Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

26

Близился полдень, и шоссе Нетивей-Аялон было почти пустым. На развязке а-Шалом «мерседес» повернул на запад. Когда мы приблизились к центру города, у меня уже не оставалось сомнений. Я точно знала, кто нас ждет и где.

Машина въехала на улицу Ахад а-Ам и встала на разбитом тротуаре прямо напротив моего дома.

– Без фокусов! – прорычал бандит, подталкивая меня в спину коротким круглым стволом.

Его напарник, склонившись над Илией и щедрым меценатом, зловеще улыбнулся.

– А вам господа я желаю спокойной ночи, – сказал он, сильно ударяя Илию по затылку, от чего тот потерял сознание. Ту же процедуру он проделал с меценатом. Я на какой-то миг почувствовала даже удовольствие.

– Шагай, – буркнул мой конвоир.

В тетину квартиру проводник мне не требовался. Поднимаясь по лестнице, я продолжала складывать в уме новые фрагменты информации. Тетя Рут, как и каждый член нашей семьи, знала не только о существовании ружья, но и где дедушка его прячет. Он так же, как и Топаз, считала, что дела лучше вести в одиночку, без компаньонов. Она послала этих мафиози разделаться с Топазом, а вчера, когда я не застала ее в квартире, она, должно быть, устраняла последние улики на месте преступления. Возможно, она торопилась вернуть на место ружье. А может, просто хотела убедиться, что Топаз не добрался до картины раньше нее. Теперь я поняла, чей голос слышала за дверью, во время визита первого звена взломщиков. Мерзавка! Это она подослала их ко мне.

Один из мерседесовладельцев толчком распахнул дверь. Второй втолкнул меня в квартиру и запер за мной. Рут сидела на своем большом диване в обрамлении свежеокрашенных локонов, напоминавших желтую мочалку.

– Здравствуй, тетя, – сказала я, и на меня снизошло странное успокоение. Рут ничего со мной не сделает. Она корыстная, она ненормальная, она способна сыпать угрозами, но она не позволит этим хулиганам хладнокровно убить свою единственную племянницу, дочь своей лучшей подруги.

– Сядь! – приказала тетя.

– Где папа и мама? Они еще не вернулись из больницы?

Рут не ответила.

– Где мой отец и его псих? – спросила она у своих горилл, которые стояли у двери.

– Немцы захватили только ее. С ней больше никого не было.

Ее холодный взгляд вернулся ко мне.

– Радость моя, – сухо сказала она. – Мы должны кое-что обсудить. Точнее, тебе придется ответить мне на несколько простых вопросов.

– Например?

– Например, куда Якоб Роткопф спрятал мою картину.

– С чего ты взяла, что я знаю ответ на этот вопрос?

– Мне звонил Цви Вайнциблат из дома престарелых в Нетании.

– Как у него дела? Он уже в полном маразме.

– Он в абсолютно здравом уме! Он сказал, что вы у него были, и что он вспомнил одну важную деталь, касающуюся картины. При этом он упомянул Якоба. Он сказал, что говорил с тобой, но ты отвечала как-то странно.

– Он со мной говорил? Тетя, он не в своем уме!

– Не ври! – она тряхнула гривой. – Он посоветовал к тебе присмотреться, ты показалась ему немного странной. И еще он просил, чтобы Макс позвонил ему и Мирьям. Кстати, кто такая Мирьям?

– Дедушкина любовь. Кто-то из прошлого, – сказала я севшим голосом, пытаясь унять дрожь в ногах. – Думаю, что она претендует на роль твоей мачехи.

– Очень смешно. Так что рассказал Цви Вайнциблат о моей картине?

– О твоей картине?! Если она твоя, почему ты у него не спросила о ней?

– Я спросила, но он вдруг заговорил как-то странно – попросил передать Максу, что у него есть хорошее пиво, и положил трубку. Итак, Габриэла, я жду! – и она дала знак одной из горилл подойти поближе.

– Подожди, подожди, тетя Рут. Можешь ждать до прихода мессии и его осла.

Горилла склонилась ко мне и крепко схватила за локоть.

– Ой! Мне больно! Скажи ему.

– Будет еще больнее, – сказала эта лупоглазая сова. – Что Цви сказал тебе о картине? Быстро! – угрожающе спросила она, пока мне выкручивали руку.

– Аааай!!! – вскрикнула я. – Цви ничего не говорил. Он просто старый маразматик, у него галлюцинации.

– Пойдем со мной, моя радость, – позвала тетя. – В той комнате тебе помогут понять, что я не шучу. – Амбал поволок меня за ней. Рут открыла дверь в спальню. На стуле, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту сидел мой папа. В его взгляде сквозило отчаяние. Моя мама лежала на тетиной кровати. Она казалась спящей. А может, была без сознания. Я в ужасе посмотрела на нее. У окна стоял еще один мордоворот.

– Молодчина! Ты прекрасно справляешься с умирающими больными.

– Теперь тебе ясно? – прогнусавила Рут. – Ты расскажешь мне, куда этот псих спрятал картину, а я освобожу твоих родителей и навсегда исчезну. Я хочу получить то, что мне причитается, только и всего. Мне надоело зависеть от его подачек, терпеть из-за него унижения. Настал мой черед жить!

– Хорошо, – простонала я. – Я расскажу тебе всё, что знаю.

Рут удовлетворенно улыбнулась:

– Я слушаю.

– Картина действительно была у Якоба, – сказала я, пытаясь быстро выстроить версию, которая вызволила бы моих родителей и меня из когтей этой твари. – Отец Якоба зашил полотно под подкладку его пальто. Он проходил в нем всю войну – помнишь его черное пальто?

Тетино чутье оказалось острее, чем я думала.

– Хватит болтать! Расскажи мне, что тебе сказал Цви. Цви – столяр, а не портной! Так что давай-ка без фокусов. Не для того я привезла сюда твою мать, чтобы играть с тобой в твои игры. Правду! И поскорее, иначе… – дежуривший рядом амбал подошел к изголовью кровати и склонился над мамой. Грубые руки потянулись к ее горлу.

– Думаешь, меня это волнует? – сухо спросила я. Папа задергался на стуле.

– Я же видела вас вчера. А ты, Амнон, успокойся. Скажи своей маленькой дурочке, чтобы заговорила.

В его глазах была мольба. Я услышала, как мама закашлялась, не просыпаясь.

Габи!

Что?

Какое тебе дело до какого-то Зуциуса, которого, может, и нет совсем! Ты должна спасать себя и своих родителей. Какие тут могут быть сомнения?

– Хорошо, твоя взяла – вздохнула я. – Цви звонил, чтобы сообщить, что Якоб просил спрятать картину внутрь одного из столов, которые он делал для дедушки… – Рут взглянула на меня с интересом.

– В какой стол?

Я молчала.

Она сделала знак амбалу, и он поднес руки к маминому горлу.

– Он задушит ее, не задумываясь, – сказала Рут ледяным голосом. – Я не буду возражать. Ты заговоришь наконец?!

– Его рабочий стол.

– Тот, что в лаборатории?

– Да.

Она рассматривала меня с некоторым сомнением.

– Надеюсь, ты говоришь правду, Габи. Ради себя и мамы… Сейчас мы с тобой туда поедем. Ты остаешься здесь, – сказала она обезьяноподобному амбалу, стоявшему рядом с мамой. – Жди моего звонка!

Пока мы предавались сомнительным развлечениям в спальне Рут, остальные два наемника вытащили из машины Илию Коэна и уважаемого профессора и уложили их на пол в гостиной. Рут презрительно посмотрела на них.

– Джо, ит из Рут, – торопливо сказала она в трубку сотового телефона. – Передай своему боссу, что всё в порядке. – Поколебавшись, она перешагнула через лежащие на полу тела. – Через час с четвертью мы будем в аэропорту. Ждите меня у въезда на стоянку. И не забудьте зеленые пачки… – нервно хихикнула она. – Да, да, как условились, в красной сумке. – Рут закончила разговор и радостно посмотрела на меня.

– Вперед! – поторопила она меня. – Мы уходим. А ты оставайся здесь и жди моих распоряжений, – приказала она своему сторожевому псу.

Она взяла огромный чемодан, стоявший в углу, и поволокла за собой. Так значит, всё готово, тетя? Аэропорт. Встреча на стоянке. Чемодан. Новая жизнь. Новый имидж. Куда же ты, все-таки, едешь? На Карибы? На Багамы? В Мексику? В Афулу?

Габи!

Что?

Положение – хуже некуда.

Зачем ты солгала? Почему ты не хочешь отвезти ее прямо в Рамат а-Шарон, отдать ей это чертову картину, которая засунута в шахматный столик Лиора, и освободить несчастных родителей?

Потому что я не умею проигрывать – вот почему! Потому что она меня достала! И потому, что Шамир еще не сказал своего последнего слова.

* * *

Я спустилась по лестнице в сопровождении двух типов из фаланги желтокудрой гусеницы. Они шли молча, дисциплинированно и не отставали от меня ни на шаг. Откуда она их выкопала? Наверное, приятели Топаза-Магнука, которых она переманила на свою сторону пригоршней долларов, после того, как кто-то прихлопнул этого идиота с помощью старого дедушкиного ружья… Или их прислал покупатель картины? Интересно, кто он, этот покупатель? Не тот ли это Алексей Лев Левински, чье имя было записано на листке, который я видела у нее на столе? И где, черт побери, Шамир?! Может быть, Душке с дедушкой не удалось его вызвать? А вдруг Душка ведет нечистую игру? Да, а что с Газетой?! Во всех детективах написано, что сыщик появляется в самую последнюю минуту, за миг до того, как злодеи перерезают связанному герою горло над булькающим котлом с кислотой, разъедающей внутренности и кости. Похоже, что моя последняя минута близка, слишком близка, а машины Шамира всё еще не слышно.

На город опустился вечер, верхушки пыльных фикусов зашевелились под напором холодного сырого ветра. Мне показалось, что на лицо упала капля.

Неужели, дождь? Но мне не пришлось насладиться первым долгожданным дождиком, так я уже сидела в «мерседесе», едущем теперь на север. Справа от меня ангел-вредитель, его хозяйка Рут тает от счастья на переднем сиденье, второй асмодей ловко управляет большой машиной. Вот он выруливает на дорогу, ведущую к дедушкиному дому и останавливается у ворот.

И вот мы уже у входа в до сих пор не прибранный кабинет Макса Райхенштейна – человека, свято чтившего порядок в делах.

– Это тот стол? – спросила Рут, приближаясь к массивному дубовому столу.

– Так сказал Цви.

– Я еще раз тебя спрашиваю: это тот стол, или мне позвонить на улицу Ахад а-Ам и покончить с ними?

– На твоем месте, тетя, я бы не показывала твоим бандитам, что здесь есть. Когда речь идет об этой картине, у всех вдруг разыгрывается аппетит.

Она сощурила глаза, как сексуально возбужденная жаба:

– Что это ты вдруг стала обо мне беспокоиться? Как трогательно!

– Я беспокоюсь о себе. Ты хочешь, чтобы они нас обеих зарезали?

– Ужасно смешно!

– Ладно, тогда я, как ты – забочусь о семейной ценности. Если уж ее украдут, так пусть хоть деньги останутся в семье.

– А тебе-то что с того?

– Может, когда-нибудь вспомнишь обо мне и пришлешь пару шекелей… Чтобы я смогла купить новый компьютер. Знаешь, мы смогли бы переговариваться по мессенджеру. Ты же будешь по нам скучать, тетя. Возможно, захочешь узнать обо мне и о правнуках, которых я собираюсь родить дедушке Максу…

– Ты на это не рассчитывай! – сказало семейное чудовище. – Пришлешь мне голубя с запиской, когда он умрет. А вы двое идите сюда, поможете мне, – приказала она своим головорезам.

Амбалы подошли и принялись раскачивать стол, как колыбель с плачущим младенцем. Бумаги разлетелись во все стороны, ящики повылетали на пол, толстое стекло, покрывавшее крышку стола, соскользнуло и раскололось.

– Разобрать, разобрать! – нетерпеливо крикнула тетя. – Я не велела просто ломать. Разберите его на части – ножки, доски!

Сразу же откуда-то возникли отвертка и пара ножей и эти два мордоворота начали отвинчивать от стола ножки и отдирать листы фанеры, покрывавшие его нижнюю часть. Они трудились так основательно, что через четверть часа от массивного стола осталась только груда деревяшек.

Тетя была красная и потная, будто это она разбирала стол.

– Тебе вздумалось нас дурить? Захотелось поиграть? – грозно спросила она.

– Может быть, есть еще один стол, – попыталась я оттянуть решительный момент, мысленно умоляя о чуде…

– При-вееет! – послышался радостный голос, и на пороге возникла рослая и расфранченная женская фигура. – Габи, золотко! Что у вас тут творится?! Какой бардааак?

Хуанита, дай ей бог счастья! Женщина-сумка.

– Выметайся отсюда, потаскуха, – процедила Рут. – Здесь частное владение.

– Хуанита, познакомься – это моя тетя Рут. Рут – это Хуанита… – я попыталась культурно представить их друг другу, но Хуанита впала в ярость.

– Кто это здесь назвал меня потаскухой? Кто посмел назвать меня потаскухой? – взъярилась она и начала лупить Рут и пинать ее ногами. Двое гангстеров изумленно взирали на это.

– Вышвырните ее вон! – заверещала Рут, выводя их из ступора.

И в ту же самую минуту в комнату ворвались полицейские. Как выяснилось, Хуанита была всего лишь передовым отрядом, разведчицей, которую послали разузнать, сколько в доме преступников, и сумеют ли Шамир и Джейми Раанана справиться своими силами с вражеской армией.

Гангстеры сдались без боя. Очевидно, на них произвели впечатление дула револьверов, направленные на этот раз в их сторону. Рут оказала достойное сопротивление. Она лягалась, щипалась и кусалась, но кончилось тем, что она тоже сидела со сложенными вместе руками, и не потому что собиралась сыграть «Pour Еlise», а потому что на них надели наручники.

– Спасибо, дорогая, – порывисто обняла я Хуаниту, благоухающую, как целый дьюти-фри.

– Всегда пожалуйста, – она уселась, с сожалением разглядывая свой шикарный маникюр, который пострадал во время битвы.

– И вам спасибо, дорогой Шамир. Как вы узнали?

– Якоб сообщил. Он пришел в отделение полиции, поднял руки вверх и закричал: «Сдаюсь, сдаюсь, только быстрее ехать на Эхад а_Ам, там беда». Мы так и сделали. Там мы обнаружили верзилу, двух мужчин без сознания, и еще – ваших родителей…

– Как они?

– Не беспокойтесь, с ними всё в порядке, – взгляд его мог растопить гораздо более твердый камень, чем мое сердце.

– А дедушка?

– Он в больнице. Завтра ему будут делать катетеризацию сердца.

– Какую катетеризацию?! Это была инсценировка. Он притворялся!

– Не совсем. Это началось, как представление, но потом перешло в нечто более серьезное. К счастью, ваш друг понял, что дело плохо, и вызвал «скорую», иначе всё было бы еще хуже.

Прекрасный Душка, подумала я, и мое сердце сделало пируэт. Я напрасно его подозревала. Им двигала любовь и искренность, и может быть, немного наивность и почти детское любопытство. Как же я ошибалась в этом милом человеке! Как ошибалась…

Шамир оглядел троих преступников, увядших, как розы в хамсин. В лабораторию вошли пятеро полицейских и подняли их на ноги. Рут истерично рыдала.

Я вышла на веранду и стала смотреть на темный двор. Мелкий дождик выбивал дробь по жестяной крыше, свежий аромат земли пьянил и успокаивал.

Вышел Шамир и облокотился о перила.

– Мы едем в Рамат а-Шарон на проводы трех австрийских девушек. Хотите с нами? Ваши родители уже там.

– А что с Якобом?

– Его привезут. Наши ребята о нем заботятся. – Он вынул из кармана пачку сигарет и протянул мне.

– Когда ваш рейс?

– Завтра вечером. Мы отлично уложились! – и он посмотрел на меня с нежностью. – Скажите, Габи, вы свободны завтра утром? Я думал, мы могли бы…

– Что вы такое задумали?

– Мы могли бы провести день вместе – что-то вроде заключительной беседы. Как вы на это смотрите?

Я улыбнулась.

– Отправляйтесь в Лондон, капитан, сходите в галерею Тэйт – там есть несколько картин нашего Зуциуса. Вы ведь уже специалист…

Он понял. Он был очень мил, этот капитан Шамир, и вполне достоин поощрения. Возможно, при других обстоятельствах, это сработало бы, но в эту минуту я чувствовала себя очень занятой женщиной, женщиной, которая решила, не боясь ничего, урвать кусочек счастья.

27

Все вместе мы поехали в Рамат а-Шарон на последний акт пьесы. Совсем скоро четвертую стену украсит недостающая картина!

Дождь весело плясал на крыше машины, и я подумала, что нужно позаботиться о появлении в заключительном акте моего героя.

– Шамир, могу я попросить ваш телефон? Мой остался на кладбище.

Он молча протянул мне мобильник. Я набрала Душкин номер.

– Это я.

– Знаю.

– Сокрушительная победа, – прошептала я. – Всё в порядке. Это закончилось.

– Рад за тебя, – и снова тишина.

– Я должна принести тебе массу извинений…

– Верно, – я представила себе его дрожащие от смеха кудри. – И я намерен взыскать их в полном объеме.

– Хорошо, ты получишь всё, что тебе причитается, – засмеялась я. – Если хочешь, приезжай на премьеру наших обнаженных фройляйн. В доме моего папы через четверть часа.

– Йес, босс! – засмеялся он, и у меня в душе расцвела радуга.

Мориц и Бой встретили нас хоровым лаем. Тут были все. Мама, бледная и прозрачная, со спокойным умиротворенным лицом, опирающаяся на папину руку. Якоб-Газета, Шамир Нана и Джейми Ранана. Последними появились мокрые от дождя кудри Душки.

– Ты ела что-нибудь? – спросил он, моментально возвращаясь в роль моего ангела-хранителя, и вложил мне в руку ароматный сабих[47]47
  Сабих – род бутерброда со сложной начинкой, обязательными компонентами которой являются жареные баклажаны, печеные яйца и зелень.


[Закрыть] в промасленной бумаге.

– Я ждала тебя, Душка, – сказала я с набитым ртом, оголодавшая после суток без крошки во рту. – Это нельзя делать без тебя. Сейчас мы спустимся в подвал, – значительно произнесла я. У меня не было сомнений, что мы вот-вот станем участниками прекрасной сцены, в которой я представлю публике пресловутую картину и навсегда покончу с этой нелепой кровавой историей.

Я точно знала, где стоит шахматный столик. Время от времени я спускалась в подвал за какими-то вещами Лиора и видела столик, стоящий у северной стены впритык к запыленному клетчатому дивану. В ящиках столика лежали деревянные пешки, кони и ладьи, любовно вырезанные руками Газеты. Рядом папа сложил мешки с маминой старой одеждой.

Вся компания спустилась вслед за мной. Я зажгла свет и уверенно направилась в сторону столика.

Вот только столика там не было.

Я изумленно посмотрела на папу.

– Что ты ищешь, Габи?

Не отвечая, я начала отодвигать картонные ящики. Столика не было ни в правой части подвала, ни в левой. И за старым кондиционером тоже не было, и под ящиками с книгами…

Все вопрошающе смотрели на меня и молчали. Я взбежала на верхний этаж и ворвалась в пустую холодную комнату Лиора. Но проклятого столика и там не было. И в кабинете не было. Не было нигде. Может быть, папа вынес его во двор? Я выбежала из дома. Дождь усилился. Крупные капли намочили мне лицо. Холодный ветер раскачивал старые качели, и они скрипели, как от боли. Пекан швырнул на землю мокрые орехи. Столика не было.

– Габриэла! – Шамир вышел за мной во двор. – Что случилось? – он взял меня за руку.

– Капитан, она… они… нас провели.

– Я думал, что вы знаете…

– Я была уверена, что всё в порядке, что эта проклятая картина спрятана в старом шахматном столике, но столик исчез. Как вы думаете, нас кто-то опередил?

– Может быть речь шла о другом столе?

– Нет! Цви говорил именно об этом! Об этом!!! – закричала я.

На пороге дома стоял папа.

– Что случилось, Габи? – крикнул он, пытаясь перекричать шум дождя. – Объясни мне, наконец, что ты ищешь!

Я попыталась обуздать свою злость и отчаяние. Бедный папа. Любая мелочь может ему навредить…

Я подошла к нему.

– Дорогая моя, – он обнял меня. – Я хочу тебе помочь. Что ты ищешь?

– Шахматный столик Лиора.

Папа побледнел.

– Зачем он тебе? Это связано с картиной?

– Конечно же, связано! Что ты с ним сделал? Быстро! Кому ты отдал столик Лиора?

– Я… Я не знал… Год назад подвал затопило. Всё промокло. Я вынес мебель на солнце просушить. На следующий день тут проезжал алте захен[48]48
  Алте захен (идиш) – старые вещи. Так в Израиле называют арабов-старьевщиков.


[Закрыть] и предложил забрать столик и старое бабушкино кресло. Ну, я и продал их ему меньше, чем за сто шекелей. Но я же не знал… – он чуть не плакал.

Мир сделался серым и пустым. И это конец тайны?! Алте захен?..

– Габи, не надо. Не смотри на меня так…

– Как ты мог, папа? – закричала я. – Как же ты мог? Это был столик Лиора! И картина Зуциуса была внутри!..

– Успокойтесь, Габи, – Шамир положил тяжелую руку мне на плечо. – Это было сделано неумышленно.

Папа казался совершенно разбитым, когда я, собрав последние силы, выкрикивала всё, что накопилось внутри. Мне нужно было очиститься от этой боли, чтобы прийти в себя и успокоиться. Я хотела, чтобы он знал, как я устала. Выжата. Мне всё тяжело дается. Всегда так было. Я одна. Одна. У меня больше нет сил. И мне всё надоело.

Все высыпали из дома на мои крики и, сгрудившись под навесом, в ужасе смотрели на меня. Первым пришел в себя Душка. Он подошел и обнял меня. Он старался понять меня, успокоить, приласкать и объяснить, что не надо, хватит. Что пора отступить. Может быть, всё это было ошибкой…

Промокший под дождем папа смотрел на меня глазами, полными боли. Вдруг его измученное лицо озарилось улыбкой, и он произнес самые замечательные слова, которые только мог сказать в эту сумасшедшую ночь:

– Совершенно верно! Там что-то было, какая-то старая тряпка. Алте захен разобрал столик, чтобы засунуть его в пикап, и из него что-то выпало. Большой кусок брезента. Я его постелил на старый диван, Бой любит на нем спать…

…А все – мокрые и радостные – уже бежали в кабинет, и там на старом диване действительно что-то валялось. Обветшалый кусок ткани, измятый теплым телом Бой, которая, не ведая того, сидела на сокровище, охраняя его.

Душка потянул к себе брезент. Да, там внутри что-то было. Мы стали распарывать, разрывать остатки, сдирать брезентовую обшивку и обнаружили другой кусок ткани. Цветной. Как триумфаторы-победители предстали перед нами три обнаженные венские девушки – смеющиеся от бесстыдного счастья, что могут вновь продемонстрировать свою вечную красоту.

Первой появилась медноволосая Клара – маленькие груди торчком, руки обнимают живот, за ней – Магда, дерзкая и уверенная в привлекательности своего розоватого тела, последней вырвалась на волю Эстер Кеслер – ее волосы, покрывают плечи, а взгляд говорит: «Вы меня искали? Вот я перед вами!»

– Вот они, мои пропавшие девочки, – сказал Якоб-Газета. – Лиор сберег их, и теперь они здесь.

Бой залаяла, Мориц стал лизать ей шею, а мама сказала:

– Главное, что Габри-Эла улыбается.

Папа сказал:

– Это чудо.

А я подумала про Шауля, который отправился искать ослиц, а нашел царство[49]49
  История, описанная в Танахе: «Книга Шмуэля», глава 9.


[Закрыть], потому что Душка сзади шептал мне в затылок слова любви.

А снаружи дождь продолжал ласкать землю…

Папин дом остался позади. Душка вел машину, точно зная, куда ехать. Оставив машину полоскаться под благодатным дождем, посланным нам небесами, мы поднялись в квартиру, в мою старую добрую спальню. Его нежное дыхание вернуло к жизни мое тело и вселило в него покой. Я держалась за его руку, как за парус, который унесет меня в открытое море… Не нужно было спрашивать зачем или почему, не нужно было искать стен и укрытий. Всё было ясно и понятно.

Он прислонился всем телом к стене, протянул руки, и я вошла в них, отдавая ему себя. Всё было так просто. Женщина, желающая мужчину. Мужчина, желающий женщину. Я почувствовала, как его сердце мчится ко мне.

Он положил голову на то место, где бесстыдно колотилось мое сердце. Не знаю, сколько времени мы так простояли, – его голова на моей груди, глаза у обоих закрыты, он дышит мной и нежно гладит мне плечи, будто проверяя что-то очень важное. Его рука терпеливо сглаживала страхи и сомнения, усмиряла бури и опасения, всё еще роившиеся во мне, и освобождала место для любви.

Я привлекла его к себе, взяла его прекрасные руки в свои и провела их по пылающим тропам вверх и вниз, указывая путь. Мне было хорошо. Он ласкал мое тело до тех пор, пока я не утратила чувство места и времени. Я отстранилась только для того, чтобы сбросить одежду и освободиться от всех преград, а затем, свободная и счастливая, вернулась к нему. Увидев мою грудь, он вздохнул, как младенец, наконец-то добравшийся до маминого соска.

…А мне было хорошо.

Мне было так хорошо, что всё забылось и исчезло, и не было ничего – только я, его нежное дыхание и пара рук-волшебниц, которые творили со мной самое чудесное на свете действо.

Мы были мужчина и женщина. Всё остальное было не важно.

* * *

Пришли все, кроме Игруна – моего чудесного котика. Ну, почти все, так как три фройляйн были отправлены самолетом в лондонскую клинику на серьезную реставрацию – им предстояли подтяжка лица, поднятие подбородка и бровей, восстановление красок и другие приготовления к грандиозной выставке, намечающейся в венском музее. Но и без них премьера «Южной набережной» в Культурном центре Яффо «Д» была волнующим событием, по крайней мере, для тех, кто приложил к нему руку, или вложил душу и сердце.

Сюзан развязала свой конский хвост и распустила локоны. Она стояла у входа, исполняя роль уверенной в себе хозяйки, и была похожа на мать, которая нашла для своей беспутной дочки жениха с высшим образованием. Каждому приглашенному она вручала красную гвоздику – дар цветочного магазина «Сами и Сосо» – а те искали, как бы незаметно от нее избавиться.

Дедушка, облаченный в парадный костюм, энергично катил перед собой кресло на колесах, в котором сидел Цви «из нашего города», слишком слабый, чтобы идти пешком. Катетеризация дедушкиного сердца прошла успешно, а бурный роман с «дорогой Мирьям» вселил в него силу и бодрость. За ним, улыбаясь и краснея, шла сама «дорогая Мирьям» в девически голубом платье, держа за руку Якоба-Газету, который, не переставая, отдавал честь Джейми Раанане и докладывал, что сегодня у него нет ни одного покойника. Все четверо – сплоченные и счастливые – они выглядели как представители организации «Новая семья»[50]50
  Организация «Новая семья» – группа адвокатов, содействующая заключению альтернативных браков.


[Закрыть].

Шамир в клетчатом пиджаке из Лондона и с нарядным букетом лилий в руках уселся в ряду для почетных гостей, стараясь не смотреть на глубокое декольте Сюзан. Вслед за ним появились Кларисса, Хуанита и с ними еще несколько работающих девушек со сверкающими сумками и устрашающими каблуками-шпильками.

– Привет, капитан, – сказали девушки, и он, ужасно покраснев, встал и выразил нашим ночным героиням подобающее им почтение.

Папа носился за кулисами, в сотый раз показывая русским музыкантам, согласившимся на добровольных началах нам аккомпанировать, что такое латинский ритм, повторял гаммы и пируэты с взволнованной Одайей, которая уверяла, что кто-то вынул у нее из горла голосовые связки.

– Это от волнения, – мягким голосом говорил он ей. – Мне это знакомо. Всё будет хорошо.

Мама осталась в больнице рядом с экраном компьютера. Душка подключил ее компьютер к сайту Культурного Центра, и она обещала, что будет смотреть нас в прямом эфире.

Даже мэр города пришел, сфотографировался с тремя девушками из ансамбля и сразу исчез, оставив вместо себя заведующую городским отделом культуры, озирающуюся с видом гордой наседки. Казначей мэрии не пришел, не было также заведующего отделом водоснабжения и руководителя отдела парковки, чада которых так и не получили главные роли. Зато родственники Одайи заполнили зал, украсив его цветом шоколада, и раздавали книжечки псалмов всем желающим.

– На счастье, – приговаривали они, сверкая глазами.

Я влилась в закулисную суматоху. Девочки из ансамбля хихикали, тесно прижавшись друг к дружке, как стая перепуганных цапель. Танцевальные костюмы туго обтягивали их тоненькие фигурки. Они ждали, когда Душка подаст им знак.

– Второй звонок, – объявил мой мужчина. – Третий звонок…

В животе у меня бушевала мировая революция.

Душка начал обратный отсчет:

– Десять… Девять… – Затянутый в галстук Фима, руководитель спектакля, кивнул нашему трио музыкантов и взялся за шнур занавеса, сделанного из покрывала с дедушкиной кровати.

Танцоры застыли, девочки замолчали, папа отбил пальцами такт: три, четыре, и… «Южная набережная» отправилась в путь.

Единственным моим желанием было исчезнуть. Не быть там. Не видеть провала. Я вышла из зала. Я хотела домой, хотела плавать в озере Кинерет, танцевать с утками, кататься на лодке с гориллами – только бы не торчать там, за кулисами, глядя на освещенную сцену. Вчерашняя генеральная репетиция была ужасна! Сюзан сказала, что это ничего, что провал генеральной – верный знак того, что премьера пройдет успешно, но я превратилась в комок нервов. Я беспокойно ходила по переполненной стоянке то дуда, то обратно, пинала камни, стучала кулаком по забору, дождь смывал мои соленые слезы, а я клялась, что никогда в жизни не буду больше ставить никаких спектаклей. Даже спектакль одного актера не буду! Даже спектакль в детских яслях… Ничего! Совсем ничего! Перееду в кибуц и буду разводить голубей, поеду в Австралию дрессировать крокодилов, но в театр не вернусь! Не вернусь к своему провалу… К созданному мной фиаско. Сюзан меня уволит. Родители заберут своих детей из Культурного Центра. Все кончено. Наверное, все уже разошлись…

…Музыка великого Ленни, выплеснувшись из зала, расцветила серую стоянку, окатила линялые дома Яффо, разгладила зияющие трещинами тротуары и взмыла вверх, украсив крыши и антенны. И тут я услышала их – панки и фантомы ритмично вышагивали по сцене, вместе, как один человек, щелкая пальцами. Кто-то обнял меня и прошептал: «Победа, Габи, победа». И тут же раздался шквал аплодисментов.

Что было потом? Я не помню, как попала на сцену, откуда взялись у меня в руках букеты цветов, но я точно помню, как дедушка кричал: «Браво! Это все сделала моя внучка!» Помню Якоба-Газету, протягивающего мне букет белых нарциссов, лилии Шамира, а когда от аплодисментов чуть не снесло крышу, и мы стояли на сцене среди мальчиков и девочек самых разных оттенков кожи, данных людям Всевышним, Душка прошептал мне:

– Я уже говорил, что люблю тебя?

– Не помню, – сказала я, отвешивая очередной поклон. Под овации зала мы скрылись за кулисами, но Фима жестом велел нам снова выйти к ликующей публике, а Душка крепко обнял меня и прошептал:

– Ну, так в миллион девятый раз – люблю, люблю! Обожаю тебя, моя красавица!

Габи!

Что?

Может быть, к следующей Хануке поставим «Мисс Сайгон»? Скромно так – не более сорока танцоров и дюжины вокалистов. И вертолет…

А может, лучше «Призрак оперы»?..

Все равно Сюзан скажет, что это ее идея.[51]51
  На следующей странице вы найдете знаменитый рецепт бабушки Йоны – клецки со сливами.


[Закрыть]

Моей Габриэле.

Ты так хотела этот рецепт клёцок со сливами – самый знаменитый рецепт бабушки Йоны. Ну, так я тебе тут расскажу то, что я помню, как она делала и немного – как моя мама. Только знай, что для меня клёцки со сливами были лучшее блюдо в нашем доме, давно еще, в Вене. И ещё знай: моя мама делала клёцки лучше всех, но это отнимало у нее много сил и причиняло боль в ногах. Она подавала нам огромное блюдо, у которого был запах, как, наверное, был в раю. Снаружи они были покрыты хлебными крошками и сахаром, а внутри был сок от слив, которые кипели, и весь сок впитался в тесто. Это мечта!

Поверь мне, что ни разу не осталось ни крошки. Только потом, когда блюдо пустое, нечем дышать, потому что все нападали и съедали шнель.

И ещё я должен тебе сказать: потому что нельзя достать на рынке настоящие сливы Санта-Роза, которые подходят лучше всего, тебе придется взять то, что тебе продадут на рынке. Только выбери спелые и мягкие сливы, цвет которых сильный, как сердце Душки, а кожа упругая, как у тебя.

NB. Я не уверен, что у тебя получится. Чтобы приготовить такие клёцки, нужно много терпения и точности, чего, я думаю, у тебя пока недостаточно. Но хватит болтать, теперь делаем.