Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Какова вероятность того, что он писал кого-то из дедушкиной родни? – прервала я увлекшегося лектора. – Как ты думаешь, он писал Эстер Кеслер?

– Вопрос на миллион долларов… Не уверен… Что общего могло быть у этого художника с евреями?..

– А что с ним потом случилось?

– Он умер очень молодым, очень одиноким и без гроша в кармане. В городе поговаривали о его любви к маленьким девочкам, о его бисексуальности, короче – говорили, что он извращенец, и зять выгнал его из дома. Зуциус уехал из Вены и скитался по Австрии и Словении…

– А что думает об этом Топаз?

– Топаз сказал тебе, что он думает. Он думает, что люди не всегда знают, что хранится у них в доме. И еще он думает, что вполне возможно, что Зуциус написал не одну картину с Эстер Кеслер. Имей в виду, Габи, если случайно окажется, что Топаз прав, и у твоего дедушки есть оригинал Зуциуса, ты сразу станешь самой привлекательной наследницей… И тогда мое положение будет еще незавиднее. Очередь ухажеров протянется до Новой Зеландии… – он закатил глаза, как старый греховодник.

– Прекрати корчить рожи! Ты напоминаешь мне Топаза…

Душка засмеялся.

Я забрала у него картинку. Мысли разбегались. В какой-то момент все вдруг стали казаться мне алчными грабителями. Даже Душка. А вдруг Топаз нанял его, чтобы он разведал путь к дедушкиной коллекции? Может быть, и сам Душка ищет здесь, в кабинете дедушки, что-то, что укажет ему путь к сокровищу?

– Душка, родной, – я попыталась придать своей улыбке наивность. – Я очень устала. Вечером у нас репетиция в Культурном центре. Я бы подскочила домой и немного отдохнула…

Он понимающе кивнул.

– А для тебя у меня есть особо важное задание. Сейчас ты, излучая праведность и благородство, поедешь на камнеобрабатывающий завод в Яффо и поговоришь с отцом нашей Марии.

Он посмотрел на меня смущенно и растерянно. Я рассказала про Одайю, и Душка вздохнул.

– Да, нелегко быть праведником, – засмеялся он. – Можешь считать, что всё улажено.

Ну, как можно подозревать такого человека?!

Он помахал мне и вскочил на свой мотоцикл. Я потерянно смотрела ему вслед, но тут меня посетила простая и ясная мысль. По крайней мере, в одном Душка прав. Есть только один человек, который может помочь мне распутать этот сложный узел.

17

Итак, моментально приняв решение, я поехала к папе.

Над горой Кармель нависало темное зимнее небо, но поля вдоль дороги еще не утратили желтизну. Натужно преодолевая подъем, «форд» приближался к наркологической клинике – папиному «Парижу». Сколько раз он уже лечился здесь? Десять? Пятнадцать?

Доктор Тефер, который рекомендовал папе эту клинику, первым заметил, что мой папа не просто иногда «выпивает», а тонет в глубоком море алкоголя и депрессии. Это случилось через год после ее отъезда. Когда она исчезла, он несколько недель был полон энергии, что-то приводил в порядок, ремонтировал и при этом ни на минуту не умолкал. До блеска вычистил дом, переставил мебель в гостиной, переклеил обои в коридоре и купил новую стереосистему – самую дорогую и навороченную. «Именно такую я всегда хотел», – снова и снова повторял он. Прошло несколько недель, и он потух. Его аварийный аккумулятор разрядился. Он лежал у себя в комнате с бутылкой виски или неподвижно сидел во дворе на скамейке с полупустой бутылкой белого вина, ко всему равнодушный. По дому перекатывались клубки пыли, палисадник увял, а в училище ему нашли замену. Я уединялась в своей комнате (обнимаясь то с одним, то с другим приятелем), он – в своей. Малер и алкоголь. Это был его коктейль. Он угасал всё больше, но я не замечала болота, в которое он погружался. Как я могла? Я была поглощена своей собственной борьбой – борьбой с тоской и злобой, пытаясь компенсировать утрату маленькими удовольствиями, которые получала вдали от классной доски и уроков физкультуры. Тут-то и появился доктор Тефер – наш давний участковый врач – и предложил папе лечь в наркологическую клинику, которой руководил его коллега доктор Медобоев. Папа возражал, уверял, что это временно, и всё под контролем, но, в конце концов, согласился. Поехал, якобы, отдыхать. В доме с глубокими венскими корнями не говорят о том, что на самом деле болит…

Он съездил в клинику на горе Кармель, получившую тогда же кодовое название «мой Париж», и вернулся оттуда с потухшим взглядом на бледном лице.

В педучилище ему предложили взять долгосрочный отпуск, а после возвращения приняли преподавателем на гораздо меньшую ставку, чем была у него раньше. Хор, которым он руководил, остался для него единственным источником радости. В хоре он был всем! Там он был одаренным музыкантом – дальновидным и инициативным. Когда даже хор переставал его радовать, и он посылал меня сказать, что заболел, я понимала, что он опять тонет, что, судя по всему, женщина, которая когда-то была моей мамой, опять оказывает на него давление, требуя деньги, заставляет продать дедушкин участок и переслать причитающуюся ей часть семейного имущества. Алкоголь – как и ее требовательность – накатывал волнами. В такие моменты я знала, что очень скоро мне придется упаковать его чемоданчик, и он уедет в свой Париж.

Клинику окружала серая бетонная стена. Снаружи это было похоже на заброшенный военный лагерь. Я запарковала машину на пустой стоянке и по пяти высоким каменным ступенькам поднялась к входной двери. Позвонила и долго ждала, пока молоденькая медсестра откроет тяжелую стеклянную дверь.

– В чем дело?

– Я дочь Амнона Амита.

– Мы не даем сведений о пациентах, – рявкнула сестра.

– Это чрезвычайный случай, – настаивала я. – Я не прошу никаких сведений – я знаю, что он здесь, я сама привезла его шесть дней назад. Мне известны правила доктора Медобоева, но мне очень нужно его увидеть. Очень! Понимаете?

– Подождите здесь, – холодно сказала она. – Я позову врача, он с вами поговорит, – и закрыла дверь.

Я потерла застывшие ладони одна о другую, солнце спряталось, и воздух становился всё холоднее. Позвонила папе на мобильник. Он не отвечал. Естественно. Строгий режим доктора Медобоева. Он боится, что каждый шорох, проникнув в замкнутый мир клиники, может плохо сказаться на пациентах.

Я закурила сигарету и глубоко затянулась. Волна тошноты захлестнула меня, наполнив рот жгучей горечью. Внезапное головокружение усадило меня на холодную каменную ступеньку. Узо и греческий ужин, съеденный вчера с надутым немцем, бушевали у меня в животе. Пять дней прошло с той ночи, когда дедушка нашел у себя во дворе Сару Курт. Все эти пять дней я почти ничего не ела и очень мало спала.

– Доброе утро, Габи. Мне сказали, что ты здесь…

Я осторожно подняла голову. Мир перестал кружиться вокруг меня. Медленно поднявшись, я протянула руку доктору Шраге Мониэлю. Размазав по губам сладкую улыбку, я произнесла:

– Доброе утро! Как дела, доктор Мониэль?

Когда-то у нас с ним был короткий эпизод. Эпизодик. Нечто совершенно незначительное, случайное и одноразовое. Мы встретились во Дворце Культуры на филармоническом концерте в антракте. Выпили кофе, поговорили немного о папе, немного о себе, и после концерта я очутилась в его квартире – прямо напротив Дворца. Был поспешный неинтересный секс (он кончил раньше, чем я начала), я ушла оттуда и остаток вечера провела самостоятельно. Он несколько раз звонил, но у меня не было никакого стимула для повторения первой встречи. Бывают безнадежные случаи, и он – один из них. Но сейчас я была рада его видеть. От Шраги Мониэля я без труда получу любую информацию.

– Что это у тебя? – он мягко провел пальцем по царапине, украшавшей мою щеку.

– Я ездила в Африку посмотреть на горилл. Ты когда-нибудь был в Африке.

Он смущенно улыбнулся.

– Давай зайдем внутрь, – сказал он и повел меня в свой кабинет. – Никогда не поймешь, шутишь ты или говоришь серьезно…

– Я серьезна только в том, что касается моего отца. Мне необходимо его увидеть.

Он остановился в дверях своей комнаты и удивленно на меня посмотрел.

– Твой отец уехал, разве он тебе не сказал?

– Ты это серьезно?

– Я всегда серьезен… Он попросил его выписать, пообещав вернуться через месяц.

– Почему же он выписался, не окончив курса лечения?

– Такую информацию сообщать не принято… – Он опять смущенно улыбнулся.

Я вошла в комнату вслед за ним и прижалась к нему:

– Ну, Шрага… После всего, что между нами было?

Он сдался без боя.

– Мы с самого начала видели, что он не готов к лечению, – сказал он, стоя близко-близко. – Он был неспокоен, рассеян… Позавчера он пошел к доктору Медобоеву и сказал, что ему нужно уехать, что за ним приедут. Медобоев решил, что так будет лучше, и выписал его.

– Ничего не понимаю… – пробормотала я. – Папа сказал вам, что его беспокоит?

– Габи, я действительно не могу рассказать тебе…

Я потерлась об него всем телом.

– Шрага, посмотри на меня. Мне очень-очень нужна твоя помощь… – умоляла я. – Я очень за него беспокоюсь, только ты сможешь помочь… – я расплющила об него груди и почувствовала, как напрягся его член.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал он, прислонив меня к стене. – Ты сводишь меня с ума, моя ведьма. – От него пахло копченой макрелью. Наверное, съел завтрак своих пациентов.

– Вспомни, пожалуйста, что он тебе сказал, – я удержала его руки, норовившие забраться мне под кофту.

– Что его ждет какая-то женщина… Попросил отправить вещи на его адрес в Рамат а-Шароне…

– Вы отправили?

– Нет еще. Они здесь, на складе. – Он шумно вздохнул. Теперь его пальцы прокладывали путь в мои трусы. Это была непростая задача, учитывая, что на мне были туго обтягивающие джинсы. – Иди ко мне, моя ведьмочка, устроим себе маленький праздник…

– Мы уже празднуем… – прошептала я ему в ухо. – Только скажи мне, кто за ним приезжал? – Фронт его брюк всё сильнее выдвигался вперед. Если бы я надеялась, что дело того стоит, я, может быть, расстегнула бы молнию на своих джинсах, чтобы облегчить ему работу. Но, помня о способностях Шраги Мониэля, я предпочла ускорить процесс. Просунув руку под его ремень, я начала гладить и встряхивать член.

– Ох, хорошо, – шептал он. – Хо-ро-шоооо….

Я ускорила темп, и он покорно прижался ко мне, закрыв глаза. Две минуты усилий и хоп! – мужской нектар оросил мои пальцы, а молодой доктор издал мощный стон. Слава богу. Мониэль освобожден. Теперь пусть продолжает сливать информацию.

– Так кто за ним приезжал? – спросила я, не теряя ни минуты.

Он глубоко вздохнул.

– Уфф!.. Дай же прийти в себя… Кто за ним приезжал? Кажется, он говорил – сестра.

– Сестра?

– По-моему, да… Но тебе лучше поговорить с доктором Медобоевым. Он его хорошо знает. Иначе ни за что не позволил бы ему уйти…

– Где Медобоев?

– У него выходной… Эй, ты куда? Ты так торопишься… Ладно, я тебе должен. В прошлый раз ты исчезла слишком быстро.

На клочке бумаги я записала телефон Сюзан.

– Позвони, а? – озорно подмигнув ему, я вышла из кабинета…

…и сразу наткнулась на хмурую медсестру:

– Ну, доктор вам помог?

– Да, очень помог! – невинно улыбнулась я. – Это была взаимная помощь.

Она смотрела на меня, будто пытаясь понять.

– Он послал меня на склад забрать вещи моего отца. Как мне туда пройти?

– Спуститесь на один этаж вниз. Спросите Игоря.

Игорь сидел за пустым зеленым столом, полностью погруженный в учебник подготовки к психометрии.

– Доктор Мониэль прислал меня забрать вещи моего отца, Амнона Амита, – улыбнулась я ему.

Он улыбнулся в ответ:

– Никаких проблем – это здесь, – он встал, прошел вглубь склада и вышел с большим папиным чемоданом.

– Тяжелый… – заботливо сообщил он. – Вы на машине?

– Да, не беспокойтесь… – я протянула руку, намереваясь взять чемодан.

– Ну, что вы! Такая хрупкая девушка… Позвольте, я помогу. Я отнесу его в машину… – по-рыцарски произнес он. Я не возражала.

– Ваш отец очень приятный человек, – сказал он, направляясь вместе со мной к стоянке. – Он сказал мне, что он музыкант.

– Да. Вы с ним разговаривали?

– Только в последний день. Он сказал, что должен уехать из-за своей сестры.

– Вы видели его сестру?

– Да, у меня как раз закончилась смена, и мы вместе выходили.

– Как она выглядела?

Он поставил чемодан рядом с «фордом» и сосредоточенно на меня посмотрел.

– Похожа на вас. Чуть повыше. Только очень бледная. Но, в общем – очень похожа…

Это была не его сестра. Тетя Рут похожа на меня, как Маргарет Тэтчер на Дорона Джамчи[31]31
  Дорон Джамчи – израильский баскетболист.


[Закрыть].

Я отправила своему увертливому папе короткую эсэмэску: «Где ты, папуля?» Потом прибавила: «Остерегайся женщин, которые были когда-то твоей женой».

На скоростном шоссе было темно и пусто, и возвращение в центр страны заняло меньше часа. Километраж, накрученный мной за сегодня, выглядел внушительно. Яффо – Герцлия – Париж. Настало время узнать, как поживает сборная Рамат а-Шарона, а через два часа репетиция спектакля в Яффо. Только этого в моем сегодняшнем коктейле и не хватало…

Дедушка и Газета сидели на старой скамье-качелях во дворе папиного дома и тихо беседовали. Мориц лежал у их ног, около него свернулась Бой – такая тихая и умиротворенная, будто нашла потерянного братца.

Я смотрела на них с удовольствием – хоть здесь всё спокойно.

– Вам не холодно? – спросила я двух стариков.

– Это холодно?! – спросил дедушка с венским снобизмом. – Это даже не прохладно… Но мы скоро зайдем в дом, Габиляйн. Еще немного…

Мне было холодно. Я вошла в дом. Отнесла чемодан в папину комнату и открыла его. Чемодан был аккуратно уложен, похоже, что папа так ничего из него и не вынимал. Умывальные принадлежности лежали в синем полиэтиленовом мешочке, новая зубная щетка, которую я ему положила, оставалась в упаковке. Одежда лежала в том порядке, в каком мы ее сложили в то утро. Три пары брюк, шесть рубашек, полотняный мешочек с носками и бельем, поверх одежды – зеленый шерстяной свитер. Мешок для грязного белья оставался пустым. К горлу подкатила злая горечь. И у него тоже от меня тайны? Я разобрала чемодан и вернула сложенные вещи на место в шкаф. Пошарила во внутреннем кармане чемодана, проверяя, не закатилась ли туда пара носков, но вместо носков обнаружила папку, набитую письмами.

Почерк был знаком до боли. Слегка неряшливый, торопливый, с наклоном влево. Я уселась на кровать и разложила письма перед собой. Все они начинались взволнованным обращением. «Дорогой…», «Любимый и единственный…» – липкий и безвкусный пудинг. «Люблю тебя…», «Тоскую…», «Не отталкивай меня, я хочу тебя видеть…», «Ты мне нужен…» – пошлая романтическая чепуха. Я скользила глазами по тонким буковкам. «Меня снедает тоска по тебе… Мечтаю увидеть Габи. Амнон, пожалуйста, попробуй ее уговорить встретиться со мной… У меня в сердце глубокая яма…» – полнейшая чушь, сказала я себе. Пустые слова. Я сложила письма обратно в папку. Мерзавка! Как она смеет изображать любовь?!

В папке был еще и пухлый конверт. Я открыла его, и оттуда высыпались медицинские справки на английском языке. Диагноз, результаты анализов и длинные счета, оканчивающиеся сказочно-огромными суммами. К одному из счетов была прикреплена записка, написанная слабой рукой. «Моя медицинская страховка не покрывает всего этого… – было написано там. – Дорогой, я нуждаюсь в твоей помощи…»

Я потрясла конверт, и из него выпал маленький желтый листок – такой, который можно приклеить на дисплей компьютера или на поля книги. «Картина, похожая на эту, должна быть у твоего отца, – было написано на листке черным карандашом. – Сара Курт будет тебе звонить. Поговори с ней, пожалуйста».

Миллион мыслей заметались у меня в голове, детали цеплялись друг за дружку, и мне даже показалось, что я всё поняла… Или почти всё. И тут же смятение – нет, не сходится. Ни-че-го. Я явственно увидела папу в его «Париже», затем передо мной возникло лицо женщины, которая была когда-то моей мамой, и, наконец – бледное лицо мертвой Сары Курт…

В кармане джинсов застрекотал мобильник, вернув меня в папину спальню в Рамат а-Шароне. Номер не определялся.

– Береги дедушку, – произнес глухой мужской голос.

– Кто говорит?

– Это не важно. Твоему дедушке угрожает опасность…

– Кто это?! – закричала я. – Отвечайте! Кто вы, черт побери!..

Разговор прервался.

Мои пальцы бешено застучали по кнопкам.

– Шамир, бездельник ты эдакий, почему не отвечаешь? – простонала я. – Кто-то угрожает мне по телефону, слышишь? Где же ты, черт тебя дери?

18

Стоя в кухне, я за обе щеки уписывала всё, что Мирьям – неизменная папина домработница – приготовила сегодня утром. Страх, усталость и растерянность не смогли заглушить голод. Кастрюли, стоящие на плите, были еще теплыми и соблазнительно пахли. Бараньи котлетки в томате, белый рис, горошек с луком и пряностями, укрепляющий зрение морковный салат – я бесцеремонно наслаждалась разнообразием вкусов, созданным щедрой рукой Мирьям. Одновременно я снова и снова пыталась дозвониться до папы. После шести неудачных попыток я оставила ему сообщение: «Папулечка, родненький, позвони мне, пожалуйста, я ужасно беспокоюсь».

– Почему стоя?! – возмутился дедушка, входя в кухню. – Так тебя воспитывали? Запихивать в рот на ходу, как чернорабочий? Сядь как человек!

– Мне некогда, деда. Мне нужно быть в Яффо, я уже опаздываю…

– Дикарка! У тебя нет ни минуты спокойной.

– Что поделаешь! Надо работать. – И я принялась за божественные клецки со сливами дедушкиного приготовления. – Ты должен научить меня это готовить.

– Готовить бакобст клессен?! – прорычал дедушка. – Для этого нужно терпение. Сначала устрой свою жизнь, найди себе мужа, роди мне правнука, Габи! Потом можешь попросить у меня рецепт этих клецок. И когда ты, наконец, бросишь свое Яффо и придешь работать у меня в лаборатории, а, Габи? С моими порошками ты сделаешь намного больше денег, чем с теми детьми… Вон даже воры думают, что у меня есть сокровища…

– Не думаю, что их интересовали твои порошки, дедушка, – осторожно сказала я, стараясь не задеть его гордость. Попробуй, скажи ему, что его формула стоит намного меньше, чем ему кажется, и что сейчас на рынке в ходу гораздо более современные формулы… – Думаю, они надеялись обнаружить там какую-то картину.

– Да ну, чепуха!

– Дедулечка, подумай, пожалуйста, – ты уверен, что никогда не видел картину с тремя фройляйн в матросских костюмах?

Он рассерженно мотнул головой.

– А в меховых манто?..

– Ни в манто, ни в купальниках – я вам уже говорил! Найн, найн!

– Вам??? Кому это «вам»?

– Тебе и твоему отцу. Вы мне действуете на нервы! Забудь об этих картинах. Алзо, сейчас важнее знать, когда ты придешь ко мне работать, чтобы мы смогли снова открыть лабораторию.

– Сначала мне нужно выйти замуж и родить тебе парочку здоровых правнуков.

Он улыбнулся. Внуки и правнуки – это первоочередной проект в нашей семье.

– Сыграешь со мной партийку? – с надеждой спросил он, кивая в сторону кухонного стола, где стояли готовые к бою кони, пешки, ферзи и короли – красивые шахматные фигуры, вырезанные Якобом-Газетой. Я взяла с доски резного коня, погладила его пальцем.

– Я бы с удовольствием с тобой сыграла, деда, но мне нужно идти. У нас сегодня важная репетиция. Я и так пропустила утреннюю репетицию…

По правде сказать, мне хотелось ехать в Яффо не больше, чем доить албанскую ослицу. Я была напугана звонком того мерзавца, предлагавшего мне беречь дедушку.

– Обещай мне, что ты никому не откроешь. Договорились, дедушка?

Он весело ухмыльнулся:

– Думаешь, волк придет, Габиляйн?

Именно так я и думала. Большой, черный, страшный волк – злой и непредсказуемый. Но что мне оставалось? Я не могла испытывать терпение Сюзан – она и так была до сих пор необычайно сдержанна. Репетиция вступительной сцены мюзикла должна была вот-вот начаться.

– Где Газета?

– Бродит по дому… Наверное, учит Морица свистеть… – рассмеялся дедушка, выходя из кухни. – Езжай осторожно, майн кинд.

Поцелуй, объятия – и снова меня утешил и успокоил его приятный запах. Всё будет хорошо. Бояться не надо.

Я походила по дому, разыскивая Газету. Хотела сказать ему, чтобы не смел никому открывать дверь. Никому, даже войскам союзников! Ни в кабинете, ни в папиной спальне его не было. Я вышла во двор и громко позвала:

– Эй, Якоб!

Мориц ответил мне энергичным лаем – похоже, пес поправляется. Якоба во дворе не было. Я спустилась в подвал:

– Я-коб! Где ты? Я хочу тебе что-то сказать.

– Шшшш… – послышался шепот. – Уходить. Ты – уходить. – Он вышел из бойлерной и подошел к двери подвала. – Газеты есть? – спросил он, вперившись в меня стеклянными глазами.

– Что ты тут делаешь?

– Здесь они меня не найдут, – и он вытянул вперед руки, словно пытаясь оттолкнуть меня назад.

– Кто?

Газета закатил глаза вверх:

– Они. Нельзя им знать, что я здесь… Нужно молчать… Нельзя…

С ума можно сойти!

– Ты прав, Якоб. Тебе лучше остаться здесь, – сказала я.

Он по-военному щелкнул каблуками.

– Помни, солдат! – подыграла я ему. – Твоя задача – охранять Макса Райхенштейна. – Он вытянулся во фрунт, взволнованный возложенной на него ответственностью. – Никого не впускай в дом! Я могу на тебя положиться, солдат?

Он энергично закивал головой:

– Ни один человек сюда не войдет! – и четко откозырял.

Я завела «форд». Фары пропахали на темной улице желтые борозды. В какое-то мгновение мне показалось, что от противоположной стороны улицы отделилась длинная тень и исчезла вдали. Я почувствовала чей-то взгляд, изучающий каждое мое движение. Когда моя машина, проскользнув по темной тель-авивской набережной, приблизилась к границе с Яффо, я заметила в зеркале заднего обзора длинный «мерседес». Я въехала на Иерусалимский бульвар в Яффо – большая машина за мной. Повернула направо – она тоже включила правый поворотник и повернула направо, а потом налево – точно, как я! – на маленькую улицу, где расположен Культурный Центр, и остановилась напротив стоянки. Я вышла из «форда» и поспешно вошла в здание. Сердце дико стучало. Кто за мной следит?!

Позвонила в папин дом. Дедушка сразу же ответил.

– Помнишь, что нельзя никому открывать?

– Помню, Габи, помню. Но здесь Шамир, – прошептал он.

– Зачем ты открыл дверь?

– Он сказал «полиция» и показал удостоверение. Сейчас пьет чай.

– Дай мне с ним поговорить.

Голос Шамира звучал сухо и по-деловому:

– Вас-то я и ищу. Мы можем встретиться?

– По какому вопросу?

– По нескольким вопросам.

– Почему вы не ответили на мой звонок, капитан? Я же сказала, что кто-то звонил и угрожал мне.

– Я сам приехал посмотреть, что происходит. Жаль, что вы уехали. Было бы лучше, если бы вы были здесь.

– Ничего не поделаешь – мне нужно зарабатывать на жизнь. Я не могу целый день играть в сыщиков и воров.

– Это не игра.

– Я знаю, – ответила я и сквозь стеклянную дверь посмотрела на огромную машину с потушенными фарами. – Кто-то за мной следит – черный «мерседес» ехал за мной от самой набережной. А может они еще от Рамат а-Шарона за мной следили…

– Вы в этом уверены?

– Да… Вполне…

– Понятно, – сказал он, как говорил мой папа, когда я среди ночи залезала к ним в кровать и клялась, что в моей комнате огнедышащий дракон. – Возможно, есть смысл попросить разрешение на личную охрану…

– Ну, уж нет! Только этого мне сейчас и не хватает – чтобы за мной таскался какой-нибудь детина. Кто-нибудь проводит меня до дома, не волнуйтесь.

В вестибюле Центра стоял черный великан в серой майке. Он преградил мне путь:

– Извините, вы Габи? – и протянул мне руку.

Я посмотрела на него с угрозой.

– Я Натанэль, – застенчиво произнес он. – Отец Одайи.

– Очень приятно, – с облегчением сказала я. – Идан разговаривал с вами?

– Да. Мы договорились, что девочка сможет участвовать в спектакле при условии, что я буду рядом. Идан сказал, что это не проблема, и даже предложил мне тоже сыграть, – он смущенно улыбнулся. – Сначала я посмеялся, но теперь хочу попробовать. Он сказал, что у вас есть роль взрослого полицейского, так что…

– Вы имеете в виду роль кубинца – злого полицейского?

– Не знаю. Захотите злого – будет вам злой, доброго попросите – будет добрый. Хотите меня испытать?

– Считайте, что получили мою протекцию… Вы справитесь. Я в этом уверена. Главное, что Одайя выступит в спектакле…

Сюзан набросилась на меня сразу, как только увидела.

– Идем, Габи, идем! Мы ждем только тебя, – взволнованно закричала она и потащила меня в зал.

Гиль Шломот стоял в окружении молодых танцоров. Добрый и мягкий Гиль смотрел на них в полном отчаянии. Увидев меня, приветственно помахал:

– Габи! Наконец-то!

– Что тут у вас?

– Ничего, просто утренняя репетиция провалилась… Никак не могу научить их щелкать.

– Что это значит, Сюзан?

– Щелкать пальцами – помнишь, «кник-кнак»[32]32
  «Кник-кнак» – искажённое knick-knack (англ.).


[Закрыть], который делали джетс и шаркс[33]33
  «Джетс» («реактивные») и «Шаркс» («акулы») – враждующие уличные банды в мюзикле «Вестсайдская история».


[Закрыть]?

– В «Южной набережной» не «джетс анд шаркс», а панки и фантомы.

– Да, да, верно… Тем не менее, я с утра показываю им этот «кнак»…

– Сюзан…

– Что?

– Ты свободна. Позволь мне поработать с ребятами, и я научу их делать и «кнак», и «клак», и «клик»…

Я поймала Душку и потащила его в репетиционный зал. Поставила его во главе банды фантомов, а сама возглавила группу панков. Репетиция началась.

Научить ребят щелкать пальцами правой руки оказалось делом непростым. Щелчки должны быть резкими, громкими, быстрыми и ритмичными. Все должны щелкать одновременно. Снова и снова повторяли мы первый шаг танца. Я знала, что если ребята освоят первый шаг, дальше всё пойдет гладко. Но им предстояла трудная работа.

– И еще раз сначала! – крикнула я. Душкина банда пошла на меня, с легкостью щелкая пальцами и хлопая, подбородки вздернуты, выражение лиц угрожающее. – Отлично! А теперь повторим еще раз.

Душка руками изобразил «тайм-аут». Ну что ж, парень прав. Наши дети окраин выбились из сил.

– Хорошо, – уступила я. – Мальчики идут на перерыв, а девочки остаются с Душкой разучивать вступление к танцу, в котором Мария и Тони впервые встречаются…

Спустившись со сцены, я смотрела на Душку. Приобняв Одайю, он умело вел ее в танце, – остальные девочки повторяли их движения. Он был превосходный танцор, а она – настоящая звезда. Когда она танцевала, по залу рассыпались искры.

Хриплый стрекот Душкиного мобильника взбудоражил тишину, вдруг воцарившуюся в зале.

– Выключить телефоны! – закричала Сюзан.

Я вытащила из рюкзака вопящую трубку и шепотом ответила:

– Да?

– Разве это не телефон Идана? – спросил до ужаса знакомый голос. У меня не было сомнений – Топаз. Я вышла из шумного зала в коридор.

– Да, это его телефон, – сказала я детским голоском. – Он в душе. Кто это?

– А ты кто?

– Его сестра. Сими. Что передать?

– Скажи ему, пожалуйста, что я нашел книгу, которая его интересует.

– А кто говорит? – спросила я писклявым голосом.

– И еще скажи ему, что всё так и есть, как мы думали, – уклонился он от ответа. – Не забудь, детка…

– Я никогда ничего не забываю! – пропищала я. – Я очень серьезная девочка.

Подойдя к входным дверям Центра, я выглянула на улицу. «Мерседес» исчез. Кто-то курил на другой стороне улицы. Обычный прохожий?

Тяжело дыша, ко мне подошел вспотевший Душка.

– Отличная репетиция! Я уверен, что у ребят получится… – он еще что-то говорил, а я рассеянно на него смотрела.

– Устала?

– Боюсь. Всё время боюсь. Видишь высокого мужчину вон там?.. Мне кажется, он за мной следит… И еще, после обеда был угрожающий телефонный звонок…

– Ты слишком взвинчена, Габи. Это можно понять, но тебе сейчас лучше лечь спать. Утром всё будет не так страшно.

– Да… Видимо, ты прав, но нам нужно еще немного порепетировать…

Я протянула ему мобильник:

– Твой новый друг тебя искал.

Это его ничуть не смутило:

– Топаз? Что он хотел?

– Сказал, чтобы ты ему позвонил. Что-то, связанное с книгой, которую ты искал.

Душка посмотрел на телефон, потом сунул его в карман.

– Почему ты не звонишь? Он ждет…

– Это не срочно… Пойду, приготовлю кофе. Хочешь?

Я хотела.

В одиннадцать свет в Культурном центре, наконец, погас, и все разошлись.

– Пошла спать… – помахала я Душке. – Завтра поговорим…

Единственное, чего мне хотелось, было быстрое развлечение, которое смогло бы меня отвлечь и погрузить в глубокий сон без сновидений. Алкоголь и мужчина – эта волшебная формула всегда прекрасно на меня действовала.

Я поставила машину на углу улицы Фришмана возле «Мартина и Игона» – нового модного бара, сменившего «Маленькую итальянку», построенную на развалинах испанского паба. Одед – выдающийся бармен и холостяк нарасхват – надраивал стойку бара. Увидев меня, он приветственно помахал.

– Смотри, – сказал он, когда я подошла. Повертев бокал на одном пальце, он подбросил его в воздух, поймал и снова завертел. Я влезла на высокий стул и лениво похлопала в ладоши.

– Потрясающе, – апатично сказала я. – Приготовь мне, как обычно…

Мы с Одедом вместе учились в театральной студии. Оба мечтали о театре «с кулаками», о боевом авангарде. Сидим, бывало в кафе, жалуемся на то, что государственный театр становится всё более коммерческим, а сами мечтаем, чтобы нас туда приняли. Чтобы дали шанс. Всего один шанс. Роль всей жизни.

Пару месяцев назад мы встретились в «Мартине и Игоне». Вот во что воплотились наши мечты – руководительница драмкружка и бармен, который иногда снимается в рекламных роликах или в дипломных работах друзей.

Одед бросил в шейкер два кубика льда, влил рюмку водки и капельку мартини и стал умело его встряхивать. Затем налил напиток в бокал и украсил его лимонной корочкой.

– Что нового? – спросила я.

Он показал на двух парней в конце бара.

– Кто это?

– Киношники. Новый товар. Правда, симпатяги? Думаю, что правый – тот еще бабник.

Без всякого промедления я уставилась на них, оценивая. «Бабник» сразу это почувствовал и улыбнулся, с подчеркнутой мужественностью приподняв пивную кружку. Он был точной копией Ривера Феникса – в местном исполнении. Слегка утонченный, слегка печальный. Второй, развернувшись, стал меня разглядывать. Он был не так накачан, но гораздо интереснее. Дело вкуса. Как водка с мартини.

– Переставь мой бокал на ту сторону, попросила я Одеда и направилась к этим двоим.

– Привет, – сказала я, медленно усаживаясь рядом так, так чтобы они смогли основательно оценить мою фигуру. – Как дела?

– Когда вы здесь, всё прекрасно! – усмехнулся Ривер Феникс, вставая. Он подошел ко мне сзади и положил руку мне на затылок. – Не хотите ли еще выпить? Ваш бокал почти пуст.

– Не откажусь. Скажите Одеду, пусть приготовит мне еще один.

Он сделал Одеду знак, и тот сразу понял. Рука «бабника» по-хозяйски лежала у меня на плече.

– Вы часто здесь бываете? – спросил он. Его друг не проронил ни слова.

– А что?

– Просто так… – смутился он.

Вот именно – просто так. Слишком просто…Меня словно окутало серое облако – это испарилась моя жажда приключений. Мне вдруг совсем расхотелось играть в эти эротические игры, расхотелось мужчину на одну ночь. Чья-то стыдная нагота, кисловатый запах незнакомого тела… С меня довольно! Не желаю слушать лживые, пустые слова, произносимые в темноте. Не хочу быть «милашкой» этого кичливого киношного студента! Мне нужно что-то настоящее. Мне хотелось закрыть глаза, упасть назад и быть уверенной, что тот, кто стоит за моей спиной, вовремя меня подхватит.