Текст книги "Вне закона (СИ)"
Автор книги: Адам Хлебов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– Уже седьмой, я всегда в четыре встаю. Кто рано встаёт, тому Бог подаёт.
– Это точно, – сказал я и улыбнулся.
– И что же это ты у нас такой довольный, как кот, съевший сметану.
– Жизнь прекрасна, бабушка.
– Ты бы поосторожнее с этой жизнью. Я тебе вчера не для того про девку сказала, чтобы ты тут мне трах-тибидох устраивал.
Вот это поворот, неужели она всё слышала?
– Простите, наверное, мы разбудили вас, старались не шуметь.
– Дело не в шуме, у тебя всё на лице написано.
Евдокия продолжила:
– Я тебя не осуждаю, сама по молодости горячая была, за что и поплатилась. Говорят, до свадьбы ни-ни, может оно и правильно, да только что молодым телом поделаешь? Оно любви и ласки требует.
Я слушал её с интересом. В словах старухи не было ни капли пошлости.
– Девка она, конечно, хорошая и видная, но только не пара она тебе.
– Почему?
– Натура у неё такая, ей всё время приключения на свою задницу нужны.
– Спасибо за совет.
– Дело твоё, но ты бы повременил с этим делом, не нравится мне этот урка. Ненадёжный он, скользкий, как уж.
– Если честно, мне он тоже не нравится, но он только с виду грозный, а так подухарится и сдувается.
– Нет, ты его за дурака не держи. Внимателен будь с ним, сынок. Я наколки тюремные читать умею, ему человека убить – раз плюнуть.
– Откуда такие знания, если не секрет?
– От верблюда. Вставай, умывайся, буди своих, завтракать будем, а потом вам в дорогу собираться надо.
Рашпиль зашёл в избу первым. От вчерашнего стеснения и задумчивости не осталось и следа.
Он уселся во главу стола с наглым видом.
– Так, что у нас есть пожрать, мать?
– Я тебе не мать, что дадут, то и придётся пожрать.
Он ухмыльнулся.
– Ну не мать, так не мать.
Следом зашла Алиса.
– Всем доброе утро, бабушка Евдокия, чем мне вам помочь.
– А вот и наша краля!
Что-то изменилось в его поведении, с чего бы это.
Я бросил быстрый взгляд на оттопырившуюся на спине рубашку. Так и есть. Ствол. Он добрался до ключа и вытащил оружие.
Чёрт, неужели Алиса приходила ночью за этим? Даже если и так. Я провёл одну из лучших ночей в своей жизни. Оно того стоило.
– Ну, как поспала наша краля? – докапывался до Алисы Рашпиль, – или, может, совсем не спала?
Алиса покраснела и, смутившись, опустила голову.
Его глаза хищно блестели.
– А с кем ты спала? – он оскалился в улыбке, – сладко было нашей крале? Ой, как сладко…
– Так, хватит! – я стукнул ладонью по столу и вскочил.
А дальше произошло и вовсе неожиданное.
Рашпиль стремительно потянулся за спину, чтобы выхватить пистолет до того, как я подскочу и врежу ему.
Но не успел. Раздался звук закрывающегося затвора, а за ним щелчки взведённых курков.
Из спальни быстро вышла Евдокия с двустволкой в руках и приставила ружьё к его затылку.
Рашпиль замер.
– Ну-ка, руки на стол! Я не шучу, дробовик заряжен! Ишь, чего удумал!
Глава 11
– Бабка, не дури, убери ружьё, – прохрипел, не оборачиваясь, Рашпиль. Он всё видел прекрасно в отражении оконного стекла.
– Забери-ка у него пистолет из-за пояса, Александр.
– Вот сука, старая! – огрызнулся урка, когда я вытащил у него из-за спины свой ТТ.
– Ты за базаром-то следи. А то грохну тебя, даже глазом не моргну.
– Не грохнешь, – было непонятно, кому беглый зек больше хотел внушить эту мысль: себе или Евдокии.
– Ошибаешься. Я десять лет от звонка до звонка оттрубила в зоне по «сто третьей», за умышленное. Завалила гада одного, снасильничал он и сухим вышел из воды.
Почему-то меня совсем не удивил рассказ бабки.
А вот Рашпиль явно напрягся – видимо, бабка сидела по серьёзной статье.
– А потом на зоне узнала, что, если малость косить под дурочку, можно справку получить – и делай что угодно. Ничего тебе за это не будет.
– Справочку-то я получила, добрые люди помогли. Те самые, с зоны. Правда, пришлось дважды в дурке полежать, но это после зоны – как санаторий. Зато теперь живу в своё удовольствие, пенсию по нетрудоспособности получаю, и никто мне не указ.
– Ладно, хватит. Убери ружьё, я всё понял. Вон Сантей свой ствол забрал. Что я вам сделаю-то теперь?
– Нет, не хватит. Крестик верни.
– Какой такой крестик?
– Крестик ты взял вон там с комода, с утра лежал на месте. Он всегда там лежит. Мне этот крестик батюшка подарил. Дорог мне этот крестик.
– Да не брал я никакого креста, чего это сразу я? – пальцы урки в гневе скрючились.
– Вон с постояльца своего спрашивай.
– Крестик золотой, православный. Я с шеи сняла в тот день, когда того ублюдка убила. С тех пор он на комоде и лежал. Я прикасалась к нему, только когда пыль на комоде и на крестике протереть нужно было. Верни обратно.
Она с усилием ткнула Рашпиля в затылок, так что его голова качнулась вперёд.
– Будя, будя тебе, бабка. Каюсь. Вспомнил, что нашёл похожий крестик, думал, кто-то обронил. Не знал, что твой.
– Нашёл? Где нашёл?
– Не помню уже: то ли во дворе, то ли на земле в сарае. В кармане он у меня, в штанах. Дай достану, ты только смотри не продырявь мне черепушку на радостях.
– Врёшь ведь, мерзавец, и не краснеешь…
– Выходит, вру. Прости меня, бабка.
Это снова что-то новенькое в его репертуаре. Он сначала поднял и развёл в стороны руки, как сдающийся в плен солдат, потом медленно полез в карман за крестиком.
– Где второй ствол? Где браунинг? – спросил я, когда Рашпиль вернул Евдокии украденный крестик.
– В машине, в бардачке.
– А ключи от машины?
Он полез во второй карман и выбросил ключи от зажигания и дверных замков на стол.
– Саша… – Алиса была готова оправдаться, но я не дал ей договорить, приложил указательный палец к губам.
– Т-ш-ш. Потом. Сходи, пожалуйста, посмотри, действительно ли оружие лежит в перчаточном ящике.
Я протянул Алисе связку.
Она кивнула и вышла во двор.
– Ну и что прикажешь тобой делать? – я смотрел на урку, думая, что Евдокию мне сам бог послал.
– Как что? Любить и жаловать, – Рашпиль рассматривал свои руки.
– Назови хоть одну причину, по которой тебя стоит любить?
– Любят не за что-то, а просто так. Потому что я человек, товарищ и брат. Так ведь у вас в кодексе строителя коммунизма записано?
– Зато в вашем воровском кодексе записано, что человек человеку волк.
– Если что, это не в воровском кодексе, а ещё древние римляне писали. Homo homini lupus est.
– Рашпиль, я в самый последний раз тебе говорю: хочешь доехать до места – веди себя по-человечески. Будешь обижать Алису – пожалеешь.
Алиса вернулась и закивала.
– Да, в бардачке.
– Спасибо, Алис. Так как утро безнадёжно испорчено, мы сейчас собираемся и уезжаем. Прямо сейчас. Рашпиль, расплатись с Евдокией.
Урка полез в карман, достал пятьдесят рублей из пачки.
Он взглянул на меня и спросил:
– Полтинника хватит?
Я вытащил из его пачки ещё пятьдесят рублей и доложил на стол.
– Это компенсация за забывчивость и чудом найденный крестик. Спасибо большое за помощь и гостеприимство.
– Погодите, я тогда вам узелок в дорогу соберу.
Евдокия посмотрела на меня, потом на Рашпиля. Я кивнул ей в знак того, что теперь контролирую ситуацию.
Она ушла в спальню, унесла ружьё. Потом вернулась и стала собирать пирожки в дорогу.
Пока она готовила, я сходил к машине и убрал стволы в свой тайник, который остался цел и невредим.
Рашпиль не сумел его обнаружить. Он даже его и не искал.
Кроме выпечки, она дала нам своих компотов. Алиса по привычке села впереди, Рашпиль сзади.
Евдокия вышла на порог провожать нас.
– Тебе придётся его терпеть и находить с ним язык всю дорогу, пока вы вместе. Он не успокоится, сколько ему ни говори. Ни в последний, ни в самый последний раз. Даже если ты ему ногу прострелишь, он всё равно будет тебе перечить.
– Почему?
– Ты моложе, между вами эта девица, он сидел, а ты нет. Много чего ещё, всего не перечислишь. Коротко, чином, мастью – по их воровским понятиям ты для него пока не вышел.
Меня совсем не обижала её прямолинейность.
– И что ты предлагаешь?
– Попробуй принять его. Слушай его рассказы, если тебе неинтересно – делай вид. Не говоря уже о том, что стоит попробовать с ним подружиться, хотя бы пока вы едете в одной машине.
– Подружиться? Ты серьёзно? Пятнадцать минут назад ты была готова прострелить ему голову.
– Я бы не стала.
– Тогда я ничего не понимаю. Зачем ты приставила двустволку к его голове?
– Чтобы он не забывался. Он не дурак. Пока ты контролируешь стволы, он будет осмотрителен.
Её слова озадачили меня.
– Я вообще хотел их выбросить в колодец.
– Не стоит. Это единственное, что его сдерживает. Без стволов ему крышу снесёт почище моего.
Мы распрощались с ней, как старые друзья. Я больше никогда не видел таких рассудительных сумасшедших старух.
Она не стала ждать, пока машина отъедет на большое расстояние, а почти сразу ушла к себе в дом.
– В первый раз вижу, чтобы чокнутым старухам давали оружие. Она же со справкой, откуда у неё двустволка? Может, она это… того…
Рашпиль разглядывал из проезжающей машины разукрашенную избу Евдокии с некоторой долей омерзения.
Как и любой блатной, Рашпиль по-особому любил города. В городе – движение, энергия, какую ни в какой деревне не сыщешь. Город – это для жизни, а деревня наводила на Рашпиля чёрную тоску.
– Чего, того?
– Приманивает постояльцев, таких как мы, или, к примеру, охотников – и мочит их? Забирает потом оружие? Я чуть не обделался, когда сумасшедшая бабка ружьё к моей башке приставила.
– У неё племянник – местный участковый. Ружьё скорее всего принадлежит ему. Или забрал у какого-то алкаша в деревне, чтобы по пьяни делов не натворил.
– Ну уж не знаю. Как по мне – чистое кино про Дикий Запад. И изба с сараем почти как в Техасе. Да, Алис?
Девушка всё ещё ощущала неловкость, которую нам предстояло проговорить. Поэтому она просто кивнула в ответ.
Скорее всего, она приходила ночью по приказу Рашпиля – за ключами.
Урке не терпелось завладеть стволами, чтобы вновь почувствовать свою силу. Для него все средства хороши.
Но я ни о чём не жалел.
– Я в Техасе не была, не знаю. Но бабушка она и вправду странная. Я бы ни за что не догадалась о том, что она сидела, да ещё и за убийство.
– На зоне и не такое узнаешь. Смотришь – человек по виду щупленький, весь дрожит, самого себя стесняется, а как узнаешь, что он душегуб по «доброте душевной», соседям колодец отравил с летальным исходом, – так сразу и охреневаешь.
Рашпиль приоткрыл окно и закурил в машине.
– Не-е, хуже человека зверя нет, – сказал он и выпустил облако сизого дыма. – Но в чём бабка права – иногда такие психи бывают намного разумнее «нормальных» людей. Не зря перед судом самых отъявленных отправляют в дурку на проверку.
– Саш, а у вас в органах как определяют, что человек психически больной или здоровый?
На этот раз воровская ревность взыграла в душе Рашпиля.
Ему было крайне неприятно, что Алиса может с интересом расспрашивать, слушать и наблюдать за человеком из другого мира, а тем более с «противоположного берега».
Рашпиль решил меня «разоблачить», чтобы вызвать разочарование в глазах Алисы.
– Чего? В каких органах? Ты что несёшь? Он просто подментованный водила, и ксива у него левая. Ты хоть видела, что она выписана на Льва Борисовича Каменева?
– Саш, это правда?
– Не совсем.
Она продолжала смотреть на меня с интересом.
– Документ настоящий. Любой эксперт легко установит его подлинность. Но он действительно выписан на чужое имя. Уж по каким таким соображениям – я не знаю. А вот насчёт «подментованного водилы» – это чистейший бред.
– Да? И кто же ты, Сантей? Поведай нам, будь так добр.
– Я спортсмен, автогонщик. Меня просто попросили оказать услугу люди из КГБ, и даже вот машину выделили, и документами обеспечили. А вот почему они решили Рашпиля из зоны вытащить – это вопрос.
Я посмотрел в зеркало заднего вида и встретился с ним взглядом.
– И кто из нас после этого подментованный? За какие такие заслуги тебя выдернули из-за колючей проволоки, а, Рашпиль? Расскажешь?
– Не твоего ума дело, – огрызнулся уголовник.
– Ты заметил, что в эту игру с предъявами можно играть вдвоём? – я рассмеялся.
– Ты, правда, гонщик? Саш? Как интересно, расскажи, ты гоняешь на ралли? – Алиса сидела вполоборота ко мне.
– Нет, я выступаю в других видах.
– Каких?
– В кольцевых автомобильных гонках, в ипподромных гонках.
– Это не ралли?
– Как интересно, а я думала, что это всё ралли. В чём разница?
– Ты знаешь, что такое кросс?
– Да, конечно, мы в школе на физкультуре бегали.
– Ну, разница примерно такая же, как между бегом по стадиону с гаревой дорожкой и кроссом по пересечённой местности.
– А ипподромные?
– Ну, это можно сказать наш, чисто русский, вид спорта. Ипподромные гонки проводят в основном зимой, когда нет скачек, на заледеневших беговых дорожках.
– А ты чемпион?
– Нет, я побеждал на соревнованиях, приходил первым, но до чемпиона мне пока далеко.
– Саш, а почему автогонки? Что они для тебя? Ты любишь водить?
Я подумал, как же это можно объяснить. Как можно объяснить, например, любовь к плаванию?
Плавать в бассейне и на море – это разные вещи.
В одном случае – это запах хлорки, строгие окрики и свистки тренеров, движение строго в одном направлении, ширина дорожки, ограничивающая размах. Физическая работа, красные глаза и радужные разводы, когда смотришь на лампы освещения.
Во втором – аромат солёной воды, солнце, блики над поверхностью, простор и свобода, шум прибоя и всплески ближайших волн.
Ощущения вроде бы одни и те же: скольжение тела в прохладной воде, слабое сопротивление жидкости твоим движениям, выталкивающая сила, удерживающая тебя на поверхности.
Человеческие голоса и звуки мира в момент, когда вдыхаешь воздух, и стук камней на дне, звук твоих работающих лёгких и поднимающихся воздушных пузырей в момент, когда выдыхаешь в воду.
Но насколько это разные виды плавания. Первое – работа, второе – удовольствие.
Гонки – это что-то среднее. Это и работа, и удовольствие, куда примешивается риск и осознание постоянной смертельной опасности.
Каждый гонщик знает, что может погибнуть, когда он едет на предельных скоростях.
Это как плавание в открытом море, кишащем акулами, в котором ты умудрился не потерять самообладание, доплыть из точки «А» в точку «Б» и выжить. Вот что такое для меня гонки.
Но как всё это объяснить этой красивой девочке, чтобы не звучать пафосно и глупо?
– Для меня гонки – это риск и скорость. Я с самого детства очень люблю машины. У соседа был старенький белый «Москвич», он иногда давал мне посидеть за рулём этой машины, с выключенным двигателем, конечно.
Алиса смотрела на меня с горящими глазами. А я продолжал:
– Я брался за баранку, издавал звук работающего мотора и представлял, что я веду самую красивую и мощную гоночную машину. Знаешь, такую, из фильмов и журналов, с открытыми колёсами и овальным радиатором. Одноместная, похожая на сигару, где шлем гонщика торчит за стеклом.
– Поняла, поняла.
– И вот я представлял, как несусь на этой машине, как стрела, по гоночной трассе, обгоняю соперников, поднимаю тучи пыли, когда вхожу в поворот. Скрипит резина, ревут двигатели, а у финиша мою машину красного цвета встречает красивая девушка вроде тебя.
Алиса засмеялась. Её смех был настолько приятным, что я позабыл обо всех дурацких выходках Рашпиля.
– Потом я стал интересоваться всем, что имело отношение к машинам и автоспорту в особенности. Много читал, помогал отцу с ремонтом в гараже. Ездил на автодромы, смотрел соревнования. Познакомился с ребятами из одной команды, попросился к ним, но они меня не взяли. Тогда я угнал у них гоночную машинку.
Её глаза расширились от удивления.
– Ты угнал?
– Да, ещё и разбил её вдребезги. Случайно, конечно. Но мне повезло – команда взяла меня на поруки, я должен был отработать ущерб, работая автослесарем на автобазе.
– Какая у тебя насыщенная жизнь! Что потом?
– Да, это точно. Поработал слесарем, я до хрена чего знаю про двигатели, помогал, улучшал, вносил рацпредложения.
– Ого, так ты ещё и изобретатель?
– Нет, это сильно сказано. Просто многое прочитал и изучил. Потом мне стали понемногу доверять машину. Сначала я ездил на полигоне, испытывал наши тачки перед соревнованиями.
– Тачки?
– Ну, автомобили, машины. Мы их называем тачками.
– Наши как увидели результат на полигоне – я одного мастера спорта подчистую уделал в тренировочном заезде. Так случилось, что другой гонщик в команде разбился и не мог больше выступать. Мне предложили поучаствовать в гонках. Поучаствовал, победил. Вот так примерно я стал гонщиком.
После того, что произошло между нами этой ночью, Алиса и так смотрела на меня по-особенному. Теперь её глаза были полны восторга.
Всё это время я следил за реакцией Рашпиля, но он будто не замечал перемены, произошедшей с Алисой, или делал вид, что не замечает.
Он вёл теперь себя так, будто не имел к ней никакого отношения.
– Да-а-а, – мечтательно протянула Алиса. – И какой только русский не любит быстрой езды?
– А я тебе скажу, какой, – неожиданно подключился к беседе Рашпиль.
– Какой?
– А тот, что сидит рядом с тобой. А, Сантей? Если ты такой крутой и быстрый, то чего же мы плетёмся еле-еле?
Он снова пытался меня раздразнить, но на этот раз я отнёсся к его словам совершенно спокойно.
– Потому что нет необходимости гнать. Эта машина не предназначена для гонок по просёлочным дорогам. Она слишком тяжёлая для этого. Ехать быстро по такой дороге – значит, гробить подвеску.
– А разговоров-то было: спецзаказ, «догонялка». Чё с подвеской-то будет?
– На этой «Волге» стоит пятилитровый движок, он тяжелее стандартного на пятьдесят килограмм. Соответственно, и подвеска под такой мотор идёт усиленная, но всё равно её легко убить на ямах и колдобинах.
– Отговорки это всё. Так и скажи, что ссышь быстро ехать. Ты и на трассе не особо гнал.
– По-твоему, кто не гонит – тот не русский? Ехать быстро надо, если от этого зависит твоя жизнь или исход соревнований. А сейчас – зачем расходовать и без того драгоценный бензин? На больших скоростях – больший расход.
– Я за бензин отвечаю. На трассу выедем – выжмешь максимум? Покажешь, на что твоя хвалёная «Волга» способна? Или опять напустишь дыма? Вон, кстати, и трасса.
Он указал на полоску дорожного полотна в нескольких сотнях метрах по курсу, по которой ехал грузовик.
Впереди перпендикулярно грунтовой дороге шла трасса на Ульяновск.
– Посмотрим.
Но гнать не пришлось. Стоило мне выехать на асфальтовое полотно, как я тут же услышал характерные хлопки, и машину потянуло вправо.
– Что это? – встревоженно посмотрела на меня Алиса.
– Похоже, пробили колесо, – ответил Рашпиль.
Я кивнул и съехал на обочину. Так и есть – прокол. Включил аварийку и остановился.
– Вот и погоняли. Пошли, поможешь, – бросил я через плечо Рашпилю, но тот не шелохнулся.
Он сидел, обернувшись, и вглядывался в даль сквозь заднее стекло.
– Нет уж, лучше я побуду в машине, – Рашпиль быстро юркнул в своё укрытие.
Я посмотрел в ту же сторону.
В километре позади с горочки спускалась милицейская машина. Она ехала в нашем направлении.
– Зашибись, только этого не хватало. Приехали. Запрягайте, хлопцы, коней! Выходим, Алис.
Мы с девушкой выбрались из салона. Я открыл багажник и стал доставать запасное колесо.
– Ничего не бойся, смело показывай паспорт, если спросят, вовсю строй глазки, улыбайся и общайся. Твоя задача – очаровать ментов, пока я буду менять колесо. Остальное – на мне.
– Поняла.
– А ты сиди там тише воды, ниже травы. Не вздумай вылезать.
Я постучал по металлической пластине между багажным отсеком и укрытием Рашпиля.
– Лады, – донёсся его приглушённый голос.
Я вытащил колесо и покатил его к правому переднему крылу.
Метров за двести над крышей милицейской «копейки» загорелась «люстра».
Синие проблесковые маячки сигнализировали нам о приближении – на пустой дороге других машин не было.
Секунд через десять-пятнадцать гаишная машина съехала на обочину и остановилась в пяти метрах позади нас.
Из оранжевой «копейки» с тёмно-синей полосой на борту вышел инспектор, надел на голову фуражку и обратился с приветствием:
– Здравия желаю!
Глава 12
– Здравия желаю, лейтенант Кропоткин, – представился милиционер. – Что у вас случилось?
– Да вот, пробили колесо, – я сидел на корточках и крутил домкрат.
– Вы нам поможете? – Алиса наивно захлопала глазами и заулыбалась.
Но инспектор ответил не сразу. Он покосился на московские номера. Внимательный, гад. Чары Алисы пока не действовали.
– Проездом у нас?
– Служебная командировка, – ответил я, кряхтя и не оборачиваясь.
Милиционер заглянул в открытый багажник, потом обошёл машину вокруг, исподтишка заглядывая в салон. Никого не обнаружив, он переместился вдоль капота. Мы встретились взглядами.
На его лице играло сомнение. Я перестал крутить ручку подъёмного механизма, встал, полез в нагрудный карман за корочкой.
Засветив тиснёные золотом буквы и герб Советского Союза, я раскрыл удостоверение.
Эти три буквы всегда производили неизгладимое впечатление, сродни магическому действию.
Почти все граждане нашей необъятной Родины, включая сотрудников МВД, менялись в лице, бледнели или краснели, приосанивались.
Инспектор, увидев название КГБ СССР, не стал вчитываться в звание, должность и фамилию с именем.
Он разглядывал Алису, стоящую рядом со сложенными руками на груди, и думал, как удачнее задать свой вопрос. Я его опередил.
– А девушка путешествует со мной. Документы предъявить?
– Да нет, всё в порядке, – но в его голосе всё ещё чувствовалось сомнение.
Межведомственная конкуренция между МВД и КГБ только набирала обороты, но было и так понятно, что менты в области недолюбливают комитетчиков. А тем более столичных.
Провинция всегда недолюбливала Москву. Его взгляд был неприязненным, хотя он старался спрятать его за натянутой улыбкой.
Совсем другое дело – Алиса.
– Вы тоже из Москвы?
Ветерок трепал её локоны на лбу. Она улыбалась инспектору в ответ.
– Да. Из Москвы.
– Домой?
– Ага.
– А откуда едете?
– Из Уфы, товарищ инспектор, – не моргнув глазом, соврала Алиса.
Видно, я её недооценивал. Милиционер теперь расслабился и разулыбался. Наверное, он ждал другого ответа.
– Чем помочь? Вы спрашивали про помощь?
Гаишник приосанился, начал поправлять ремень и волосы под форменной фуражкой.
Явный признак того, что он хотел ей понравиться. Женское обаяние начало действовать с опозданием.
– Инспектор, монтировка есть? Мне механики не положили в багажник. Вот иди и не ругайся.
– А что, отвёрткой нельзя?
– Отвёрткой не хочу. Тут можно поцарапать – вид сразу будет не тот у машины. Так есть монтажка?
Он медленно отвёл взгляд от Алисы и беспечно протянул мне свои ключи от машины.
– В багажнике посмотри.
Ой-ой, ну всё, утёр мне нос. Гордыня – худший из грехов, так, кажется, говорят. Перед Алисой рисуется. Типа, кгбшник у мента на побегушках.
Он переключился на беседу с моей попутчицей.
Я взял ключи как ни в чём не бывало и отправился к его машине.
Я потом не раз благодарил его за эту спесь, потому что, как только я открыл багажник, в салоне милицейской «копейки» раздалось шипение, и по рации передали ориентировку на нас троих.
Она достаточно точно описывала нашу троицу. Рост, возраст, цвет глаз. Единственное упущение – ни слова про машину.
Из этого я сделал вывод, что транспортные менты решили не связываться с комитетскими. История со студентом сыграла в этом не последнюю роль.
Но долго так продолжаться не могло – у любого везения есть лимит. Я решил, что мы поедем без остановки до самого Горького.
Я посмотрел в сторону нашей машины. Кропоткин вовсю флиртовал с Алисой, она отвечала ему тем же.
Найдя монтажку, я остановился у открытого водительского окна. Незаметно протёр ключи носовым платком, убирая свои отпечатки.
Затем, делая вид, что кладу ключи на сиденье, я быстрым движением приглушил уровень звука рации в «Жигулях».
Вернулся к «Волге», достал из салона резиновый коврик и положил его у пробитого колеса. Не все умеют аккуратно снимать колпаки на «Волге» – при всей кажущейся простоте это не такое уж плёвое дело.
С монтажкой слетают на раз. Но надо знать правильное место.
Необходимо цеплять возле щёк диска. На диске три щеки.
Две из них находятся примерно на одинаковом расстоянии от ниппеля.
Смотришь, где находится ниппель, примерно отмеряешь расстояние до ближайшей щеки.
Цепляешь монтажкой ровно посередине и плотненько дёргаешь.
Коврик нужен, чтобы не поцарапать колпак, когда он слетит с диска.
– Вон ты какой хитрый! – сказал инспектор Кропоткин, когда увидел, как колпак приземлился на середину коврика.
Надеюсь, что он не заметил, как я оттирал ключи и уменьшал громкость его радиостанции.
Алиса завела беседу о тяжёлой работе госавтоинспекции, пьяных водителях и авариях на дороге.
Кропоткин оказался довольно болтливым и минут за десять вывалил море историй на эту тему.
Я же взмок, снимая пробитое колесо и ставя запаску. Но вовсе не от тяжёлой работы, а потому что хорошо понимал: остановись инспектор на пару минут позже, всё могло кончиться иначе.
Минут через пять запаска стояла на месте, я вытирал тряпкой руки от грязи и пыли.
Очарованный Алисой милиционер понял, что пора прощаться. В последний момент он решился задать собеседнице вопрос:
– Просто хотел поинтересоваться, вы вместе?
Алиса немного растерялась. Я тут же пришёл ей на помощь.
– Мы вместе, коллеги. У Алисы есть жених, а то бы я… ухх! Сам бы приударил.
– А, понятно, понятно. Тоже из КГБ?
– Стажёр, но это большой секрет, – быстро нашлась что ответить Алиса.
– Так, что сердце девушки занято. Увы и ах.
– Жаль, жаль. Я бы составил тебе конкуренцию, поборолся бы за руку и сердце.
Я развёл руками в стороны.
– Против любви не попрёшь. Спасибо за помощь.
– Да пустяки. Может, вас сопроводить?
– Нет, всё в порядке, не переживайте. Ключи на сиденье.
– Как знаете, моё дело предложить. На въезде в Ульяновск сбавляй скорость, там наши с радарами стоят.
Я похлопал по нагрудному карману, напоминая ему про корочку.
– Но всё равно спасибо, что предупредили.
– Ах да. Чего это я? Совсем забыл. Ну, счастливого пути.
– Ещё раз спасибо.
Он вразвалочку подошёл к своей машине, сел, завёлся и залихватски стартанул, подняв тучу пыли.
– Вылезай, ты там жив, Рашпиль?
– Все уехали? Волки позорные!
– Уехал. Он был один.
– Ну ты крут, бродяга. Я аж на измену присел. Думаю, доигрался Рашпиль в спички-попочки. Уважение тебе. Я, может, чё про тебя лишнего и наболтал, не со зла. От души. Ты пацан крепкий, не фуфел какой-то.
– Чего?
– Доверять тебе можно, говорю.
– Мне твоё воровское доверие до лампочки. Доедем до места и как в море корабли.
– Да, чё ты разоряешься? Чё ты про доверие между сидельцами знаешь?
– Знаю, что вы никому не доверяете, значит, и вам нельзя доверять.
– Так, я тебе уже говорил: если ты лох или вшиварь какой, то да, обуют тебя. Как пить дать, обуют. Но если ты свой в доску, то никто не станет тебе фуфло гнать и задвигать.
Я с сомнением посмотрел в зеркало.
– Чего-то мне не особо хочется быть «своим в доску» для тебя, Рашпиль.
– Хочешь не хочешь, а выходит, что ты мне свой. Мог сдать же? На раз, а? Но не сдал! Потому что мы с тобой уже кореша. Ты пойми, я чё на тебя наезжал – время нужно, чтобы человека узнать. Кто ты? Что ты?
– Хорошо, хоть признал, что был не прав. И на этом спасибо. Только я тебе не кореш.
– Да ладно тебе, не серчай. Говорю же, не со зла. А насчёт доверия кто спорит? На воле это даже хорошо, что не доверяешь. Если не доверяешь, то заранее не даёшь себя объегорить.
– Так мне тебе верить или нет?
– Ты пацан правильный, не лох. Поэтому можешь мне верить.
– Ты меня в свои-то кореша не рано записываешь?
– Говорю же – ты не лох. Ты даже не представляешь, какие бывают спецы лохов разводить. По нескольку раз на одной и той же теме обувают терпил. То есть граждан. Рассказать тебе?
Я вспомнил совет Евдокии. Дорога долгая, пусть рассказывает.
– Валяй, если охота.
– Звали того моего кореша по-нашему Авдей Одесса, в миру Овадий Мойшевич Зильбертруд.
– Почему Одесса? – спросила Алиса.
– Тут, как раз, всё просто: он из одесских евреев, много их среди нашего брата. Считай, вся феня, то есть блатной язык, построен на их иврите или идише, шут их разберёт.
Так вот, он, Авдей, царство ему небесное, уже лет десять как нет его с нами, был непревзойдённым мастером втираться в доверие. Любому мог на ухо присесть и привет. Прощайте ваши кровные. Строил такие хитроумные комбинации, что обирал граждан не по одному разу. Точнее, даже они сами ему несли.
– Да, прям настоящий герой, – усмехнулся я. Но Рашпиль не оценил мой юмор и строго нахмурился.
– Ты погоди осуждать. Не суди, да не судим будешь, как говорит народная пословица.
– Библия.
– Ну или Библия. Он не всех обувал, только самых богатых и жадных граждан, незаслуженно пользующихся благами. А трудовой народ не трогал.
– То есть Робин Гуд из Одессы? И всё награбленное отдавал бедным?
– Ну да. То есть нет, бедным не отдавал, азартный был и баб любил. Всё спускал на карты и марух. Такой был Робин Гуд.
– Почему был?
Авдей, получивший тюремное прозвище Одесса, обладал несколькими недюжинными талантами.
Во-первых, он умел запудрить мозги продавщицам в магазине так, что они давали ему в долг выпивку, закуску и курево.
А надо отметить, что это были не румяные гимназистки, а прожжённые жрицы Дефицита – бога советской торговли.
Во-вторых, он каким-то чутьём умел находить людей, у которых пик карьеры, известность или успех уже остались позади.
Это были артисты, музыканты, художники, представители партноменклатуры, реже спортсмены – ещё не совсем опустившиеся на дно, но уже направлявшиеся туда.
Их объединяло то, что они достаточно опустились для того, чтобы представители государства и трудовых коллективов от них открестились, устав от пьяных выходок, необязательности и невыполненных обещаний.
Но все эти люди располагали кое-какими сбережениями, ещё не пропитыми до конца.
Авдей втирался в доверие, обращаясь к людям с пустяковыми просьбами. Например, он мог попросить консультацию по акварельным краскам для «талантливого ребёнка» у пьющего художника.
Или, например, настроить гитару, как в последнем случае у известного когда-то и гремевшего на весь Союз музыканта, которого звали Гошей.
Музыкант жил с третьей женой в коммуналке и тихо спивался. Половину большой четырёхкомнатной родительской квартиры он оставил первой, вторую половину поделил со второй женой.
Ввиду невыносимой обстановки: все три жёны на одной кухне – это сущий ад.
Гоша не сумел защитить свою последнюю любовь от нападок и издёвок предыдущих избранниц, был посрамлён и бежал.
Он разменял последнюю оставшуюся комнату на комнату в вонючей коммуналке, лишь бы не жить с теми двумя мегерами, в которых превратились некогда привлекательные девчонки-кошечки.
Третья жена Мариночка пока ещё его терпела. Но лодка любви дала течь.
