Текст книги "Гремучая смесь (СИ)"
Автор книги: Агата Озолс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
– Знаю, – Аддана обошла стол и села. – Ты хотел показать, кто из нас двоих сильнее.
– Прости, – злость прошла, и стало стыдно.
Аддана Лезеди внимательно посмотрела на Африканца.
– Я не сержусь, сама нарывалась.
– Ты хотела посмотреть, как далеко я зайду.
– Хотела.
– Больше так не делай, – попросил Пашка.
– Я знаю, нельзя дергать льва за усы, – согласилась Аддана.
– Ты ответишь на мой вопрос?
– Что я могу с ним сделать? Это мой сын.
– Ты бросила его, – возразил Пашка. – Отправила в другую страну, в лагерь для отбросов.
– Да что ты знаешь? – рассердилась женщина. – Что ты можешь знать обо мне и моем ребенке?!
– Я видел достаточно.
– Это не твое дело! Я не буду оправдываться перед тобой.
– Просто ответь на вопрос. Разве это сложно?
– Ты будешь охранять его еще два месяца, потом он уедет.
– Нашла еще один лагерь для альбиносов? Подальше?
– Он уедет в Англию, – рассердилась Аддана. – Будет жить частном пансионе.
– Ты шутишь? – удивился Африканец. – Или врешь?
– Да кто ты такой, чтобы я врала тебе? Не зарывайся, ты всего лишь наемник.
– Почему в Англию?
– Там он будет в безопасности.
Пашка смотрел на Аддану, пытаясь понять: врет она или говорит правду.
Игнорируя его пристальный взгляд, Аддана Лезеди достала из ящика стола толстую пачку купюр, перетянутую резинкой и положила перед Африканцем.
– Это половина твоего гонорара. Остальное получишь, когда самолет с моим сыном приземлится в Лондоне.
Пашка взял деньги и кивнул, соглашаясь.
– А теперь иди, – Аддана встала из-за стола. – Я хочу увидеть сына.
Африканец встал следом за ней.
– Приезжай завтра утром, – сказала женщина.
– До завтра, – попрощался Африканец и пошел к дверям.
– Если еще раз попробуешь дотронуться до меня без моего согласия, – раздалось ему в спину, – пожалеешь. Горло перегрызу.
Пашка не стал ничего отвечать, молча вышел из кабинета и аккуратно закрыл за собой дверь.
15.
Ванька сломал руку, и виновата в этом была я.
После полдника мы проводили время у бассейна. Компанию нам составлял Александр. Охрана держалась от нас на расстоянии, а Саша как-то быстро подружился с Ванечкой. Я не лезла в их мужскую дружбу, наблюдая со стороны. Саша мне нравился. Спокойный, вежливый и немногословный. На меня он почти не обращал внимания, а вот с Иваном готов был проводить все свободное время.
Я намазала Ваньку солнцезащитным кремом, поправила на нем кепку и не удержалась, поцеловала в шоколадную щечку.
– Катюша, пусти! – он вывернулся и побежал к воде.
– Вань, аккуратнее. Пол скользкий, упадешь.
Но мальчик только рассмеялся. Его занесло на мокром кафеле, Саша еле успел его поймать.
– Иван!
– Ну, Катя!
Они продолжили играть в воде, я сидела рядом, наблюдая за своим подопечным.
Ванька смеялся, прыгая в воду. Саша ловил его, подбрасывал над головой и сажал на бортик бассейна. Как будто почувствовав чей-то взгляд, повернула голову. В саду стоял Родимцев и с улыбкой смотрел на сына. Именно в этот момент Ванька его и увидел.
– Папа! – радостно вскрикнул мальчик и бросился к отцу.
Павел раскинул руки ему навстречу, а меня кольнуло нехорошее предчувствие.
– Ваня, – позвала, – осторожнее!
Но озорной мальчишка не обратил внимания на мое предостережение. Он несся к Павлу, сломя голову. А через секунду детская ножка подвернулась на скользкой плитке, он неловко взмахнул руками и упал на спину, ударившись головой. Раздался детский крик.
– Ваня! – я кинулась к нему, но Родимцев меня опередил.
– Не трогай!
Упала перед ребенком на колени, протянула к нему руки.
– Не трогай, – повторил Павел.
Перевела взгляд на Родимцева. Он не хочет, что бы я трогала его сына? Не доверяет?
– Катя, – к нам подошел Александр, – нужно убедиться, что с Ваней все нормально.
Он присел рядом с нами.
– Катяяяяя, – плакал Ванька.
– Мой хороший, – я сжала руки, – потерпи. Сейчас все будет хорошо.
Павел аккуратно ощупывал сына.
– Нужно ехать в клинику, – сказал наконец, – делать рентген.
– У меня болит рука, – продолжал плакать мальчик.
Саша взял его за руку.
– Кажется, у него перелом, – сказал он. – Нужно к врачу.
– Катя, – отдал распоряжение Павел, – собирайся.
Я опрометью кинулась в дом, бегом поднялась к себе в комнату и натянула шорты и майку прямо на мокрый купальник. Черт с ним, по дороге высохнет.
Когда выбежала из дома, Павел уже сидел на заднем сидении своего джипа с сыном на руках.
– Садись вперед, – обратился он ко мне. – Саша, давай за руль.
До частной клиники мы домчались в рекордно короткое время. Саша пошел за врачом, мы с Родимцевым и Ванькой остались ждать в приемном покое. Мне было стыдно, я чувствовала себя виноватой в том, что произошло с Иваном. Ведь знала же про скользкий пол, уже несколько раз обращала внимание на это. Почему же не сказала, чтобы хоть дорожку какую-нибудь постелили? А теперь у мальчика перелом руки, а может быть что-нибудь и похуже. Вдруг сотрясение или что-то с позвоночником?
– Это моя вина, – стараясь не смотреть на Павла, сказала ему.
– В смысле?
– Я знала, что там скользко. Рано или поздно, но Ванька мог упасть. Я знала и ничего не сделала.
В этот момент к нам подошел врач, и Родимцев понес сына на рентген.
А вернувшись, задал мне вопрос:
– Ты что, правда, считаешь себя виноватой?
– Но я ведь за него отвечаю, – понуро опустила голову.
– Катя, а тебе обязательно нужно чувствовать себя виноватой?
– Но ведь это правда.
– А давай чуть позже будем плакать, – в голосе Павла послышалось раздражение. – Сначала Ванька, потом все остальное.
Чувство вины только усилилось. Какая же я дура! Родимцев переживает за ребенка, а я лезу к нему с глупостями. Нашла время каяться!
У Вани оказался перелом, а еще шишка на затылке и устрашающих размеров синяк на спине. Врач, осматривающий мальчика, рекомендовал оставить его на несколько дней в клинике, чтобы понаблюдать за динамикой. Я порывалась остаться с Ванькой, но Родимцев в приказном порядке велел ехать домой. С сыном он оставил Александра.
Мы возвращались в дом, я продолжала казниться чувством вины. И ведь понимала, что моя вина весьма условна, но ничего не могла с собой сделать. Так жалко было малыша. Как вспомню его слезы и «Катюша, мне больно», так сердце замирает.
Родимцев время от времени посматривал на меня, словно проверяя, все ли со мной в порядке. Видимо, решил, что нет.
– Пойдем, – сказал, когда мы вернулись. – С тобой нужно что-то делать.
– Ничего не нужно, – попыталась протестовать, но Павел не жалал меня слушать.
– Катерина, пойдем, – повторил со значением. – Тебе нужно выпить.
– В такую жару? Я не буду.
– Вместо лекарства.
Он подхватил меня под локоть и повел в гостиную, усадил на диван и буквально силком всучил стакан.
– Пей, – продолжал командовать. – Залпом.
Я опрокинула в себя темную жидкость и закашлялась, горло обожгло огнем.
– Что это? – прохрипела, прижимая руку к горлу.
– Виски, – Павел пожал плечами и сел в кресло напротив.
– Я не пью виски, – кажется, у меня из глаз потекли слезы. – Я вообще не пью крепкие напитки!
– Надо когда-нибудь начинать, – спокойно ответил Павел, делая глоток из своего стакана.
– Я обожгла пищевод!
– Да ладно, – «успокоил» меня Павел. – Зато успокоилась.
– Это что, такой метод лечения?
– Хороший же виски, – Родимцев отобрал у меня стакан и опять наполнил его. – Давай-ка повторим.
– Опять?
– Давай-давай.
Я сделала глубокий вдох и опрокинула в себя новую порцию спиртного.
На этот раз темная, остро пахнущая жидкость проскользнула, как по маслу. Павел, внимательно наблюдавший за мной, прокомментировал:
– Уже лучше. Да?
Прислушалась к себе. Горло уже не першило, а по телу разливалось тепло. И руки не тряслись, а чувство вины отступило.
– Да, – пришлось признать. – Спасибо.
– Кать, глупо винить себя в том, что произошло, – Павел пересел ко мне на диван. – Дети бегают, падают. Иногда что-то себе ломают.
– Я знала про плитку, нужно было что-то с ней сделать.
– И что же? – хмыкнул Павел. – Ты действительно считаешь, что могла что-то сделать с ней? Отодрать и положить новую?
– Нет. Но я могла положить хотя бы коврик.
– Катяяя, – насмешливо протянул Родимцев – старший, – ну поплачь еще, что можно было завернуть пацана в вату. Тогда бы точно не ушибся.
– Он маленький!
– Он мужчина, – возразил Павел.
– Но еще такой маленький, – я почувствовала, что в глазах опять защипало от слез.
Павел присмотрелся ко мне и неожиданно предложил:
– А давай еще по стаканчику. Только не плачь.
И я зачем-то согласилась. По стаканчику. И еще по одному. Все дальнейшее происходило словно не со мной. Кажется, я рассказывала Родимцеву о своей несчастной жизни. Кажется, он очень мне сочувствовал. Потом я плакала, а он очень трогательно успокаивал меня. Павел был таким добрый и милым, что мне захотелось сказать ему что-то хорошее.
– Ты очень хороший, – с трудом выговаривая слова, сказала ему. – Самый лучший.
– Ты так считаешь? – удивился Павел.
– Считаешь, что я вру? – обиделась я.
– Да ты напилась, – засмеялся Родимцев.
– И что? Ты все равно самый лучший.
– Ну, спасибо.
– И сын у тебя замечательный, – продолжала я. – О таком сыне можно только мечтать!
– Ты любишь его?
– Конечно. Разве Ваньку можно не любить?
– А меня можно?
Я посмотрела на Родимцева, сидящего рядом со мной. Будь я трезвой, мне бы даже и в голову не пришло продолжать подобный разговор. Но я была пьяна, а пьяному, как известно, море по колено.
– Да любая женщина была бы рада иметь такого мужчину, – заверила я своего работодателя.
– И ты?
Сейчас Павел казался таким замечательным, красивым, мужественным. Самым-самым лучшим.
– И я!
– Может, и поцелуешь меня? – спросил Родимцев.
Я еще раз посмотрела на Родимцева. Поцеловать? Такого красавчика? Да с удовольствием. Пьяно усмехнувшись, пересела к нему поближе.
– Наклонись, – попросила его.
Родимцев послушно наклонил ко мне голову. Я обхватила обеими руками его лицо, потянулась и тихонько прижалась губами к его губам.
Проснулась я от того, что мне было жарко. И очень хотелось пить. Еще не успев открыть глаза, подумала: «Может я в пустыне, под палящим солнцем изнываю от жажды?» Но рядом зашевелилось что-то живое. Осторожно протянула руку и потрогала это. Оно было большим, горячим и частично лежало на мне. Глаза открывать мне почему-то перехотелось. Стала медленно водить рукой по этому живому, пытаясь определить: кто это и что оно на мне делает. Немного увлеклась ощупыванием, зато выяснила: на мне лежал мужчина. И этот мужчина был голым. Во всяком случае, те части тела, до которых мне удалось дотронуться, были обнажены. «А что мы с ним тут делаем?» – промелькнуло в голове, и я вытянула руку, что бы определить: а были ли на мужчине штаны. Или трусы, хотя бы. Мужчина чуть изогнулся, и моя ладонь легла на крепкие ягодицы. Совершенно голые ягодицы. Я резко отдернула руку.
– М-м-м-м, – хрипло протянули мне в ухо, – если ты не остановишься, мы …..
Слушать, что же случиться, если я не остановлюсь, сил не было. Я замахала руками и ногами, пытаясь выбраться из-под голого мужика.
– Осторожнее, – недовольно проворчал тот голосом моего начальника. – Осторожнее!
И тяжелое тело скатилось с меня, а я резко подскочила. Мы были в гостиной на диване. Вернее, я была на диване, а Родимцев уже на полу. И оба не могли похвастаться хоть какой-то одеждой. Ну, хоть маленькой тряпочкой. Холодея от догадки, я опустила руку себе на промежность. Не то, что тряпочки, на мне даже нитки не было. Это что же получается? Что мы с Родимцевым переспали? Я вопросительно посмотрела на Павла.
Кажется, вопрос о нашей предполагаемой близости был написан у меня на лице, потому что Павел потянулся и сказал:
– Даже комментировать не хочу. И не спрашивай!
Пока я придумывала, что ему сказать, Павел встал, являя миру себя, любимого, в чем мать родила, подхватил с пола джинсы и, насвистывая легкий мотивчик, направился к дверям. Даже так? Ни слова не сказав?!
– А-а-а, – открыла я рот, чтобы высказаться.
Но слова почему-то не находились.
Павел остановился и повернул голову в мою сторону. Посмотрел насмешливо.
– Что у нас было? – сдавленным шепотом поинтересовалась у него.
– А ты как думаешь? – весело спросил Павел.
Я окинула взглядом гостиную, два стакана и пустую бутылку из-под виски, разбросанные вещи. Что тут думать?! Прислушалась к себе. Тело болело. Но вот понять отчего: от хорошего секса или женской неудовлетворенности, я не смогла.
– А-а-а, – попыталась сказать хоть что-то.
Не получилось. Мои неудачные попытки изъясняться членораздельно почему-то очень веселили Родимцева.
– Так что? – спросил он, не сводя с меня глаз. – Мысли есть?
Мысли были, и они мне категорически не нравились.
– Ты проснулась голая с голым мужиком под боком, – продолжил Павел, – и спрашиваешь, что у вас было? Правда, ничего не помнишь?
Я напряглась, пытаясь хоть что-то вспомнить из вчерашнего вечера. Напрасно. Последнее мое воспоминание, как я тянусь к Павлу и касаюсь его губ. Дальше провал. Попробовала еще раз прокрутить в голове эту картинку. Вот я обхватываю его лицо, наклоняю к себе, целую. У него неожиданно мягкие губы. И пахнет Родимцев очень приятно. Я чуть приоткрываю рот и обвожу языком контур его рта. Мне нравится то, что я делаю.
– И как это было? – срывается с моих губ совершенно ненужный вопрос.
Павел словно подглядывает за картинками в моей больной голове. Из голубых глаз пропадают смешинки, взгляд становиться пристальным и горячим. От смущения подтягиваю ноги к животу и опускаю глаза. Ужасно неловкая ситуация.
– Это было прекрасно, – на полном серьезе отвечает Родимцев и выходит из комнаты.
Кажется, сегодня ночью я нарушила все свои правила. Правда, я ничегошеньки не помню, но у меня создается полное ощущение, что у меня был секс с моим работодателем. Докатилась.
16.
Господи, я, кажется, переспала с начальником! Какаяжеядуууураааааа!!
Эти и пару других, не менее ценных мыслей, пронеслось в моей похмельной голове, когда Родимцев покинул, так сказать, поле боя. Мысли порхали, как бабочки в саду, пару мгновений, а потом я их, этих бабочек, решительно прихлопнула. Хватит! Прежде всего, я так и не поняла: а был ли мальчик? В смысле, секс. Тело ломило, но мало ли от чего. Может, с перепоя. Я еще раз ощупала себя на предмет выявления посторонних жидкостей или их засохших, пардон, остатков на себе. Ни-че-го. Никаких следов, включая засосы, царапины или другие характерные отметки. А Родимцев мужик не маленький, и силушкой богатырской его мать-природа не обидела. Если бы что-то было, то уж следы на мне должны были бы остаться. «А может, он неимоверно нежный?» – ехидно спросил кто-то внутри меня. Встала и тщательнейшим образом обследовала диван и прилегающие к нему окрестности, высматривая использованный презерватив. Мы же за безопасный секс, правда? Презерватива, а, равно как и пакетика от него, не было. И тут возникала масса вариантов. Возможно, Родимцев принадлежал к числу противников «изделия № 2». Или попросту унес это изделие с собой, заодно прихватив и пакетик. Но Павел ретировался из гостиной в чем мать родила, джинсы он закинул на плечо. Руки, кажется, были пустыми. Да и зачем ему использованная резинка? Не хотел разбрасываться ценным генетическим материалом? Или все гораздо проще: не было презерватива. Но тогда на мне (или на диване) должны были быть следы нашей страсти.
Пить хотелось неимоверно. Глянула на часы: половина пятого утра. Здраво рассудив, что охрана еще спит, Иван в больнице, а значит мы с Родимцевым одни в доме, и никто меня не увидит в таком непотребном виде, я подняла с пола мужскую футболку и нацепила ее на себя. А что? Он сбежал и оставил мне трофей. Имею право.
Жажда гнала на кухню. Там, в углу, стоял предмет моего вожделения – куллер с холодной водой. На нетвердых ногах, мысленно давая себе слово никогда больше не пить спиртное (и не спать черти с кем!), прошла на кухню, достала из шкафа бульонную чашку и наполнила ее водой до краев. Выпила до последней капли. И повторила. Налила еще, но, кажется, в меня пока не лезло. Решила растянуть удовольствие, а заодно и подумать о том, как докатилась до такой жизни и села за стол.
Нет, я не буду стенать и плакать. Было или не было, еще неизвестно. Может, Павел так по-идиотски пошутил или тоже ничего не помнит. А даже если и было. Ну что ж теперь? Сама уйти я не могу, пусть увольняет. Вернусь домой, не смертельно. Неприятно, конечно, так попасть. Я ведь всегда была противницей служебных романов. И Родимцев с самого начала четко обозначил границы. Но ведь я же его не насиловала! Даже, если и было что-то между нами, то по обоюдному согласию. В конце концов, я его даже и не соблазняла. Или соблазняла? Не помню!
Мысли крутились, вертелись и явно собирались взорвать мне мозг. Лишь допив третью чашку, решила, что пора положить конец метаниям. В конце концов, девственницей я не была, переживу. И, если я ничего не помню, то буду исходить из того, что секса у нас с Родимцевым не было. А что голые спали, так мало ли что. Пьяные уснули, стало жарко, вот и разделись. Не было ничего. И точка.
Настроение сразу улучшилось, и голова почти перестала болеть. Даже захотелось встать и пойти в душ. Все испортил Родимцев, заявившись на кухню. Ну, никакого такта у этого медведя нет. Хорошо, хоть не голых приперся. Сообразил надеть джинсы и рубашку. Жаль, что его сообразительности не хватило на то, чтобы эту рубашку еще и застегнуть. Вот он и щеголял по кухне босиком, с мокрыми волосами и в расстегнутой рубашке, демонстрируя всем желающий кубики и прочие мышцы.
Я не желала быть желающей. В смысле, не хотела смотреть на Родимцева. Глаза бы мои его не видели! И на что там смотреть? Ничего привлекательного у него нет. Ну подумаешь, крепкие мышцы и гладкая кожа. Не у него одного, между прочим. Есть мужчины и покрасивее. Я отвернулась в сторону.
– Кофе будешь? – как ни в чем не бывало спросил Павел.
– Буду, – я тоже решила сделать вид, что ничего не произошло.
– Хорошо.
Родимцев засыпал зерна в кофе-машину.
– Подай чашки, – попросил, не оборачиваясь.
– Чашки в шкафчике возле тебя.
Родимцев протянул руку, полы рубашки разошлись, демонстрируя эффектный мужской торс. Он что, специально этот делает? Выставляет себя на показ. Но у Родимцева такое красивое тело, что я невольно залюбовалась. Так, из эстетического интереса. Павел перехватил мой взгляд, хмыкнул.
– Нам нужно поговорить, – сказала ему, опуская глаза.
– Хорошо.
– Мы можем сделать это сейчас?
– Поговорить?
Нет, он точно издевается.
– Я разве что-то другое предложила?
– Нет, – он мотнул головой и добавил: – а жаль.
– Что?!
– Так о чем ты хотела поговорить? – перебил меня Павел.
Я помолчала, пытаясь сформулировать. Крутила слова и так, и эдак. Как ни скажи, все равно глупость получается.
– Я тебя слушаю, – напомнил о себе Павел.
– Между нами ничего не было, – выдала я наконец.
Мой начальник удивленно поднял одну бровь и весьма выразительно промолчал. Я тоже не знала, что еще сказать. Пауза затягивалась.
– Между нами ничего не было, – с нажимом повторила.
А что? Может он не расслышал, а переспросить постеснялся.
– Ну, не было и не было, – согласился Павел и стал разливать кофе по чашкам.
Я опешила. Неужели это все, что он мог мне сказать? Даже обидно стало.
– Ты можешь меня уволить, – сказала Павлу.
– Зачем? – искренне удивился он.
– Ты говорил, что не заинтересован в отношениях, – напомнила ему.
Неужели у него не только глухота, но и с памятью проблемы?
– А при чем тут отношения? – задал вопрос Родимцев.
– Ты же сам сказал, – растерялась я.
– Что я сказал?
А ведь действительно, что такого он сказал? Ничего конкретного.
– Ты сказал, что это было прекрасно! – я дословно повторила его слова.
– А что «это»? – Родимцев стоял у стола и спокойно пил кофе.
Я открыла уже рот, чтобы высказать наболевшее, но Павел продолжил:
– Что «это», Катерина? И разве «это» что-то значит?
Я захлопнула рот и с силой сжала губы. Ничего не значит?! Вот так просто? Ну, я тебе покажу, медведь толстокожий! Ты у меня еще получишь! Но в ответ беззаботно улыбнулась.
– Катя, ты очень хорошая воспитательница. Ваня тебя обожает. А остальное – неважно.
И кто мне скажет, почему вместо облегчения я ощутила обиду?
– Хорошо, что ты так на это смотришь, – сделала глоток кофе.
– Именно так я на это смотрю, – подтвердил Павел.
Вот сволочь! Я еще больше растянула губы в улыбке, больше похожей на оскал.
– Меня так радует то, что ты сказал, – заверила Родимцева.
Он посмотрела на меня, одним глотком допил кофе и громко поставил чашку в мойку.
– А уж как я рад! – бросил раздраженно.
Я тоже допила свой кофе, подошла к мойке, оттеснив Павла.
– Мы поедем сегодня к Ванечке? – решила сменить тему.
– Не в шесть утра, – сказал Павел. – Предлагаю еще немного поспать, а часов в десять поедем.
В невинной фразе мне почудился намек.
– Я выспалась, – возразила из чувства противоречия.
– А я нет.
– По ночам нужно спать, – буркнула недовольно.
– Полностью тебя поддерживаю.
Я включила воду, давая понять, что разговор окончен, и с силой стала мыть чашку, стирая невидимую грязь.
– Я пошёл спать, – наклонившись ко мне, сказал Родимцев.
В раздражении дернула плечом.
– Ты сейчас протрешь дырку в этой несчастной чашке, – засмеялся Павел.
Мне захотелось запустить в него чем-то тяжелым. Еще сильнее сжала чашку. Кажется, она сейчас треснет.
– Не надо так нервничать, – Родимцев явно заметил мои судорожно сжатые пальцы. – Я уже ухожу. Приятных сновидений!
«Господи, – взмолилась про себя, – пусть он уйдет и не искушает меня! Я готова его покусать!»
Родимцев, видимо, решил не искушать судьбу и ушел, не сказав больше ни слова.
Я оставила в покое несчастную посуду и решила последовать совету своего работодателя и пойти поспать. Все-таки еще очень рано. Поднялась в свою спальню, легла на кровать и попробовала заснуть. Напрасно, сон не шел. Покрутилась, повертелась. Сна ни в одном глазу. Решила, что лучше займусь чем-нибудь полезным. Сходила в душ, переоделась и опять спустилась на кухню. Если мне не спится, буду печь блины. Порадую Ванечку.
Процесс готовки увлек меня, я потеряла счет времени. Когда на кухне вновь появился Родимцев, у меня были готовы блины, пару салатов и вкусная каша с ягодами и орехами.
– Не нужна нам повариха, – оглядев стол, констатировал Павел. – Может, кафе открыть?
– Если это комплимент, то я его принимаю, – убрала с лица выбившиеся из хвоста волосы.
– Конечно комплимент. Ты прекрасно готовишь. И помногу.
– Можно позвать охрану, – предложила ему.
– Обойдутся. Им вредно много есть.
– А тебе не вредно?
– Ты посмотри на меня. Мне надо много есть, что бы поддерживать форму.
Я поставила на стол посуду и положила приборы.
– Тогда садись и поддерживай, а я пойду.
– Ты не составишь мне компанию?
– Я не голодна.
– Шутишь?
– Наелась, пока готовила. Ешь, и поедем к Ваньке.
– Ну, как хочешь, мне же лучше: больше достанется.
И Родимцев с большим аппетитом принялся за еду. Как будто неделю не ел.
Надо отдать ему должное, с едой Павел справился быстро, и мы поехали в госпиталь к Ванечке. Там нас порадовали: ночь прошла спокойно, Ваня хорошо поспал и уже покушал.
– Когда мы сможем его забрать? – спросил Павел у врача.
– Через день, если все будет хорошо.
– Ты побудешь здесь? – обратился Родимцев ко мне. – У меня дела.
– Конечно, я останусь.
Павел уехал, а я занялась Иваном. Весь день мы читали и играли с мальчиком. Когда вечером Ванька уснул, приехал его отец и отвез меня домой. Мы почти не разговаривали, а едва войдя в дом, сразу разошлись по своим комнатам. Ночь прошла спокойно, я крепко спала в своей постели, а проснувшись, никого постороннего рядом не обнаружила, слава богу. Днем мы забрали Ивана из больницы, а еще через день у меня было уже два подопечных.
Родимцев просто привел еще одного мальчика. Вошел к нам в комнату для занятий и сказал:
– Это Иму, он поживет с нами.
Мы с Ванькой переглянулись и посмотрели на Иму. Я никогда не видела альбиносов, а перед нами был, без сомнения, именно он. Белый мальчик, с белыми кудряшками и волдырями по всему телу. Он что, болен? Вопросительно посмотрела на Павла.
– Это ожоги, – ответил Павел на мой молчаливый вопрос. – Они не заразны.
Так в доме появился еще один мальчик. Я не знала, кто он и откуда. Не знала, как надолго задержится он в нашем доме. Я ничего о нем не знала. И как мне относиться к этому мальчику тоже не знала. Он был странный, и я не про цвет кожи. Дикий. Молчаливый. Сначала я думала, что немой, но потом поняла, что говорить он может. Просто не хочет. Одежда на нем была дорогой, но мальчик явно к ней не привык. Он не умел пользоваться приборами, предпочитая есть руками. Панически боялся воды. Он втягивал голову в плечи, стоило мне сделать шаг к нему. Наблюдал за мной исподлобья, отслеживая любое движение. Я не знала, с какого бока к нему подступиться. К тому же, как выяснилось, мальчик говорил на суахили, а я так и не смогла выучить этот язык. Не нашла ни одного учебника. Ванька тоже суахили не знал, но как-то сразу нашел с Иму общий язык. Как они объяснялись, одному богу ведомо, про спустя неделю Иван уже что-то лопотал по суахили, а Иму пытался выговаривать русские слова. Чем с ним заниматься, я не знала. Обратилась к Родимцеву, но он только рукой махнул.
– Делай, как считаешь нужным.
– Но я не знаю, – растеряно призналась я.
– Вот и я не знаю.
– Хорошо. Но хоть скажи, как долго он здесь пробудет?
– Сказал же, не знаю, – раздраженно ответил Павел.
– Но ты не против, чтобы мальчики вместе играли? – поинтересовалась на всякий случай.
– А зачем я тогда его привез?
– Я откуда знаю? – спросила у него и развернулась, чтобы уйти.
– Если он тебе тягость, я увеличу тебе зарплату.
– Не надо, – отмахнулась я. – Просто я не знаю, как мне с ним себя вести.
– Ванька тебе сразу понравился? – спросил Родимцев.
– Да. Он замечательный ребенок.
– Легко было полюбить замечательного ребенка, – заметил Павел.
– Ты хочешь, что бы я полюбила Иму? – удивилась я.
– Разве можно заставить кого-то любить? Нет, просто пусть поживет у нас.
– Это его ты привез из лагеря для альбиносов?
– Да.
– А его родители? Они не хотят, чтобы он жил с ними?
– У него только мать, и она попросила, чтобы Иму пожил у нас.
– Хорошо.
– Постарайся не обижать его.
– За кого ты меня принимаешь?
– Прости, не хотел тебя обидеть.
– Я пойду, пока ты не сказал еще чего-нибудь лишнего.
– Спасибо тебе.
Иму продолжал жить с нами. В Ванькой комнате появилась еще одна кровать. Я потихоньку училась объясняться с мальчиком. Иногда словами, иногда жестами. Потихоньку он привыкал к нам, а мы к нему. Все чаще подходил ко мне и садился рядом, когда я занималась с Ванечкой. Учился держать карандаш, пользоваться ножом и вилкой. Когда мы с Ваней играли в бассейне, Иму сидел рядом на бортике, опустив ножки в воду. Не знаю, с какой целью Павел привез его к нам, но мальчик понемногу привыкал к нормальной жизни. Хотя любить его у меня по-прежнему не получалось.
