Текст книги "Серое небо асфальта"

Автор книги: Альберт Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 6

Дверь бесшумно пропустила её в полумрак прихожей и щёлкнув включателем света, она сразу посмотрела вниз, на обувную полку… Обе пары, до сих пор грязных мужских туфель, приклеились под ней к полу, похоже, пришвартовавшись надолго.

– Что это с ним? – с оттенком тревоги подумала Лиза и, оставив вещи там, где положено, направилась в спальню…

Она толкнула дверь…

Полумрак, затхлый тяжёлый воздух, разбросавшаяся звездой грузная фигура мужа, спит среди скомканной в мятую бумагу простыни и сползшего на пол одеяла, спит в своём светло-зелёном халате, как кабачок на снегу… вернее, как бешенный огурец, похрапывающий и стравливающий лишний воздух изо всех отверстий, словно готов взорваться.

Она почувствовала, что готова взорваться сама…

– Дима, что это такое?.. Ты заболел?.. – она нагнулась и стала трясти его за плечо.

– Отстань! – проворчал он, не открывая глаз.

– Объясни, что происходит, – голос Лизы дрогнул.

– Надоело всё!

– Что значит всё?

– Всё – значит всё!

– И что теперь?

– Ничего!

– То есть?

– Ничего! – он открыл глаза и приподнялся на локтях. – Ты что, не понимаешь русского языка?

– Я понимаю язык, но не понимаю действий, побуждений, и вследствие чего они происходят, – медленно проговорила Лиза, ещё сдерживаясь.

Он снова закрыл глаза…

– Нет, ты не будешь спать, пока не объяснишься! – крикнула она и мотнула его за нос.

Нос слегка покраснел и глаза приоткрылись.

– Я устал быть другим, больше не могу, не хочу, не буду!

– Что за бессвязный лепет? Каким другим? Чего не буду? – она схватилась за голову. – Можно сойти с ума; прожив с человеком девятнадцать лет, можно с ума сойти! Митенька, – она вдруг назвала его, как мама в детстве, и ему захотелось плакать… – может вызвать врача, ты не заболел?

– Я здоров, как никогда! – уняв желание – прослезиться, воскликнул Дима и сел на кровати. – Как никогда! Просто я должен переродиться в Ботхисаттву! – его глаза странно сверкнули.

– Тронулся! – испугалась Лиза. – Какой Ботхи… что ты несёшь, Дима?

– Просветление! Ботхисаттва – существо, стремящееся к просветлению. Понимаешь? Я всю жизнь, прошлую, ту, что прошла, прожил неправильно, теперь я это понимаю; вот лежал сегодня и думал, думал… Не правильно! Теперь мне открылся Срединный путь спасения, пролегающий между крайностями наслаждения и самоистязания… безжеланным стану шествовать, без-же-лан-ным! Понимаешь? Как Татхагата – Просто Прохожий, в мир покоя – Нирваны! – он вскочил с постели и стал быстро, легко, ходить из угла в угол… как просто прохожий.

– Господи помилуй! – заплакала Лиза и сняла трубку телефона…

– Что ты делаешь женщина? Хочешь меня вылечить? Глупая, меня излечил Будда! Неужели ты думаешь, что твои коновалы, изучавшие в своих институтах, вместо специализации – историю КПСС, вылечат меня лучше? Положи трубку, пока я её не разбил, – последние слова прозвучали трезво, прагматично, насущно, и Дима первый раз улыбнулся жене, но не так, как обычно; так улыбались статуи богов: снисходительно и значительно… все, кроме Христа. Дима улыбнулся не по-христиански, будто был уже там – в нирване. А она подумала, было, что всё это шутка! Словно почувствовав её сомнения, он сказал: – Я вижу свой дальнейший путь и, пройдя его, достигну Мокши – Освобождения от вечных перерождений и страха остаться животным… – он засомневался… – Остаться или стать? – потом нахмурился… маячивший перед его глазами путь, несколько затуманился и начал медленно таять… – Куда? Подожди, не исчезай! – Дима, вытянув руку, что-то хватал пальцами, но безрезультатно, это было заметно по его страдающему лицу.

Лизу, вжавшуюся спиной в противоположную стену и смотрящую на него с сострадательной неприязнью, он, казалось, не видел, но стоило ей снова потянуться за телефонной трубкой, как зрение и ощущение реальности вернулось к нему.

– Положи трубку, не надо врача, я сам… – тихо сказал он, вдруг ссутулившись, почернев тенями вокруг глаз, и устало опустился в кресло.

– Что это было? – дрожа голосовыми связками, спросила жена.

– Пока сам не пойму, но знаю, что что-то знаю! – тупо глядя в потолок, прошептал Дима, затем, сделав удивлённое лицо, сунул руку под… себя и достал оттуда книгу.

– Дорога к Будде, – прочла, подошедшая к креслу Лиза. – Так вот откуда эти страсти – мордасти, – скептически ухмыльнувшись, она облегчённо вздохнула. – Ты начитался этой чепухи, и сдвинулась крыша?! – подняв бровки, уже успокаиваясь, она дала Диме лёгкий подзатыльник. – Ужинать будем, пошли, не ел, небось, весь день, зачитался! Неужто, так интересно?

Дима не сводил выпученных глаз с книги…

– Что?.. Интересно? Да я впервые вижу эту книгу! Может Федькина? – он с надеждой посмотрел на жену… но любовь стала привычкой, а вера разбилась о быт.

– Фрэд, такого, читать не станет! – возразила Лиза, пренебрежительно сморщив носик.

– Твой Фрэд, ни какого, не станет читать!

– А твой?

– А мой стал бы, если б не ты!

– Началось! – Лиза пронесла высоко поднятую голову и грудь до двери, хлопнула ею, и оттуда донёсся её голос: – Если проголодался, выходи, через десять минут будет ужин. Не забудь умыться и почистить зубы!

– Без сопливых скользко! – пробурчал Дима и подумал, что питаться энергией вселенной он пока не умеет, а жаль, придётся поглощать вечные: белок, углеводы, жиры, аминокислоты и… что ещё, он не помнил, поэтому запахнул халат, перетянул себя поперёк поясом от него же, посмотрел на сбитую в комья постель… – "Застелить?.. К чёрту!" – и вышел из душного полумрака.

"Но откуда всё-таки эта книга? – вспоминал он, намыливая руки… потом, что-то вспомнив, посмотрел на них и, закрыв кран, не смыв мыла, вытер полотенцем, оставив на жёлтой махрушке тёмные пятна. – Я ведь что-то понял!? Или нет?"

– Наливай! – бодро крикнул он, входя на кухню.

– Испугал ненормальный! – отшатнулась Лиза и зачерпнула половником в кастрюле… – Как ты можешь садиться за стол в таком виде? Не бритый, волосы скатались, в глазах гной, халат этот… жабий, затрапезный! Руки хоть вымыл? – она брезгливо поморщилась.

– Наливай, давай! – повторил Дима и, взяв ложку, потянулся за хлебом…

Есть ложкой жидкий суп, надоело, и он просто выпил его из тарелки.

– Что там… на второе? – он подождал пока дымящаяся тарелка бефстроганов, остановится под его носом и понюхал ароматный пар горячего блюда. Отодвинув вилку, взял ложку, которой ел суп, и быстро черпая вместительным орудием, всё съел.

– Ты настолько голоден, что ешь, как животное? – спросила Лиза, налила в стакан компот и подвинула ему.

– Я теперь всегда так буду есть! – хлюпая компотом, проговорил он.

– Это всё из-за той восточной книги? – сардоническая улыбка искорёжила лицо жены.

– Я её не читал, пока, как раз собирался это сделать. Коль она, мистическим образом, оказалось под моей задницей, не прочесть не имею права, ну хотя бы пролистать, – вытерев рот рукой, а руку о скатерть, Дима встал из-за стола и шумно отрыгнул.

– Кошмар! что ты творишь-шь-шь? – глянув на жирные пятна скатерти, тихо зашипела Лиза. – Это, просто невыносимо, наконец!

– Я уеду сегодня на дачу, поживу там пока, а то ты слишком нервничаешь. Понимаю, тебе нужно привыкнуть. Да, отнесёшь моё заявление об уходе – в банк и получишь расчет, если отдадут. Я думаю, с Никитой договоришься! – ещё раз рыгнув, он пошаркал тапочками в спальню.

– Если смогу привыкнуть… – прошептала Лиза, села на стул и уставилась утюгом взгляда – в угол; кухонное полотенце прикрыло её колени, мясо в тарелке остывало, а вишни в стакане, лупоглазо прижавшись к стеклянному экрану, пытались догадаться, когда их съедят, до или после того, что лежало в тарелке. Вишни ошиблись: их слили в унитаз, вместе с тоненько нарезанным мясом и картофельным пюре. Компания оказалась весёлая и разновитаминная, но ненадолго, поток воды в унитазе разбросал их в разные стороны, мясо устремилось вперёд по трубам; вишни, как более лёгкие ещё кочевряжились… то, ныряя, то, выныривая; пюре, вообще, не компанейски, как-то быстро, по-английски исчезло из виду, словно растворилось.

Накинув плащ, Лиза громко хлопнула дверью, и её спешащие шаги гулко отдались в парадном.

– Небось, к Никите побежала, жаловаться, – догадался Дима и потянулся за книгой…

Живот был полон и книжка, то и дело норовила вывалиться между пальцев, но он крепче зажимал её и снова, с видимым усилием, внедрялся в написанное… там было что почитать и над чем подумать, что-то стыковалось с его давешними мыслями, не позволяя заснуть… И ещё… – он был не один, он это чувствовал, но ничего пока не видел; даже не отрываясь от чтения, чувствовал, но не искал, кто тут ещё, пока чья-то тень не закрыла свет… и тогда, он оторвался от книги.

– Ты кто и как сюда попал? – спросил Дима совершенно без страха, даже не имея желания возмутиться, словно знал кто это и зачем здесь.

– Зачем спрашивать то о чём знаешь? – ответил незнакомец. – Время бежит, несмотря на то, что как бы и стоит на месте. Но поскольку для тебя бежит и именно твоё, то есть смысл относиться к нему бережнее. Спрашивай о главном!

– О чём?

– Чего не знаешь?

– А ты что, всё знаешь?

– Ну, если я всё это построил, то, как ты думаешь?

– Ты строитель?

– В некотором смысле, моё имя Demiurgos, что означает по-гречески: мастер, ремесленник, – улыбаясь, сказал незнакомец, но уже представившийся, (не в том смысле, а наоборот, оживший даже и как бы переставший считаться незнакомцем; теперь значит гость)!

– Если бы каждый строитель, даже, если он и мастер, знал ответ на все мои вопросы… я бы повесился! – пренебрежительно проговорил Дима, решив, что ошибся в выборе собеседника, не имея выбора, и уже начиная злиться на незваного гостя, тем более бесполезного, но твёрдо уверенного (как всякий отечественный работяга), что разбирается абсолютно во всём: от забивания гвоздей – до искусства, ракетостроения, телевидения, сельского хозяйства, политики, управления государством и многого того, чего сейчас, так сразу и не вспомню.

– Ты главное спрашивай… – невозмутимо и повторно предложил Демиург, – а там разбёрёмся, – он явно подслушивал чужие мысли (на это они горазды). – А управлять государством, так как им управляют твои современники, может всякий, даже кухарка, даже ты! Главное – вовремя смыться, потом!

– Ладно, спрошу… Что такое Бог, например? – хмыкнул Дима, приготовившись терпеть инфантильные рассуждения пролетария, в лучшем случае о том, что если Бога нет, то его мол, нужно придумать, для улучшения породы человечества, очищения, желания казаться лучше, быть лучше, если лучше – понятие глобальное и догматически стойкое… Э-э… погоди Дима, – остановил он себя, – куда ты-то полез, пусть всё это скажет… хрен знает, откуда вылезший ремесленник. Может, Лизка дверь не закрыла, когда уходила? Да вроде как… громко хлопнула. – Ну, я вас слушаю, внимательно, господин Демиург…

– Ты зря паясничаешь Димитрий, надо верить в чудеса, ими полон мир, только нужно уметь видеть, и ещё захотеть, – спокойно и нравоучительно, заметил гость. – Представь, например, Космос до… того места, которое окажется краеугольным камнем твоего воображения и пойми, что это лишь мельчайшая часть того, что следует далее. Маленькое, находится в большом и так без числа в обе стороны бесконечности, в плюс, минус. Бесконечность – есть основная величина бытия космоса, где само понятие бытия теряет смысл, поскольку безгранично, бесконечно, как время, размеры, расстояния, чувства, мысль! Бог – есть всё, поддающееся и не поддающееся анализу человеческого разума, как и всё сущее, ведь Бог и есть – Бескрайняя Душа, Разум Души, – Человек, человечек, муравей, травинка – ОРГАНИЗМ! Человек – частица Бога, его составляющая, сам порождает свою судьбу, создавая свой личный фатум, а не ожидая его предопределения свыше, поскольку является Богом, созидающим себя, свою карму, жизнь – в её (его) бесконечном делении и восстановлении, где одни клетки приходят на смену другим, питая детей своих и рождаясь детьми же детей своих. Всё сущее создано по одному подобию! В ваших кровеносных венах, кстати, как и в эволюции человечества, идут войны, например:

Основная функция нейтрофилов – обнаружение, захват и переваривание с помощью гидролитических ферментов болезнетворных бактерий, обломков тканей и другого подлежащего удалению материала. – Поймав недовольный взгляд Димки, Демиург хитро улыбнулся…. – Активирующими факторами для эозинофилов являются бактериальные продукты, гистамин и др. Достигнув места внедрения чужеродных бактерий, эозинофилы выделяют содержимое гранул и липидные медиаторы, губительно действующие на паразитов.

– Послушай Склифосовский… – Дима попытался вмешаться, беспомощно улыбаясь, и просящим взглядом посмотрел в рот лектору… но тот не унимался:

– Карбоангидраза – фермент в вашем организме, катализирует обратимую реакцию образования угольной кислоты из диоксида углерода и воды. Иногда, в гем включается атом трехвалентного железа вместо двухвалентного, и образуется метгемоглобин, который так прочно связывает кислород, что не способен отдавать его тканям, в результате чего возникает кислородное голодание.

– Точно… – доктор! Какой же ты строитель, нафиг, ты лепила натуральный! – закричал Димка, уже выходя из себя… Но тщетно, его не слышали, по крайней мере, так казалось…

– Этот список борьбы организма за своё выживание должен быть очень велик, по идее – бесконечен, представляя себя – Подобием, мы можем предположить, как вообще устроена Вселенная – наш Бог… или… Бог нашего Бога, ведь Боги тоже могут, если не должны, попадать в понятие бесконечного, – договорил, наконец, полигранный Демиург.

Димка, почти отчаявшись найти новое восклицание, остановился взглядом на шевелящихся в чёрном волосе губах и отвалился челюстью, словно самый внимательный слушатель… что, видимо, опять вдохновило оратора, и уверенно вздохнув, он продолжил:

Платон говорил: "…Предоставив космосу все эти преимущества, Демиург, дал ему жизнь блаженного бога…" делая Демиурга создателем Бога, значит Богом над Ним, а Его… над нами, но опять же проникая в понятия макрокосма, предположим, что и Демиург не последняя инстанция, ведь его тоже кто-то должен был сотворить, что несколько объясняет несовершенство человеческого разума и данных ему знаний, несмотря на подобие Высшего; подобие-то есть, но иные размеры, возможности, стремления… Почти тёзка моего создателя – Плотин – говорил об этой деградации:

"…Таким-то образом происхождение существующего, начинаясь от первого, идет все ниже и ниже, причем каждое звено в этом процессе занимает место, сообразное с его природою. Каждое вновь произведенное бытие, с одной стороны, менее совершенно в сравнении с тем бытием, от которого произошло, а с другой сохраняет подобие его в такой степени, в какой сохраняет связь с ним и подчиняется ему. Поэтому когда душа (мировая) появляется в растительном царстве, то это значит, что она сюда проникает некоторою частью своею, именно той, которая, будучи самой необузданною, и бессмысленною, способна ниспасть так низко…"

– Так ты Бог? – Дима с испугу перебил… он уже начинал верить, довольно убедителен был этот Демиург.

– Я – Демиург – создатель Космоса и давший ему жизнь Бога, – гость ответил, как-то уклончиво и

по-писанному.

– Но ты сам только что говорил, что Демиург не последняя инстанция, что его сотворил кто-то, а значит, является Богом над ним! Хоть это и здравое предположение, но всё-таки, я поставлю вопрос иначе: кто же твой Бог?

– Я же говорил о Плотине: "…почти тёзка моего создателя…" Значит мой Бог кто? Ну… эх… Да Платон же! – Демиург засмеялся. – Вот тебе и круг бытия всего сущего! Видишь, мозг у тебя с виду, как у Бога, да мегабайты иные, оперативная память тоже… подкачала, истины никак не разглядит, а раз так, пришло время прибегнуть к помощи буддийской философии, в ней нет Бога, как творца и, безусловно, высшего существа, она подсказывает, что в цепи перерождений (сансара) у человека есть шанс самостоятельно достигнуть Просветления (бодхи) и Успокоения (нирвана), но для этого он должен осознать и преодолеть – Авидья – одно из центральных понятий в буддизме, означающее…

Димка раздражённо дёрнулся, словно пронзённый электричеством, и желанием закричать, но рука Демиурга повелительно поднялась, и он медленно закрыл рот…

"… Незнание – как безначальную силу жизни, обрекающую существа страдать и перерождаться. Отсутствие непосредственного интуитивного видения подлинной реальности. Хаос нашего сознания, препятствующий видеть высшую духовную цель Пути освобождения, заставляющий принимать недействительное за действительное, невечное за вечное, пустоту самосущего – за сущее Я!.." Это понятно?

– Ну, в том смысле, что в погоне за материальными благами, славой, карьерой? Эти что ли препятствия? – Димка с трудом заставлял себя не злиться.

– Ну… в общих чертах… м-да… так вот… далее: Незнание 4-х благородных истин, неумение применять их в Пути.

"Издевается он что ли? – думал Димка, сидя почти в позе лотоса и закрыв глаза… – Ладно, ещё немного, ещё чуть-чуть…"

"… Авидья, – Демиурга несло… – лишь первое звено 12-членной цепи взаимозависимого происхождения, дающее главную характеристику прошлому рождению, как жизни, прошедшей в незнании и хаосе (что и становится причиной, наряду с кармой, нового рождения). В этом смысле Авидья – вся мотивирующая сфера сознания с сонмом желаний, мечтаний, побуждений, страхов и т. д. которые движут действиями, словами, мыслями человека, сотворяя карму. Поэтому Авидья – самое прочное ярмо из 10 для перерождающегося человека, от этого ярма освобождаются уже в конце духовного пути только святые лица буддизма – архаты и бодхисатвы 10-го уровня – бхуми."

– Хватит, хватит! – не выдержав, заорал Дима, ему стало страшно от предлагаемых условий, предполагаемых трудностей, терпения, мужества, наконец. – Хватит! Не хочу просветляться, не хочу замутняться, хочу покоя, не нирваны, а простого человеческого покоя! Понял? И то, что ты построил, меня тоже не вставляет. "Мы строили, строили и, наконец, построили!" – Дима приложил руки большими пальцами к ушам, и захлопал ими, как Чебурашка. – Демиурги, мать вашу! Парадигматики – маразматики! Боги – уха два и ноги!

Он долго ещё что-то кричал, а скорбно улыбающееся лицо Демиурга медленно растворялось, как картофельное пюре в трубах канализации, Дима этого видеть не мог, но знал, что примерно так. Оно становилось всё бледнее и бледнее, белее и белее… пока не стало почти белым, с множеством чёрных поперечных полосок…

Он сощурился от света и, убрав книгу с лица, увидел белый пустой потолок…

Пустой, если бы не люстра и сидящая на нём одинокая муха.

– А… ты жива ещё моя старушка? – завопил Дмитрий и запустил подушкой в потолок… Но муха была на чеку… таким вялым движением, её – идеальное создание Всевышнего с диорамным обзором фасеточных органов зрения, – было не достать!

"Улитка о двух ногах!" – презрительно подумала муха и, перелетев на люстру, потёрла задними ножками животик. – Бросай в хрусталь теперь, умник!

Он бы бросил, если бы не боялся гнева жены, поэтому, отложив подушку в сторону, взял в руку книжицу и пульнул её под комод.

– Тебе, две с половиной тысячи лет, вернее, твоему учению, для тебя пыль и сумрак – привычные вещи, и время имеет особое, лишь тобой ощутимое движение, если движется оно, а не ты в нём, лёжа под комодом", – сказал он книге, себе, растворившемуся в унитазе его сна Демиургу и вспомнил, где и как, время действительно стояло на месте, стояло, словно торчало… так, что можно было позавидовать.

ГЛАВА 7

В роте связи ему понравилось больше, чем в автороте, вечером он уже пел в умывальнике, там была хорошая акустика, и с удовольствием наблюдал, как приятно скалились музыканты, на каждую удачно взятую им высоту. Его рейтинг рос не по дням, а по нотам… и он это чувствовал всеми кончиками отрастающих волос.

– Научишь? – спросил, улыбаясь, командир его отделения, машины и установленной на ней радиостанции, сержант В.

– О чём речь!? – обрадовался Дима, понимая, что это легче, чем тащить службу, и даже полагаются льготы…

Он зажил, ещё лучше, чем до опалы в автороте…

Одно ему не нравилось: машина стояла, как армейское время, можно сказать – на колодках, выезжать она могла только на учения, которых пока не было. Он чувствовал, когда передвигался на ней по автопарку и до мойки, что без постоянной практики стал водить хуже. Опыта – кот наплакал – три месяца автошколы – на грузовиках, а УАЗ был неизвестной игрушкой; от бокса до мойки и обратно – трудно было узнать о нём больше.

– Рота в ружьё! – команда дежурного сорвала сто человек с коек и бросила на построение. Первая тревога сотрясла чресла, зажала мышцы и недовернула, как следует, портянки; они торчали из сапог жёлтыми углами и пародией на ботфорты. Противогаз, автомат, подсумок, лопатка, вещмешок, скатка, кое-как разместились на его небольшом теле и гремя железками ломанулись в автопарк…

Три автомобиля связи взревели и, прозвучала команда "отбой". Но учения продолжались… нужно было ждать!

– Ты генерала-то видел? – спросил Гуня, водитель 120-й радиостанции установленной на ГАЗ-66 и по совместительству – старослужащий. Он был классным: не доставал, не выпендривался, давал советы, правда, однажды, попросил пришить подворотничок, но попросил так, что отказать ему было трудно и это было единожды. Обычно Гуня «просил» других, иной профессии, за это водители – электромеханики, (так назывались водилы роты связи) его уважали.

– Видел, один раз, не считая Присяги, – Дима вспомнил, как вытирал пузом, коленями и локтями, да что там… всей своей поверхностью, гаревую дорожку стадиона. – Он чо, шибко строгий?

– Когда заходит в штаб, и часовой у знамени кричит: "Дивизия… Смирно!" – подполковники – и те, прячутся в туалет, кто успел. – Гуня довольно улыбнулся. – А я возил его на учениях, на твоей тачке; Гена дембельнулся, а тут… тревога… ну я и сел за руль… Нормальный мужик, фронтовик, строгий конечно, ну а как по-другому? Ты главное не ссы, а то руки затрясутся, ноги, и заедешь не туда, а потом в строевую роту и на вышку или периметр, в тридцатиградусный мороз! А… не хочешь?

Дима слушал "старика" и чувствовал, что успокоение не наступает. "Может, дразнит, пугает говнюк, специально?!" – думал он, но лёгкий трясун подкрадывался к кишкам, и во рту было… как-то невкусно.

– Главное, это втиснуться кормой между машин у штаба, когда поедешь; они станут плотно; на каждого начальника службы – УАЗ. "Волги" – три – у комдива, начштаба и начальника политотдела; они станут отдельно. Генерал может сесть к тебе сразу, а может и на "Волге" поехать – до грязи, вот… так что потренируйся чувствовать габариты, вон, к стенке поближе, давай… потренируйся…

Димка завёл машину и подъехал правым боком к стене.

– Надо ближе… давай! – крикнул Гуня.

УАЗик встал ещё ближе к стене.

– Ещё ближе… давай!

…Получилось слишком близко, и машина пробороздила по стене длинную полосу, сорвав штукатурку. Димка выбежал и осмотрел её тыл… Задний габарит был смят, разорван и вдавлен в кузов!

– Ой!.. – взвыл он.

– Да… – Гуня почесал пилотку.

– Вискас пиздаускас! – проговорил сержант В; он окончил школу сержантов в литовском городе Каунас.

Сигнал тревоги не дал досмотреть повреждение, и автомобили рванули на выезд…

Внутренне состояние Дмитрия трудно было назвать удовлетворительным: мир стал для него будто чужим: за окном – за скрипящими по стеклу дворниками, в мокром, мутном мареве чуждого, навязанного ему бытия. Он успел подумать, что если приедет первым, то не нужно будет втискиваться между машин, в стену врезаться – одно, а в чужой УАЗ… – и прибавил невольно скорость… Не обратив внимания на регулировщика, резко свернул к штабу… УАЗ заскочил задним колесом на бордюр, громыхнул всем связным металлоломом и конечно обратил на себя внимание начальника автослужбы…

– Водитель ко мне! – "начавт" нервно махнул рукой, остановившейся на обочине машине.

– Водитель – электромеханик, рядовой… – Димка бледными губами протарахтел солдатский стандарт и вытянулся… насколько позволил скелет.

– Какая скорость установлена в части? вон знак!.. – тыкал рукой грозный и грузный подполковник. – Пять суток ареста, доложите командиру роты!

– Есть! – козырнул Димка. – Разрешите идти?

– Идите! – подполковнику возможно тоже сегодня досталось, Дима не знал… но уже ненавидел эту светлую шинель, которая влепила ему под завязку все разрешённые ей уставом сутки, ему – неопытному салаге.

Втискиваться не пришлось, хоть он и приехал позже всех, машины стояли достаточно порознь; он мог бы раньше догадаться, что начальство не станет пачкать шинели о борт мокрых машин, что опытные водители об этом знают, но было поздно догадываться, всё стало безразлично, даже прошла дрожь. Генерала Димка уже не боялся, появилась спасительная злость… он даже не желал думать, что сам во всём виноват.

Пока он думал, что думать не желает, прибежал солдат и, постучав в мокрое от дождя, запотевшее стекло, сунул ему в приоткрывшуюся щель окна, новый, задний габарит с лампочками.

– Держи, Гуня передал!

Сегодня это была первая и последняя хорошая новость!

Здоровенный дядька – шесть футов и пять дюймов, как сказали бы америкосы, в голубой шинели с гербовыми пуговицами, терпеливо выслушал доклад командира радиостанции, критически осмотрел машину, кислое лицо водителя и полез в узкую дверь… Что-то треснуло, когда он попытался развернуться на сидении и отлетело в глубину машины.

– Еп… – вскинулся комдив. – Пуговица!..

Десять минут ушло на поиски, генерал нервничал, экипаж тоже, пуговица находиться не желала.

– Чёрт с ней, поехали, потом найдёте, – вскричал комдив и соколом вперился в лобовое стекло.

По асфальту Дима ехал уверенно, но в лесу, на раскисшем, узком бездорожье, он не смог разминуться с идущей навстречу машиной и сполз в кювет. Его вытащил тягач и поставил в колею. Слава Гермесу, связь работала отменно, дженерал руководил операцией успешно, наши побеждали и промах Дмитрия остался без комментариев. Но через час барражирования лесной грязи, случай повторился, и машина чуть не перевернулась.

– Почему так хуёво ездишь, солдат? Как попал на командирскую машину? – сгоряча воскликнул генерал, насупив густые брови.

– А как не хуёво… если езжу только на мойку, уже полгода, – забыв о страхе, возмущённый случившимся не меньше комдива, забыв где и с кем разговаривает, крикнул Димка. – Я в автошколе был одним из лучших, имею знак "Отличник учёбы", две грамоты!.. – он собрался далее перечислять свои достижения, которых оставалось, по правде, немного, но договорить не дали:

– Ладно, выезжай на трассу, – остыл комдив, даже не отреагировав на матерное слово.

До трассы ехали без приключений, хотя встречных машин было много больше, чем раньше, но Димка вёл уверенно, ему опять помогала злость.

– Пуговицу найдите… благодарю за связь! – кивнул комдив расцветшему В и пересел в свою "Волгу".

– Да, Дима, готовься к худшему… плюс пять суток… ой-ё-ёй… и Губа у нас – чёрная, чурбаны оттягиваются на белых – запахивают! На ней, даже стройбат стонет! – сочувственно закончил тираду В и хлопнул подчинённого по плечу, жалея, что играть на гитаре, как следует, научиться не успел.

– А что худшее, ещё может быть? – поинтересовался Димка, он действительно не имел представления о худшем, чем уже прошёл, ну, разве, маячившая впереди Губа…

– Строевая служба, охрана объектов, да зимой… что же ещё! – пожал плечами В и полез в машину. – Поехали, скоро обед.

* * *

Рота связи начальнику автослужбы не подчинялась и её командир – капитан, проигнорировал приказ подполковника о наказании Димки, по… каким-то чужим или своим соображениям. Кроме того, машину разрешили использовать в нуждах связи, чтобы и водитель имел практику вождения; военный дирижёр так же влепился в накативший ком фортуны и пригласил Димку участвовать в концертной деятельности солдатского вокально – инструментального ансамбля.

Сгустившиеся тучи размело ветром удачного случая, по поговорке: "не было бы счастья, да несчастье помогло", и служба Дмитрия координально изменилась в лучшую сторону.

Наряды отпали, как банный лист от задницы! Димка стал задействован на выездах, концертах, на обучении командира отделения, повышенного, кстати, в звании за хорошую связь.

Старики дембельнулись!

Гуня завещав ему свои зауженные сапоги с высоченными лошадиными подковами, сказал: чтобы никого теперь не "ссал", сапоги не снимал, и подарил связку конского волоса, долго объясняя, куда и как его накручивать, в случае встречи с женским полом. Его совет, как и тогда, на учениях, принёс массу неприятностей: конский волос применения не находил: нормальные девчонки и смотреть не желали в сторону солдата, одетого в мешковатую парадную форму, сшитую, видимо, специально, чтобы унизить, раздавить, отупить, превратить в стадное… в пресмыкающееся, заставить безоговорочно подчиняться! С сапогами пришлось расстаться, но в борьбе за них, рейтинг Димки возрос достаточно высоко! Оставалось дожить до ещё одного дембеля. А тех, кто был старше, всего на пол года, он не боялся: его призыв – в два раза многочисленнее – уже исподволь готовил смену власти, с лёгкой руки вечно мятущегося водителя – электромеханика.

Но новые старики, те, что на два призыва старше, всё же хлопот доставляли…

"Замок" на гитаре играл уже прилично – для любителя, и всё чаще хмурился на свободолюбивые выходки Димки. Его приятели подзуживали: мол, распустил… оборзел салага и т. д.

Но, вкусив свободы, трудно было снова стать червяком, гусеницей, и куколка потихоньку формировала крылышки… они настолько выделялись под хитиновым панцирем, что "замок" всерьёз взялся вправлять их обратно.

* * *

Сегодня была суббота и по распорядку – генеральная уборка. Большинство стариков попрятались по щелям, остальные фиктивно наводили чистоту. Мыть класс было вовсе не трудно, если бы не со "старым" в паре – постарался ученик – гитараст; сделано это было специально, в целях воспитания, что собственно понятно и так. Ситуация знакомая до отвращения, – ещё ноги не перестали гудеть после двухмесячной запашки в автороте, – и вот опять…

"Козлина неблагодарная!" – подумал о сержанте "В" Димка и закрыл класс, изнутри, на ключ. Затем выдвинул стол на середину, поставил на него табурет и сам взгромоздился сверху.

Старослужащий – двадцати лет отроду – ефрейтор Иванов – чуваш, то ли по национальности, то ли призванию, скорее и так и эдак, сначала наблюдал, с улыбкой, на служебное рвение Дмитрия, пока тот двигал мебель, но потом лицо его изменилось…

– Ты чего туда залез? Мыть надо пол! – прошипел он с определённым акцентом.