Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

5

Солнце теплыми пальцами щекотало мне лицо. Лениво потянувшись на большой кровати, я протерла заспанные глаза. Который час, черт побери?! Бой как одержимая кружила по комнате. Надо вывести ее на прогулку, – устало подумала я. Бедное животное!.. Я протянула руку, чтобы почесать ей голову, но она отстранилась. «Не время для игр, – было написано на ее красивой морде. – Пора вставать!» Я повернула к себе большой будильник, стоящий на тумбочке. Четверть третьего! Боже мой! Четверть третьего, а я всё еще в Рамат-а-Шароне, и на всех самых противных перекрестках страны меня поджидает красный свет. Только чудо поможет мне попасть в Культурный Центр в Яффо к трем часам. Если я еще раз опоздаю на урок, лучше совсем не приходить. Я впрыгнула в одежду. Пошарила под подушкой – а вдруг там записка от Арика? В восемь утра, добравшись до дома, я произвела поспешные поиски. Ничего. Ни ласковой записки под чайником, ни рисунка поцелуя на зеркале… Человек просто встал и ушел. Сволочь.

Бой улеглась на старый диван, зарывшись в потертый пахнущий псиной кусок брезента, и с обидой посмотрела на меня. Я наполнила ее миску и пообещала завтра стать примерной нянькой для стареющих собак. Направляясь к машине, включила мобильник. Шесть сообщений от Сюзан. Она должна сообщить мне что-то очень важное. Нам нужно поговорить. Это срочно.

Да пошла она!..

Бог светофоров услышал мои молитвы. Без двух минут три я была в темном коридоре Культурного Центра Яффо «Д» имени Адама Хиршберга. В комнате драмкружка меня ждали участники моего семинара «Зеленая сцена – драмкружок для начинающих». Точности ради – это были участницы семинара. Десятилетние яффские мальчики готовы делать всё, что угодно, только не быть фиалкой или зонтиком в драмкружке. Двое записавшихся в начале года отсеялись после первого же занятия и переметнулись в столярный кружок.

Мне необходимо было перекинуться словом с Иданом, он же – Душка, рассказать ему о событиях этой ночи. Дверь его класса была закрыта. Естественно! Он неисправимый педант. Тем не менее, я решительно открыла дверь и учительским голосом произнесла:

– Здравствуйте, дети! Не помешаю?

Вся группа стояла вокруг огромного листа бумаги, расстеленного на полу. Душка обернулся, улыбнулся мне, и мне сразу стало легче.

– Здравствуй, Габи! Дети, поздоровайтесь с Габи…

– Можно с тобой поговорить?

Он поднялся с улыбкой, обнаружившей симпатичную ямочку на его щеке.

– Мы заняты проектом, – смущенно сказал он, разводя руками.

– Может быть, потом?

– Приходи в дирекцию. Я через полчаса закончу и тоже приду – Сюзан просила помочь с компьютерами…

Сюзан… Она не отстает от него даже после занятий! Кто бы еще обслуживал ей компьютеры без всякой оплаты?!

– Мне необходимо с тобой поговорить… – сказала я и вышла из класса. Лишние слова нам ни к чему. Мы всегда поддерживаем друг друга. Он мой лучший друг после Лиора.

Душка честно заслужил свое прозвище. Он – добрая душа. Активный общественник, искренний идеалист, сын активных политических функционеров, который вынес из родительского дома глубокое презрение к жалкой социальной политике Государства Израиль. «Сначала устанавливают законы, которые делают бедных еще беднее, потом создают благотворительные общества, которые только успокаивают совесть богатых и выставляют их совершенными праведниками». Он верил в образование, а не в раздачу подарков. «Все эти общества только увеличивают количество нуждающихся, – утверждал он. – Нужно идти в народ, общаться с людьми, дать им средства, которые позволят им добывать свой хлеб собственными силами». Таким образом, окончив художественно-педагогическое училище, он начал работать в Культурном центре в Яффо. Его классы всегда были полны. Ему удавалось покорять самых хулиганистых детей яффской окраины, и они готовы были часами заниматься изготовлением массы папье-маше и рисовать гуашью.

Когда мы с ним в первый раз встретились, я решила, что он серьезный претендент на роль бойфренда. Высокий красавец с искрящимися светло-зелеными глазами, смущенной улыбкой и волнистыми волосами, стянутыми резинкой. Но на перекуре, объявленном Сюзан во время нашего первого заседания педколлектива, я поняла, что не имею права соблазнять этого парня. Что он другой. Он – друг, причем самый лучший. Именно такого мне недоставало после того, как не стало Лиора. Я не могла позволить себе потерять его ради простого флирта или секса. Нас тянуло друг к другу, но я стойко оберегала платонические границы наших отношений. Я обращалась с ним, как с членом семьи, привела его к отцу, который сразу же сказал, что у него добрые глаза, «как у Лиора», потом я повезла его к дедушке, который нашел в его лице черты Манфреда – своего брата, которого уничтожил «Проклятый». Для меня он был бронетанковой армией из одного человека, этакое элитное спасательное подразделение. Это было важнее хорошего секса…

Мои «начинающие» теснились у дверей студии, поджидая меня.

– Здравствуйте, учительница, – сказала Мали, и ее веснушки почти исчезли под залившей щеки краской.

Я ласково улыбнулась.

– Здравствуйте, девочки, – энергично сказала я, пытаясь скрыть валящую с ног усталость. Ключ, как всегда, затерялся в недрах сумки. На часах было шесть минут четвертого. По всем меркам – настоящее опоздание, а по Сюзаниным – так целый «педагогический скандал». Только бы она не появилась сейчас! Ключ нашелся на самом дне моей огромной кожаной сумки.

Девочки вошли в студию и посмотрели на меня с ожиданием.

– На этом уроке мы с вами пойдем к морю, – преувеличенно весело сказала я. – Я уверена, что вы любите море… – Смущенный смех и кивки. Урок начался.

Девочки были волнами, разбивающимися друг о друга, они были раковинами, хранящими тайну, матросами, отчаявшимися бороться со штормом, акулами, почуявшими кровь, спасателями, рыбками, резиновыми мячами, отчаянными любителями виндсерфинга. Они с радостью выполняли все задания, стараясь продемонстрировать мне, как они талантливы. Они работали всерьез, а когда я попросила выстроить диалог между трудящимися в поте лица рыбаками и рыбами, умоляющими о пощаде, они придумали интересные волнующие беседы. Без пяти четыре я подала знак, что урок окончен. Девочки не торопились расходиться. Некоторые подошли ко мне, хотели что-то рассказать, спросить. Но сегодня у меня не было для них времени. Я хотела, наконец, включить мобильник и позвонить дедушке.

– На сегодня всё, – сказала я, открывая дверь студии. – Мне еще нужно навести здесь порядок. Поговорим на следующем уроке…

За дверью стояла Маргалит Савион – харизматичная личность по прозвищу «Клей „Момент“», неутомимая зануда, претендующая на корону «матери года». После каждого урока она поджидает свою доченьку Смадар, и пытается выудить из меня заверение, что это ее девочка, и никто другой, будет следующей Яэлью Бар-Зоар или, на худой конец, Эсти Закхайм[18]18
  Яэль Бар-Зоар, Эсти Закхайм – популярные израильские актрисы.


[Закрыть], с которой, как я узнала в конце первого урока, она когда-то повстречалась в супермаркете, и с тех пор зовет ее «моя подруга Эсти».

– Габи! Габи! – завопила Маргалит Савион, не давая мне улизнуть. – Как дела? Вы не представляете себе, как наша Салли довольна вашими уроками!

– Салли?

– Мы поменяли Смадар имя. Знаете, нам хотелось что-то более космополитическое. Правда, она очень талантлива? – Она не ждала ответа. – Мне все говорят – Маргалит, девочка должна поступить в «Габиму»[19]19
  Габима – драматический театр в Тель-Авиве.


[Закрыть]!

Я прижала к уху мобильник, показывая матери года, что мне только что позвонили по очень важному делу. Она понимающе посмотрела на меня и прошептала, что всё в порядке, я могу говорить, сколько нужно, – она подождет.

Ну, хватит! Всему есть предел! С прижатым к уху телефоном я быстрым шагом направилась в туалет. Сотовая сеть обладает все-таки некоторыми существенными достоинствами. Запершись в кабинке, я позвонила дедушке. Нет ответа.

Из туалета я проскользнула прямиком в дирекцию, где и нашла Душку.

– Эй, дружище, – постучала я по толстой стеклянной перегородке и жестом попросила его выйти ко мне. Он – тоже языком жестов – показал, что не может выйти, и указал на Сюзан, погруженную в телефонный разговор.

«Потом поговорим», – изобразил он. Ну, в самом деле, когда же наступит это «потом»?!

«Сегодня я учусь, – беззвучно, одними губами произнес он. – Освобожусь в десять часов».

По вечерам он учится на юридическом в тель-авивском колледже.

«Я буду юристом в области искусства», – сказал он мне как-то. Он всё правильно решил. Может, и мне стоило бы подыскать более доходную профессию.

Я вошла в кабинет и приветственно помахала Сюзан.

– Нам нужно поговорить, – сказала она.

Я сделала вид, что не слышу. Вытащила из сумки мятый конверт, найденный в дедушкином кармане, и положила снимок девушек на копировальную машину. А вдруг девушки в тельняшках помогут мне раскрыть эту тайну. Без единого слова я протянула одну копию Душке.

– Потом поговорим, – сказала я и вышла из кабинета.

В учительской была Шули – инструктор по альтернативному питанию. Она испуганно следила за тем, как я готовлю свой фирменный кофе – две ложечки черного кофе насыпать в стакан и залить кипятком.

– Что тебя смущает? – улыбнулась я. – Насколько мне известно, кофе – это натуральный продукт.

Шули не ответила. Я улыбнулась ей здоровой улыбкой и закурила. Она открыла окно, прикрыла глаза и налила себе клюквенного сока.

На доске висело новое объявление, напечатанное жирным шрифтом:

«Не забудьте! Заседание педколлектива сегодня вечером в дирекции!»

Рядом с этим плакатом был приколот сложенный листок с надписью от руки: «Для Габи». Неутомимая Сюзан! Я нехотя развернула его. «Привет, Гаври! Ты, конечно, забыла, так я тебе напоминаю, что педколлектив включает и тебя тоже». Гаври – мое уменьшительное имя времен армии – Сюзан использует в целях смягчения. Одним этим словом она напоминает мне, где мы встретились, и сколько лет прошло с тех пор. Сюзан была командиром взвода новобранцев. Я была новобранцем строптивым, обреченным на наказания. Мы подружились в те долгие ночи, когда мне приходилось искупать свои грехи непрерывными дежурствами и разнообразными дисциплинарными занятиями. Дружба кончилась вместе с курсом молодого бойца, когда меня направили в часть для дальнейшего несения увлекательной службы: варить кофе, отталкивать поклонников из младшего комсостава и дозваниваться по приказам начальства.

Десять лет спустя мы встретились на демонстрации «Мира сейчас»[20]20
  «Мир сейчас» – внепарламентское общественное движение в Израиле, требующее территориальных и политических уступок во имя мира.


[Закрыть]. Между выступлением унылого разочарованного певца и камбеком цветастой певицы прошлых лет кто-то похлопал меня по спине.

«Новобранец Габриэла Райхенштейн, через четыре минуты при полной выкладке на плацу!» Я чуть не упала! Сюзан обняла меня и влепила поцелуй с ментоловым вкусом. Потом мы отправились в мою квартиру на улице Ахад а-Ам. Она рассказала, что только что с новеньким дипломом магистра вернулась из Бостона, где училась на руководителя культурных учреждений, и собирается восстановить дружеские связи. Она была похожа на гриб, забытый на сковородке. О себе сообщила, что совершенно свободна, – то есть, ни одного ухажера… «Тут всё зависит от везения», – объяснила она мне. Я не стала говорить, что фигура, прическа и одежда тоже играют определенную роль в обретении пары…

Я обрадовалась этой встрече. Сюзан была остроумна, весела и энергична. Я – подавлена и несчастна. Меня снова не приняли на главную роль. Письмо «К нашему сожалению…», которое пришло на той неделе, было пятым в серии отказов, полученных за год.

Но на Сюзан рассказ о моих неудачах не произвел никакого впечатления. «Забудь! Они тебе не нужны! Это ты им нужна, рядовая Гаври. У меня есть для тебя по-настоящему большая роль».

«Где?»

«В драмкружке для детей Яффо».

Вот так я и попала в Культурный Центр в Яффо, в котором Сюзан получила руководящую должность, и которым управляет твердой рукой и мягким сердцем.

Сюзан целиком и полностью отдалась культурной жизни всей окрестности. Не ограничившись одной лишь работой в Яффо, она даже поселилась на соседней с Культурным Центром улице, сделав этот жалкий район центром своей жизни. Она любила бродить по его узким улочкам, и не было для нее удовольствия большего, чем вытаскивать меня на прогулки, демонстрируя, что она тут всех знает. Всех до одного! Она тащила меня к соленьям Рами, который готовил нам кофе, к бурекасам Леона, который заваривал нам чай, к мясному фаршу Борчо, который угощал нас отбивными, к цыплятам в соусе Залмана, который выносил нам по жареной ножке, к маслинам Жоржа, к шпинату зеленщика… Она таяла от удовольствия: «Какие чудесные здесь люди! Таких районов сейчас нет… Все друг друга знают, каждому до всех есть дело…» – и ее губы растягивались в счастливую прилипчивую улыбку….

Я снова набрала дедушкин номер. Нет ответа. Только лишенный юмора автоответчик, который предложил оставить сообщение. Какой смысл? Дедушка отказывается учиться извлекать сообщения из этого прибора. Но я всё же произнесла: «Привет, дедушка, это Габи, как вы там? Надеюсь, вы хорошо спали, позвоню после восьми. Из угрозыска звонили? Не говорите ни с кем, дождитесь меня, пожалуйста».

Я еще раз посмотрела на большое объявление. Не задумываясь зачеркнула слово «дирекция» и вместо него написала «раздевалка[21]21
  Хулиганка Габи слегка изменила официальное объявление, исходя из похожести слов «дирекция» и «обувь».


[Закрыть]». Фима, учитель английского, засмеялся у меня за спиной. Он всегда за меня. Мы с ним хорошо ладим. Многозначительное покашливание, донесшееся от двери, дало мне понять, что Сюзан тоже изучает мою «корректуру». Я вышла и направилась в студию на занятия группы «Зеленая сцена – вторая ступень».

В восемь урок окончился и, когда я пришла в кабинет Сюзан, все уже были в сборе. Шули и Фима, Михаль, тренирующая сборную по ручному мячу, и Леа с Симой – учительницы рукоделия. Только Душки не было.

Сюзан посмотрела на меня, потом уставилась на большие настенные часы, давая понять, что, как обычно, все ждут только меня. Я развела руками: «Что я могу поделать?» Она мяла пальцами незажженную сигарету, как делают все несчастные, бросающие курить…

– Иди сюда, – прошептала она.

Я нехотя подошла.

– Звонила твоя мама, – сообщила она с такой важностью, с которой королеве донесли об открытии Америки. Бог знает, как сумела моя мать проторить дорогу к сердцу Сюзан и теперь передает мне через нее ненужные приветы, причиняющие боль.

– Не слышу. Что ты сказала?

– Твоя мама, – сказала она громче. Шули и Фима, не прекращая болтать, посмотрели в нашу сторону. – Она в стране. Ищет тебя.

– Сюзан, ты случайно не знаешь, сколько стоит хлеб в Афуле?

– Она мне звонила.

– Молодец, – я старалась, чтобы голос звучал нормально.

– Она просила сказать…

Прервать ее! Быстро! Не слушать. Не дать этой змее снова меня запугать.

– Как это мило. Передай ей, что ты меня не нашла, что меня похитили два инопланетянина с планеты мороженого.

Леа с любопытством прислушивалась к нашей беседе. Еще бы! Такое развлечение! Наконец-то что-то интересное на заседании педколлектива.

Сюзан мои слова ничуть не задели:

– Не смешно! Послушай, Габи, твоя мама просила передать, что вам нужно…

– Сожалею, но вынуждена тебе сообщить, – сказала я, пятясь к свободному стулу рядом с Шули, – что моя мама умерла девять лет назад. Ты разговаривала с кем-то другим.

Леа изумленно раскрыла рот, но Сюзан не смутилась.

– Хватит, Габи! Прошло пятнадцать лет. Ей нужно с тобой поговорить. Не будь ребенком! Ты должна с ней встретиться.

– Я ничего не слышала!

– Ну, в самом деле! – не отступала Сюзан. – Будет лучше, если ты сбросишь с сердца этот груз. Она в стране, и она в плохом состоянии, Габи. Почему бы вам не встретиться?..

– У меня пробка в ухе. Я тебя не слышу. Что ты спросила? Был ли дождь? Думаю, что нет.

– Мы можем вместе позавтракать, втроем. Без всяких обязательств – ты, я и она. Как по-твоему? Она твоя мать, Габи, и она любит тебя.

Теперь уже все уставились на меня.

– Ты даже не можешь себе представить, как она меня любит, – сдавленным от злости голосом ответила я. – О том, как она нас бросила, она тебе рассказала, эта святая?

– Нужно поговорить. Посмотри на себя, ты всё еще сердишься. С этим нужно покончить, Габи, это разрушит тебя изнутри.

– А она разрушит меня снаружи!

Сюзан в отчаянии подняла руки. Может быть, он и желает мне добра, но какое ее дело?! Пусть займется своими собственными сердечными проблемами.

– Может быть, сегодня вечером?..

– Нет! У моего дедушки день рождения.

– Поздравляю! – сердечно сказала Сюзан. – Сколько ему?

– Достаточно молод, чтобы промотать имущество, которое эта женщина пытается прибрать к рукам.

Наконец-то мне удалось заставить ее замолчать. Она оглядела ошеломленные лица своих сотрудников, будто только сейчас заметив их присутствие.

– Начнем? – она смущенно прокашлялась и сразу же стала докладывать о финансовых трудностях Центра и о давлении, которое оказывает на нее мэрия. Я положила в карман джинсов сигарету с зажигалкой и вышла из кабинета.

– Куда? – настиг меня взволнованный голос.

– Пописать.

Когда я прикуривала, руки у меня дрожали. Глубоко затянувшись горьковатым дымом, я прислонилась к перилам и закрыла глаза. Какая она молодец – она меня ищет, ищет девочку, которую бросила. С тех пор, как она от нас уехала, каждая встреча с ней бередила рану, причиняя мне боль. Заставляла переживать горе снова и снова. В конце концов, я объяснила ей, что больше не хочу с ней встречаться. Сказала, что после каждой разлуки я истекаю кровью. Что она проиграла. То, что когда-то она носила меня в животе, не дает ей права причинять мне боль.

Пять лет назад она решилась узнать, может ли она претендовать на свою долю в их совместном с отцом имуществе. Шустрый адвокат, сопровождавший ее, готов был целовать землю, по которой она ступала и не сводил глаз с «этой несчастной милой женщины, которая так страдала». Но папа сказал ей, что продавать дом не собирается. Возможно, она нашла более ловкого адвоката, который сумеет заставить его это сделать… А вдруг она хочет залезть в карман папы и дедушки с моей помощью?

Погасив ногой окурок, я набрала дедушкин номер. Опять никого…Плохо. Полицейские тоже наверняка его ищут. Если не сумеют найти, начнут подозревать, не скрывает ли он чего. Поеду туда после заседания. Я выключила мобильник и вернулась в кабинет. Шули склонилась ко мне и прошептала:

– Не позволяй ей вмешиваться в твою жизнь – какое ее дело!..

Я не ответила. Пытается подружиться на почве конфликта, который мы здесь продемонстрировали? Не выйдет! Кроме Душки меня здесь никто не интересует.

– Давайте-ка, просыпайтесь! – попробовала Сюзан оживить дремлющую аудиторию. – Осталось всего шесть недель до Хануки. В этом году мы устроим нечто грандиозное! Мюзикл для всех возрастов, который зажжет местное население. Что-то большое. Сверкающее. Бродвейское шоу… – Сюзан в волнении взмахнула руками. – У меня есть бюджет, есть договор с серьезной билетной кассой. Пришло время вывести этот захудалый клуб на подобающее место. Какие будут предложения?

Молчание. Каждый из учителей был чем-то занят. Один внимательно изучал лебедей, нарисованных на клеенке, другая всматривалась в густую темноту за окном… Каждый израильтянин знает эту ловушку еще с курса молодого бойца – задание получит тот, кто первым заговорит.

– Ну, давайте, предлагайте идеи. Подумайте над концепцией, которая способна увлечь. Арабы и евреи, например. А в конце все поют вместе о братстве и единстве.

– Это уже не актуально, – проснулся Фима. – Давайте возьмем эфиопов и русских. Они тоже могут петь о братстве и единстве.

– А может взять историю Мери Поппинс и перенести ее в Яффо и Тель-Авив? – предложила Леа. – Типа того, что няня-южанка воспитывает детей с севера…[22]22
  Речь идёт о южном и северном концах Тель-Авива, население которых резко различается по этническому составу и имущественному цензу. Яффо, до 1950 года бывший самостоятельным городом, входит в состав южного Тель-Авива.


[Закрыть]

Сюзан застонала, будто кто-то ее ущипнул. Замолчала, даже не улыбнувшись. С тех пор, как она бросила курить, она стала угрюмой. Отсутствие длинных ментоловых сигарет, к которым она была привержена, плохо отразилось на ее нервной системе.

– Да, друзья, – Сюзан побарабанила по лежащей перед ней деревянной доске. – Я слушаю. Еще предложения будут? – Она старалась не встречаться со мной взглядом.

– Ты уже наверное что-то придумала, – сказала Сима, льстиво подмигивая, и все одобрительно зашумели.

Сюзан была довольна:

– Вы хорошо меня знаете, я не хочу никому навязывать свое мнение. – Само собой! Либеральная монархия. Сюзан не сводила с нас глаз. – Но я действительно кое-что придумала… История, которая охватит все концы нашего разрозненного города… Как вы посмотрите на обработку «Вестсайдской истории»? – Она обеспокоено посмотрела на меня и продолжила. – Да, «Вестсайдская история» на наш лад – арабы и евреи, ультраортодоксы и безбожники, место найдется для всех. Мария может быть эфиопкой, которая полюбила ешиботника, вернувшегося к религии или наоборот, введем парочку русских мафионеров… Что вы на это скажете?

Учителя были в восторге – Ёёёё! «Вау!», «Классно!» и «Здорово, черт побери!» разлетелись по комнате. Кампания подхалимажа, организованная опытным коллективом, которому нужно только одно – поскорее вернуться домой. Сюзан праздновала победу, отправив в рот сразу две мятные конфеты, и совершенно не обращала на меня внимания. Мерзавка. Идея местной «Вестсайдской истории» принадлежала мне. В ней нет ничего гениального или даже оригинального, но она моя! Идея к которой я не раз возвращалась в разговорах с тех пор, как мы вместе работаем. Об этом она, разумеется не упомянула, как и о том, что у нее в ящике лежит готовый сценарий мюзикла «Южная набережная», написанный мною.

– Как по-твоему, Габи?

Я окружила себя высокомерным молчанием. Знаю, как вывести ее из себя…

– Ну?

– Что скажешь?

– Превосходно! Молодец! Я потрясена… Откуда ты берешь такие замечательные идеи?

Она поняла, но продолжала игру:

– Спасибо, Габи.

– Пожалуйста. Ценю твою оригинальность.

– Не надо преувеличивать… – она в замешательстве поерзала на стуле.

– Кстати, ты, конечно, знаешь, что не ты первая это придумала.

Она так вздрогнула, что можно было подумать, что у нее начались схватки.

– В каком смысле?

– Бернстайн украл эту идею у Шекспира, а тот – спер сюжет у кого-то еще. В искусстве всегда так – у хорошей идеи много родителей.

Она растерянно уставилась на меня.

– Ты понимаешь, что тебе придется взять на себя режиссерскую работу?

– Само собой! Я и не сомневалась.

– Хорошо, – она обвела взглядом комнату. – Я прошу всех мобилизоваться для решения этой задачи. Габи возглавит проект. На этой неделе произведем отбор актеров. Времени мало. Габи, не знаешь, кто мог бы заняться хореографией?

Конечно, знаю! Там всё было написано – даже фамилии аранжировщика музыки и звукорежиссера. Воровка лицемерная!

В половине десятого мы все вышли из Культурного Центра на темную улицу Яффо.

– Леа, зайдешь на чашечку кофе? – спросила Сима.

Фима улыбнулся мне. По Центру гуляло много рассказов о двух учительницах рукоделия, которые в глубокой тайне ведут не вполне педагогичный образ жизни.

Я побежала к старому папиному «форду». Почему-то возникла в памяти давняя история, как было решено поменять старый «Ситроен» на новую машину. Я вдруг ясно вспомнила семейные дискуссии, и как все были против немецких машин…

Вспомнила маму и папу, склонившихся над цветными каталогами в поисках машины, которая сменит устаревшую француженку. Это одна из последних картин счастья. Оба сидят в одном широком кресле, ее кудрявая голова прижата к его голове, в которой всё больше серебряных нитей… Как красивы они были! Тогда мы еще были сплоченной семьей в новой машине с двумя детьми на заднем сиденье, которые постоянно дрались. Потом Лиор погиб, а та, что называла себя моей мамой, объявила, что не может ходить по земле, выпившей кровь Лиора, и уехала в другое место. Мы не последовали за ней. Она умоляла, но мы отказались. Папа тосковал по ней, как рыба тоскует по воде, как цветок по бабочке, – отчаянная тоска с каждым годом только усиливалась, но не соглашался покинуть эту землю. «Даже, если она проклята, лучшей у нас нет», – повторял он. Никто не сомневался, что я останусь с ним. Я должна была промывать и бинтовать раны, которые она оставила, и это удерживало меня рядом с ним сильнее всего. Она уговаривала меня поехать с ней, но я отказалась. «Я – не ты! – кидала я ей в лицо. – Я не бросаю раненых на поле боя».

Я завела машину и включила дворники, чтобы смести листья, налипшие на переднее стекло. Позвонила папе. Он мгновенно ответил. Я представила его в маленькой комнате клиники, окруженного бутылками с водой и книгами.

– Где ты?

– На курсах макраме в Мозамбике.

– Я тебя уже несколько часов ищу! Не для того ли нужен человеку мобильник, чтобы поговорить со своим отцом? – Слава Богу, он шутит.

– Ты же знаешь, что они не любят, когда мы тебе звоним в первые дни лечения.

– Плевал я на них! Я лучше знаю, что мне полезно.

– Как самочувствие, папуля?

– Всё в порядке, мне лучше. Я уже пять дней сух, как сито. Ты не забываешь выводить Бой?

– Не беспокойся.

– Хорошо. Я не могу дозвониться до своего отца. Ты говорила с ним?

Рассказать или нет?

– Думаю, с ним всё в порядке.

Он сразу усёк:

– Думаешь?! Что случилось? Что он натворил? Когда ты его видела?

– В чем дело?

Он минутку подождал, будто анализируя мой голос.

– Эй, дочь! Ты что-то от меня скрываешь. Что случилось?

Я быстро оценила обстановку. Для таких минут существует белая ложь.

– Всё в порядке, то есть, почти… Вчера он чуть не свел меня с ума, позвонил, что не может найти ключи от дома. Мне пришлось бросить кружок и поехать им открыть.

– Нашли?

– Конечно! Они висели на поводке Морица.

Он облегченно вздохнул. Поверил. Теперь нужно прибавить пару деталей, чтобы подкрепить ложь.

– На радостях он приготовил мне стакан чая-гурме урожая сорок шестого года.

Папа рассмеялся. Иногда сценическое образование приносит ощутимую пользу. В трубке зазвучали настойчивые гудки.

– Я должна заканчивать.

– Кто это там всё время звонит? Жених? – Это его пунктик. – Как это такая красивая девушка как ты до сих пор не нашла жениха? Куда смотрят парни? Они слепые или это ужасное техно ослабило их чувство осязания? – Мой папа мечтал о внуке. Собственно, он признался, что больше всего на свете мечтает обнять внучку.

– Может, это и правда жених, – засмеялась я. – Ну всё, пока, папуля! Будь хорошим мальчиком и выполняй все задания.

Гудки прекратились. Я набрала номер автоответчика. «Есть пять новых сообщений», – монотонным голосом произнесла трубка. Три сообщения были от Шамира. Последнее заканчивалось словами: «Мы вас давно ищем! Позвоните, пожалуйста. Сегодня же. В любое время».