Текст книги "Вне закона (СИ)"

Автор книги: Адам Хлебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Скорость. Вне закона

Глава 1

Я разбегаюсь, прыгаю и всей массой с двух ног влетаю в здоровяка!

Н-н-н-а! Толчок приходится в грудную клетку.

А дальше его стопы в ботинках отрываются от пола, туша летит назад с тянущимися ко мне руками.

Пальцы растопырены, будто всё ещё надеётся схватить меня.

Обезумевшие глаза, чуть приоткрытый в оскале рот. Лицо искажено страшной гримасой гнева.

Жуткий грохот! Гоша впечатывается в гэдээ́ровский шифоньер с глухими полированными дверками.

Они не выдерживают силы удара, массы его тела и разламываются к хрёнам собачьим.

Всё происходит так быстро, что в то же мгновение из гардероба в комнату выстреливает туча пыли.

А туловище и голова моего соглядатая скрываются под рушащимися полками, обломками дверей, одеждой.

Видно только торчащие из-под завала подошвы обуви и чёрные штаны.

Гоша барахтается.

Я тоже опрокидываюсь на спину, но страхуюсь ладонями и удачно приземляюсь.

Из шкафа раздаётся рёв, похожий на медвежий. В сторону отлетает клетчатая рубашка, закрывавшая ему голову и обзор.

Гоша удивляет скоростью. Он проворно выбирается из шкафа и уже стоит на ногах раньше меня.

Прекрасно вижу движение плеча, он хочет сбить меня с ног ударом правой.

Чуть смещаюсь вправо, и Гошина кувалда разрезает пустоту. Мало места. За спиной стенка.

Громила собирается вторым ударом вбить мою голову в бетон. Размозжить череп.

Снова смещаюсь, на этот раз влево, ныряю подмышку. Кулак Гоши с отвратительным хрустом прилетает в стену.

Он мычит, глаза яростно сверкают, боль заставляет его стремительно развернуться.

– А может, тебя просто убить, и дело с концом? – цедит он сквозь сжатые зубы, а потом бросается на меня и обхватывает двумя руками борцовским захватом.

Я не успеваю увильнуть от его «братских» объятий. Гоша тяжелее меня килограмм на тридцать.

Он отрывает моё тело от пола, больно сжав под рёбрами.

Я упираюсь руками ему в подбородок и изо всех сил толкаю его свиную голову от себя.

Но он силён как бык. Придётся с ним повозиться! На его шее вздуваются толстенные вены.

Он раздувает щёки, как штангист, тяжело дышит. Пытаюсь давить на глаза, но он вертит головой.

Крепко сцепившись с Гошей, теряем равновесие, падаем на обеденный стол, который противно трещит и тут же разваливается под тяжестью наших тел.

Просто складывается под нами, как карточный домик.

Это даёт мне небольшой шанс, рядом валяется опрокинутая керамическая ваза.

Хватаю её и разбиваю о голову Гоши.

Его объятия тут же ослабевают. Я изворачиваюсь. Вот я уже на боку, ужом выскальзываю из захвата.

Встаю. Потрачено много сил. Дышать тяжело. Позвоночник нещадно ноет.

Собираюсь с мыслями. Надо бежать.

Оглядываю раскуроченную комнату. Деньги, документы и одежда находятся в спортивной сумке в противоположном конце комнаты.

За спиной стонущего на полу здоровяка. Он трёт глаза. Я всё-таки сумел немного его ослепить во время падения.

Если буду пробовать пройти за сумкой, то он снова меня схватит. Решаю валить без документов и денег.

Больше не оборачиваюсь, выскакиваю из квартиры в подъезд и запираю за собой дверь на замок. Это должно немного задержать Гошу.

Смотрю на связку ключей, подбрасываю в руке и лечу вниз по широким сталинским лестничным пролётам, громко прыгая через две ступеньки.

Громила уже барабанит в дверь так сильно, что, кажется, будто сотрясаются не только стены, но и кровля у всего жилого дома.

Между первым и вторым этажом бросаю связку в щель почтового ящика.

Вылетаю на Беговую улицу. Сначала бегу, потом оглядываюсь по сторонам.

Ловлю на себе встревоженные взгляды бабок на скамейках и мамаш на детской площадке.

Перехожу на быстрый шаг.

Не хочу привлекать к себе внимания. Интересно, через сколько времени Гоша выбьет дверь?

Ведь ему не хватит мозгов найти второй комплект ключей и отпереть замок изнутри.

Гоша хотел меня придушить просто потому, что я не собирался его брать с собой в Пермь. Такая вот петрушка.

А всё из-за нежелания оставаться в дураках во второй раз.

Он был хвостом, приставленным ко мне моими врагами, и я уже избавлялся от его «опеки».

Его тогда морально обсмеяли, растоптали, можно сказать, деклассировали.

До этого Гоша был водителем и телохранителем босса.

Но мне его брать с собой в такую ответственную поездку категорически нельзя. Это не каприз. Ставка – смерть.

Он клинический идиот. Пока он может видеть меня в окно, но ещё десять шагов, и я заверну за угол, а там – в подворотню и в «Продуктовый».

Вот и угол, где-то во дворе за спиной раздаётся стук громко хлопающей двери. Видимо, Гоша всё же выскочил.

Быстро он. Надо отдать ему должное. Для своей комплекции он очень шустрый.

Маршрут побега я продумал заранее. В продуктовом магазине меня хорошо знают и даже любят.

Сложно объяснять непосвящённому, что значит любовь к покупателю в советском магазине.

На дворе восемьдесят второй, Москва, едва затронутая эпохой дефицита, пока ещё выгодно отличается в этом плане от большинства других городов необъятной страны.

Все работники торговли стали неожиданно уважаемы. Почти каждый гражданин имеет знакомого продавца, заведующего, товароведа и даже грузчика, которые «отпускают» покупателям по «блату».

Прикольное словосочетание «отпускать товар». Есть в нём что-то барское. Разрешительное.

Граждане ждут дефицита и деликатесов, обращаются с запросами к своим торгашам, которых в глубине души презирают.

Но при этом улыбаются и заискивают.

Торгаши же вовсю наслаждаются властью над своими покупателями. Могут и не отпустить, убрав дефицит под прилавок.

Или отпустить с неохотой, делая одолжение.

В этом смысле «любить покупателя» означало предлагать ему все имеющиеся товары без торгашеского высокомерия.

Ничего не скрывая и не подсовывая «худшие» куски.

Работники торговли в магазине меня «любили», потому что я часто заглядывал к ним, но никогда ничего у них не просил.

Всегда был приветлив и считался парнем «при деньгах», что почему-то позволяло им меня вносить в разряд «своих».

Всё общение с работниками магазина сводилось к юмору, добрым маленьким бытовым разговорам, комплиментам с моей стороны.

Я никогда не относился к ним с презрением. Люди есть люди, даже испорченные советской торговлей.

Такое лёгкое общение позволяло мне иметь, к примеру, дефицитные мясные деликатесы.

А уж яичница с нежной ветчиной и отличный индийский кофе на завтрак того сто́ит.

Хотя я считаю, что брюхо не главное в жизни. Главное, что в сердце.

Торгаши чувствовали, что, в отличие от других, они ничего мне не должны, и это вызывало у них симпатию.

– Санька, привет! – обратился ко мне худой и низкорослый грузчик лет шестидесяти, в чёрном халате с необычным именем Гималай. Вот уж не знаю, что было в голове у его родителей, когда они ему выбирали имя.

– Сегодня завезли краба камчатского в консервах, осетрину. Брать будешь?

Он дружелюбно протянул ладонь для рукопожатия.

– Нет, Гима, спасибо. В другой раз, – я пожал ему руку.

Ещё вчера мы болтали с ним о погоде и хоккее.

Тут ко мне обратился женский голос:

– Санёчек, может, финскую салями? Сыр швейцарский? – продавщица колбасного отдела Зинаида стояла за прилавком с витриной.

Внутри за стеклом были разложены горы сарделек. Зинаида – полная противоположность Гималая, дородная и крупная.

Сама, как лоснящаяся сарделька, она была одета в белоснежный халат и такой же чепчик на голове.

Зинаида была неотличима от десятков тысяч советских толстощёких работниц прилавка с крашеными блондинистыми волосами и обильной косметикой на лице.

– Здравствуйте, тёть Зин. Нет, спасибо.

Я перевёл взгляд на грузчика:

– Гима, – так весь персонал магазина обращался к грузчику, – можно я проскочу через отдел, склад и грузовой выход? Мне очень надо…

Гималай растерянно пожал плечами, оглянулся и, под недоумённые взгляды других продавщиц, решительно направился к служебному.

– Надо так надо. Пошли.

Гималай меня вообще считает охренительным парнем, потому что я с грузчиком всегда уважительно и на равных. Ноль снобизма с моей стороны.

Зинаида доброжелательно поулыбалась и тут же отвлекалась на более интересный разговор о шмотках с другой продавщицей:

– Машка Придеина, представляешь, прикупила польское пальто на молнии. Закачаешься! Я чуть не померла, как увидела.

Я бросил взгляд на улицу через витринное стекло.

Гоша стоял у угла, крутил головой и пытался сообразить, куда бы я мог побежать.

Пока мой «хвост» думал, мы с Гималаем скрылись за прозрачными силиконовыми завесами, напоминающими широкие вертикальные жалюзи.

Коридор, в котором мы оказались, повеял холодом и сыростью. Проходы освещались слабо.

Здесь смешивались самые разнообразные «товарные» запахи.

Пахло свежим сырым мясом, овощами, рыбой. К счастью, ничего вонючего.

На бетонном полу, покрытом тонким тёмным налётом, стояли коробки, проволочные ящики, заполненные стеклотарой.

– За тобой «этот» гонится? – грузчик на ходу расставил руки в стороны, изображая качка.

– Ага, Гималай, запри за мной. Если «этот» рванёт за мной через подсобку, то это его немного задержит.

– Не волнуйся, сделаем, – грузчик уверенно подмигнул. Он открыл дверь, пропуская меня мимо себя.

Я выскочил на улицу, перебежал на противоположную сторону и уже не видел, как он схватился за длинный железный крюк с рукоятью и подтянул к дверному проходу целый небоскрёб из проволочных ящиков из-под стеклотары.

Глазам стало больно, и я невольно сощурился, разглядывая номер маршрута подъехавшего венгерского «Икаруса».

Новенький оранжевый автобус – гордость любого парка общественного транспорта в Союзе, с шипением распахнул все четыре двери.

Вскочив в последнюю дверь, я быстро прошёл к «гармошке».

Там, как правило, свободно, и меня не видно с улицы.

Диск внутри гармошки облюбован молодёжью. Пенсионеры побаиваются этого места.

Зимой слышен дьявольский хруст резиновой гармошки «Икаруса».

Совершенно заледеневшая площадка, «Икарус» – холодный транспорт, вовсе не выглядит привлекательной.

Иней, выступающий на чёрной резине от пола до потолка, иногда осыпается на поворотах.

Когда «Икарус» поворачивает, круглая платформа-диск вращается, а гармошка, разгибаясь с одной стороны, ужасно хрустит и скрипит. Кажется, что она вот-вот лопнет.

Платформа покачивается.

А потом, когда диск вращается в обратную сторону, гармошка сгибается. Хвост догоняет головную часть.

Двери закрылись. Автобус тронулся, я осторожно выглянул из окна и посмотрел на грузовой выход магазина.

Лёгкая улыбка коснулась моего лица. Мне нравится оставлять громилу в дураках.

Я представил, как Гоша где-то в тёмном коридоре запутался в проволочных ящиках с молочными бутылками, которые с грохотом падают и разбиваются.

Конечно, я вляпался в историю, и мои «заказчики» требовали, чтобы он меня всё время сопровождал.

Они хотели быть уверены в том, что я не выкину очередной фортель. Им важно меня контролировать. Я для них непредсказуем.

Пока таким и остаюсь. Кажется, мне удалось избавиться от хвоста.

Надо не забыть передать за проезд. Я пошарил в кармане брюк и нащупал там мелочь.

Автобус был полупустой, и я легонько коснулся плеча ближайшего пассажира:

– Передайте за билет, пожалуйста.

Монета начала перемещаться в руках пассажиров, пока не исчезла в жерле бело-голубого билетного компостера с круглой пластмассовой ручкой.

На плексигласовой прозрачной крышке были нанесены расценки трафаретом: «Проезд 5 коп. – 1 билет. Багаж 10 коп. – 2 билета»

Ко мне вернулся билетик. На нём напечатан шестизначный номер, я решил проверить цифры «на счастье».

Каждый советский школьник упражнялся в такой проверке во время поездок на общественном транспорте.

Есть две схемы поиска счастья: московская и ленинградская.

В московском случае нужно было сложить первые три цифры, получить сумму.

Затем последние три. Если суммы первых трёх и последних трёх цифр совпадают, то такой билет признаётся счастливым.

В Ленинградской складываются пары. Для обретения счастья счастливый билет нужно было съесть после поездки.

Мне кажется, что эту схему придумали хитрые преподаватели математики для того, чтобы развивать навыки сложения простых чисел у школьников.

Я стал складывать цифры, и оказалось, что он счастливый.

Но это меня больше озадачило, чем обрадовало, потому что сумма первых и последних трёх цифр составила «13». Несчастливое число.

Немного подумав, решил, что исход моей поездки в любом случае будет больше зависеть от меня и моих действий, нежели от случайных цифр на автобусном билетике.

Но «13» где-то в подсознании засело, потому что позже я стал замечать номера домов и автомобилей с этим числом.

Автобус проезжал по Добрынинской площади. Я немного сместился к окну и разглядывал огромное панно на фасаде с тремя человеческими фигурами и надписью: «Мы строим коммунизм».

Я посмотрел на лица людей в автобусе. Несколько из них, действительно, напоминали рабочих-строителей с нахмуренными бровями.

Несмотря на неприветливость, эти соотечественники всё равно казались мне родными.

Что же касается остальных, то они были просто похожи на уставших людей, едущих по своим делам

Интересно, а что строю я? Угораздило же меня вляпаться.

Я автогонщик и во время одной из последних гонок поставил на себя на подпольном тотализаторе. Выиграл и гонку, и деньги.

Делал я это почти в открытую, не особо скрывая свои намерения.

Мне нужно было вызвать огонь на себя, чтобы сдать всю эту чёрную игровую букмекерскую шатию-братию органам.

С потрохами. С руководителями и исполнителями. Во время состязания меня пытались несколько раз выкинуть с трассы, покалечить и, возможно, даже убить.

Но я вырвал победу, несмотря ни на что.

Правда, упоение от триумфа было недолгим. Я не учёл, что нарождающаяся мафия уже обзавелась поддержкой сверху.

Их прикрытием оказался не кто иной, как мой куратор из «конторы» Виктор Иванович Комиссаров.

Сказать, что я выпал в осадок, когда узнал об этом – ничего не сказать. Я долго не мог поверить, что так может быть в жизни.

Не мог, а пришлось. Я изначально ненавидел и презирал всех участников игровой системы, которую называли синдикатом.

Гоша, с которым я схватился, один из них. Он был водителем одного из боссов, по кличке Адъютант.

Гошу приставили ко мне после одного случая. Накануне соревнований я сумел свалить от него, выскочив из отъезжающего вагона метро.

Адъютант рассвирепел и разжаловал своего персонального водилу из телохранителей в простые «солдаты», а, попросту говоря, в надсмотрщики.

Адъютант и Комиссаров, узнав о моих «художествах» со ставками на подпольном тотализаторе, решили, что я должен «отработать» причинённый их синдикату ущерб.

И фактически навязали «заказ» на перевозку пассажира из Пермского Края в город Горький.

По рассказу Комиссарова, я вместе с Гошей должны были подобрать агента под прикрытием, которому Комитет организовывал побег из зоны.

У Комиссарова якобы были свои причины вытаскивать его именно таким образом.

Выбрали меня, потому что я доказал, что являюсь одним из лучших гонщиков в системе синдиката.

Я не очень верил продажному комитетчику, но деваться мне было некуда. И я согласился.

К этому моменту меня плотно прижали к стене, и выполнение «заказа» было единственным способом остаться на свободе, расплатиться за ставки. Избавиться от зависимости: как от Комиссарова, так и от Адъютанта.

Я не без оснований считал, что Гоше могли поручить тихо убрать меня после доставки пассажира.

Именно поэтому поспешил избавиться от него.

Справлюсь сам. Очень досадно оттого, что я вляпался в подобное дерьмо. Но верю, что выпутаюсь.

У меня свой план.

Больше недели готовил машину к дороге.

Изначально я хотел, чтобы мне предоставили неприметную гоночную «копейку», избавленную от наклеек, спортивных номеров и рекламы, лучше раллийную.

Но Комиссаров настоял на том, чтобы мы ехали на Волге ГАЗ 24−24, получившей в определённых кругах название «Догонялка».

Это был спецавтомобиль, выделенный мне под предстоящую перевозку.

Сейчас машина стояла передо мной на крытой территории складского комплекса Академии Наук СССР в большом пустующем зале.

Я заранее скрытно организовал перегон автомобиля, на котором должен выполнить «заказ».

Имея блат среди руководства, я накануне договорился о том, чтобы машина постояла у них ночь.

Чёрная комитетская Волга с пробегом в пятьдесят тысяч километров встретила меня, ярко сверкая хромом решётки радиатора, бамперов и щёток на лобовом стекле.

Каналья, номер! 61−52 МОЛ. Все знали, что у комитетских машин особые номера. Пара слагаемых даёт одинаковую сумму.

После счастливого билетика в автобусе я невольно начал складывать цифры.

Два раза по семь – четырнадцать. Хорошо, что не тринадцать. Глупости всё это. Волков боятся – в лес не ходить.

Машина была безупречно отполирована и поблёскивала идеальной чёрной краской под лаком.

Отличительная деталь – выпрессовка в форме мужского галстука по центру капота, как бы сообщала миру, что это машина не для всех.

Её конструировали для советской знати, руководства органов.

Далеко не каждый мог себе позволить автомобиль, а ГАЗ-24 уж и подавно.

Человек, ездивший в СССР на ГАЗ-24, мгновенно обретал в глазах знакомых, соседей и коллег статус небожителя.

Я обошёл автомобиль.

В салоне идеальный порядок и чистота.

Спасибо моему другу Серёге, который помогал мне с Волгой. О нём позже.

Никто, кроме Серёги, не знал, что машина находится здесь.

24-ка всем своим видом напоминала мне ретивую лошадь, поэтому при первой встрече я мысленно назвал её «Утёхой», в честь лошади, мировой рекордсменки и легенды Московского Ипподрома.

Я всегда одушевляю машины, на которых мне предстоит ездить.

В день знакомства с Утёхой в одном из гаражей синдиката мне разрешили поподробнее ознакомиться с машиной.

Подняв капот, я обнаружил знакомый V-образный восьмицилиндровый ЗМЗшный движок, на пять с половиной литров.

Двести лошадок мощи, трёхступенчатый автомат от «Чайки», гидроусилитель руля, усиленная восьмирессорная подвеска сзади.

«Догонялка» на три сантиметра длиннее обычной серийной Волги.

Это не так заметно невооружённому глазу, но любой гонщик эту разницу чувствует.

Конструкторы удлинили машину из-за большого радиатора для движка с восемью цилиндрами.

Мне хотелось форсировать двигатель, но мне сразу было отказано.

Машина казённая, числится за Комитетом. В движке копаться нельзя.

Объяснили, что ГАЗ категорически запрещает любое самостоятельное вмешательство в конструкцию.

За каждой такой комитетской Волгой на автозаводе в Горьком закреплён специалист.

Тогда я предложил поработать над выхлопом, впуском и выпуском. Но мне снова отказали.

В конце концов, я пожал плечами – мне оставалось только протестировать и обновить подвеску, устранить течь в гидроусилителе.

А также повозиться с салоном.

Слева двигатель V-образная восьмерка ГАЗ 24−24 5.3 литра. («Догонялка»)

На месте заднего колеса в багажнике ГАЗ 24−24 находится спецоборудование связи.

В моём случае там лежал обычный чугунный канализационный люк, диаметр которого идеально совпадал с диаметром колёсной ниши.

Видимо, Комиссаров решил не рисковать и приказал демонтировать оборудование связи.

Передняя усиленная подвеска была совсем немного ушатана, и можно было всё оставить как есть.

Но я решил серьёзно подготовиться к дороге, поэтому потребовал новые запчасти и перебрал подвеску за два дня.

Кроме этого, я проверил все сварные швы на лонжеронах и кое-где аккуратно проварил их заново. Тяжёлый движок требовал повышенной прочности.

В гидроусилителе я заменил все прокладки и устранил родовую болезнь «Догонялок» – течь.

Это ненадолго, тысяч на пять-десять километров, но я надеялся, что больше и не понадобится.

Всё-таки наши пока ещё не умеют делать совместимые с прокладками масла для гидроусилителя.

Механики синдиката очень ревностно следили за моими действиями и успокоились, только когда я принялся за салон.

Моей задачей было создать в задней части салона специальный отсек, в котором мог бы прятаться человек и проводить там длительное время в поездке.

Я переработал заднее сиденье и собрал нишу-постель, в которой можно было довольно удобно располагаться лёжа. Даже переворачиваться с бока на бок.

Серёга обещал спрятать ключ от зажигания у левого переднего крыла на нижнем рычаге.

Я подошёл к колесу и присел на корточки, пытаясь рукой нашарить спрятанный ключ.

Но как только я его нащупал пальцами, у меня тут же возникло нехорошее предчувствие. Кто-то крался сзади.

Шаги были лёгкие, почти неслышные.

Я хотел было резко встать и отскочить в сторону, но в следующую секунду ощутил, как к горлу прижали холодную, острую сталь.