Текст книги "Алмазная пыль (ЛП)"

Автор книги: Адива Гефен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

6

Десять часов вечера. Наконец-то я во дворе у дедушки. Двумя прыжками преодолеваю лестницу, ведущую на веранду. Слава Богу, в доме светло!

– Дедушка, это Габи!

Дверь чуть-чуть приоткрылась.

– В такое время? – Даже не потрудился скрыть, что считает мой визит неуместным!

– Как ты себя чувствуешь?

– Как обычно. Жаль, что ты не поехала с нами сегодня.

Разумеется. Среда – день Лиора. Уже много лет каждую среду папа, дедушка и Якоб отправляются на военное кладбище. Очень редко, после долгих уговоров, присоединяюсь к ним и я. Мне претит их культ смерти. Я не нуждаюсь в сидении над плитой, на которой написано «Дорогой наш Лиор». Лиор со мной везде. Но папа и дедушка строго придерживаются ритуала, и Газета вместе с ними. При каждом посещении Газета достает из кармана новую шахматную фигуру, которую вырезал для Лиора, ставит ее на плиту и рассказывает ему на своем языке какие-то истории. Папа с дедушкой сидят на облупившейся скамейке и молчат. Потом папа вынимает из бумажного пакета бутерброды, и все трое молча едят.

«Почему же Лиор не возвращается?» – каждый раз спрашивает Якоб у дедушки, когда они возвращаются с кладбища.

«Оттуда не возвращаются», – отвечает дедушка. Газета смотрит на него с сомнением – ведь он же вернулся!

Повернувшись ко мне спиной, дедушка вошел в лабораторию. Я за ним.

– С кем ты встречался вчера после обеда? – задала я вопрос, который целые сутки не давал мне покоя.

– С чего ты взяла?

– Я нашла чек. И зачем ты надел выходной костюм?

– А что, нельзя?

– Откуда у тебя снимок этой картины с тремя морячками?

– Я тебя не понимаю. О какой картине ты говоришь?

– Почему ты не хочешь рассказать мне, что произошло?

– А почему у тебя такие большие уши? И почему у тебя такой длинный нос и болтливый рот? Что ты всё спрашиваешь и спрашиваешь?!

Газета спал в кресле в той же позе, в которой заснул вчера вечером. Его тщедушное тело было почти не заметно среди беспорядка, всегда царящего в кабинете дедушки. Всюду валялись бумаги и счета, пожелтевшие от времени картонные папки громоздились на полках и на громадном письменном столе. Более пятидесяти лет копил дедушка письма и документацию, не соглашаясь расстаться ни с одним клочком бумаги. Несмотря на кавардак, он прекрасно разбирался в этой груде бумаги и мог быстро и без труда найти любой нужный документ.

Быстрым движением дедушка смахнул в ящик стола тонкую картонную папку. Я успела заметить лишь часть надписи, сделанной толстым фломастером: «Адвокаты и нотариусы А.Д.»

– Что в этой папке, дедушка?

– Перестань! Что ты во всё лезешь?! Хочешь чаю? Помогает от нервов.

Нет, только не это! Я подошла к столу:

– Спасибо, деда, я только что пила. Что было в папке, которую ты спрятал в ящик? Тебе опять предложили продать дом? Дают хорошую цену?

Он поднял на меня синие глаза.

– Не морочь голову! Никто ничего не прятал!

Вместо того, чтобы спорить и настаивать я обняла его. У него вырвался тяжкий вдох. Тихий, пугающий вздох, похожий на скрип старой рассохшейся мебели. Мы стояли обнявшись, всё понимая и не произнося ни слова.

Наконец он заговорил:

– Что-то придется продать, Габи. Дом идет вместе с участком. Или я продам дом, или что-то другое… Но больше тянуть нельзя, понимаешь?

Я давно поняла, что знаменитый «капитал» Макса Райхенштейна изрядно поистощился. Но почему это стало волновать его именно сейчас? Много лет торговцы недвижимостью пытались его уговорить, предлагали заманчивые условия – «черные» деньги, «серые» деньги, пытались состряпать выгодные бартерные сделки, но он твердо стоял на своем. Он не доверял банковским счетам и акциям: «Это бумажки, а не деньги! – говорил он сердито. – Имущество – это то, что можно потрогать. Увидеть. Как это, – и он пинал ногой сухую землю двора в Герцлии. – Это – имущество! Когда меня не станет, делайте с участком всё, что хотите, но пока – нет! Нет и нет!»

– Но почему сейчас, дедушка? Что за срочность?

– Потому что здесь эта. Твоя мать. И она давит. Ты знаешь, что она в стране?

– Допустим, знаю. Какое это имеет отношение?..

– С ней не всё в порядке. А тут еще твой отец… Вот тебе и отношение. Этот его «Париж». Теперь поняла? Нужно еще объяснять?

Хватит. Не нужно заходить слишком далеко. Есть вещи, о которых в нашей семье не говорят. Например, папино лечение. Курсы лечения в клинике повторялись часто, длились подолгу и стоили уйму денег.

Но сейчас не время думать о продаже этого участка.

– Послушай, деда, – осторожно начала я. – Я хочу, чтобы вы с Якобом перебрались в папин дом. Всего на несколько дней.

– Зачем?

– Потому что домик Якоба опечатан, и полицейские с детективами рыщут во дворе. Потому что папа уехал, Бой одна, палисадник запущен… Звучит логично, деда?

– Стоит подумать… Завтра поговорим, сейчас я занят, нужно закончить кое-какие дела. – Хорошо, хоть не отказался. Я поцеловала его в сморщенную щеку в знак согласия.

– Понятно. Ухожу.

Дедушка проводил меня до машины. Мы шли по захламленному двору, он обнимал меня за плечи, и его знакомый приятный запах действовал на меня успокаивающе.

– Эта машина, – дедушка положил руку на капот «форда», будто погладил большое животное, – посмотри на нее – такая же старая, как я… Не пора ли ее поменять?

– Она такая же респектабельная, как ты. Папа ее ни на что не променяет.

Всякий раз, ведя машину, папа нежно поглаживает руль, будто вспоминая прикосновения к той женщине…

– Если сделка состоится, то возможно… А так…

– Можно узнать, чем ты занимаешься? О какой сделке идет речь?

Он не ответил. Я села в машину. Он не выпускал ручку дверцы, словно размышлял, не присоединиться ли ко мне.

– Ты слишком худа, тебе надо есть! Может, приедешь завтра, и я приготовлю тебе вурст и картошку с луком и шпеком, как ты любишь?

– Приготовишь мне это в папиной кухне в Рамат-а-Шароне, – подмигнула я ему. Никогда не любила этой тяжелой еды, но что мне стоит пообещать ее съесть? – Папа вернется из своего «Парижа» только через две недели, Бой будет рада, и мне будет намного легче…

Он покачал головой:

– Посмотрим. Езжай и будь осторожна! Завтра обо всем поговорим. Гуте нахт, майн либе.

Я выжала сцепление и перевела рычаг скоростей. Дедушка склонился к открытому окну:

– Ты не должна так волноваться, – прошептал он. – С папой всё будет хорошо, со мной всё будет хорошо, даже с Бой всё будет хорошо – вот увидишь, всё наладится… Не трать на нас всё свое время, живи для себя, битте… – он погладил меня по голове. – Сходи к Лиору, Габи, тебе станет легче на душе. Может, пойдешь со мной на следующей неделе?

И, не дожидаясь ответа, выпрямился и ушел…

Я завела машину и поехала. Увидела в зеркале его прямую удаляющуюся спину и похолодела: кто это там идет за ним? Остановила машину и вышла. Во дворе царила мертвая тишина.

«Габриэла!»

«Что?»

Только без паники! Никто не собирается нападать на твоего дедушку.

Подождала еще немного, пока не услышала скрип входной двери и не увидела свет в окне второго этажа…

Выехав на шоссе, я сделала то, что организованному человеку полагалось сделать давным-давно – прослушала сообщения на автоответчике. Шесть от Шамира. Одно от Душки – обещает вечером зайти, сразу после занятий. Ни единого сообщения от Арика…

Набрала номер, оставленный капитаном.

– Кто просит капитана Шамира? – спросил дежурный.

– Габи. Он знает, кто я.

– Шамира нет, с вами будет говорить капитан Нево.

Что еще за капитан Нево?! У меня нет сил на новые персонажи… После прошлой ночи, четырех часов драмы и двух часов с Сюзан у меня не осталось сил ни на что…

– Здравствуйте, Габи, – произнес незнакомый голос. – Говорит капитан Амирам Нево, Джейми.

– Джейми… Джейми Раанана!..

– Так точно. Знаете, сколько раз мы вам звонили? Почему вы не отвечали?

Упреки? Это уж слишком!

– У нас иногда принято работать. Передайте капитану-сыщику, что я звонила.

– Он хочет с вами всеми поговорить.

– Кто это «мы все»?

– Вы и господин дедушка. И тот смешной человек. Появились новые обстоятельства.

– Какие?

– Ну, скажем, всякие…

– Например?

Он помолчал, видно колебался – ответить или просто положить трубку.

– Всякие, – наконец сказал он и быстро добавил: – Например, у нас появился свидетель. Но это не по телефону. Когда вы сможете приехать?

У меня по спине мурашки побежали!

– Дедушка уже спит. Поговорим завтра и решим.

– Шамиру это не понравится… – пробормотал Джейми.

Ой-ой-ой! Страшный Шамир!

– Ничего не поделаешь, – спокойно сказала я, удержавшись от вопроса, кто этот свидетель, и известно ли им уже, кто эта мертвая женщина. – Молодцы, что нашли свидетеля! До скорой встречи!

После двух таких бурных дней единственное, чего мне хотелось, – вернуться домой. К себе домой. Не в папин дом в Рамат-а-Шароне. Но кто-то же должен был вывести Бой перед сном облегчиться. У соседей Баруха и Леи были ключи, и их синеволосую дочь Лию можно было легко уговорить. У меня в сумке уже несколько дней валялись две контрамарки в клуб «Барби» на вечер панк-групп.

– Клево! – завопила Лия мне в ухо. – Я с радостью выведу Бой!

Отлично. Завтра утром придет домработница и выпустит стареющую собаку так же на пару минут. Можно было спокойно продолжать путь в направлении Тель-Авива.

Чудом найдя место для парковки на улице Ахад а-Ам, я подумала, что через две минуты буду дома. Скоро придет Душка, приготовит мне макароны, я расскажу ему эту невероятную историю, и всё сразу прояснится… Конечно, он еще ребенок, моложе меня на семь с половиной лет, но он умеет ладить с этим миром гораздо лучше меня. Он – чемпион страны по распутыванию сложных ситуаций.

У входа в дом я остановилась. Мне показалось, что кто-то сверлит взглядом мне спину. Вернулась на улицу. По противоположной стороне шел мужчина. Он остановился против моего дома, закурил и бросил горящую спичку на тротуар. Глубоко затянувшись, он окинул меня взглядом и пошел дальше. Я не входила в дом… Мужчина, продолжая идти, обернулся и затем свернул на улицу а-Хашмонаим.

Кто это? Я не страдаю галлюцинациями. Кто-то следит за мной. Я вошла в темный подъезд и потопала вверх по лестнице. Еще пара секунд, – думала я, – и я обниму Игруна – самого классного в мире кота. Увы, на втором этаже, на пороге своей квартиры стояла моя тетя Рут Райхенштейн-Абир собственной персоной, явно дожидаясь меня.

7

У Максимилиана-Макса Райхенштейна была мечта. Он мечтал о городском многоквартирном доме, в котором будет жить вся его счастливая семья – родители, дети, внуки и правнуки. В сороковых годах он приобрел участок на улице Ахад а-Ам в Тель-Авиве и построил большой белый двухэтажный дом. Сюда он перебрался с бабушкой Йоной и моим папой, который был еще совсем маленьким, и здесь родилась тетя Рут. Потом были надстроены еще два этажа. Но по прошествии лет в этом большом красивом доме остались только две представительницы семьи Райхенштейн. Тетя Рут и я. Папа жил в Рамат-а-Шароне, в доме-мечте той, что нас бросила; Лиор, которому предназначалась квартира на четвертом этаже, поселился на облаке, достаточно близком к злому богу, возжелавшему его; и дедушка тоже, оставив большой город, перебрался в запущенный двор в Герцлии.

Рут – старая холостячка. Правда, в ее резюме есть запись о краткосрочном браке с мужчиной по фамилии Абир, который исчез из ее жизни так же молниеносно, как появился. Мне было семь лет, когда она вышла замуж. Помню себя в белом платье дружки, взирающую на несчастное лицо жениха. Когда появилась Рут, он в ужасе уставился на покрывавшие невесту слои тафты, а затем поднял глаза на башню из волос, сделавшую ее выше на полметра. Рыцарь[23]23
  Абир (иврит) – рыцарь.


[Закрыть] сбежал, не оставив ни одного потомка…

Та, что когда-то была моей матерью, любила тетю Рут. Они были неразлучны, как швабра с половой тряпкой. Летом, бывало, сидели в тенистом дворе, хихикая и сплетничая. Зимними вечерами забирались на диван, голова к голове, и перешептывались, будто замышляя новую мировую революцию. После того, как эта женщина сорвалась и уехала в свое «далеко», Рут поддерживала с ней связь. Временами она пыталась рассказать мне, как ей там грустно, и как она по мне скучает. «Нельзя вам разрывать отношения, ты потом будешь жалеть», – но на меня это никогда не действовало.

«Моя мама давно умерла», – отвечала я, а тетя трясла своими белокурыми, всегда свежеокрашенными, кудрями и отвечала, что так говорить нельзя, что я не знаю, как сильно она меня любит. «Она всё еще надеется, что вы с Амноном приедете к ней», – настаивала Рут, но я была упрямее ее. «К мертвым не приезжают, – говорила я. – А мой папа ни за что не согласится покинуть Страну».

Запыхавшись, взобралась я на второй этаж. Рут стояла у двери своей квартиры, вперив в меня серые глаза ящерицы.

– Добрый вечер, тетя, – пискнула я, намереваясь перепрыгнуть через это препятствие и продолжить гонку за покоем.

– Можно тебя на минутку? – Рут выстреливала слова тоном синоптика, сообщающего о приближении ужасного урагана.

Она была одета в униформу старых дев, в одиночестве отправляющихся в оперу: зеленая хлопчатобумажная блузка, застегнутая на золотые пуговицы, и узкая длинная юбка с заложенными по подолу складками. Это обилие ткани делало ее похожей на грушу. На плечо с нарочитой небрежностью наброшен шарф из плотного шелка. Желтые кудри тщательно уложены. Моя почтенная тетушка имела вид молодящейся пенсионерки.

– Куда ты так торопишься? – это прозвучало как укор. Тетя воображала себя отпрыском австрийской королевской семьи, а во мне видела бескультурную и невоспитанную левантийскую помесь.

– Домой, – ответила я.

– Я услышала, как ты поднимаешься по лестнице, и вышла тебя перехватить, – заявила она без всякого стеснения. – Я хочу, чтобы ты зашла ко мне и кое с кем познакомилась.

– Может быть, завтра, – я постаралась ответить как можно вежливее. – Сегодня я совершенно разбита…

Но Рут не собиралась отступать. Она положила холеную руку на перила, преграждая мне путь.

– Всего пять минут, Габриэла. Тебе не повредит познакомиться с человеком иной культуры… – и она подтолкнула меня в сторону открытой двери. Я чуть не задохнулась от злости! Настанет день, и я выскажу всё, что я думаю о ее паразитическом образе жизни, о том, что она до сих пор липнет к дедушкиному кошельку, и положила глаз на имущество семьи. Единственное, чего у тети было не отнять, это ее разностороннее культурное образование. Рут постоянно где-нибудь училась, копя академические степени подобно муравью, собирающему хлебные крошки, и в мельчайших деталях помнила всякие курьезы из жизни людей искусства. О половой жизни Равеля или Пикассо она знала больше, чем их любовницы, помнила, какой дирижер выступает в каком зале и что выставляют в каждой приличной галерее мира. Она была осведомлена о последнем тренде в области фотографии и скульптуры и гордилась своим умением распознавать молодые таланты в начале их пути. Она неоднократно притаскивала в свою квартиру бледнолицых молодых скрипачей или художников в клетчатых пальто, обещая им личное знакомство с руководством музыкальных фестивалей, дирижерами, музейщиками, владельцами галерей и коллекционерами. И она действительно была знакома со многими из них! Она состояла членом нескольких культурных учреждений в городе и считала себя покровительницей искусства.

– Веди себя прилично, – прошептала она, ведя меня в квартиру, освещенную мягким желтоватым светом. – Он по-тря-са-ю-щий…

У окна стоял мужчина. В объявлении полиции о розыске он был бы описан так: бледное лицо, короткие волосы, средний рост, одет тщательно. Я могла бы прибавить пару деталей. Например, на носу у мужчины сидели очки в роговой оправе, выглядевшие очень дорого, – из тех, что продаются в роскошном футляре с сертификатом фирмы, и которые ловкие оптометристы с убедительным взглядом всучивают клиенту.

– Вот! – радостно провозгласила она. – Это Габи! Племянница, о которой я вам рассказывала.

Мужчина взглянул на меня и изобразил счастливую улыбку. Он покровительственно положил руку на тетино плечо, и она сделалась заметно мягче. Что-то наклевывается, тетя? Поклонник? Любовник? А, Рут?..

Рука скользила по ее твердой спине по направлению к ягодицам. Тетя затрепетала от наслаждения, а он, не прекращая, вдруг с улыбкой притянул ее к себе.

– Очень приятно, – сухо сказал он мне. – Михаэль Топаз. Мики. – Он протянул мне вялую руку, увертливую и холодную, как рыба, и сразу же отдернул ее. Михаэлю Топазу, Мики, лет было под сорок, его чрезмерная худоба вызывала беспокойство, а волосы были слишком коротко подстрижены. Прическа совсем не свойственная молодым талантам. Одет он был в белую рубашку и синий пиджак. Несмотря на строгость костюма в европейском стиле, которому он явно педантично старался следовать, вышеупомянутый Топаз без малейшего стеснения открыто меня разглядывал. Его стильные очки не скрывали любопытного взгляда, которым он изучал мою фигуру.

– Откуда ты так поздно? – спросила тетя с липкой фамильярностью.

Я сказала что-то про успех моего кружка в Яффо, и как приятно видеть этих детей счастливыми, когда у них хорошо получается, и еще какую-то педагогическую чепуху… Тетя со своим Топазом молча смотрели на меня.

– Но теперь действительно поздно… – сделала я попытку отступления. – Ты что-то хотела, тетя?

– Михаэль – музеевед, – сообщила Рут так, будто я только что попросила описать достоинства ее гостя. – Он хранитель музея с мировым именем, ведущий реставратор, он учился в «Эрмитаже» у профессора Шимлевицкого – слышала о таком? – насмешливо спросила Рут.

– А как же! – ответила я ей в тон. – Что за вопрос? Сам великий Шимлевицкий! – воскликнула я так, будто мы со Шимлевицким вместе играли в камушки в Рамат-а-Шароне.

– Мики работает в музее искусства в Берлине, – продолжала Рут, а ее нога тем временем не переставая терлась о ногу великого музееведа. – Его пригласили организовать международную выставку в… Угадай, где?

Я молча смотрела на нее. Мне-то что?!

– В Иерусалиме! – воскликнула Рут. – У нас в Иерусалиме! Это будет большая выставка, которая потом отправится в долгий путь по всему миру! Берлин, Париж, Рим, Нью-Йорк…

– Прекрасно, – устало пробормотала я. – Желаю успеха.

– Я хочу ему немного помочь, – кокетливо хихикнула тетя, – ну, ты знаешь – познакомить с нужными людьми, организовать посещение забытых коллекций, открыть нужные двери, и может быть, я смогу еще кое-что ему предложить… Связи, влиятельных людей…

– Мне тоже есть, что предложить, – Топаз ласково похлопал тетю по руке. Я услышала ее вздох. Так держать, тетя!

Мне хотелось сообщить им, что всё это они могут рассказать блохам старушки Бой, но я соблюдала приличия, как и подобает отпрыску семьи Райхенштейн.

– Это очень мило с твоей стороны, тетя Рут, но сейчас я прошу меня извинить, мне необходимо подняться к себе. Игрун уже наверняка сожрал старинные бабушкины подсвечники и принялся за обои.

Топаз засмеялся.

– Игрун – это ее кот, – подхихикнула Рут и жеманно добавила: – Коты очень вероломные существа, не так ли?

Топаз кивнул. Разумеется. Он будет кивать любой глупости, которую она произнесет. Ведь она пообещала свести его с Кадишманом или, по крайней мере, с Гарбузом.

– Не страшно, Игрун подождет, – непреклонно произнесла Рут. – Я хочу, чтобы Мики рассказал тебе о своем новом проекте, о международной выставке, которую он задумал. На ней будут представлены портреты и картины с изображением еврейских женщин за последние двести лет. Тебе известно, что он работал с хранителем музея Алексеем Левински?

– Что ты говоришь?!.. – Я не пыталась скрыть усталость.

– Ты не поняла? С самим Левински!

– Я очень рада. Это имеет отношение ко мне?

– Да. Это имеет отношение к нам, Габи. Мики, расскажите Габи, как будет называться выставка…

– Это еще не окончательно, но я думаю назвать ее «Еврейская красота».

Я прыснула со смеху.

– И эту еврейскую красоту он хочет пополнить твоим портретом?

Но Рут не так-то просто было сбить.

– Мики приехал посмотреть коллекцию семьи Райхенштейн! За этой выставкой стоит кто-то, очень богатый… Правда, Мики? – она игриво взглянула на Топаза, и тот энергично закивал. – Кто-то готов вложить немало денег, чтобы представить эти картины по всему миру, в самых крупных музеях… – Когда Рут думает о деньгах и славе, от ее аристократической сдержанности не остается и следа.

– Отлично, – усталость победила мою вежливость. – Ваш новый проект меня очень радует, но я почти не спала ночью. Я очень устала, так что извините…

– У дочери моего брата очень странное отношение ко сну, – оборвала меня тетя Рут. – Она думает, что если в ее постели нет какого-нибудь…

– Мне не удалось поспать ночью, – срезала я эту заносчивую редиску, – потому что я должна была позаботиться о дедушке, который, кстати, приходится тебе отцом.

– Очень мило, – едко сказала она. – Ну, и как себя чувствует твой дедушка, который, кстати, приходится мне отцом?

Какая человечность!

– Не очень хорошо. Может, позвонишь ему? Он тебе с радостью всё расскажет, а сейчас извините меня… – и я направилась к двери.

Взбегая по лестнице, я каждый прыжок сопровождала благословением в адрес моей милой тетушки. «Паразитка, дебилка, чтоб тебя черви ели, сова лупоглазая, корова австрийская, одноклеточное…»

– Кто одноклеточное? – На пороге моей квартиры сидел Душка и с улыбкой на меня смотрел. Пришел мой избавитель!

Усталость, накопившаяся за весь долгий день, мигом развеялась, а переполнявшая меня злость сменилась безудержным освобождающим хохотом.

– Одно… тут… клеточное, – прохрипела я, давясь от смеха. Душка тоже расхохотался.

– Габи, в чем дело? – голос Рут прервал наш с Душкой концерт. Она стояла в дверях своей квартиры и гневно смотрела вверх. Рядом с ней, явно наслаждаясь зрелищем, стоял Топаз.