Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

24

– Шамир сказал, что вам нельзя выходить из дома! – закричал мне вслед бравый парень, приставленный для моей охраны. Мы с дедушкой тем временем продолжали идти к папиному «форду».

– Шамир здесь, разве вы не видели? – крикнула я в ответ. – Он позволил мне выйти. То есть, он даже попросил, чтобы я вышла на пару минут…

Мой телохранитель только пожал плечами.

Две штрафные квитанции украшали лобовое стекло «форда», который в сером утреннем свете казался еще более старым и запущенным. Когда, наконец, пойдет хороший дождь, который отмоет город от летней пыли? Я смяла квитанции и засунула их в карман джинсов.

– Опять рапорт? – укоризненно сказал дедушка.

– Нет. Реклама. Куда поедем?

– В «Башни любви» в Нетанию.

– А что там?

– Это дом престарелых. Там живет Цви Вайнциблат. Помнишь его? Столяр, который сделал нам книжный шкаф, гардероб и…

– Помню, конечно помню! Ты называл его «Цви из нашего города».

Дедушка улыбнулся. Слова «из нашего города» были критерием его преданности. Дедушка ходил за продуктами в дальний, более дорогой, магазин, хозяин которого приехал из Вены, костюмы шил только у герра Опенгеймера, прибывшего «оттуда», пользовался услугами Вайса – электрика «из нашего города», Топача – садовника «из нашего города» и, конечно, Цви Вайнциблата. «Как можно доверять столяру из Бухареста или, того хуже, из Варшавы!» – говорил он без тени улыбки, но с искорками смеха в глазах.

– Чем Цви может нам помочь?

– Они с Кеслерами были соседи. Его сестра обожала Эстер. Она была моложе ее на несколько лет, но всюду за ней ходила… Мирьям. Чудесная была девушка. Такая тонкая, нежная. Деликат, – и Макс Райхенштейн покраснел, как школьник. Ага, попался!

– Дедушка! Ты никогда о ней не рассказывал.

– А что рассказывать? Мои родители лелеяли мечту нас поженить, но я уехал из Вены слишком молодым, и она вышла замуж за приличного человека, аристократа. Она репатриировалась в Израиль только в сороковых годах, – он был явно смущен.

Я балдела.

«Башни любви» в Нетании казались очень неплохим местом для времяпровождения в старости, если, конечно, вас привлекают курс макраме, пассадобль и иногда – минет не слишком скромной старушки.

Я припарковалась на автостоянке и, глянув в зеркало заднего обзора, обмерла – на стоянку въезжал знакомый черный «мерседес».

– Дедушка, мы совершили ошибку…

Он оглянулся.

– Позвони своему Шамиру. Сообщи ему, где мы, – просто сказал он, и я так и сделала.

В большом патио «Башен любви», облицованном белым мрамором, тренировались энергичные старушки в спортивных костюмах. Когда мы вошли, они перестали катать огромные резиновые мячи и все как одна уставились на Макса – высокого, с седыми волосами, стянутыми на затылке. Еще бы – новый парень на деревне!

– Цви Вайнциблат на пятом этаже, квартира пятьсот восемь. Если его там нет, посмотрите в телевизионной комнате, – сказала худощавая с голубыми волосами.

Дедушка легонько постучал в дверь.

– Цви? Это Макс.

Дверь распахнулась. Перед нами стоял сморщенный тщедушный человек с горящими глазами. Он радостно обнял дедушку.

– А это, конечно, Рут! – сказал он и погладил меня по плечу. – Ты изменила прическу, но выглядишь по-прежнему прекрасно. Пре-кра-сно! – уверенно заключил он.

– Это не Рут, это Габи – моя внучка. Они совсем не похожи…

Старик, нимало не смутившись, рассмеялся.

– Заходите, я рад вас видеть! Жаль, что ты не привез Якоба, мы были когда-то веселой компанией… Он приходил ко мне в столярную мастерскую. Как он там? Да, заходите же!

Он провел нас в маленькую, очень аккуратную гостиную.

– Садитесь. Мирьям скоро тоже будет. В двенадцать часов заканчивается ее кружок, и она приходит ко мне пить чай.

Дедушка не переставая скреб предплечье. Явный признак волнения.

– Я не видел ее более шестидесяти лет… – сказал он. – Это значит, что ей уже не меньше восьмидесяти…

– Да… – улыбнулся Цви. – Время идет. Два года назад она овдовела и решила переехать сюда.

Раздался слабый стук, дверь распахнулась, и на пороге появилась маленькая светлая женская фигурка. Мирьям. Если ей и перевалило за восемьдесят, то годы об этом не знали. Ее лицо было гладким, а глаза светились такой же насыщенной глубокой синевой, как у дедушки.

Она сразу его узнала.

– Макс! – звонко крикнула она. – Как я рада тебя видеть!

– И я тебя, Мирьям, и я. Ты прекрасно выглядишь… – дедушка волновался, как старшеклассник.

– Дедушка, – негромко сказала я, вынимая из сумки распечатку, – спроси их…

Цви и Мирьям склонились к журнальному столику, куда я положила картину с тремя обнаженными девушками.

В комнате воцарилась тишина. Мирьям взяла листок, потом опустила его на столик ипечально вздохнула.

– Я знала, что когда-нибудь она снова появится, – ее голос был слаб и дрожал. – Знала, что она не может исчезнуть навсегда… – Мирьям посмотрела на нас. – Не понимаете, о чем я?

Дедушка сидел, не шевелясь. Я отрицательно мотнулаголовой.

– Он должен был ее уничтожить, – продолжила Мирьям, прикрыв глаза и бессильно откидываясь на спинку дивана. – Это была ошибка Роткопфа, деда твоего друга Якоба. Ты, конечно, помнишь тот скандал. Впрочем, тебя, наверное, уже не было в Вене… Они выставили все картины этого маньяка, и кто-то опубликовал в газете большую статью с отвратительным заголовком. Твой дед, господин Кеслер, был просто убит, когда увидел свою Эстер такой, совершенно голой…

Цви отрешенно дополнил:

– И тогда господин Кеслер обратился к Аврааму Эрнсту Роткопфу – самому видному музейщику в Вене…

– Да, да, – подхватила Мирьям. – Теперь я вспомнила, Макс, тебя уже не было в Вене. Может быть, тебе об этом и не писали. Это было таким унижением для господина Кеслера… Он попросил Роткопфа пойти к этому художнику-педерасту, маньяку, и забрать у него картину. Роткопф выкупил картину, и твой дедушка сказал ему сжечь ее.

– Так значит, никакой картины нет? – с надеждой спросил дедушка.

– Картина есть. Я знаю, что Эрнст Роткопф ее не сжег. Все это знали, все, кроме твоего дедушки. Поговаривали, что Роткопф так восхищался этим сумасшедшим Зуциусом, что считал произведение божественным. Совершенным. Говорили, что он спрятал картину. Я думаю, Макс, что твой отец обо всем знал. Только от дедушки это скрывали.

– Но это еще не всё, – сказал Цви. – Помнишь ту женщину?.. Как ее звали?

– Магда… – процедила Мирьям сквозь зубы, словно это было не имя, а проклятие или заклинание. – Магда…

Кто-то постучал в дверь. Я, как единственный представитель молодого поколения, встала и пошла открывать.

На пороге стоял Шамир, вне себя от возмущения.

– Габи, вы меня с ума сведете! Кончится тем, что я прикую вас к себе наручниками. Почему вы сбежали?

– Мне нужно было уйти! Я не могла упустить такую возможность выведать что-нибудь у дедушки. Вы видели черный «мерседес»?

Он кивнул.

– Видел. Вы даже не понимаете, с кем связались…

Я посмотрела на него взглядом девочки-простушки.

– Привет вам от тети Рут, – сказал он более спокойным тоном, проходя вслед за мной в комнату. – Она пережила сегодня утром несколько неприятных минут, очень неприятных… Но она вняла вашему совету, и всё мне рассказала…

Цви и Мирьям удивленно уставились на незнакомца.

– Это капитан полиции Шамир, – излишне церемонно представил его дедушка. – Мы попросили его приехать. С этой картиной связана целая история. Полиция проводит расследование, и мы, разумеется, хотим ей помочь… – и он многозначительно посмотрел на Шамира. – Так что, пожалуйста, Мирьям, продолжай.

Но Мирьям, смущенная неожиданным появлением представителя закона, молчала.

Имеющий опыт поведения в подобных ситуациях, Шамир заговорил сам.

– Позвольте мне рассказать вам о новых обстоятельствах, выявленных в процессе следствия, – начал он официальным тоном. – Коллекционер, владеющий тремя остальными картинами, – это господин Шопенгеймер, проживающий в Швейцарии. Мы подозреваем, что речь идет не только о вполне объяснимом желании любого коллекционера быть обладателем всей серии. Похоже, мы имеем дело с психом, страдающим манией величия, который хочет сидеть в подвале своего замка и единолично любоваться сокровищами, принадлежащими только ему. Тип инфантильный, но властный.

– Шопенгеймер? – переспросила Мирьям с дрожью в голосе. – Вы сказали Шопенгеймер?

Шамир кивнул.

– Немец… – она побледнела. – Он тоже хочет ее спрятать. Его не коллекция интересует… Они всегда хотели спрятать эту гадину, эту детоубийцу.

– О ком ты говоришь? – дедушка рассерженно вскочил.

– О ней, – Мирьям указала на высокую девушку с ледяными глазами. – О Магде Фридляндер – и она замолчала. Мы тоже молчали. Казалось, что одно наше слово может погасить волну воспоминаний, вспыхнувших в ней с непонятной силой.

Дедушка положил руку ей на плечо, она вздрогнула, будто очнулась от страшного сна.

– Ты знаешь двух других девушек? – спросил дедушка.

– Конечно. Все знали. Цви тоже знает. Вот эта, – она указана на девушку справа, – это Клара.

– Наша Клара?! – дедушка был потрясен.

– Да. Она потом вышла замуж за Эрнста…

– Это мать Якоба, – прошептал мне дедушка.

– А это, – Мирьям прикоснулась кончиком ногтя к средней девушке, – это чудовище… – Она закрыла лицо руками. – Это Магда Фридляндер… Она дружила с Эстер – обе красавицы, обе непоседы… Через несколько лет Магда вышла замуж за Йозефа Геббельса…

– О-о-о, – простонал дедушка, побледнев.

– Какой такой Геббельс? – вскрикнул Шамир.

– Нацист проклятый! – выпалил Цви. – Ответственный за пропаганду у Гитлера.

– Нацист женился на еврейке?

– Она не была дочерью Фридляндера по крови, – сказала Мирьям. – Господин Фридляндер официально удочерил Магду, когда женился на её матери, но она не была еврейкой. Несколько лет спустя после того как Зуциус написал эту картину, она вступила в нацистскую партию и вышла замуж за человека по имени Квант. Потом, во второй раз, она вышла замуж за Йозефа Геббельса.

– О-о-о, – опять простонал дедушка, бессильно обмякнув. – Моя тетя обнимает эту гадину… Это ужасное чудовище!.. Отравила маленьких детей…

– Магда Геббельс отравила шестерых своих детей. Она усыпила их каким-то снадобьем и засунула в их рты ампулы с цианистым калием…

– Фанатичная нацистка! Похоже, что не вам одним стыдно… – протянул Шамир.

– Вот именно, – слабо сказала Мирьям. – Нацисты… они искали эту картину как одержимые. К счастью, нас уже не было в Вене в то время, но нам рассказали, что они ходили из дома в дом и искали трех фройляйнс Зуциуса. Они хотели заполучить эту картину. Хотели спрятать позор. Истинная арийка танцует голой с двумя еврейками…

– Так вот почему здесь появились какие-то типы, говорящие по-немецки! Эта Магда Геббельс привела к нам отставных нацистов, сумасшедших коллекционеров и алчных женщин.

– А как девушки попали в мастерскую художника? – спросила я.

– Проделки юности – пояснила Мирьям. – Зуциус любил рисовать молоденьких девушек. Он наверняка пообещал им вечную жизнь на полотне, и они загорелись. Твоя тетя, Макс, – Мирьям с нежностью взглянула на дедушку, – была так красива, так раскована… Ну просто сорванец какой-то! Я ее обожала…

Шамир кашлянул:

– Я понимаю, что тема прошлого очень много для вас значит. Но давайте попробуем вернуться в настоящее. Мы расследуем двойное убийство, дело крайне запутано…

– У вас пока нет даже кандидата в убийцы, – язвительно заметила я. – Только старик, который ничего не сделал и которого вы держите взаперти в «Абарбанель». Верно, капитан?

– Не совсем. Одного убийцу мы, более-менее, нашли …

– Что означает «более-менее»?

– Нам помогли ваши подружки – Кларисса и Хуанита. Оказалось, что Сара Курт приехала в дом вашего дедушки не одна. С ней был господин Топаз-Магнук. Девушки его опознали. Они видели, как он выходил с ней из такси.

– Он думал, что картина уже у него в руках, и убил ее…

– Да, да. Но он не учел, что клиентами Сары Курт были не только сумасшедшие коллекционеры, но еще и парочка рассерженных нацистов…

– Эти типы из Детройта?

– Да, NSM – National-Socialist Movement, нацистская организация, беспрепятственно действующая на территории Соединенных Штатов под широким зонтом демократии и свободы слова. Курт была полна решимости раздобыть картину и продать ее любому, кто больше заплатит. Она была неглупа, эта госпожа Курт. Когда ваша мама рассказала ей о голых девушках Якоба, та сразу всё поняла. Она вспомнила рассказы своей матери о странном человеке, уцелевшем в Катастрофе, и предположила, что ключ к сокровищу находится у него.

Телефон Шамира застрекотал.

– Нет! – сердито крикнул он. – Этого не может быть! Опять?! – Потом, минутку помолчав, сказал: – Да, я спрошу у них, но я уже знаю ответ… – и посмотрел на меня. – Габи, у Якоба Роткопфа был внук?

– Нет.

– Я так и думал. Кто-то выкрал его из «Абарбанель». Молодой парень с длинными волосами…

Душка.

25

Как же хорошо я его знаю, этого Душку, этого Идана-предателя, перед которым невозможно устоять. Я явно вижу, как он крадет Газету из-под носа полиции: вот он очаровывает медсестер, разгадывает кроссворды с санитарами, снабжает Газету журналами, а потом приглашает его прогуляться, «понюхать цветы в садике». Охраннику у входа он, конечно, сказал, что он – любимый внук этого психа, и что он ведет его на анализ крови или черт-знает-куда-еще, и спокойно вышел, даже глазом не моргнув.

– Вам известно, кто это был?

Я с радостью его выдала.

– Это Идан, – быстро ответила я. – Тот, которого вы вчера видели в дедушкином дворе.

– Знаю! – бросил Шамир, выбегая из комнаты. – Он сразу показался мне подозрительным.

«Что с тобой происходит? – с болью подумала я. – Неужели баснословная сумма денег тебя ослепила?»

Я же была ему самым лучшим другом! Дедушка чуть его не усыновил. Неужели, деньги – это всё? Всегда? Для всех?

– Позвони ему, – велел дедушка.

– Душке? Ты сошел с ума?

– Позвони! Пусть он мне скажет, где они.

– Не хочу.

– Хороший парень, этот твой Душка. Нам не о чем беспокоиться.

Я набрала номер и протянула ему телефон:

– Поговори с ним сам.

Душка ответил сразу же. Дедушка задал один вопрос и слушал, кивая головой:

– Йа… Йа… Хорошо, мы приедем. Конечно, дождаться! – он отключил телефон и его взгляд напомнил мне штиль на море.

– Ну, что?

– Он у Лиора. Давай, Габиляйн, поехали! – он нежно и с любовью посмотрел на двух своих друзей: – Когда всё хорошо закончится, я приеду, и мы поговорим, – Мирьям покраснела. – А пока – вот вам номер телефона Габи, – он нацарапал номер на бумажной салфетке. – Если что-то вспомните, немедленно звоните, всё важно!

…И мы направились к знакомому памятнику на участке той проклятой земли, что поглотила Лиора, а вместе с ним – и нашу прежнюю жизнь. Не прошло и полчаса, как мы въезжали в ворота военного кладбища, где похоронили его тело, объяснив девочке, которой я была, что «Бог дал – Бог взял, да святится имя Его».

«Он избран Богом», – говорили мне мужчины, пахнувшие нафталином, и гладили меня по голове.

«Теперь он на облаке вместе с ангелами», говорили мне женщины, пахнувшие переваренной курицей.

Я сердилась на этого злого Бога. Я не хотела, чтобы Лиор сидел на облаках, хотела, чтобы он вернулся и научил меня атаковать ферзя, запирать ладью и сбивать коней. Какие еще ангелы? – кричала я, – какое ему дело до дурацких ангелов, которых собрал вокруг себя этот злобный Бог! Зачем он забирает юношей, которые даже не успели никого полюбить?! Не помню, что еще я говорила, но я видела, как люди качали головами, с любопытством меня разглядывая. Так уж устроены люди, что чужая боль для них – утешение. Вот, потом будут говорить, что у Амитов ничего уже не будет таким, как раньше, их жизнь дала трещину. Я могла представить себе, как они рассказывают о похоронах: «Его сестра металась и кричала, как ненормальная, отец упал в обморок, а мать требовала сжечь тело и не хотела, чтобы его хоронили в этой проклятой земле. Она билась в истерике. Эта женщина не разрешила его командирам присутствовать на похоронах. Сказала, что они не уберегли его, вопреки обещанию. И еще там был этот их сумасшедший, который кричал, что мальчик не умер, что он только спрятался от нацистов. И что он приведет его обратно». Я представляла себе, с какими интонациями они говорили: «Вы должны были видеть дедушку! Какой сильный старик, ни слезинки…» Что они понимали! Что они понимают…

Машина медленно скользила между могилами, проехала мимо павших в пятидесятых годах, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых. Утро в кварталах мертвых было слишком оживленным. Бледные девушки в черной одежде высаживали на могиле полевые цветы, а две женщины в пестрых косынках стояли обнявшись у белого памятника. Женщина в цветастом халате разговаривала по-русски с большим памятником. Молодая женщина с младенцем на руках зажигала свечи, которые ветер настойчиво гасил. Несколько мужчин в соломенных шляпах беседовали, сидя на скамейке, рабочие подготавливали следующий участок к встрече нового тысячелетия. Наконец мы подъехали к участку девяностых. В этом квартале поселили Лиора.

Посетителей не было видно, сиротливо стояла деревянная скамейка, и только ветер гладил мраморные плиты.

Дедушка устремился вперед, помня дорогу наизусть.

Они стояли рядом с мраморной плитой Лиора. Оба. Газета повернул голову и помахал нам, а Душка пошел ко мне, протягивая руки.

– Привет, Ахитофель[45]45
  Ахитофель – советник царя Давида, подстрекавший сына Давида Авессалома к бунту против отца.


[Закрыть], – процедила я.

– Мне нужно тебе что-то рассказать…

– Заткнись, троянский конь!

– За что ты меня так?! Ты даже представить себе не можешь, что я обнаружил…

– Предатель, лицемер! – оборвала я его. – Не желаю тебя слушать. Зато Шамиру наверняка будет интересно узнать, что ты замышляешь.

– Я? Замышляю?! – он был так ошарашен, будто на него свалился таз с мокрым бельем. – Сумасшедшая ты женщина!

– Пойдем отсюда, дедушка, – сказала я. – Тут пахнет падалью.

Казалось, что Идан-предатель вот-вот заплачет.

– Ненормальная… Ты думаешь, что я… Габи, выслушай меня, я разгадал тайну вашей семьи.

– Я прекрасно справлюсь с этим сама. Идем, деда. Бери Якоба и пойдем.

Но дедушка не двинулся с места.

– Скажите ей, – умолял предатель. – Мне она не верит.

– Она растеряна, – объяснил дедушка.

– Она совсем не растеряна, она мне не верит, – и он посмотрел на меня несчастными глазами. – Ладно, пусть я Ахитофель, фараон, злодей. Ну так послушай, что скажет тебе Якоб.

Мы все уставились на Якоба, он начал раскачиваться и заговорил быстро и неразборчиво.

– Он слишком волнуется, – сказал дедушка, тяжело кладя руку на плечо друга. – Рассказывай ты.

– Я всё время думал, что кто-то что-то знает, но не говорит, – сказал Душка и посмотрел на меня. Его зеленые глазищи утащили меня к себе на дно. У Ахитофеля таких глаз уж точно не было! – Когда Шамир сообщил мне, что Якоб снова помещен в «Абарбанель», я решил к нему поехать. Я чувствовал, что слишком многое указывает мне путь. Я боялся, что головорезы, о которых говорил Топаз, доберутся до Якоба. Он умолял меня помочь ему уйти оттуда. Он был очень несчастен. Там был смех, а не охрана, – никто не принимал его всерьез. Я сказал им, что я его внук, и этого оказалось достаточно. Никто не задавал никаких вопросов. Как только мы вышли, Якоб сказал, что ему нужно к Лиору, просил отвезти его сюда. Он сказал, что спрятал картину в надежном месте. Он всю жизнь ее берёг, и только одному Лиору рассказал, где она.

– Ты хочешь сказать, что он закопал ее здесь, под камнем? С Лиором?

– Я тоже так подумал, но когда мы приехали, он сказал, что просто хотел рассказать мне об этом рядом с Лиором. Чтобы он тоже смог услышать. Он рассказал мне, где картина, – Идан вопросительно посмотрел на Якоба, и тот кивнул головой. – Он сказал, что его отец вынул картину из рамы и зашил ее под подкладку зимнего пальто Якоба. Всю войну Якоб проходил в пальто, в котором было обернутое брезентом полотно с картиной Пауля Зуциуса.

Я тут же вспомнила это пальто. Черное тяжелое пальто, которое Якоб носил не снимая, его полы волочились по земле, собирая на себя всякий сор. Бабушка Йона уверяла, что там полно червей и блох, и заставляла Якоба снимать его, перед тем, как войти в дом.

Дедушка поднял руки и бессильно их уронил. Он побледнел.

– Ой… – прошептал он хриплым голосом. – Ой-ой-ой… Майн гот… Мне плохо.

– Что случилось?

– Кажется, я его сжег много лет назад… Мне кажется… Майн гот, от него ужасно пахло, и Йона сказала… Противный мальчишка, почему ты мне ничего не сказал, Якоб?

Но Якоб улыбнулся своей сомнамбулической улыбкой и пробормотал:

– Я сказал Лиору. Лиору сказал…

Я в отчаянии повернулась к дедушке. Картина была в сожженном пальто? Владельцы «мерседеса» ни за что в это не поверят.

– Успокойся, Габриэла, – простонал дедушка. – Всё равно всему капут.

Якоб посмотрел на дедушку и что-то быстро прошептал по-немецки. К дедушке вернулся нормальный цвет лица.

– Руки вверх! – Две фигуры вынырнули из-за памятника и встали перед нами. Илия Коэн и щедрый меценат фон Шмидт. Илия держал пистолет. – Кто закричит, получит пулю в живот!

– Мистер Шмидт, – обратилась я к немцу, – как я рада вас видеть! Вы знаете, что Сюзан вас искала?

– Прекратите молоть чепуху, мисс Амит! – заорал фон Шмидт. Его английский язык был украшен остатками немецкого акцента.

– Хотите, поговорим о вашей чепухе? Только что нам стало известно, что обнаженной госпожи Геббельс с подругами больше нет с нами. Она сгорела. Да, да! Вот так вот… Нет, нет, не в «циклоне», – он ошарашено на меня уставился. – И не поверишь, как всё обернулось, а? – продолжала я. – На этот раз евреи сожгли ее. Справедливость восторжествовала.

– Закройте рот, мисс Амит! – крикнул этот мерзавец. – Жалкие евреи!

Думаю, что он сказал именно это, хотя последние слова он прокричал уже на вражеском наречии.

– А то что будет? Отведете меня в свои душевые?

– Молчать!!! – зашелся он в истерике.

– Встаньте рядом, – приказал Илия, целясь в голову дедушки. Я сжала дедушкину руку. Его ладонь была влажной. Глаза блуждали где-то вдали. Я поняла, что он что-то замышляет.

– Будете делать селекцию?

– Вам лучше помолчать, – прошептал Илия Коэн.

Я сказала:

– Предлагаю вам сдаться. Вспомните, что стало с вашим бесноватым усатиком. У меня есть фильм, если захотите…

Два садовника-таиландца прошли по тропинке между могилами, разглядывая нашу плотно стоящую группу.

– Ни слова, – процедил Илия. Его пистолет угрожающе щелкнул. Идан кивнул садовникам, будто хотел сообщить им, что всё в порядке. Еще как в порядке! Всё замечательно! Просто мы ждем окончательного решения.

– Идите к выходу из квартала. Вон туда.

Униженные и несчастные мы поплелись туда, где стоял наш старый «форд». Интересно, это очень больно, когда вырывают ногти? Якоб прижался к дедушке, который шептал ему, что сейчас прибудут американцы.

Влажная ладонь дедушки лежала в моей руке.

– Я собираюсь устроить маленький спектакль, – прошептал он. – Что-то вроде сердечного приступа. Будет суматоха, и ты убежишь отсюда. Поняла?

Я кивнула.

Голоса птиц и тигров разорвали напряженную тишину. Мелодия джунглей моего телефона. Илия убийственно на меня посмотрел.

– Дайте сюда! – потребовал он.

– Я должна ответить – это полиция, – объяснила я. – Мы условились звонить каждый час. Если я не отвечу, капитан Шамир пошлет все силы безопасности, флотилию и противовоздушные силы меня искать.

Телефон умолк, но через пару секунд снова зазвонил.

– Ответьте и скажите, что всё в порядке, – сказал Илия, втыкая мне в спину свое оружие.

Я ответила.

– Габи, это Цви Вайнциблат. Макс с тобой?

– Конечно, – спокойно ответила я. – Скажите капитану Шамиру, что я могу с ним говорить.

– Габи? Я тебя плохо слышу… Я хочу сообщить дедушке что-то важное. Ты сможешь ему передать?

– Да, никаких проблем, – сказала я. – Всё в порядке. Я жду.

– Что? Хорошо… Когда вы ушли, я вспомнил что-то очень важное. К шестнадцатилетию Лиора дедушка заказал для него шахматный столик. Очень красивый. Такой низкий и широкий из вишневого дерева. Может быть, ты его помнишь… – Краем глаза я видела, как фон Шмидт поторапливает своего подручного.

– Заканчивайте разговор, – потребовал мерзавец.

– Так вот, слушай, Якоб попросил уложить между досками стола это полотно. Сказал, что готовит сюрприз. Я ни о чем его не спрашивал. Полотно всё еще там. Я уверен.

– Хорошо, капитан, не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь. В моем дереве никогда не бывает червей или термитов. Ищите в шахматном столике!

Столик Лиора. Дедушка так им гордился! Он сам спроектировал этого неуклюжего уродца, которого после всех пронесшихся над нами бурь и ураганов папа спрятал в кладовую вместе с другими вещами погибшего сына.

Илия вырвал у меня из рук телефон и швырнул его о ближайший памятник.

– Давай и твой тоже! – велел он Душке. Еще один телефон был разбит о белый мрамор памятника. Мы остались без связи…

Я посмотрела на дедушку. Он тяжело задышал и испустил тяжелый стон.

– Ой… Я… Ой, плохо мне… – и наш венский аристократ исполнил драматическое падение, которое могло бы принести ему приз за лучшую роль. Он лежал на земле и стонал, руки его дрожали.

Браво, деда! Ты прошел кастинг! Илия и Шмидт в растерянности уставились на него.

– Он болен, нужно вызвать «скорую», – Душка озабоченно склонился над стариком.

– Не двигаться! – истерически завопил Илия, направляя пистолет на Душку.

– Перестаньте орать! – заорала я. – Вы что, не видите, что он… – тут я горько зарыдала. «Оскар» актрисе за второстепенную роль!

– Ахтунг! – злобно крикнул Шмидт и оттолкнул меня. Он и Душку оттолкнул, и сам опустился на колени рядом с дедушкой. С внушающей тревогу опытностью он прижался ухом к дедушкиной груди и взялся рукой за запястье, прощупывая пульс.

Дедушка не растерялся и стал сильно дергаться. Не знаю, что именно он пытался инсценировать, лежа на кладбищенской земле, – то ли сердечный приступ, то ли воспаление оболочки мозга, а может, какую другую холеру…

– Тащи его в машину! – заорал фон Шмидт, пробудив от задумчивости двоих раскосых садовников.

– Дайте мне подойти к нему! – потребовал Душка. – Я был санитаром. Я видел такие случаи. Он может умереть. Вам это нужно? Еще один труп?

Шмидт встал и подошел ко мне. Он крепко схватил меня за локоть:

– Дайте ключи от машины. А ты оставь старика здесь с парнем, – и он потащил меня за собой. – Девушку и психа мы забираем. Шнель! – крикнул он мне в ухо. – В машину! Быстро!

Илия поволок за собой бедного Газету, который во всё горло распевал немецкую детскую песенку:

– Баке, баке кухен, дер бекер хет геруфен, хет геруфен ди ганце нахт, хет геруфен ди ганце нахт…[46]46
  Пеки, пеки пирог. Пекарь звонил, звонил всю ночь, звонил всю ночь… (нем.)


[Закрыть]

– Молчать! – завопил Шмидт, ударил Якоба по голове и затолкал в машину.

Я тоже влезла. Илия сел за руль, и машина ожила – быстро и со скрипом развернулась и поползла по дорожкам кладбища к выходу. Боже, умоляла я, пришли сюда Шамира, сделай чудо! Пожалуйста, Боже, я курить брошу, не буду ездить в субботу, не буду есть креветок в кокосовом молоке, завещаю свое тело науке, целую неделю проживу без секса, всё сделаю, только бы Шамир – король сыщиков приехал. Аминь. Но, похоже, моя линия связи с богом была нарушена, потому что у ворот кладбища вместо синей полицейской машины нас ожидал большой темный автомобиль марки «мерседес». Оттуда вышли двое мужчин в черных очках «аля Бандерас», в серых костюмах и с револьверами знакомого вида, вышли и загородили нам выезд. Они, а не Шамир, не непроходимые заросли и даже не Джейми Раанана.

– Что делать, босс? – спросил Илия.

– Думаю! – заорал фон Шмидт.

Но пока он думал, «форд» поравнялся с «мерседесом».

– Стоять, сволочь! – закричал один из гангстеров и стукнул в окно «форда». – Всем выйти из колымаги!

– Не останавливайся! – закричал Шмидт, который, даже не зная иврита, понял, чего хочет от него джентльмен в сером костюме. Но Илия резко затормозил.

– Выходите! – закричал «Бандерас». – Руки вверх, или я отстрелю тебе одно место, придурок!

Шмидт выставил в окно пистолет и выстрелил.

Реакция гангстеров не заставила себя ждать. Раздался выстрел, потом еще один. В машине резко запахло порохом. Шмидт и Илия выкрикивали друг другу бессмысленные команды.

Мы с Газетой спрятали головы между коленями.

– У нас появился шанс спастись, – прошептала я ему, он кивнул, и взгляд его при этом был совершенно разумным и вменяемым.

– Не волнуйся, Габи, – подмигнул он мне. – Ты меня знаешь – я шустрый страус, я бегаю, как борзая.

– Найди Шамира.

Он кивнул, соскользнул с сиденья и открыл дверь, выходящую в сторону забора. Перестрелка между любителями живописи была в самом разгаре. Я сжалась в комок и подняла планку обетов повыше. Подняв на минутку голову, я увидела, как тощее тело Газеты исчезло за забором кладбища. Ура!

– Патроны кончились! – завизжал Шмидт. Бой был окончен. Дверь с моей стороны открылась.

– Выходите! – приказал мне наш новый командир. Его подручный вытащил из машины обоих мошенников. Шмидт орал по-немецки и истерично размахивал руками. Очкарики смотрели на него с нескрываемым профессиональным отвращением.

На руки Илии Коэна и профессора Шмидта были надеты наручники, а их самих затолкали в большую машину.

– Вам нужно особое приглашение! – недобро пошутил один из бандитов, приближаясь ко мне. – Она у нас! – крикнул он в свой мобильник. – Мы сматываемся!