Текст книги "Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца"

Автор книги: Адам Даймен

Соавторы: Джерри Коттон,Джеймс Монро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Мощная зеленая стена поплыла у меня перед глазами. Мне показалось, что уши заложило. Я слышал, как разбился о бетон мой бокал, но так и не заметил, кто меня ударил.

Часть третья

Глава десятая

Если подобные вещи могут происходить, я должен сказать, что всякий солдат, рискующий своей жизнью, – тупица.

Адольф Гитлер

Придя в себя, я понял, что лежу на спине и вижу потолок. Мое забытье прошло без видений. Я чувствовал прилив сил, голод и странное чувство беззащитности. Я потер подбородок, Господи, двухдневная щетина. Какое-то время я еще проспал, затем, повернув голову, увидел малийскую куколку Петерса, с золотым колье и без всего остального. Она улыбнулась мне и склонилась, чтобы поцеловать ласково и доброжелательно. Затем она нажала на кнопку звонка над моей головой. Какое-то мгновенье я нежно касался ее, чувствуя себя одновременно возбужденным и ослабевшим.

В комнату вошел Петерс.

– О, добрый день, молодой человек. Приятно видеть вас проснувшимся.

– Зачем этот отравленный бокал?

– Поешьте вначале, дитя мое. Вы, должно быть, очень голодны. Малыш что-нибудь вам принесет.

Совершенно голый я уселся на кровати и прислонился головой к спинке. Петерс заботливо осмотрел меня.

– Вы в лучшей форме с тех пор, как начали участвовать в соревновании, – сказал он. – Вы потеряли два с половиной фунта веса.

Вошел Малыш, неся блюдо, и я принялся за еду. Моя жизнь была столь беспокойна, и все так быстро менялось, что за эту неделю я начал склоняться к восточному фатализму по отношению к своему существованию. Кофе, крем, апельсиновый сок и маленькие хлебцы были великолепны. Все трое смотрели на меня как на родственника, которого коснулась смерть.

– Микрофильм, – спросил я, прожевывая маленькие хлебцы с вишневым конфитюром, – где они?

– В кармане вашей куртки, – ответил Петерс, указав на стул, где та висела. – Вы ошибаетесь насчет меня, мой мальчик. Если шпион обязан использовать вероломство как главное оружие, если он желаешь остаться в живых и работать вновь, он должен уважать нанимателей. Никто в этом доме и не думал красть ваш приз.

Малийка взяла кусочек круассана из моей тарелки. Я с интересом следил за ее белыми зубками, впившимися в него.

– Тогда зачем все это? – спросил я, жестом указав вокруг.

– Я должен объяснить. Хоть вы и пришли первым, став победителем, все это только половина доказательства. Теперь вам предстоит уйти с добычей. Но то, о чем я говорю, – это не взламывание сейфа военного ведомства с последующим бегством с картами в руках, не так ли? Нужно уйти. В этом состоит вторая часть гонок. Все конкуренты, прибывшие после вас, становятся охотниками. Вы будете зайцем, а они – борзыми. Их восемь.

В течение секунды мое сердце, желудок и мозг омертвели.

– Вы шутите, не так ли? – тихо спросил я.

– Да, в некотором смысле, но я думаю, что это не составит вам труда.

Мы отправились к дальней точке Мали, самой удаленной от Океанского клуба, в имитации «бугатти ройал», принадлежавшей Петерсу. Ее рама заставляла вспомнить о коллекционных «мерседесах» и «бентли», выпускаемых сейчас американцами. У нее был, – гордо информировал он меня, – мотор от «шевроле» с турбонаддувом и сдвоенный экспериментальный карбюратор. Автомобиль вел юный малиец, а мы сидели сзади. Поскольку рядом был Малыш, не было смысла бежать. Я нервно курил и неотрывно следил за пейзажем. Теперь я знал, что испытывают те, кому предлагают последнюю сигарету у стенки, изъеденной оспинами.

Мы остановились в тот момент, когда дорога уткнулась в пляж. Вместе вышли из машины и направились к небольшой группе, явно ждавшей нас и собравшейся вокруг малийцев, гордо носивших таблички с надписью «организатор». Мои восемь коллег-соперников собрались будто на тренировку, остальные были богачами, пришедшими поприсутствовать на сражении гладиаторов двадцатого века… Петерс подвел меня к соперникам.

– Мистер Гронский из СССР.

Мы приветствовали друг друга. Он был невысокого роста, похож на бульдога.

– Мистер Абакар из Камази.

Абакар был небольшим, но очень плотным африканцем. Я отметил про себя, что он вынослив, но медлителен. На следующих я не осмелился смотреть.

– Мистер Самура, которого вы, я думаю, уже знаете.

Мы приветствовали друг друга.

– Вы выкарабкались, самурай, – сказал я.

Он присвистнул и щелкнул зубами.

– Удача улыбнулась ничтожному Самуре, Филипп.

Мы продолжали эту чудовищную инспекцию.

– Мистер Руссен, независимый, но работает преимущественно на Францию.

Мой малыш-продавец, по-прежнему в темных очках и невероятной рубашке, усыпанной красными орхидеями. Я знал, в какой форме он находится.

– Дорогуша, – проворковал он.

– Как вам удалось улизнуть? – сухо спросил я.

– Помогли друзья, голубчик мой, – ответил он, любезно улыбаясь.

Мне трудно судить, был ли он действительно крут, но я был уверен, что он тверд как легированная сталь.

– Мистер Зелевски из Федеративной Республики Германии, точнее, из службы Гелена.

Мощный, светловолосый, мрачного вида. Отец вероятнее всего работал на Гейдриха, если не на Канариса. Он щелкнул каблуками. За этим нужен глаз да глаз.

– Мистер Пабло из Бразилии.

Этот был невообразим. Высокий брюнет, с узенькими усиками и огромными карими глазами. Типичный латиноамериканский любовник, каким его представляют. Но создавалось впечатление, что все часы, проведенные в постели, и все проглоченные коктейли не сказались на его форме.

На затею Петерса участники слетелись со всех частей света – настоящие шпионские Олимпийские игры.

– Мистер Зеке Полянский из США… Он отказался назвать представляемую им организацию.

– Зеке! – воскликнул я.

Богатый приятель Стефани, которого я впервые встретил на Мали, кивнул стриженой головой и разочарованно развел своими длинными руками с короткими пальцами.

– Ах да, Филипп. Я был там по тому же поводу, что и вы.

– А Стеф? Стефани в этом не участвовала?

– Да. Она была частью моей сети.

Что добавить… меня окружали друзья, выполняющие такую же грязную работу.

– И в заключение, – продолжил Петерс, – вот мистер Абрахам из Израиля.

Крупный мускулистый еврей, вышедший прямо из кибуца. Выживание его страны лежало на его плечах. Хорошо откормленный вдохновенный пророк с тяжелым характером, это несомненно.

– Господа, вот мистер Макальпин из VI Пи-Эн в Лондоне.

Несколько малийцев установили черные доски и стали принимать пари. Ставки переходили из рук в руки. Сознание, я иду 6 к 1, тогда как немец и еврей – 2 к 1, не поднимало моего морального духа. Эти магнаты здорово позабавятся, поскольку это интереснее рулетки.

– Призом этих гонок послужат два микрофильма, обладателем которых является Макальпин. Точное содержание микрофильмов вам не известно… в этом вы можете не сомневаться. Ранее была распространена фиктивная информация, заинтересовавшая ваши организации.

В действительности речь идет о сведениях американского происхождения, которые я получил большей частью, должен это признать, от польского ученого, недовольного полученной компенсацией.

Ставки Зеке упали до 3 к 1, а мои поднялись до 7 к 1.

– Сведения содержат информацию о ведущихся НАСА поисках методов ускорения внутриядерных частиц до скоростей и энергий, позволяющих создать абсолютное оружие космической обороны и, конечно, космических войн. Это было предсказано еще Эйнштейном в некоторых неопубликованных работах. Не стоит и говорить, что подобные сведения могут привести к перевороту в науке. И не только в науке.

Он остановился. В его взгляде проскользнул какой-то непонятный блеск, и я заметил, что его голос стал глухим и напряженным. Петерс, действительно, очень волновался… Он был старым мэтром, объясняющим свое величайшее открытие. Прочистив горло, он продолжил.

– И я, Петерс, старый шпион, о котором неустанно говорят, что он слишком стар, преподношу это всему миру. Если это станет величайшим из открытий, я буду величайшим из шпионов.

Его голос возвысился до триумфального крика. Соперники с ужасом смотрели на него, а малийцы обезумели. Лишь участники пари сохраняли спокойствие, их защищали деньги. С лица Петерса сошла экзальтация, он тряхнул головой.

– Прошу простить меня, господа, за подобный взрыв, я несколько увлекся собственным успехом. Подобное никогда не должно происходить с настоящим агентом. Прошу вас забыть это.

Мои ставки возросли до 10 к 1, очевидно, никто не рассчитывал на мой успех. Я видел, как Петерс передал большой пакет билетов одному из типов.

– Так как все соревнование – своего рода тест на инициативу, я вам ничего не скажу о финальной части. В ней нет правил.

Малыш поднес к нему ящичек красного дерева. Внутри оказалась пара дуэльных пистолетов.

– Первым я даю старт Макальпину, – сказал Петерс.

Все сохраняли молчание, кроме его голоса слышался лишь плеск волн, набегавших на коралловый пляж.

– Через девяносто секунд я выстрелю из второго пистолета, и вся восьмерка стартует вслед за ним. Замечу, кстати, что появление любой подводной лодки на поверхности тотчас вызовет огонь из 88-миллиметровой пушки, размещенной на острове. На этой стадии телеуправляемые ракеты ничего и никому не дадут.

– Мой дорогой мальчик, могу ли я вам дать небольшой совет? На вашем месте я бы пошел вот здесь.

Он повернулся к пляжу спиной и указал на мягкий травянистый склон. Так как мой мозг все еще был девственно чист, эта подсказка пришлась кстати. Я думал лишь об одном: ради спасения своего жалкого скелета отдать этот чертов микрофильм кому угодно, и пусть они дерутся между собой. Но Петерс предвидел мои замыслы.

– Если вдруг вам придет мысль отказаться от борьбы за приз, – любезно заметил он, – вы будете дисквалифицированы со всеми вытекающими последствиями. А лавры победы получит кто-то другой, – и кивнул в сторону Малыша.

Тот поднял пистолет, отличное оружие с золотой филигранью. Громыхнул выстрел, и я бросился бежать. Толпа криками подбадривала меня… большинство из этих негодяев поставили на меня, как на аутсайдера.

Трава на склоне была высокая, и я взял ноги в руки. Петерс оказался прав, сказав утром, что я в отличной форме. Когда я одолел подъем, дыхание пришло в норму, моим ногам, бывшим прежде ватными, вернулась упругость. Солнце ласково пригревало, на бегу я достал микрофильмы из кармана и сунул их в джинсы. Не останавливаясь сбросил куртку… устроил своего рода маленький стриптиз.

На противоположном конце плато виднелась белая стрела. Я миновал ее и стал спускаться с холма. На середине склона возвышался стол на козлах, заваленный различными вещами. Тут я услышал далекий грохот второго выстрела. Охота началась, и мое сердце сжалось.

На столе было полно оружия. Все довоенного образца, отметил я про себя. Несколько пистолетов, два автомата томпсон, стен, шмайссер… – все короткоствольное. И тут я увидел его. Автоматический браунинг. Мощная громоздкая машина в десять килограммов, но если я его не возьму, кто-то сможет без всякого труда снять меня. Ни один другой автомат не позволит прицельно стрелять с расстояния свыше ста метров. Это еще одна из дьявольских задумок Петерса. Если я потащу махину с собой, это заметно скажется на скорости передвижения. Если не сделаю этого, меня убьют.

«Думай», – сказал я себе. И в мозгах прояснилось.

Я взял один шмайссер и запихнул за пояс три рожка. «Интеренейшнл Чартер», поддержанный в свое время деньгами нацистов, тренировал пилотов со шмайссерами. Пальнул пару раз по затвору браунинга: теперь никто не снимет меня издали.

Свежая белая стрела, нарисованная в траве, указывала вниз, к маленькой пальмовой роще. Я вновь пустился бежать, сжимая потной рукой автомат. Страх вернулся ко мне: на какое-то время я забыл, что могу погибнуть в любой момент. Оставалось четыреста метров до рощи, и я первый обернулся назад.

Свора была в четырехстах метров от меня, уже отходя от стола. У меня было небольшое преимущество, и тем более у стола возникла свалка. Я мчался к спасительной сени деревьев, пот тек вдоль позвоночника, дыхание перехватило.

Надо ли остановиться, подождать, когда они приблизятся на полсотни метров и открыть огонь? Я мог уложить их всех… и не был уверен. Тем более я никогда хладнокровно не убивал и не думаю, что когда-нибудь к такому привыкну. Так что я просто разрядил обойму в их сторону.

Впереди всех мчался немец, летящий так, будто ребята Жукова гнались за ним на Т-34. Они тут же залегли в высокой траве. С автоматом в руке, видя вылетающие гильзы, слыша звук выстрелов, чувствуя запах пороха, я испытывал всемогущество и уверенность. Я расстрелял еще половину обоймы в траву, чтобы они не поднимали головы. В траве засверкали вспышки, и до меня донесся приглушенный грохот выстрелов. Пули крошили стволы пальм. Я перезарядил и взвел автомат.

Африканец, хорошо различимый в траве, привстал на корточки и пустил длинную очередь из своего томпсона. Пули засвистели меж деревьев. Я послал ему ответный привет, если и не попав, то умерив его прыть. Сам я тем временем уже проскочил через рощу. Прямо подо мной на повороте дороги оказалась стоянка каких-то странных машин. Я скатился по склону, вздымая пыль и стараясь не зацепиться ногами за ветки.

Следующий этап гонки был передо мной. Невероятная коллекция автомобилей: несколько американских пятнадцатилетней давности; два катафалка, из которых один – «роллс-ройс» с венками на крыше; армейская санитарная машина образца 1941 года, просевшая на рессорах; восьмиколесный немецкий бронетранспортер; трехколесный мотоциклет «БР» и трицикл Моргана. Все эти аппараты стояли на стартовой черте. Я сыпал проклятья на головы Петерса и Руперта Квина, пробираясь среди этого собрания хлама и автомобильного антиквариата.

В первом ряду стояло такси «шевроле» выпуска 1948 года, еще с эмблемой нью-йоркской компании таксомоторов. Шины были совершенно лысые, в некоторых местах просвечивал корд, стекла мерзко пожелтели. Вид совершенно завалящий, и к тому же вся она была покрыта толстым слоем грязи. Хромированные части порыжели от ржавчины и хорошо сочетались с желтым цветом окраски.

Дверца заскрипела, когда я ее открывал, но когда я повернул ключ зажигания, стрелка амперметра запрыгала под разбитым стеклом. Я нажал на стартер, и дряхлый мотор зачихал, выпустил облако черного дыма, и машина тронулась. Я переключил рычаг скоростей, раздался ужасный скрежет, вся машина затряслась. Я едва не запаниковал: резко включил первую скорость и нажал на газ. Совершенно непонятно, как там все работало, но машина пошла уверенно, только вдруг донесся грохот отвалившегося заднего бампера. Я переключил скорость и – невероятно, – спидометр полез за тридцать. Слышался грохот железа, в крыше зияли дыры, а заднее стекло покрылось сеткой трещин. Но я уже миновал поворот и стал почти недосягаем. Остальные стартовали быстрее, чем я ожидал, но, может быть, я несколько затянул с выбором автомобиля.

Бог знает сколько времени шевроле стоял на солнце, и теперь внутри было как в печи без кислорода. Я выжал сцепление и довел скорость до семидесяти в час. Начинался спуск. Я вновь посмотрел в зеркало заднего обзора, но ничего не увидел за облаком выхлопных газов. Впереди был достаточно резкий поворот со спуском и без ограждения перед оврагом. Поворот был правый, а овраг слева. Не очень-то приятно туда загреметь. А с такими шинами это не составит труда.

Я мягко нажал на тормоз. Никакой реакции. Нога коснулась пола… безрезультатно. Тормозов не было, а я, идиот, об этом и не подумал.

Поворот приближался со скоростью восьмидесяти миль в час, машина теперь действительно была похожа на тиски с зубьями. Я резко перешел на вторую, и зубья шестеренок в коробке передач издали звук битых бутылок. Контролируя занос железной рукой, я старался пройти по внутренней части поворота. Машина была слишком стара, а лысые шины едва касались дороги. Я отчаянно крутил пластиковый руль, местами протертый до металла. Шевроле полз к обрыву, а я боролся всеми известными мне способами, пытаясь замедлить ход.

Но теперь я оказался перед вторым поворотом, уходящим влево. Я подопустил зад машины, корректируя небольшой занос рулем и нажимом на газ, и врезался боком в подпорную стену. И опять – руль, занос, газ… Машина еще дважды притерлась к стене, прежде чем вышла из виража… К счастью, в Детройте их по старинке тогда еще делали прочными. Вылетели все стекла с правой стороны, и задняя дверца хлопала как разбитый ставень во время бури. Но по мере того как эта старая ржавая уродина вытаскивала меня из переделки, я любил ее все больше.

За спиной раздался мощный взрыв, и в зеркале заднего обзора я увидел огненный клубок. Кто-то сошел на первом повороте.

Я справился еще с двумя виражами, причем на втором меня чуть не снесло, кто-то разлил на дороге масло. Занос длился так долго, что машину развернуло на 360 градусов и мое сердце едва не остановилось, но удалось выкрутиться.

Внезапно дорога пошла вниз, и, взревев, машина выжала сто. Затем вновь начался ровный участок, и я гнал вдоль пляжа, возвращаясь к тому месту, где стоял Океанский клуб. Машина шла под сто, но я едва ощущал это за грохотом и скрежетом дверец и мотора. Время было вновь взглянуть в зеркало заднего обзора.

В тучах копоти, пыли и выхлопных газов мчался моргай. На борту было двое. До них оставалось метров четыреста, и они меня нагоняли. Машина была основательно загружена и прекрасно шла на спуске.

Пули подняли фонтанчики песка на пляже рядом с моей машиной, и я пригнулся на своем сиденье. Две следующие очереди прошли вдоль машины и разбили лобовое стекло. Я был на какое-то время ослеплен, и шевроле завилял, как раненый бык. Пришлось шмайссером выбить стекло – это сразу решило проблему вентиляции. Я еще раз бросил взгляд на уцелевшее зеркало. Морган был уже в ста пятидесяти метрах. Африканец, игравший роль охотника, перезаряжал оружие.

Лобовое стекло было разбито, а теперь не стало и заднего. Но оно-то их и погубило. Я не знаю, сколько из своих трех колес пропорол морган, но он резко свернул в бок, перевернулся и грациозно свалился с дороги.

Я кое-как сбросил скорость и вошел в поворот. Дорога вновь пошла на подъем, пришлось перейти на вторую и нажать педаль ногой до упора. Какой-то подшипник начал скрежетать, как кирпич по канистре. Когда еле-еле я взобрался на вершину, машина уже переварила все, что в ней было, и я чувствовал, что ее придется оставить. Я миновал поворот, ведущий к дому Петерса, затем спустился к заливу. В открытом море кружили яхты, залив был пуст. Во время спуска одно из колес отдало богу душу.

Маршрут заканчивался метрах в ста, где поперек дороги стоял грузовик. К счастью, дорога все еще шла на подъем и шевроле с выключенным зажиганием остановился в миллиметре от него. На берегу белела еще одна стрелка, указывающая на залив. Невдалеке от мостика на якоре стояла моторная лодка.

Подхватив автомат, я бегом начал спускаться с холма, но не удержался и полетел головой вперед. На несколько секунд перехватило дыхание. Сквозь боль долетел рев приближающейся машины. С трудом поднявшись, я согнулся пополам и продолжил спуск. На вершине холма появился темный силуэт. Я услышал звук автоматной очереди, и пули засвистели вокруг, добавив мне прыти.

Узкую полоску пляжа пришлось пересечь под градом пуль, вздымающих вокруг столбики песка. Мишень двигалась, а стрелки стояли наверху, это им не мешало. На пирсе я обернулся и разрядил в сторону берега целый магазин. Как Эрол Флини, с бедра, ибо прицельные выстрелы были бы напрасной тратой времени, так как пули уже стучали по камням пирса.

Пришлось прыгнуть в воду и проплыть несколько метров под водой. Вода была удивительно светла, и вскоре надо мной появилось дно лодки. Вынырнул я так, чтобы лодка оказалась между мной и преследователями. Теперь не стоит паниковать, прошептал мне внутренний голос. Я находился в нерешительности. Теперь уже оставалось совсем немного, ибо рядом не было ни суденышка. Подняв якорь и не вылезая из воды, я проплыли вдоль низкой рубки, забросив автомат на борт, кое-как ухватился рукой за банку. Четверо преследователей скатывались с холма к пирсу.

Спокойнее, Филипп, спокойнее. Мой палец нащупал стартер, и пятидесятимильный мотор «меркурий» тотчас завелся. Одной рукой я удерживал штурвал. Взревев мотором, лодка, рассыпая пену, рванула вперед. Я все еще оставался в воде, и теперь было довольно трудно перекинуть ногу через борт. Лодка из стеклопластика, предназначенная для буксировки воднолыжников, описав полукруг, начала удаляться от пирса. Я держался одной рукой, а другой управлял, одна нога по-прежнему была в воде.

Последняя автоматная очередь легла очень близко, резкая боль пронзила поясницу. Я свалился в лодку, заскользившую по поверхности залива в сторону Индийского океана. Дрожащей рукой я ощупал ягодицы: пустяковая царапина, боль придет позднее, а сейчас не стоит беспокоиться. Попытался сесть, по ранение дало знать о себе. Посмотрел назад. Находясь в пятистах метрах от пляжа, я различил на нем четыре маленьких силуэта у самой кромки воды. Помахав им на прощание, я дал полный газ. Один из них безнадежно махнул рукой. Но, взглянув перед собой, я увидел надпись на пластинке планшира: «У вас горючего на пятнадцать километров. Используйте взлетную полосу».

Лежа на борту, я попытался обогнуть высокий мыс. Нет, я просто заболевал от злости и усталости. По всей видимости, я найду там один из цеппелинов.

Аэропорт Мали находился на противоположной стороне по отношению к порту. Сам клуб был построен на высоком мысе. Взлетная полоса начиналась в сотне метров от клуба и шла вдоль берега моря таким образом, что у пилотов для захода на посадку была в распоряжении вся водная поверхность. Металлические полосы времен второй мировой войны заменялись малийцами на бетонное покрытие. Все происходило под смех, песни и любовные забавы под грузовиками. Я направил лодку к пляжу в конце полосы: там за дюнами поблескивал плексиглас пилотской кабины. Заглушив мотор, я услышал рокот авиационного двигателя. По-видимому, самолет, на котором мне предстояло улизнуть, уже прогревал двигатели.

Взяв автомат, я выбросил пустой магазин и вставил новый. Я взмок и, пока бежал по пляжу, спина напоминала мне о полученной порции свинца. Если бы я посидел немногим дольше, мне было бы труднее бежать. Самолет был передо мной, его пропеллеры медленно вращались, но при виде его мой рот перекосила гримаса ужаса. Это был двухмоторный моноплан с длинным тонким фюзеляжем и двумя килями. Под фонарем была кабина на двоих. Голубые камуфляжные пятна выцвели от солнца, дождей и двадцати двух лет существования. Кто-то освежил старый опознавательный знак: черный крест в белом круге. Последняя дурацкая шутка Петерса. Самолетом был «Мессершмитт EF-110». Истребитель-бомбардировщик для атак по наземным целям, использованный люфтваффе как ночной охотник, один из худших самолетов, которые когда-либо получала эта организация.

Я шел к старому служаке с тяжелым сердцем. Двенадцатицилиндровые Ѵ-образные двигатели даймлер-бенц издавали звук трущихся друг о друга листов кровельного железа. Шины были полуспущены, и весь аппарат зловеще сотрясался. Я думал, что ни за что не решусь на нем лететь. Я даже задался вопросом, сможет ли он вообще летать.

Сделав несколько неуверенных шагов в сторону самолета, я заметил под мотором пятна вытекающего масла. В тот же миг от левой гондолы отделился Малыш и невесело улыбнулся мне.

– Это последнее испытание, Макальпин, – прокричал он, пытаясь перекрыть шум моторов.

Я чувствовал, как кровь леденеет в жилах. Конечно, мне нужно подождать. Старина был сама важность, а я помнил его делающим зарубки на ружье: ведь предстояло атаковать победителя Больших Шпионских Гонок. Его последняя миссия состояла в том, чтобы доказать себе, что он самый быстрый стрелок на свете. И я уже видел его в деле.

Я достаточно хорошо владел автоматом, был отлично тренирован и часто им пользовался. Мой был заряжен, готов к бою, и я держал его в правой руке. Будь кто-нибудь другой, я тотчас открыл бы огонь… но только не по нему. Ему достаточно было увидеть, как сгибается мой указательный палец, – и я уже покойник. Его орлиные глаза были прикованы к моим, и я не видел в них и намека на жалость. Может быть, он и был прекрасным мажордомом, хорошо вписывающимся в обстановку, но в глубине остался психоз старого убийцы, ненавидящего весь мир.

Перед этим ископаемым самолетом, полным мрачных нацистских отголосков, в черном костюме с белой накрахмаленной манишкой, он явился воплощением Харона, перевозчика через Стикс. Но, заняв позицию получше, он оказался перед вращающимися винтами. Конечно, старый олух был глух как пень, и совсем утратил осторожность, забыв, что за спиной вращается смертоносная сталь.

В моих глазах мелькнул испуг, мой крик: «Малыш… винт!» донесся до него. Он бросил безумный взгляд за спину и увидел, как близко он от смерти, торопливо сделал шаг, чтобы отойти, но потерял равновесие. Я машинально выстрелил. Он упал назад под крыло, как тряпичная кукла. Я бросился вперед на ватных ногах, тошнота подступила к горлу, Пусть он и был убийцей, но тем не менее старик, и к тому же наполовину безумен.

Расстегнутый костюм и белая рубашка сказали мне все. Три пули прошли возле сердца, и белоснежный крахмал манишки обагрили кровавые пятна. Он поднял на меня глаза и, казалось, был удивлен. Старика беспокоила мысль о плохом уходе со сцены.

– Мне очень жаль, Малыш, – глупо сказал я.

Затем я встал и забросил шмайссер так далеко, как только мог. Меня вновь охватило бессилие и захотелось рыдать. Я обогнул крыло, вскарабкался по фюзеляжу. Было довольно высоко, и мне понадобилось несколько попыток, чтобы оказаться на карачках на крыле. Возле моторов все было в масле, кое-где виднелись трещины.

С трудом я проскользнул внутрь. Впереди было тесно, но достаточно места для меня… Щиток приборов оказался Т-образным, идущим до самого пола между моих ног, с педалью управления с каждой стороны. Ручка управления – самого простого образца, и, разумеется, все надписи на немецком. Это была типичная немецкая пилотская кабина, напоминавшая рисунки кабины управления «Мессершмитта-109».

К сожалению, я не знал немецкого. Попробовал всмотреться в циферблаты. Те казались относительно просты. Счетчик оборотов справа, амперметр и термометр над ним, и все попарно, на каждый двигатель.

Относительная скорость, альтиметр, положение горизонта, скорость подъема, посередине компас. Управление винтами, моторами и компрессорами слева. Две рукоятки на полу: это управление колесами или элеронами? Черт побери, как я смогу управлять этим самолетом, если не знаю, какая рукоятка что делает?

– Поторапливайтесь, Макальпин, вы знаете, в нашем распоряжении не весь день, – сказал голос за моей спиной.

Я подскочил и вновь упал на мои уже пострадавшие ягодицы. Из глубины кабины на меня скалился Хоннейбан, наполовину спрятавшись за большим автоматическим браунингом. Как всегда краснорожий и как всегда в поту.

– Господи… как вы попали сюда?

Он зло хихикнул.

– Вы считали, что отделались от меня? Мы отпустили француза и проследили за ним. Я не могу описать вам своей радости при виде вашей победы. Теперь нельзя ли поторопиться? Погребальный катафалк, набитый вражескими шпионами, членами несчетного числа конкурирующих организаций, только что появился на противоположном краю полосы.

Я почувствовал, что душа уходит в пятки, и склонился над панелью переключателей. Те, что с контргайками, должны управлять газом.

– Немецкого не знаете? – спросил я жалобно.

– Ни слова.

Бесполезен как бревно, но, по крайней мере, сохраняет спокойствие. Несмотря на волнение, я заметил, что он перестал говорить с сельским акцентом… Видимо, Хоннейбан куда сильнее, чем я думал. Я поднял руку, защелкнул фонарь кабины, потом поднял боковое стекло. Видимо, придется погибнуть… Шансы на успех в этом старом люфтваффском корыте невелики.

– Стартуйте, Макальпин.

Я пытался понять кое-какие немецкие фразы на табличках под рычагами. Толкнул два рычажка вперед. Самолет равномерно качнулся, предвещая разбег, по крайней мере, я на это надеялся. Я отжал ручку газа вперед, правый мотор взревел, и «мессершмитт» повернулся носом к полосе… Тормозов не было, или они не были включены.

Я увидел катафалк, ворвавшийся на стоянку такси, метрах в восьмистах. Они по дороге потеряли венки с крыши. Еще два рычага вперед, проверить показания температуры и топлива. Надеюсь, я не ошибся. Еще два последних рычажка – и заработали амперметры… Компрессоры задействованы: я дал полный газ.

Самолет задрожал, заскрипел, содрогнулся – и тронулся с места. Я впопыхах не запомнил направление ветра – что же, если полосы не хватит., тем хуже. Почти наугад я осторожненько поработал педалями – и стальная полоса исчезла под колесами. Каждый толчок был пыткой для моих болевших ягодиц.

– Давай, фрейлейн, давай, беби, – шептал я ласково. На ручке появилось усилие. Хвост приподнимался, самолет набирал скорость. Пот выступил у меня на лбу, подобно запотевшему стакану с пивом. Появился снос вправо, который я тотчас устранил. Катафалк повернул, и когда мы его миновали, я увидел остальных соперников. Они стреляли не переставая, но так как я выжимал не меньше ста тридцати, у них не было никаких шансов.

– Давай же, беби, поднимайся, – просил я, потихоньку выводя ручку на себя.

Полоса, все такая же тяжелая, как свинец, уходила под нос самолета, а море занимало все большее пространство в лобовом стекле. Машина подскочила еще раз, вновь упала, задрожав всеми своими рычагами: теперь и полосы не оставалось. Я выбрал ручку до отказа – и самолет взлетел, трясясь всеми заклепками и трубопроводами, как в припадке.

Набрав метров десять над морем, я продолжал удерживать машину в таком положении. Покосился на индикатор скорости: 270. Я осторожно попытался набирать высоту, и у меня получилось. Когда альтиметр показал пятьсот метров, я рискнул на разворот к острову. Все, что ни слышал я о недостатках «Ме-110», подтверждалось.

Убавив обороты, поскольку старые моторы и так натерпелись, я повернулся к Хоннейбану. Тот отложил в сторону оружие и был по-прежнему спокоен. Я им не мог не восхищаться, ибо пройди я через подобное с таким пилотом, меня давно бы вырвало для облегчения.

– Куда направляемся, мэтр? – спросил я.

Он дал мне пеленг по компасу.

– К шейху Качи, в Маскат. Там база. А сможем мы туда добраться?

Указатель горючего показывал полные баки, и я попытался выяснить, чем осуществляется их переключение. Если поршням не надоест крутить коленвал, мы должны туда добраться. Мали скрылся за горизонтом, а я все продолжал набирать высоту… Самый удобный коридор – в шесть тысяч метров, но пришлось прекратить подъем после трех тысяч из-за нехватки кислорода. Было ужасно холодно – ведь я не знал, где находится включение обогрева, и не хотел рисковать, манипулируя кнопками.