Текст книги "Вне закона (СИ)"
Автор книги: Адам Хлебов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Глава 14
Мариночка почувствовала, как замерло её сердце, а в ушах стоял звон.
Ещё чуть-чуть – и она упадёт в обморок.
Как назло, из-за двери их комнаты показалась голова Гоши. Мариночкин супруг с прищуром слушал разговор.
– Какой браслет, какой портсигар, вы о чём, Михаил Львович? – голос её дрожал.
Нет, она не могла поверить в то, что Авдей так низко поступил. Она не могла так ошибаться.
– Вы разве не знакомы с Авдеем?
– С Авдеем? – она испуганно посмотрела на мужа.
– Да, знакома, то есть нет, не совсем…
Гоша тоже всё понял, но он ещё не знал, что Авдей явился в дом моды от имени Мариночки, свёл знакомство с Ипполитовым,
потом, представившись другом Михаила Львовича и членом жюри несуществующего Международного конкурса моды, уболтал одну из манекенщиц переспать с ним и отдать браслет на «пару часов» на экспертизу к знакомому искусствоведу.
Гоша убеждал её, что браслет пришёл в Россию в числе других подарков вместе со знаменитым алмазом «Шах», привезённым в подарок Николаю I наследным принцем Персии.
Кроме этого, он увёл у самого Ипполитова золотой портсигар. У Михаила Львовича не было прямых доказательств вины Мариночкиного знакомого, но та самая манекенщица видела портсигар в руках Авдея.
Маэстро моды, знаменитость, величина – Ипполитов принял этого прохиндея только потому, что тот сослался на Мариночку.
Теперь Мариночка и её супруг обязаны либо вернуть украденное любыми способами, либо он идёт в милицию.
Всё это время Авдей проживал в соседнем доме. Он снял угол с окнами, выходившими на подъезд Гоши. Жил он там уже почти две недели.
Проследив за музыкантом и его женой, он быстро изучил их образ жизни, график и на ходу придумал план.
Авдей Одесса никогда не отказывался от того, что само идёт в руки. Он использовал контакты болтливых граждан для того, чтобы строить свои хитроумные комбинации.
Он знал, что ему приносило больше удовлетворения: осознание людской глупости, превосходство собственного интеллекта, деньги, получаемые в результате его махинаций, или женщины и чужие жёны, отдававшие ему себя и последние семейные сбережения.
Для того чтобы каждый раз выходить сухим из воды, Авдею требовалось только одно умение – вызывать доверие.
Некоторое время мы ехали молча. Я посмотрел на Алису, сидящую рядом, и пытался понять, какое впечатление на неё произвёл рассказ.
У неё красивый профиль, она смотрела вперёд на дорогу и думала о своём. Скорее всего, она не сочувствовала семье спивающегося музыканта.
Могла ли влюбиться в такого, как Авдей? Вопрос риторический.
Ответ сидел на заднем сидении нашей чёрной Волги.
Видимо, такие жиганы, как Авдей, и их истории создавали флёр романтических бандитов и воров, к которым тянулись склонные к рискованным экспериментам женщины.
Не они же, не эти же дамы тянутся к гонщикам?
Их влечёт туда, где опасность, риск, смерть.
Но вряд ли их привлекает смерть. Они тянутся к тому, кто умеет многократно побеждать на грани. Способен каждый раз увернуться от косы и остаться безнаказанным за свою человеческую дерзость.
– Вот такой у меня кореш был. Мог одновременно с двоих-троих «пассажиров» разводить на лавэ, Остап Ибрагимович Бендер отдыхал, – Рашпиль закончил свой рассказ.
– Почему был? – поинтересовалась Алиса.
– Нет его больше, царство небесное, – Рашпиль теперь был серьёзным.
– Умер? – я посмотрел в зеркало. Рашпиль сидел посередине заднего сидения, раскинув руки на спинке.
– Грохнули. Он в карты по-крупному выиграл. Дал время долг выплатить. А поцик, который должен остался, не придумал ничего лучше, чем посадить Одессу на перо.
– И что с должником?
– Почём мне знать, говорят, где-то рыб кормит. Ответил за Одессу. Эх, великий был человек. Жаль, рано ушёл.
– Я другого ответа и не ожидал. Чем же он велик?
– Да ты пойми, Одессу все знают. Одесса был легендой. Я вам только один случай рассказал, а у него за карьеру таких сотни. По всему Союзу колесил, прошёл Крым-Рым-Ташкент. Он хоть лохов и обирал, но в жизни никого пальца не тронул. Сами же все отдавали. Вот такого ума был человек. Он меня многому научил в жизни. Его все уважали. Не только воры, но и менты.
Потом, подумав, добавил:
– Правда, некоторые менты его ненавидели.
– По-твоему, его менты могли к рыбкам отправить?
– Менты много чего могут, я в отличие от остальных это своими глазами видел.
– Да, брось, скажи ещё, что тебя пытали, как в гестапо.
– Давай, не будем о грустном. Чё мы так медленно едем. Поднажми, что ли, гонщик. Мы едем на КГБшной догонялке или корыте? Я тебе бензин-экстру куплю в любом месте, только скажи.
– Зачем ехать быстро, если в этом нет необходимости. Это увеличивает риск. Вероятность проблем. Мы не на соревнованиях, нам за это медалей не дадут.
– Ну хочешь, я тебе заплачу?
– Спасибо за предложение, но, пожалуй, воздержусь.
– Да ты гонщик или кто? Вот даёт. Свободная дорога, ксива, а он плетётся как рейсовый автобус.
– Я-то гонщик, а ты кто, Рашпиль?
– Я-о-я-я-я кт-о-о-о? – растягивая слова, спросил в ответ урка, – я медвежатник. Сейфы вскрываю. И не только.
– И много вскрыл?
– Сколько надо, столько и вскрыл. Ты чё, следак, расспрашивать? Меня все знают.
– Я не знаю про тебя. Расскажешь?
– Про ереванский Госбанк слыхал?
– Это где полтора миллиона украли? Так там поймали двух братьев и наводчиков.
– Ага, уши пошире расставляй. Эти два брата-армянина банк не брали. Они взялись только деньги обменять. И погорели на жадности. Нашли ленивого барыгу, который в сберкассе на обмене спалился.
– А кто же тогда брал банк? Неужели ты?
– Много будешь знать – скоро состаришься.
– Ну если я не гонщик, то ты не медвежатник. Говорят, там в потолке дырка была, что ребёнок еле пролезет. С твоей комплекцией там делать нечего.
– Много ты понимаешь в воровском ремесле.
– Примерно столько же, сколько ты в автогонках, – парировал я.
– Если бы ты был гонщик, ты бы гнал! А он едет, как небесный тихоход. Вот даёт. Свободная дорога, ксива, не пойму, что он плетётся как рейсовый автобус?
– Да, гонщик он, разве тебе непонятно, ты же видел, как он водит. Что пристал к человеку?
– Ой-ой-ой, – Рашпиль передразнил Алису, – непонятно! Гонщики так не ездят.
– Саш, покажи ему, а? – Алиса заглянула мне в глаза.
Вот это, конечно, было лишним. Только улеглись страсти, наши отношения с Рашпилем устаканились, а тут «покажи ему».
Это же как красная тряпка для быка.
Рашпиль продолжал подначивать меня, обращаясь к девушке:
– С такой скоростью и в таком стиле ездят эти мерзкие старикашки, в кепках с пятнами на лице. Смотрят только вперёд, никогда по сторонам. Для такого «гонщика» тридцать километров в час – первая космическая скорость. Подвиг. Ты же видела таких? Эти «гонщики» сидят за рулём с таким видом, будто он Юрий Гагарин.
Я промолчал. Рашпиль знал, что мне эти провокации по барабану, но продолжал шутливо подстрекать.
– Гонщики рисковые ребята, любят произвести впечатление на таких чаек, как ты, Алиска. У них здоровенные руки, такой в одной руке, как в чаше, всю твою задницу держать может. Гонщики пахнут машинным маслом и бензином. А наш Сантей – одеколоном. Глянь на его руки.
Алиса с интересом посмотрела на мои кисти, будто впервые их видела.
Ладно, сами напросились, оба. Я этого не хотел.
– Пристегнитесь, – сказал я сурово, не глядя в их сторону, когда мы подъехали к очередному перекрёстку.
– А чего это пристёгиваться? Без понту.
– Пристегнись, в третий раз предлагать не буду.
Алиса поспешно сняла застёжку ремня и вставила её в замок.
Урка же совсем не торопился.
Я ожидал зелёного на пустом светофоре, невесть какими судьбами здесь поставленном.
Достав карту, я в уме проложил маршрут, который показался мне наиболее безопасным.
На холостых оборотах я дал газа. Движок хрипло взревел, следуя командам моей правой стопы.
– Гмурр-гмурр…
Мотор показал свою мощь во всей красе. Кузов Волги раскачивало на месте от повышающихся оборотов.
Рашпиль пришёл в полный восторг! Он схватил меня сзади за плечи и затряс.
– А-а-а-а-а! Сейчас поедем, Сантей! Гони! На хрен пристёгиваться! Вот это понимаю – разговор!
В зеркале заднего вида мелькала его довольная физиономия, он радовался, как ребёнок.
Жёлтый сигнал светофора сменился зелёным. Я врубил первую передачу и утопил педаль газа.
Пять с половиной литра придали Волге сил для чудовищного рыка вперёд. Пассажиров буквально впечатало в спинки.
Понеслась! Длинная вторая, сила инерции всё ещё прижимает наши тела к автомобильным сидениям!
– Э-а-х! – на вдохе вскрикнула Алиса от испуга, вцепившись руками в сидение по бокам.
Я не повернулся в её сторону и смотрел на дорогу.
– Охре-е-е-н-е-е-е-ть! Вот э-т-о-о к-а-а-а-й-ф! – закричал сзади Рашпиль, – вот это машина!
Похоже, что в детстве он не накатался на каруселях.
Волга слегка задирала нос, когда набирала скорость, то клевала мордой вниз, когда я убирал ногу с газа.
Алиса всё ещё сидела с приоткрытым ртом и пыталась справиться со своими чувствами. Её широко раскрытые глаза, полные ужаса, почти не моргали.
Секунд через десять она, наконец, сомкнула челюсти. Машина неслась где-то на просторах Ульяновской области.
К тому времени мы уже благополучно объехали по второстепенным дорогам областной центр – Ульяновск.
После встречи с гаишником заезжать в большие города было опасно, или, как говорил Рашпиль, «стрёмно».
Чёрная Волга слегка то поднималась, то клевала глянцевой мордой, когда ускорялась.
Летим по прямой дороге.
Мимо сплошной стеной проносятся деревья. Они частоколом закрывают обзор на поля, лежащие за ними.
Километровые столбики, показывающие расстояние, несутся навстречу каждые три минуты.
А потом моментально остаются позади и исчезают.
Скорость приятно будоражит нервную систему. Всё под контролем.
Впереди на двухполосной дороге появляются первые машины, идущие в нашей полосе.
Ближе к нам – оранжевые Жигули. Двойка. ВАЗ 2102. Пятидверный универсал. Гордость советского автомобильного экспорта.
В загранку отправляют под маркой Lada Kombi с полуторалитровыми движками.
А в Британию под названием Lada Estate. Причём машины с полуторалитровыми движками шли в Англию с «троечным» салоном.
В Союзе на универсалы очередь. Мечта дачника из-за отличной вместительности.
Быстро догоняю «двойку». Выхожу на обгон. Краем глаза замечаю семейную пару на передних сидениях в Жигулях. Худющий мужик и полная жена в цветастом тёмном платье. Розовые пионы.
Кажется, что их машина не просто тащится – стоит. Водитель соблюдает правила и едет со скоростью примерно шестьдесят километров в час.
Всё происходит так быстро, что Алиса инстинктивно немного отклонилась от своего окна в мою сторону.
Ф-ш-ш-ш, шелестят наши шины. Обгон занял считаные секунды.
Рашпиль провожает Жигули взглядом, он хлопает себя по коленке и хохочет:
– Да! Да!
Перед Жигулями с той же скоростью идёт зелёный Москвич. Между ними дистанция – метров сто пятьдесят.
Вижу, что вдалеке появляется встречка. Грузовик. МАЗ.
Он тоже «топит тапкой». Это видно по поднятой крышечке и струе чёрного дыма над вертикальной выхлопной трубой.
Мгновенно принимаю решение добавить газа. Есть запас по времени. Обхожу Москвич и плавно возвращаюсь в свой ряд.
МАЗ проносится мимо секунд через восемь.
Рашпиль резко оборачивается и смотрит на удаляющиеся машины позади.
– Вот это сила! Сантей, призна́ю, тачка у тебя, что надо. Ракета.
На линиях электропередач между столбами вдоль дороги неподвижно сидят галки. Они, должно быть, с высоты наблюдают за дорогой.
Волга проносится мимо них с такой скоростью по прямой трассе, что вряд ли им удаётся разглядеть эту большую чёрную птицу.
Срабатывает инстинкт, галки срываются в полёт через пару секунд, но чёрная машина уже далеко.
Впереди указатель – опасный поворот. В зеркало заднего вида вижу глаза Рашпиля. Он тоже заметил знак. Ухмыляется, мол, слабо? Знает, что надо сбавить скорость.
Глупо. Я никогда не покупаюсь на дурацкое «слабо».
Не сбавляю скорость, наоборот, ещё больше набираю. Не смотрю на дорогу. Всё моё внимание на зрачках Рашпиля.
Они расширяются, он судорожно сглатывает, поднимает указательный палец и показывает вперёд, на дорогу.
Вижу, что урка теперь не на шутку встревожен. Вот-вот обделается. Как говорили мужики в нашем гоночном гараже, «почти готов ходить кирпичами».
Кажется, рука Рашпиля тянется ко лбу, чтобы перекреститься.
В самый последний миг перевожу взгляд на дорогу и двумя отточенными движениями руля: сначала по часовой, потом против, веду машину по зигзагу опасного поворота.
Ощущаю очень крепкое сцепление шин с дорогой.
Ни заноса, ни пронзительного скрипа резины. Волга проходит поворот, будто поезд по рельсам.
Алиса выдыхает и улыбается. Замечаю у неё на лбу испарину. Мне кажется, что она уже пожалела, что попросила меня продемонстрировать Рашпилю мои навыки.
Урка открыл глаза. Он не очень понимает, что такое произошло.
– Я никогда не ведусь на слабо. Только расчёт. Так учили старшие гонщики, мои учителя.
– Как ты мог рассчитать? Ты же здесь не ездил? – удивляется беглый уголовник.
– Раллийная карта. Со стенограммой. Здесь часто проходят раллийные маршруты.
– Ах вот что ты так долго в своём атласе рассматривал.
Мы всё ещё едем достаточно быстро. Смотрю на стрелку спидометра. Сто тридцать.
Летим мимо густой берёзовой рощи. Я сосредоточен на дороге.
Где-то тут Y-образный перекрёсток, две дороги сходятся в одну. В простонародье называются «штаны».
Каналья, вот он. По второй «штанине» несётся сто тридцатый ЗИЛ. Его не было видно из-за деревьев.
Со стороны может показаться, что через восемь-девять секунд мы опасно сблизимся.
Причём вне зависимости от того, стану я экстренно тормозить или нет.
Алиса снова вскрикнула от неожиданности.
Не люблю, когда так делают, это чертовски отвлекает от дороги.
Звуки исчезают. Видимо, сознание отключает слух. Всё как во время гонок.
На этот раз тело само принимает решение за доли секунды.
Но я-то знаю, что у меня в запасе есть ещё вре́менной зазор, примерно в пять секунд.
Пониженная передача, перегазовка, педаль в пол, набираю обороты. Я уже на полтора корпуса впереди.
Непрерывно жму на сигнал, который должен громко гудеть, как паровоз. Не слышу его, но не отпускаю его до тех пор, пока не проскакиваю перед носом ЗИЛа.
Включаю аварийку. Прости меня, мой друг. Кажется, ЗИЛ тоже сигналил.
Смотрю на лицо девушки рядом. Сначала вижу полные ужаса глаза, потом радость и облегчение, когда грузовик остался позади.
Слух возвращается.
– А-а-а-а-а! – орёт сзади Рашпиль то ли от страха, то ли от удовольствия. А может быть, и от того и от другого одновременно.
Алиса теперь смеётся от счастья. Она прикрывает свои губки ладошками и смотрит вперёд, потом на меня.
Выражение лица наподобие: зря боялась – за рулём профессионал.
Думаю про себя: «не бывать тебе с такими нервами моим штурманом, Алиса».
Снова идём по прямой. Смотрю на стрелку спидометра – сто шестьдесят.
Дорога не в пример лучше, чем была. Похоже, выехали из Ульяновской области, и теперь где-то в Татарии. Странно, что не видел стелы на границе областей. Может, пропустил, когда обгонял ЗИЛ. Надо быть внимательнее.
– Накатались? Хватит? Или хотите ещё?
– Хватит! – пролепетала Алиса.
– Ещё! – кричит Рашпиль сзади, – я чуть не сдох! Но это что-то!
– Хорош, Рашпиль. Думаю, сто́ит пойти навстречу пожеланиям Алисы. Давай уважим девушку, – обращаюсь ему через правое плечо, на пару мгновений отведя взгляд от дороги.
– Видишь? – он спрашивает меня в ответ.
Резко смотрю на дорогу и замечаю, что мы летим в хвост колонны из разного транспорта, которая стоит на крупном крестообразном перекрёстке. Светофор.
Бью по тормозам. Поздно среагировал! Чтобы увеличить силу трения и сопротивление резины, ставлю машину юзом.
Машину всё равно тащит вперёд. Скрежет. Из-под колёс валит сизый дым.
Вижу, что тормозной путь будет длиннее, чем надо. Правым боком влетим под полуприцеп. А там Алиса.
Единственный вариант этого избежать – выезжать на встречку. Выравниваю обратно, руль влево, выскакиваю на полосу встречного движения.
На нашей полосе загорается зелёный. Мне буквально приходится уворачиваться от автомобилей встречного потока.
Мужики останавливаются, выскакивают из машин, посылают проклятия и машут здоровенными кулаками.
Они правы, я создал аварийную ситуацию для всех.
Не хотелось бы сейчас попасть под горячую руку. Никакой бокс не поможет. Отметелят за милую душу.
Проскочил перекрёсток, вернулся в свою полосу. Ситуация снова под контролем.
Я сам себя тоже ругаю на чём свет стоит. Нельзя отвлекаться на дороге! Тем более на таких скоростях.
Я себя ругаю, а вроде Рашпиль хвалит.
– Сантей, ну ты даёшь! – восторженно кричит Рашпиль, видя, что мы чудом избежали столкновений с десятком авто, – чуть не впилились.
От этого сержусь на себя ещё больше.
Впереди бетонная стела. Оказывается, мы въезжали в Чувашию, а Татарстан остался позади.
Глава 15
– Рашпиль, в укрытие.
Тот молча полез под сиденье.
Пост на въезде в Чувашскую Автономную Советскую Социалистическую Республику мы проехали без проблем.
Я вёл машину левой рукой, правая лежала на рычаге автоматической коробки передач.
Который, впрочем, по внешнему виду ничем не отличался от обычного, серийного, ставившегося на обычные «двадцать четвёрки». По размеру – чёрный шар из американского бильярда.
На набалдашнике даже присутствовали привычные цифры со схемой переключения: первая – вверх, вторая – вниз, третья – вверх, четвёртая – вниз и стрелочка назад – это указатель заднего хода.
Дизайнеры хитроумно расположили цифры близко друг к другу так, что глаз моментально считывал «двадцать четыре».
Всё это было сделано для того, чтобы её невозможно было отличить от серийной машины.
Если бы недоброжелатель заглянул в салон, то увидел бы три педали. Только те, кто ездил за рулём, знали, что педаль сцепления декоративная.
Она объединена с тормозом. Когда водитель догонялки тормозит, то вместе с педалью тормоза движется и педаль сцепления.
На себя – «драйв», посередине – «нейтраль», утопил рукоять переключения коробки передач и вперёд – «реверс».
Только при заведённом двигателе на панели приборов загорались индикаторы положения автоматической коробки: «N», «D» и «R».
Они располагались над датчиком температуры. Надо было очень постараться, чтобы их увидеть, находясь снаружи.
То тоже было сделано специально. Водитель всегда увидит, как кто-то извне изгибается и пытается разглядеть панель приборов в деталях.
Вообще, на глаз догонялку мог определить только человек, хорошо знакомый с этой моделью.
– Сейчас будет пост, да? Нас могут остановить? – Алиса беспокойно посмотрела на меня.
– Да. Не переживай, нас никто не остановит.
Я ещё ни разу не использовал световой сигнал «отвяжись» для гаишников.
Все знают, что водители в Союзе имеют свою сигнальную систему и предупреждают друг друга о засадах гайцов двумя короткими морганиями дальним светом.
Или просят уступить дорогу, сообщают о намерении обогнать, подъезжая сзади и посылая в спину короткий дальний перед обгоном.
Крупногабаритные фуры и автобусы на трассе, которым сверху всё хорошо и далеко видно, могут идущим сзади показывать левым поворотником: «не вылезай, впереди встречный!».
И правым: «давай, газуй, братец – впереди свободно!».
На дорогах принято благодарить друг друга за вежливое поведение аварийкой.
Но мало кто знает, что и у милиции, и у спецслужб в СССР есть своя подобная система.
На догонялках за решёткой радиатора стоят красно-синие фонари для критических ситуаций. Их снаружи не увидеть. При всём желании.
Но, подъезжая к посту ГАИ, сотрудников милиции всегда можно блеснуть ими на пару секунд и предупредить, что едет непростая машина.
Кроме этого, машина могла попеременно отключать каждую фару. Ближний-габариты, правый-левый свет. Дальний попеременно.
Это нужно для того, чтобы при слежке за объектом в тёмное время суток у того создавалось впечатление, что за ним едут разные машины.
То горят все фары, то только правая фара, а потом только левая.
Попеременное включение правого и левого ближнего означало особый сигнал для гаишников: «отвяжись, едет спецтранспорт».
На самом деле комитетчики называли этот сигнал грубым матерным глаголом с тем же смыслом.
– Смотри, сейчас тебе будут отдавать честь.
От поста к дороге отделился инспектор. Он внимательно смотрел в сторону нашей Волги.
Я «сделал» ему «отвяжись» и добавил пару мерцаний красно-синими маячками.
Милиционер тут же приосанился и приложил пальцы к козырьку, приветствуя нас.
Я кивнул ему, так чтобы он видел. К пустой голове рук не прикладывают. Потом понаблюдал за ним в зеркале заднего вида.
Как и предполагал, инспектор потерял к нам всякий интерес и вглядывался в идущий сзади поток машин. У Алисы раскрылся рот от удивления:
– Но как ты это сделал? Точнее, что за секретный сигнал ты ему подал, Саш?
Заднее сидение немного приподнялось. В щели появились глаза Рашпиля.
– Чё, проехали пост уже? Я как тот попугай из анекдота. Пусть мне вырвут все перья, но я должен посмотреть на это. Мне ещё менты честь не отдавали.
– Вылезай, они уже на нас не смотрят.
Рашпиль снова уселся сзади.
– А чё? Чё за сигнал ты ему подал?
– Это государственная тайна, – отшутился я, – за разглашение меня могут того…
– Ладно тебе брехать. Того. Но то, что менты нам отдают честь – это прикол. Я так никогда не оттягивался. Вот это поездочка, нет, Сантей, я был однозначно не прав насчёт тебя. Слышишь?
– Слышу, видишь, как всё может обернуться в другую сторону. То хотел стрелять в меня, а теперь жалеешь о сделанном? – улыбнулся я.
– Ты мне не предъявляй, – он стал серьёзным и очень тихо добавил, – хотел бы тебя там грохнуть, грохнул бы. И бровью не повёл. Ты меня совсем не знаешь.
Я чувствовал, что он говорил правду. Рашпиль, как и я, был готов нажать на «гашетку».
Это читалось в его глазах, там на обочине. Складывается ощущение, что он уже стрелял в людей и не раз.
Спасибо Алисе, что мы пока живы и невредимы. Неожиданно для себя я выдал:
– Ладно, чего уже там, я сам хорош. Тоже на тебя ствол наставил. Раз ты признал, что был не прав, то и я призна́ю, что был не прав.
Это не было извинениями друг перед другом в общепринятом смысле, но, видимо, оно именно так выглядело в их воровском мире.
А дальше произошло то, чего никто из нас не ожидал, даже сам Рашпиль.
– Я, короче, тебе насвистел. Я не медвежатник ни разу. Другая у меня профессия. Тягло я.
– Кто?
– Уборщик, что-то типа того.
Уборщик? Кто это? Убирает людей?
– Я в вашей фене не силён, это мокрушник?
– Нее, мокрушник – это тот, кто разово кокнул кого-нибудь. Мясник – это что-то типа серийного убийцы, маньяка. А уборщик – это когда за кем-то убрать надо, понял? За дела хреновые.
– Киллер, наёмный убийца? – Алиса напряглась. Ей стало немного не по себе. Я уже пожалел, что мы начали этот разговор.
– Киллер – это в кино и на западе. У них там профессионалы. А у нас в СССР киллеров нет. У нас как на Олимпиаде – все урки и уголовнички – любители. При социализме много чего нет: хорошей техники, проституток, наёмных убийц.
Рашпиль ответил так уклончиво, что я так и не понял, какова его уголовная профессия.
– Много раз сидел?
– Достаточно. Ходки, что есть – все они мои. Тебе зачем?
– Просто хочу тему сменить, – я пожал плечами.
Мне надоело угадывать, и я решил больше не задавать вопросов, но Рашпиль будто напрашивался на исповедь.
– Хочешь узнать, как я докатился до жизни такой? – не дождавшись моей реакции, сам продолжил:
– А очень просто. Случайно. Никто не хочет на зону. Когда творят, то надеются на лафу, что пронесёт, или вообще об этом не думают, когда втыкают рога или идут на дело.
Вот и у Рашпиля вышло случайно. Они с братом жили с матерью и отчимом.
Семьёй это назвать было трудно. Братья были погодками. Один к тому времени заканчивал шестой, а второй – седьмой класс.
Жили бедно в рабочем посёлке.
Денег не хватало, всё уходило на выпивку неработающему отчиму, тот числился кем-то на складе, но давно на работу не ходил.
В трудовом коллективе отчима побаивались, давно махнули на него рукой и ничего не требовали.
Мать периодически то пила, то завязывала. Была неграмотной, работала кочегаром в котельной.
Из-за скудного питания они с братом считались в школе доходягами, физической силой не блистали, но мальчиками для битья и изгоями не были.
Они держались друг за друга. Всегда участвовали в драках вдвоём.
Отчим их бил нещадно, вымещая на них месть за своё никчёмное существование и общественное презрение.
Он мстил жизни и ненавистному социуму. Окружению, в котором он жил.
Отчим знал, что за глаза все в посёлке считали его полным ничтожеством.
Подвергая братьев побоям, отчим утверждал, что воспитывает «мужиков». Если мать была дома и заступалась за них, тогда доставалось и ей.
Отчим бил и мать, часто без причины.
В какой-то раз Рашпиль с братом попробовали защитить мать, но силы оказались неравны. Братья были избиты с особой жестокостью за ретивость в назидание.
Тогда Рашпиль с братом решили, что для того чтобы набраться силы, отомстить отчиму и воздать тому заслуженное сполна, им надо начать тренироваться.
Брат Валька и Рашпиль никогда не показывали результатов на занятиях физкультурой в школе.
Им пришлось создавать с нуля свою систему спортивных тренировок.
Они решили начать с малого, но понемногу добавлять нагрузки. Где-то услышали или вычитали про принцип трёх «п»: посильно, постепенно, постоянно.
И началась у них спартанская жизнь. Вставали в пять утра, обливались во дворе холодной водой и сразу на пробежку.
Дело было летом, в самом начале каникул.
В первый день с трудом пробежали метров триста.
Ровно столько было до ближайшей кирпичной водонапорной башни, которую в народе называли по-простому «водокачкой».
Первым сдался Рашпиль, закололо в боку от сильного бега.
Обратно шли пешком, переводя дыхание.
– Главное – постоянно. Хоть дождь, хоть гроза, хоть снег. То есть каждый день – маленькая победа. Если будем ходить каждый день, то в сентябре будем бегать как кони.
На следующий день они пробежали по центральной улице метров двести дальше, получилось с полкилометра.
Рашпиль предложил не просто идти обратно пешком, а через каждые сорок шагов приседать и выпрыгивать высоко.
Он подглядел такое упражнение на разминке у футболистов по телевизору.
На третий день братья неожиданно для себя пробежали до самого конца деревни. До оврага.
– Километр, наверно! – заключил Валька.
– Как бы не полтора. Айда обратно бегом? Устанем – остановимся.
Оба понимали, что одиночкой бегать – скучно, а вот вдвоём весело. Когда они переходили на шаг, то обсуждали, как «дадут оборотку» отчиму за себя и за мать. Как их полюбят девчонки в школе и какая наступит жизнь.
Через неделю они бегали туда и обратно, не чувствуя усталости.
– Айда на турник к школе? – Рашпиль спросил брата.
– Мы ни разу не сможем подтянуться, чего зря туда ходить?
– Ну и что? Будем висеть.
– Висеть?
– Висеть на руках, сколько сможем. Сначала я буду висеть, а ты считать, а потом наоборот. Каждое утро будем добавлять секунды.
Они бегали всё дальше. Поначалу цеплялись и висели, сколько смогут.
Ладони потели, пальцы через какое-то время разжимались. Тот, кто висел, срывался. На его место прыгал второй, пока первый отдыхал.
Они срывались и висели, потом снова срывались, и так весь день, и день за днём.
Пробовали подтягиваться, но силёнок пока не хватало.
Тогда Рашпиль придумал такую систему:
Один висел, а второй сажал его себе на шею. Первый пробовал подтягиваться. Нижний слегка помогал, выпрямляя согнутые ноги.
Дело пошло на лад, к концу третьей недели братья втянулись.
Мышцы больше не болели, появилась дыхалка. Они пробегали по пять километров. К подтягиваниям добавились отжимания.
Кажется, в начале июля они уже могли самостоятельно подтягиваться по десять раз.
Часа с утра не хватало, и они начали вставать в пять. К бегу, отжиманиям и подтягиваниям прибавились плавание в пруду, уголок на турнике и старые ржавые десятикилограммовые гантели, найденные в сарае.
В старом журнале нашли описание упражнений.
Начали качать бицепсы, держась двумя руками за шары, но через месяц уверенно справлялись с одной гантелей в каждой руке.
Отчим как-то увидел их в окно поутру с этими гантелями и обсмеял.
Но это их нисколько не смутило, наоборот, только раззадорило и придало сил.
К концу августа они сильно изменились. Конечно, никаких огромных мускулов они себе не накачали, но теперь бледная кожа, худоба и тщедушность куда-то подевались.
Теперь их мышцы под кожей выглядели рельефно, будто состоящие из верёвочных канатов и волокон. А тела напоминали африканских воинов, масаи из книжек, которые отбирают еду у львов, а юноши выходят на зверя с одним копьём. Таким способом юноши из этого племени доказывают, что они уже стали мужчинами.
Они могли подтягиваться по тридцать раз, делать подъём-переворот, выход на прямых руках. Уголок могли держать сколько угодно.
На одной руке подтягивались по десять раз, а висеть на турнике стало так же легко и привычно, как и ходить.
За время тренировки они научились отжиматься по четыреста раз. Не сразу. Десять подходов по сорок.
В овраге на одинокой груше они повесили мешок с песком и отрабатывали на этом самодельном снаряде сначала одиночные удары, а затем и серии.
Каждый имел свою коронку. Это такой удар, который должен был свалить с ног противника при удобном раскладе.
Валька отрабатывал апперкот с отскоком: удар снизу вверх правой, сразу после прыжка в сторону.
Рашпиль – прямой левой. Все бьют правой. Либо боковым наотмашь по-колхозному, либо просто прямым.
В поселковых потасовках всё это знают. И опытные местные бойцы так и ждут таких ударов, чтобы, отклонившись назад, молниеносно ответить.
Поэтому Рашпиль здраво рассудил, что коронка должна быть неожиданностью и прилетать оттуда, откуда её меньше всего ждут.
Прямой левый подходил для этих целей как нельзя лучше.
Кроме полученных умений на турнике и выносливости, оба ещё и порядочно вытянулись за прошедшее лето.
Им не терпелось испытать себя, но пока они решили не лезть на отчима – всё же разница в массе тела и превосходство в физической силе играли существенную роль.
Вспомнили, что один из старшеклассников в конце года подтрунивал над худобой одного из братьев на заключительной линейке.
– Слышь, скелет, подвинься, мне девчонок не видно.
Хулиганистый девятиклассник Витька Шемякин сидел на школьной ограде и лузгал семечки.
– Сам ты скелет, – ответил Валька.
– Что ты ерепенишься? Я дуну, ты упадёшь!
Конфликт не успел разгореться, едва начавшись. Объявили построение по классам, и беседующим на повышенных тонах школьникам пришлось разойтись в разные стороны школьного плаца, где каждый класс имел собственное место.
