Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Якоб, скажи быстро, кто его ранил?

– Фашисты. Я чувствовать их запах. Они были там, в темноте. Хотят забрать меня. Забрать всё.

Я попробовала еще раз:

– Сара? – Нет ответа. – Может, Вера? – шепчу я на ухо Газете. – Что она хочет?

– Доктор Курт, – содрогнулся он. – Всё хочет… Надо беречь, хочет забрать…

– Забрать что?

– Это, – он вытащил из кармана брюк сложенный лист бумаги.

– Что это? – Бумага была исчеркана странными фигурами.

– Доктор Курт отдаст моих девочек фашистам… – заплакал Газета и вырвал у меня из рук листок.

13

Две таблетки акамола и постель – вот всё, к чему я стремилась. Полчаса отдыха, пока лекарство снимет боль от моей встречи с асфальтом, а потом – пообещала я себе – в путь! Выручу Макса, утешу Газету, освобожу Душку от должности сиделки, убью дракона и наведу в мире порядок.

Голова тяжело лежала на подушке и болела. Почему я не рассказала папе о том разговоре с Сарой Курт? Зачем стерла его из памяти телефона? Может быть, из-за неприятного едкого вопроса, заданного в конце?

Имя «Сара Курт» вытащило из памяти то, что я хотела забыть. Когда Шамир спросил о ней, я вспомнила наш с ней разговор во всех деталях. Был вечер. Я сидела на кровати, утомленная долгим днем в Культурном Центре, насыщенным Сюзаниной энергичностью. Зазвонил телефон, и я безучастно ответила. Женский голос на мелодичном английском языке значительно провозгласил: «Алло! Я говорю из Массачусетса, Америка. Могу я поговорить с господином Райхенштейном?»

«Он здесь больше не живет, хотите ему что-нибудь передать?»

Женщина на другой стороне земного шара не ответила. Затем:

«Нельзя ли поговорить с госпожой Рут Райхенштейн?»

«Это не ее дом».

«Я знаю, что это не ее дом. Но она не отвечает на звонки. Я подумала, может, она у вас… Говорит Сара Курт из юридической конторы „Курт энд Ко“. Как дела?»

Ох уж эта американская фамильярность!

«Спасибо, что вам нужно?»

«Мне нужен ваш дедушка, как мне с ним поговорить?»

«О чем?»

«Бизнес. Мой клиент, человек очень серьезный, хочет побеседовать с господином Райхенштейном. Он хочет предложить ему выгодную сделку».

«Оставьте свой телефон. Я ему передам», – сухо сказала я.

«Послушайте, дорогая, как вы сказали, вас зовут?»

«Габриэла».

«Габриэла… – она покатала мое имя на языке, как горячую картофелину. – Дайте мне, пожалуйста, номер телефона вашего дедушки. О’кей? Это важная сделка, которую он не должен упустить».

«Нет».

«Чего вы боитесь? Это всего лишь номер телефона, а не банковский счет».

«Я дам вам номер телефона моего отца. Поговорите с ним».

«Ну, хоть так… – она повторила номер сладким голосом. – Спасибо, дорогая. Не хотите ли узнать, как дела у вашей мамы?»

Этот вопрос, заданный в конце очень странного трансатлантического разговора, застал меня врасплох.

Я положила трубку.

Короткого отдыха на полчаса не получилось. Это был глубокий тяжелый сон. Когда я проснулась, было уже темно. Тело было сковано и болело. Я с трудом выползла из кровати.

– Якоб! – громко позвала я. Ни слуху, ни духу. На ковре в папином кабинете, положив большую голову на лапы, лежал Мориц. Тяжелое дыхание сотрясало его тушу. Бой сидела в другом конце комнаты, глядя на него с враждебностью старшего брата, родители которого принесли в дом новорожденного младенца. Газета исчез. То ли вернулся к себе домой, то ли ищет путь к дедушке в больницу… А может, вышел на свою обычную вечернюю прогулку искать газеты?

Габи!

Что?

Не волноваться, Газета вернется, сейчас главное – узнать, как себя чувствует дедушка. Позвони в больницу.

– Я внучка Макса Райхенштейна. Как самочувствие дедушки? – спросила я дежурного, ответившего на звонок.

– Он в прекрасном состоянии. Совсем меня задавил.

– Докучает?

– Нет. Задавил меня в покер, – вздохнул санитар. – Ваш дедушка непобедим.

– Это мне известно! – в свою очередь вздохнула я. – Но будьте внимательны! Он наверняка жульничает. Можно с ним поговорить?

– Пойду его позову.

Но оказалось, что дедушки нет в палате.

– Наверно, вышел прогуляться… – сказал дежурный. – Слава Богу, завтра утром его выпишут!

– Замечательно. Передайте, что я к нему еду, хорошо?

Прежде всего, заеду ненадолго в дедушкин двор, – решила я, пока «форд» прогревался. Дедушка, конечно, спросит, была ли я в доме, и всё ли там в порядке. Глубокие раны Морица были плохим знаком. Не видя дома, я даже не смогу соврать дедушке, что ему не о чем беспокоиться.

Когда я рассказываю, что мой дедушка изготавливает алмазные порошки, это действует на людей завораживающе. «Алмазный порошок» звучит как нечто сверкающее, сказочное. Как будто я говорю, что мой дедушка создает фей или, по крайней мере, волшебные палочки. На самом деле, эти порошки – просто сероватая пудра, сырье, которое является побочным продуктом при огранке алмазов, и используется в промышленности. Дедушка нашел формулу, позволяющую получать его без истирания алмаза. Он надеялся, что настанет день, когда мой папа тоже займется его делом, но папа предпочел порошкам музыку. Он преподавал музыку в педучилище, увлеченно дирижировал хором Рамат-а-Шарона и детским хором Ор-Акивы и на добровольных началах обучал пению кантат и мотетов. Доходы его всегда были очень невелики и, если бы не дедушкины алмазные порошки, мы не могли бы позволить себе жить так, как привыкли.

На каникулах я работала у дедушки. В мои обязанности входило взвешивать порошки и делать точные пометки на каждом из них. «Ты, ты получишь после меня эту империю», – говорил дедушка с горящими глазами, заставляя тетю Рут покрываться нервной сыпью. «Этот старик сидит на несметных богатствах, – пылала она злобой. – Мы и представить себе не можем, какие сокровища он от нас скрывает…»

В последние годы число заказов, получаемых дедушкой, неуклонно сокращалось. В интернете появились различные формулы порошков, расторопные дельцы предлагали на продажу современные дешевые порошки, но он продолжал утверждать, что владеет самой лучшей формулой. «Наши порошки – это крем де ля крем», – повторял он, и взгляд его был упрям, как всегда.

Я поставила машину возле старого пикапа под сенью мощных смоковниц, посаженных дедом у входа во двор много-много лет назад. Желтые полосы полиэтилена, опоясывающие времянку Газеты, трепетали на холодном ветру. Я неосознанно ждала лая Морица. Тишина, царившая в забытом дворе, пугала сильнее, чем жуткий лай этого чудища. Я пробралась между пустыми ящиками и обломками старой мебели, осторожно поднялась по ведущей в дом лестнице, и остолбенела.

Распахнутая настежь дверь висела на одной петле. Замок был вырван. Я испуганно остановилась. Было так тихо, что я явно услышала скрип старого деревянного пола. Кто-то ходил по дому. В панике я побежала по лестнице обратно в темноту двора. Задела ногой старый деревянный ящик, валявшийся на ступеньках, и он с громким стуком свалился на землю. Звук показался мне оглушительным.

Кто там ходит в дедушкином доме, и какого черта ему надо? Может, он ищет волшебные формулы, которые кормили нашу семью более пятидесяти лет? Если это так, то взломщика ждет разочарование. Дедушка хранил свои формулы у самого сердца. Никогда не оставлял ни тетради, ни блокнота, и уж конечно, ему бы и в голову не пришло доверить свои записи компьютеру. Всю жизнь он боялся, что кто-то украдет его чудесные формулы.

Притаившись за сломанным креслом, я смотрела на дом. У окна в дедушкиной спальне кто-то стоял. К нему подошел второй человек, ростом пониже, и направил во двор большой фонарь. Они слышали стук упавшего ящика! Интересно, они меня видят? А мою машину, стоящую за забором?..

Бежать, быстро, – решила я. И без всякого книжного геройства! Никаких запланированных попаданий в ловушку или встреч лицом к лицу с серийным убийцей, который вешает свои жертвы и вырывает им ногти. Пригнувшись, я выбежала со двора и влезла в машину, но не решилась ее завести. А вдруг преступники услышат звук мотора и расстреляют старый и нерасторопный «форд» из дальнобойных автоматов? Пока эта рухлядь сдвинется с места, они успеют продырявить ее тонкий кузов и подготовить мое тело к отправке на мясокомбинат. Я съежилась на полу под задним сиденьем. Все синяки и ушибы, полученные утром, мигом напомнили о себе.

– Шамир, – прошептала я в телефон, – послушайте! Кто-то взломал дедушкин дом… Я там, во дворе…

– Габи! Разве вы не обещали мне отдыхать?! – рассердился он. Где Вы находитесь? Где именно?

– Лежу, свернувшись, на полу своей машины, – прошептала я.

– Что Вы там делаете?

– Вяжу шапочку из оптического волокна. Говорю вам – здесь воры! Я спряталась и молюсь, чтоб меня не заметили. Даже машину боюсь завести.

– Послушайте! Немедленно вылезайте из машины и бегите, пригнувшись, в сторону центральной улицы. Понятно? Ждите меня там. И, пожалуйста, не разыгрывайте спектакля «Габи Амит – женщина без страха и упрека»!

– Сколько времени…

– Я постараюсь, – сказал он и отключился.

Вперед! Нужно скорее убираться отсюда. Я подняла голову и выглянула из машины. О, боже! Эти двое вышли из дома. Низкий широко шагал рядом с высоким. Они приблизились к машине и остановились. На высоком был темный костюм и под ним – белая рубашка, хорошо заметная в темноте. Элегантный вор…

– Ахтунг, – услышала я и задрожала от страха. Мне захотелось зарыться в пол машины, превратиться в гусеницу, в блоху. Когда я снова осмелилась поднять голову, то увидела, как эти двое скрываются в темном дворе.

Выбравшись из машины, я побежала, пригнувшись, к освещенной улице. Сколько времени прошло с тех пор, как я разговаривала с Шамиром? Где он, черт бы его побрал?! По улице навстречу мне, спотыкаясь на острых шпильках, прогуливались две проститутки, одетые в мини. Они с интересом меня оглядели. Я улыбнулась, и они улыбнулись мне в ответ.

– Сигаретки не найдется? – спросила одна из них, высокая кудрявая блондинка. Я протянула ей пачку. Длинными огненно-красными ногтями она вытащила две сигареты и протянула одну своей подруге.

– А ты? – подмигнула она мне. – Не будешь курить? Разве тебе не положен перерыв? Потрахаешься чуть меньше, ничего не случится…

Она снова подмигнула и вытащила из потертой вечерней сумочки с бахромой позолоченную зажигалку.

– Я Хуанита, а эту зовут Кларисса. В смысле, Рахель.

– Очень приятно, – сказала я, вдруг почувствовав себя совсем нездешней, потерянной, как Газета. – Я Габриэла, а все меня зовут Габи. Что, слабовато сегодня?

– Ночь еще не началась, – она выпустила в меня дым. – Но хорошим девочкам, вроде тебя, не стоит здесь гулять, дорогуша. На этой неделе здесь было убийство.

– Я знаю. Старик, который здесь живет, – сказала я, указывая на двор, – мой дедушка.

– Да ну! – воодушевилась Кларисса. – Классный дядька. Если у какой-нибудь заболит голова, она кричит «Деда, деда», и он всегда выносит чай, воду или таблетку… Пришла дедушку навестить, малышка?

– Нет. Он в больнице. Вы что-нибудь видели в ночь убийства?

– Ничего не видели. Когда открыта п…а, глаза закрыты, – пояснила Хуанита, встряхнув желтой гривой. Кларисса промолчала.

– Не спи, подруга! – подстегнула ее Хуанита и вынула из сумки пудру. Она пошла, на ходу энергично пудря нос. – Ты идешь? – крикнула она Клариссе.

– Ты что-то знаешь об этом убийстве? – тихо спросила я Клариссу. – Полицейские подозревают дедушку. Может, ты сможешь помочь.

Она не ответила.

– Возьми, – я сунула ей в руку стошекелевую купюру и клочок бумаги, на котором поспешно нацарапала свой телефон. – Может быть, что-нибудь вспомнишь, – я чувствовала, что она что-то знает. Уж ее-то глаза были открыты. Широко открыты.

Прошло сорок минут после моего звонка Шамиру, а его всё не было. Рядом со мной притормозил старый пикап.

– Ищешь дружка? – спросил водитель с алчущим взглядом.

– Пошел отсюда! – заорала я.

– Спокойно, курва, – он выругался и уехал.

Я успела отклонить еще шесть подобных предложений дружбы, пока улицу, наконец, осветил синий свет полицейской машины.

– Прошу простить за опоздание, – поспешил Шамир извиниться. – С вами всё в порядке?

– Еще бы! Почему вы спрашиваете? Был обычный тихий вечер. Я получила парочку непристойных, но хорошо оплачиваемых предложений, два взломщика бродят по дому дедушки, который лежит в больнице, – конечно же, я в полном порядке…

– Я рад, что ваш язык не утратил своей обычной активности. Как выглядели эти взломщики? Вы успели что-нибудь разглядеть?

– Нет. Было темно. Но я их слышала. Один из них говорил по-немецки. Если бы вы приехали вовремя, могли бы сами их увидеть.

– Хватит об этом, Габи! Я не в кино ходил. Опоздал, потому что прибыли результаты вскрытия.

– Почему же вы не прислали сюда кого-нибудь другого?! – рассердилась я. – Ну, и что же показало вскрытие?

– Оказывается, Сару Курт задушили. Руками. Почти нет следов борьбы. Скорее всего, она знала душителя и не испугалась, когда он приблизился.

– Но там была кровь, помните?

– Возможно, от падения или от всех ее ночных перемещений – до убийства и после. Оказывается, она, уже будучи трупом, немало попутешествовала.

– Вам еще до вскрытия было известно, что ее перетащили во времянку. Дедушка вам всё рассказал.

– Всё ли? Я в этом совсем не уверен. Что-то не сходится в рассказе вашего дедушки и его странного приятеля. Они знают больше, чем говорят. Мне кажется, они ее ждали. Их встреча была запланирована…

– Простите, капитан, что вы хотите сказать? Что мой дедушка, Макс Райхенштейн, задушил эту женщину? По-вашему, он похож на бостонского душителя женщин?

Он засмеялся:

– Не очень.

Ох, этот низкий смех! Моя киска отозвалась влажной волной желания.

– Довольно новостей!.. Как по-вашему, что там произошло?

– Нам известно, что Сара Курт занималась недвижимостью и, как выяснилось, представляла оч-чень крупных клиентов. Мы полагаем, что ее прислал кто-то, кто желал заполучить участок вашего дедушки или другую часть вашего имущества.

– Имущество дедушкино. Не наше. Пока он жив – всё принадлежит ему. И вообще, кроме этого участка и дома на улице Ахад а-Ам у него ничего нет. Только формулы, которые он придумал, но они, по-моему, ничего не стоят.

– А может быть, есть имущество, о котором вам не известно?

– Может быть. Я тоже об этом думала в последние два дня. Но что у него может быть? Сокровища? Ювелирные изделия? А может, это картины? И какое отношение к этому имеют мать и дочь Курт? Понятия не имею, капитан. Вы думаете, есть связь между тем убийством и сегодняшним взломом?

– Я думаю – есть. Кто-то пришел доделать то, что Сара Курт не успела…

У меня в голове заскрежетали громадные шестеренки. В ночь убийства дедушка сказал, что думает продать участок. Почему? Собирался ли он обсудить этот вопрос с Сарой Курт? Что заставило его вдруг решиться продать участок, и почему нам с папой ничего об этом не известно? И какое отношение к этому имеет приезд моей мамы? Почему Газета так боится матери Сары Курт?

Шамир остановился рядом с папиным «фордом».

– Подождите здесь, Габи. Я пойду проверю, нет ли кого в доме, – и исчез в темноте. Пять минут спустя он вернулся и галантно открыл передо мной дверцу полицейской машины. – Идемте. Только дышите глубже. В доме всё перевернуто. Кто-то устроил здесь форменный погром.

…И всё же я оказалась не готова к тому, что увидела – дом был полностью разорен. По первому этажу словно ураган пронесся. Кабинет и лаборатория были уничтожены. Пол покрывали обрывки бумаги, тонувшие в порошках и жидкостях из разбитых пробирок. Рядом с пустым шкафом валялись выпотрошенные кляссеры. Документация, счета и расписки, которые дедушка хранил с немецкой аккуратностью, валялись на полу, мятые и разорванные. Посетитель не ограничился простыми поисками. Его целью было навредить. Лампы выдраны, металлические подносы разбросаны, тонкие чайные стаканы разбиты – их швыряли об пол, обивка диванчика разорвана, сквозь нее проглядывает желтоватый поролон…

– Ничего не трогайте, – услышала я голос Шамира с верхней ступеньки лестницы. – Это может быть ловушкой. Габи, поднимитесь сюда. Я хочу вам что-то показать.

Разрушение поднималось вместе со мной. Лестница была усыпана обрывками бумаги и осколками стекла. Шамир стоял в дверях дедушкиной спальни, держа в руках пустую раму от картины.

– Ой, – только и смогла я произнести. – Бедный дедушка, бедный Макс, уж это-то его точно убьет…

Все большие картины маслом, висевшие на втором этаже, были сорваны со стен. Грабители вытащили их из рам и побросали холсты на кровать. Неужели они тоже заразились Топазовым микробом Зуциуса? Шамир приподнял один из холстов. Он не был поврежден – здесь воры работали осторожно. На нас грустно взирал старик в черном лапсердаке. Под ним виднелась фигура героя Танаха – возможно, царя Давида. Дедушка любил заполнять комнаты портретами героев древности и печальных евреев.

– Это имеет какую-то ценность? – спросил Шамир.

– Только рамы. Так, по крайней мере, сказал страховой агент, которого дедушка приглашал пару лет назад.

– Вы уверены?

– Так мне всегда говорили. Дедушка говорил, что эти картины дороги ему как память, и этого достаточно, но когда-нибудь их оценят по достоинству.

– Что он имел в виду?

– Не знаю. Раньше я думала, что он говорит о документальном подтверждении целого исчезнувшего мира – жизни евреев в довоенной Вене. Но после того, как у меня побывал этот Топаз…

– Топаз? Новый парень на деревне?

Я рассказала Шамиру о вечернем визите этой пиявки и о его Зуциусе. Он слушал с большим интересом.

– Отлично! Завтра утром поговорим с Топазом. А сейчас взгляните на эти полотна. Ничего не пропало?

– Понятия не имею. Никогда не обращала внимания на эти картины. Большая часть коллекции находится здесь, остальное – у меня и у моего отца, у Рут тоже есть несколько картин. Я думаю, что у дедушки должен быть список всех картин. Он такой аккуратный…

Тот, кто разгромил дедушкин дом и лабораторию, не забыл и о жилище Газеты. Согнувшись, мы пролезли под желтыми лентами в темноту домика. Тысячи мятых и рваных газет были разбросаны по полу и по неубранной кровати. С пола был содран старый линолеум, деревянный комод выпотрошен, а одна дверь сорвана с петель. Чемодан, в котором Якоб хранил одежду, привезенную «оттуда», был разорван и пуст. Шамир расстроено взирал на царящий вокруг хаос.

– К этому невозможно привыкнуть, – сказал он. – Вандализм.

Я прислонилась к деревянной стене. Все защитные механизмы, охранявшие меня в эти два дня, отказали. Вид этого убогого жилища стал последней каплей. По щекам потекли слезы.

– Я никогда не смогу привести в порядок дедушкин дом и эту халупу тоже не смогу, – плакала я. – Ничто уже не будет таким, как было… Никогда…

Шамир испуганно смотрел на меня.

– Перестаньте, Габи. Хватит. Это же всего лишь барахло… Не плачьте, – он протянул мне скомканную салфетку. – Хотите, мы кому-нибудь позвоним? Другу? Подруге? Куда вас подвезти?

– Не надо меня никуда подвозить! Я еду домой, – я взяла себя в руки и опять спряталась за железной маской.

– Я вас провожу. Дайте мне пару минут. Вы не можете ехать одна.

Я вытерла слезы.

– Я в порядке. Правда. Я поехала, утром поговорим.

Мне хотелось убежать от его сочувственного взгляда, уложить свое избитое тело на прохладные простыни, закутаться в пуховое одеяло и заснуть.

– Габи, подождите! – услышала я за спиной, но я уже бежала к спасительному «форду», втягивая носом остатки рыданий и пытаясь собраться. И только заведя машину, я подумала, что хотела бы, чтобы он меня проводил, вытер мне слезы, открыл бы передо мной дверь квартиры и зажег свет. Пусть бы выгнал чертей или грабителей, а потом наполнил бы ванну и взбил пену, растер бы мне тело коричным маслом и нежно уложил в кровать. Я хотела, чтобы этот полицейский был со мной, обнимал и гладил меня всю ночь. Пока я не перестану бояться.

14

У дома на улице Ахад а-Ам вооруженный фирменными очками в роговой оправе подпирал забор элегантный Михаэль Топаз.

– Габи, дорогая! Я вас жду! – воскликнул он так, как будто у нас с ним была назначена встреча.

– Только тебя мне и не хватало, – пробормотала я, проходя мимо, но он не дал мне пройти. К моему большому удивлению и в полном противоречии со своим возвышенным и утонченным имиджем он вцепился в меня повыше локтя.

– Минуточку. Мне необходимо с вами поговорить… – выдохнул он прямо мне в ухо. – Я могу вам помочь. У меня связи… Благодаря мне вы станете богатой…

– Идите к моей тете, на нее этот бред лучше подействует. Она вас обожает!

Он деланно хохотнул:

– Но я-то обожаю вас!

– Что вы говорите! – я стряхнула с себя его руку и направилась к дому.

– Габи, я говорю серьезно. От вас потрясающе пахнет, и кожа такая гладкая… Вам уже говорили, что вы чертовски сексуальны?

– Вы больной человек, Топаз, – я вошла в дом.

– Но почему?

– Я спешу.

– Не надо спешить! У меня есть парочка сюрпризов, которые просто свалят вас с ног, – он вошел вслед за мной и снова схватил меня за плечо, пытаясь прижать к себе. – Габи, – задышал он мне в ухо, – я тебя чувствую. Я читаю тебя, как раскрытую книгу… – он потянул меня к себе с неожиданной для этого слизняка силой. – Ты же вся мокрая там, внизу… Признайся…

– Ну, ты у меня дождешься, Топаз! – я со всей силы оттолкнула его.

– Дикарка… Мне это нравится, ягодка моя…

Пришло время поставить этого негодяя на место!

– Ягодкой будешь свою сестру обзывать. У меня синий пояс по карате, – сказала я и так двинула ему, что он влип в стену. – Теперь понял? – ответа не последовало.

Не раздумывая, я ударила его ногой прямо в мужское достоинство. Он сложился пополам с кошачьим визгом.

– А теперь?

– Ненормальная, что я такого сделал?! – простонал он. Понял или нет, а приближаться ко мне он теперь побоится.

Как только я открыла дверь своей квартиры, Игрун с жалобным мяуканьем принялся танцевать вокруг моих ног. При этом он смотрел на меня с такой укоризной, что было ясно, кто виноват в долгих часах его одиночества. Кроме того, его взгляд намекал, что котик голоден, хочет пить и нуждается в ласке. Домашние кошки уверены, что люди живут в их квартирах исключительно для того, чтобы их обслуживать и ухаживать за их шерстью.

– Ты прав, – прошептала я своему деспоту, почесывая ему шейку и за ушами. Он, умиротворенно урча, ходил за мной по комнатам, следя, чтобы я снова не исчезла. В доме было тихо и убрано – таким я оставила его вчера утром до того, как дедушку госпитализировали, до того, как Мориц швырнул меня на землю, до того, как я увидела погром в дедушкином доме, до всего…

Я позвонила Душке.

– Ты можешь подскочить?

– Куда ты пропала, сумасшедшая? Дедушка заснул, а мне надо было уйти. Что происходит?

– Мне нужна помощь.

– Нет проблем! Пятнадцать минут – и я у тебя. Только ты пока позвони Сюзан, прошу тебя. Она тебя везде ищет.

Позвонила.

– Сюзан, – быстро сказала я, прежде чем она начала свои расспросы. – Я должна тебе всё объяснить, но только не сегодня. Я звоню только для того, чтобы сообщить, что я жива.

У нее было приподнятое настроение.

– У меня хорошие новости! – радостно закричала она в трубку. – Мы нашли Марию! По-тря-са-ющую!!!

– Чья она дочь?

– Хватит тебе! Ничья она не дочь. И, кроме того, завтра я поведу тебя на торжественный ужин с одним профессором, который интересуется искусством. Он миллионер и хочет спонсировать наш Культурный Центр. Как твой немецкий, Габи? Этот профессор немец…

– Гораздо лучше, чем мой китайский. Только я не пойду ни на какой ужин.

– Это очень важно, Габи! Он серьезный спонсор…

– …И только, когда он увидит, как я всасываю спагетти, он решит, вкладывать ли в Центр свои марки?

– Доллары, а не марки. Это немец, живущий в Детройте. Подозреваю, что у него на совести есть несколько уродливых пятен, поэтому он решил сделать доброе дело для израильских детей и обратился в мэрию Тель-Авива. Иосиф Шавит из мэрии направил его к нам.

– И что мы пообещали Иосифу? Что его сын будет дирижировать хором?

– Подозрительная ты наша! – наконец-то улыбнулась она. – Послушай, это даст нам возможность хоть раз поставить настоящий спектакль – с настоящими костюмами, а не с тряпками из наследства твоих венских предков, пригласить хорошего осветителя, а не довольствоваться двумя спотами из «Хоум Центра», так что прекрати болтовню! Этот Эрнст фон Кто-то хочет с тобой познакомиться. Он так и сказал – познакомиться с гением. Да, дорогая, так я тебя представила! Короче, завтра в восемь будь готова. Он заедет за нами к твоему дому.

– Почему он хочет познакомиться именно со мной?! – Может, он тоже хочет получить для своего внука роль в спектакле…

– Откуда мне знать! – засмеялась она. – Сказать по правде, я ему о тебе рассказала. Когда выяснилось, что он немец, я сказала, что руководительница нашего драмкружка – отпрыск прекрасной венской семьи. Он тут же заинтересовался и спросил, есть ли у вас какие-нибудь особенные вещи из Вены, и я сказала, что, кажется, у вас есть коллекция картин… Он очень обрадовался и сказал, что хочет с тобой познакомиться.

Немец из Детройта, интересующийся искусством… Да что здесь происходит?! Мир сошел с ума? Все ищут одно и то же, и только я одна не могу понять, что творится вокруг? Снизу донесся шум Душкиного мотоцикла.

– Сюзан, родная, разве я могу тебе отказать? – сказала я с наигранной сердечностью. – Завтра поговорим, ладно?

И, прежде чем «родная» успела ответить, положила трубку и открыла дверь своему рыцарю.

Он ласково обнял меня.

– Ты выглядишь так, будто о тебя дикий кабан терся.

– Спасибо. Я и чувствую себя не лучше, – ответила я и погладила Игруна, который исполнял свою обычную сцену ревности – ходил вокруг меня кругами, нахлестывая себя хвостом.

– Твой дедушка мне всё рассказал, – Душка плюхнулся на диван и сбросил черные кроссовки «Оллстар». – Труп, полиция – ужас, что вам пришлось пережить…

– Дедушка еще всего не знает. Дело всё хуже и хуже. Кстати, твой друг был здесь.

– Топаз? Что ему надо?

– Помимо всего прочего – уложить меня в постель.

– Да ты что? Быть того не может… – Душка схватился за голову. – Какой придурок! Мне он сказал, что интересуется коллекцией…

– Думаю, коллекция действительно интересует его больше, чем я. Я – всего лишь бонус.

– Я должен его убить?

– Нет, спасибо. Я сама справилась.

– Я в тебя верю…

– Но твой Топаз – это всего лишь гранд-финал одного долгого дня… – и я терпеливо рассказала ему обо всем, подтверждая свой рассказ вещественными доказательствами: – Вот, этот синяк от падения на асфальт, царапина – от прогулки с проститутками, а тут я порезалась стеклом в дедушкиной лаборатории…

Он взирал на меня с ужасом.

– И всё это за один день? А что думает об этом твой симпатяга-капитан? – спросил он, наконец.

– А он и вправду симпатяга… – ответила я, многозначительно закатывая глаза.

– Уже успела испробовать на нем парочку своих трюков? Помни, прелесть моя, что с представителями закона шутить опасно…

– Не беспокойся. Я ему ничего не сделала. Пока не сделала… Он подозревает, что дедушка ему не всё рассказал.

– А ты что думаешь?

– Что он прав.

– И что собираешься делать?

– Во-первых, забрать дедушку из больницы, отвезти его в папин дом и заставить объяснить, что на самом деле произошло. Его завтра утром выписывают.

– Ты там была?

– Нет. Я говорила по телефону с санитаром. Бедняга уже успел задолжать дедушке…

– Опять покер? – засмеялся Душка. – Хочешь, я поеду завтра с тобой в больницу?

Да. Я хотела, чтобы он поехал со мной в больницу, чтобы помог поговорить с дедушкой, и еще я хотела, чтобы он остался со мной этой ночью. На всю ночь, до самого утра. Я нуждалась в нем более, чем когда-либо. Я была напуганной и слабой.

– Да… – прошептала я. – Я хочу. Я хочу, чтобы ты остался со мной… – Он удивленно посмотрел на меня. – Да, – продолжала я. – Мне страшно. И, да, ты мне нужен…

– Иди сюда, – он привлек меня к себе и погладил по голове. – Я здесь…

Я положила голову на его широкое плечо. Я могла бы просидеть так целую неделю. Но у Душки были другие планы. Его рука скользнула вниз по моей спине, забралась под блузку. У меня затвердели соски. Дело принимало опасный оборот. Мы могли утратить контроль. Этого я не хотела.

– Хватит… Прекрати…

Он не прекратил. Его руки всё так же чертили на моей спине огненные полосы.

Я одернула блузку и отвела его руку.

– Прекрати. Я не могу заниматься этим с тобой… Я слишком многое могу потерять…

– Сама прекрати! Прекрати молоть чепуху. Ты знаешь, что я люблю…

– Шшшш, – я закрыла ему рот рукой, чтобы не смог произнести этого. Чтобы не заговорил со мной о любви. Я знаю, о чем говорю! Я видела, как розовая любовь превращается в зеленое чудовище горечи и злобы. Я это проходила. Я видела уходящую мать и убитого горем отца.

– Не затыкай мне рот! Послушай, Габи, я хочу тебя! Правда, хочу. Не на одну ночь – на всю жизнь…

Он был слишком близок к запретной черте.

– Не продолжай… – прошептала я. – Пожалуйста.

– Почему? Ну, почему ты так? В чем дело? Я для тебя слишком молод? Ты не видишь во мне мужчину? В чем проблема, Габи?

– Проблема в том, что сейчас всё кажется прекрасным, а что будет через месяц?

– Я люблю тебя! Ты не понимаешь…

– Нет. Через месяц ты обнаружишь, что я для тебя слишком стара, что со мной трудно, что я слишком сложна, хрупка, требовательна, хочу, чтобы ты вынес мусор, настелил паркет – и тогда ты, придумав несколько причин и извинившись на прощанье, заберешь зубную щетку и уйдешь, а я останусь здесь совершенно сломленная, без единого друга, потому что вместе с любимым, который меня бросит, меня бросит и самый лучший друг. Теперь ты понимаешь?

– Нет, не понимаю! Ты считаешь, что я такой?! Что я могу уйти, сбежать, бросить? Хорошо же ты меня знаешь! Ты несешь вздор! Это ты сейчас придумываешь причины и дурацкие отговорки. – Он встал с дивана и вышел из комнаты. Слышно было, как он зашел в туалет. Съежившись на диване, я думала о том, что теряю его. Он уйдет, он уйдет, – стучало сердце.

Он вернулся, надел кроссовки и посмотрел на меня.

– Я ухожу.

– Не уходи. Потерять тебя тяжелее, чем сохранить…

Но он открыл дверь, бросил на меня печальный взгляд и вышел.