Текст книги "Вне закона (СИ)"
Автор книги: Адам Хлебов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Глава 3
Когда до поста оставалось метров тридцать, инспектор неожиданно взял под козырёк.
Комиссаров, гад, оказался прав. Твоя взяла на этот раз. Номера чёрной КГБшной «Волги» сами по себе были «пропуском и документами».
Но я отлично понимал, что это до тех пор, пока машина не объявлена в розыск.
Я промчался мимо поста, даже не повернув голову в сторону гаишников.
Пусть думают, что я лечу на важное оперативное задание.
Лучи-спицы рулевого колеса с дизайнерской надписью «Волга», чайкой расходились от центра рулевой колонки к ободу.
Руль был гладким и очень приятным на ощупь.
Дорога была разгружена. Впереди почти нет машин. Я посмотрел в зеркало заднего вида.
На зеркале болтались два небольших футбольных мяча. Сувенир, когда-то давно купленный в Ленинграде.
Я повесил его, чтобы отвлекать внимание любопытных попутчиков в других машинах.
Так будет хуже запоминаться моё лицо. Люди больше обращают внимание на раскачивающиеся на зеркале предметы, нежели водителя.
Инспектор остановил проезжавшего колхозника, гружёного луком.
Я почти уверен, что водитель «Жигулей» откупится или уболтает мента на посту.
Я почувствовал какой-то незнакомый раж. То, как на меня смотрел колхозник и инспектор, доставило удовольствие.
Вот она, сила мундира! Это круто – ощущать себя особенным, каналья! Люди с опаской и уважением относятся к КГБ.
Даже всесильные менты. Машину узна́ют издалека. Вот что они испытывают, когда разговаривают с нашими гражданами через губу.
Они ощущают свою власть и исключительность. Я подумал, что это приятно, и тут же устыдился своих мыслей.
Но почему при этом их тянет на всё заграничное? И не только кгбшников. Много моих сограждан этим болеет.
Неужели в детстве жвачки не нажевались? Мы вон вместо жвачки смолу с деревьев жевали.
Я вспомнил одного пацана из нашего двора, которому откуда-то перепадала жевательная резинка из-за бугра.
Он был жадным и ни с кем не делился. Зачем? Пока у него есть жвачка – он король.
Наивная детская психика не всегда распознаёт чужую гордыню. За ним ходили по пятам и хотели с ним дружить.
Пацан пользовался этим и упивался собственной значимостью.
Это выглядело мерзко со стороны. Мне было обидно за тех, кто был готов отдать душу и честь за жвачку.
Если отбросить сам факт почитания жвачного жадины, то среди них были вполне нормальные ребята.
К тому времени я уже знал, что для того чтобы быть лидером для других, нужно не так уж и много: иметь своё мнение, твёрдость, готовность противопоставить себя силе, смелость, ответственность.
В очередной раз, когда толпа в детстве окружила гордеца, я содрал смолу со сливы, растущей во дворе, чтобы доказать своему соседу, что его «заграничная жвачка» ни грамма не лучше «нашенской».
Положив комочек смолы янтарного цвета в рот и не обращая внимание на горький вкус, начал с чувством жевать.
Всё внимание было обращено ко мне.
Причмокивая якобы от удовольствия, я отнял у того соседского мальчишки чувство превосходства над дворовыми ребятами.
Они перестали ходить за ним по пятам, выпрашивая «дать пожевать».
Жадюга опустил глаза и стал предлагать угоститься его резинкой.
Он понял, что власть его тает. Но никто на его призыв не откликнулся.
Ватага пацанов уже сковыривала и жевала древесную смолу.
Вкус той смолы помнится до сих пор. Она была горькой и взяла на зубах. Никаких запахов мяты или вишни. Жёстко, конечно, но это был вкус победы.
Потом, конечно, у нас в продаже появилась своя, советская жвачка, которая была совсем не хуже, но позже заграничной.
У нас в Союзе так со многим. За границей на западе у них многое появляется раньше.
Автомобили, бытовая техника, аудиотехника, магнитофоны, колонки и наушники всякие.
Не знаю почему так. Наверно, Госплан долго собирает данные и включает новинки в план производства на следующую пятилетку.
Хотя иногда мы опережали буржуев и делали достойные вещи, как, например, концепт «ЗИС-101».
Это спортивное купе 1937 года. Вдумайся.
Можно сказать, что в его очертаниях видно рождение автостиля грядущих 50-х.
«ЗИС-101» – предтеча. Предисловие к формам и дизайну машин.
Конечно, потом война поставила на этом проекте жирный крест.
Но всё же факт того, что мы тоже делали классные вещи, налицо.
«Волга», на которой я ехал, была более чем современной и красивой машиной для 1968 года. А начали её разрабатывать в 1958.
Благодаря гениям Леонида Циколенко и Владимира Носакова, Горьковский автозавод создал притягательный дизайн и наполнил харизмой «двадцать четвёрку».
После «ГАЗ-21» новая «Волга» казалась пришелицей не только из другого времени, но даже из другого мира.
Она вполне конкурировала с американскими одноклассниками. С «Ford Falcon» и «Opel Kapitan A» 1963, «Chevrolet Chevy Nova».
Но чтобы конкурировать дальше, следующая модель должна была появиться максимум лет через пять. Не успели.
С машинами у нас не всё радужно, но всё же есть чем гордиться.
А вот с джинсами так не можем. Казалось бы, простые ковбойские штаны из хлопка. Или кроссовки. Но нет в стране тех, кто может наладить производство.
А некоторая молодёжь готова не то что душу, а себя целиком заложить за импортные шмотки.
Почему? Потому что это даёт ложное чувство превосходства над другими.
Вот я ехал в импортных солнечных очках и чувствовал себя важной птицей, крутым агентом КГБ.
«Успокойся, Каменев. Никакой ты не кгбшник. Не забывай, почему ты сейчас едешь в этой машине», – подумалось мне, когда я поправил зеркало заднего вида и посмотрел на своё отражение.
Шелест шин, возникающий при соприкосновении резины с мелкой асфальтовой галькой, приятно радовал слух.
За спиной Москва с десятками тысяч жестяных крыш, с рогатыми телеантеннами, парки, скверы, мостовые с пешеходами. А впереди неизвестность.
Я ещё надавил педаль акселератора, и «Утёха» разогналась до ста тридцати. Летел и прислушивался к своим ощущениям.
Благодаря развесовке, она отлично держала дорогу, без вихляний колёсами, которые всегда проявляются у серийной 24-й «Волги» после сотни.
Явственно чувствовалась хорошая управляемость и сцепление с асфальтом.
Двигатель и коробка передач работали как часы, так что я наконец-то расслабился и испытал удовольствие. Не только от вождения.
Ещё и оттого, что готовил и испытывал машину на полигоне перед поездкой.
Я не только разгонял машину, но и научился нарезать круги в заносе.
Мысли о детстве, машине, треке сняли напряжение от утренней схватки с Гошей. От волнения, возникшего, когда инспектор ГАИ стал поднимать руку.
Не каждый день ты можешь отбиться от нападения с ножом.
Я посмотрел на стрелку спидометра. Отъехал от Москвы уже на восемьдесят километров.
Военная бетонка, не отмеченная на карте, и село Ульянино остались позади за спиной.
Человек, находящийся в дороге, особенно остро чувствует границу между прошлым и будущим.
Машина – это фронтир, капсула, переходное пограничье между тем, что было, и тем, что будет.
Автомобиль будто врезается в невидимую границу между временами и пытается прорвать её, как стрела.
Прошлое пытается ворваться в будущее, но будущее отступает и умело защищается, не пропуская в себя настоящее.
Я достал на ходу атлас автомобильных дорог и открыл карту на нужной странице. Ближайшая заправка, на которой можно было попробовать разжиться бензином, располагалась на въезде в город Коломну.
До города ещё примерно тридцать пять километров. Я не бывал в этих краях, поэтому с интересом разглядывал проносящийся пейзаж за бортом.
Поля, реки, мосты. Сколько же нужно сил и энергии, чтобы отстроить дороги.
Вспомнил, что у меня нет документов. Я этакий бич с чужим паспортом, на служебной «Волге».
Нужно потребовать, чтобы Комиссаров организовал мне новый паспорт и права по пути следования.
КГБ в этом отношении всесильно, может любые ксивы предоставить на территории Союза.
Мне предстоит совершить марш-бросок длиною в полторы тысячи километров в одну сторону, потом столько же обратно.
Обратно ехать строго по графику, с отчётами из контрольных точек.
Побег заключённого отменить нельзя.
Опаздывать нельзя, нужно прибыть к точке встречи в строго обозначенное время. Ни раньше, ни позже.
Раньше нельзя, чтобы не привлекать внимания посторонних, позже нельзя, потому что часики затикали, механизм запущен, куча людей вовлечена.
Я был посвящён только в очень небольшую часть плана побега, но даже то, что я знал, говорило о том, что в побеге как минимум задействованы люди из конвоя и водитель транспорта.
В своих мыслях я не заметил, как сзади подкатились красные «Жигули» шестой модели и агрессивно моргали фарами. Мол, уступи дорогу.
Посмотрев на приборную панель, увидел, что стрелка спидометра зависла примерно на ста тридцати.
Лицо водителя было плохо различимо в зеркалах. В какой миг мне почудилось, что за рулём «шестёрки» сидел Гоша.
Но приглядевшись, я понял, что мне показалось.
Тем не менее он продолжал требовать уступить дорогу.
Ни номера, ни цвет машины не вызывали у него никакого уважения или благоговейного трепета.
Он пару раз пробовал начать обгонный манёвр, но встречка, идущая по двухполосному шоссе, заставляла его возвращаться.
Красные «Жигули» начали сигналить, неистово моргая фарами.
– Ты хочешь, чтобы я съехал на обочину? – задал я риторический вопрос.
На третий раз он совершил дерзкий рывок и поравнялся со мной слева.
Этого было достаточно, чтобы запустить во мне естественную состязательную реакцию гонщика.
Как скаковые лошади впадают в азарт во время старта Дерби и рвутся вперёд, подчиняясь древнему инстинкту бегства, так и в голове у гонщика что-то щёлкает, когда ему бросают вызов.
Совсем недавно, делая на себя ставки на ипподромных автогонках, я узнал, что у лошади нет цели прийти первой к финишу во время скачек и бегов.
Оказалось, что лошадьми двигает инстинктивное желание не отстать от табуна, ведь только в табуне она в относительной безопасности.
Вопреки расхожему мнению, табун ведёт доминирующая кобыла, а не конь. Как правило, самая возрастная и опытная. И не всегда самая быстрая.
Быть лидером в табуне опасно. В каком-то смысле противоестественно.
А вот задача жокея состоит в том, чтобы работать с животным в паре так, чтобы прийти первыми вопреки инстинкту.
Человек сильно отличается от лошади. Люди стремятся быть первыми, потому что их мотивирует место в иерархии.
Человек стремится к лидерству, чтобы быть первым. Быть вожаком, чемпионом.
Быть первым означает добиться успеха, вызывать уважение у других, получить право решающего голоса. Заработать авторитет в обществе.
К такому лидеру прислушиваются и его ценят. Но своими желаниями и инстинктами нужно уметь управлять. Всему своё место и время.
Именно эта подсознательная конструкция, желание доминировать толкают людей на необдуманный риск и недостойное поведение на трассе.
Очень часто, обгоняя и «расталкивая» других, люди на дорогах желают самоутвердиться за чужой счёт.
Вот и сейчас красные «Жигули» начали сигналить, неистово моргая фарами.
Поэтому я решил наказать наглеца. Сухая и ровная дорога была свободна и хорошо просматривалась на полтора – два километра вперёд.
«Шестёрка» уже шла рядом почти на пределе своего ресурса. Я не прибавлял газу, но и не сбавлял скорости.
Водила лет сорока с неприятным щербатым лицом зло зыркал в мою сторону.
В какой-то момент я даже решил прекратить с ним дорожное противостояние и дать уйти ему вперёд, но именно в эту секунду мой соперник начал выговаривать гадости.
По его мимике и губам можно было прочитать матерные оскорбления, несущиеся в мой адрес.
А под конец он ещё и показал неприличный жест, хлопнув себя кулаком по сгибу локтя.
Если бы он спешил по важным делам, то вряд ли тратил бы время на подобные глупости.
Он продолжал извергать из себя оскорбления.
Ну что же, сам напросился.
Я пропустил его вперёд. «Шестёрка» замигала оранжевым правым поворотником на заднем крыле и грубо перестроилась обратно в нашу полосу.
Я немного сбросил газ, отпустил его метров на десять вперёд, затем сам сместился вправо и начал манёвр обгона, мощно набирая скорость.
Водитель «шестёрки» оказался абсолютно предсказуем. Он стал преграждать мне путь, смещаясь в ту же сторону и перекрывая траекторию.
Я попробовал переместиться вправо, водитель «шестёрки» повторил свой манёвр, не давая мне прохода.
Конечно же, ему не был знаком гоночный этикет.
В гонках впереди идущая машина может лишь один раз изменить траекторию движения для защиты своей позиции.
В автоспорте подобное повторное перемещение называется кроссингом и наказывается снятием очков.
Похоже, что мой соперник упивался своим положением. Но радоваться ему пришлось недолго.
Я ещё раз отпустил его вперёд и начал раскачку – попеременное смещение влево-вправо.
Здесь главное – не спешить и не терять концентрации. Водитель «шестёрки», словно кобра, движимая дудочкой факира, сначала повторял мои манёвры с некоторым опозданием.
Я дожидался того момента, когда он поймёт, что я просто вожу его за нос и на самом деле не собираюсь атаковать.
Секунд через двадцать он предсказуемо перестал маневрировать и нажал на тормоз. На корме «Жигулей» вспыхнули красные стоп-сигнальные огни.
Вот он, момент! Я обозначил движение влево, втопил педаль газа в пол и по диагонали сместился вправо в сторону обочины. Через две секунды я поравнялся с «шестёркой».
Водила судорожно высматривал меня в левое боковое зеркало и не мог понять, куда я подевался.
Самое время заставить его обделаться, нажав на крыловидные лучи руля «Волги», протяжно засигналил.
Я застал его врасплох. Соперник ощутил испуг.
Услышав внезапно громкий звук справа, водитель «шестёрки» дёрнулся, тут же инстинктивно вжал голову в плечи и резко отвернул влево, удаляясь от источника звука.
Чёрная «Волга» теперь вернулась в свою полосу и снова шла впереди.
В зеркало заднего вида я заметил, как он потерял устойчивое сцепление с дорогой, оттого резко вильнул в сторону.
Зад «шестёрки» болтало в заносах по всей ширине полотна. Наконец, он справился и выровнял машину.
Я мог бы шугануть его бортом и угрозой столкновения, но калечить машину не входило в мои планы.
«Утёха» должна была быть без вмятин и царапин, по которым легко опознать автомобиль.
Я сбавил скорость до девяноста, давая «шестёрке» возможность сыграть в эту игру ещё раз.
Но вся лихая спесь водилы куда-то делась.
Теперь он послушно плёлся в хвосте и больше не желал меня обгонять.
Я приоткрыл окно, высунул ладонь и помахал на прощание.
Потом вдавил акселератор в пол.
«Утёха», будто почувствовав свободу, мощно рявкнула двигателем и понеслась в сторону Коломны, разрывая дистанцию.
Красный автомобиль стремительно удалялся, превращаясь в точку в зеркале заднего вида.
Когда стрелка дошла до ста пятидесяти, «шестёрка» скрылась из виду и осталась где-то позади.
Я всмотрелся в дорожное полотно.
Не могу сказать, что трасса была хорошей.
То тут, то там навстречу попадались объёмные асфальтовые холмы и глубокие выбоины размером с корыто, которые приходилось объезжать.
Особенно разбитой дорога была на подъезде к мостам. Я берег подвеску, поэтому приходилось притормаживать и иногда сбрасывать скорость до сорока и даже тридцати.
Иногда ямы и выбоины неожиданно возникали так часто и близко, что, даже успевая притормозить, колёса чёрной «Волги» всё равно ухали в них.
Тогда весь кузов моего автомобиля сотрясала мелкая вибрация.
Я гладил «Утёху» по приборной панели рукою и уговаривал не обращать внимания.
– Это ничего, прости, но нам от этих ям никуда не деться.
В тот день мы сполна хлебнули обе извечные русские беды по Гоголю: плохих дорог и дураков.
Ещё минут через десять с правой стороны неожиданно показалась куцая бедноватая заправка.
Я включил подворотник и съехал с дороги к колонкам.
На панели справа от спидометра вместе с приятным звуком, напоминающим цоканье копыт, заморгал зелёный огонёк.
На небольшой шоссейной АЗС, расположенной вдоль проезжей части, стояло всего две колонки с бензином. АИ-76 и АИ-93.
Помещение с окошком кассира эркером выступало из одноэтажного прямоугольного зданьица с неоновой надписью «Бензин» на крыше.
Я припарковался, вышел из салона машины и подошёл к скучающей кассирше неопределённого возраста.
– Сударыня, здравствуйте. Подскажите, где тут у вас можно разжиться бензинчиком «экстра».
– Какая я тебе сударыня? Ишь, какой! Талоны-то есть у тебя?
– А как же! Талоны имеются, – я хлопнул себя по нагрудному карману, соврав на голубом глазу, потому что талоны на топливо вместе с деньгами и документами остались в квартире после драки с Гошей.
Она выглянула в окно и посмотрела на мои номера. Выражение её лица поменялось и стало мягче.
– Служивый, что ли? С Москвы? Без формы не поймёшь.
– Что-то типа того. Из Москвы.
– Тебе надо в автоколонну, там спецколонка есть, наш горком партии заправляет.
Она быстро начеркала на клочке бумаги адрес и имя заведующего.
– А чой-то из Москвы, к нам-то? – тут её лицо озарилось тревожной догадкой, она приложила руку к щеке и ойкнула, – Ой, комиссия, чой-ли? С проверкой?
Я приложил указательный палец к губам:
– Комиссия, только тшш, никому ни слова.
– Всё, всё. Я поняла. Никому ни слова.
Уж не знаю, догадалась ли она, что машина принадлежит КГБ, или нет, но, когда я добрался до ворот автоколонны, меня уже ждали.
При виде подъезжающей чёрной «Волги» от внешнего входа проходной отделилась фигура долговязого мужчины в коричневом костюме в крупную полоску.
Я притормозил.
Он быстро приближался ко мне, как-то полусогнувшись, сминая двумя руками кепку.
Заглянув в машину в полупоклоне, он нерешительно взялся за ручку двери и застыл.
Потом, увидев, что я оттянул вверх шляпу блокиратора, оживился и открыл дверь.
На меня смотрел человек, как две капли воды похожий на актёра Валерия Носика.
– Здравствуйте, – он очень волновался. Я сделал вывод, что он нервничает из того, что он без приглашения плюхнулся на пассажирское сидение и, глядя вперёд, продолжал мять белую кепку.
Я облокотился предплечьями о руль и молча смотрел на него, не снимая солнечных очков.
– Я знал, что вы рано или поздно приедете. То есть, добро пожаловать. Это очень хорошо, что вы прибыли сегодня из Москвы.
Ощущение, что этот человек меня с кем-то путает, крепло с каждой минутой.
Он наконец-то отважился повернуться ко мне лицом.
– Вы же из Москвы?
Глава 4
Я кивнул в ответ. Пассажир опасливо разглядывал меня бегающими глазками.
– Как у вас с девяносто пятым бензином? – я нарушил молчание.
– С бензином? – он судорожно сглотнул слюну, – с бензином всё в порядке, – по документам всё чин-чинарём, можем в плановый проехать, можем пробы на качество взять. Поедем?
Я снова кивнул в ответ, думая, как лучше ему объяснить, что он меня не за того принимает.
Пассажир открыл дверь и выкрикнул вахтёру на воротах:
– Давай, открывай!
Вахтёр, до этого наблюдавший наше общение со стороны, побежал опускать натянутую цепь, регулирующую въезд и выезд автотранспорта комбината.
– Я сразу хочу заявить, что к недостачам и отпуску без документов дизельного топлива хозяйствам во время уборочной никакого отношения не имею.
– Разберёмся, – я врубил первую передачу. «Волга» тронулась и заехала на территорию автоколонны мимо вахтёра, имевшего довольно обескураженный вид, – где заправка?
– Значит, сначала всё-таки хотите пробы взять?
Пассажир был явно обеспокоен ещё больше.
Что-то тут у них на автобазе было нечисто. Мужик посмотрел на кепку в руках, а потом неожиданно решил надеть её на голову.
– Зинка, шкура! – вырвалось у него, но, заметив моё вопросительное выражение лица, тут же поправился, – Зинаида Андреевна, то есть. Значит, всё-таки накатала жалобу в ЦК. Или куда?
– Куда ехать, где заправка?
– А? Что? А, вот сюда направо, – он указал путь рукой.
Я медленно ехал, рассматривая окружающий пейзаж.
Сама автобаза представляла немного неприглядную изнанку развитого социализма.
Родина не везде была опрятная и красивая, как на центральных улицах Москвы и Ленинграда.
Территория автопредприятия будто бы и не знала, что такое асфальт.
Грунт был разрезан несколькими крупными колеями.
Колдобины и ямы могли вполне конкурировать с лунным пейзажем. Разнокалиберные провалы и выбоины встречались повсеместно, покрывая всю территорию.
Прямо здесь у проезжей части стояли заржавленные остовы разобранных на запчасти грузовиков.
Он всё ёрзал и ёрзал на пассажирском сиденье рядом со мной, не щадя своих брюк.
– Вы не подумайте, я на Зинаиду Андреевну зла не держу. Я понимаю, что на предприятиях должен быть партконтроль. Но она написала на меня не потому что у нас… – он осёкся, подумав, продолжил: у меня что-то не в порядке. Это она из ревности. Мы с ней пятнадцать лет прожили. А потом заела она меня. Я другую женщину встретил. Достойную. Учительницу. Меня уже за это на профсоюзном и партийном собраниях разбирали.
Пешие работники автоколонны передвигались прыжками и широкими шагами, то двигаясь, то останавливаясь, словно лягушата у болота.
Люди, прыгающие с одной более-менее сухой поверхности на другую, истово матерились и посылали проклятия непонятно кому.
Строения автоколонны по большей части представляли из себя покосившиеся деревянные сараи и ангары.
Автомобили, автобусы, грузовая и тракторная техника, собранные в группы по видам, всё же были как-то хаотично припаркованы.
Иные, стоя на холмиках и пригорках, стояли, немного накренясь набок.
В глаза бросились два работяги, которые пили водку прямо из горла, стоя между двумя оранжевыми автобусами «ПАЗиками», мимо которых я медленно проезжал.
– Вот негодяи! Остановите, я им покажу, где раки зимуют. Стыд какой! На рабочем месте!
– Не сейчас.
– А, ну хорошо, – пассажир зло помахал кулаком выпивохам, – у нас с ними разговор короткий.
– Да? И какой же?
– На первый раз предупреждаем. Если потом на наших водителей-сотрудников автокомбината поступает сигнал по причине бытового пьянства в жилых помещениях или на территории города, то готовим материал и направляем к городскому психиатру с соответствующим требованием на освидетельствование профессиональной пригодности для работы шофёром. Психиатр таких списывает, мы увольняем.
Ханыги никаким образом не отреагировали на кулак пассажира и проводили нас равнодушным взглядом.
– Не похоже, что эти боятся психиатра.
– Тут беда вот в чём: несколько человек были признаны непригодными по причине хронического алкоголизма и лишились работы. Но горком навязывает нам на штат других, таких же уволенных с других предприятий. Вот и получается круговорот алкашей в природе.
Он стеснительно опустил глаза, будто ему было стыдно передо мной за пьянство в автоколонне.
– Всё понятно.
– Так вот. О чём это я? Да, Зинаида Андреевна совсем несправедлива к нам с Анечкой, это так мою вторую супругу зовут. Она на неё тоже пишет. В ГОРОНО!
Я сделал вид, что меня не интересует подробности личной жизни пассажира.
– А что нельзя было хотя бы деревянные настилы сколотить для людей? Чтобы они не прыгали от лужи к луже? – вырвалось у меня при виде этого безобразия.
– Дык, сейчас распутица пройдёт, всё подсохнет и нормально будет. Леса не напасёшься. Народу-то сколько работает.
– Сколько?
– Без малого две тысячи. Так вот, у нас всё в порядке, я вам слово даю. Я член партии с шестьдесят второго года. Кроме развода, никаких грехов за мной замечено не было. Все взносы плачу вовремя, нареканий по профессиональной деятельности не имею.
Пассажир хотел показать всю глубину своей партийной бескорыстности, сообщив мне об ухудшении жилищных условий.
– Я вот, можно сказать, что на размен с Зинаидой Андреевной не претендую, я из трёхкомнатной, которую оставил ей с детьми, переехал в коммуналку в бараке к своей новой жене. Нам хватает, у государства мы ничего не просим.
Пора было прекращать весь этот цирк.
– Послушайте, уважаемый…
Пассажир прервал неловкую паузу и представился:
– Олег Николаевич… Шпак.
Всё понятно, кассирша с трассы навела на него страха с «московской комиссией». Это был тот самый начальник участка, к которому я должен был обратиться за бензином.
– Послушайте, Олег Николаевич, я тут не по вашу душу.
– Не по мою душу? – он удивился и изменился в лице. Даже плечи его распрямились, – Если не по мою душу, то по чью же тогда?
Он на секунду задумался, а потом, подняв указательный палец вверх, поднял брови и почти шёпотом произнёс:
– А-а-а…
Судя по мимике, он думал, что речь идёт о его руководителе.
Я снова ничего не ответил.
– Правильно! Я считаю, что давно нужно их прижучить!
– Кого их?
Оказалось, что «их» – это начальника и главного бухгалтера автоколонны.
В ближайшие сорок минут я в мельчайших подробностях выслушивал доклад обо всех нарушениях, которые творились на автобазе.
На автокомбинате числилось две тысячи единиц подвижного состава.
В техническом обслуживании и ремонте были задействованы семнадцать цехов и участков. Не считая административно-управленческих подразделений. Шпак перечислил подразделения:
– Токарный, слесарный, столярный, шиномонтажный, кузнечный, медницкий, моторный, сварочный, участок техосмотра.
А ещё цеха текущего и капитального ремонта, новой техники, а также и автозаправочная станция, которую возглавлял мой пассажир.
В каждом из подразделений практиковалось систематическое воровство, приписки, нарушения трудовой и партийной дисциплины.
Мы стояли у колонки, где мой собеседник без страха вскрывал нарывы и гнойники своего предприятия.
По словам начальника АЗС, главный виновник и преступник сидит в кресле руководителя автокомбината.
Опоздания, прогулы, пьянство – всё сходило с рук. Даже воровство.
– Несуны тащат всё, что плохо лежит: солярку, масло, запчасти, инструмент, стройматериалы. Всё с попустительства и разрешения! – зав заправочной поднял палец вверх, он раздухарился, – времена сейчас другие! Раньше давно бы расстреляли.
Я посмотрел на часы.
– Канистры, списанные есть? Я готов купить.
Я полез в карман за деньгами, но мужик ловко схватил меня за запястье и остановил.
– Ну что вы! Обижаете! Конечно, найдём сколько нужно? Ай, что я спрашиваю.
Он удалился и через минуту вернулся с четырьмя канистрами, по две в каждой руке.
– На анализы все четыре заберёте?
Глупо было отказываться от такой удачи, которая сама шла в руки. Похоже, что я увезу отсюда восемьдесят литров чистого неразбавленного 95-го.
Я снова кивнул.
– Тогда мы заправим вам полный бак и канистры на анализ.
– Я только хотел сказать, что мои талоны…
Но Олег Николаевич не дал мне договорить:
– Даже ничего слышать не хочу! Талоны вам ещё понадобятся. У нас есть нормы списания для проведения проверочных мероприятий. Поверьте, всё предусмотрено. Это меньшее, чем я могу помочь следствию. Служу Советскому Союзу!
Я чуть не поперхнулся от этих слов, но сумел сдержаться.
Вот гад. Настучал на своего начальника, сам списывает топливо направо-налево, фактически дал мне взятку и ещё «Слава КПСС».
Да, пожалуй, с такими согражданами коммунизм не построить.
Не хотел бы я работать в таком коллективе.
Он собственноручно заправил полный бак, а потом стал заливать бензин в принесённые ёмкости.
Когда заполнялась уже четвёртая канистра, он повернулся ко мне, набрался храбрости и спросил:
– А что будет с Третьяковым?
Я не совсем понимал, о ком идёт речь.
– С Третьяковым?
– Ну да, с директором нашего автокомбината.
– Следствие покажет.
– Вот как? Следствие? То-то я смотрю у вас номера не «цековские».
Наблюдательный, сволочь. Наверняка он ещё и запишет.
Он приложил ладонь к подбородку и задумчиво промычал, убирая пистолет из горловины:
– Мдааа. Следствие.
Шпак пытался оценить, может ли расследование коснуться его лично.
– Олег Николаевич.
Он поднял на меня глаза, запирая канистру.
– Да?
– Ваша информация очень ценна для нас. Я с вас не беру подписку, но вы понимаете, что о нашем разговоре никому…
– Конечно, конечно, я понимаю. Никому ни слова.
– Даже вашей Анечке, уж тем более Третьякову.
– Не переживайте, я умею держать язык за зубами.
– Прекрасно, мне нужен телефон, откуда я могу позвонить в Москву?
– Пойдёмте, – он убрал последнюю канистру в багажник «Волги», – у меня в кабинете есть телефон.
Сидя за рабочим столом моего Шпака, я набрал код Москвы и номер Комиссарова.
Через несколько секунд на том конце трубки ответил его секретарь.
– Соедините с подполковником Комиссаровым, будьте добры.
– Кто спрашивает? – запросил секретарь.
– Каменев.
Через секунду Комиссаров оказался у трубки. Я услышал его взбешённый голос.
– Ты что творишь, шельма? Почему напарника оставил?
– Долго объяснять, товарищ подполковник, – я прикрыл рукой динамик и посмотрел на заведующего.
Тот понятливо закивал и чуть ли не на цыпочках вышел за дверь. Я проводил того взглядом, пока он не вышел и не прикрыл за собой плотно дверь.
– Нет уж, потрудись объяснить!
Я выглянул и убедился, что Шпак не подслушивает.
– Если в двух словах, то мой так называемый напарник не явился вовремя. Мало того что у него остались мои документы, деньги и талоны на топливо, так мне ещё и приходится за него отдуваться и краснеть. Вот уж повезло, так повезло с этим идиотом.
– Ты мне зубы не заговаривай! Почему не сообщил, что произошла нештатная ситуация. Где ты сейчас?
– Виктор Иванович, так не было таких указаний от вас выходить на связь. Звоню с первой контрольной точки. Прям по графику.
– Надо было звонить и получать указания, а не самоуправствовать.
– Мне нужно было вовремя выехать, иначе не успеть в конечную точку. Я просто приступил к выполнению задания.
– Значит так, Каменев, слушай меня внимательно. В экстренных случаях связь через Марго. Продолжаешь выполнять задание, как запланировано, согласно составленному графику.
– Как понял? Повтори!
– Экстренная связь через Марго, продолжать выполнять задание.
– Я уже выслал тебе напарника самолётом. Он тебя найдёт в гостинице. И смотри мне без фокусов.
– Принято «без фокусов», товарищ подполковник. Мне бы документы выправить. Это же в ваших силах? Я сейчас иду на честном слове и одном крыле.
– Я посмотрю на твоё поведение.
– Игорь Николаевич, разрешите обратиться.
– Что ещё?
– Напарник зарекомендовал себя крайне ненадёжным, необязательным, непунктуальным субъектом. Он меня уже не в первый раз подводит. Я за ним, как за детсадовским, ходить не буду. Если в следующий раз снова опоздает, ждать его не буду.
– Я тебе дам не буду! Ты ещё мне тут условия будешь выдвигать? – Комиссаров начинал закипать.
– Никак нет. Это не условие. Не хочу провалить операцию из-за этого идиота, вот и всё.
– Конец связи! – на том конце бросили трубку.
Настырный этот Гоша, ему дверь перед мордой закрываешь, а он в окно лезет.
– Ну что? Всё в порядке? – спросил ожидающий в коридоре Шпак.
