, то Вторая Мировая война не завершилась бы атомными бомбардировками, а напротив, началась таковыми. Представь: история развивалась бы совсем иначе. Возможно, сегодня человечество дотянулось бы до звезд, а не копошилось в болоте рецессии по милости «зеленых», нанятых финансовой плутократией для торможения прогресса.

Стажер-эксперт негромко вздохнула (ей не очень нравились такие технократические радикальные тезисы бабушки Фанни) и попросила:

– Объясни, пожалуйста, про бомбу Вайцзеккера-Ливингстона.

– Крошка, это просто! Вайцзеккер создал полуэмпирическую формулу деления ядер, указавшую, что нейтроны с энергией выше одного Мэв будут делить ядра урана-238. Ливингстон тогда же создал 11-дюймовый циклотрон, который разгонял протоны до соответствующей энергии. Осталось взять вещество, из которого эти протоны могут выбивать нейтроны. Это реакция Боте-Беккера, известная с 1930-го. Для нее годится дейтерий, бериллий, литий, бор и даже алюминий. Бомба готова. Но тогда, в 1930-х, процесс деления U-238 не был реализован. Лишь в 1950-х его начали применять для многократного усиления термоядерной бомбы: схема делящейся оболочки из U-238, известная в научно-популярной литературе как реакция Джекила-Хайда.

– Подожди, Фанни! Разве малый циклотрон Ливингстона мог дать такой поток?

– Молодец, крошка! Да, тот циклотрон был слабым. Но теперь это не проблема, ведь теперь есть туннельный протонный синтез, он же кристадин-процесс, реализуемый несложным кристадиновым фюзором. Протонно-захватная трансмутация кремния в короткоживущий альфа-радиоактивный изотоп фосфора. Это источник альфа-частиц, пригодных для выбивания нейтронов. Кстати, Боте и Беккер в 1930-м применяли для выбивания нейтронов альфа-частицы, излучаемые полонием-210. А кристадиновый фюзор может при пиковой мощности выдать довольно плотный поток альфа-частиц. Вероятно, так создается пороговая плотность нейтронов на урановой мишени…

Завершив этот монолог, миссис Шо снова взмахнула своим магическим бумажным блокнотом перед web-камерой. Жаки Рюэ вздохнула и констатировала.

– Остается разобраться, где улиткофил Руди добыл уран-238.

– Полагаю, – ответила бабушка, – он просто купил на электронной бирже.

– Что? Как так просто купил?

– Крошка, правильный вопрос – почем. Полагаю, 20 долларов за фунт, около того.

– Что?! – снова переспросила Жаки, все более изумляясь.

– Это обедненный уран, – пояснила миссис Шо, – побочный продукт обогащения при производстве топливного урана для АЭС и оружейного урана для военных. На фунт топливного низко-обогащенного урана выходит дюжина фунтов обедненного, а при производстве оружейного высокообогащенного урана, почти чистого U-235, выходит больше двухсот фунтов побочного продукта на фунт целевого. Обедненным ураном завалены ядерные фабрики. Сначала его утилизировали военные – в сердечниках для бронебойных снарядов. Затем в цивильной сфере, где требуются твердые материалы высокой плотности. Уран на 70 процентов плотнее свинца. В урановую тему попали, например, балансировочные грузы для авиалайнеров, или для килей парусных яхт.

– Вот, блин… – отреагировала Жаки, – блин-блин-блин! Надо звонить полковнику.

– Так всегда бывает в дебильной цифровой цивилизации, – заключила миссис Шо.

15. Материальный Призрак из свинцовых семидесятых

То же утро 17 мая, Каринтия (Южная Австрия). Город Виллах. Тюрьма Синеплекс

Виллах, бывший в эпоху Ренессанса резиденцией императорских мажордомов, теперь представлял собой оживленный город-пятидесятитысячник и крупный железнодорожный узел рядом с тройной границей: Италия-Словения-Австрия. Наличие такого узла породило специфику Виллаха в эпоху Новейшего Переселения Народов. Поток афро-азиатских мигрантов, который возник в 2010-х и стал хронической проблемой Евросоюза, здесь вызвал необходимость устроить фильтрационный пункт. Постепенно этот пункт оброс бюрократией и превратился в специальную тюрьму для сортировки нелегальных и не совсем легальных мигрантов, беженцев и мелких контрабандистов. Но к содержанию фигуры такого калибра, как Вилли Морлок, эта тюрьма была неприспособленна ни по технической конфигурации, ни по квалификации персонала.

Начальник тюрьмы (толковый, но простоватый дядька) сначала не сообразил, кого ему спихивает Интерпол. Мало кто сообразил бы такое – посреди ночи, в условиях общего полицейского усиления, а затем – локального военного положения, объявленного из-за беспрецедентного теракта в Шванзее. Так вот, интерполовцы позвонили и сказали: при трансграничном перехвате совместно с полицией Словении арестован Вилли Морлок, гражданин Германии, вероятный соучастник теракта, и надо поместить его в камеру по категории E (экстремисты). Начальник тюрьмы просто распорядился об этом, поверив интерполовцам на слово, что полную документацию по арестанту они пришлют утром. Чрезвычайная ситуация, военное положение, все такое, в общем…

– …В общем, они развели меня, – тоскливо заключил начальник тюрьмы, излагая схему событий только что прибывшему Вальтеру Штеллену.

– Маркус, вы правда не знали, кто такой Вилли Морлок? – удивился Штеллен.

– Правда! – начальник тюрьмы взмахнул руками. – Откуда мне знать, что было в вашей Германии в начале 1970-х! Я тогда еще не родился даже!

– Сочувствую, – лаконично ответил шеф RCR.

– За сочувствие благодарю, конечно, – произнес начальник тюрьмы, – но лучше, если вы заберете отсюда эту заразу. Кто мог знать? На вид просто дедушка. Спортивный такой, примерно как наши, которые зимой на лыжах бегают. Сколько ему?

– 72 года, – ответил Штеллен. – На дату ареста группировки RAF, Вилли Морлок еще не достиг совершеннолетия, поэтому получил умеренный срок.

– Ясно. Слушайте, полковник, правда, заберите от нас эту заразу. Он достал тут всех.

– Маркус, я не понимаю: как он достал?

– Вот так, – проворчал начальник тюрьмы и начал рассказ…

Вилли Морлок, будучи доставлен в тюрьму Синеплекс, для начала потребовал себе одиночную комнату с телевизором, а также бутылку Каберне и сыр Чеддер. Дежурный офицер посмеялся, но его смех был недолгим, поскольку Морлок объявил: «Знаете, офицер, я начал припоминать детали плана скорого теракта в Сиднее, так что организуйте мне связь с call-центром австрийской национальной спецслужбы BVT». Дежурный офицер высказался в том смысле, что это бред и выдумка, но такой ответ не обескуражил Морлока, и он ответил: «Воля ваша, но тут, я вижу, везде ведется видео-аудио запись. Когда Хаким аль-Талаа устроит в Австралии выдающееся аутодафе вроде устроенного только что на Шванзее, генералы заинтересуются, кто и почему скрыл данные о подготовке теракта. Конечно, сокрывший может сослаться на то, что не поверил сообщению некого Вилли Морлока, арестованного по подозрению в предыдущем теракте. Но тогда у генералов возникнет резонный вопрос: по своей инициативе этот сокрывший не поверил, или он вовлечен в организацию, связанную с подготовкой теракта, и получил инструкцию о сокрытии». После этого монолога офицер понял: дело плохо. Хаким аль-Талаа включен в ten-top наиболее опасных международных террористов, и если вдруг действительно случится теракт в Сиднее, то ретроспективное компьютерное сканирование записей найдет этот эпизод в тюрьме Синеплекс ночью 17 мая. Ведь по инструкции, офицер должен сразу сообщать любые данные о готовящемся теракте в call-центр профильной спецслужбы. «Итак, – констатировал Морлок, – до вас дошло. Вы должны сообщить в BVT, дать мне письменные инструменты и поместить меня в одиночную комнату. От того, как будет работать моя память, зависит, вспомню ли я детали здесь, или уже в Лионской тюрьме Интерпола, куда меня увезут, вероятно, утром. Ну как, вы улавливаете суть дела?». Дежурный офицер уловил. Если детали всплывут здесь, то сюда нагрянет комиссия из Венского центра по борьбе с терроризмом, и всех офицеров в Синепленксе точно ждет несколько дней казарменного режима по инструкции о секретных расследованиях.

В общем, уловив суть ситуации, дежурный офицер поспешил снабдить Вилли Морлока запрошенным вином и сыром в отдельной комнате с телевизором. Но это было только начало (сказал начальник тюрьмы). По инструкции, после краткого сообщения в BVT следовало, чтобы арестанта предварительно допросил тюремный дознаватель. Это был молодой парень, проявлявший служебное рвение, которое способствует карьере. Ему в данном случае лучше было бы просто взять листок, где Морлок сразу записал то, что сообщил дежурному офицеру. Всего три фразы, но для формального предварительного допроса было бы достаточно. Морлок пояснил это дознавателю, однако тот не умерил рвение и принялся допрашивать арестанта, мешая тому смотреть телевизор. Стратегия допроса – простая: дознаватель упирал на то, что добросовестное сотрудничество будет зачтено в приговоре, осужденный получит более мягкий режим, сможет чаще видеться с семьей, и в более гуманных условиях, чем тюрьма Панграц. На это Морлок ответил: «Юноша, вы даже не знаете, есть ли у меня семья, а если бы знали, то у вас не было бы оснований доверять этому знанию – при условии, что вы способны думать. Но, судя по вашим действиям, вы не способны. Возьмем тему семьи, которую вы так неосторожно затронули. В отличие от меня, у вас не только есть семья, но и сходу ясно, какая. Ваша манера носить обручальное кольцо и ряд дополнительных признаков указывают, что в брачных отношениях вы состоите около двух лет и у вас маленький ребенок. По стилю вашей одежды видно, что ваша жена предпочитает открытую жизнь в цифровом мире, поэтому в соцсетях можно найти все о ней, о ребенке и о вашем доме. Представьте на минуту, что кому-то захотелось воздействовать на вас. Вы улавливаете мою мысль?»

Пересказав этот разговор, начальник тюрьмы вздохнул и заключил:

– Так мы потеряли перспективного сотрудника. Парень вышел с погасшими глазами, и теперь будет относиться к работе формально, без всякой инициативы. У меня уже глаз наметан, я сразу вижу, если человек меняется в эту сторону. Так что, полковник, очень прошу: заберите этого проклятого Морлока.

– Я сделаю, что смогу, – пообещал Штеллен. – Пожалуйста, проводите меня к нему.

– Это я сделаю с удовольствием, следуйте за мной, – сказал начальник тюрьмы.

* * *

Сразу было заметно: Вилли Морлок чувствует себя в тюремных условиях комфортно, ничего не опасается, и ему весело.

– О! Становится интереснее! – воскликнул он, увидев Штеллена, – Давно ли RCR стала расширять свою поляну? Вы ведь раньше занимались только регионом Рейна.

– Да, но я временно исполняю обязанности заместителя начальника INTCEN. Поэтому сейчас к моей компетенции относится расследование теракта в Шванзее.

– О! Понятно! Шеф INTCEN поджарился в Шванзее и, по принципу стека, на его месте теперь сидит генерал Оденберг, а вы работаете на бывшей поляне генерала Оденберга.

– Ладно, Вилли, – сказал полковник, – теперь по делу. Вы тут упомянули, будто знаете Хакима аль-Талаа. Вы готовы подтвердить это?

– Разумеется, полковник! Я знаю, а вы не знаете о Хакиме ничего важного.

– Что ж, Вилли, расскажите, и проверим, кто из нас знает больше.

– Я люблю соревнования! – объявил Морлок, – Начнем! Вы читали Борхеса?

– При чем тут Борхес? – удивился Штеллен.

– Итак, полковник, вы не знаете о Хакиме ничего важного. Ведь самое важное, это что Хаким аль-Талаа – эпигон Хакима, красильщика из Мерва, пророка в маске.

– Вилли, я не занимаюсь мистикой, для меня важно, что Хаким аль-Талаа представляет ультрарадикальное левое крыло шиитского терроризма, что он пользуется поддержкой аятоллы Наджмули, и что, следовательно, может опираться на нелегальную внешнюю разведку в структуре Пасдаран, Стражей исламской революции.

Вилли Морлок скорчил презрительную гримасу.

– Иранские бонзы, включая аятоллу Наджмули, такие же идиоты, как ваши аналитики Четвертого рейха… Ой, пардон, Европейского союза, кажется, так это называется. Мне забавно наблюдать, что ни вы, ни Наджмули не замечаете, что аль-Талаа – не шиит, и вообще не мусульманин. Он хуррамит, вот его сходство со средневековым Хасаном-Красильщиком, и вот секрет его влияния среди левых ультра-радикалов.

– Но, – возразил Штеллен, – влияние аль-Талаа среди ЛУР намного проще объясняется иранскими деньгами.

– Деньги… – Морлок иронично фыркнул, – деньги просто грязь, а сейчас, в краткий период цифрового мира, деньги даже меньше, чем грязь. Они просто цифры, которые записаны двоичным кодом в транзисторных ячейках микросхем. Учение хуррамитов в постмодернистской версии аль-Талаа объяснило суть денег и денежных транзакций.

– Вилли, вы темните. Что такого объяснили хуррамиты?

– Зачем мне темнить в такой ерунде? Но я не стану работать вместо ваших системных аналитиков. Поставьте им задачу, пусть они за свои пятизначные зарплаты напечатают несколько слов в окне поискового приложения. Это единственное, что они умеют.

Вальтер Штеллен покивал головой и произнес.

– Ладно. А при чем тут какой-то будущий теракт в Сиднее?

– А это, – ответил Морлок, – как раз касается связи Пасдарана с людьми аль-Талаа. По историческим причинам у шиитов и хуррамитов одинаковая ненависть к курейшитам, представленным сегодня династиями эмиратов Аравии. Нефть поступает в Австралию именно из этих эмиратов. Дальше поставьте задачу вашим системным аналитикам.

– Слушайте, Вилли, может, хватит сползать и кивать на наших системных аналитиков?

– Конечно, хватит! – с готовностью согласился Морлок. – Вам точно хватит. Оглядите рациональным взглядом оперативное поле. Вашими действиями управляют цифровые искусственные идиоты, шутки ради называемые искусственным интеллектом. Каждое действие вашей спецслужбы мотивировано отчетами системных аналитиков, которые печатают всякие слова в окне приложения искусственного идиота – и получают оттуда идиотские выводы. Простой пример: как я оказался в этой унылой конуре?..

Задав этот риторический вопрос, Морлок глотнул вина и закусил сыром. – …Так вот, полковник, сейчас я объясню вам просто. Когда актор, известный вам под именем Руди Ландрад, поджарил большую VIP-толпу на курорте Шванзее…

– Откуда вы знаете, что это сделал Руди Ландрад? – перебил шеф RCR.

– Глупый вопрос, полковник. Это по TV во всех новостях. Так вот, когда случилось это забавное событие, ни одна из верхушек спецслужб не дала себе труд подумать мозгом. Зачем, когда есть искусственный идиот – современный суррогат пифии Дельфийского оракула. Порченный суррогат. Настоящая античная пифия, обкурившись чем-то ныне забытым психотропным, пускала слюни и бормотала бессвязные слова. Но, возможно, таким образом через нее говорил Аполлон или еще какой-то из богов, существование которого мы не можем ни опровергнуть, ни доказать. Нынешний суррогат пифии – это искусственный идиот, который пускает цифровые слюни, выдает бессвязные слова на монитор, и точно известно, что никакой бог через эту штуку не говорит. Вы получаете результат примитивной обработки огромных массивов мусорных данных при помощи программы, которая составлена толпой полуграмотных, очень скромно оплачиваемых индостанских программистов. Они выбрали эту профессию потому, что недостаточно хорошо водят автомобиль, чтобы пойти в таксисты. Они не разбираются в алгоритмах прикладной математики и инженерии знаний. Они прошли какой-то дешевый тренинг полуавтоматического программирования, они научились, как мартышки, переставлять мышкой всякие квадратики-модули в окне приложения, они кое-как умеют приделать программные заплатки к дурной путанице кодов, которую слепит приложение из этих квадратиков, и получится кое-какая скороварка для больших данных. Плевать, каким окажется качество сваренной каши – главное, чтобы смотрелось. Далее, такой продукт мартышкиного труда получает раскрученное именование «искусственный интеллект» и перепродается IT-корпорацией с наценкой миллион процентов. Конец сказки.

– Почему сказки? – спросил Штеллен.

– Потому, – сказал Морлок, – что это история о вымышленном мире. Разумеется, кроме индостанских ребят. Лишь они знают, зачем создается этот искусственный интеллект.

– Но, Вилли, если вы знаете, что они знают, то вы косвенно тоже знаете, не так ли?

– Так, полковник, хотя я не в счет, поскольку я вообще-то вне этого игрового поля.

Шеф RCR очередной раз внимательно поглядел на собеседника, в определенном плане высматривая вероятные бреши в его социально-психологической броне. Может, брешь – тщеславие? Желание полюбоваться своей значимостью и превосходством? Проверим, с обязательной ноткой юмора, чтобы это не стало распознаваемой провокацией.

– Так, Вилли, может вы приобщите меня к этой великой тайне смысла?

– Элементарно, полковник. Они создают этот искусственный интеллект, чтобы за него получить немного денег, пойти на базар, купить рис, овощи и курицу, сделать карри и пожрать. Все, происходящее далее с их уродливым созданием, вовсе лишено смысла.

– Это, – сказал Штеллен, – опять какое-то сползание в мистику.

– Это потому, что ваш искусственный идиот сполз в мистику. Да, аббревиатура ИИ тут годится. Ваш ИИ приписал Руди Ландраду теракт в Вадуце, хотя тот был под арестом. Соответственно, ИИ приказал всем отрабатывать тему «Руди на свободе и действует». Оцените логику ИИ. Руди, под арестом, дает наводку на арго-яхт-клуб Майншпиц, где выпивал на днях со своей сестрой и двумя ее друзьями. Когда приезжает полиция, эти фигуранты уже успели уйти по Рейну в море. Насовсем. А Руди умер в тюрьме RAF.

– Вилли, откуда вы знаете все это?

– Полковник, это уже выложено в интернет. Я экономлю вам время, пересказывая. Мне продолжать, или вы предпочитаете искать и читать сами?

– Продолжайте, Вилли.

Пожилой экс-террорист снова глотнул вина, закусил сыром и произнес:

– Я подошел к вершине логики вашего ИИ. Не сходя с линии Руди Ландрада, ваш ИИ приказал арестовать сестру Руди и двух ее друзей на арго-лодке в нейтральных водах, нарушив международные и национальные законы. Впрочем, закон пишется лишь для удобства тирании, а не для людей. Дело не в законах, а в логике. Ваш ИИ поставил на мертвого Руди ловушку с приманкой в виде его сестры. Разумеется, фигурант, который изображает Руди на интернет-блогах, реагирует: он зажаривает VIP-толпу на Шванзее. Теперь ваш ИИ совершенно уверен, что Руди жив, и в этом был смысл огненного шоу. Спектакль сыгран для одного зрителя: вашего ИИ, который в результате прикажет вам ловить мертвого Руди до скончания веков и арестовывать соучастников, вычисленных согласно этой линии. Например, меня. Ведь я находился недалеко от Шванзее и имел отношение к RAF, лидеры которой умерли в той же тюрьме, где умер Руди Ландрад.

– Стоп, – сказал Штеллен. – Вы сказали: по версии ИИ, Руди жив и действует.

– Да, – подтвердил Морлок. – По версии ИИ, Руди жив, но имеется акт о смерти Руди в конкретной тюрьме, и этот акт тоже идет в анализ Больших Данных. Там смешано все, причем одно противоречит другому. Человек отсек бы логический парадокс, но ИИ не обладает интеллектом даже на уровне жука-навозника. Кстати, есть гипотеза, что жук-навозник подсказал древнеегипетским жрецам идею о духовных ценностях. Он может скатать шар из дерьма намного больше своего размера. Вы улавливаете смысл?

Шеф RCR сердито похлопал ладонью по столу.

– Ближе к делу, Вилли! Вы сказали: фигурант, который изображает Руди. Кто он?

– Полковник, неужели вы думаете, что я знаю его имя?

– Я думаю, что вы знаете о нем намного больше, чем пока сообщили. Хватит темнить.

– Может хватит, а может нет, – ответил Морлок. – Покажите мне какой-нибудь приз.

– Хотите опубликовать свои мемуары? – спросил Штеллен.

– Бросьте, полковник. Я не такой брэнд, как Карлос Рамирес, или как Андерс Брейвик. Читателей вряд ли заинтересует второстепенный террорист полувековой давности.

– Заинтересует, если правильно подать. Причем я знаю, кто умеет правильно подать.

– И кто же?

– Издательство Plink-Lake, Салем. Когда была мода на мемуары неонацистов, я дал им хорошие контакты, и теперь мы иногда сотрудничаем. Полуофициально.

– Занятно, полковник. Но у меня нет имени лже-Ландрада.

– А что у вас есть, Вилли? Карты на стол, и попробуем набрать нужное число баллов.

– Занятно, – повторил Морлок. – Что вы скажете о базе логистики этого фигуранта?

– Я скажу: это Албания, район Орикум, бывшая ремонтная база советских субмарин.

Вилли Морлок грустно вздохнул, однако не утратил азарта.

– Ладно, я зайду с другой карты. Что вы скажете об источнике урана для шоу?

– Откуда вы знаете про уран при теракте на Шванзее?

– Элементарно, полковник. Телевизор. Ну как? Хватит баллов у этой карты?

– Хватит. Выкладывайте.

– Слушайте. Прошлой зимой менеджеры Хакима аль-Талаа наняли толковых парней с опытом использования селективных металлоискателей. Работа была такая: собирать в ливийской пустыне снаряды с сердечниками из обедненного урана, оставшиеся там по итогам войны 2011-го. Янки применяли эти снаряды против бункеров и бронемашин.

– Так, и сколько собрали эти парни?

– Эти парни говорили, что вывоз в порт делался грузовиками-трехтонками. Они там не считали, сколько было грузовиков, но довольно много.

– Значит, – предположил Штеллен, – речь идет о десятках тонн.

– Да, полковник. Вы ведь понимаете: аль-Талаа не стал бы работать по мелочам.

Вальтер Штеллен кивнул (поскольку Морлок явно был прав в этом тезисе) и спросил:

– А куда этот уран поехал из порта?

– Не знаю. Я думал, в сторону Австралии, там началась, как бы сказать, очень жесткая дележка топливного рынка. Но теперь думаю: нет, наверное, ближе.

– Ближе? – переспросил Штеллен, – вы имеете в виду Европу?

– Да, похоже на то. Вряд ли бомба на Шванзее – единственная. Где-то есть еще.

– Есть еще… – Штеллен снова кивнул, – и чертовски много. Надо что-то делать.

– Полковник, если вам интересно мое мнение…

– Да, Вилли, мне интересно, если у вас есть что предложить.

– У меня есть лишь мнение. Чтобы делать что-либо осмысленное, надо решить, что вы хотите получить в итоге. По-моему, у вашего большого начальства проблема с этим.

– С чем – с этим? – спросил Штеллен.

– С целеполаганием, как выражаются философы. Во времена моей юности у большого начальства была ясность, куда оно хочет привести Германию. Наша лево-анархистская фракция была против капитализма в любом виде, даже как общества благоденствия, но фракция признавала: противник имеет свою картину будущего. А нынешние не имеют.

– Почему не имеют? Есть программа: цели ООН в области устойчивого развития.

– Это не цели, а шарик из дерьма у жука-навозника, – объявил Морлок.

– Приберегите свои метафоры для мемуаров, – сердито проворчал шеф RCR. Ему стало неприятно от того, что Морлок, быть может, прав.