Текст книги "Наперекор всему (СИ)"

Автор книги: Алекс Радкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Это для экстренного вызова медсестры, – пояснила Галя. – Для тех пациентов, кто лежит один. Если в туалете почувствуешь себя нехорошо, не нужно добираться до двери и кричать, достаточно дернуть шнурок. А из палаты можно вызвать дежурного кнопкой возле постели.

– Сервис! – оценил Ник, вспоминая особенности отечественной медицины. – Давай, Глебушка, укладывайся.

– Я в душ хочу.

– Ну в общем вы устраивайтесь. Через час я приду, нужно будет взять кровь на анализ, к консультации у вас уже будет результат. Остальные исследования назначит врач.

Медсестра ушла.

– Мда, мило тут у них, – Глеб окинул комнату взглядом. – На больницу не очень похоже.

– Это же хорошо? Домашняя обстановка.

– Я предпочел бы быть дома. Иосиф, наверное, обиделся.

– Разберемся, не бери в голову. Тебя в душ проводить?

– Ну проводи.

Ник не забыл тщательно запереть дверь ванной комнаты, мало ли, вдруг дело зайдет дальше мытья, и не ошибся. В душевой оказалась очень удобная скамеечка, усевшись на которую, Глеб потребовал не только массажа с мыльной пеной, но и нечто большего.

– Ох, родной, сейчас пойдешь к доктору, вот он удивится, чего это у тебя пульс под сто, – поддел его Ник, когда из душа все-таки выбрались. – Может не стоит портить клиническую картину?

– Иди ты со своей картиной, – отмахнулся Глеб, вытягиваясь на кровати. – Могут у меня в жизни быть радости? И так уже только полежать за себя могу, ну или посидеть. Слава богу, что у меня любовник, а не любовница.

– Ну, это могла и любовница делать, – ухмыльнулся Ник. – Эх, курить-то тут точно нельзя. И как?

– Никак. Бросай. Ни одна любовница не способна на то, что творишь ты. Иди сюда, мой хороший.

– Тормози, Глебушка. В палату дверь не запрешь, и Галина сейчас придет кровь брать. Черт, курить хочется. Электронную сигарету что ли купить? Я не смогу неделю не курить!

– Я все-таки надеюсь, что мы выберемся отсюда гораздо раньше. Может, дело обойдется массажем, таблетками и физиотерапией? Надеюсь, кровь из пальца?

Надежды Глеба не оправдались, кровь Галя пришла брать из вены. Медсестра она оказалась от Бога – попала с первого раза, во время процедуры не прекращала ворковать, всячески отвлекая Глеба. Что не помешало Глебу Васильевичу слиться по цвету с простыней, так что пришлось приводить его в чувство нашатырем.

– У вас так каждый раз, Глеб Васильевич? – удивлялась Галя, развязывая жгут. – Это же всего лишь маленький укол.

– Он вида крови боится, надо было заставлять глаза закрывать, – пояснил Ник.

Сам он не знал, смеяться или плакать. И жалко Глеба, и смешной он. На публике весь такой светский лев, в офисе грозный босс, а при виде одной маленькой иголки глаза по пять рублей. Чудо чудное.

* * *

– Ну что я вам могу сказать, Глеб Васильевич. Запустили вы себя, серьезно запустили.

Доктор Гутенберг закончил осмотр, который со стороны Нику казался просто экзекуцией – Глеб поминутно стонал, когда Гутенберг прощупывал его спину.

– Можете одеваться.

Гутенберг вернулся за стол и принялся разглядывать привезенные Глебом снимки.

– Когда они были сделаны?

– Больше года назад.

– Я так и думал, потому что сейчас ситуация гораздо хуже. Один из межпозвонковых дисков разрушен почти полностью. Сместившиеся остатки диска сдавливают спинно-мозговой канал, отсюда потеря чувствительности в ноге. Точную картину даст только МРТ. Я сейчас выпишу направление, сегодня сделаете, сестра Хейфец вас отвезет.

– Сегодня? – Глеб сел на кушетке и теперь безуспешно пытался надеть пижамную куртку. – Уже ведь поздно.

– Кабинет МРТ работает круглосуточно, а результаты мне нужны уже завтра с утра. Если мои предположения подтвердятся, будем готовить вас к операции и к вечеру уже прооперируем. Ждать смысла не имеет, при той картине, что я вижу, тянуть означает только продлевать ваши мучения, сам диск уже не восстановится, надо ставить протез.

Ник не выдержал и подошел к Глебу, помог одеться. Глеб поморщился, но ничего не сказал.

– Доктор, а сегодня никак нельзя его состояние облегчить?

Ник решил брать инициативу в свои руки, после озвучивания диагноза Глеб явно потерял способность к диалогу – любимый сосредоточенно рассматривал свои ногти. Ник по опыту знал, что так Глеб отвлекается от реальности, если она перестает его устраивать, отключается.

– Обязательно. После МРТ вам сделают обезболивающий укол со снотворным эффектом, чтобы вы спокойно сегодня выспались. Завтра на утреннем обходе я приду к вам уже с результатами МРТ, и мы примем окончательное решение. Так, а у нас тут уровень сахара по верхней норме, – Гутенберг обратил внимание на распечатку анализа крови. – Это проблема. Диабета я в анамнезе не вижу.

– Еще не нажил, – проворчал Глеб. – У меня уже сто лет высокий сахар, и жить мне это совершенно не мешает.

– Высокий сахар – это плохая заживляемость, – пояснил доктор. – Поэтому будем снижать сахар препаратами. И от сладкого нужно будет воздержаться. Давайте я вам подробно расскажу про операцию, чтобы у вас не было лишних страхов. А то знаете, пациенты по незнанию напридумывают себе неизвестно что, накрутят себя, еще в Интернете ужасов начитаются. На самом деле ничего страшного нет. Разрез делается минимальный, разрушенный диск убирается, на его место ставится протез. Уже на следующий день можно будет вставать, ходить и сидеть, даже гулять. Дней через пять можно выписываться. О проблемах с ногой вы забудете сразу, спина может какое-то время еще поболеть. Мы вам подберем программу упражнений, и через пару месяцев вы не вспомните, что когда-то вот так скрюченным приезжали к доктору Гутенбергу.

– Звучит замечательно, доктор. Операция под общим наркозом? – уточнил Никита.

– Да, конечно. Поэтому завтра сделаем кардиограмму, еще кое-какие анализы, вас посмотрит анастезиолог, чтобы подобрать наркоз. Но это все позже, сейчас нужно в первую очередь сделать МРТ. Вопросы есть?

Вопросы у Ника были, и много, но он благоразумно решил при Глебе их не задавать, чтобы не пугать любимого своими сомнениями и опасениями. Он лучше завтра с доктором сам побеседует, без Глеба. Поэтому он отрицательно покачал головой.

– Ну тогда отправляйтесь на МРТ, увидимся утром.

Ник помог Глебу подняться и, придерживая под руку, повел к дверям – от коляски милый решительно отказался. Доктор Гутенберг вышел из-за стола их проводить. Понаблюдал, как Ник суетится вокруг Немова, хмыкнул и сообщил:

– Я последний раз видел тебя трехлетним, Никита. Ты был копия отец, очаровательный карапуз, который вечно влезал в неприятности. Как я вижу, это свойство ты не потерял.

– Очевидно.

Объяснять врачу, что он тут делает, Ник не собирался. Куда больше его сейчас волновал Глеб, как-то сразу ставший молчаливым и сосредоточенным на своих мыслях – Ник хорошо знал, что у Глеба это не к добру.

– Ну-ну. Привет папе!

На МРТ они попали ближе к полуночи. Глеб к тому моменту был уже совершенно вымотанный, а потому дерганый и злой. Все разговоры и психотерапию Ник решил отложить до завтра. По возвращению в палату сестра сделала Глебу долгожданный укол и любимый наконец-то расслабился и заснул. Ник примостился было на стуле рядом, но Галя, уходя из палаты, посоветовала:

– Вы бы лучше ложились на диван и выспались. Сегодня ему сиделка не требуется, а что будет завтра – неизвестно. Запаситесь силами.

Ник решил, что это вполне логично. Он бы с огромным удовольствием лег рядышком с Глебом – размеры кровати вполне это позволяли, но решил не искушать судьбу, и устроился на диване.

* * *

День начался отвратительно. Ник проснулся от раздраженного ворчания любимого, плавно переходящего в скандал. Глеб ругался и требовал к себе человеческого отношения, женский голос пытался оправдываться, но безуспешно. Таша, что ли, пришла? Почему без звонка? И что так выбесило Глеба?

Ник с трудом открыл глаза и сел на диване. Черт, он же не дома, какая Таша. Глеб скандалит с медсестрой, которая его разбудила и теперь к чему-то принуждает. Ник взглянул на наручные часы, которые даже не снял, ложась спать, впрочем, он вообще не раздевался – семь утра. С ума сойти.

Галя заметила, что Ник проснулся, и переключилась на него:

– Никита Иосифович, ну хоть вы его убедите! Мне нужно все анализы к восьми отнести в лабораторию! Доктор Гутенберг просил все сделать как можно быстрее!

– А в чем дело-то?

– В этом! – рявкнул Глеб, демонстрируя Нику баночку. – Я в кои-то веки нормально спал, так нет же! Разбудили, чем-то уже накололи, а теперь вот, баночка! И наполнить ее нужно прямо сейчас, не отходя от кассы!

– О, Господи, – простонал Ник.

Ну началось. Болеющий Глеб – это катастрофа, круглосуточный вынос мозга, капризы и скандалы по любому поводу. Милый так напряжение снимает. С добрым утром тебя, Никита Иосифович. А вместо кофе получи истерику.

– Галя, зайдите через пятнадцать минут, и вы получите все, что вам надо, – миролюбиво сказал он, вставая с дивана.

– Но я должна проконтролировать, чтобы все правильно было сделано.

– Я знаю, как правильно. Идите, не доводите Глеба Васильевича до греха.

Ник выпроводил сестру Хейфец и вернулся к Глебу.

– Нет, ты представляешь, она требовала, чтобы я при ней! – возмущался Немов.

– Господи, Глебушка, она медик! Ей все равно, что у тебя там, прекрати уже лелеять свои комплексы. Ну что ты с утра устроил?

– Меня разбудили! Хочу домой, кофе в постель и моего мальчика на завтрак!

– Чудненько! А спина уже не болит? Нога не отнимается? Поедем домой и подождем, пока ты рухнешь где-нибудь на сцене, чтобы все зрители видели, а журналисты красочно описали? Нет? Тогда вставай и пошли в туалет, правильно наполнять баночку, чудо мое.

– Я есть хочу! – заявил Глеб, вернувшись в кровать. – Твой папа обещал, что тут будут прекрасно кормить. Где мой завтрак?

– Сейчас придет сестра и все выясним. Я вот курить хочу, – вздохнул Ник.

Сестра действительно принесла завтрак, однако он оказался далеко не таким шикарным, как рассчитывал Глеб – вареные яйца, овсяные хлопья с молоком и чай.

– Доктор Гутенберг определил вам диету с ограничением сахара, – извиняющимся тоном сообщила Галя. – Никита Иосифович, вы можете позавтракать в кафетерии в холле больницы.

– Успею, – отмахнулся Ник.

Сейчас бы новый скандал не разгорелся. Ограничить Глеба в сладком – это самое страшное преступление, которое только можно совершить в его отношении. Тем более сейчас, когда он и так на нервах. Дома он всегда заедал стресс пирожными и шоколадом.

Но скандалить Глеб не стал. Просто отодвинул от себя поднос:

– Забирайте, я не хочу есть.

– Но ты же только что говорил, что…

– Я сказал, я не голоден, – рявкнул Глеб.

Ник поспешил забрать поднос, пока он не улетел на пол, и поставил на стол.

– Может, позже захочет.

– За восемь часов до операции есть нельзя, – сообщила Галина. – Так что если назначат на сегодня, больше возможности поесть не будет.

Глеб отвернулся к стенке, давая понять, что обсуждать это не собирается.

Проводить разъяснительную работу Ник не стал, да и не успел бы – вскоре пришел доктор Гутенберг.

– Доброе утро! Как наши дела? – преувеличенно бодро начал он, входя в палату. – Здравствуй, Никита. Глеб Васильевич!

Глебу пришлось развернуться и сесть.

– Так, вижу, вы не в настроении. Ну, я бы тоже не радовался, если бы у меня от диска одни слезы остались. Да, я получил результаты вашего МРТ. Ничего хорошего, я вам скажу. Диск разрушен почти полностью, нервные окончания зажаты его остатками. Так что будем оперировать, поставим вам протез, и завтра вы уже пойдете гулять к морю с хорошим настроением.

– Мда? Почему я сомневаюсь?

– Не знаю, почему вы сомневаетесь. Я вот уверен, что все будет хорошо. Расстегните куртку, я вас послушаю.

Глеб нехотя разделся, дал себя послушать и простукать.

– Легкие чистые, дышите вы замечательно.

– Я вроде как певец, был, – проворчал Немов.

– Почему в прошедшем времени? Недельку побудете у нас, еще недельку отдохнете дома, и можете идти на сцену. Так, сейчас вам снимут кардиограмму, потом придет анастезиолог на консультацию. Все остальное вам расскажет сестра Хейфец, а мне пора, у меня еще днем операция, кстати, один очень известный спортсмен. У нас прямо нашествие знаменитостей.

Ник уже приготовился отвлекать и развлекать любимого, чтобы не дать ему сейчас скатиться в депрессию, хотя у самого на душе кошки скребли. Но скучать Глебу не дали. Сначала пришел кардиолог делать ЭКГ, которое оказалось вполне нормальным. Потом появился анастезиолог Андрей Владимирович, очень обаятельный молодой человек, судя по внешности, ровесник Ника. Он долго расспрашивал Глеба, нет ли у него на что-нибудь аллергии, случались ли в его жизни наркозы и тому подобное. Глеб отвечал односложно и все отрицал, как партизан на допросе.

Пользуясь тем, что любимый занят и под присмотром, Ник сбегал на первый этаж, глотнуть кофе и позвонить отцу. Очень хотелось взять для Глеба что-нибудь вкусное, но здравый смысл одержал победу над желаниями.

– Пап, у нас проблемы, – с ходу сообщил Ник, едва отец взял трубку. – Гутенберг настаивает на операции.

– Раз настаивает, значит, так надо, – голос у Иосифа Нахимовича оставался абсолютно бесстрастным. – Что Глеб?

– Сживает со свету всех, кого видит. Это для него обычное поведение в стрессовой ситуации.

– Да, я в курсе. А ты когда успел его так хорошо изучить?

– Ну мы же работаем вместе, – выкрутился Ник, мысленно ругая себя за излишнюю болтливость.

– Во сколько операция?

– В пять.

– Удобнее времени не нашлось? Почему не с утра?

– Я не знаю, так назначили. Пока анализы, потом у Гутенберга еще какой-то спортсмен на сегодня. А что, имеет значение? – насторожился Ник.

– Да как тебе сказать. В ночь получается, – протянул Иосиф Нахимович. – От наркоза до утра отходить будет, готовься сегодня не спать. Ладно, я к пяти подъеду.

– Спасибо, пап.

Ник отложил телефон, расплатился за кофе и вышел на улицу покурить. Никогда он не напрягал родителя, всегда решал свои проблемы сам, даже вляпываясь серьезно, как тогда с наркотиками. А теперь вот рад, как ребенок, что отец приедет. И пусть от него ничего не зависит, но хоть просто не сидеть одному в четырех стенах, пока Глеба будут оперировать.

Нет, об этом даже думать невозможно. Вот как сейчас возвращаться к нему, мило улыбаться и делать вид, что все в порядке, когда выть хочется? А лучше бы напиться, в хлам, отключиться и проснуться, когда все будет хорошо.

Так, Никита Иосифович, мать твою. Быстро собрался, позвонил Ирме и вернулся к любимому, излучать спокойствие и уверенность. Психотерапевт ты или кто? Черт, ведь говорили им в институте – своих лечить нельзя. Категорически нельзя, ни тело, ни душу. Гутенбергу вон хорошо, для него это просто рядовая операция, рабочий момент, ежедневная реальность.

Так, Ирма. С ней что делать? Вообще-то Глеб сам должен звонить своей благоверной. Но он сейчас в таком настроении, что звонить никому не будет. А она ведь там тоже с ума сходит. Мда, интересно порой бывает в жизни: любовь к Глебу должна бы их разъединять, а в последнее время только сближает. Общие проблемы, общие тревоги. Общая головная боль под именем Глеб Немов.

Бодрый тон как раз на Ирме и отрепетировал. Сообщил, что будет операция, что тревожиться не о чем – плевое дело, вечером позвонит. Да уж, плевое дело, было бы, будь Глебу лет на двадцать меньше. Ник прекрасно понимал, что такое общий наркоз, что у Глеба в анамнезе высокий сахар и гипертония. Но легче от его понимания никому не станет, поэтому надеваем дежурную улыбку и в палату, пока там Глеб очередной скандал не устроил.

Ник как в воду глядел. Открыл дверь в палату и едва успел увернуться – мимо пролетел стакан и, ударившись о стену, осыпался на пол грудой осколков. По стене потекла вода.

– Глеб Васильевич, ну не заставляйте вас привязывать! – в голосе сестры были слышны нотки отчаяния. – Я должна дать вам успокоительное.

– Я спокоен!

– Я вижу, – Ник поспешил на выручку. – Что тут происходит? Глеб?

– Меня держат за психа и хотят накачать транквилизаторами! И привязать к кровати.

– Да это просто успокоительное, всегда дают перед операцией, для снятия тревоги, чтобы давление не поднималось, – оправдывалась сестра. – И никто у нас не привязывает, это я так сказала…

– Да уж, сняли стресс, – вздохнул Ник. – Меня нельзя было подождать? Давайте сюда ваши таблетки.

– Глебушка, ну что ты творишь? – мягко спросил он, скармливая любимому таблетки без малейшего сопротивления с его стороны. – Я понимаю, что тебе страшно, но что о тебе люди подумают? Они же тебя знают. Неужели таблетки – это больно или неприятно? Они даже без вкуса!

– Я и так стараюсь сдерживаться, но она меня достала. Посмотри, какой синяк на руке – это она какой-то венозный катетер ставила, минут пятнадцать меня мучила. А говорили, здесь одни профессионалы работают.

– Катетер поставить не так просто, особенно если вены глубоко расположены. Зато теперь тебя больше никто колоть не будет, все лекарства пойдут через катетер.

– Я только отвлекся, телевизор включил, она опять является с таблетками. И еще присюсюкивает, как будто мне пять лет. Бесит!

– Тебя сейчас все бесит, я знаю. Ну немножко осталось потерпеть. Хочешь, давай вместе телевизор посмотрим?

– Хочу, только я не понимаю ни черта.

– А русский канал ты включить не пробовал?

– Футбол на этом канале, на русском фильм какой-то.

– Ты футбол хочешь? Ну давай я тебе переводить буду.

– Ты так хорошо знаешь иврит?

– Счастье ты мое, полиглот. Ты Евроспорт включил, по-английски говорят.

Им даже удалось посмотреть матч, Глеб отвлекся, да и лекарства подействовали. Ник переводил ему реплики комментатора, устроившись на краешке кровати. В начале пятого пришла сестра и анастезиолог – забирать на операцию.

* * *

– Бэацлаха!

– Good luck!

– Удачи!

Добрые пожелания сыпались со всех сторон и на всех языках. Каждый, кого они встретили в коридоре по дороге в операционную, будь то врач, сестра или пациент, при виде каталки начинали улыбаться, махать руками и желать удачи. Глеб нервно оглядывался, стараясь и кивать людям, и не потерять из вида Ника, который шел рядом.

– Они меня что, узнают? Господи, в таком виде!

– Да нет, у нас так принято, – пояснил санитар, помогавший с транспортировкой. – Традиция! Они же видят, что мы в операционную. Так всех провожают.

У дверей в оперблок санитар остановился.

– Ну все, посторонним дальше нельзя.

– Нет, – дернулся Глеб, цепляясь за руку Ника. – Он со мной!

– Глебушка, не сходи с ума, – Ник попытался осторожно высвободить руку. – Туда мне точно нельзя. Не делай такие глаза. Тебя сейчас переложат на стол, сделают укольчик, и ты заснешь. Когда проснешься, я уже буду рядом. Ну все, давай, ты же мужчина!

«Лучше бы ты был женщиной», – подумал про себя Ник, почему-то вспомнив Ингу. Сколько раз она получала спортивные травмы: то плечо по частям собирали, то на голову швы накладывали, и никогда никаких страхов и жалоб, только досада, что приходится делать паузу в тренировках. Да что говорить, женщины куда спокойнее и выносливее, когда дело касается здоровья.

Глеб сжимал его руку и отпускать не собирался. Санитар ждал, не выказывая ни малейших эмоций. В коридоре у оперблока больше никого не было. А, бог не выдаст, свинья не съест.

Ник наклонился над Глебом, взял его за подбородок и, глядя в глаза, тихо, но твердо сказал:

– Все будет хорошо! Ты меня понял? Расслабься, пожалуйста. Я тебя очень люблю.

Ответить Глебу он не дал. Быстрый, короткий поцелуй, пока никто не опомнился. Санитар делал вид, что изучает плакат об оказании первой помощи, висевший на стене.

– Ну с богом!

Ник толкнул каталку в направлении двери. Санитар понял все правильно, через несколько секунд вместе с Глебом скрылся в оперблоке. А Ник сполз по стене. Все, теперь можно не держать лицо. Он уткнулся головой в колени. Господи, как же тошно. Что там сейчас происходит за этими дверьми? Наверное, Глеба перекладывают на стол, подключают к мониторам. Операция будет проходить под эндотрахиальным наркозом, в горло вставят трубку, через которую он будет дышать, но это уже после вводного укола усыпляющего. Главное, чтобы ничего не сказали страшного или больно не сделали, пока не заснет. Ник волновался еще и за душевное здоровье Глеба. С его впечатлительностью хватит какого-нибудь циничного замечания, чтобы потом впасть в депрессию. А врачи циники, особенно хирурги.

– У нас нельзя сидеть на полу. И вообще возле оперблока вам нечего делать, – к Нику подошел тот самый санитар, видимо, его обязанности ограничивались доставкой. – Пойдемте, я провожу вас в послеоперационную палату, туда привезут вашего друга, когда все закончится.

– Как он там? – накинулся на парня Ник.

– Как все, – пожал плечами санитар. – Спит.

Ну конечно, ему все равно, для него это просто очередной пациент, которого надо доставить из одной точки в другую, ничего личного.

В палату Ник не пошел. Что ему там делать? Послеоперационная палата не предполагала диванов для размещения родственников, да и зачем? Сюда привозят пациентов на несколько часов, пока не проснутся и в себя не придут. Родственники могут и на стуле посидеть. Но ни сидеть, ни лежать в одиночестве Ник сейчас не мог, поэтому устроился на банкетке в коридоре. Здесь хоть люди иногда ходят, вон сестра с подносом побежала, кому-то ужин несет. Вон старичок, держась за стенку, от окна до окна гуляет. Благообразный такой старичок, полный чувства собственного достоинства. Это достоинство, спокойная уверенность отличает стариков всего цивилизованного мира от российских пенсионеров. Наши, к сожалению, либо забиты и молчаливы, либо агрессивны. Для них старость – это постоянный страх потерять здоровье, достаток, внимание близких. И никак не время для наслаждения жизнью и заслуженным покоем. Грустно это все. А ведь еще месяц, и Глеб официально будет считаться пенсионером. Бред какой.

Глеб. Мысли опять вернулись к любимому. Как он там?

– Ну что у нас здесь?

Ник поднял голову. Перед ним стоял отец. Немного уставший, видимо, у него был трудный день. В руках доктор Тайлевич держал два бумажных стаканчика кофе из автомата. Один из них он протянул Нику:

– Черный, без сахара. Угадал?

– В точку. Спасибо, бать.

Отец сел рядом, отхлебнул из своего стакана.

– Вкусы у нас с тобой одинаковые, по крайней мере, в части напитков. День был жуткий. Две морды и один зад.

– Чего?

– Двум дамочкам фейс сделал на десяток лет моложе, одной филейную часть поправил. Нет, три операции в день – уже тяжело. Старею, наверное.

– Бать, а можно не так цинично? – не выдержал Ник.

– В смысле?

– Это у вас, хирургов, ведь профессиональное, да? Морда, задница! Твои пациентки, наверное, считают, что у лих лица и попы. И переживают, и родные их переживают. А вы шуточки отпускаете, стоя у стола.

– Никитос, ты чего? – опешил отец. – Что я такого сказал, вообще? Если хочешь знать, я никогда не обсуждаю клиентку, когда она у меня на столе. Разные бывают ситуации, знаешь ли, разная переносимость наркоза. В одном из ста случаев бывает, что человек ничего не чувствует, но все слышит. Была уже парочка скандальных судов как раз с пластическими хирургами, позволявшими себе лишнее в операционной. Я работаю молча. Ты чего так взъелся?

– Ничего, прости, бать. Просто Глеб там, я вообще уже себя не контролирую. Как он, что? Никто же ничего не говорит.

– А чего говорить? Спит он себе, летает в неземных далях, видит шарики или звездочки, и все у него хорошо. А ты сидишь и себя накручиваешь, как будто ты его жена. Кстати, а где Ирма?

– В Москве, у нее штамп о посещении Эмиратов в паспорте.

– Удобно устроилась!

– Пап, она нормальная, и Глеба любит. Так получилось.

– Ну расскажи мне, расскажи! – доктор Тайлевич сделал преувеличенно заинтересованное лицо. – А то я с Немовыми первый день знаком! Я вообще не понимаю, что происходит. Я звонил сегодня Ромке, рассказал про Глеба. Он меня молча выслушал, поблагодарил за информацию и все! Как будто про чужого человека рассказал. Ирма в Москве. Что за проблема разрешение на въезд получить? Попросила бы Кароля, он бы позвонил куда надо и все устроил. Нет таких проблем, которые Илья не смог бы решить. Зато здесь мой сын, который переживает за одного старого самовлюбленного засранца больше, чем за родного отца.

Ник поднял голову.

– Пап, ты что говоришь? С тобой вроде бы все в порядке. Ты по поводу вчерашнего? Ну не мог я Глеба бросить. Он как ребенок, понимаешь? Ему здесь плохо, страшно.

– Ему шестьдесят лет! Какой ребенок?

– Большой. Я у него не только помощник, но и психотерапевт заодно. Ну чтоб не забывать специальность практикуюсь. И ты не представляешь, сколько у этого самовлюбленного засранца, как ты выразился, проблем и комплексов. И никакой он не самовлюбленный. Глеб умеет любить.

– Давай поплачем по этому поводу, – усмехнулся Иосиф Нахимович.

– Чего?

– Ничего, у тебя глаза на мокром месте. Давай вытирай сопли, вон везут твою спящую красавицу.

Ник сделал над собой усилие чтобы не побежать навстречу. Дождался, пока каталку завезут в палату, вошел следом. Глеба сопровождал анастезиолог и двое санитаров, которые ловко переложили пациента на кровать. Глеб еще спал. Хотя сном это состояние можно было назвать с большой натяжкой – спящий человек в любом случае шевелится, Глеб же был абсолютно неподвижен, только что дышал. Ник застыл у кровати, вцепившись в металлический поручень и рассматривая любимое лицо – бледное, с заострившимися чертами. Господи, он как будто похудел килограммов на десять. Но так же не может быть, верно?

Анастезиолог подключил Глеба к палатным мониторам, наладил капельницу.

– Вы будете с ним? – уточнил он.

Ник кивнул.

– Значит так. Дышит он уже сам, но все равно за дыханием следите. За сердцем следит компьютер, если что – запищит, сигнал будет на сестринском пульте. Ну и вот тревожная кнопка, нажимайте в любой непонятной ситуации. Просыпаться начнет уже скоро, но контролировать себя будет не раньше, чем через час-два. Следите, чтобы не было лишней двигательной активности, в крайнем случае можно пристегнуть, кровать оборудована ремнями. Не делайте такие глаза, он действительно может не понимать, где находится, и улететь с кровати или выдернуть капельницу.

– Я удержу, если что, – мрачно пообещал Ник.

Этого еще не хватало. Он помнил ремни в наркологической клинике, которые врезаются в руки и ноги, и только жалеешь, что не в горло, чтобы удавиться и прекратить мучения. Плавали, знаем. Глеба он привязывать не даст ни при каких условиях.

– Есть и пить только после полного пробуждения. Ну есть он и не захочет, а пить будет хотеть и много. Я буду заходить каждые пятнадцать минут. Вопросы есть?

Какие там вопросы. Для Ника уже не существовало никого и ничего, кроме его Глеба. А вот Иосиф Нахимович сохранил трезвость рассудка и вышел из палаты переговорить с докторами.

Никита сел на стул возле кровати Глеба. И что ему надо делать? Сколько еще Глеб проспит? Где-то он читал, что спящих под наркозом не нужно ласкать, гладить и вообще лишний раз трогать – пока наркоз глубокий, человек все равно ничего не чувствует, а когда начинает просыпаться, прикосновения могут быть неприятны. Правда или нет? Где он это читал? Или слышал? Мама, кажется, говорила, когда кошку стерилизовали. Мда, сравнил…

Господи, что за бред в голову лезет. Хоть бы Глеб уже проснулся. Ник с ума сойдет от этого мерного пиканья монитора в тишине.

– Пусти меня! Петь! Я ее спою лучше!

Ник чуть не подскочил от неожиданности.

– Глеб! Глебушка? Родной, ты чего? Что ты петь собрался?

Глеб открыл глаза – взгляд был мутный, какой-то совершенно невменяемый. И не фокусировался на предметах, как будто Глеб очень много выпил.

– Илья, иди на х…

– Ого! Родной, нет тут Ильи. Что за лексика вообще? Так, тихо, тихо, не дергаемся. Нельзя вставать!

Теперь Ник понял, о чем говорил анастезиолог. Глеб порывался то ли сесть, то ли встать, не переставая нести что-то бессвязное про Кароля и песню, которую они не поделили. Нику пришлось надавить ему на плечи, чтобы уложить обратно.

– Лежи, пожалуйста. Ты меня слышишь? Глеб? Мы в Израиле, в больнице. Петь не надо. Кароля тут нет.

– Бесполезно, он все равно не соображает, – в палату вошел Иосиф Нахимович. – Готовься услышать много интересного. Мои клиентки иногда такое выдают – впору записывать и потом книгу афоризмов издавать.

Доктор Тайлевич подошел к Глебу, взглянул на монитор, покачал головой, зажег лампочку над кроватью, оттянул Глебу веки, посмотрел зрачки на свет, снова покачал головой.

Никита напрягся.

– Что, пап? Что-то не так?

– Я, наверное, домой не пойду, посижу сегодня с вами. Завтра шаббат, на работу не надо. А мне так спокойнее будет.

– Ты же со смены, тебе бы выспаться.

– Вот переведут вас завтра в обычную палату, тогда и отосплюсь.

– Завтра? Я думал, через пару часов уже переведут!

– Да конечно! Этот засранец на столе остановку сердца выдал, адреналином и дефибриллятором заводили.

– Как?! А почему…

– Почему что? Тебе не сказали? Чтоб не пугать, наверное, ты на себя в зеркало посмотри, выглядишь как маньяк – глаза на пол-лица. Они как Глеба привезли, мне сразу его вид не понравился, пошел переговорил с Фимой, он мне все рассказал.

– Я хотел спросить, почему остановка была?

– Да бог его знает! – отец говорил раздраженно, куда делся его профессиональный пофигизм. – Сахар, скорее всего. Высокий сахар – это плохая свертываемость, больше кровотечение, быстрее падает давление. Падает давление, встает сердце. Ник, давай я сейчас тебе не буду лекцию читать? Ты следи лучше, он вон опять встает.

Ник поспешно прижал Глеба к кровати.

– Илья, отпусти! Это мое дело, с кем я сплю, – не совсем членораздельно выдал Глеб. – Своей женой командуй! Я люблю его!

Твою ж мать! Ник и подумать не мог, что отходя от наркоза, люди бывают столь откровенны. Это хорошо, тут Ирмы нет. Зато папа есть, ага.

– Глебушка! Проснись, пожалуйста! Нет тут Ильи.

– Не тормоши его, – посоветовал отец. – Лучше укрой, посмотри, он холодный весь. И прибавь температуру в комнате, регулятор на стене у двери. Да не дергайся, это как раз нормально, померзнет и перестанет. А вот давление мне его совсем не нравится. Пойду позову Андрея Владимировича.

– Ник! Где мой Ник? – Глеб снова открыл глаза.

На этот раз взгляд показался Никите более осмысленным.

– Здесь я, родной. Как ты себя чувствуешь?

– Пить хочу. И тошнит. И болит все.

– Сейчас доктор придет, что-нибудь сделает, я надеюсь.

– Я домой хочу. И спать. Холодно! И неудобно.

Глеб лежал без подушки, к тому же на спине. Дома он в такой позе вообще никогда не спал, предпочитая сворачиваться клубочком или ложиться на живот, обнимая подушку или Ника, смотря что было под рукой.