Текст книги "Соколов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Алекс Хай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Глава 12

– Разрешите представиться: Воронцова Регина Сергеевна, – высокая дама шагнула в комнату. – Старший преподаватель Аудиториума Магико. Рада приветствовать вашу команду на вступительных испытаниях. С этого момента и до итога вашего пребывания здесь я буду вашим куратором. Ко мне следует обращаться согласно моему статусу – “ваше превосходительство”.

Ого. Серьезный человек нам попался.

Мы вразнобой поприветствовали женщину, и я заметил, что здоровяк Рахманинов с трудом удерживался от того, чтобы не пялиться на куратора: видать, питал слабость к большим женщинам.

Но Регина Сергеевна и правда была по‑своему хороша: смотрелась в строгом темно‑синем мундире как современная валькирия. Светлые волосы зализаны в тугой пучок, глаза сверкали льдом, накрашенные тонкие губы казались кровавой нитью. На груди она носила герб Воронцовых, а административный статус подчеркивали эполеты и шевроны. Солидно.

– Прошу задержаться на перекличку, – потребовала кураторша.

Она сверилась с бумагами, по очереди нас вызвала, метнула неодобрительный взгляд на Анну Грасс.

– Надеюсь, в этот раз вам повезет больше, ваше благородие, – сказала она байкерше.

Та лишь усмехнулась.

– Поглядим, ваше превосходительство. Поглядим…

– Инструктаж проведем на Западном Полигоне. Но сперва, – Воронцова взмахнула рукой, и ладонь охватило зеленое сияние, – небольшая процедура проверки на запрещенные артефакты.

Она по очереди обыскала нас, сверяясь с небольшим оком, что висело у нее на поясе мундира. Байкерша оказалась права – булавки никак не проявили себя, и вскоре кураторша удовлетворенно кивнула.

– Теперь все формальности улажены. Прошу за мной, господа.

Компания у нас, конечно, получилась колоритная. Рыжий тощий Сперанский, жуткий менталист Афанасьев – бледный, еще с этими прозрачными глазами – ну точно призрак. Байкерша‑хулиганка Грасс и огромный Витя‑боевик. На их фоне я смотрелся неуместно нормальным.

Главное, чтобы родовая сила оставалась под контролем. Потому что именно сейчас, когда момент истины приближался, у меня по позвоночнику начинали бегать искры напряжения, с которым было трудно совладать.

Воронцова вышла, и мы гуськом последовали за ней. Я догнал артефакторшу, жестом попросил ее чуть отстать.

– Чего тебе? – раздраженно прошипела Грасс.

– Ты забыла дать булавки Афанасьеву.

– Знаю.

Она ускорила шаг, дернула менталиста за рукав. Тот обернулся, и Грасс жестом поманила его к себе. Я видел, как она исподтишка отцепила две булавки от кожаных штанов, незаметно передала Афанасьеву, шепнула что‑то ему на ухо. Менталист кивнул и поспешил занять свое место в нашей цепочке.

Ну, как могли, подготовились. Вроде бы.

Территория загородного Полигона оказалась унылой. Невзрачные корпуса из красного кирпича, асфальтированные дорожки, редкая зелень и клумбы с давно отцветшими бархатцами. Даже пялиться по сторонам было не на что.

Честно говоря, от расхваленного Аудиториума я ожидал чего‑то более грандиозного. Но, видимо, руководство вуза решило оставить весь пафос на Каменном острове в Петрополе.

Мы шли довольно долго, изредка я видел, как вели другие группы – очевидно, на остальные Полигоны. Наконец мы вышли к еще одному забору, в центре которого под навесом располагались две двери. Там же дежурили двое охранников с опознавательными знаками Аудиториума.

Воронцова остановилась перед левой дверью.

– Группа “45‑В” прибыла, – сказала она, и служители распахнули перед нами дверь.

Мы оказались в небольшом коридорчике, причем за стенкой я отчетливо слышал хор голосов. Другая команда?

Территория, что раскинулась впереди, походила на футбольное поле. Только от него за версту фонило Благодатью. Здесь вообще отовсюду несло чужеродной силой, и в этом, впрочем, не было ничего удивительного.

Само же поле представляло собой подобие полосы препятствий. Руины, насыпи, укрытия, лестницы – словно Полигон был рассчитан на игроков в пейнтбол, а не на юных колдунов.

– Прошу внимания, – кураторша развернулась к нам.

Она достала из поясной сумки пять странных цилиндров и вручила каждому по одному.

– Каждому из вас дан флаг, который требуется повесить на флагшток в конце Полигона. Он находится на вышке, и вы сразу его увидите. Ваш цвет – зеленый. У ваших противников – красный. Это понятно?

Мы кивнули.

– Побеждает та команда, которая первой повесит флаг. При этом допускается физическое уничтожение флагов противника. Главное, чтобы у вашей команды остался хотя бы один. Если кто‑то из вас доберется до вышки, но флаг не повесит, это не будет засчитано за победу.

– А если я повешу, но его уничтожит противник? – спросил Сперанский.

Воронцова позволила себе легкую улыбку.

– Не уничтожит, ваше сиятельство. Как только флаг окажется прикреплен и поднят, он станет неуязвим для заклинаний противника. За этим строго следят.

Коля кивнул.

– Благодарю.

Анна Грасс нахмурилась.

– В прошлом году было пять флагов, и требовалось повесить все…

– Правила изменились, ваше благородие. Поэтому советую слушать внимательно.

Байкерша что‑то прошипела себе под нос, но угомонилась.

– Флаги невозможно превратить в артефакты, – добавила кураторша. – Они неуязвимы для зачарования, поэтому рекомендую не тратить на это время. Однако артефакторы могут использовать подручные предметы и одежду для зачарования. Допускаются улучшения боевых, защитных и ментальных навыков, а также улучшения, направленные на усиление заклинаний из разрешенного списка. Также вы можете применять любые заклинания из данного перечня для атаки и защиты. Это ясно, госпожа Грасс?

Анна кивнула.

– Да, благодарю.

Воронцова перевела взгляд на Афанасьева.

– Менталистам запрещено использовать “Сирин” и любые другие заклинания, сулящие риск для разума противника. Наведение иллюзий, отведение глаз и любые формы “Алконоста” разрешены. Иными словами, из соображений безопасности менталисты не могут проникать в глубинные слои сознания и оказывать на них влияние. Есть вопросы?

Григорий Афанасьев покачал головой.

– Нет вопросов, ваше превосходительство.

– Чудно. Далее. Лекарям разрешены любые формы целительного воздействия. Также лекари вправе применять любые боевые и защитные заклинания из списка разрешенных.

Сперанский улыбнулся.

– Вопросов не имею!

– И, наконец, боевые товарищи. Вам разрешены “Косы”, “Жар‑птица” и “Колобки” не мощнее четвертого ранга. Для защиты вы можете использовать “Шлем”, “Берегиню” и “Покров”.

Я удивленно хмыкнул. Значит, “Колобки” все же разрешены… Но ведь Матильда говорила, что их изучали только на третьем курсе…

И это явно удивило не только меня.

– Прошу прощения, – вмешалась Грасс. – Почему “Колобки” вошли в перечень разрешенных? Это недоступное для многих заклинание.

– Распоряжением его высокопревосходительства ректора с этого года “Колобки” внесены в реестр разрешенных боевых заклинаний, – отчеканила канцеляритом Воронцова. – Многие аристократы учат им своих отпрысков еще со школы. В любом случае данный вопрос лучше адресовать не мне.

– Это нечестно…

Я пнул Грасс по ботинку и наклонился к ней.

– Угомонись. Все в порядке. Я умею их делать.

Она резко обернулась, внимательно на меня посмотрела. Затем нехотя кивнула.

– Ладно.

– Также хочу напомнить, что физический контакт запрещен. Никакого рукоприкладства, господа! Только Благодать. Нарушение правил приведет к дисквалификации всей команды. Это ясно?

– Да, ваше превосходительство, – хором отозвались мы.

– В таком случае прошу пройти на поле к полосе старта, – распорядилась Воронцова. – Желаю удачи, господа.

Мы прошли до конца коридора и остановились перед ярко‑красной полосой, отмечавшей границу Полигона. Справа от нас раздавались голоса участников соседней команды – глухие из‑за бетонной перегородки.

Значит, мы узнаем своих противников только когда подадут сигнал. Я оглянулся на Колю. Тот растерял свою жизнерадостность и шептал что‑то прикрыв глаза. Наверняка молился, чтобы не встретиться с братом и сестрой. Или с Ирэн.

– Команды, приготовиться! – зычно прозвучало со стороны поля.

Мгновением позже раздался звук свистка. Первый. Знак выходить на Полигон.

Ну, с богом.

Я оттолкнул Колю влево, чтобы лекарь держался подальше от предполагаемого врага. Грасс попыталась было выйти вперед, но я шикнул на нее:

– Держись поодаль. У тебя еще есть работа.

Она не стала спорить. Поэтому первыми пошли мы с Малышом.

Время словно замедлилось. Каждый шаг давался с невероятным трудом. Я шел, глядя направо, стараясь заметить наших противников.

И, наконец, увидел их.

– Дерьмо, – раздалось у меня за спиной. – Это еще хуже, чем Штофф.

И я понял, о чем говорил наш менталист. Афанасьев был прав. Нам досталась самая сильная команда из нашей категории.

Красавец граф Юрий Горькушин – боевик четвертого ранга. Темновласка княжна Анна Лопухина – целительница, с которой мы столкнулись на Смотре – пятый ранг. Княжна Екатерина Алексеева – боевик четвертого ранга, шла на второе образование и была старше всех нас. Граф Алексей Ермолов – тоже боевик, но пятого ранга. Впрочем, не менее опасен. И вишенка на торте – княжич Федор Муравьев, менталист пятого ранга. Внешне ботаник ботаником, но безобидное впечатление было обманчивым.

Элита. Худший сценарий из возможных.

Сперанский шумно выдохнул, явно от облегчения.

– Рано радуешься, – отозвался я, пристально разглядывая врагов.

– Нам конец, – прошипела Грасс. – Две боевых “четверки”. Не вывезем.

Я сплюнул под ноги.

– Посмотрим.

Прозвучал второй сигнал – знак готовиться.

– Анна, работай. Гриша, держись рядом. Всем поставить защиту. “Шлемы” и “Берегини”. Быстро!

На удивление, ребята меня послушались. Я‑то боялся, что каждый станет тянуть одеяло на себя, и получится как в басне про лебедя, рака и щуку. Но почему‑то даже Грасс решила не выделываться.

– Гриш, держись ближе к Анне и Коле, – попросил я. – Им нужна дополнительная защита.

– Так и собирался.

– Отлично, – я хлопнул по плечу Рахманинова. Пришлось подпрыгнуть. – Витя, расчехляй “Косы”.

За пару секунд я поставил надежный “Шлем” – по моим прикидкам, он должен был сдержать любое воздействие шестого ранга. Насчет пятого – нужно было следить, могло что‑то и пройти. Мое тело охватило сияние “Берегини” – на этот раз я не выпендривался и огорошил противника проявлением родовой силы. Издалека бледное сияние родового источника можно было ошибочно принять за слабый ранг, и мне это было на руку.

– Это чего у тебя такое? – удивился Малыш, ткнув в меня пальцем. – Белое…

– Потом расскажу. Правил это не нарушает.

Противники тоже подготовились и повесили защиты. Сердце стучало у меня в ушах, и каждый удар отдавался словно грохот. Дыхание стало тяжелым. Крови прилила к ногам, а руки зудели от сконцентрировавшейся на пальцах силы.

Третий свист резанул по ушам, и мы сорвались с места.

Первую треть пути мы просто пробежали, но затем начались препятствия. Не сразу я заметил, что дорогу обеим командам преграждал широкий ров. Глубину не прикинуть, а деревянный мост был шириной всего метр и явно сколочен наспех.

Первыми добрались конкуренты. Красавец Горькушин взлетел на мост и протянул руку Лопухиной, чтобы помочь ей взобраться.

– Все жечь мост! – ментально рявкнул я. Да так, что мои сопартийцы повздрагивали. – “Жар‑птицы” в мост, быстро!

Дважды просить не пришлось. Сопровождая заклинания воинственными кличами, ребята принялись метать “Жар‑птицы”. Наша артефакторша отвлеклась от настройки булавок и тоже сотворила огненный всполох. Горькушин не сразу понял, что именно мы собирались сделать, и выставил барьер, чтобы защитить людей от обстрела. Но огоньки полетели в опоры моста.

– Черт! – взвизгнула Лопухина.

Но было поздно.

Я зачерпнула побольше силы, створил “Колобка” и метнул его ровнехонько в опору. Та треснула, мост начал заваливаться, и вскоре половина команды врага оказалась в воде.

“Бегом, вброд!” – раздался у меня в голове голос Афанасьева.

Пока враги барахтались и пытались переплыть, мы залезли в воду – с той стороны, где не было обломков моста. Рахманинов пер как баржа. Невысокая Грасс провалилась по грудь и с отборной руганью плыла вперед. Я оттолкнулся от вязкого дна перераспределил в “Берегине” силу на скорость и добрался до противоположного берега.

– Давай, вылезай, – я вытащил Сперанского. – Цел?

– Да.

Малыш подхватил байкершу и менталиста, и тут я заметил, как за их спинами характерное сияние вражеских “Кос”.

– Витя, “Покров”! – рявкнул я.

Мы со Сперанским выставили перед ними “Барьер” одновременно. Да только я не учел, что прилетело и в меня. “Коса” чиркнула по плечу, но я успел закрыть собой Сперанского. Малыш, увидев это, взревел, и сотворил гигантский серп – кроваво‑алый, сияющий, тот пролетел и впечатался в выставленный противниками “Покров”. Барьер дрогнул, и Афанасьев, барахтая ногами в воде, отправил в сторону врагов сразу два “Колобка”. Отлично, значит, не я один тут умел чуть больше.

– Быстро вылезайте. Коля, помоги.

Пока мы со Сперанским помогали нашим выбраться, я обратился к их разумам:

“Вскипятим воду. Нужно, чтобы они остались во рву. Это отвлечет их, и можно попытаться отправить одного из наших на вышку”.

– Мне нравится, – злобно отозвалась вымокшая байкерша. – Кого отправим?

– Миша быстро бегает, – предложил Коля и запустил во врагов еще три “Косы”. Судя по крикам, кто‑то вовремя не успел поставить барьер.

– Нет, пусть Грасс бежит, – решил я. – Она знает Полигон лучше всех.

Байкерша кивнула.

– Прикройте.

Мы с парнями перегруппировались, закрывая спинами артефакторшу. Крепче схватив свой флаг, девушка скользнула за груду камней, оттуда принялась двигаться мелкими перебежками.

Но ее заметили.

“Колобок” авторства Алексеевой полетел прямиком в Грасс. Байкерша едва увернулась – заклинание прошло по касательной и все‑таки ее зацепило. Она выругалась и попыталась на бегу обновить защиту.

Мы продолжили обстрел, стараясь не выпускать врагов из воды. Малыш шарахал здоровенными алыми “Косами”, но начинал понемногу выдыхаться – видимо, с резервом у него еще были проблемы. Афанасьев и Сперанский обстреливали “Жар‑птицами”. Я прицельно метал “Колобки” в Алексееву, пытавшуюся не дать Грасс уйти далеко.

Байкерша была ранена – я видел, как один из мощных шаров Алексеевой попал ей в ногу, разбив остатки “Берегини”. Грасс прихрамывала и здорово потеряла в скорости.

Не дойдет.

“Вперед, за ней!” – обратился я к парням. – “Прикроем Анну”.

Я первым сорвался в сторону Грасс, на ходу вкладывая почти весь потенциал в “Берегиню”. Афанасьев попытался отвлечь врага “Алконостом”, но чертыхнулся.

– Не могу пробить менталкой. Не выходит.

“Тогда брось. Бей боевыми”.

Рахманинов отстреливался из последних сил – “Косы” становились тоньше и слабее.

И в этот момент Грасс рухнула как подкошенная, схватившись руками за голову.

– Черт!

Я бросился к ней, с трудом уворачиваясь от ковровой бомбардировки “Колобками”.

– Миш, беги! – взвыл Коля. – Давай! Мы задержим…

Его голос утонул в грохоте – вражеская команда разметала на щепки очередное укрытие, к которому подбежали наши.

Я бежал так, как не бегал даже по лесу от Матильды. Перед глазами стояло Древо Рода, и я просил у источника больше силы. Добежать. Добраться. Только сейчас понял, что потерял свой флаг. Значит, нужно забрать у Грасс.

Она лежала неподвижно в нескольких шагах от высокой груды камней, сваленных в причудливое подобие альпийской горки. Оброненный цилиндр с флагом валялся возле ее руки.

Я поднял флаг, крпеко его сжал вспотевшими ладонями и прикоснулся к шее байкерши, пытаясь нащупать пульс.

А затем поднял глаза наверх и осел на земле от ужаса.

На груде камней, закинув ногу на ногу, сидел человек с парализованным лицом. Я тряхнул головой, пытаясь согнать наваждение. Не проходило. Проверил “Шлем” – все работало.

– Здравствуй, Михаил, – поприветствовал Радамант. – Вижу, дела у вас не очень?

Я инстинктивно отполз. Но иллюзия не рассеивалась. Да и откуда бы ей взяться, если правилами было запрещено касаться глубинных слоев сознания и памяти?

– Я настоящий, – угадав мои мысли, сказал Радамант и поднялся.

– Что… Что ты здесь забыл?

– О, я здесь не ради тебя. Список у меня длинный. Хотя и для тебя тоже есть испытание. – Радамант кивнул в сторону вышки с флагштоком и криво улыбнулся. – У тебя два варианта: успеть добежать, чтобы повесить флаг и выиграть соревнование, или попытаться помешать мне совершить задуманное.

Глава 13

Может это все‑таки были шуточки вражеского менталиста? Может смог каким‑то образом обойти запрет? Не полез в глубины сознания, а вытащил мысль с поверхности разума? Ведь я часто вспоминал о Радаманте – мне не давали покоя игры, что он затеял.

– Настоящий я, настоящий, – прочитав мои мысли, сказал косоликий колдун. – Просто меня видишь только ты. Сейчас докажу. Гляди туда.

Он сделал почти незаметный жест, и с его пальцев сорвался крепенький “Колобок” – и втемяшился ровнехонько в незащищенный затылок Горькушина. Боевик взвыл, обернулся ко мне и показал неприличный жест. Но им тут же занялся ревевший от гнева Малыш Рахманинов.

– Ну?

– Ладно. Верю, – я поднялся, отряхнулся и старался держаться максимально спокойно. – Я тебе зачем понадобился?

– Не поздороваться было бы невежливо.

Почему‑то именно в такие абсурдные моменты в голову приходят еще более циничные и безумные мысли. Я же глядел на парализованное и невозмутимое лицо Радаманта и думал только об одном: какого хрена он устраивал свои игрища почти каждый раз, когда где‑то рядом находился я?

– Тебе просто не везет, – ответил Радамант, явно прочитав мои мысли. – И ты постоянно соприкасаешься со сферой моих интересов. Что само по себе любопытно.

Лежавшая на земле артефакторша застонала. Попробовала пошевелиться, но, едва приподнявшись, снова рухнула на землю.

Я склонился над ней.

– Цела?

– Почти… Соколов… – прохрипела она. – Повесь флаг…

И отключилась. Что‑то мне подсказывало, что без вмешательства косоликого не обошлось.

Я оглянулся – в середине поля, шагах в тридцати от нас с Радамантом, развернулось настоящее побоище. И наши проигрывали.

Здоровяк Рахманинов исчерпал почти весь ресурс, самоотверженно сражаясь сразу с двумя боевиками противников. С каждой секундой зрелище становилось все более жалким. Афанасьев боролся в ментальном поединке с Муравьевым, пытаясь не дать менталисту навредить остальным членам команды.

Обоим целителям досталось – что Лопухина, что Сперанский прятались за укрытиями, баюкали раненые конечности и изредка шмаляли “Косами” и “Жар‑птицами” в противников. От их защит остались лишь лохмотья, да и ресурсы были на исходе.

– Если намерен спасать задницы своих ребят, тебе нужно поторопиться, – напомнил Радамант. – Вышка уже близко.

– Да что за игру ты затеял? – рявкнул я. – И от меня‑то тебе что нужно? Чего ты ко мне прицепился?

– Шшш… – косоликий приставил палец к губам. – Тише, Михаил. Иначе тебя примут за сумасшедшего. Остальные‑то меня не видят. Точнее, не замечают.

Он что, умудрился одновременно отвести глаза всему Полигону? Впрочем, это меня бы уже не удивило. После всего, что он устроил это казалось и правда легким.

– За кем ты пришел?

– Скоро узнаешь. Мой совет – воспользуйся шансом и лезь на вышку. Я ведь даже немного тебе помог.

А этот момент получивший ментального леща Горькушин скорчился, схватившись за голову – ему по лбу резануло “Косой”.

Радамант помахал мне рукой. Насвистывая какую‑то веселую мелодию, он направился прогулочным шагом прямо через поле. Сорвал какую‑то жухлую травинку и вставил в рот, словно отдыхал на курорте, а не находился на охраняемой территории Аудиториума.

Да как это вообще было возможно? Неужели аудитриумские артефакты слежения – а они наверняка здесь были – ничего не засекли?

“Советую обойти слева, там лестница удобнее”, – раздался его голос в моей голове. – “Сам когда‑то по ней лез”.

“За кем ты пришел?”

“Радуйся, что не за тобой. Ты вызвал у меня интерес, юноша. Даже ментальное воздействие с девицы снял. Далеко пойдешь, если выберешь правильную сторону. Но сперва тебе придется выбрать. И выбрать сейчас”.

Я стоял среди поля, переводя взгляд с вышки на спину Радаманта. Твою же мать! Испытания Аудиториума проверяли мою силу, а этот криволицый псих поставил меня перед моральной дилеммой: добиться своей цели ценой человеческой жизни или пожертвовать поступлением ради спасения… Чьего?

Сила внутри меня заворочалась, загудела, проявляя недовольство. Род противился героизму. Вернее, героическому спасению человека, имени которого я даже не знал”.

Но что если я попробую предупредить жертву? Я ведь мог попробовать обратиться ментально. Предупредить… Думай, Мих. Думай, за кем он мог прийти!

Малыш Рахманинов рухнул на землю с жалобным стоном, и в меня тут же полетели “Колобки”.

Времени думать больше не было, и я сделал выбор, ненавидя себя за жестокость.

– Да вашу Машу! – я побежал к вышке, пустив весь поток силы на “Берегиню”.

Я уже даже не уворачивался – не было ни времени, ни возможности. Перед возвышением, на котором располагалась деревянная вышка, почти не осталось укрытий. Поэтому я просто вздрагивал или выл от боли, когда заклинания вонзались мне в спину. Держал защиту, на ходу подновляя слои “Берегини”.

“Правильный выбор, ваше сиятельство”, – усмехнулся в моей голове Радамант. – “Быть может, ты еще не только приведешь свою команду к победе, но и успеешь поглядеть на представление, которое устроят остальные команды. Уверяю, там будет на что посмотреть”.

“О чем ты?”

Отчего‑то у меня по позвоночнику пробежал холодок. Было что‑то угрожающее в интонациях Радаманта. Словно он не просто заинтриговывал, а обещал. Намекал на некий замысел. Что он решил устроить на этот раз?

“Приятно было прогуляться по родным местам. До встречи, Михаил”.

Я ощутил, что ментальная связь разорвалась. Оглянулся – и больше не увидел его. Видимо, попал под отвод глаз. Но раз я сделал выбор, нужно было бежать дальше.

За мной гнались боевики противника. Я взвыл от очередного удара “Косой” в спину, перепрыгнул через остатки низкого забора, разнесенного заклинаниями Ермолова и пришедшего в себя Горькушина. Вышка была всего в нескольких шагах. Раз… Два… Три…

Что‑то резануло по руке, и я выронил цилиндр с флагом. Тыльная сторона ладони вспыхнула мучительной болью.

– Резвый граф, – хохотнула за моей спиной Алексеева.

Зараза такая, обошла с фланга. Притаилась в тени забора.

Ну сучка… Держись.

Я взревел, всего на миг закрыл глаза и зачерпнул столько родовой силы, что тело едва выдержало. Благо Род одобрил мое решение и распахнул двери источника настежь. Я направил все на Алексееву. Бил ковром “Колобков” как картечью – выпустил сразу больше десятка, и все кучно вошли в тело противницы, разметав ее “Берегиню”.

– На, дрянь! – Обезумев от боли, усталости, но в то же время и от переполнявшей меня силы заорал я. – Жри‑не подавись!

Не останавливаясь, я зарядил в нее шквалом огня. Оставшаяся без защиты девушка истошно закричала, и я увидел, что ее одежда загорелась. Но спешить на помощь времени не было. Как и желания.

Я подхватил цилиндр, зажал его в зубах и принялся забираться по лестнице, стиснув зубы от боли. Раненая рука горела так, словно ее облили кислотой.

В меня вошла еще одна “Коса”, я дернулся, но удержался. Теперь горел еще и бок. Горел так, словно мне всыпали плетью.

Вышка качнулась, рядом со мной пролетело несколько “Жар‑птиц” – но все попали не в меня, а в вышку. Деревянную…

Ввалившись наверх, я перекатился и пополз к флагштоку. Вышка закачалась, застонала – и я понял, что кто‑то бил по ней чем‑то мощным. Горькушин и Ермолов поливали мой насест таким шквалом огня, что, казалось, пламя стало жидким. Потянуло гарью. Эти идиоты что, решили спалить меня “Жар‑птицами” вместе с вышкой?

Я выплюнул цилиндр, потянул за колечко и размотал флаг. Выставил вокруг нас с флагштоком “Покров” на скорую руку, молясь о том, чтобы он смог поглотить хоть что‑то. Снизу и сверху заволакивало дымом – эти придурки умудрились поджечь даже навес. Я закашлялся, но смог подползти к флагштоку и прицепить флаг. А затем потянул трос на себя, поднимая зеленый стяг.

Над облаком сизого дыма медленно поднимался флаг нашей команды.

– Выкусите, сиятельства хреновы! – хотел крикнуть я, но наглотался дыма и зашелся в кашле. Сбоку вырвался язык пламени, и только “Покров” меня уберег.

Но обрадоваться я не успел.

Вышка накренилась, жалобно застонало дерево, и мой насест рухнул, погребая меня под горящими обломками.

Я рухнул с высоты нескольких метров, подняв сноп искр.

И уже в полете меня осенило, кто мог стать целью Радаманта и почему он оказался именно на Западном Полигоне.

Кураторша. Воронцова – этот род был в комиссии при Сенате…

Я приземлился на обломки, но отпружинил как от батута – в полете увидел Сперанского, выставившего руки. Коля, спаситель мой, успел бросить для меня “Покров”. Я снова отпружинил, оттолкнулся от барьера и кубарем покатился по земле. Шарахнулся затылком – да так, что мозг култыхнулся.

Созерцая радужные круги и искры на фоне свинцово‑сизого неба, я сконцентрировался и попытался достучаться до кураторши.

Но сколько ни тянулся к ней, нити ментальной связи уходили в молоко. Словно она выставила вокруг себя ментальный блок.

Проклятье…

Я попытался подняться, но от резкой смены положения меня замутило, и я успел только наклониться вбок, чтобы не замарать себя рвотой. Кажется, сотрясение.

– Сиди тихо! – Ко мне подбежал Сперанский и опустился подле меня. Его руки тут же принялись носиться над моим телом.

– Передом… Перелом… Сотрясение… Ожог… – он говорил все это с открытыми глазами, но они казались неестественно мутными. Так проявлялась его сила – он словно уходил в себя, чтобы диагностировать повреждения “пациентов”. – Ничего тяжелого. Смогу подлатать на месте.

Я дернулся, но мощные лапищи подоспевшего раскрасневшегося Малыша пригвоздили меня к земле.

– Сиди, герой, – добродушно ухнул он.

– Нет, – сопротивлялся я. – Надо к куратору. Быстро!

– Сейчас за нами придут, расслабься, – Афанасьев сжал мое плечо. – Жаль, я всего не видел, но даже то, что углядел, смотрелось круто. Ты молодец, Соколов. Мое уважение, ваше сиятельство.

Они обступили меня, не давая не то что выйти – даже подняться. Я снова трепыхнулся, попробовал воззвать к силе, но, кажется, Род решил, что свой лимит на этот день я исчерпал. Вместо того, чтобы подняться на ноги с помощью силы “Берегини”, я снова едва не завалился набок.

Малыш Рахманинов показал мне кулак.

– Сиди, говорю!

Дерьмо. Пока Сперанский суетился вокруг меня с целительными живой и мертвой водами, я поймал на себе гневные взгляды проигравших. Противники расположились в трех десятках шагов от нас и тоже зализывали раны. То и дело косились в нашу сторону, показывали на меня пальцем и о чем‑то переговаривались.

Не навилось мне это. И, чуял мой филей, что я нажил себе недоброжелателей. С одной стороны, в свете считали дурным тоном обиду на соперников за проигрыши на вступительных. Но люди здесь были молодые, горячие, гордые… Еще и команда полностью состояла из высокой знати. Та же Лопухина или Муравьев… Не простят.

Я был готов поставить на кон сто рублей серебром, что мне еще придется столкнуться с последствиями.

– Что‑то долго не идут, – к нам подтянулась разбитая и едва державшаяся на ногах Грасс. Афанасьев тут же сыграл в джентльмена, стащил куртку, бросил на землю и усадил пострадавшую байкершу. Досталось ей не меньше, чем мне, как сейчас выяснилось. Пока она бежала к вышке, в нее разрядили очень много Благодати.

Сперанский покачал головой, осматривая девушку.

– Ох, ваше благородие, чую, на вас весь мой резерв сегодня и закончится…

Менталист нетерпеливо ходил из стороны в сторону, поглядывая то на команду противников, то в сторону полосы старта.

– И правда – долго не идут. Должны же были увести нас сразу. Может что‑то случилось?

Я догадывался, что. Но сказать не мог – это бы навлекло на меня ненужные подозрения. Идиотская ситуация. Даже Корфу лучше не признаваться – за решетку как соучастника не посадит, но и по головке не погладит.

А еще я чувствовал, что начал черстветь. То ли слишком устал и вымотался, то ли Род начал блокировать сострадание, но я не чувствовал особой жалости к Воронцовой. Пытался вызвать в себе эмоции, но было трудно жалеть кого‑то после того, что только что произошло.

Черствеешь, Мих. Озлобился. Это скверно.

Грасс тоже теряла терпение.

– Сперанский, просто подлатай мне ногу и голову по‑быстренькому, остальное дома залечу, – она бросила тревожный взгляд в начало поля. – Кажется, там что‑то происходит. Давайте уже сами дойдем. Только помогите кто‑нибудь подняться.

Малыш без разговоров просто взял ее на руки.

– Так будет проще, – добродушно улыбнулся он. – Ты легкая.

– Ну, это, конечно, не мой байк, но тоже неплохой вид транспорта.

Увидев, что мы направились ко входу, противники тоже засобирались. Они молча следовали за нами, бросая нам в спины угрюмые взгляды. Я ковылял, оперевшись на Сперанского. Коле и самому досталось, но парень стойко терпел. Старался даже виду не показывать, что испытывал боль, хотя я заметил, что он тоже был ранен.

– Горжусь тобой, друг, – сказал я, – Отлично сработались. И ты прекрасно себя показал.

– Это нам тобой нужно гордиться, – вымученно улыбнулся Сперанский. – Если бы ты не добежал… Когда ты начал закидывать их “Колобками”, да еще так кучно… А когда вышка загорелась, я подумал, что все… Конец.

Мы не успели дойти до рва, когда над территорией Полигона раздался противный и тревожный вой сирены.

– Что‑то точно случилось, – вздрогнул менталист.

Я молча кивнул.

– Сейчас узнаем. Лезем в воду.

Едва мы перебрались через ров, как перешли на бег – уж кто как мог. От грузного топота Малыша сотрясалась земля, а мы с тщедушными Афанасьевым и Колей переходили с шага на бег – дыхания уже не хватало, да и мокрая одежда не прибавляла прыти.

Но чем ближе мы подбирались к полосе старта, тем тревожнее всем нам становилось. Я ощутил уже хорошо знакомый холодок в солнечном сплетении.

А затем мы услышали крики. Вой сирены заглушал их, но я смог даже разобрать слова.

– Воронцова…

– Ее превосходительство…

– Нашли здесь…

Я отпустил руку Сперанского, обратился к Роду и почти насильно вырвал из источника еще немного силы. Вложил все в “Берегиню” – на скорость. Защита сейчас была ни к чему. Уже ни к чему – я знал, что мы опоздали.

Но я должен был увидеть своими глазами то, что случилось с человеком, которому я своим выбором подписал смертный приговор. Радамант всегда добивался цели. Почти всегда.

Коля и Малыш что‑то кричали мне в спину, но я не разобрал из‑за громкого звука сирены. Чертова тревога вопила без остановки. Я пролетел бетонный коридор и буквально натолкнулся на группу людей в мундирах Аудиториума. Едва успел затормозить и даже, кажется, врезался кому‑то в спину.