Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал Феникс мне на ухо. – У тебя такой грустный, мечтательный взгляд… Ты просто сводишь меня с ума.

– Неужели? – вывернулась я из-под его руки.

– Бармен сказал, что ты опасная женщина… – продолжал «бабник».

– Очень опасная, сказала я, слезая с высокого стула. – Жаль только, что не для тебя. – Я вскинула сумку на плечо. – Спокойной ночи!

Его будто ударили, а у меня от удовольствия даже голова закружилась. Я вышла на улицу.

Габи!

Что?

Быстро домой! Сейчас по телевизору детектив. В холодильнике есть вино. Игрун будет рад свернуться клубком у тебя на коленях и получить причитающуюся ему порцию ласки. Этого для тебя вполне достаточно, госпожа Габриэла!

19

Мягкими шагами кралась я вверх по лестнице, стараясь проскользнуть мимо заячьих ушей моей тетушки. Добравшись до третьего этажа, я открыла дверь своей квартиры и привычным жестом протянула руку к выключателю справа от двери.

Не тут-то было. Темно…

Только этого мне сегодня не хватало! Я выругалась и только собралась выйти на лестничную площадку, чтобы взглянуть на электрический щит, как легкий толчок в спину пригвоздил меня к месту. За мной кто-то стоял! Сердце провалилось в пятки…

– Вернись в квартиру, только тихо. Ти-хо, поняла?! – уверенно приказал мне низкий мужской голос. – То, что ты сейчас чувствуешь спиной, – это заряженный револьвер типа «смит&вессон-99». Корпус немецкий, мощность американская.

Железные слова! Очень впечатляет. Прямо вестерн какой-то!

– Это серьезно? – спросила я. Я было, подумала, что это те два бабника из бара решили поиграть со мной в идиотскую игру.

Ствол револьвера глубже вонзился мне в спину.

– Зайди в квартиру.

Не моргнув глазом, без слез и возражений я вернулась в темноту. Владелец пистолета был мною доволен:

– Вот так-то лучше… Давай-ка присядем…

Ствол пистолета вел меня до самой кухни, пока мои ноги не уперлись в стул.

Я села. Слышно было, как он притащил стул и уселся позади меня.

Я попыталась разрядить обстановку – враждебность еще никому не помогала:

– Позволите закурить?

Не отвечая, он завел мне руки за спину и связал их.

– У меня в спальне лежат в тумбочке сто долларов. Возьмите… Кроме этого здесь ничего нет. Только кот, который мне действительно дорог, но он…

– Заткнись! – Он связал мне ноги. Мой преступник был профессионал, лишенный чувства юмора. Не какой-нибудь мелкий воришка, который ищет доллары и украшения.

В дверях кухни показалась большая тень Игруна. Мягкий прыжок – и он точно приземлился на столе, затем соскочил на пол и стал бродить по кухне. Я надеялась, что гены тигра возьмут над ним верх и приведут к моему спасению. Но, вместо того чтобы вскочить на голову преступника и вонзить в нее острые когти, он стал тереться о мои ноги, требуя причитающейся ему вечерней ласки так, будто не было ни преступника, ни пистолета…

Язык остался моим единственным оружием.

– Ах… Как болят руки… Вы не могли бы немного ослабить веревку? – простонала я. – Нет? А я еще кое-что вспомнила. В ящике кухонного шкафчика, прямо за моей спиной, лежат сто шестьдесят шекелей…

Он затянул веревку на моих ногах:

– Заткнись!

Он стоял передо мной, обдавая меня крепким запахом никотина.

– …А в сумке почти новый фотоаппарат, – продолжала я, – и чековая книжка. Но по ней вы ничего не получите – нет покрытия…

Резким движением мерзавец всунул свой «смит&вессон» мне в рот.

– Если я говорю «тихо», значит «тихо»! Поняла?!

К горлу подкатился комок тошноты. Я закашлялась.

– Я рад, что ты поняла, – он вытащил ствол из моего горла. – Будешь нам помогать – с тобой ничего не случится, поняла?

Я испуганно закивала. Прилежно изучая книги Чандлера, я кое-что узнала о преступниках. Легендарный Марло[34]34
  Филип Марло – частный детектив, герой романов американского писателя Реймонда Чандлера.


[Закрыть] открыл мне, что получить по голове рукояткой револьвера – это очень больно. Я готова была сделать всё – даже замолчать – только бы не рассердить его.

В полной тишине я неожиданно услышала еще один голос. Другой мужчина шел по коридору по направлению к кухне.

– Не бойся, – сказал второй взломщик, приблизившись ко мне. – Слушайся нас. Только и всего.

– Нет проблем, – пробормотала я дрожащим голосом. – Только, пожалуйста, не суйте мне в рот револьвер… У меня аллергия на металл…

– Отлично! – Он подошел вплотную и наклонился, упершись руками в мои колени. – Ты ведь понимаешь, что мы ищем?

Он смотрел на меня устрашающе темными глазами. Лицо было слишком близко, чтобы можно было разглядеть его черты.

– Берите, что хотите!.. Мой компьютер тоже чего-нибудь стоит, – проблеяла я. Вряд ли Марло смог бы мной гордиться.

Он выпрямился и отошел в угол кухни.

– Нам не нужен компьютер. Нам нужна только картина.

– Да заберите хоть все! – Я попыталась пошевелить связанными руками. Веревки врезались в кожу, как ножи.

– Нам не нужен этот мусор, – по голосу было слышно, что он улыбается. – Нам нужна только одна картина… Цуциуса или Муциуса… Картина с пляшущими девицами.

Черт бы побрал этих венских дурочек!

– Клянусь вам! – простонала я. – У нас такой нет.

– Нехорошо, Габи, – сказал вежливый. – Жаль, что ты не хочешь по-хорошему, – и он отошел назад.

Его друг приблизился ко мне и пощекотал мне шею своим «смит&вессоном».

– Умничать вздумала? – прошептал он мне на ухо. – Нас предупреждали, что ты непростая штучка, и что у тебя синий пояс карате. А хоть бы и фиолетовый! Не советую испытывать наше терпение. Ты видела, что мы сделали с собакой твоего деда…

Я молчала.

– Я сделаю тебе очень больно. Сначала отрежу один палец. Потом два, потом пять… Пока не вспомнишь, где Муциус… Жаль тебя…

– Пожалуйста, не надо… – заплакала я. – Тут только старые семейные портреты. Нет ни Зуциуса и ничего такого. Я клянусь! Посмотрите сами и возьмите, что хотите…

– Считаешь нас дураками? – он согнул мне руку за спиной.

– Пустите, мне больно! – закричала я. – Нет у меня никакой картины!

Вежливый приблизился ко мне и жестом велел своему другу отойти. Потом навис надо мной:

– Такая красивая девушка… – запах из его рта забивал мне дыхание. Мерзавец ощупал мою грудь. – А не начать ли нам с этого? Как ты считаешь? – обратился он к бешеному.

– Ага, с правой, – ответил тот.

– Видишь, Габи, я человек спокойный. Меня не так-то легко вывести из себя, – сказал вежливый, и в его голосе послышалась сдерживаемая сила. – Но вот мой приятель… Сама видишь, он – совсем другое дело. Он человек нервный и ни за что не откажется от суммы, который наш покупатель обещал ему отстегнуть. Если ты нам не поможешь, мы отсюда поедем к твоему деду. Старый человек… Жалко его, правда? Мой бешеный приятель может для большей убедительности отрезать ему ухо… Что ты на это скажешь?

Что я скажу? То, что я говорю, до этих дебилов не доходит. Попытаюсь выиграть время.

– О’кей. Я поняла, что вам нужно. Дайте мне денек-другой, чтобы уговорить дедушку отдать вам эту чертову картину. Я поняла, что вы люди серьезные… Я сделаю всё, что вы скажете…

– Хорошая девочка, – проревел джентльмен. – Даем тебе время до завтрашнего вечера, поняла? Иначе с тобой и твоим дедом случится что-то плохое. И никакой полиции – запомни, детка! Мы будем постоянно за тобой следить. Ты всегда сможешь нас увидеть, только оглянись, – утром, днем и вечером. Мы будем сидеть у тебя на хвосте. Так что, выкинь глупости из головы и начинай действовать. Поняла, кукла? – он выдохнул мне в лицо облако дыма и бросил окурок на пол. Оба бандита вышли из кухни.

Я услышала, как открылась входная дверь. Свет с лестничной клетки слегка осветил кухню.

Дверь оставалась открытой. Два мерзавца разговаривали, обращаясь к кому-то. Мне показалось, что я различила женский голос, прошептавший пару слов.

Потом кто-то из них вернулся в кухню и резким движением разрезал веревку, связывавшую мои руки. Потом выбежал из квартиры и захлопнул за собой дверь.

Несколько долгих минут я продолжала сидеть. Потом, с трудом поднявшись, вышла на лестничную клетку. Подняла тумблер на электрощите, и квартиру залил яркий свет, открыв взгляду разрушение, учиненное гостями. Сорванные со стен картины валялись на полу, часть из них вынута из тяжелых рам. Содержимое шкафов свалено на кровати, ящики брошены на пол, дверь антресолей открыта, и груда старых одеял, хранившихся там еще при бабушке Йоне, вывалена. Грабители взломали двери двух запертых комнат, в которых хранились десятки картин и кое-что из старой громоздкой мебели. Они и там порезвились. Большие картины валялись на полу, часть – без рам. Основательные ребята эти двое!

Я уселась на диван.

Габриэла!

Что?

Приди в себя. Ты жива. Постарайся снова привести в действие серое вещество, которое застыло от страха.

Я потрогала ватин, торчащий из разорванной обивки. Они и диван растерзали. Что они в нем искали?

Я не решалась позвонить в полицию. Что, если эти двое не шутили, и после звонка в полицию они отправятся прямо к дедушке? Но кто-нибудь же должен мне помочь! Где, черт побери, мой папа, почему он не звонит?.. Почему всё это происходит именно тогда, когда его нет… Что ему известно о Зуциусе, о Саре Курт?.. Я в изнеможении откинулась на спинку дивана.

В голове со скрипом вертелась только одна мысль – что теперь будет? Я встала, побродила среди царящей в квартире разрухи и присела к письменному столу. Включила свой старый компьютер. Может быть, компьютерный бог сжалится сегодня надо мной, и я смогу подключиться к бескрайним просторам интернета.

Моя молитва была услышана. Взлетная полоса Гугла была сегодня совершенно свободна. Даже моя старая телега сумела беспрепятственно по ней проехать. «Зуциус», – набрала я и через пару минут уже рыскала по сайтам музеев Лондона, Вены, Парижа, Праги и даже Шанхая. В каждом из них был хотя бы один Зуциус. Не слишком качественно отсканированные картины создавали на экране праздник цвета и движения. Полуобнаженные молодые женщины, их бледные лица обрамлены алыми розами, в волосах золотые гребни… Босые ноги порхают по ковру из цветов… Но ни на одной из картин не было трех «моих» девушек… Была картина, на которой две женщины в матросских костюмах стояли, прислонясь к греческой колонне, но это были не они… Еще один круг по художественным галереям – на этот раз американским: Сохо в Нью-Йорке, Бостон, Монреаль… На сайте Центра Искусств в Чикаго я нашла краткую биографию Зуциуса и фотографию венгерской деревушки, в которой он родился. Там же был портрет его красавицы-сестры. Часть картин, написанных Зуциусом, – сообщалось на сайте, – были украдены из домов венских евреев во время фашистской оккупации. «По-видимому, речь идет о портретах, написанных художником по заказу богатых еврейских семей. О судьбе этих картин ничего не известно. Похоже, что эта тайна вечно будет сопровождать тайну смерти молодого Зуциуса – талантливого художника с мятущейся измученной душой… Что стало причиной его смерти – болезнь или самоубийство – осталось неизвестным…»

Было уже три часа утра. Игрун лежал на ватине, торчащем из разорванного дивана. Увидев, что я смотрю на него, он потянулся, встал и вспрыгнул на клавиатуру. Пора спать.

– Ты прав, – сказала я коту, почесывая ему макушку. – Еще один поиск – и в кровать…

Я набрала имя Сары-Леи Курт. «Амазон» выдал сухие сведения о ее книге «Исчезнувшая память», написанной по-немецки и переведенной на иврит и английский. Нужно будет обязательно ее прочитать, решила я. Возможно, там найдется ключ, ключик… Как знать. Завтра же утром поеду в библиотеку…

Игрун широко зевнул.

– Еще секундочку, – погладила я мягкую шерстку и, с трудом держа глаза открытыми, набрала еще одну строчку в окошке Гугла. «Зуциус» и «аукцион». Ссылки на сотни сайтов заполнили экран. На сайте «Арт-бай» нашелся каталог продаж, из которого следовало, что месяц назад коллекционер, пожелавший остаться неизвестным, купил картину Зуциуса. Картина называлась «Три девушки в вечерних платьях». Ни изображения, ни описания картины на сайте не было.

За эту картину коллекционер заплатил шестнадцать миллионов долларов.

О, Боже!.. Да если бы я знала, что речь идет о таких сказочных суммах, я вела бы себя с Топазом поделикатнее. У каждого есть своя цена, даже у меня. Шестнадцать миллионов долларов – это сумма, которая, несомненно, доставила бы мне несколько счастливых минут.

Ошеломленная новой информацией, я продолжала поиски. Сайт «Арт-окшн» предлагал всем желающим зарегистрироваться для получения сведений о продажах на сайте за последние пять лет. Я записалась под именем Клаудио Джулиано де ла Сте из Милана. Итальянский промышленник, проживающий в Бельгии. 65 лет. Коллекционер курительных трубок. Интересуется музыкой и искусством. Отец близнецов. Мне предложили выбрать пароль. Я написала «Котикигрун».

Компьютер сообщил, что я принята, и мне позволено ознакомиться со списком важнейших сделок за последние годы. Я бегло прошлась по ценам. Глаза выхватили знакомую сумму. Пауль Зуциус. В строчке данных была иконка, позволяющая увидеть картину.

Ну, наконец-то! Вот они, наши девушки! На сей раз не в матросках и не в мехах, а в облегающих вечерних платьях. Одна в красном, как кровь, вторая в зеленом, как абсент, третья в черном. Драматичные. Взволнованные. Чувственные. Руки до самых локтей затянуты в перчатки соответствующего цвета. Девушки держались за руки. Все три улыбались. Я попыталась увеличить картинку, но детали исчезли, сменившись слишком большими пикселями.

Рядом с картинкой была ссылка на дополнительные сведения. Я нажала на нее – новая картина заполнила экран. Снова три девушки. Это была уже знакомая картина. Та самая, снимок которой остался в дедушкиной спальне. Девушки, в мехах. Качества снимка было отменным. Цвета живые. Темноволосая девушка укутана в пятнистый мех, в волосах большой красный цветок. Та, что справа от нее, – светловолосая и застывшая, мех на ней серебристый. На третьей девушке с рыжими волосами мех снежно-белый. Полы белого манто утопали в пушистом белом ковре. Девушки танцевали.

«Еще?», – спросил сайт.

Конечно! Кликнула и тут же получила ответ: картину «Три девушки в вечерних платьях» купил частный коллекционер, проживающий в Европе. Коллекционер владеет огромной коллекцией картин, и среди них – «Три девушки в матросских костюмах». Картины находятся в трех принадлежащих ему домах – в Лондоне, Цюрихе и Риме. Коллекционер, сообщал сайт, согласился на предложение галерейщика Алексея Левинского предоставить три принадлежащие ему картины с девушками для выставки «Венская красота – Паулю Зуциусу посвящается». Предполагается, что картина «Три девушки в вечерних платьях» – часть серии из четырех картин, и на всех четырех изображены эти девушки. Владелец четвертой картины неизвестен. Мечта коллекционера – собрать всю серию.

Я тупо смотрела в экран. Уж не это ли тот «серьезный клиент», о котором говорила Сара Курт? Что же там, на четвертой картине?

Я выключила компьютер. Слишком много новостей за один вечер. Сбросив с кровати содержимое шкафа, которое на нее свалили, я закуталась в одеяло. Долго вертелась с боку на бок, разыскивая то место на подушке, через которое приходит добрая фея сна. Наконец не выдержала и проглотила таблетку снотворного из запасов, собранных на черный день, и, когда над городом занялось бледное зимнее утро, провалилась в тяжелый сон, полный сновидений. Во сне за мной гнались два киношника в терновых венцах и с конскими ногами – тонкими и быстрыми. Я от них убегала. Шлейф моего платья запутался в водорослях, я оступилась и упала в большую водяную лилию, плававшую в прозрачном пруду. На берегу пруда спиной ко мне стояли три девушки. Одна из них обернулась, и ее широкая улыбка обнажила острые черные зубы. Я попыталась крикнуть: «Эстер, спаси меня!», – но не смогла выдавить из себя ни звука.

Мерзкий сладкий запах афтершейва, смешанный с запахом пота, выдернул меня из этого сна. Знакомый «букет». Кто-то склонился над моей постелью. Я не могла открыть глаза. Веки были тяжелы, словно на них сидела пара буйволов. Кто-то прижал к моему лицу платок, смоченный жидкостью, с лекарственным запахом, который заглушил смрад афтершейва. Я пыталась возмутиться, но так же, как во сне, не смогла выговорить ни слова. Резкий запах заполнил ноздри, и к горлу подкатила тошнота. Это запах Илии Коэна, вспомнила я, – верного помощника известного мецената. Это его мерзкий запах.

– Зи вирд унс нихьт штурн[35]35
  Так она не сможет нам помешать (нем.).


[Закрыть], – сказал кто-то совсем рядом. Я попыталась поднять руку, чтобы сдернуть платок, но рука была тяжела, как цветочный горшок с землей. Пришлось прекратить попытки.

Мне захотелось плыть по течению и спать, спать… Пусть всё заберут. Умывальник, тумбочку, ковер, даже кота.

– Эстер, – пробормотала я. – Где ты? Помоги мне.

Я опять провалилась в большую лилию и стала плавать на ней кругами вокруг столба, уходящего в небо. Рядом возникла лодочка, а в ней – Шамир.

– Подождите, – закричала я. В его лодке сидели две женщины. – Кларисса, Хуанита, подождите… – но все трое удалялись от меня, исчезая за высокой белоснежной горой…

20

Мобильный телефон звенел, не переставая. Выкарабкавшись из глубин сна, я села в кровати. В голове медленно кружился залитый свинцом волчок… Рядом со мной на подушке лежала серая тряпка, со слабым больничным запахом. Теперь, окончательно проснувшись, я могла осмыслить события этой ночи. Две пары взломщиков, револьвер и чем-то пропитанная тряпка.

Я открыла жалюзи. Серый дневной свет залил разгромленную комнату. Возле дома стоял «мерседес» с затемненными стеклами. Взломщики номер один или номер два? Я набрала номер Шамира, потом папин. Ни того, ни другого. Вот и надейся после этого на мужчин, главная задача которых – тебя защищать! И главное – как я выйду из дома, если этот «мерседес» торчит прямо против входа? Мне совсем не хочется еще раз встречаться ни с кем из моих ночных гостей.

Габи!

Что?

Помнишь – когда-то у тебя в жизни была цель.

Да – театр…

Конечно! А вот и твоя главная роль – создай образ, загримируйся и убегай отсюда.

Я перерыла шкафы и собрала всё, что нужно. Тяжелая колючая шерстяная юбка. Черные чулки и длинная кофта мрачной расцветки. И как венец всего – шляпа, похожая на свадебный торт тети Сони, которая, бог знает какими путями, попала в мой шкаф, но была извлечена оттуда и с почетом водружена на мою коротко стриженую голову.

Теперь подкраситься, припудриться и перейти к отработке пластики образа – несколько шагов перед зеркалом, поворот… Походка, жест, легкая хромота, подергивание плеча – всё согласно правилам сценического мастерства, которые вдалбливали в нас на первом курсе «Бейт Цви»[36]36
  «Бейт Цви» – высшая школа сценического искусства в Рамат-Гане.


[Закрыть].

Выходя из квартиры, я поцеловала мезузу[37]37
  Мезуза – пергаментный свиток со священными текстами в металлическом или деревянном футляре, прикрепленный к дверному косяку. Благочестивые евреи касаются мезузы пальцами, которые затем целуют.


[Закрыть]. Уж если быть праведницей – так до конца! Утиной походкой, потупившись, я прошла мимо «мерседеса». Вышла на бульвар Ротшильда и пошла на восток, в сторону городской библиотеки.

– Я ищу книгу «Исчезнувшая память», – сказала я библиотекарше за стойкой. Она сняла очки с толстенными стеклами и подслеповато уставилась на меня. Похоже было, что она меня совсем не видит.

– Прежде всего, выключите, пожалуйста, мобильный телефон. А теперь скажите – кто автор книги?

– Вера-Леа Курт.

Она ввела имя в компьютер.

– Кто-то взял экземпляр на иврите. На полке вы можете найти один экземпляр на английском и один – на немецком языке. Но их нельзя выносить из библиотеки, – радостно сообщила библиотекарша, предпочитающая, чтобы книги оставались под ее защитой.

Во мне сразу же вспыхнул сигнал тревоги. Этот слизняк Топаз что-то говорил о книге.

– Пусть будет на английском, – сказала я, и в считанные минуты библиотекарша нашла и выдала мне книгу «Исчезнувшая память – беседы с уцелевшими в Катастрофе».

С фотографии на обороте обложки мне улыбалась Вера-Леа Курт с белыми жемчужными бусами на шее. Сходство с дочерью поразительное! Генетическая копия. Никто не сможет обвинить Газету, если он скажет, что, увидев Сару Курт, подумал, будто это ее мать вернулась из царства мертвых и преследует его.

Я перелистала толстую книгу. Искала чертеж, фотографию, рисунок или фразу, где было бы упоминание о веселых девушках Зуциуса, но ничего не нашла. Оглавление не прибавило информации. В конце книги был длинный перечень имен. Вот он… Якоб Роткопф. Страницы 147–156.

На указанных страницах была запись беседы др. Курт с Газетой. Они встретились в больнице для душевнобольных, когда Вера искала кандидатов для своего исследования избирательной способности памяти у людей, уцелевших в концлагерях. С самого начала главы детали потянулись одна за другой. Якоб Роткопф, – писала исследовательница, – внук Авраама Эрнеста Роткопфа, главы Музея истории искусств в Вене – Кунстисторишес Музеум. Оказывается, наш чокнутый приятель был молодым подающим надежды журналистом в газете «Нойе фрайе прессе»[38]38
  Новая свободная пресса (нем.).


[Закрыть] – той самой, в которой писал Герцль. Вторая мировая война оборвала карьеру Якоба.

Далее Вера-Леа Курт описывала свои встречи с Якобом. На полях страницы был рисунок в тонкой черной рамке. Не Зуциус, не девушки, а просто каракули, вроде тех, что рисуют дети в саду, когда воспитательница велит рисовать, а их душа стремится к качелям во дворе. А вдруг – нет? Я снова и снова вглядывалась в рисунок, пытаясь разглядеть три фигурки. Но тщетно…

Ко мне подошла библиотекарша:

– Посмотрите, что я нашла, – прошептала она, расплывшись в улыбке. Читальный зал был совершенно пуст в этот утренний час, но библиотекарши всегда шепчут. Она положила на стол экземпляр «Исчезнувшей памяти» на иврите. – Это было на тележке со сданными книгами, – радостно сообщила она.

Быстро пробежав глазами перечень имен, я открыла страницы, посвященные Якобу… Сюрприз! Страницы были вырваны. Очень похоже на этого слизняка! Не говоря ни слова, я показала книгу библиотекарше. Она чуть не задохнулась от гнева. Несколько долгих секунд сверлила меня глазами, словно подозревая во вредительстве, потом пролепетала:

– Вандализм… Дикие звери… Что за люди… Кто мог так поступить с книгой…

– Ну что ж, придется читать по-английски, – примирительно сказала я. – Я специально приехала из Ариэля, чтобы прочитать о своем дяде, и на тебе – именно эту главу кто-то вырвал… – библиотекарша жалостливо на меня посмотрела и вернулась за стойку.

Др. Курт писала, что наш Якоб был самым трудным и самым увлекательным из всех больных, с которыми она общалась. «Из всех уцелевших в Катастрофе, с которыми я встречалась во время своей поездки, Роткопф был самым упрямым и скрытным. Он не общался с персоналом больницы и отказывался разговаривать со мной. По моему мнению, из его памяти стерлось всё, что с ним было в концлагере, и, кроме нескольких проблесков, он ничего не помнил. Он вел себя, как человек, без памяти, без прошлого, пришедший ниоткуда. Видимо, единственный, с кем он поддерживал связь, был Макс Райхенштейн, гражданин Израиля, уроженец Вены. Райхенштейн взял этого пациента под свою опеку, и тот стал членом его семьи…»

Еще исследовательница писала, что ей пришлось принудительно госпитализировать Якоба. «В течение многих дней пациент что-то бормотал. Он повторял имя мальчика „Лиор“ и обещал, что придет к нему. Думаю, что этот Лиор был плодом его воображения, замена мальчику, который у него не родился, или наоборот – мальчику, которым он сам когда-то был, если вдуматься в смысл имени „Ли-ор“[39]39
  Ли ор (иврит) – мой свет.


[Закрыть]…»

Оторвав глаза от книги, я посмотрела в окно. «Плод воображения», – подумала я, и сердце сжалось от горя. Даже мертвым Лиор оставался самым настоящим, самым реальным! Как же сильно любил его дедушкин сумасшедший!..

Мои глаза вернулись к убористым строчкам. «Время от времени пациент с невероятной серьезностью повторял: „Не волнуйся, папа, я сберегу твоих фройляйн“. Смысл этой фразы остался неясен. В конце каждой встречи пациент кричал, чтобы его отпустили к Максу и мне часто приходилось вызывать санитаров, чтобы те успокоили его и вывели из кабинета…»

На полях этой страницы были каракули Якоба, а под ними – толкование ученой доктор Курт. «Это пятно, по всей видимости, – единственная картина, сохранившаяся в памяти больного», – писала она.

«Я была очарована этим человеком, – так закончила Вера описание своих встреч с Якобом. – Он был необычайно талантлив: наизусть читал книги Танаха из конца в начало, с поразительной точность мог просвистеть любую симфонию Малера, вырезал шахматные фигуры… Он отказывался общаться со мной и лечащим персоналом и, не переставая, требовал отпустить его домой, где, по его словам, его ждали родные…»

Таксист, подобравший меня у выхода из библиотеки, наверняка видел в жизни немало странного, тем не менее, когда я сняла с головы нелепую шляпу и расстегнула несколько пуговиц на блузке и кофте, он удивленно на меня уставился.

– Жарко сегодня… – пояснила я. – Теплый ноябрь.

– А разве у вас это можно?.. – он не сводил с меня пораженного взгляда.

– Дело в том, что я от них убегаю, – сказала я голосом девственницы. – Они хотят выдать меня за старика.

Таксист заметно повеселел. Ему будет что порассказать!..

– Куда?

– Улица Ахад а-Ам. И побыстрее, пожалуйста, – он завел машину, и мы поехали в полном молчании.

Я вернула к жизни свой мобильник. Он немедленно зазвонил, и на экране высветилось имя дедушки Макса.

– Габи, где ты? – он был взволнован.

– Что случилось?

– Якоба арестовали. Твой капитан ненормальный!

– Шамир его арестовал?

– Да. Приехал утром и забрал его.

– Успокойся, дедушка, – сердце пустилось вскачь бешеным галопом. – Ты говорил с адвокатом?

– Нет. Для этого я тебя и ищу. Найди кого-нибудь. Самого лучшего…

Так что я имею на сегодняшний день? Я попыталась разложить всё по полочкам: дедушку на грани сердечного приступа, папу, сбежавшего из наркологической клиники прямо в объятия женщины, приносящей нам зло, озлобленную тетю, на которую нельзя полагаться, и Газету в тюремной камере. И это не считая двух ночных визитов. Не многовато ли для девушки с пониженным весом?

– Дай мне полчаса, я что-нибудь придумаю, – заверила я дедушку и отключилась.

– Простите, госпожа, – водитель обеспокоено на меня посмотрел.

– Да?

– Вы заметили «жука», который едет за нами? От самого проспекта Царя Шауля сидит у меня на хвосте…

Я безнадежно пожала плечами:

– Это, наверное, сваха. Езжайте, пожалуйста, побыстрее.

Телефон зазвонил снова.

– Сюзан, – останавливаю залп воплей раньше, чем она успевает открыть рот. – Арестован Якоб, дедушкин друг. И папа пропал. И не спрашивай, что еще… Мне нужна помощь.

– Говори.

– Во-первых, имя лучшего адвоката по уголовным делам.

– Что еще?

– Позвони ей.

Сюзан моментально всё поняла.

– Твоя мать проходит лечение.

– Тем не менее… Позвони и скажи, что я хочу встретиться с ней и с папой. Вместе. Скажи им, что это очень срочно! Дело не терпит отлагательства! Хорошо?

– Хорошо, но ты… – я отключилась прежде, чем она вспомнила, что ей от меня нужно.

Такси приехало на улицу Ахад а-Ам. Я напялила на голову перевернутую кастрюлю и застегнулась до самого горла. «Мерседес» стоял в некотором отдалении, а у подъезда – кто бы вы думали? Капитан Шамир. Он безразлично скользнул по мне взглядом. И только, когда я, проходя мимо, шепнула «Привет!», он меня узнал.

– Это вы? – выдохнул он и поспешил вслед за мной по лестнице. – Вы с ума сошли? Репетируете спектакль?

– Скажите, – проигнорировала я его вопросы, широко распахивая дверь квартиры. – Почему вы арестовали самое слабое звено во всей этой истории?

– А почему вы выглядите так, будто перебрались на поселение за Зеленую черту?

– Вы подозреваете, что этот несчастный – страшный убийца женщин?

– Почему вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

– А почему вы не отвечаете?

Он растерянно остановился в дверях:

– Что это за разгром?

– Так кто постоянно задает вопросы? – улыбнулась я. Его присутствие прибавило мне смелости, и я решила безотлагательно выяснить вопрос о Якобе. Произошла ужасная ошибка, и Шамиру придется это признать. – Дайте мне пару минут, чтобы уничтожить поселенку, которую я на себя налепила, и приготовить кофе. Потом перейдем к ответам.

Мы сидели за кухонным столом друг против друга. Между нами две чашки кофе и полная окурков пепельница. Когда я рассказала ему, как прорвала осаду «мерседеса» и что нашла в книге Веры-Леи Курт, Шамир побагровел.

– Я знаю, – оборвал он меня, когда я начала пересказывать книгу. – Мы тоже достали эту книгу. Чему вы так удивлены, не знали, что бывают грамотные полицейские? Мы обнаружили связь между Якобом и Верой-Леей Курт – матерью убитой. Нам также известно, что Сара Курт оказалась во дворе вашего деда по собственной инициативе. Она интересовалась недвижимостью вашей семьи, но на самом деле имела в виду нечто другое. Ваш дедушка согласился что-то продать. Они назначили встречу, и вот тогда Якоб ее и увидел, подумал, что это Вера, и мы подозреваем, что…

– Что?! – закричала я. – Вы подозреваете, что он ее убил? Этого не может быть! Якоб никогда бы этого не сделал…

– Почему?

– Потому что… Собственно, вы же сами говорили, что убитая знала убийцу, она не сопротивлялась, – так зачем же вы это сделали, Шамир?! Хотели этим несчастным прикрыть задницу полиции?

– Габи! – обиделся капитан. – Я понимаю, что вы с дедушкой готовы на всё, чтобы выгородить этого человека, но он не вполне вменяем, вы согласны со мной? Видимо, убитая не ожидала, что он может напасть, может быть, даже улыбалась ему – она просто не понимала, с кем имеет дело…

Я разочарованно посмотрела на него:

– Вы сами в это не верите.

– Я человек фактов, а не веры. Якоб Роткопф сам рассказал нам, что он подумал, что Вера-Леа Курт разыскала его и приехала, чтобы снова забрать в больницу.

– Вот! На основании болтовни не вполне вменяемого человека вы его арестовали? Он же может умереть…

– Он не в тюрьме, а в психиатрической клинике «Абарбанель». Не думаю, что он предстанет пред судом. Скорее всего, суд вынесет постановление о его госпитализации, по крайней мере, на первых порах. И вашему дедушке будет легче, если его друг будет под медицинским надзором.

– Шамир! – вздохнула я. – До сих пор мне казалось, что вы всё понимаете…

– Мне жаль, что я вас разочаровал …

– Я прошу меня выслушать.

Он посмотрел на меня с усмешкой.

– На вашем месте я бы не улыбалась. В деле, которое вы шьете Якобу, полно дырок.

– Я слушаю.

– Как вы объясните таинственный налет на дедушкин дом? Кто ранил Морица? Что вы узнали от Топаза? Вы собирались с ним поговорить. Как вы объясните, что все вдруг стали интересоваться картинами Зуциуса, да еще и угрожают при этом оружием? Что вы зациклились на дедушкиной недвижимости?! Сара Курт не недвижимость искала у дедушки во дворе. Она искала картину! И Якоб тут совершенно не при чем. А теперь внимательно выслушайте мою версию: мать Сары Курт, Вера, выдающийся психиатр, услышала от своего венского пациента, внука директора музея, о картине, которую надо сберечь, или о девушках, которых надо беречь. Она написала об этом, и, возможно, даже рассказала эту историю своей дочери. Через много лет, когда Вера уже покоилась глубоко в земле, Сара встретила заказчика – сказочно богатого мультимиллионера, готового уплатить любую цену за картину с тремя девушками, которая была написана в Вене и исчезла. Он заявил, что пойдет на всё, чтобы все четыре картины принадлежали ему. Одержимый коллекционер сказал, что пока у него нет четвертой картины, он чувствует себя неполноценным, ущербным, несовершенным. Такой вот сумасшедший…