Текст книги "Меч Чести"
Автор книги: Александер Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Дейтон внезапно оказался рядом с ним и, казалось, кричал, хотя его голос был приглушенным и слабым.
«Отрывайтесь, капитан! Это приказ, слышите?»
Адам смотрел мимо него на приближающийся корабль; он словно заполнял собой море, и в его саванах сидели люди, ожидавшие посадки, готовые отметить самые ценные цели. Словно во сне, он заметил, что Дейтон снял свои яркие эполеты. Морпехи карабкались по вымпелам, некоторые с двумя мушкетами на плечах. Сержант
Лучшие стрелки Уиттла... Он попытался подумать, очистить свой разум.
«Я не спущу флаг, сэр! Вы дали мне приказ сражаться». Он знал, что Дайер ждёт приказа. «Я буду сражаться!»
Дейтон поморщился, когда в нижнюю часть корпуса врезалось ещё больше железа. «Увидимся за это в аду!»
Адам протиснулся мимо него. «Встретимся там, сэр»
Он потянулся к плечу, думая, что кто-то пытался привлечь его внимание. Эполет исчез, ткань была разорвана в клочья там, где её оторвало мушкетной пулей.
"Огонь!"
Люди кашляли и блевали, когда дым клубами проникал внутрь через открытые орудийные порты; паруса противника, казалось, возвышались прямо рядом с судном, и всё же орудия продолжали стрелять и перезаряжаться. Тела погибших лежали там, где упали; не хватало свободных рук ни выбросить их за борт, ни отнести скулящих раненых вниз.
Адам увидел, как сужающийся кливер другого корабля, а затем его бушприт пролетел над левым бортом, словно гигантское копьё. Повсюду гремели выстрелы, град железа бил по палубе, разрывая разорванные койки, где уже упали несколько морпехов.
Чтобы они не столкнулись. Американец нёс слишком много брезента.
Он резко обернулся и закричал: «Карронад!», а затем: «Пусть она упадёт, мистер Ричи!»
Помощник капитана подбежал и навалился всем телом на штурвал. Ричи прислонился к корпусу компаса, его взгляд был устремлен вдаль, словно он всё ещё следил за своим кораблём, даже будучи мёртвым.
Адам взмахнул мечом, и кто-то на расколотом баке дёрнул за шнур. Карронада, или, как её называли, крушитель, откатилась назад, и там, где собирались моряки, готовые к абордажу, осталась лишь почерневшая груда останков – людей и их фрагментов, – и один офицер, по-видимому, нетронутый, с мечом, висящим сбоку, – возможно, слишком потрясённый, чтобы двигаться.
Дайер собрал орудийные расчёты и привёл ещё людей с оторвавшегося от огня борта. «Валькирия» содрогнулась, чтобы дать ещё один бортовой залп – свой или вражеский, Адам не знал.
Кто-то кричал на него: «Корпус коммодора поврежден, сэр! Его утащили вниз!»
Другой фрегат, с корпусом, изрешеченным пробоинами и огромными, синевато-багровыми шрамами на шпангоутах, проносился мимо под напором парусов. Выстрелы всё ещё сыпались на расширяющуюся стреловидную полосу воды между ними, но стрельба стала менее контролируемой. Он видел, как двое мужчин упали с вант, в то время как королевские морские пехотинцы на марсах продолжали стрелять. В глубине души он понимал, что бой окончен, но разум не мог с этим смириться. Один противник был искалечен и вряд ли доберётся до безопасного места, когда остальные корабли эскадры нападут на него. А другой – он уже видел её имя, ярко-золотыми буквами выведенное на стойке – «Защитник» не желал продолжать бой.
Он потёр ухо; раздались и радостные крики, казавшиеся очень слабыми, хотя он знал, что они здесь, на его собственном корабле. Грохот орудий почти оглушил его. Он видел, как люди смотрят на него и ухмыляются, их белые зубы обнажают закопчённые лица.
Дайер был здесь, тряс ему руку. Наблюдатель заметил Жнеца, сэр! Враг, должно быть, заметил её, поэтому и стоит в стороне! Он выглядел ошеломлённым, не в силах поверить, что жив, когда столько людей погибло.
Из всех кораблей – «Жнец». Как же правильно, что именно Джон Уркхарт пришёл на помощь своему старому кораблю, где с ним так плохо обошлись.
«Убавьте паруса, мистер Дайер». Ему хотелось улыбнуться, чтобы дать им хоть что-то, за что они могли бы ухватиться, когда будет подведен итог, чертовски тяжёлый счёт. «Сообщите о повреждениях и потерях». Он попытался ещё раз. «Вы хорошо справились. Очень хорошо». Он отвернулся и не увидел выражения лица Дайера. Гордость; благодарность; привязанность.
Он сказал: «Мне нужно увидеть коммодора. Возьмите командование на себя». Он увидел человека по имени Джаго, с голым абордажным мечом, заткнутым за пояс.
«Победа, сэр». Казалось, она его истощила. «Или почти».
Адам прикрыл глаза, наблюдая за вражеским фрегатом. Защитник. Возможно, они ещё встретятся. Её флаг развевался так же гордо, как и прежде. Непокорный.
Он, казалось, вспомнил, что сказал Джаго, и огляделся.
«Мой слуга! Уитмарш! Где он?»
Джаго сказал: «Он внизу, сэр. Я сам его принял, потому что вы были заняты в то время».
Адам повернулся к нему. «Скажи мне». Казалось, он знал. Но как он мог знать?
Джаго ответил: «Сплинтер. Ничего не почувствовал».
«И ты спустил его вниз?» Он отвёл взгляд на море. «Какое чистое, – подумал он. – Такое чистое…» «Это был мужественный поступок. Я не забуду».
На нижней палубе было полно раненых: некоторые боялись того, что может случиться, другие лежали спокойно, не чувствуя боли.
Минчин, в своем привычном фартуке, залитом кровью, смотрел, как какого-то человека вытащили из-за стола и унесли в тень.
Он хрипло произнес: «Коммодор мертв, сэр». Он указал на что-то, прикрытое массивным бревном, и Адам увидел странного слугу, стоящего на коленях возле трупа, раскачивающегося взад и вперед и стонающего, словно больное животное.
Минчин вытер кровь с ножа тряпкой и отрезал себе ею ломтик яблока. «Вот это да, он совсем с ума сошел!»
Он размеренно жевал, пока Адам откидывал одеяло и смотрел на лицо мёртвого мальчика. На нём не было ни следа; возможно, он спал. Минчин знал, что железный осколок попал ему в позвоночник и, должно быть, убил на месте. Он видел много ужасного, работая мясником: людей, разорванных на части во имя долга, которые даже в крайней нужде верили, что чудо может их спасти. По крайней мере, слуга капитана избежал этого. Но он ничего не мог сказать; никогда не мог. И были другие, ожидающие. Он едва чувствовал вкус яблока из-за рома, который помогал ему в такие моменты, но здесь, в этом адском, тёмном месте, оно напоминало ему о ком-то. Кем-то… Он тяжело вздохнул. В чём был смысл? А капитан сделал всё, что мог. Для всех нас.
Ни ему, ни кому-либо другому не помогло бы то, что коммодор Дейтон был убит одной-единственной мушкетной пулей, а не выстрелом из американского оружия. Пуля вошла в тело сверху, под острым углом. Он взглянул на раненого морпеха, потягивавшего ром. Пуля могла бы отдохнуть.
Он взмахнул ножом. «Следующий!»
Адам посмотрел на лицо мальчика. Должно быть, он вновь переживал смерть Анемон каждый раз, когда барабаны раздавались в четыре часа.
Мы помогаем друг другу. Он снова накрыл лицо одеялом. Джон Уитмарш только этого и хотел.
Он снова поднялся наверх, на дымный солнечный свет, и чуть не сломался, увидев своих лейтенантов и уорент-офицеров, ожидающих возможности сделать доклады и запросить у него инструкции.
Путь ему преградила одна фигура. Это был Джаго.
«Да?» Он едва мог говорить.
«Я тут подумал, сэр. Это ваше предложение, рулевой, не так ли?»
Адам повернулся к нему, но едва его увидел. «Ты возьмёшь?»
Как и в прошлый раз, когда он ухватился за спасательный круг.
Джаго кивнул и протянул руку. «Хотел бы пожать её, сэр».
Они молча пожали друг другу руки, мужчины отвлеклись от работы и, возможно, забыли о страхе, просто чтобы понаблюдать. Разделить его.
Вечером того же дня, как и предсказывал Ричи, они встретились с остальной эскадрильей и направились к Бермудским островам за приказом. Вслед за «Валькирией» сшитые брезентовые свёртки дрейфовали всё ниже и ниже, в вечную тьму. Одним из них был коммодор.
И один из них был мальчиком, у которого на боку был приторочен прекрасный кинжал – в знак последнего прощания.
10. Военный корабль
Корабль Его Британского Величества «Фробишер» стоял на якоре, неподвижно возвышаясь над своим точным отражением в ослепительном солнечном свете. Флаг на корме и адмиральский флаг на грот-мачте были столь же неподвижны, а между палубами, несмотря на тенты и ветровые паруса, воздух был подобен раскаленной печи.
Грохот полуденного выстрела «Мальты» разнесся по воде, словно вторжение, но лишь несколько чаек вышли из оцепенения и с протестующими криками снова затихли.
В просторной каюте сэр Ричард Болито, без пальто, в распахнутой почти до пояса рубашке с оборками, прикрыв глаза от солнца, смотрел на землю, на скалистые стены, где изредка можно было разглядеть медленно движущегося патрульного в красном мундире. Он жалел солдат в плотной форме, расхаживавших взад и вперед по жаре.
«Фробишер» был хорошо построенным кораблём, и звуки, достигавшие каюты Болито, были приглушёнными и отдалёнными, словно их тоже душила жара. Но он во многом завидовал жизни и движению, от которых был отделён, защищён, как однажды выразился его секретарь Йовелл. Даже здесь, прямо на корме, он чувствовал пьянящий запах рома и представлял себе, как около шестисот матросов и морских пехотинцев готовятся к полуденному приёму пищи.
Он вздохнул и снова сел за стол, где его ждали ворох сигналов и местной корреспонденции. С момента прибытия в Гранд-Харбор корабль почти не двигался с места. Такое бездействие было губительно для любого боевого корабля, а для корабля, чья команда находилась вдали от дома, без перспективы немедленной отставки или участия в боевых действиях, напряжение в дисциплине и распорядке дня становилось очевидным.
Он получил два письма от Кэтрин; они прибыли вместе на курьерском бриге из Плимута. Это была самая короткая разлука в их жизни, и всё же неопределённость будущего и странное, неотступное чувство утраты, казалось, усугубляли ситуацию.
Она писала о вещах, которые, как она знала, могли бы ему понравиться: о доме и поместье. О саде, своём саде и розах, которые доставляли ей столько удовольствия.
Она рассказала ему о своих чувствах, но старалась не беспокоить его собственной болью разлуки.
Была одна неприятная записка; она упомянула о ней на случай, если он услышит её от кого-то другого. В Бодмине, главном центре графства, случились беспорядки, хотя ему было трудно представить их в таком сообществе; местный полк был расформирован, и мужчины устроили акцию протеста, требуя работы после службы на благо страны.
Болито задавался вопросом, как бы поступил Льюис Роксби, случись это в Фалмуте. Он вполне мог бы привлечь часть рабочих к работе в своём собственном большом поместье и призвать других землевладельцев последовать его примеру. В Бодмине мировой судья зачитал Закон о борьбе с беспорядками и вызвал драгунов из Труро.
Она сказала ему, что едет в Лондон, чтобы снова встретиться с адвокатами.
Она будет думать о нём. О самом дорогом из людей… всегда.
Он услышал резкий голос Оззарда из кладовой, а затем и Олдэя. Они, как обычно, о чём-то препирались. Без них и их заботы о его благополучии ему иногда казалось, что безделье сведёт его с ума.
Были приёмы для него и его офицеров, а также для кораблей, прибывавших с визитом, – старых врагов, которые теперь считались союзниками. На это потребовалось бы очень много времени, чтобы принять это.
Он почти не видел сам остров, и хотя ему предложили удобства на берегу и столько слуг, сколько потребуется, он остался на своём флагмане. Словно это была последняя связь с единственной жизнью, которую он знал и понимал.
Мальта была богата историей и, как выразился один высокопоставленный офицер, была «оплотом христианства». Когда французы были вынуждены отступить из-за морской блокады, мальтийцы обратились к Великобритании с просьбой о защите и восстановлении своих прав и привилегий. Остров, несмотря на свои небольшие размеры, вновь стал оплотом. Теперь же, после капитуляции Наполеона и его заключения на Эльбе, некоторые предполагали, что Мальте будет позволено восстановить собственное самоуправление, ничем не отличающееся от самоуправления старых мальтийских рыцарей.
Тот же самый старший офицер рассмеялся, когда Болито предложил это. Он воскликнул: «Вы когда-нибудь видели, чтобы флаг спускали после победы, сэр Ричард? Если за какое-то место стоит умереть, то за него, по моему мнению, стоит держаться!»
Он услышал, как щелкнули каблуки часового-морпеха, а затем Оззард поспешил к внешней сетчатой двери.
Это был капитан Тьякке, его изборожденное шрамами лицо сильно загорело над белой рубашкой. Он так привык к жаре и солнцу Африки, что почти не замечал этого.
«Офицер гвардии только что принёс сообщение, сэр Ричард». Он оглядел каюту, которая стала ещё просторнее благодаря снятию восемнадцатифунтовых пушек, которые иначе заняли бы даже адмиральскую каюту. Их заменили укороченными деревянными копиями, квакерами, как их называли, чтобы, по крайней мере внешне, корабль выглядел полностью вооружённым.
Болито вскрыл конверт. На внешнем клапане была военная печать. Другой посетитель… Он сказал: «Джеймс, во время гонки к нам на борт поднимется генерал-майор. Его зовут Валенси, хотя это не объясняет, почему ему оказали такую честь».
«Я разберусь с этим, сэр».
Болито посмотрел на него, заметив перемену в нём; он видел, как она развивалась во время их перехода в Средиземное море и в эти томительные недели в гавани. Возможно, он нашёл вызов новому командованию воодушевляющим; он творил чудеса с некоторыми неопытными моряками и младшими офицерами. Но это была лишь часть.
Мы во многом похожи. Он поделится этим со мной, когда будет готов.
Тьяке сказал: «Возможно, нам что-нибудь расскажут, сэр».
«Скоро, надеюсь». Он встал, прошёл к кормовой галерее и наблюдал, как через гавань тянется небольшая лодка. Мальчик и старик; они даже не подняли глаз, когда над ними промелькнула большая тень Фробишера.
Он тихо сказал: «Если этого не произойдет, Джеймс, я напишу соответствующий отчет их светлости».
Тьяк наблюдал за ним, за осанкой, за его плечами, за волосами, всё ещё такими же чёрными, как в день их первой встречи. И позже, когда Болито попросил его стать своим флаг-капитаном. Не приказал и не потребовал, как поступило бы большинство флаг-капитанов, хотя, конечно, они имели на это право. Он попросил. И сказал: «Потому что ты мне нужен». Неудивительно, что они говорили о легенде, о харизме, но дело было и в том, и в другом, и ни в другом. Дело было в самом человеке.
Тьяке сказал: «Если мы сможем выйти в море…»
Болито повернулся к нему. «Знаю. Гони её, если придётся, сражайся, если придётся, но запечатай».
Он увидел, как Тьяке взглянул на винный холодильник, сделанный для него после того, как другой сгинул в Гиперионе. Даже здесь Кэтрин была совсем рядом. Он увидел изуродованную сторону лица Тьяке в отражённом свете светового люка. Плоть, словно расплавленный воск, горела, отделившись от кости, а глаз, чудом не ослепший, был таким же ясным и синим, как и другой. Даже это казалось другим… С того момента, как корабль отплыл из Спитхеда, Тьяке приступил к своим обязанностям, объясняя свои стандарты лейтенантам и старшим уорент-офицерам, не дрогнув под пристальными взглядами незнакомцев. Сухопутные войска и некоторые младшие мичманы всё ещё не могли встретиться с ним взглядом, не опуская глаз; Тьяке терпел это каждый час и каждый день с тех пор, как потерпел крушение на Ниле. Возможно ли, что он смирился с этим? Или была какая-то другая, более глубокая причина?
Он высказал Тьяке свои чувства относительно Мальты. Ответ был резким и бескомпромиссным, как и сам мужчина.
«Мы были бы глупцами, если бы упустили его, сэр. Он, может быть, всего семнадцать на девять миль, сухопутный житель мог бы сказать то же самое, что и остров Уайт. Но он стоит здесь, и тот, кто им командует, владеет ключом к Средиземноморью. Каждая торговая держава это прекрасно знает!»
Болито сказал: «Возможно, эта комиссия будет короче, чем мы предполагали». Он коснулся глаза, когда солнечный свет коснулся его. Жестокое напоминание. С которым я не могу смириться. «Ты всё равно вернёшься в Африку?»
Тьяке слабо улыбнулся. «Мне нужно подумать об этом». Казалось, он обдумывал это. «Да, мне нужно будет об этом хорошенько подумать». Он посмотрел на подволок, когда раздался щебет:
И ноги зашлепали по подсохшему настилу. «Мне нужно увидеть первого лейтенанта, если позволите, сэр».
Болито заметил, как его рука замерла на двери, и сказал: «Если ты хочешь о чем-то поговорить, Джеймс, я здесь».
Тьяке замер, не сдвинув шляпу с головы. Затем он широко улыбнулся и вдруг снова стал молодым.
«Если бы вас не было, сэр, то и меня бы тоже не было».
Когда дверь закрылась, вошел Эллдэй и взглянул на два меча на стойке.
«Возможно, скоро появится еще одно курьерское судно, сэр Ричард».
Значит, он тоже волновался. Ему нужно было быть здесь, но он думал о своей новой жизни с Унисом и дочерью.
Болито указал на шкаф. «Надо же, старый друг, промок. Похоже, мы оба растерялись».
Эллдэй наклонился к шкафу и бросил через плечо: «Переправь эту лодочку, и, может быть, мы сможем уплыть домой».
Болито потёр глаз. Должно быть, он что-то пропустил.
Оллдэй поднял стакан рома и ухмыльнулся.
«За нас, сэр Ричард!»
«Что ты слышал?»
Эллдей смотрела на кресло с высокой спинкой из зелёной кожи, которое она подарила Болито. Как и на винный холодильник, и на медальон, который он всегда носил, когда они были в разлуке. Женщина моряка. Лучшего комплимента и быть не могло.
Он сказал: «Я только что разговаривал с людьми на сторожевом катере, сэр Ричард. Ходят слухи о нападении на местные торговые суда. Пираты, говорят они».
Он почувствовал что-то вроде холодка по влажной спине. Как они впервые встретились много лет назад. Берберийские корсары.
По его словам, «охранник такого сообщения не оставлял».
Эллдэй поставил пустой стакан на стол, стараясь не оставить мокрых следов, которые могли бы создать еще больше проблем с Оззардом.
«При всём уважении, сэр Ричард, члены королевской семьи – это хорошо и достойно, на своём месте», – он постучал себя по лбу. «Но их офицеры не всё знают».
Болито улыбнулся. «Иди отсюда. И не волнуйся за Унис. Она в надёжных руках».
Эллдей вышел, ничуть не успокоившись, и нашёл Оззарда в кладовой. Он подозрительно принюхался и сказал: «Опять ходил за грогом!»
Эллдей проигнорировал это. «Сэр Ричард обеспокоен. Он беспокоится о капитане Тайке, обо мне и обо всех, кроме себя!»
Оззард презрительно посмотрел на него. «Капитан Тьяке? Неужели вы не знаете, ради бога?»
Эллдэй вздохнул про себя. Он мог бы одним ударом убить сгорбленного слугу, и иногда он задавался вопросом, почему они остались друзьями. Ну, в каком-то смысле.
Оззард рявкнул: «Это женщина, болван! Когда беда на пороге, всегда появляется эта чёртова женщина!»
Эллдэй вышел из кладовой, коснувшись по пути плеча маленького человечка. Он знал, что если останется, то только ухудшит ситуацию.
Это было словно поделиться страшной тайной. Оззард описывал не боль капитана Тиаке. Он описывал свою собственную.
Генерал-майор сэр Ральф Валанси вошёл в кормовую каюту и огляделся, пока Оззард принимал его шляпу. Болито заметил, что тот не выказывает никаких признаков дискомфорта, его форма идеально выглажена, а сапоги словно чёрное стекло, хотя, будь он одет в лохмотья, в нём можно было бы принять профессионального солдата. Должно быть, он очень загрузил своего денщика делами, раз мальтийская жара и пыль его так не беспокоят.
Валенси села. «Я бы никогда не смогла стать моряком, сэр Ричард. Слишком тесно, даже для адмирала!»
Болито ждал, пока Оззард принесёт вино, и размышлял, почему этот человек напоминает ему кого-то. И тут его осенило. Галифакс, где он встретил молодого капитана Королевского полка, участвовавшего в осаде Йорка, и где он отдал миниатюру себя девушке, Джилии Сент-Клер, которая вскоре должна была выйти замуж за Валентина Кина.
Этот молодой капитан был бы очень похож на этого генерал-майора, если бы прожил достаточно долго.
Вэланси отпила вина и одобрительно ахнула.
Болито сказал: «Сейчас немного теплее, но охладить что-либо непросто, пока судно стоит на якоре».
Лицо Вэланси расплылось в улыбке. «Мне любое вино по вкусу, сэр! Я ездил верхом, маршировал и, чёрт возьми, ползал по всяким землям, и, как и мои люди, из меня выпарили почти все свои антипатии!» Он посерьезнел. «Вы слышали о пропавшем транспортном судне «Галиция».
Болито вспомнил презрение Аллдея к военным в целом и к морским пехотинцам в частности.
«Официального сигнала я пока не получал».
Валенси пожала плечами. «Я слышала себя только сегодня утром. „Галисия“ была арендована армией и следовала на Мальту. Рыбак сообщил, что видел, как на неё напало тяжеловооружённое судно. Он скрылся, прежде чем стал очередной жертвой».
«Алжирские пираты?»
Валанси кивнула. «Подплыли слишком близко к сарацинскому побережью, как они его называют. Дей Алжира, должно быть, приложил к этому руку. Всё побережье Северной Африки стало бы частью Турецкой империи, если бы он и бей Туниса смогли найти достаточно кораблей».
Болито вспомнил о своей службе флагманским капитаном, когда он служил на том же побережье и в печально известном порту Джафу к западу от Алжира. Рабство, жестокость и пытки – он видел, как даже самые опытные моряки испытывали отвращение к тому, что им пришлось пережить. Пиратство в этих водах было обычным делом, и когда флот был полностью задействован против французов и поддерживал блокаду, некоторые из этих пиратов даже нарушали все запреты, чтобы грабить даже севернее, вплоть до Ла-Манша и Западных подходов.
Для восстановления стабильности в Средиземноморье необходимо было устранить эту угрозу торговле. Если мир и взаимное доверие не будут восстановлены, новые союзники Великобритании вскоре начнут искать другие средства принуждения.
Болито сказал: «У меня шесть фрегатов и несколько судов поменьше». Он взглянул на ближайшего квакера. «И мой флагман. Небольшая сила, но в прошлом мне приходилось работать и с гораздо меньшими силами».
«Конечно, знаю, сэр Ричард. Вы меня не помните, но я был помощником генерала в Доброй Надежде, когда вы пришли к нам на помощь». Он слегка улыбнулся, вспоминая. «Я тогда служил в 61-м. Это был отличный полк».
Это была улыбка, точь-в-точь как у капитана, сражавшегося при Йорке. Профессиональный солдат.
«Помню», – вспомнил он того другого генерала. Мыс Доброй Надежды они тоже не отдали голландцам.
Солдат сказал: «Да, мы недавно узнали о Трафальгаре. И о смерти Нельсона. Такой шок, хотя, полагаю, неизбежный. Я часто думаю о том, что случилось с его любовницей после его смерти. Все её избегали, наверное».
Затем он посмотрел прямо на Болито. Это было глупое замечание. Прошу прощения, сэр Ричард.
Болито сказал: «Я тоже так думаю, сэр Ральф». Он резко встал, вспомнив Кэтрин, их первую встречу, когда смертоносные чебеки приближались под парусами и на веслах, готовые открыть огонь по уязвимой корме любого более крупного судна. Когда погиб испанский муж Кэтрин. И мы потеряли друг друга… Он сказал: «Я отправлю единственный фрегат, который у меня есть в гавани. Фробишер останется здесь, как и должно быть, пока не прибудут новые военные корабли». Он уже слышал несогласие Тьяке и его сомнения.
Вэланси медленно кивнула, возможно, удивленная этим внезапным решением, но стараясь не показывать этого.
Капитан фрегата». Он помедлил, словно перед тем, как возглавить атаку. «Знает ли он, насколько неустойчивы эти люди? Они бросили в свои вонючие тюрьмы бесчисленное множество моряков и рыбаков только потому, что они христиане! Варвары!» Он стал очень серьёзным. «А у дея Алжирского, согласно нашим последним разведданным, около шестисот пушек…»
«Могу ли я спросить вас кое о чём? Если бы это дело было поручено армии, кого бы вы послали?»
К моему удивлению, Вэланси рассмеялась. «Такая миссия, которая может разжечь пламя новой войны? Я бы сама пошла! Прав я или нет, но это будет моя ответственность».
Болито улыбнулся и постучал по стакану ножом для разрезания бумаги. «Ещё стакан, сэр Ральф?»
Когда Оззард появился, чтобы разлить вино, Болито сказал ему: «Попроси Олдэя найти капитана Тайаке и пусть он лежит на корме». Он заметил, что Оззард не поднял глаз и не выказал никакого удивления.
Выходя из каюты, Болито тихо сказал Валенси: «Я так и думал, что ты так скажешь». Он отпил вина и добавил: «Я поеду на «Хальционе». Он вспомнил лицо её капитана, когда тот описывал свой страх и беспомощность на борту «Маджестика» у Нила, когда Тайак вернул ему мужество и гордость.
Фробишер или более крупная группа кораблей спровоцировали бы катастрофу… Олдэй вошёл через другую дверь и замер, словно в нерешительности. Это само по себе было необычно.
Болито спросил: «Ну и что?»
«Капитан Тайак у казначея, сэр Ричард». Он отказался смотреть на генерал-майора. «Я оставил сообщение, но подумал…»
Болито снова сел. «Вот почему мы здесь. Зачем меня послали», – он улыбнулся. «Мои поздравления капитану и прошу его пройти на корму».
Эллдей ушел, и Вэланси сказала: «Замечательный малый. Хотя я не думаю, что кто-то может знать, что вы имеете в виду».
Болито коснулся глаза. «Да, это замечательно. Ваш генерал говорил то же самое в Доброй Надежде. Он также сказал, что ему не помешали бы ещё несколько тысяч таких, как он».
Солдат поднялся на ноги. «Я больше не буду вас задерживать, сэр Ричард».
Болито пожал ему руку. Сегодня вечером Валенси, вероятно, будет развлекать своих подчиненных рассказами о странностях флота и о том, как адмирал нашёл время успокоить простого моряка.
И все же, каким-то образом, он знал, что этого не произойдет.
Тьякке вошел в каюту сразу же после того, как генерал-майор благополучно поднялся на борт своей шлюпки.
Болито сказал: «Джеймс, капитан Халцион, пригласите на борт. Я хочу кое-что с вами обсудить». Он сразу же заметил признаки спора. «Это дело довольно срочное».
«Вы покидаете Фробишерль, ваш флагман?»
«В настоящее время. Пока меня нет, я был бы рад, если бы в моей каюте заменили оружие».
Тьяке вышел из каюты, не задав больше ни одного вопроса; в этом не было необходимости.
Солнечный свет и ярко раскрашенные корабли ничего ему не говорили. Его корабль всё ещё был военным.
Лейтенант Джордж Эйвери отложил перо и передал готовое письмо через свой маленький столик. Вот. Надеюсь, оно отражает ваши мысли. Он наблюдал, как Олдей, сидящий на корточках на сундуке в каюте, похожей на хижину, аккуратно и неторопливо ставил отметку внизу страницы. Эйвери как-то спросил его, что означает этот отличительный символ, и Олдей ответил, что он похож на каменный корнуоллский крест, стоявший перед церковью в Фаллоуфилде, где они с Унис поженились.
Эллдэй склонил голову, прислушиваясь к крику боцмана, очень отчётливому и пронзительному в вечерней тишине. «Уже скоро», – сказал он.
А. окинул взглядом каюту. Да, это была каюта, но зато уединённая, когда ему нужно было отвлечься от корабельной жизни и рутины.
«Что вы об этом думаете?»
Эллдей задумчиво посмотрел на него. Раньше он бы проявил мгновенную осторожность, если не недоверие.
«Я достаточно долго прослужил с сэром Ричардом, чтобы воспринимать вещи такими, какие они есть, но на этот раз я не так уверен. Этим дьяволам нельзя доверять, и никогда не доверяли. Нам следует подождать, пока сюда не прибудет остальная эскадра».
Эйвери подумал о молодом капитане «Хальциона». Хороший офицер, как подтвердил Тайак, но один двадцативосьмипушечный фрегат против хорошо расположенных батарей и, несомненно, кораблей, готовых отразить любого нежеланного гостя, вряд ли был предметом торга.
Он сказал: «По крайней мере, твое письмо будет в пути».
Эллдей встал; он услышал, как кто-то идёт за дверью. Сам Эвери не писал и не получал писем, но упоминать об этом, пожалуй, было бы слишком уж. Жаль, подумал он. Эвери был лучше большинства себе подобных. Он улыбнулся. Но всё же он был офицером.
«Я буду готов, когда нас позовут, сэр».
Эвери поднялся на ноги, когда Келлетт, первый лейтенант, отошел в сторону, а Олдэй ушел.
"Войдите!"
Они оба рассмеялись, когда Келлетт осторожно пробрался через сетчатую дверь; каюта была точной копией его собственной.
«Не буду вас задерживать». Он сел на тот же сундук и без любопытства взглянул на ручку и бумагу. Эйвери подумал, что тот, вероятно, знает о письмах, которые тот писал для рулевого адмирала, но никогда не станет об этом упоминать.
Он знал Келлетта не лучше, чем когда тот присоединился к кораблю в Плимуте. Высокий, лет двадцати пяти, он, очевидно, пользовался уважением среди опытных матросов и уорент-офицеров; Тиак намекнул, что именно он нес корабль большую часть времени во время долгой перестройки Фробишера. Он также был предан; он никогда не жаловался Тиаку на то, что ему досталась большая часть обязанностей, как это сделали бы некоторые, лишь бы снискать расположение нового хозяина.
Келлетт сказал: «Я бы хотел пойти с вами. Или чтобы Фробишер нёс флаг в воды Алжира».
Эйвери ждал. Келлетт не собирался терять времени до перевода в Халцион. Он хотел поговорить.
Эвери сказал: «Ты на этом корабле уже три года».
Келлетт посмотрел на него, его кроткий взгляд был очень пристальным. «Меня назначили вторым лейтенантом, но моего непосредственного начальника перевели». Он пожал плечами. «Я думал, ах, моё будущее уже светлее!» Но в его голосе не было и тени юмора.
Эйвери спросил: «Бывшего первого лейтенанта повысили?»
«Перевели. На какой-то жалкий, кишащий крысами бомбоход. Он мне не очень нравился, но всё же заслуживал лучшего».
Эйвери задумался. Первым лейтенантом был достопочтенный Гренвилл Келлетт, сын адмирала. Его будущее, будь то война или нет, должно быть обеспечено. Если только… «Каким был капитан? Насколько я понимаю, его отстранили от должности из-за болезни, хотя хирург утверждает, что не имел к этому никакого отношения».
Улыбка Келлетта была искренней. «Удивлён, что ты хоть что-то из этого вынес. Он же сам не сказал тебе, что ампутирует тебе ногу, только после!» Он кивнул в знак благодарности, пока Эвери наливал два бокала коньяка. «Капитан Олифант редко бывал на борту во время нашего пребывания в доке. Он был болен, но получал лечение на берегу». Он помолчал. «Но не в госпитале Хаслара, как можно было бы ожидать». Он отпил немного коньяка. «Я сам это обнаружил».
«Это было внезапно?»
«Сначала я так и думал. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что он испытывал какой-то дискомфорт… боль. Это влияло на его настроение, на его характер. Мы получили известие о назначении Фробишера флагманом сэра Ричарда, и, по-моему, он был этому рад. Он мог бы стать флаг-капитаном, и, как двоюродный брат лорда Родса, его перспективы казались превосходными». Он понизил голос. «Но теперь могу сказать вам: я благодарю Бога за то, что капитан Тайак командует. Я никогда не видел таких перемен в корабле, сколько жизни он в него вложил!»
