Текст книги "Серое небо асфальта"

Автор книги: Альберт Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 19

Она запнулась… и испуганно оглянулась в его сторону, чтобы увидеть, какой эффект произвели её вырвавшиеся испод самой ложечки слова…

Он милостиво, разрешительно улыбнулся, и она радостно поверила его обнажённым, не слишком белым зубам, тёплому взгляду из амбразуры глазниц, лишь вскользь удивившись своей быстрой, почти девичьей доверчивости.

* * *

Его тело долго валялось в постели, переворачиваясь и этак и так, сквозь щели глаз наблюдая за снующей по хозяйству женщиной… Она тихонько напевала какую-то бородатую песенку, делая вид, что не хочет мешать ему досыпать, хотя знала, проказница, что он давно проснулся и наблюдает за ней по своему обыкновению, поэтому порой принимала двусмысленные позы… или, потянувшись – стереть пыль где-нибудь высоко, открывала гладкие стройные бёдра, или низко нагнувшись, протирая что-то внизу, показывала плотно стиснутую в вырезе халата грудь…

Вскоре ему надоело наблюдать за навязываемым зрелищем, немного обидно задели приторные телодвижения: словно всё забыто, а ночью ничего не было, и он сел…

– А-а-а… доброе утро! – зевок растянул его рот и ноги сбросились на пол, в поиске тапок…

– Доброе! – честно ответила Маша и метнула в него добрый лучистый взгляд. – Завтрак готов, умывайся, я накрою на стол.

* * *

Дима бодро дожёвывал бутер, допивал душистый кофе, и смело смотрел в счастливые глаза сожительницы… Ночь была бурной, насколько могла, при его чувствах к объекту. Поэтому взгляд был светел, аппетит не стеснителен, помыслы чисты, от них и радость, как говорилось в книге Будды.

– Я сегодня зайду на работу, будду там, рядом, надо кое-что перепрятать! – она нарочно, словно подслушав его мысли, удвоила букву "д" и мягко улыбнувшись, погладила по мерно двигающейся вверх вниз челюсти.

– Вечно у тебя… перепрятать! – Дима отодвинулся желваками, затем пустой чашкой и встал. Его радость уменьшилась от нечистоплотности чужих помыслов, и сознания… Насколько все мы связаны!

* * *

Он шёл пешком, было не так уж далеко, и толкаться в трамвае, тем более за деньги, претило. Частный сектор пах хлевом, жжёными листьями и гниющей зеленью. Собаки, сидя, стоя, лёжа на цепи, лениво, безопасно, бессмысленно лаяли на него сквозь забор и, кивнув, он согласился с Машей, что "непривязанность" всё же имеет свою негативную сторону!

* * *

Закрыв дверь на щеколду, он оставил отрытым маленькое окошко, в которое не пролезла бы и голова ребёнка. Пришло время перекусить на законном основании.

Разложив неприхотливую снедь на столе, окинул её быстрым взглядом и подумал, что Виктор задерживается, а есть захотелось прилично, не так, чтобы глотать целиком варёные яйца, нечищеную картошку в мундире, лук – прямо с шелухой, а именно – прилично: почистить, порезать, подсолить, налить… Ага! Налить! Где этот БИС, не самому же в магазин бежать?

Бис, то есть без… трёх минут обед, в окошко проник крупный угреватый нос и вежливо попросил открыть…

– Сначала, за горючим! – по пути к двери Дима полез в карман за деньгами, но из окошка радостно сообщили, что всё давно уже предусмотрено, ведь сегодня день отчуждения пенсии у государства.

– Ага… – крякнул Дима и откинул щеколду.

Счастливые красные лица в количестве трёх ввалились внутрь и радостно сопели…

– Вот, помирились все сегодня! – Витя обвёл рукой гостей…

– Здравствуйте Дмитрий! – Очкарик и Коклюш совали руку для приветствия, а Коклюш радостно лопотал:

– Сам пришёл, проставил, извинился… человек! несёт ещё с собой лицо! Дай я тебя поцелую! – он полез красным носом к Витиному красному, и они по-мужски чокнулись друг об друга.

– Мужики, у нас всего час, а потом, извините, работа! – Дима указал рукой путь в отгороженный угол… – Проходите, я как раз закусь успел метнуть на стол.

– О-о-о… красиво! – Коклюш потёр руки. – А мы тоже не пустые! – он извлёк из карманов широкого пиджака две бутылки пива и большую пузатую воблу. – С икрой рыбка! – его губы пожевали воображаемый хвост, и рыбина упала на стол.

– Пиво тоже хорошо, но водяра лучше! – Запел Витя, стукая по столу более светлой посудой.

– Пиво без водки – деньги на ветер! – поддержал Очкарик и порылся в своих карманах… Ничего не найдя, он шевельнул бровями и достал руки обратно.

* * *

Маша тихонько подкралась к баррикаде из ящиков и решила подслушать: о чём могут говорить мужики в отсутствии прекрасного пола?..

Её терпения хватило на пару минут, ничего интересного не было сказано, наоборот, всё было настолько скучно, что она расстроилась, вернее, пожалела – то, что от мужчин осталось.

– Почему распиваем в рабочее время? – она выскочила из-за ящиков и весело продолжила… понимая, что при всей приземлённости момента, может налететь на крепкое словцо именно ввиду наступления подобного момента: – И дверь нараспашку! Придут такие же, как вы, сопрут несколько ящиков с бутылками, а я платить буду? – Маша почувствовала прилив раздражения, такой уж наступил момент, когда она вдруг представила последствия мужской дружбы в рабочее время.

Лица, незнакомых ей – Очкарика и Коклюша, застыли в предчувствии окончания праздника, но Маша справилась с собой, да и не входило в её планы отказываться от не частых праздников. С тех пор, как они с Димой стали жить вместе, число друзей и праздников стало входить в норму, уменьшаясь количеством и поводом, если не считать церковных, тем не было конца, и дoлжно бы народу спиться, если следовать поощрению властей и пастырей, чему видимо и требовалось быть.

Но Маша так и не стала одутловатой, пытаясь не пасть новой жертвой праздности, если не такой вот случай… хотя, какой это на хрен случай – на двух алкашей стало больше в её палатке?! "Отважу, когда достанут, – подумала она, – но не сегодня! – Ей хотелось напиться с самого утра, с тех самых пор, как проснулась, накормила Димку, проводила на работу. Напиться просто от счастья! – "Даже, если уйдёт, всё равно благодарна, что был со мной это недолгое время!" – решила она и захотелось всплакнуть… но…

– Ладно, ладно… Сидеть! – прикрикнула Лиза, торопясь успокоить, испугавшихся новичков. – Здесь единственной женщине нальёт кто-нибудь? – Она плюхнулась на диван, рядом с Коклюшем, почувствовав запах давно не мытого тела, и слегка сморщилась носом.

– А как же! – завопил он, схватив бутылку и чуть не расплескав водку, наполнил, вовремя подсунутый Димой, чистый стакан. – Конечно! Позвольте представиться… Врач – педиатр бывшей центральной детской больницы, то есть, простите, перепутал… Бывший врач, а больница здравствует до сих пор. Ура! – он поднял стакан до уровня глаз общества. – Ура! Да здравствует отечественная медицина, самая отечественная в мире!

– Ура! – завопил Виктор, дурачась.

– Ура! – подхватил Очкарик всерьёз.

– Ну что ж, ура, так ура! – Маша, по-мужски, опрокинула содержимое стакана в рот, чем вызвала неподдельное восхищение присутствующих.

Димка только усмехнулся, раньше его это тоже удивляло, не восхищало, а удивляло. Лиза водку не пила вообще, Амалия – мелкими глотками. Но теперь он привык!

– Ура! – он тоже поднял свой стакан и лихо "залил за воротник".

Характерное поскрёбывание в дверь развернуло головы на звук…

– Ты дверь закрыла что ли? – Димка прислушался…

– Конечно! – Маша хмыкнула. – Те чо, работа надоела?

– Ладно, открой! – Дима досадливо поморщился.

– Хо-хо… привет! Пỳстите на огонёк? – голос был не знаком. – А я смотрю… замок на двери не повесился, здравствует, так сказать, ну всё, думаю, гуляют, дай зайду. – Голос вынырнул из-за ящиков в виде крупного мужчины, с лицом, покрытым недельной щетиной, но довольно приятным, и налётом показного пофигизма, а может и не показного, но глазки неуверенно, настороженно бегали… и успокоились, когда поняли, что здесь собрались не сливки общества.

На стол приземлилась ещё одна бутылка водки, что весьма обрадовало Коклюша; остальные стоически перенесли сегодняшнее изобилие, а Маша, казалось, вообще была не в восторге от появления гостя и его бутылки.

– Что же ты меня не представишь друзьям? – он жирным долгим взглядом обласкал женскую фигуру, но показалось мало, и его рука осторожно легла на её плечо.

Маша дёрнулась и сбросила руку.

– Это Вова! Твой предшественник! – она кивнула Димке.

Вова проследил за её взглядом и усмехнулся.

– Так это ты меня подсидел? – его глаза превратились в щели, а рот растянулся ухмылкой.

– Мы познакомились с Димой, когда тобой здесь уже не пахло! – жёстко сказала Маша, махнув рукой, чтоб Дима не встревал.

– А он что, глухонемой? Я задал вопрос ему, как мужику! – Вова даже не посмотрел в её сторону.

Дима почувствовал, что в груди появилось ощущение тошноты, а лицо стало жечь, словно огнём, но он знал, что не покраснел, наоборот, должен был побледнеть, как полотно на морозе, поэтому, подавив накатившую волну гнева, небрежно бросил:

– Тебе один раз сказали, и хватит! что, дважды надо? я думал ты сообразительный! – он шевельнул желваками.

– Послушайте, вы зачем пришли? Мы вас не звали, сидели себе отдыхали, понимаешь, тут на тебе: вдруг, откуда не возьмись, появилось в рот… – Коклюш не успел договорить рифму, как кулак Вовы врезался ему в нос и опрокинул на землю.

– Тебя гнида тоже не спро…

Дима видел, как расплывается лужа под головой Вовы, и ему стало страшно… Он вспомнил чьи-то рассуждения, может даже свои, ранние: что иногда свобода – та же тюрьма!

– Накаркал! – сказал он себе, а может и всем, он не следил, лужа крови парализовала его своим видом…

– Ну ты Очкарик даёшь! – Коклюш поднялся, вытирая окровавленный нос рукавом. – Я ещё не успел приземлиться, как он его бутылкой по чайнику!.. Слышу: хрусть! Плохо, думаю, а вдруг убил? А ну дайте потрогаю сонную! – Он установил на место перевёрнутый табурет и, перешагнув через тело Вовы, прижал пальцы к его сонной артерии… – Живой гад! – он снова утёр кровоточащий нос, – А крепко приложил, странно, что я не отключился, обычно минут пять лежу, ничего не думаю, хорошо!

– Так это не я, что ли? – Дима резко выдохнул застоявшийся в груди воздух, и посмотрел на свою руку, крепко сжимающую полную бутылку.

– Га-га… не успел! – Коклюш заржал, тоже заметив бутылку в руке Димки. – Вот и ладненько, не расстраивайся, а хочешь, можешь добавить!.. – он легко ткнул ботинком в бок бессознательного Володю.

Вова застонал и пошевелился…

– Я ж говорил! – обрадовался Коклюш. – Однако, в больницу надо, – его лицо приняло озабоченное выражение, – Башка-то треснула, похоже, крови много потерял, в больницу, однако!

– Так, всё быстро убрать, Вову на диван, голову в полотенце, кровь засыпать песком! Очкарик, – Маша злобно зыкнула, на застопорившегося виновника шухера, – быстро за песком, проснись! – она хотела добавить: "и пой…", но передумала, – Ты убил человека!

– Что? Я? – Очкарик дёрнул головой. – Ты гонишь, Коклюш сказал, что он жив!

– А… ожил?!

– Он?

– Ты! Быстро за песком! Засыплешь лужу, затем метлой на лопату и за палатку… Лопата и метла в том углу, за ящиками… Дима, я в магазин, звонить… Надо торопиться, а то не дай Бог, оттопырится! – Маша кинула на плечи куртку и выбежала вон…

Димка смотрел ей вслед, на хлопнувшую железным телом дверь, на засыпающего песком следы преступления Очкарика и вспоминал судный день своего командира учебного взвода…

Забрав лопату у Очкарика, он стал сгребать влажный бурый песок в кучку…

– Ты чего, я сам! – Очкарику стало не по себе, до него начинало доходить, чем всё может кончиться.

– Я твой должник! – Дима сурово на него взглянул, и он испугался, поняв взгляд по-своему.

– Я надеюсь…

– Не ссы, я же говорю: "должник"! Ментам скажем, что упал и головой об… – Дима осмотрелся… – О бочку! – он ткнул рукой в угол… – Пошли, притащим. – Они схватили тяжёлую бочку с песком и перекантовали к влажному пятну на полу.

– Едут! – крикнула Маша, заглянув внутрь. – Всё убрали? – её критический взгляд обозрел площадь свежеметёного пола… – Молодцы, чисто! Вот они! Сюда, сюда, пожалуйста… – опять закричала она, только уже не им.

– Ого… трещинка! – воскликнул доктор, поворачивая голову стонущего Володи. – А где же кровь? – он внимательно осмотрелся… – Убрали что ли? Зачем? – он взглянул на Машу, потом на Димку и трясущегося Очкарика…

– Да… как-то не по себе стало, вот и убрали, – она пожала плечами. – Он ударился о бочку, ну и… сами ведь знаете, как бывает, им лишь бы план!..

– Н-да… – вздохнул врач. – Грузите быстрее, травма серьёзная! Нужно вызывать милицию, если он сам ударился, то… – недоговорив, он махнул рукой и вышел из палатки…

Они вышли следом и молча наблюдали, как его крупное тело втискивается на переднее сидение РАФика… – Оставайтесь здесь и ждите! – донеслось от закрывающейся двери, и они вздрогнули.

– Ну что? – спросил Очкарик. – Что теперь? Ждать ментов?

– А что ещё? – Маша тоже как-то странно глянула и воскликнула: – Мне нужно срочно выпить!

– И мне! – поддакнул Очкарик.

Они ринулись втроём внутрь палатки и разлили водку в три стакана… и тогда заметили, что Коклюша и Виктора – недостаёт…

– Смылись! – догадался Димка.

– Правильно, и нам пора! – кивнула Маша и вылила водку в рот… – Закрывай богадельню! Заметут сейчас, и доказывай в камере, что ты не верблюд!

– Валим! – отчётливо проговорил Очкарик и поспешил на выход…

* * *

Стук в дверь, сильный грубый «дуф-дуф-дуф», сорвал с постелей всё население коммуналки и в общий коридор выползли представители от комнат… решать: к кому пришли, и кто пойдёт открывать!

Дима переминался с ноги на ногу, жильцы почему-то смотрели в его сторону, а у него так болела голова, что он ума не мог приложить, кто… и главное зачем, может припереться к ним в это время… Но взгляды соседей толкали к дверям и внутренне перекрестившись, приглушённо матерясь, он отправился открывать…

Витя, прислонившись к дверному косяку, монотонно бил ногой в дверь и продолжал это делать, даже когда Дима открыл.

– Стоп! – крикнул Дима и схватился за голову. – Кончай долбить, а то, как долбану! – от напряжения сказанного, голова чуть не лопнула и если бы не боязнь инсульта, он бы точно напрягся и приговорил Витю – по лысине. – Чего ломишься, урод? Напугал-то как!

– Маман приказала долго жить! – Витя гротескно поклонился, и скользящая по его щеке слеза, видимо вернувшись, вновь наполнила глазную впадину.

– Что? – вскрикнул Дима и оглянулся… – Пошли в дом!

Маша оторвала голову от подушки и недовольно спросила:

– Кого там черти… в такую пору?…. – приглушённый матюг, завершил фразу вполне логичным каноном.

– Машка, ты не ругайся, тут такое дело… – начал Дима.

– Амалия бросила меня! – плаксиво и зло вскрикнул Витя и, уронив тело на стул, в горестном порыве скинул голову на руки, мнущие пальцами замызганную клеёнку. Пальцы первыми определили незнакомое на ощупь покрытие, голова удивлённо приподнялась и мутным взглядом обвёла комнату…

– А где скатерть, комод? телека не вижу… тоже…

– Всё переселилось к добрым самаритянам! – устало проронила Маша и кряхтя, словно старушка, вылезла испод одеяла.

– К соседям, небось?! – догадался Виктор.

– А то… не на рынок же идти со старьём?! – она достала из холодильника кастрюльку с квашеной капустой, из пакета четвертушку буханки, бутылка с десятисантиметровым водочным заполнением была задвинута за шкаф. – Извини Витя, денег нет, вот – что осталось!

– У меня с собой… – Витя достал из кармана "аляски" бутылку "медовой с перцем", из другого – две банки кильки и грохнул ими об стол. – Не переживайте, деньги есть! – он пьяно мотнул головой.

– Откуда бабло? – Дима устало удивился.

– Двести баксов занял у азера знакомого! – Витя неопределённо помахал руками в воздухе. – Надо ведь маму по-человечески закопать!? Лежит сейчас там – в холодной комнате, на холодном столе, беспокоится: как я её оприходую бедняжку? Я ведь, деньги, которые она отложила на смерть, пропил; нашёл на полу конверт с прилипшим скотчем; скотч старый, засох и отлип… от стены конечно. Я ковёр-то приподнял, а там следы от него… давно видать лежали, висели, приклеенные. Как она их туда?.. – он снова хотел упасть лицом на руки, но передумал… – Долги надо отдавать! – его голос прозвенел вдруг неожиданной уверенностью. – С ними – чужими – не может быть свободы!

– Что-то раньше они тебе не мешали! – усмехнулся Дима.

– Я что, тебе должен? – Витя оскалился. – На, получи! – он сдёрнул с костлявых плеч куртку и швырнул её в Димку.

– Твоё счастье, что у тебя горе, да и у меня тоже! – прорычал Дима и отбросил "аляску" на диван.

– Да прекратите вы, идиоты! Давайте помянем старушку… – Маша успела соорудить быстрый закусон. – Хороший был человек, умный, добрый, таких скоро совсем не станет! – она подняла рюмку. – Не чокаясь!

– Все там будем! – Витя подтвердил, что и его уход неизбежен.

– А все ли?.. Там! – засомневался Дима, но, поймав строгий взгляд Маши, осознал неуместность сомнений. – Она точно!

– Поможешь мне завтра? – Витя взял в руки бутылку и повторно прошёлся ею над рюмками.

– Естественно! – Дима пожал плечами. – И Машка, думаю, тоже поучаствует!? – он вопросительно взглянул на свою женщину.

– Нет проблем! – вяло согласилась она и поспешила добавить: – Помочь – не проблема! – Она вспомнила о созвучии своих проблем, разобраться в которых было гораздо сложнее. – Ты знаешь, что Очкарика и Коклюша взяли?

– Нет! – насторожился Виктор. – А ты откуда?.. Они ведь, как и мы – под подпиской ходят!

– Ходили! – Маша глубоко вздохнула. – Вызывали меня в мусарню сегодня. Вова умер!

– Да ты чо!? – в два голоса воскликнули мужчины и обменялись одновременно треснувшими взглядами.

– А что ж ты мне не сказала? – удивился Димка.

– Не хотела тебя расстраивать… на ночь! – кивнула она и многозначительно посмотрела…

– А-а… – сразу поверил Димка; он именно так бы и подумал, без сарказма, если бы даже не сказала.

– Так, а нас… теперь… тоже? – Виктор взял слегка дрожащей рукой рюмку…

– Не думаю… на кой мы им? – Маша смотрела на водку, словно раздумывая – пить или нет!

– Да, а Очкарик, кажется, влип! – медленно, растягивая слова, проговорил Димка. – Но вот Коклюш?

– А что Коклюш? Жил у Очкарика… вот и попал под горячую руку. Херня! Отпустят! – Витя осмотрелся по сторонам, будто не веря, что они втроём и поднял рюмку выше… – Ну… да минует нас чаша сия!

ГЛАВА 20

Удар в челюсть, сбоку, отбросил его на стену, и он ударился виском. Внутри черепа что-то стало не так, свет начал мерк-нуть… и действительно погас. Потом, снова, внутри сотряслось, и он открыл глаза… Тяжёлая оплеуха, вновь дёрнула его голову вбок, но катализировала устойчивость посадки на табурете.

– Кончай беспредельничать, сволочь! – его язык сам, без разрешения мозга выдал тайные мысли и Дима испугался, что опять будут бить. Но состояние стабилизировалось, голова не стучала о стену, значит… Что это значило он не смог бы с уверенностью сказать, но на что-то надеялся…

– Прекратить! – громкий крик ворвался в его шумящую голову, тут же превращая надежду в действительность. – Под суд захотели? Мерзавцы! Вон отсюда!

Дверь хлопнула, раздавшийся за ней стук каблуков, быстро удалялся, но сомнение проснулось снова – болью в левом ухе; оно, кажется, оглохло.

Грозный начальник, видимо новой формации – поставивший во главу угла криминалистики – соблюдение законности, склонился к его ещё могущему слышать правому уху…

– Ну, так вы скажете нам, наконец, правду?

– Я её вам говорю уже битых три часа! – Дима поник носом, сожалея, что вынужден обманывать такого… в общем, другого следователя. – "Бедняга, – подумал он, рассматривая на полу свои капли крови, – ты настолько отвык от общения с нормальными людьми, что решил, будто игра – в злого и доброго – известна только вам, совершенно не меняющимся мусорским подонкам!"

– Я рад бы поверить, – следак грустно кивнул, – но ваш подельник – Коклюшков Пётр Петрович – подозреваемый в убийстве Владимира Лыкова, сознался, что присутствовал при том, как товарищ Пенсенков Г.С. – кличка "Очкарик" ударил Лыкова бутылкой по голове, заметьте пустой бутылкой, что привело к обширному кровоизлиянию и смерти потерпевшего.

"Как он Коклюша то провеличал! – почти правдоподобно удивился Дима. – Школа! Мастер! Но потом устал… Очкарик удосужился лишь аббревиатуры, а Лыков вообще остался безымянным!" – он поднял взгляд на стену за столом следака… и подмигнул строгому Владимиру Путину. – Если портрет президента за спиной – значит за хозяином кабинета – сила, а если на столе – значит совесть! Хи-хи… – Димка усиленно приглушил сопение, чтобы не рассердить доброго следователя, – А вообще удобнее, чтобы портрет стоял на столе: налил себе коньячку, чокнулся с носом президента, усмехнулся удовлетворённо и… Будто вырос!

– Далее… – Следователь порылся в бумагах… – Вот признание гражданина Пенсенкова! – он сунул бумагу под нос Димке. – Зачем вы так упорно лжёте?

– Затем, что вы слишком упорно спрашиваете! – Димка почувствовал себя героем-молодогвардейцем. Теперь он знал: следствию всё известно, и ему стало легче… но тяжелее от мысли, что избивали просто так! Он вспомнил Машу… её любимый мультик с фразой: "просто так!" и в который раз удивился богатству и всепримененности русского языка, подумав: "Хоть что-то!"

– Потому и спрашиваем так, что лжёте!

– А зачем вам мои показания, если вы запротоколировали сознанку Пенсенкова и показания Коклюша? – Дима поднял голову и ухмыльнулся разбитыми губами.

– Потому что, все вы молчите о групповом избиении Лыкова; Групповом! Понимаете? На его височной кости большая гематома, там же – на скуле – ещё одна! Это как, по-вашему, выглядит? – Следователь закурил и протянул пачку Дмитрию… – Курите?!

– Нет, спасибо! – Дима отмахнулся… – Он мог удариться, когда падал на землю, там бетонная стяжка, синяки все с одной стороны, чего вы тут горбатого лепите?!

– Дмитрий Николаевич… давайте без арго, мы ведь с вами культурные люди! – следак медленно прошёлся за спиной Димки. – Кто-нибудь из вас сознается в групповом избиении, обязательно и неизбежно, просто я хотел, чтобы это были вы, и тогда я смог бы помочь вам остаться в стороне.

Дым дорогой сигареты окутал Диму сиреневым туманом, и ему стало страшно! Он не рассчитывал, убегая от общества в покойные дали, что окажется настолько далек от спокойной жизни. Чем меньше он пытался соприкасаться с обществом, тем чаще оно толкало и гнало его взашей. Теперь вот, вообще, решило использовать – как козла отпущения.

– У вас что, план горит? – он не поднял головы, и спрашивал в пол.

– Для плана вы не годитесь! Неужели ты думаешь, – следак перешёл на "ты" – "и это было плохо… нет, страшно! но могло помочь отгадать загаданную ментами шараду" – что какие-то вшивые бичи составляют основу нашего плана? Мы преступников ловим, тебя защищаем, чтобы не линчевали скинхеды, как грязного негра, а ты молчишь тут, словно партизан!

– Тогда скажите прямо, что вам от меня лично надо? – Дима повысил голос.

– Вот сейчас пойдёшь, посидишь в "одиночке", подумаешь, как помочь себе, своим друзьям, что вы можете сделать для того, чтобы помочь следствию, и чем вы можете помочь. То, что ты не имеешь недвижимости, нам, кстати, известно! Это хорошо для тебя! – Добрый мент открыл тумбочку стола… – Курить ты не хочешь, но хоть кофейку хлебни! – Банка растворимого кофе встала рядом с телефоном и двумя фарфоровыми кружками.

– Нет, спасибо, отведите в камеру, я очень устал, да и губы… того… а кофе горячий! – Димка потрогал распухшие губы и подумал, что сейчас похож, наверное, на Машу, но Распутину. – Одного не пойму, причём тут моё абстрагирование от недвижимости, я сам так захотел и отказался от доли имущества.

– Как приятно слышать речь настоящего интеллигента, хоть и бывшего, "абстрагироваться…" – замечательно звучит, а вот сообразительности недостаёт. Но вы всё-таки подумайте и особо не абстрагируйтесь от моей последней фразы, в ней, даю намёк, ключ к разгадке! – Следователь сахарно улыбнулся и развёл в стороны руки, словно хотел обнять…

* * *

Ключи знакомо звякнули в замке, дверь камеры отворилась и… Снова знакомый звук… Дима подумал: "почему знакомый?" и вспомнил, что на протяжении многих лет, каждый день слышал эти звуки в телевизоре, – на протяжении многих лет двери камер открываются и закрываются, впускают и выпускают, такое впечатление, что всё общество прошло сквозь них или ещё пройдёт.

– Зона! – проговорил он, не заметив, что вслух.

– Что ты там вякнул, чмо? – это подошёл злой следователь. Он забрал у конвоира ключи и кивнул головой, отпуская… Его сапог ударил Димку ниже пояса, заставив скрутиться колобком… Откатившись к нарам, Дима усвоил, превозмогая боль, что разгибаться не стоит, поэтому, обхватил ноги руками, поджал ближе к лицу колени и застыл в ожидании… Ждать пришлось недолго… Несколько тяжёлых ударов по почкам заставили его разогнуться, выгнув тело в обратную сторону…

Он плыл в ручье своей крови, словно ёж, которого столкнула туда хитрая лиса, добираясь к мягкому не защищенному животу.

– Я колобок или ёжик? – думал Дима, уже не чувствуя боли, только вздрагивая органами, предчувствовавшими свой конец. – Какая разница, если лиса одна и та же! – пришла безразличная мысль, и сознание ушло…

* * *

Кудрявая бородка щекотала ухо, она что-то говорила, будто успокаивая, а руки тянули вверх, заставляя подняться…

Усадив Димку и облокотив на шершавую стену, он сел рядом и участливо спросил:

– Больно?

– Нет! Душа вот…

– Понимаю! – рука Демиурга протянулась к нему… – Вот, попей!

Это была пластиковая литровая бутылка – обыкновенная бутылка с простой водопроводной водой. Но вкусной!..

Он пил и чувствовал, как холодный чистый родник течёт по пищеводу, наполняя желудок, как язык худеет и перестаёт быть невкусным, а нёбо шершавым…

– Давненько не видались! – выдохнул Дима, ставя бутылку рядом, между собой и Демиургом.

– Ты не звал! – участливые глаза грустно проникли сквозь зрачок, в голове стало тепло и легко.

– Раньше ты не ждал приглашения! – Димка снова потянулся за водой и освежил рецепторы.

– Всегда ждал, просто ты не знал, что зовёшь! – добрая усмешка тронула лицо Демиурга. – Тёска!

Димка посмотрел на изогнувшуюся улыбкой щель, между курчавых волос и тоже растянул, насколько смог, израненные губы.

– Ты Дема, а я Дима!

– Ерунда, не вижу большой разницы, да и не о том я! – Дема внимательно посмотрел на незнакомого Диму, вернее, на непохожего. – Да, укатали тебя крутые горки! – сочувственно протянул он.

– Не горки, а Орки! Помнишь уродов в фильме "Властелин колец"? – Димка сплюнул красным на пол. – Ну, а если ты о горках друг Сизиф, то я как-то и не старался, просто взял, да покатился камешком вниз… – он виновато улыбнулся. – Всё ждал, что трамплин на пути попадётся, и взлечу над кручей… и полечу!.. Но вместо этого шмякнулся… потом снова, потом ещё больнее, и знаешь, полёт становится, даже во сне, какой-то безкайфовый: руками машешь, словно вентилятор, а тело тянет вниз, с крыши на крышу уже перелетаю с трудом, иногда не долетаю до края и качусь по стене… в бездну. Зато совсем не боюсь, что разобьюсь! Раньше страх ошибки присутствовал, теперь нет. Сомнение вот только поселилось, пока ещё в глубинке ливера, но может вылезти. Жду теперь, куда полезет, если из… то обрадуюсь, а если рассосётся внутри… не знаю!

– Что за сомнение!

– Ну, блин, стремился стать Татхагатой, "просто прохожим" идти по миру, даже мешать не хотел земным пешеходам, надеясь быть в дальнейшем "просто пролетающим", чтобы в выси не наступать им на ноги, и моя обувь, чтобы не пачкалась. Понимаешь, не Буддой, я не амбициозен с некоторых пор, зачем мне проблемы связанные со Славой, я хотел так мало – летать!

– Так мало? – удивился Демиург. – И всё? Да… ты слишком скромен!

Уловив иронию, Димка усмехнулся и покачал головой…

– Прости, ты прав! Что-то я совсем мозги растерял! Возможно, абстрагироваться нужно было от другого, от чего угодно, но не от разума! Да и не в этой стране!

– В любой стране, планете, галактике, измерении, твой путь утопичен! – Дема грустно кивнул. – Ты везде избирателен в свою пользу, и пытаешься извратить смысл любой конфессии.

– Я попросту несколько синкретичен в конфессиях, вот и всё, и считаю это довольно разумным, оттого избирая – вновь смешиваю близкое и нужное мне! А твой бог и учитель не избирал? не отделял зёрна разумного от плевел невежества? – Дима сузился глазами.

– Но он не собирался становиться Богом сам, и скромно подставил меня, простого каменщика, создавать новый мир, управлять им! – тихий смех разнёсся по камере, мягким ветерком. – Только что, вдруг, пришло в голову тождество моего создателя с вашим божком – Лениным, он ведь тоже создал новый мир и отдал руководство кухаркам, причём не гипотетически, а натурально!

– Ну ты сравнил! – Димка несогласно скривил губы.

– А что? Нет, ну я согласен, конечно, Платон – философ, его миру две с половиной тысячи лет, а не каких-то… девяносто! Но он не мог стать кровожадным властолюбцем уже потому, что мечтал о другой власти – над смыслом, пусть это звучит пафосно, пусть утопично, но мечтал и, рассуждая, сознавал: что есть власть над людьми? и как опасен этот путь для души! Потому и считал, что управлять государством способны, достойны, лишь мудрецы! Но Ульянов… – борода Демиурга поднялась подбородком и встала дыбом на сгибе упрямства…

Тело Димки, его лицо, болели… ныли… тупо, назойливо… но вызванное этим раздражение не помешало удивиться высшему умению упрощаться, чтобы быть понятным. Он принял разумом и сердцем, рассуждающую, вставшую дыбом, напротив, бороду, единственно смутившись, опять же, эмоциональным проявлениям, казалось бы, безэмоциональной сверхсубстанции.

– Транцендентные, трансатлантические, трансальпийские, транслитерационные атланты! – его раздражение всё же прорвалось. – Вы просто длинные и здоровенные, не высокие и не борцы, вы проиграли… виктимные дылды, внеся в мир высокоразвитых, но смертных, вирус сострадания, совести… – с досадой крикнул он и запнулся… вдруг подумав: стоит ли перечислять вирусы? и о чём, бишь, его крик? и отказался, уже потому, что понял: устал бы! и вообще… болен! Он посмотрел на энергично кивающего всесторонними волосами, что-то доказывающего собеседника и подумал: – Зря!.. Зря не выслушал посланца до конца, побежав за своими, бьющимися в лихорадке, мыслями! Какого ни есть, а посланца, и пропустил, наверное, много интересного! Но бесполезного!" – стрельнула в голову спасительная провокация, и захотелось ей поверить. Верить – хотелось, верить – спасало, думать – мешало! Дима устал думать, раньше улыбаться, усталость, как таковая, липла к всеобщему осязанию бытия, и с этим нужно было бороться! Бороться… опять борьба, беспокойная суета…