Текст книги "Наперекор всему (СИ)"

Автор книги: Алекс Радкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– О, мы уже проснулись! – в комнату вошел анастезиолог, а за ним и Иосиф Нахимович. – Как самочувствие?

Глеб повторил все жалобы в том же порядке. Андрей Владимирович засмеялся:

– Ну вот, Иосиф, ты тревогу поднимаешь. У пациента куча претензий, значит, все с ним в порядке.

– Ты на монитор посмотри. Девяносто на шестьдесят – это нормально? Для гипертоника особенно?

– Вот поэтому нельзя лечить родных и друзей, – заметил анастезиолог, вводя Глебу что-то через катетер на руке. – Трясешься как курица над яйцом. Нормально все, мы ему сахар ниже плинтуса уронили, чего же ты хочешь? Сейчас скажу медсестре, чтобы глюкозу ему прокапали, и сладкой воды с лимоном принесли. А ты давай к Фиме сходи, кофе попей, он как раз смену закончил. Давай давай, тут без тебя сиделок хватает, да, молодой человек?

Вопрос был адресован к Нику, парень только кивнул. Он бы сам сейчас не отказался от кофе, лучше с коньяком. И лучше без кофе. Голова кругом шла. Сахар, давление, полные тоски глаза Глеба, пикающие мониторы. Ужас какой-то.

Вскоре появилась Галя, принесла для Глеба подушку и воду, поставила новую капельницу. Напившись, Глеб почти сразу выключился.

– Вот и хорошо, – сестра поправила одеяло и забрала с тумбочки пустой стакан. – Проснется уже нормальным человеком.

Глава 9. «Шалом, господа!»

Медсестра оказалась почти права. Почти – потому что просыпался Глеб трижды: вечером и два раза ночью. Каждый раз просил пить и снова засыпал. Андрей Владимирович сменился, но на протяжении ночи к ним каждые два-три часа заходил дежурный врач. По-русски он не говорил, а скромных познаний иврита Нику хватило только чтобы понять, что тот контролирует Глеба и добавляет ему обезболивающее.

Отец все-таки поехал домой, Гутенберг его уговорил не мешаться под ногами, все равно от пластического хирурга толку мало. Ник, разумеется, не спал. Вечером позвонил Ирме, отчитался, что все хорошо, без подробностей. Ночь просидел возле Глеба, стараясь ни о чем не думать. Следил за показаниями монитора, прислушивался, как Глеб дышит, смотрел в окно на звезды и восход солнца.

Утром Глеб проснулся с куда более приятным цветом лица и даже улыбнулся, увидев Ника.

– Привет! – Ник придвинул стул, ставший за ночь почти родным, поближе. – Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю, – Глеб прислушался к своим ощущениям. – Ничего не болит, вроде бы, но голова тяжелая.

– Неудивительно, если учесть, сколько всякой дряни тебе колют. Что-нибудь хочешь?

– Домой хочу. Тебя хочу!

– Ты серьезно?!

– Нет, если честно, – вздохнул Немов. – Так сказал, настроение поднять. На самом деле ничего не хочу.

– Кушать? Пить?

– Пить можно. Но твоя сладкая вода мне уже надоела.

– Другого пока ничего нет. Придет доктор, узнаем, что тебе можно и когда будет завтрак.

– Иди ко мне, – потребовал Глеб. – Сидишь там как неродной. Ты вообще спал сегодня?

Ник отрицательно помотал головой и перебрался на край постели. Провел рукой по волосам Глеба, по щеке.

– Что, страшный?

– Нормальный. Колючий малость, но мне так даже больше нравится.

Ник взял руку Глеба, свободную от катетера, в свою, поднес к губам.

– И все что ли? На большее рассчитывать не могу?

– Родной, в реанимации камеры стоят, ты не в курсе? А еще ты к монитору подсоединен. Сейчас разгоним тебе пульс, тут же бригада врачей прибежит.

– Никакой жизни, – вздохнул Глеб. – Черт, кажется, меня опять выключает.

– Так поспи.

Но поспать Глебу особо не дали, вскоре с утренним обходом явился сам Гутенберг.

– А почему мы еще лежим? – с порога удивился он. – Физиотерапевт у вас был?

– Не был.

– Сейчас вызовем, – Гутенберг достал телефон и что-то сказал на иврите. – Сейчас будем вставать. Так, что у нас тут с анализами? Ну вот, сахар к норме подвели. Остальные показатели тоже в порядке. Молодец, Глеб Васильевич. Жалобы есть? Нет? Тогда давайте-ка переворачивайтесь, я посмотрю, как операционная рана заживает, повязку сменим.

Переворачивался Глеб без энтузиазма, а помогать ему доктор запретил:

– Вот только не делай из него беспомощного инвалида, – сказал он Нику. – Заставляй двигаться, ходить. Сегодня гулять пойдете, тут до набережной двести метров. Подышите морским воздухом, очень полезно.

– Никуда я не пойду, – возмутился Глеб. – У меня сил нет. Я спать хочу.

– Кто вас спрашивает, Глеб Васильевич? – усмехнулся Гутенберг. – Считайте это назначением врача. Так, здесь все тоже в пределах нормы. О, а вот и наш физиотерапевт. По-русски он не говорит, но специалист великолепный.

Физиотерапевт оказался здоровым мужиком, на голову выше Глеба и раза в два шире в плечах. Он что-то обсудил с Гутенбергом, посмотрел спину Глеба, потом по-английски попросил сесть. Ник перевел.

– Садишься медленно, аккуратно, он тебя подстраховывает, – объяснил Ник.

Глеб смотрел на собравшихся недоверчиво, как будто сомневался, что у него получится.

– Ну опять начинается, – усмехнулся Гутенберг. – Сложнее всего ломать стереотипы. Каждый третий наш пациент не может сесть и встать с первого раза из-за установки в голове – после операции на позвоночнике нужно лежать месяцами. Бред! На месте разрушенного диска у вас здоровый, пусть и искусственный. Все! Спина в полном порядке. Единственное, что сейчас может беспокоить, это разрез и последствия наркоза. И это не повод валяться в кровати.

Глеб все-таки сел. Осторожно свесил ноги с кровати, физиотерапевт молоточком проверил рефлексы и, видимо, остался доволен.

– Голова не кружится? – перевел Ник.

– Немного.

– Тогда вставай.

– А зачем было спрашивать?

– А вы надеялись, что если кружится, уложим вас обратно? – Гутенберг взял Глеба под локоть. – Встаем, встаем!

– Не могу, мне нехорошо.

– Было бы хорошо, скакали бы по сцене, а не тут концерты устраивали. Глеб Васильевич, я серьезно, не ведите время, у меня еще трое больных ждут обхода. Вы собираетесь неделю в кровати валяться? А, прощу прощения за вопрос, писать вы куда будете, под себя?

Глеб покраснел. Вчера с этой проблемой помогал справляться Ник, сегодня еще не успели, хотя судя по ощущениям, было давно пора.

– Ну вот и шагайте в туалет, – прочитал его мысли Гутенберг.

Ник наблюдал, как Глеб медленно встает, шатаясь делает первые шаги и бредет в туалет, держась сначала за руку физиотерапевта, потом за стеночку. Жалко любимого было до слез. Но с другой стороны, доктор прав, сейчас жалеть нельзя, а то сляжет. Надо заставлять, пинать. В туалет хорошо бы с ним зайти, конечно, но на глазах у двух врачей, наверно, не стоит. Ладно, там же тревожная веревочка есть, если что.

Глеб благополучно выбрался из санузла и направился было к постели, но физиотерапевт покачал головой и указал на коридор.

– Он предлагает дойти до твоей палаты, обычной, – объяснил Ник. – У них так принято перевод осуществлять из реанимации в отделение, традиция. Говорит, что тебя ждет сюрприз, и чтобы ты накинул халат.

– Какие еще сюрпризы? Господи, да отстаньте уже от больного человека.

Глеб ворчал, но одевался, правда, с помощью Ника. Особенно махать руками у него пока не получалось.

– В коридоре подстрахуй его, – велел Гутенберг Нику.

Вся процессия, во главе с Глебом и идущим по пятам Ником выбралась в коридор. Глеб сделал несколько шагов и замер, потому что все, кто в этот момент в коридоре находились: врачи, сестры, идущие по своим делам пациенты вдруг остановились и начали аплодировать.

– Что за… Я…

Глеб дернулся в попытке вернуться назад, но Ник его удержал:

– Тихо, тихо. Улыбаемся, господин артист. Можешь еще автографы раздать желающим.

– Откуда они… Я в таком виде…

– Не комплексуй, родной, а шагай. Здесь всем так хлопают на самом деле, еще одна традиция. Дело не в том, что ты Немов.

– Одни традиции кругом!

– А что ты хочешь, ты в Израиле! Топай, топай.

Ник заметил, как распрямилась спина, как шаги стали уверенными, а не шаркающими. И стеночка нам уже не нужна, и голову мы задрали. Артист! Только дай зрителей, и мы воскреснем. Хорошая традиция, кстати, полезная.

Перевод в обычную палату и победное шествие по коридору следовало отпраздновать завтраком. Сестра принесла хлопья, йогурт, фруктовую нарезку и чай. Глеб скривился, но Ник решительно поставил поднос ему на колени:

– Кушай, пожалуйста, что дают! Ты не можешь не есть теперь до возвращения в Москву. Ну мне что тебя, с ложки кормить?

– Еще не хватало!

– Ну вот и ешь! Будешь хорошим мальчиком, в обед пойдем гулять к морю, сядем в кафе на набережной и возьмем тебе все, что ты хочешь!

– Правда?

– Правда!

К черту их диеты. Кормить Глеба нужно мясом и сладеньким, иначе ноги таскать не будет, это Ник знал совершенно точно.

До обеда они никуда пойти не могли – у Глеба была капельница и какие-то уколы по расписанию. Поэтому лежали в палате, смотрели телевизор, звонили Ирме и рассказывали, как у них все хорошо. Больничный обед Ник отправил в унитаз и велел Глебу собираться на прогулку.

– Может быть, отложим? Спать хочется и сил нет совсем, – Глеб подтянул одеяло повыше. – Нет у меня настроения для прогулок.

– А кто тебя вообще спрашивает? Тебе доктор велел гулять! А как же кафе? Тогда я пойду попрошу для тебя новую порцию больничной еды. Там такая милая котлетка цвета детской неожиданности была и супчик зелененький.

Глеб побледнел и, ворча что-то про мелких шантажистов, начал вылезать из постели.

До набережной добрались благополучно – здесь действительно было близко, только дорогу перейти. На Глеба надели поддерживающий спину корсет, практически невидимый под спортивной курткой. Ник с трудом прятал улыбку, глядя, как любимый рассматривает себя в зеркале и тщательно причесывается перед выходом. Артист – это диагноз!

К морю Глеб шагал достаточно уверенно, Ник поддерживал его под руку, но исключительно в профилактических целях.

– Ты только посмотри, какая красота! – Глеб остановился у парапета. – Ширь какая! Простор! А воздух, какой тут потрясающий воздух!

Ник пожал плечами. Море как море, большая лужа. Но ему скепсис простителен, он родился в Одессе, все детство прошло за нырянием с бун и плаванием наперегонки. Нет, море он любил, но, во-первых, свое, Черное. А во-вторых, относился к нему как данности, без дикого восторга коренного москвича, который испытывал Глеб. У любимого даже глаза загорелись, и это радовало Ника куда больше, чем плеск волн.

– Хочешь спуститься к воде? – предложил Ник.

От прогулочной набережной к пляжу нужно было спускаться по достаточно крутой лесенке, Глеб прикинул угол подъема и помотал головой:

– Давай в следующий раз. Все равно купаться мне пока нельзя. А вид отсюда лучше!

– Какое купаться, родной? Зима на дворе!

– Это зима называется? На улице плюс двадцать! Зима в Москве осталась!

– Ну да, воздух двадцать, вода двадцать, все самое интересное мигом застудишь!

– И сколько же тебе надо, чтобы в воду полезть?

– Градусов двадцать пять, как минимум! Раньше июля в Одессе местные не купаются!

– Какие мы нежные, – усмехнулся Глеб. – А я, мальчишкой, в Москве-реке купался чуть не с середины мая. И купались, и ныряли, и на плотах гоняли. И не простужался никогда. Здоровый был как черт. Не то, что сейчас.

– Так, родной, давай без пессимизма. Зато сейчас ты очень привлекательный, я бы даже сказал сексуальный мужчина в самом расцвете сил. Видел я твои фотографии в юные годы – ужас тихий. Ты явно из тех мужчин, которые чем старше, тем лучше!

– Как коньяк?

– Именно. Ну прекрати грустить, или я тебя прямо тут поцелую!

– Ничего себе угрозы! Ну и целуй, тут никого нет!

На набережной действительно было безлюдно. К тому же стояли они в самом дальнем ее конце, с одной стороны проход преграждал глухой забор какого-то отеля. Ник осторожно прижал Глеба к себе, поцелуй тоже был осторожным.

– Ты теперь будешь со мной как с фарфоровой куклой обращаться? – хмыкнул Глеб, на секунду отстраняясь. – Или тебе показать, как надо?

Целовался Глеб самозабвенно, давая волю рукам, которые в миг оказались под рубашкой Ника и начали гулять по груди и прессу.

– Черт, где ты взял эти джинсы, – проворчал Глеб, когда рука наткнулась на препятствие. – Еще поуже не нашел?

– Ты же их и купил, – хмыкнул Ник. – Сказал, что они классно задницу обтягивают!

– Ну, да, обтягивают! Зато под пояс не пролезть! Они тебе ничего не передавливают?

– Когда все в нормальном состоянии – нет! А после таких вот покушений со стороны некоторых развратников, да, становится тесновато! Ты не устал? Как себя чувствуешь?

Ник заметил, что энтузиазма в глазах Глеба поубавилось.

– Немного. Но назад я не хочу. Ты вроде обед обещал? Пошли в кафе, там посижу отдохну.

– Пошли.

Обедать Глеб, судя по всему, не хотел, просто устал стоять, а теперь оттягивал время возвращения в больницу. Мясо даже заказывать не стал, взял какой-то суп с непонятным Нику названием и штрудель с яблоками и мороженым. Ник же попросил самый большой стейк и жадно на него накинулся.

– Ты вообще что-то ел с тех пор, как мы здесь? – уточнил Глеб, глядя на парня.

– Кофе, в больших количествах.

– Потрясающе! И не стыдно?

– С чего вдруг? На себя посмотри! Что это за баланду ты взял?

– Много ты понимаешь, – фыркнул Глеб. – Это буйабес, суп из пяти видов рыбы и морепродуктов. Очень вкусно!

– И чего ты в нем тогда ковыряешься, если вкусно?

– Аппетита нет, – Глеб отодвинул тарелку и взялся за штрудель. – А вот это вещь!

– Сладкоежка!

– Ник, я не хочу возвращаться! Там опять будут пресные кашки, белые стены, мониторы и капельницы. Я там чувствую себя смертельно больным. И старым, что еще хуже… Давай сбежим домой, а?

Ник отложил приборы. Началось.

– Глебушка, ну всего пять дней потерпеть! Сегодня уже не считаем, значит, три осталось! Три дня это что, много? К тому же мы будем каждый день гулять. Ну какие белые стены? В обычной палате стены с зелеными обоями, если ты не заметил. И мониторов уже нет. Ну капельницы есть, но это же не просто так делается!

– А зачем? Я могу ходить, все в порядке. Ну слабость, подумаешь! Дома отлежусь! Что они вообще мне колют?

– Не знаю, я не по этой части.

Ник отвел глаза. Он прекрасно знал, что капают и колют Глебу, помимо обязательных после операции антибиотиков, поддерживающие сердце препараты. Но говорить Глебу, что у него была остановка, нельзя ни в коем случае. Нужно обязательно долечиться, а по-хорошему еще и в Москве показаться кардиологу.

Ник заметил, что сидит Глеб в неестественной позе, навалившись грудью на стол.

– Ты устал, – констатировал он. – И нам действительно пора возвращаться.

Обратно шли уже медленней, Глеб ощутимо опирался на Ника, так что пришлось его обхватить за талию. Со стороны могло показаться, что двое мужчин идут, обнявшись. Но возле клиники такие сцены, видимо, никого не удивляли – доктор Гутенберг и его коллеги широко практиковали ранние прогулки как метод лечения, и в скверике «Шумеда» постоянно попадались бредущие кто с палочкой, а кто в обнимку с кем-то из родственников пациенты. Со стороны они с Глебом смотрятся как отец и сын, наверное.

В палате Галя устроила им разнос за долгое отсутствие. Ник и забыл, что в четыре часа у Глеба очередная капельница, а времени уже начало шестого. Под ее причитания уставший Глеб благополучно заснул, Ник тоже устроился на диване с планшетом и наушниками, намереваясь хоть немного отвлечься, но переживания и бессонные ночь сделали свое дело, вскоре он тоже задремал.

@@@

Утро добрым не бывает. Эту фразу Ник считал абсолютно справедливой. Он терпеть не мог ранние подъемы и раньше обеда не ощущал себя человеком. Глеб в таких случаях всегда шутил, что каждое утро доброе, оно не виновато, что кто-то не выспался.

Утро третьего дня их пребывания в клинике началось не самым лучшим образом. Глеб решил распеться. Нормальное для него желание, если не брать во внимание обстановку. Выбран под эти цели был, разумеется, санузел, как помещение с лучшей акустикой. Во время обхода доктор Гутенберг разрешил Глебу мочить шов, и сразу после завтрака Немов отправился в душ, по его собственным словам, смывать с себя болячки. Воду Глеб очень любил, чувствовал себя нормально, так что Ник отпустил его со спокойной душой. Контролировать не пошел, дабы не искушать ни себя, ни его.

Каково же было удивление Ника, когда спустя пять минут из душа донеслись знакомые завывания, а еще через десять вышел Глеб, злой и расстроенный одновременно. Он швырнул полотенце на пол, залез в кровать и уткнулся в телевизор с самым мрачным лицом.

– Что случилось?

Ник поднял полотенце и аккуратно развесил его на батарее.

Молчание.

– Глеб, что случилось? Тебя мочалка обидела?

– Не смешно! У меня голоса нет!

– Начинается! А кто сейчас выл князя Игоря на весь этаж?!

– Неуч. Это «Тореодор» был! Именно что выл. Не звучит, понимаешь? Вот, слушай.

Глеб пропел две строчки чего-то непонятного.

– А это что? – уточнил Ник.

– Ария Фиеско. Неважно, что. Важно, как это звучит!

– Нормально звучит, по-моему, – пожал плечами Ник.

– Много ты понимаешь. Верхов вообще нет! Голос дрожит, срывается.

На лице Глеба было написано такое отчаяние, что Нику стало его жалко. Сам Ник в музыке и вокале разбирался довольно слабо, в творчестве Глеба его интересовал только сам Глеб, а все остальное, что прыгало и бегало по эстраде вообще не волновало.

– Родной, ну так рано еще, голос не проснулся, – Ник попытался привести всплывший в памяти аргумент. – Ты же сам говорил, что голос просыпается на два часа позже его обладателя.

– Два часа уже прошло. И я прекрасно знаю разницу между спящим голосом и голосом не звучащим! Как я теперь выйду на сцену? У меня же юбилей!

– Глеб, до юбилея еще куча времени! Вернется твой голос! Организм восстановится, восстановится и голос. Ты же сам говорил, что все взаимосвязано.

– Ты не понимаешь! – Глеб чуть не плакал. – Кому я нужен? Посмотри на меня! Лицо на сморщенную тыкву похоже! Под глазами синяки. Еле ноги таскаю. Голос – это все, что у меня есть! Точнее, было. Без него я просто старый больной дед!

– Господи, Глеб! Ты мне нужен. Мне, понимаешь? Можно без голоса, с синяками под глазами и даже не таскающим ноги. Хотя не вижу причины так драматизировать: синяки пройдут, голос вернется, ходишь ты вполне нормально!

– Ты забыл добавить, – горько усмехнулся Глеб. – Тебе я нужен со стоящим членом. Но если так пойдет и дальше, этого тоже не будет.

Вот сейчас надо очень постараться… Очень-очень постараться удержать себя в руках и не ударить его. А так хочется. С размаху, чтоб сразу дошло. Но нельзя. Зато от сдавливающей горло жалости Ник сразу избавился.

– Глеб, твою мать, Васильевич! – медленно и четко, по слогам выговорил Ник. – Запомни раз и навсегда! Мне не нужен ни твой голос, ни твоя смазливая, тщательно загримированная физиономия, ни твой член. Мне нужен ты весь, целиком. Капризный, абсолютно не умеющий болеть, выносящий мозг по расписанию и без. Даже если твой голос пропадет совсем, ты будешь по-прежнему мне нужен. Будем жестами разговаривать.

– А если член стоять не будет, тоже начнем руками обходиться? – уже спокойно, без истерических нот, но и без тени улыбки спросил Глеб. – Веселая меня ждет старость.

– Можем и руками, – кивнул Ник. – Меня устроит любой вариант развития событий, лишь бы ты был рядом. Было бы чудесно, если бы ты еще и не болел, потому что больной ты противный до ужаса. Но я все равно тебя люблю!

Глеб смотрел на него серьезно и грустно. Наверное, ему очень трудно поверить, что кого-то не интересует ни его голос, ни звездный статус, и даже без сексуальных подвигов можно обойтись. Ник покачал головой:

– Бесполезный разговор. Ты расстраиваешься, а тебе нервничать нельзя. Включи лучше телевизор, посмотрим что-нибудь.

Прогулка на сегодня отменялась – на улице шел сильный дождь. Явление для Израиля редкое, а потому сразу превратившееся в катаклизм. Судя по надевшим куртки и передвигающимся короткими перебежками прохожим, на улице было не слишком комфортно, выводить Глеба явно не стоило. Настроения сей факт никому не прибавлял – больница Глеба угнетала. Он машинально щелкал пультом, не задерживаясь ни на одном канале, пока Ник наконец не отобрал пульт и не включил Первый, там как раз шла старая добрая комедия «Иван Васильевич меняет профессию». Ни к чему не обязывает, и переводить не надо.

Глеба хватило на пять минут, после чего он взял с тумбочки телефон, раскрыл чехол, посмотрел на экран и разочарованно отложил мобильник. Ник вздохнул – это повторялось уже десятый раз за день. Глеб ждал звонков – от друзей, от организаторов концертов и съемок, от журналистов, от кого угодно. Но кроме Ирмы никто не звонил. Логично, организаторы звонят в офис или Троянову, друзья еще не успели спохватиться, журналисты и не подозревают, где находится Немов. Это для Глеба прошла целая вечность, он чувствует себя никому не нужным, забытым, брошенным. А ведь они уехали из Москвы всего три дня назад.

После обеда Глеб умудрился в очередной раз с медсестрой сцепиться. Обнаружив, что Глеб почти ничего не ел, Галя с ходу начала его отчитывать. Каким-то чудом Глеб сдержался, промолчал. Но закончив лекцию о пользе правильного и своевременного питания, Галина собиралась уже уходить, как вдруг увидела, что Глеб снова укладывается у телевизора, и началось:

– Глеб Васильевич, а почему вы все время лежите? Вам ходить надо!

– Я бы с огромным удовольствием, но вот этот молодой человек считает, что под дождем я растаю, – огрызнулся Глеб.

– По коридору гуляйте, – парировала сестра. – Посмотрите, у нас все так гуляют, заодно знакомятся, общаются. Вставайте, вставайте! Пройдитесь до лестницы хотя бы!

– Чего я там не видел? И зачем? Чтобы на меня побольше народу посмотрело? Вот на такого, в халате и тапочках? Может, мне еще встречу с поклонниками организовать, вечер раздачи автографов?

Взгляд стал злым, губы поджались. Ник понял, что пора вмешиваться. Привычно уже выпроводил медсестру, пообещав, что они обязательно пройдутся, после чего сел на край постели успокаивать милого. И снова тихая истерика на тему: «Я старый, больной и из меня делают посмешище». Уговоры, разговоры, логические и нелогические доводы. Но гулять по коридору Глеб решительно отказался. Так и пролежали до вечера у телевизора. Первый, как на грех, показывал концерт, участие в котором Глеб пропустил из-за операции. И теперь ему оставалось только смотреть и комментировать выступления коллег. За полчаса Ник знал об эстраде столько, что впору диссертацию писать: и кто каким местом на сцену попал, и кто с кем спит, и у кого папа продюсер, и кто сколько зарабатывает. Слушал Ник молча – пусть любимый лучше других критикует, чем себя. Но общий настрой Глеба ему сильно не нравился. Хоть бы отец вечером заглянул, немного Глеба развеять.

Но вечером заглянул не отец. Глеб Васильевич без всякого настроения размазывал по тарелке ужин, когда в дверь энергично постучали.

– Открыто, – несколько удивленно – медперсонал входил без стука – сообщил Ник, не вставая с постели Глеба – он сидел рядом и следил, чтобы Глеб съел хоть что-нибудь.

Дверь тут же распахнулась и на пороге возник дядюшка собственной персоной. С кучей пакетов и коробкой с тортом.

– Шалом, господа! – весело поздоровался он и сгрузил пакеты на пол. – Не ждали?

– Ромка!

Глаза у Глеба сверкнули такой радостью, что у Ника сердце сжалось. Господи, неужели помирятся? Только бы дядюшка ничего не ляпнул, Глеба сейчас обидеть ничего не стоит. Но ведь сам приехал! Как же он вовремя!

– Валяемся? – Роман Исаевич крепко пожал руку Глеба. – Вставать нельзя?

– Можно!

В подтверждение своих слов Глеб, гораздо резвее, чем мог, вылез из кровати, накинул халат.

– А мне Иосиф позвонил, ввел в курс дела. Ты почему ничего мне не сказал? И ты, поганец мелкий? – дядюшка глянул на Ника.

Мелкий поганец, который был на две головы выше Вяземского, только плечами пожал. Напоминать, что это дядюшка с ними ссорился, а не они с ним, сейчас было бы глупо.

– Вы пообщайтесь, а я пока чай организую, – предложил Ник. – Торт, как я полагаю, для Глеба Васильевича?

– Ну а для кого же. А то я не знаю, чем лучшего друга лечить, – хмыкнул Вяземский. – И можете больше не изображать великосветский раут. Как ты его наедине зовешь? «Милым»? Глебушкой? Не стесняйся, раз уж я теперь в курсе ваших отношений. Главное, больше не трахайтесь у меня на глазах.

– Рома! – возмутился Глеб. – Прекрати. Рассказывай лучше, что в Москве делается?

– Да куда твоя Москва денется! Ты как себя чувствуешь?

Ник занялся разбором пакетов и приготовлением чая. Дядюшка приволок снеди на половину клиники, преимущественно сладости и мясные деликатесы. Знает, чем Глеба кормить. Только вот хранить это все где? Холодильник в палате есть, маленький, в него и треть привезенного не поместится. Да и куда все это, им послезавтра выписываться. По крайней мере, Ник очень на это надеялся.

Вечер удался. Глеб с жадностью слушал столичные новости и незаметно для самого себя справился с парой бутербродов и хорошим куском торта. Роман шутил и всячески развлекал друга. Обсудили и предстоящий юбилей – Глеб понял, что нового конферансье ему искать не нужно и окончательно успокоился. Ник по большей части молчал, наблюдая за ожившим Глебом и тихо радуясь. Потом появилась Галя– пришла пора делать вечерние уколы. Роман Исаевич засобирался.

– Не уходи, – Глебу явно не хотелось прощаться. – Сейчас уколюсь, и мы можем продолжить.

– Не стоит, Глеб, тебе надо отдыхать. Я на три дня прилетел, так что в Москву поедем все вместе. Жить буду у Иосифа. Завтра пообщаемся.

Никита оставил Глеба в распоряжении сестры, а сам вышел в коридор проводить дядюшку. Вместе спустились на первый этаж, вышли на улицу, остановились у входа. Ник с наслаждением закурил.

– Внутри курить негде, а Глеба одного лишний раз не оставишь.

– Буянит?

Ник кивнул.

– Кидается посудой, хамит персоналу, устраивает истерики, если что не так.

– Глеб не умеет болеть, – подтвердил дядюшка. – Дай сигаретку.

– Ты куришь?

– Таше ни слова.

– Ну это понятно.

Помолчали.

– Ты все время с ним?

Вопрос был задан будничным, спокойным тоном. Не время и не место ругаться. Хоть и понятно, что дядюшка не в восторге. Но приехал же, сумел себя перебороть.

– Все время. Это его решение.

– Вы хотя бы тут не…?

– Дядя! Ты его видел? Это он при тебе еще хорохорится. А так по стеночке ходим. Не ест ни хрена. Настроения нет вообще.

– На сцену надо, сразу все пройдет, и настроение появится. Врачи что говорят?

– Да что говорят. Спина восстановится, тут никаких проблем нет. А в остальном… То сахар, то давление, то сердце.

– Понятно.

Докурили. Постояли.

– Ладно, я поехал. Когда завтра лучше прийти?

– К обеду. С утра процедуры, а с тобой он может поест. Потом вместе к морю пойдем, если погода будет.

– Договорились. Ну до завтра.

Вяземский шагнул было к стоянке, где кучковались таксисты, но вдруг остановился, обернулся:

– А знаешь, я даже рад, что ты с ним. Ирма своей жалостью и заботой его бы угробила уже.

Глава 10. Фотографии

Москва. Господи, наконец-то. Серая, угрюмая, холодная, но такая родная. Глебу Васильевичу было ни капли не жаль покидать солнечный и теплый Израиль. К черту море и солнце, если наблюдать их приходится из окна больничной палаты. Честно говоря, последние два дня в клинике были относительно нормальными – Ромка развлекал его как мог, и гулять удавалось выбраться. Но перед отъездом Гутенберг основательно достал своими рекомендациями и назначениями: и диету соблюдать, и нагрузок избегать, и не нервничать, и спать по девять часов не меньше, и на физиопроцедуры ходить. И еще кардиологу показаться зачем-то. Это ему надо тогда сразу на пенсию, а еще лучше сложить лапки и готовиться к отбытию на тот свет. Нет уж, на сцену и как можно быстрее. Как говорит Кароль, сцена лечит любые болячки. И это тот редкий случай, когда Глеб был с ним абсолютно согласен.

Перелет Глеба изрядно утомил. Все-таки сидеть два часа кряду, да еще и в не очень удобном кресле, пока тяжело. Еще час в машине. Но тем приятнее было увидеть родной зеленый забор и красную крышу из мягкой черепицы. Ну да, сочетание странное, но это Ирма выбирала, он не при чем.

Машина остановилась у ворот. Игорь пошел отпирать. Глеб повернулся к сидящему рядом Нику и наткнулся на напряженный, выжидающий взгляд. Ну да, надо что-то решать. В том, что сейчас какое-то время Глебу придется пожить дома, не было сомнений у них обоих. Честно признаться, Глеб был и не против – по дому он соскучился. К тому же здесь много места, можно уединиться в своей спальне. Уединения ему в Израиле не хватало больше всего. Постоянная забота врачей, сестер и даже Ника достала до чертиков.

Оставался вопрос, что делать с Ником. Отправлять домой, на Бардина? Свинство после той преданности и самоотверженности, которую продемонстрировал в эти дни мальчишка. Да и Глеб не был уверен, что завтра уже не затоскует по нему. Приглашать пожить у них? Ирма только рада будет, но двусмысленность такого предложения налицо. Ник не откажется, но вряд ли обрадуется.

– Пошли, я сдам тебя Ирме, – нарушил молчание парень. – И поеду домой, если ты не против. А завтра с утра приеду тебя навестить.

– Мысли читаешь?

Ник хмыкнул.

– Просто здравый смысл.

Нику пришлось задержаться еще на час – Ирма накинулась на него с расспросами. На самого Глеба ей накинуться не удалось – Немов дежурно чмокнул в щеку жену и сообщил, что очень устал и хочет прилечь. Возражать никто не посмел, и Глеб Васильевич благополучно скрылся в своей комнате, не забыв запереть дверь.

Кровать оказалась расстеленной – Ирма готовилась к его приезду, на тумбочке обнаружились запасы минералки, фруктов и печенья. Ну просто как в лучших домах. Глеб Васильевич с наслаждением вытянулся на кровати и взялся за телефон – пора было напомнить миру о своем возвращении.

Троянов ответил сразу. Несколько дежурных вопросов о здоровье, и вот уже Глеб в курсе последних новостей. Завтра юбилей Чолакяна, известного поэта, у Глеба с десяток его песен в репертуаре. Старику исполняется восемьдесят. Еще не поздно заявить о своем участии.

– Я буду, – мгновенно согласился Глеб. – Обязательно! Еще что-нибудь есть?

– По юбилею масса вопросов, но это не по телефону. Ты когда в офисе будешь? Или мне к тебе приехать?

– Завтра с утра буду, – решил Глеб, уже забыв о своих намерениях отлежаться дома и обещаниях, данных Гутенбергу.

– Ну тогда до завтра. А, да, чуть не забыл. Тебя тут разыскивает Горнов.

– Журналист? И чего ему от меня надо?

От фамилии Глеба передернуло. Вот уж кому он не собирался давать никаких интервью. Этот потом так все переврет, сам не рад будешь. Кроме гадостей он об эстрадных артистах ничего принципиально не пишет.

– Настаивает на личной встрече. Причем позвонил сегодня с утра и спросил, вернулся ли уже Глеб Васильевич из Израиля.