Текст книги "Букет для улитки (СИ)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

В процессе этой болтовни выяснилось: четверо молодых людей работают в снабжении филиала сети супермаркетов строительных товаров IBO. Сегодня утром им объявили о вынужденном отпуске – до завершения террористически-опасной ситуации. Попросту: дирекция не собиралась рисковать, тем более, что жители Реймса в преддверии часа ноль (полуночи 21 мая, когда истечет срок ультиматума Руди) сразу и вполне предсказуемо утратили интерес к ремонту и строительству. Они выполняли рекомендации с сайтов о выживании в Постапоклипсисе: закупали консервы, крупы, сахар, соль, мыло, спички, топливо для автомобилей и батарейки для фонариков.

Разумеется, поскольку речь зашла об ультиматуме Руди и Постапоклипсисе, болтовня перепрыгнула на теракты, на их причину и на бомбы, взорванные в Австрии и Ливии. Майора-комиссара интересовало мнение этих молодых ребят (vox populi), поэтому он поддержал эти темы – и услышал в общих чертах следующее:

Они не очень опасались Апокалипсиса и того, что после. У них в старом, но мощном и вместительном пикапе весь кузов был забит всякими бытовыми штуками. В парке они остановились до вечера, пока не спадет поток машин, а затем собирались ехать на юго-запад, в Аквитанию. Они рассудили, что Руди станет бомбить стратегические объекты, ключевые точки инфраструктуры и элитные виллы, но не фермы в аграрных районах. Причиной Улиточного Кризиса они называли самодурство элиты (грубо наехавшей на аргонавтов). Постоянное самодурство, рано или поздно, неминуемо выходит боком. И сейчас момент-Х настал: влетит не только элите, а любому, кто подвернется под удар. Такова жизнь. Простым людям в таких ситуациях лучше прятаться и не встревать. Особого мнения удостоилась сама бомба. Ребята верили в инопланетное (межзвездное астероидное) происхождение кристадин-фюзора, и выразились так: человечество – это дегенеративная цивилизация. Человечеству был подарен рецепт безопасной и дешевой ядерной энергии – а люди переделали это в грязную бомбу для заражения территорий. На вопрос об отношении к действиям Руди ребята ответили: это политика.

Важен был тон произнесения слова «политика». Будто речь шла о тухлой рыбе. Опять специфика поколения Z-плюс: тривиальное следствие концепта «мир-дерьмо». Кстати, надежда на неких «чужих», возможно подаривших человечеству две новые и наиболее важные технологии (энергетическую и генетическую) слегка покачнула этот концепт. Поль Тарен (уловив эту маленькую надежду) вспомнил готичный анекдот про три возможных пути глобального кризиса – апокалиптический: наша планета погибнет; оптимистический: прилетят инопланетяне и все починят; фантастический: люди прекратят тупить и сами что-то исправят… А в общем, релаксация в особенном месте природного парка удалась. Поль и Лаура поехали дальше на север в прекрасном настроении. Теперь Лаура заняла водительское кресло, а Поль принял роль пассажира. До Брюсселя отсюда было немного больше 200 километров. Чем меньше оставалось, тем грустнее становилась Лаура. Трудно было не заметить этого, и майор-комиссар спросил:

– Что-то не так?

– Стереотип, – сказала она. – Вчера я хотела склеить одноразового мужчину, но сейчас я теряюсь от того, что скоро финиш. Ты понимаешь?

– Нет, я не понимаю. Что изменится от того, что мы приедем в Брюссель.

– Просто, Поль, там ты займешься своей спецслужбой, я займусь дегустацией местных десертов во всяких кафе, и каждый из нас начнет забывать о существовании другого.

– Лаура, это что, какой-то обет, или ритуал, или ты хочешь, чтоб так стало?

– Нет, нет и нет! – воскликнула она, – Просто я не знаю, как иначе!

– Я могу объяснить, – предложил он.

– Что ж, попробуй.

– Объясняю. В Брюсселе ты гуляешь по кафе, я служу Франции и Евросоюзу, а дальше звоню тебе и узнаю, в каком отеле ты хочешь проснуться завтра в хорошей компании.

– О, черт, Поль, я всего два дня, как в разводе. И получится, будто на второй круг.

– Ситуация понятна. Знаешь, Лаура, тут есть вариант: будем считать, что ты только что склеила меня, и мы договорились о свидании вечером.

– Психологический прием? – спросила она.

– Точно, – ответил он. Лаура подумала немного, и коротко кивнула в знак согласия.

21. Групповой портрет неадекватной европейской элиты

Утро и далее 18 мая. Бельгия. Брюссель

Офис европейского комитета по политической безопасности (ECPS) – это типичный гигантский вульгарный параллелепипед из металла, стекла и бетона. Гробница денег налогоплательщиков, как и весь правительственный офисный комплекс Евросоюза. В общем, больше нечего сказать про экстерьер этого здания. Что касается интерьера – он аналогичен типовому интерьеру современного банка. Цифровой мир уровнял все свои культовые конторы и всех своих старших служителей, сделав их стандартными вроде винтиков, отличающихся только длинами и диаметрами согласно таблице-сортаменту.

Из семи персон, расположившихся сейчас за столом в комнате совещаний, полковнику Штеллену были открыто и официально известны лишь двое: Карл Оденберг, генерал, новый шеф общеевропейской спецслужбы INTCEN, и Жозеф Эннингталл, евро-парламентарий, председатель ECPS. Остальных он тоже знал – но не в открытом официальном порядке. Штеллен был удивлен тем, что на совещание пригласили из всей опергруппы лишь его одного, хотя все трое были экстренно вызваны в брюссельский офис. Так что стажер-эксперт Жаки Рюэ и майор-комиссар Поль Тарен теряли время в рекреационном холле. Немедленно после формального обмена приветствиями и передачи председателю пакета (бумажной копии электронного отчета о ходе дознания) Штеллен отметил это:

– Прошу прощения, герр председатель но, на мой взгляд, для конструктивного обсуждения сложившейся ситуации целесообразно присутствие за столом всей опергруппы.

– Полковник, не вмешивайтесь в компетенцию комиссии, – строго сказал Эннингталл.

– Я не вмешиваюсь, герр председатель, однако в данном случае для дела важно, чтобы резоны комиссии были понятны мне.

– Штеллен, – окликнул Оденберг, – вам ведь ясно сказано: это не ваша компетенция.

– Генерал, я услышал, что мне сказано. Но я не услышал, в чем резоны комиссии, а это значит: я не имею информации, требуемой для постановки оперативных целей работы.

С языка спецслужб на человеческий, его реплика переводилась так: «Я отказываюсь работать в условиях, когда некомпетентные люди пытаются держать меня за болвана». За столом наступила тишина, затем один из членов комиссии спросил:

– Это что сейчас было, полковник?

– Я могу повторить, если вы не расслышали, – ответил Штеллен.

– Вот об этом я предупреждал полчаса назад! – подал голос другой член комиссии. Эту реплику Штеллен решил игнорировать, но Эннингталл тут же спросил его:

– Полковник, вы понимаете, о чем сейчас речь?

– Нет, председатель. Я не понимаю о чем сейчас речь.

– Покажите ему видео, – обратился Эннингталл к генералу Оденбергу. Тот помедлил с выполнением, похоже, надеясь, что председатель не будет настаивать. Но Эннингталл повторил приказ, и генерал включил настенный монитор…

Это была маленькая серия любительских клипов из природного парка под Реймсом, посвященная развлечениям юных свингеров-нудистов, когда к их компании на время примкнули Лаура и Поль. Упомянутые свингеры-нудисты, по обыкновению, сразу же залили это на свой видео-блог – как делали всегда. Ничего такого – обычные пляжные развлечения, только без купальников. Далее ИИ спецслужбы INTCEN выловил это из интернета по совпадению образа сотрудника (т. е. Поля Тарена) и сигнализировал. По мнению Штеллена, эти эпизоды вовсе не заслуживали внимания. Но Эннингталл и еще некоторые члены комиссии придерживались противоположного мнения.

– Полковник, – произнес Эннингталл, – я надеюсь, вам понятно, что присутствие у вас в опергруппе человек с таким моральным дефектом недопустимо?

– При всем уважении, председатель, мне непонятно, какой моральный дефект? Майор-комиссар Тарен грамотный и опытный сотрудник. Что касается этих клипов, то они не относятся к задачам его службы или к официальным требованиям служебной этики.

Тут член комиссии, ранее говоривший о неком предупреждении, заявил:

– Полковник, вы слишком формально относитесь к проблемам морали, в то время как моральные дефекты вызывают далеко идущие последствия в поведении. ИИ построил модель поведения вашего сотрудника Тарена и выдал неблагоприятную оценку. То же относится к другому сотруднику, стажеру Рюэ.

– С ней-то что не так? – удивился Штеллен. В ответ этот член комиссии прочел вслух с компьютерной распечатки:

– Она тайно поменяла социально-одобряемое сексуальное поведение на неодобряемое.

– Вы о чем? Сотрудники не обязаны сообщать кому-либо о своих сексуальных связях.

– Полковник, вы опять формально отнеслись к проблеме. Стажер Рюэ знала, что в базе данных отмечено ее сожительство с Дидье Лефевром. Тайно порвав с ним и перейдя к отношениям с Юханом Эбо, она намеренно создала неактуальность данных о себе. По существу, она осознанно обманывала компьютерный мониторинг поведения.

Штеллен, не отвечая вслух, взял авторучку, записал несколько фраз на листе бумаги, расписался, поставил дату, встал из-за стола, подошел к генералу Оденбергу, положил созданный экспромт перед ним и вытянулся по стойке смирно.

– Что это? – удивился тот.

– Это мой официальный рапорт, герр генерал. В сложившихся условиях я прошу снять опергруппу с ответственного задания, как не отвечающую служебным требованиям, и предлагаю заменить ее группой майора Виттига из РХБЗ Австрии, как наиболее полно соответствующей обстановке, которая с высокой вероятностью сложится далее.

– РХБЗ? – недоуменно переспросил Оденберг, – Но ведь дознание не их работа.

– Так точно, герр генерал! От них это не требуется. Дознание уже сейчас ведет ИИ. По причине некомпетентности ИИ в такой работе вероятной задачей опергруппы станет захоронение радиоактивных трупов. Сейчас группа майора Виттига четко решает эту задачу после событий на Шванзее, и сможет продолжить в других точках Евросоюза.

– Scheisse!.. – Буркнул Оденберг, а остальным за столом понадобилось около четверти минуты, чтобы осознать услышанное. Затем председатель, покраснев от гнева, ударил кулаком по лежащей перед ним стопке бумаг и прошипел:

– Полковник! Вы в своем уме? Вы что, хотите лишиться работы?

– А ваши дела так плохи, что мне уже пора хотеть? – невозмутимо спросил Штеллен.

– Убирайтесь! – рявкнул председатель. – И ваша опергруппа пусть убирается!

– Но, – спокойно добавил генерал, – не покидайте Брюссель до особого приказа.

– Слушаюсь, герр генерал, – ответил Штеллен, козырнул и покинул комнату.

Поведение полковника можно было считать просто реакцией на явное неуважение со стороны комиссии и неадекватность ее (комиссии) претензий к опергруппе. Но, зная Штеллена, трудно было предположить, будто он поддался эмоциям. Ему, как любому старшему офицеру спецслужбы, много раз в течение карьеры приходилось терпеть от начальства вещи даже хуже. Он бы опять стерпел, но ситуация изменилась. В обед он получил от Кристины SMS: «Я развожусь с тобой, давай сделаем это спокойно». Вот так, с предельной деловитостью и краткостью. Не то, что совсем внезапно (был ведь тот странный разговор перед отъездом), но… Но он надеялся (вопреки своему ситуативному опыту), что это случайный эпизод. Оказалось, не случайный. Впрочем (подумал Штеллен, закрыв за собой дверь комнаты совещаний) чем позже, лучше уж сейчас. Как в 90-м сонете Шекспира.

Then hate me when thou wilt, if ever, now / Now while the world is bent my deeds to cross, / Join with the spite of Fortune, make me bow, / And do not drop in for an after-loss.

(Коль хочешь, ненавидь меня сейчас, а не когда-то! Сейчас, когда весь мир решил пересечь мои дела, И вместе с силой рока, заставь меня склониться, Но не откладывай удар к финалу всех лишений).

Вот так, по случаю, вспоминая Шекспира (еще из школьного курса английского языка), полковник подошел к панорамному окну и стал смотреть на автомобили, осторожно и медленно катящиеся по узкой улочке, характерной для Старого Города… От этого медитативного занятия его оторвала трель – сигнал пришедшего SMS.

> Ты получил мое сообщение про развод?

Штеллен вспомнил, что не отреагировал на тот первый SMS жены. Сейчас, подумав минуту, он напечатал:

< Да. А ты уверена, что это нам надо?

Прошло несколько секунд и, с очередной трелью появился ее ответ:

> Я уверена, что это мне надо. Давай быстро все поделим и расстанемся.

Полковник вздохнул и адресовал ей вопрос:

< А Хлоя?

Как он и ожидал, ответ появился почти сразу:

> Хлоя со мной, но ты можешь видеться с ней, когда хочешь. Это ее и мое решение.

Штеллен еще раз вздохнул (ответ был ожидаемым) и напечатал:

< Да, Кристина, если у нас не сложилось. Детали обсудим, когда я вернусь домой.

Короткая пауза и ответ:

> Мы с Хлоей едем к моим родителям в Перпиньян для безопасности. Увидимся там.

Что ж, это разумно (подумал Штеллен), дальняя аграрная провинция Перпиньян будет безопаснее, чем развитый финансово-промышленный Карлсруэ. И напечатал:

< Ясно. Я приеду в Перпиньян, когда смогу.

И финальный аккорд Кристины:

> Ты хороший человек, Вальтер, но действительно у нас не сложилось. До встречи.

Так выглядела ее реплика, подводящая черту под 15 годами супружеской жизни… Штеллен постоял еще немного у окна, созерцая машинки внизу, после чего двинулся в рекреационный холл, где ждали Жаки Рюэ и Поль Тарен. Ничего не упуская, Штеллен пересказал им события на совещании комитета и завершил фразой: – …Так что пока остаемся в Брюсселе и ждем, когда нас официально вышвырнут.

– Это если вышвырнут, – отозвался Тарен. – Мне вот кажется, что у них кишка тонка.

– Но если вышвырнут, то плевать! – жестко добавила Рюэ. – Наймусь домработницей к бабушке на Корфу, буду заниматься цветочками в саду, вытирать пыль в библиотеке и троллить по вечерам в интернете. Мне как-то быстро надоело рисковать здоровьем.

– Говорю ведь, нас не вышвырнут, – повторил Тарен. – Эти чиновники хотя и тупые, но задницей чувствуют, что ИИ не спасет их шкуры.

– Ладно, коллеги, поживем – увидим, – сказал Штеллен. – Сейчас я предлагаю где-нибудь выпить, а то у меня уже край по нервам.

– Что, из-за хамства этих чиновников? – удивилась Рюэ, уже примерно представлявшая уровень самообладания полковника.

– Нет, из-за всего вместе, – ответил он и просто показал коллегам экран смартфона, где оставались строчки лаконичной SMS-переписки с женой.

– У-упс… – протянула франко-мулатка, – вот дела… Вам точно надо выпить, шеф.

– Знаете, когда я разводился, – сообщил майор-комиссар, – мне помогал боулинг с вином. Кстати, удалось выяснить, что в километре отсюда есть неплохой боулинг-зал.

– Выяснить через добрую самаритянку из пригорода Лиона? – предположил Штеллен.

– Круто! – воскликнула Рюэ. – Вы, шеф, прямо как Эркюль Пуаро!

– Вообще-то, Жаки, несложно было догадаться. Поль, можете пригласить вашу даму в компанию. Я экономлю время, чтобы вам не искать кружной путь к этому вопросу.

– Вальтер, вы то, что надо, – отреагировал Тарен. – Пусть вечеринка будет за мой счет.

– Обожаю падать коллегам на хвост! – заключила стажер-эксперт.

* * *

Лаура вписалась в полицейскую компанию с изумительной легкостью. Хотя чему здесь изумляться? Коммуникабельная, веселая, энергичная женщина, возраст которой был в данной компании почти медианным. Кроме того, у нее оказался талант в сфере поиска полезных пунктов в городе и его окрестностях. Кроме этого боулинг-зала, она нашла за северной окраиной Брюсселя очень просторный и дешево сдаваемый фармхостел. Так называются бывшие усадьбы семейных ферм, используемые в качестве апартаментов, причем без всякой перепланировки (потому дешево). Исходно клиентами фармхостела становились компании студентов, но по ходу рецессии для них стало слишком дорого. Впрочем, благодаря (опять-таки) рецессии, теперь клиентами стали компании среднего класса (который обеднел, и хорошие бунгало-отели оказались не по карману). Увы для владельцев фармхостелов: в среднем классе меньше доля отдыхающих компаниями по сравнению со студенчеством. Значит, низкие цены и борьба за каждого постояльца. В общем, как отметила сама Лаура, при поиске и выборе ей помог навык, так незаметно сложившийся за почти 19 лет тесного общения с риэлтором – мужем (теперь бывшим).

Вся компания пожелала бывшему мужу Лауры удачи в его новой свободной жизни, а затем, где-то около 11 вечера, все расползлись по койкам. Ведь прошлой ночью никто толком не спал. Зато – все проснулись следующим утром (19 мая) довольно рано. День обещал быть пасмурным, но теплым, со слабым северо-восточным ветром откуда-то с далекой Балтики. В общем, погода способствовала пляжному волейболу двое на двое. Травяной двор вместо пляжного песка – не помеха. Так что сразу после завтрака они занялись ненапряженным спортом. Между прочим, только теперь (в перерыве на чай) Лауре было рассказано, какие скандальные последствия повлек тот вчерашний голый волейбол трое на трое в парке южнее Реймса. Все с удовольствием поржали, и тут…

Зазвонил смартфон Вальтера Штеллена. Он взял трубку, поговорил с кем-то, очень коротко и односложно отвечая. Затем, положив трубку, сообщил:

– Верно дедушка говорил: только назови дьявола, а он тут как тут.

– Начальство? – спросила Жаки Рюэ.

– Оно самое, – полковник кивнул. – Начальство передумало вышвыривать нас.

– Я же говорил, у них кишка тонка, – напомнил Поль Тарен.

– Да. Ты был прав. Но ситуация несколько хуже, чем ты сейчас подумал.

– Гм, Вальтер, это как?

– Это так: начальство передало нас более крупному начальству. И завтра в полдень нам надлежит прибыть в Вольфергем-кастл.

– Вольфергем недалеко отсюда, – проинформировала Лаура. – Мы севернее Брюсселя, а Вольфергем северо-западнее. Доедем на юг до шоссе-9, и направо, четверть часа.

– Ты тут уже как гид, – одобрительно отозвалась Жаки.

– Да, вот такая привычка. Короче: я довезу вас. Не зря же я прикатила сюда из Лимоне африканский «Виллис». Погуляю по ландшафту, пока вы там будете торчать.

– Лаура, ты сокровище, – сказал Тарен. – Но ведь мы там можем застрять надолго.

– Пофиг, я ведь не тороплюсь, – ответила она и нежно погладила ладонью его пузо.

* * *

19. Элитное бомбоубежище – черная дыра в ноосфере

Полдень 20 мая. Бельгия. Вольфергем-кастл.

Вольфергем-кастл был довольно типичным продуктом позднего североевропейского средневековья, неоднократно перестроенным в следующие эпохи. Аляповатая махина частично из дикого камня, а частично из красного кирпича, уродски-пошлым образом декорированного искусственными панелями под дикий камень уже в XXI веке. В этой махине симпатично выглядел только прилежащий парк, хотя излишнее рвение в деле подстрижки кустов превратило эти несчастные растения во что-то, будто сошедшее с конвейера военного предприятия времен гитлеровской оккупации.

Последнюю дюжину лет или около того Вольфергем-кастл принадлежал известному и всемирно-ненавидимому элитному клубу. Названия клуба периодически менялись, но (согласно аравийской поговорке) верблюда узнают по горбу. Так что смена имен этого элитного клуба не исправляла PR: публика узнавала и продолжала ненавидеть. Это не мешало клубу играть роль негласного правительства Европы: персоны, имеющие вес в официальном правительстве, как правило, имели также и членство в клубе. Если некто приглашен в Вольфергем-кастл, то к нему есть «вопросы общеевропейского значения» (выражаясь в стиле политических телеведущих).

Быковатые молчаливые парни из вооруженной охраны в военной униформе без знаков принадлежности к какой-либо официальной армии проводили трех гостей во двор, где передали другим тоже быковатым парням в строгих цивильных костюмах. Те провели гостей через довольно мрачный зал, и оттуда на… (сюрприз!) эскалатор, как в метро.

Эскалатор ехал вниз по широкой наклонной шахте, отделанной панелями из пестрого мрамора и освещенной фонарями в стиле ампир. Жаки Рюэ прокомментировала:

– Плутократия зарылась, как при Карибском кризисе.

– За словами следите лучше, – строго сказал старшина проводников.

– А то что? – мгновенно отреагировал Штеллен.

– Мне тоже интересно, – поддержал Тарен.

– Я буду обязан доложить об этом, – очень тихо произнес старшина.

– Обязаны – докладывайте, – невозмутимо резюмировала Рюэ.

На этом первая серия их вербального общения в Вольфергем-кастл завершилась, и до нижнего холла эскалаторной шахты доехали молча. Там их встретил персонаж вроде референта и проводил в роскошно обставленную приемную, откуда в совещательное святилище вела резная дубовая дверь. В приемной официантка с внешними данными фотомодели, но одетая в викторианском стиле, предложила им напитки, они выбрали обыкновенный кофе американо… Затем еще американо… Затем оранж… Прошел час бессмысленно проведенного времени, прежде чем тот же референт поблагодарил их за терпение и проводил за дубовую дверь в овальную комнату со строгим интерьером.

Присутствовавшие субъекты были узнаваемыми: почти все из верхушки европейской пирамиды статусов. Лица, часто появляющиеся в СМИ. В общем – ожидаемо. Что же касается председателя – эту роль здесь играла худощавая пожилая дама, занимавшая в официальном Совете Европы как минимум вторую роль.

– Называйте меня просто Ханна, – произнесла она, обращаясь к трем гостям. – И прошу присаживаться. У нас будет трудный долгий разговор… Дождавшись, пока гости усядутся за огромным дубовым столом, она продолжила: – Мне хотелось бы в начале услышать ваши объяснения по поводу попавших к нам рапортов, сообщающих о невысоком уровне вашей лояльности. Вальтер, вы готовы?

– К сожалению, нет, Ханна, – ответил полковник. – По правилам военного этикета, для комментирования рапорта приглашается составитель, или же специалист, проверявший данные из рапорта. Мы трое, и в частности я, незнакомы с этими данными.

– Я поставлю вопрос иначе, – сказала она: – Могут ли присутствующие рассчитывать на лояльность с вашей стороны, Вальтер, и со стороны ваших подчиненных?

– Да, в объеме закона о государственной службе и регламента RCR, – ответил он.

– Этот ваш ответ уже политически не очень лояльный, – подал голос один из пожилых джентльменов за столом, и добавил, – особенно с учетом ваших реплик на эскалаторе.

– Уже настучали, – проворчал Тарен.

– Нам платят за работу, а не за политическую лояльность! – резко заявила Рюэ.

– Вероятно, – произнес тот же джентльмен за столом, – вы смените ваше мнение, когда лишитесь этой работы.

Реагируя на эту реплику, стажер-эксперт недобро улыбнулась (или даже оскалилась) и произнесла громко и четко.

– А вы, мсье не знаю-как-звать, может даже не успеете сменить ваше мнение о схемах оценки профессионалов, когда толпа ваших тупых лояльных лизоблюдов будет очень старательно, но бесплодно пытаться прокопать новую шахту из вашего бункера через завалы от термоядерного взрыва. А ваш сверхдорогой ИИ будет объяснять вам, почему события пошли неправильно. Сейчас вы можете полюбоваться на это в Бенгази. Ах да, самое неприятное в таком сценарии: из-за режима ЧС я не получу зарплату вовремя. А остальное, включая судьбу вашего норного убежища – это так, мелочи жизни.

– Теперь… – начал оскорбленный джентльмен, явно намереваясь произнести страшное бюрократическое проклятие вроде «вы уволены без выходного пособия», но…

Его тут же перебила председатель.

– Прошу вас, Грегори, не ввязывайтесь в пикировку с ровесницей вашей внучки. Мы в данный момент собрались для решения более важных проблем, чем этикет у молодых специалистов в полиции и спецслужбах. Вы согласны со мной?

– Ладно, Ханна, – пожилой джентльмен махнул рукой, – делайте, как считаете нужным.

– Благодарю за понимание, Грегори. А теперь, Жаки, поскольку вы упомянули Бенгази, поясните нам вкратце физическую сторону того, что там произошло.

– В Бенгази, – ответила стажер-эксперт, – взорвался аналог слойки Сахарова, но вместо бустера из плутония и основного заряда из дейтерида лития, там применен кристадин-фюзор на гидрированом бор-нитриде. Оболочка из урана – как в слойке Сахарова, без модификаций. По крайней мере, на это указывает спектр излучения.

– Благодарю за детальность, – сказала председатель, – но нам важно классифицировать примененное террористическое оружие. Это «грязная ядерная бомба», не так ли?

Жаки Рюэ отрицательно покачала головой.

– Нет. «Грязная ядерная бомба» – это отходы АЭС: радиоактивная грязь плюс обычная химическая взрывчатка, разбрасывающая грязь. А кристадин-фюзор наоборот «чистая ядерная бомба», точнее – чистый реактор, с минимумом опасных излучений и отходов, создающих опасное излучение. Но методом слойки Сахарова из него сделано грязное оружие. Применение бора в рабочем теле – кристадине – порождает поток нейтронов, и в оболочке из обедненного урана эти нейтроны порождают цепное деление ядер. Можно назвать это нейтронной бомбой нового типа.

– А мощность? – спросил кто-то из джентльменов, сидящих за столом.

– Мощность разная, – ответила Рюэ. – На Шванзее около полтонны ТЭ, в порту Лиона – несколько компактных мобильных устройств с зарядами меньше центнера. В Бенгази, вероятно, от ста до двухсот тонн.

– Компактных мобильных устройств – это каких? – поинтересовался он.

– Точно не установлено, – сказала она, – однако, вероятнее всего это были игрушечные радиоуправляемые или роботизированные субмарины вроде «Ocean Mini-Master» или «Neptune’s Tiger»: длина около метра, вес 20 килограммов. Кристадин-фюзор в Лионе применен иначе, чем на Шванзее и в Бенгази. Пока мы не определили эту схему.

Тут снова подал голос Грегори (пикировка с которым была в начале разговора).

– Вы вещали о завалах от термоядерного взрыва, а оказывается, что проблема в сотне-другой тонн в пересчете на обычную взрывчатку вроде тротила.

– Если вы так ставите вопрос, – ответила Рюэ, – то я поясню: согласно расчету, простая объемно-гексагональная сборка из тринадцати фюзоров-слоек по центнеру, будет при синхронном включении порождать взрыв порядка 100 килотонн ТЭ.

– А сколько килотонн было в Хиросиме? – спросил кто-то еще.

– В Хиросиме было 15 плюс-минус 2 килотонны, – проинформировала она.

– А тут получается 100 килотонн? – переспросил тот же персонаж.

– Таково расчетное значение, – сказала стажер-эксперт.

– Не может быть! – резко заявил Грегори, – У незначительных экстремистов просто нет финансово-производственного потенциала, чтобы построить оружие такой мощности!

Майор-комиссар Тарен мгновенно отреагировал:

– В хронике последних слов фраза «не может быть» занимает чемпионское место.

– Смотрите сами, – добавила Рюэ, и бросила на стол флэш-карту. – Тут файл, в котором инженерные расчеты и имитационная графика. Ничего чрезмерно сложного.

– Эрнст! – произнесла председатель Ханна, глядя на одного из относительно молодых джентльменов, – дайте этому материалу ход в службе внутренней безопасности.

– Без промедлений, Эрнст! – строго добавил Грегори, когда этот относительно молодой джентльмен, цапнув флэшку со стола, направился к выходу.

– Итак… – продолжила Ханна, подождав, пока дверь за Эрнстом закроется, – мы на данный момент знаем наихудший возможный сценарий развития событий. Это лишь теоретическая угроза, однако, следует принять соответствующие меры. Я полагаю, что приглашенная опергруппа сформировала свое мнение об этом. Вальтер, вам слово.

– Если интересно мое мнение, – ответил полковник Штеллен, – то в данном кризисе, по критерию вероятного минимума потерь, оптимально будет выполнить ультиматум.

– Что?! – возмутилась другая леди за столом (примерно ровесница Ханны). – Вы сейчас предлагаете нам выполнить ультиматум этого улиточного сексуального извращенца?!

– Сейчас, – ответил Штеллен, – абсолютно неважно, какие сексуальные девиации есть у ключевой публичной персоны террористов. Важно лишь, какое оружие у него есть.

– Похоже, полковник, вы просто струсили! – объявила она.

– Кларисса, сейчас неуместны подобные упреки, – попробовала Ханна урезонить свою коллегу тоже из первого эшелона Совета Европы. Но та была совершенно не склонна урезониваться и продолжила: – Из-за таких трусливых пародий на военных офицеров наше общество вынуждено признавать права всяких хиппи, вместо того чтобы посадить их в тюрьму, где простые уголовники научили бы их уважать старших по общественному положению.

Полковник Штеллен уже собирался ответить, однако майор-комиссар Тарен быстрым жестом попросил его уступить слово и, получив утвердительный кивок, произнес:

– Мадам, благодарю вас! Вы только что решили мой старый спор с преподавателем на реквалификационных курсах по психологии экстремизма. Преподаватель, знаете ли, в кулуарах заявил, что в среднем субъекты политической элиты отличаются от обычных субъектов воровских шаек лишь номинально присвоенным статусом. Я спорил с ним и утверждал, что при всем психологическом и поведенческом сходстве уличного ворья с политической элитой и при всей общности групповой этики и ценностей, все-таки для субъектов политической элиты характерен более высокий уровень интеллекта. Но, как очевидно следует из вашего монолога, мадам, я ошибался. Преподаватель был прав.

– Прекрасно, Поль! – воскликнула Жаки Рюэ и похлопала в ладоши, – Давайте трусливо вернемся на поверхность, пока они храбро сидят в противоатомном бомбоубежище!

– Стоп! – резко сказала Ханна, – Давайте все прекратим ерничать, и займемся делом!

– Каким делом? – спокойно спросил Штеллен.

– Вальтер, это должно быть очевидно вам, как офицеру по борьбе с терроризмом. Если момент неудачный, то нужны переговоры с лидером террористов – Руди Ландрадом.

– Не получится. Руди Ландрад мертв.

– Руди Ландрад мертв? – удивилась она,

– Да. Он умер вечером 12 мая, в тюрьме Штамхайм в Штутгарте, она же тюрьма RAF.

– А почему у меня другие данные?

– Ханна, это вопрос не ко мне, а к вашим системным аналитикам по ИИ.

– Вальтер, а вы уверены, что этот человек мертв?

– Да, я уверен. Детали можете спросить у Эрнста Якобса, когда он вернется, завершив инструктаж здешней службы внутренней безопасности по вашему поручению.

Ханна изумленно подняла брови.

– Откуда вы знаете Эрнста, и какое отношение он имеет к смерти Руди Ландрада?

– Просто знаю. А какое отношение – пусть он вам расскажет. Ведь он руководит тайной неофициальной полицией, которая успешно громоздит нелепость на нелепость, так что проваливает любое порученное дело. Например, допрос Руди Ландрада в тот вечер.

– Кто еще думает так? – быстро спросил Грегори, включившись в разговор.

– Вероятно, все те профи, которых это вообще интересует, – ответил Штеллен.

– Так, вернемся к актуальному, – сказала Ханна. – Кто, по-вашему, лидер террористов?