Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

10

Душка высадил меня у приемного покоя и скрылся в глубине стоянки.

– Кого вы ищете? – спросила медсестра, которая как раз закончила перепалку с гулливероподобным типом, грозившим расправиться с ней, если она сию секунду не пришлет врача к его сыну. – Макс Райхенштейн? Он во внутреннем отделении. Там с ним полиция.

Найти дедушку было нетрудно. Одетый в светлую пижаму с эмблемой больницы, он стоял посреди прохода и кричал на троих врачей, которые покорно и испуганно взирали на огромного разгневанного старика.

– Не смейте его трогать! – кричал дедушка. – Только я один умею с ним обращаться! Он вам не кто-нибудь! Это человек, который спасся от гибели, чудом уцелел в огне… Ой, Габи, наконец-то ты пришла… – гнев в одно мгновение сменился ангельской улыбкой. Он был бледен, на лбу блестели капли пота, глаза сверкали. – Скажи им, Габриэла, скажи, что я не позволю забрать его в отделение для психбольных, он там погибнет, скажи им…

Он отдернул зеленую занавеску – там, подтянув тощие ноги к подбородку, сидел на кровати Газета и держал в руке пустой шприц. Рядом с ним стоял его неизменный транзистор. Он, как одержимый, двигал поршень шприца вперед и назад. Я подошла к нему. Якоб поднял на меня невидящие глаза, пригладил волосы бледной рукой и спросил:

– Газеты есть? Я был ранен в бою за Ленинград, – пояснил он, помахав шприцем. – Шестерых, будь они прокляты, шестерых таких я убил.

– Молодец! – похвалила я, протягивая ему руку. – Пересядь, пожалуйста, на этот стул. Отдохни немного. Они готовят для тебя медали.

Дедушка опустился на освободившуюся кровать. Медсестра с конским хвостом и густой челкой вошла в палату и начала подключать к нему аппарат ЭКГ.

– Нет! Нет! – завопил Газета, перепуганный, как птица, угодившая кошке в зубы. – Не трогать Макса!

– Тише, Якоб, – прошептал дедушка. Но Якоб не собирался бросать его в беде и стал отрывать присоски от тела своего дорогого друга. Полицейский встал и направился к нему решительным шагом, держа руку на дубинке, висящей у него на боку.

– Если ты не прекратишшшь бушевать, они заберут нас в психушку! Хочешшшь, чтобы они это зьделали? – этот свистящий немецкий акцент – верный признак того, что дедушка сильно волнуется.

Якоб моментально отступил и съежился на стуле, прижимая к груди выключенный транзистор и глядя на чернильных паучков, которые выползали из аппарата ЭКГ и разбегались по рулону бумаги.

– Кажется, всё в порядке, – сказала медсестра. – А сейчас допейте чай и полежите спокойно – не разговаривать, не читать и громко не смеяться! Скоро придет социальная работница. А я пойду, спрошу врача, нужно ли вас госпитализировать.

– Никаких зоциальных работниц! Я ухожу йецт[24]24
  Сейчас (нем.).


[Закрыть]!

Не обращая на него внимания, медсестра вышла, задернув за собой занавеску.

– Ну, дедушка, ты расскажешь мне, что случилось?

Он устало кивнул. У него не осталось сил на серьезные битвы.

– Утром, вот так, вдруг – машины с синими огнями. Хоп, и они внутри! Театр. Как будто поймали международного убийцу. Они без конца задавали вопросы. Про всё. И про тебя тоже. Я сказал, чтобы тебя позвали, но они хотели говорить только со мной… – он откинулся на взбитую подушку. – Был этот зануда. Шамир. Никак не отставал. Всё спрашивал и спрашивал, а у меня вдруг – не стало воздуха. Комната закружилась. Я вдруг почувствовал удар. Как током. В горле вода. И полный рот воды. В груди заболело, и я упал. Тут Якоб начал бушевать и плакать, что они меня убили… – дедушка расплылся в улыбке. – Полицейские испугались… – он беззвучно засмеялся. Я бросила взгляд на тень полицейского, приставленного охранять дедушку. Он сидел за занавеской, не двигаясь.

– Тебе смешно? – вспылила я. – У тебя был сердечный приступ, а ты смеешься!

– Шшш… Да. Мне смешно… – прошептал дедушка и многозначительно подмигнул. – Ты же меня понимаешь?

Естественно. У дедушки был геморрой, простата, он страдал от выпадения волос и низкого давления, но сердце у него (тьфу, тьфу) работало прекрасно. У меня не осталось сомнений – дедушка Макс имитировал сердечный приступ!

Я обняла его:

– Я люблю тебя, деда, – прошептала я ему в ухо.

– Ну, хватит! Я устал. Подай мне одежду. Я ухожу домой, цум хаузе. Якоб, поднимайся шнель, битте[25]25
  Быстрее, пожалуйста (нем.)


[Закрыть].

Якоб издал протяжный скорбный вой и положил голову дедушке на грудь.

– Не плачь, битте, – сказал дедушка тоном Флоранс Найтингейл. – Я тебя не брошу, спроси Габриэлу – тебя никто не тронет, мы сейчас отсюда уйдем. Хочешь послушать радио? В вечерних новостях сообщили, что война закончилась, и мы вернемся домой. Вместе, – Газета, закрыв глаза от удовольствия, позволил дедушке его гладить.

Мягко отодвинув Газету, дедушка встал с кровати, снял пижамную куртку и надел свою белую рубашку.

Зеленая занавеска резко отдернулась.

– Что вы делаете, господин Райхенштейн?! – сестра с густой челкой приблизилась к дедушке, и посмотрела на него убийственным взглядом. Он сел на кровать. – Я велела вам ждать социальную работницу! – она исчезла и тут же вернулась с двумя рослыми санитарами. – Вы никуда не пойдете. Вас привезли сюда в связи с сердечным приступом, и вы останетесь здесь еще на пару часов. Вам ясно? Я перевожу вас в отделение. – Действуя быстро и слаженно, санитары собрали дедушкину одежду и обувь, бросили медицинскую карту на кровать и повезли кровать в сторону лифта.

– Стойте, я не поеду без Якоба! – закричал дедушка с катящейся кровати.

Я побежала за ним.

– Тише, дедушка. Успокойся. А то еще с тобой и вправду что-нибудь случится…

– Габи, забери его к себе, сделай мне одолжение…

– Хорошо, – заверила я, продолжая бежать за кроватью. – Не волнуйся.

– Ну, так иди к нему. Иди. Он там один. Я прошу, забери его отсюда, а со мной всё в порядке…

Якоб как вкопанный стоял на том самом месте, где была дедушкина кровать.

– Пошли, Якоб, – я обняла его за талию. – Идем. – Мы направились к выходу, и тут, как ангел-спаситель, перед нами возник Душка.

– Где твой дедушка? – спросил он. – Извини, я долго не мог найти место для машины…

– Дедушка останется здесь. А я получила Якоба под свою опеку… Даже не знаю, что делать… Кому-то нужно остаться с дедушкой…

Душка протянул мне ключи от машины:

– Я останусь с ним. Правда, мне не трудно… Забирай Якоба и ни о чем не беспокойся…

– Бог тебя наградит… – пробормотала я, обнимая его. – Я сожалею о том, что так вела себя утром…

– Гулять? – засмеялся Якоб, когда я завела «форд».

– Погуляем завтра, а сейчас шнель цум хаузе.

Он включил радио и начал крутить ручку настройки.

– Куда вы дели Веру-Лею Курт? – спросил он.

Я не ответила, но он опять повторил свой вопрос. Его голос был чист и ясен, как никогда:

– Где Вера-Леа Курт?

– Кто такая эта Вера-Леа Курт?

– Это очень плохой человек. Он пришла забрать моих девочек… – он опять заговорил туманно, как ненормальный.

– О чем ты говоришь, Якоб? Какие девочки? Что она тебе сделала?

Но он, утонув в сидении машины, молчал, как мобильный телефон, у которого разрядилась батарейка.

11

Я уложила Якоба в папином кабинете. Бой беспокойно кружила вокруг него, и Газета благословил ее, президента Соединенных Штатов и Черчилля. Потом лег на кушетку со своим старым транзистором в обнимку и закрыл глаза. Я опустила жалюзи, хотя снаружи и так уже было темно. Дождя еще не было, но он назревал в воздухе со всей очевидностью.

Я сложила в кабинете газеты, собранные по всей квартире, поставила на письменный стол коробку с печеньем, бутылку сока и стакан. Хотела погасить свет – мне показалось, что Якоб заснул.

– Ты не должна беспокоиться о Максе, – сказал он вдруг, не открывая глаз.

Я смотрела на него, потрясенная. Он открыл глаза – это был спокойный синий взгляд. Еще одно из редких мгновений ясности. Глубоко вздохнув, я спросила:

– Кто такая Вера Курт?

– Кто?

– Вера-Леа Курт. Помнишь, ты о ней говорил. Ты сказал, что она плохая. Что она ищет твоих девочек… – он сразу как-то потух. Закрыл глаза и напрягся, как будто я покусилась на что-то запретное.

Ночью мне снилось, что царица Эстер принесла к нашему дому афганский молитвенный коврик. Она сидела в гамаке, который папа повесил во дворе для той, что была когда-то моей матерью, и ела арбуз, жадно терзая зубами его мякоть. Красный сок стекал по ее подбородку на живот и по ногам, и под гамаком собралась красноватая лужа. Вдруг зубы царицы Эстер стали быстро расти. Они торчали у нее изо рта, длинные и острые, вгрызались в кресла, диваны, обои, картины. Ее зубы кусали кухонные шкафчики, ковры и неуклонно приближались ко мне. Я проснулась в холодном поту. Господи! Интересно, что сказала бы по этому поводу скромница-психоаналитик Меира Гурвич, к которой папа по совету школьного психолога отправил меня, когда та, что была моей матерью, уехала, и я сделалась неуправляемой.

«Ты переживаешь душевный кризис, тебя бросили и нужно помочь тебе побороть гнев, – с пугающим сочувствием объясняла мне госпожа Гурвич, когда меня поймали на воровстве из школьных портфелей. – Ты должна извлечь на свет лучшее, что в тебе есть, и сделать гнев помощником, а не разрушителем…» Это не помогло. В тридцать лет гнев всё еще продолжает бушевать во мне. Факт! Даже ночью нет мне покоя – царица из свитка[26]26
  Свиток Эстер повествует о событиях, происходивших в Персии во времена правления Ахашвероша (Артаксеркса), когда царица Эстер спасла еврейский народ от истребления.


[Закрыть] пришла ко мне во сне и безжалостно сожрала мой дом.

За окном начиналось осеннее серое утро. Стоя у запертой двери, Бой пыталась меня гипнотизировать.

– Ладно, пошли, – сказала я, открывая входную дверь. За ней, будто всю ночь там ждал, стоял мой приятель Шамир.

– Какая неожиданность!

– Вы проснулись?

– А как вы думаете?

– Вы не отвечаете на телефонные звонки.

– Как вы узнали, что я здесь?

– Ваш друг – тот, что вчера держал за руку вашего дедушку – сказал, что вы либо на Ахад а-Ам, либо здесь. Джейми поехал на Ахад а-Ам, а я сюда. Мне повезло больше.

– Хорошо. Но сейчас я иду гулять с собакой.

– Нет, Габи. Собака подождет. Это не займет много времени. Четверть часа, не больше.

Мы вошли в дом. Шамир вслед за мной прошел на кухню.

– Вам не следовало пугать дедушку. Я же предупреждала, чтобы вы были с ним поосторожнее.

– Мы сделали всё, что могли. Мы не собирались на него давить. И всё же – речь идет об убийстве! Ничего не поделаешь, Габи Райхенштейн.

– Габи Амит!

– Пусть будет Амит… – он улыбнулся. – У меня есть к вам несколько вопросов, и чашечка кофе нам не помешает.

– Сахар на стойке, кофе в шкафчике.

– Предлагаете мне приготовить?!

– Вам, – кивнула я. У меня аллергия на всё, что напоминает фразу «Дорогая, приготовь кофе».

Он спокойно поднялся, налил воды в кофеварку и зажег газ, а когда закипело, всыпал туда три полные ложечки черного кофе. Кухню заполнил насыщенный аромат. Крепкий кофе – такой, как я люблю!

Поставив на стол две полных чашки, он сосредоточенно уставился на меня.

– Теперь по-серьезному, Габи. Я думаю, что ваш дедушка знал убитую женщину.

Черт! Я тоже так думала, но не собиралась посвящать Шамира в свои догадки.

– Мой дедушка? – удивленно сказала я. – Дедушка Макс знал проститутку? Вы, наверное, смеетесь надо мной…

– А кто сказал, что она проститутка?

– Ой, Шамир! Вы же лучше меня знаете этот район. Кто там бродит по ночам? Поэтессы?

– Она не проститутка. Мы думаем, что ваш дедушка кого-то ждал.

Разумеется. Это объясняет, почему он надел пиджак.

– Но дедушка сказал, что никогда ее не видел, – изобразила я наивную внучку.

– Не уверен, что это правда, – он внимательно изучал мое лицо, пытаясь уловить какой-нибудь знак. Забыл, что имеет дело с учительницей актерского мастерства.

– Вы хотите сказать, что мой дедушка убил эту женщину? – сердито спросила я.

– Я ничего не хочу сказать. Я только спрашиваю, не кажется ли вам, что эта женщина приехала, чтобы получить что-то у вашего дедушки. К примеру, его формулу алмазного порошка. Вы говорили, что он специалист по алмазным порошкам. Предположим, она пыталась хитростью выманить у него формулу, и ваш дедушка рассердился, схватил ее и… – он пристально посмотрел на меня. – Как вы думаете, Габи? Могло так быть?

Я пожала плечами.

– Мне это кажется невероятным.

Он немного помолчал, потом сказал:

– Знаете, Габи, сказать по правде, мне тоже. Но ваш дедушка что-то от нас скрывает. Он не сказал правды. Или, по крайней мере, сказал не всю правду. А актер он, к сожалению, довольно посредственный. Его сердечный приступ меня тоже не очень-то убедил.

– Шамир! – вспылила я. У этого сыщика слишком тонкий нюх! – Дед всё еще в больнице. Думаете, его там просто так оставили?

– Перестраховка! Кстати, вам известно экономическое положение господина Райхенштейна?

– Нет. Это тоже относится к делу?

– Всё относится к делу. Я понял, что он поддерживает вашего отца.

– А если и так? Какое это имеет отношение к той женщине? По-моему, вы ищете монетку не под тем фонарем. Разберитесь, наконец, кто была эта женщина!

– Мы нашли таксиста, который привез ее во двор вашего дедушки.

– Вот! Может, это он помог несчастной превратиться в труп? Знаете – женщина, ночь, темнота, толстый кошелек – неслабое искушение…

– Не похоже. Таксист прочитал об убийстве в газете, и сам пришел в участок. Он говорит, что возил эту женщину из гостиницы «А-Шарон» в Герцлии на проспект Ицхака в Хайфе, а оттуда – обратно в центр страны – в эту дыру в Герцлии, и пообещал приехать за ней через час…

Проспект Ицхака в Хайфе! Там жили бабушка Аллегра и дедушка Аврум. У дедушки был овощной магазин на углу. Он до блеска отчищал каждый лист салата и каждый помидор для своих важных клиенток. Бабушка гладила белые льняные простыни для своих богатых соседок. Теперь их маленькая квартира принадлежит той…

– О чем задумались, Габи? – Этот Шамир слишком проницателен!

– Да так…

– Мне известно, что там жили родители вашей мамы.

– Верно.

– Когда мама приезжает, она живет в их квартире?

– У меня нет мамы, капитан. Она умерла. При родах.

Он спокойно взглянул на меня.

– Хорошо. Не будем об этом сейчас. Вернемся к нашему таксисту. Он рассказал, что пассажирка очень нервничала. Просила ехать побыстрее, говорила, что у нее важная деловая встреча с партнером. Что ей нельзя опаздывать. Он высадил ее у дедушкиного дома. Они договорились, что он заедет за ней через час. Она хотела вернуться в гостиницу. Но таксист опоздал и, когда приехал, женщины не было. Он был уверен, что кто-то перехватил у него клиентку, и уехал рассерженный…

– Занятная история, но я так и не поняла, кто эта женщина.

– Предоставьте это нам. Мы же, в свою очередь, пытаемся узнать, какова была цель этой встречи, и почему всё происходило в такой тайне. А главное – почему в такое позднее время и в таком заброшенном месте, как дедушкин двор…

– Я рассказала вам всё, что видела. Разве закон обязывает меня знать подробности тайной жизни моего дедушки?

Он не ответил. Его телефон разразился музыкальной фразой из фильма «Хороший, плохой, злой», он что-то пробормотал в аппарат и, довольный, завершил разговор словом «Молодец!»

– Информация продолжает поступать… – сказал он как бы про себя и встал из-за стола. – Я еду в дом вашего дедушки. Где вас можно будет найти в течение дня? Вы можете мне понадобиться, Габи.

– Первым делом, я выведу на прогулку собаку, потом поеду к дедушке, а оттуда – в Культурный Центр в Яффо… Я очень прошу, капитан Шамир, не пугайте дедушку, в следующий раз это может плохо кончиться.

– Хорошо. Не будем зря рисковать… – он улыбнулся. – И не волнуйтесь – это расследование скоро закончится. Через неделю я уезжаю в Лондон. Я обязан оставить стол пустым…

Я осталась сидеть за кухонным столом, глядя на пустые чашки. Я не рассказала Шамиру ни о Вере Курт, ни о Газете, который дрых в другой комнате. Так же, как и сыщик, я понимала, что дедушка что-то скрывает, но не хотела помогать ему в раскрытии этой тайны.

Я с усилием поднялась из-за стола. Какого черта я делаю во всей этой заварухе?! Побрела в ванную и пустила воду. Бой еще немного подождет. Мне нужно было успокоиться, а горячая ванна – лучшее средство для снятия напряжения. На низенькую табуретку я положила сигареты и потрепанный детектив, который пару дней назад отыскала в магазине подержанной книги. «Женщина с пятого этажа». На длинной стеклянной полке, готовые к употреблению, всё так же стояли ее флакончики, как будто она могла в любую минуту вернуться домой и привычно наполнить ванну горячей душистой водой. Я открыла флакон с желтоватым ароматическим маслом и вылила его содержимое в наполняющуюся ванну. Потом, порывшись среди пыльных бутылочек, добавила горсть синей соли для ванны. Не помешает…

Горячая вода укачивала меня, и мир вдруг стал не таким хаотичным. Я закурила сигарету и глубоко затянулась. Какое блаженство! Взяла с табуретки книгу «Женщина с пятого этажа» и позволила себе погрузиться в ее тайну. Первая глава начиналась так, как начинаются все детективы. Темень, занавеску колышет ветер, голоса, шепот, труп, орудие убийства и остров – детали, без сомнения призванные запутать читателя. Нужно обратить внимание на цвет ногтей свидетельницы, сказала я себе, потому что через несколько глав станет ясно, что это она и есть убийца, или что-нибудь в этом роде…

Из комнаты донесся звонок мобильника. Шамир не дает мне покоя! Я вылезла из воды и завернулась в старый папин халат. Пока дошла до телефона, он замолчал. Кто-то оставил мне сообщение. Это был не Шамир.

«Привет, Габи! Топаз, Мики Топаз. Как дела? Я слышал о вашем дедушке. Это ужасно… Надеюсь, он поправится. Дорогая, вы меня очень заинтриговали. Не могли бы мы вместе позавтракать в „Манта Рей“? Это вам по пути на работу, не так ли? Перезвоните мне. Пока».

Я насторожилась. Откуда этот слизняк узнал, что дедушка в больнице? Душка разболтал? Но, прежде чем я успела это обдумать, мобильник опять затрезвонил, и Шамир выпалил «Габи…» и сообщил, что он возвращается, что личность убитой установлена, и в связи с этим ему безотлагательно нужно прояснить пару вопросов.

12

– Не желаете одеться? – Шамир смотрел на огромный халат, который свободно облегал мое тело, оставляя открытыми изрядные площади.

– Хотите, чтобы я оделась?

Он не ответил.

– Сара Курт. Американка из штата Мичиган. Детройт – знаете?

– Детройт? – попыталась я потянуть время, мгновенно насторожившись и собрав все свои актерские способности. Раз, два, три, глубокий вдох, настроиться на режим прослушивания, полная отрешенность, отключение, успокоение…

– Ах, Детройт! – сказала я с радостью капитана судна, издали увидевшего землю. – Конечно, знаю! Десятый по величине город Соединенных Штатов, безработица, закрывающиеся фабрики, крайние взгляды, демонстрации нацистов против евреев, которые – по их мнению – виноваты в войне в Ираке, в атаке на башни-близнецы, даже в цунами, оплот мусульман в стране свободы, море мечетей… Вы хотите сказать, что убитая была исламской террористкой?

– Не уверен. Три дня назад после обеда Сара Курт прибыла в гостиницу «А-Шарон» и, даже не распаковав чемодан, попросила вызвать ей такси до Хайфы, на проспект Ицхака 67.

Это уже не могло быть простым совпадением. Проспект Ицхака 67, третий этаж. Балкончик с цветами львиного зева и мощными каллами, которые бабушка Аллегра поливала всякими зельями… Я почувствовала, как в животе зашевелилось что-то медузоподобное.

– Габи?

– Что?

– Вы чем-то взволнованы. Это имя вам о чем-то говорит? Сара Курт? Или, может, Сарит?..

– Ни о чем.

– Вот вам еще парочка деталей. Это американская еврейка из Детройта пятидесяти двух лет, адвокат по профессии и вдова некого Гринберга, тоже адвоката, который специализировался на вопросах землевладения. Два года спустя после смерти Гринберга, она закрыла их контору в Детройте и перебралась в Бельмонт, штат Массачуссетс, где открыла маклерскую контору. Три дня назад она приехала в Израиль по своему израильскому паспорту. Заполняя гостиничную анкету, указала цель приезда – встречи с бизнесменами. Таксисту она рассказала, что ее мать несколько лет жила в Израиле, и что она тоже какое-то время провела здесь, проживая в Тель-Авиве на улице Хашмонаим… Это ведь недалеко от вашего дома? Попытайтесь вспомнить, не слыхали ли вы этого имени…

Второй курс, этюды. Лоб наморщен, глаза закрыты, голова наклонена в сторону, рука протянута вперед, одно плечо опущено – женщина размышляет.

– Дайте подумать… Нет, капитан. Мне это имя не попадалось.

– Взгляните, – он развернул передо мной сероватый лист факсимильной распечатки. – Полиция Детройта прислала нам ее фото.

Женщина среднего возраста улыбалась мне с фотографии, обнажая безупречные зубы, которые, без всякого сомнения, обогатили удачливого стоматолога. На ней была темная блузка со светлыми пуговицами. Волосы сколоты большой нелепой заколкой.

– Шамир, я никогда ее не видела, и дедушка никогда не упоминал при мне ее имени, – на сей раз это была чистая правда. – Но это ужасно… Она слишком молода, чтобы умереть… У нее есть дети?

– Кажется, нет.

Из папиного кабинета донесся переливчатый свист. Газета проснулся и насвистывал старую венскую песенку. Бой, всё время сидевшая на диване, завернувшись в свой любимый кусок брезента, подняла уши. Еще минута, и Шамир обнаружит, что один из его свидетелей находится здесь, и спросит его о Саре Курт.

– Там кто-то свистит, – сообщил Шамир, вставая со стула. – У вас гость?

– Где?

– Там, – он мотнул головой в сторону дальнего крыла дома.

– А если и так? – Я потуже затянула пояс халата. – Разве это незаконно, капитан?

– Кто это?

– Не ваше дело.

– Ваш язычок… – медленными шагами он направился к выходу.

– Мой язычок?..

– Слишком колючий.

– Извините, капитан. Вот такая я.

– Еще один вопрос, – он стоял передо мной спиной к входной двери и сверлил меня глазами. – Имя Вера-Леа Курт вам ни о чем не говорит?

Я ждала этого и отрицательно помотала головой.

– Это мать Сары Курт. Она была врачом-психиатром. Некоторое время жила здесь, в Израиле. Проводила исследование на тему вытеснения из сознания травм Холокоста и почти два года расспрашивала уцелевших беженцев, находившихся на излечении в психиатрических клиниках, и членов их семей. Она даже книгу об этом написала. «Пропавшая память», или типа того. Джейми сегодня утром навестил вашу тетю Рут, она вспомнила Сару Курт и сказала, что та приходила в дом вашего дедушки… Как же так получилось, что вы…

– Потому что Рут несколько дольше меня живет на свете, и я не знакома со всеми, с кем знакома она, – рассердилась я. Весьма характерно для этой жабы впутать нас в историю. – Хотите правду, Шамир? Мне этот ваш труп до лампочки! Единственное, что меня беспокоит, – мой дедушка. Вы его напугали! Может быть, вы применили к нему один из приемов устрашения, которые применяют к ворам и насильникам, и у него случился сердечный приступ! Я прошу оставить его в покое и всех нас тоже! Мы не имеем и не имели никакого отношения к этому трупу. Вам ясно?

– Ясно, – он вышел из дома и направился к калитке. Я за ним. – И еще мне ясно, что вы сердитесь. – Похоже, что Шамир решил применить технику жалости и сочувствия, которой его обучили на курсах «Прикладная психология в допросах свидетелей».

– Нет. Точнее, пока нет. Но, скажем, мне это чертовски надоело. Так что, доброго вам утра, дорогой капитан, и до свидания! – сказала я, вскинув голову, запахнула халат и уже хотела вернуться в дом. Но в эту самую минуту на пороге возник Газета и спросил, радостно улыбаясь:

– Газеты есть?

– Фашисты идут, – прошептала я, делая ему знак исчезнуть, но даже краткого выступления Газеты оказалось достаточно, чтобы вернуть Шамира.

– О! Вас-то я и ищу! – не взглянув в мою сторону, он подошел к Газете, пожал ему руку и бережно повел обратно в дом. Газета сразу же к нему расположился.

– К вашим услугам, – сказал он, остановившись рядом с диваном, щелкнул каблуками и откозырял. – Газеты есть?

Шамир с надеждой сел рядом с ним.

– Габи, может, пойдете, наконец, оденетесь? Вы же простудитесь… – сухо сказал он. Спорить не приходилось. Хватит и того, что я скрыла от него, что Газета здесь в доме. Я не могла остаться, чтобы не дать Газете рта раскрыть. Одеваясь с рекордной скоростью, я пыталась сообразить, что может Газета рассказать Шамиру. Теперь мне стало ясно, где он видел Веру Курт. В психбольнице, куда Рут и моя дорогая мамочка его упрятали. Но достаточно ли этого, чтобы объяснить убийство дочери доктора Курт во дворе у дедушки? И что вообще понадобилось госпоже Курт-младшей в дедушкином доме? Может быть, что-то, о чем пронюхала ее мать?

Пять минут спустя я вернулась в гостиную одетая. Лицо Шамира изменилось до неузнаваемости. От довольного и спесивого выражения, с которым он встретил Якоба, ничего не осталось. Сейчас он был сбит с толку не меньше, чем сидящий рядом с ним человек.

– Так что же вы видели позавчера ночью во дворе Макса? – снова попытался сыщик выудить информацию из безмятежно улыбавшегося Газеты. – Нет! Не тогда, когда вас собрали на венском вокзале! Позавчера! Позавчера во дворе Макса! Нет!!! Не тогда, когда вас всех строем вели на смерть, а у вас не было ботинок, и вы шли босиком по снегу. И не тогда, когда офицер застрелил вашу мать, и не тогда, когда в центре города вывесили фашистское знамя. Расскажите мне только то, что вы видели, когда нашли во дворе женщину и перенесли ее в свой домик, хорошо?

– Вы напрасно тратите время, капитан, – с облегчением сказала я. – Не видите, с кем имеете дело?

Не отвечая мне, он вытащил снимок и сунул его в лицо Якобу:

– Вы знаете эту женщину?

Газета схватил снимок и, сдавленно рыча от ярости, разорвал его на маленькие кусочки.

– Что это с ним?

– Вы вывели его из себя, – я поспешила обнять Газету за плечи. – Тише, тише, – с напускной враждебностью произнесла я, укоризненно глядя на Шамира. – Капитан, одного сердечного приступа вам мало? Оставьте его в покое. Человек малость не в себе.

Шамир встал и, не говоря ни слова, вышел. Я услышала, как он завел полицейскую машину и выехал на узкую улицу. Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы узнать, что общего было у Сары Курт с моим дедушкой? День? Полдня? И сколько времени пройдет, пока он узнает, что эта самая Сара Курт звонила мне недели две назад? От чего я пытаюсь защитить дедушку?

Оставив Газету в папином кабинете с пачкой журналов больничной кассы «Маккаби», я вывела Бой на утреннюю прогулку. Улица была пуста, прохладный ветер раскачивал обнаженные палисандровые деревья. Нужно задуматься всерьез, попытаться разговорить дедушку и наконец-то рассказать всё Душке, может, он предложит что-нибудь дельное.

Большая тень, скачками приближаясь ко мне, упала на дорогу. Резкий порыв ветра хлестнул меня по лицу, и я услышала, как в страхе заскулила Бой. Что-то тяжелое и мохнатое толкнуло меня на тротуар, и я провалилась в бездонную темноту.

Потом была тишина. Полная тишина. Я была погружена во что-то мягкое, как шерсть, а вокруг меня был туман. И вдруг ужасная боль вырвала меня из забытья. Острый плуг вгрызался в мое тело, терзая его.

– Эй, Габи! – произнес кто-то в непосредственной близости от очага боли. У меня не было сил ответить. Плуг продолжал двигаться, творя во мне разрушение.

– Она открыла глаза, – сказал другой голос.

– Как вы себя чувствуете, Габи? – спросил первый голос, звучавший как из бутылки, и эхо повторило его слова.

Как мелко изрубленная капуста, – хотела я ответить, но язык, спеленатый болью, меня не слушался. Я с трудом шевельнула головой.

– Хорошо, хорошо, – сказал голос. – Не двигайтесь.

Мои руки почти вросли в холодный асфальт.

Кто-то поднес мне ко рту влажное стекло. Сладкая жидкость смочила губы.

– Выпейте, это поможет… Всё будет хорошо… Давайте попробуем поднять правую руку. А теперь левую. Правую ногу. Левую. Хорошая девочка! А сейчас проверим, сможете ли вы меня увидеть…

Я открыла глаза.

– Отлично, – Шамир улыбался. – Я так за вас испугался! Вы помните, что произошло?

– Что-то на меня налетело, – пробормотала я. – Кажется, это был огромный шкаф…

– Это была собака. Она неслась, как бешеная, и, почему-то, нацелилась прямо на вас. Ветеринарный отдел выясняет, кому она принадлежит.

– Собака?

– Да. Я стоял в конце улицы и разговаривал по рации. В боковое зеркало увидел, как несется этот зверь, и вышел из машины. Когда я увидел, что он летит прямо на вас, я подумал, что он хочет напасть. Я думал, он вас убьет… – Ласковый голос Шамира звучал совсем рядом. – Я побежал в вашу сторону в ту самую минуту, когда пес на вас набросился. Он стоял возле вас, как будто хотел извиниться… Но, увидев меня, убежал. Вы можете сидеть? – Шамир протянул мне руку и осторожно помог сесть.

Вокруг меня стояли любопытные, которые, как по команде, громко стали давать советы:

– Вам лучше лечь… Лучше ходить… Нужно отвезти ее в больницу на обследование…

Единственное, чего мне хотелось, – вернуться домой. В кровать.

– Я в порядке… – сказала я, опершись на теплую руку Шамира, чтобы встать. – Всё. Спасибо. Я хочу прилечь. Вы можете идти.

– Вы уверены?

Я призвала на помощь свою самую убедительную улыбку:

– Абсолютно уверена! Не беспокойтесь…

– Обещайте мне, что останетесь сегодня дома, отдохнете, как следует. Иначе я отвезу вас прямо в больницу на сити.

Я улыбнулась ему:

– Что случилось, капитан Шамир? Вы сделались слишком чувствительны!

Он не ответил.

Большой бешеный пес. Бешеный от радости. Конечно, он был счастлив, когда увидел меня и понял, что попал в нужное место! Теперь, подумала я, он радостно лижет руки Якобу. И я действительно нашла их, вместе валяющихся на ковре в папином кабинете, – Морица и Якоба. Когда я вошла, Мориц поднял голову и посмотрел на меня виноватыми глазами. Газета сочувственно гладил его.

– Он не хотел, – сказал Газета. – Мориц хороший пес, он не хотел. Правда, Мориц?

Пес ощетинился, как от боли.

– Что это с ним? – спросила я Газету, и он указал на влажную шерсть Морица.

Кожа собаки была покрыта кровоточащими ранами. Как будто кто-то исколол его ножом.

– Он ранен… Надо отвезти его к ветеринару, – с испугом сказала я. – У него кровь…

Газета обнял истерзанного пса.

– Не надо везти. Мориц мой друг. Мориц, извинись перед Габи!

– Тогда займись им сам, – сказала я и устало направилась в ванную. Каждый шаг отдавался в голове приглушенным звоном. Я достала из шкафчика сумку с набором первой помощи и отнесла ее Газете. Газета высыпал содержимое сумки на ковер и очень осторожно и умело продезинфицировал раны бедного пса. Он действовал точно и сосредоточенно.

– Сейчас промоем эту ранку, – шептал он на ухо своему чудищу, – а сейчас эту…

Мориц покорно закрыл глаза. Это было трогательное зрелище. Я погладила черную голову страдальца. Газета ласково на меня посмотрел.

– Умный пес Мориц, моя детка. Хороший песик, папа тебя беречь…

На шее собаки болтался обрывок стальной цепи. Кто-то выдрал ее из забора, к которому она была прибита. Как все это связано с Сарой Курт?