Текст книги "Викинги – люди саги. Жизнь и нравы"
Автор книги: Ада Сванидзе
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 71 страниц)
Не только ритуалы, связанные с похоронами, но и некоторые другие обычаи северных германцев также, видимо, уходят корнями в глубокую древность. Интересно рассмотреть те из них, что связаны с прочной верой в судьбу, которая могла быть удачной или неудачной, но всегда неизбежной. «Никто не избежит того, что ему предназначено», – гласит «Сага о Греттире». Удача и неудача сопровождают каждого человека, по-разному соединяясь между собой. Удача крайне важна, она важнее обстоятельств и личных свойств. Не случайно древнеисландская пословица гласит: «Одно дело доблесть, а другое – удача»[845] 845
См.: КИ. С. 563, коммент.
[Закрыть]. Тормод, один из героев «Саги о Названых Братьях», раненный и безоружный, мысленно просит конунга, чтобы его «королевская удача» помогла ему, верному дружиннику короля, выдюжить[846] 846
ИС II:1. С. 183.
[Закрыть]. В висе № 2 той же саги говорится, что герой рано «обрел удачу», но не удовольствовался этим, а стал «творить [свою] удачу»: ведь было очень важно понять собственную судьбу и помочь ей, встав на предначертанный путь, в данном случае путь воинский, и смело, достойно двигаясь по нему.
Неизбежность судьбы часто подчеркивается в сагах, как и редкая способность некоторых людей знать, угадывать ее. Так, Ньяль («Сага о Ньяле») мог предсказать судьбу другому человеку и тем предостеречь его, дать совет, помогающий преодолеть предстоящие испытания. Он знал и свою ужасную судьбу (его сожгли недруги в собственном доме, см. гл. CXXVII) и не делал ничего, чтобы отвратить ее. Но чаще всего предсказаниями занимались жрецы. Они предсказывали будущее по внутренностям и крови жертвенных животных и птиц, по признакам приема или отвержения жертвы богами, а также по рунам, вырезанным, например, на палочках, даже по расположению этих палочек, брошенных на белый платок. Провидицу, прорицательницу называли «вёльва» (др. – исл. völva), она одна из героинь «Старшей Эдды» («Прорицание Вёльвы»). В песне «Сны Бальдра» вёльва («вала») появляется с магическим посохом и другими предметами, необходимыми для волхвования. Еще один способ угадать судьбу заключался в толковании расстановки шахматных фигур. Неудача могла быть наследственной, и роковую участь рода следовало переломить, что было нелегко. Удачу можно было передать или завещать, унаследовать от ближайшего родича, от всего рода, даже от друга. Один из главных персонажей «Саги о людях из Лососьей Долины» (гл. XXVI) Хёскульд перед кончиной сделал все, чтобы обеспечить своего незаконного сына Олава, которого очень любил. Помимо прочего отец «завещал ему свою удачу и удачу своих родичей, сказав, что делает это, хотя, как ему известно, удача уже поселилась в доме Олава»[847] 847
ИС I. С. 309.
[Закрыть].
Одним из составных моментов унаследованной от позднего племенного строя сакрализации личности и статуса правителя была убежденность людей в том, что король является носителем божественной силы, что он может влиять даже на природу. То, что короля наделяли такими магическими свойствами, известно уже из «Песни о Риге». В «Саге об Инглингах» (гл. XLIII) говорится: «Свеи верили, что король может обеспечить урожайный и неурожайный год». Если в правление короля были частыми хорошие урожаи, его называли «урожайный король» (гл. XI)[848] 848
Сага об Инглингах. Гл. 8–10, 16 и др.
[Закрыть]. Правитель вообще являлся носителем особой удачи или неудачи: не случайно Тормод просил короля уделить ему немного своего везения. Более того, удача короля, особенно в том, что касалось урожая или мира и что было дороже всего, распространяется на подчиненный ему народ. Причем сакральность была присуща и телу короля. Так, в «Саге о Хальвдане Черном» (гл. IX) говорится, что ни при одном короле в стране не было таких урожайных лет, как при Хальвдане сыне Гудреда, отце Харальда Прекрасноволосого (первая треть X в.). Люди так почитали его за это, что, когда он скончался, хёвдинги, приехавшие из разных областей на его похороны, просили похоронить его именно в их «четверти», чтобы обеспечить там урожаи и впредь. Договорились следующим образом: расчленили тело на четыре части и захоронили в четырех областях с почестями и в курганах. Голову же погребли на родине, также насыпав курган. И все пять курганов назывались «курганами Хальвдана»[849] 849
КЗ. С. 38–42.
[Закрыть].
Правитель мог быть обвинен в бедствиях страны, если он был носителем неудачи, которая также распространялась на весь народ. Такого правителя, которого считали виновным в поражениях и, особенно, в неурожае, могли изгнать, убить, сжечь в собственном доме. В рассказе Снорри о древних норвежско-шведских конунгах Инглингах («Сага об Инглингах», гл. XV) названы некоторые короли из этого рода, которых приносили в жертву богам, чтобы обеспечить всеобщее процветание. Так, однажды из-за жестокого неурожая на земле свеев наступил голод, и обычные кровавые жертвоприношения, в частности те, которые приносились в Упсале во время религиозных праздников в месяц «гои» (см. выше), не помогали. Тогда знать предложила радикальное средство: принести в жертву конунга Домальди. Это и было сделано воинами, возможно, его дружиной. «Так было всегда в давние дни, – говорится в этой саге (гл. XIII), – что воины окрашивали землю кровью своего господина, а население страны окровавило оружие, умертвив Домальда, ибо желавшие хороших урожаев свеи принесли его в жертву». Данное верование, вероятно, использовалось знатью в борьбе за престол или когда надо было удалить неугодного правителя. «Обычные» человеческие жертвы приносились ради хорошего урожая на йоль и весной, а при плохом урожае – когда наказывали тех, на кого возлагали вину за бедствие. Особенно часто носителями удачи или неудачи считались именно правители – конунги и ярлы.
Судя по сагам, представители знати в какой-то мере также наделялись особыми свойствами, которые в народном сознании издревле были связаны с властью и силой, так что бонды обычно дорожили своими хёвдингами. Фанатичный христианизатор конунг Олав сын Трюггви (см. сагу о нем) заставил норвежских бондов отказаться от жертвоприношений, пригрозив им, что принесет в жертву их знатнейших людей[850] 850
Там же. С. 143–146.
[Закрыть].
Вместе с тем, при всей вере в судьбу, в рок, в предначертанный каждому путь, практичные скандинавы не собирались пассивно ожидать решения своей участи свыше. Свое краткое и точное выражение жизненная позиция людей того времени в отношении судьбы нашла в поэме «Беовульф» (ст. 574 и сл.): «Судьба того спасает от смерти, кто сам бесстрашен».
Провидчество нередко сочеталось с ведовством. Гилли Ведун, например, «был провидец и ведовством мог распутать кражи и прочие дела»[851] 851
ИС II:1. С. 38.
[Закрыть]. Такое провидчество, как у Ньяля, было тесно связано с умением разгадывать сны и видения, со знанием примет. В той же «Саге о Ньяле» (гл. LXII) один из героев – Гуннар видит сон, который все сочли вещим: ему приснилось, что он и два его спутника победят 15 человек. И действительно сон сбылся[852] 852
ИС I. С. 548. Ср.: Там же. Гл. CLVI: видения и разгадка.
[Закрыть]. Вещий сон, как впоследствии рассудили «мудрые люди», увидела и мать Харальда Прекрасноволосого, который в юности «был очень воинствен». Незадолго до его рождения мать увидела во сне дерево, «нижняя часть которого была красной, как кровь… выше ствол был красивым и зеленым… а верх дерева был белым». Это означало, что в юности конунг Харальд будет много воевать, затем его государство расцветет, а сам он доживет до глубокой старости[853] 853
КЗ. С. 66.
[Закрыть].
Вещий сон привиделся в свое время и отцу Хервёр Ангантюру, сон предвещал гибель его и братьев на острове Самсё, и они действительно пали там в сражении и там же упокоились в кургане[854] 854
IMS. S. 26, 31.
[Закрыть]. Тяжелые сны, во время которых героя «Саги о Гисли» буквально одолевали злые («кровавые») видения, некие колпаки на голове и прочее в этом роде, безусловно, предвещали беду – и действительно Гисли пришлось оказаться «вне закона»[855] 855
КИ. С. 335.
[Закрыть].
Сохранились стихи, описывающие сны, которые привиделись хёвдингу Торстейну сыну Халля. Они предупреждали Торстейна об опасности, исходившей от его раба Гилли. Аналогичный сон приснился Торстейну на следующий день, и наконец его предупредили, опять же во сне: «И близок твой час, Торстейн!» На третью ночь хёвдинг услышал: «Канул во мглу провала твой век, Торстейн!» (№ 11, 12 и др.)[856] 856
Сон Тростейна. См.: ИС II:1. С. 614, 616–618. Ср. толкование сна Торстейна (ИС I. С. 24).
[Закрыть].
О снах и их толковании в сагах говорится неоднократно. Толкования, разумеется, нередко огорчали того, кто увидел вещий сон, если выяснялось, например, что он предсказывает смерть в ранней молодости, или от родов, или в недалеком сражении[857] 857
См., например: IMS. S. 25, 26 (толкование сна Ангантюра); ИСИЭ. С. 451, 453 и др.
[Закрыть].
В последней трети XII в., т. е. примерно через столетие после эпохи викингов, в Норвегии бушевала гражданская война (1177–1184). Сверрир, предводитель низов, выступивших против короля Магнуса Эрлингссона, став королем (1184–1202), пожелал быть увековеченным в саге. Авторы этой саги[858] 858
Одним из них считается аббат Карл сын Йона, исландец (60-е гг. XII в.).
[Закрыть], безусловно намеренно, ввели в нее некоторые моменты, традиционные для классических саг, основанных на фольклорном наследии. В числе таких моментов – вещий сон, который якобы увидела мать Сверрира перед родами, а затем сон самого Сверрира, и оба они предвещали ему великое будущее. Судя по «Саге об исландцах», провидческие «зловещие сны» посещали людей, уже христиан, в XIII в. постоянно и повсеместно, как на севере, так и на юге (гл. 130, 136. 1238 г.). О знамениях и предзнаменованиях говорится в этой саге нередко (ср.: висы 63–65, 69–71 и др.).
Прежде чем отважиться на какое-нибудь трудное дело, люди пытались угадать его результат, например путем жребия. В Норвегии жребий издревле применяли для решения самых разных проблем: и бытовых, и связанных с уголовными разбирательствами, и даже касающихся наследственных дел. Жребий даже включен в судебник «Серый гусь». При слушании очередных судебных дел каждый из тяжущихся помечал свой предмет и клал его в кусок ткани, из которого потом жребий вынимали уполномоченные люди. Известно, что, когда норвежский и шведский конунги решали вопрос о том, кому должны принадлежать приграничные области, они бросали жребий при помощи игральных костей[859] 859
КЗ. С. 241.
[Закрыть]. В «Саге об Ингваре» епископ (!) путем жребия пытался угадать волю богов относительно путешествия Ингвара, таким образом приспосабливая старинный обряд к новой практике путем переадресации вопроса от языческих богов к богу христианскому. В свою очередь, Адам Бременский рассказывает о гадании по воде у шведов во второй половине XI в.[860] 860
Адам. С. 88.
[Закрыть]
Вера в приметы, видения, символы и «условные знаки» была всеобщей. Примет было множество, их надо было знать и соблюдать, чтобы не раздражать духов. Так, видение рухнувшего, разоренного хутора предвещало увидевшему смерть («Сага о Ньяле», гл. CXXVII[861] 861
ИС I. С. 662. Этот мотив есть и в других сагах.
[Закрыть]). То же предвещало человеку появление духа-двойника его же или другого человека[862] 862
Там же. С. 413.
[Закрыть]. Зуд в каком-то месте тела предвещал рану[863] 863
ИС II:1. С. 230.
[Закрыть]. Видение «рокового полумесяца» – задом наперед – предвещало мор[864] 864
Там же. С. 106.
[Закрыть], а если полумесяц как бы стоял на земле, то он указывал на место захоронения сокровищ («Сага об Ингваре Путешественнике»). Дух-двойник являлся человеку перед смертью («Сага о Ньяле», гл. XLI)[865] 865
Ср.: ИСИЭ. С. 224.
[Закрыть]. Крик ворона предвещал чью-то скорую смерть («Сага о Хромунде Хромом, виса № 1). Если женщина подает гостю дырявое полотенце с оторванными концами, ему следует иметь в виду, что она вдова («Сага о Ньяле», гл. CXVI). Судя по «Саге о сыновьях Дроплауг» и «Саге о Гисли» (сцена убийства), связанные, перепутанные хвосты коров, стоящих в хлеву, предвещали, что недруг намерен нарушить порядок в доме[866] 866
Там же. С. 44; КИ. С. 226.
[Закрыть], и т. п.
Или другое видение: некто увидел не прикрытую землей голову без туловища, сказавшую стих о крови, которая «скроет черепа»; это предсказание сочли свидетельством наступающих важных и тяжелых событий[867] 867
ИС II:2. С. 87.
[Закрыть].
Приближаясь к людям, духи-двойники вызывали сонливость. Поэтому при виде их человеку надлежит закрыть себе глаза, что, как полагали, делало людей невидимыми для опасных двойников (уловка, характерная для маленьких детей). Если обмен одеждой и именами был сделан при помощи Одина, то такой обмен был незаметен для окружающих, что приводило к желательному повороту событий[868] 868
IMS. P. 56–57.
[Закрыть]. В той же «Саге о Ньяле» появление воронов, «птиц Одина», было хорошей приметой для воинов. Когда же конь споткнулся так, что седок упал, то известный Эйрик Рыжий посчитал это предвестием неудачной поездки[869] 869
ИСИЭ. С. 91.
[Закрыть].
Когда норвежцы переселялись в Исландию, они брали с собой на корабль почетное сиденье хозяина дома, которое при приближении к острову выбрасывали за борт, а потом смотрели, к какому месту его прибьет. Там и приставали к берегу, там и занимали землю[870] 870
ИС I. С. 257, 259.
[Закрыть]. Также по «языческому закону» полагалось, подъезжая к острову, снимать со штевней кораблей головы драконов и зверей с разинутой пастью. Соблюдение всех обрядов сулило благополучное переселение.
Скандинавы не любили ночи, особенно зимние, а также утренние и вечерние сумерки, холодные и, как считалось, связанные со страданием[871] 871
См. древнеанглийскую поэму «Деор».
[Закрыть]. Короткие дни начинались в середине октября. Ночью, как полагали, по земле бродила всякая нечисть, и людям во имя сохранения жизни не стоило выходить за порог дома, даже вооруженными. Ведь смелый Тидранди безуспешно сражался ночью с черными силами и погиб с мечом в руке у дверей своего дома! Об этом в мифологическом повествовании «Тидранди и дисы» рассказывается следующее. За вечерней трапезой гость дома по имени Халль предупредил сотрапезников: «Прошу следовать моему совету и не выходить ночью, иначе будет несчастье». Хозяин Торхалль его поддержал. Когда же все улеглись спать по лавкам, в двери постучали и раздалось приветствие. Это было проделано трижды. Старший сын гостя Тидранди, лежавший неподалеку от дверей, решил, что это просится на ночлег запоздавший гость или путник. Взяв свой меч, он вышел и увидел девять женщин в белом и на белых лошадях и девять женщин в черном, на черных лошадях[872] 872
Здесь снова обнаруживается та же магия цифры девять, что и при жертвоприношениях богам, когда приносили им в жертву по девять человеческих и животных особей мужского пола.
[Закрыть]. Когда же Тидранди попытался вернуться домой, чтобы рассказать об увиденном, черные всадницы помешали ему, напав на него. Тидранди отважно сражался, но был побежден. И только когда все обитатели дома проснулись и, выйдя во двор, начали его искать, они обнаружили его, израненного и еле живого, у самых дверей, внесли в дом и выслушали его рассказ о ночных посетительницах. Тидранди вскоре умер и был похоронен в кургане. Торхалль же пришел к выводу, что это были дисы: зная, что «скоро люди от них освободятся» так же, как и вообще от старой веры, они таким образом напомнили о своей силе. Но лучшим из них, белым, не удалось победить черных. Однако, замечает составитель саги, «вскоре Господь пришел в Исландию и освободил людей от долгой зависимости от дьявола»[873] 873
Tidrandi och diserna // IMS. P. 119–122.
[Закрыть].
В «Пряди о Торстейне Морозе» рассказывается о другой ночной истории. Когда Торстейн по нужде устроился в туалете, на сиденье рядом с ним пристроился чертик, который назвал себя «Торкелем Тощим» (а человек с таким именем некогда действительно существовал, но погиб в битве). Торстейн стал подробно расспрашивать его об адских муках, но, когда зазвонили колокола, чертенок с дикими воплями провалился сквозь пол. Торстейн же от его криков упал без чувств, хотя и утверждал всегда, что не знает, что такое страх. За проявленную Торстейном смелость в общении с чертом конунг сделал его своим дружинником и подарил ему меч. А прозвище Мороз Торстейн получил потому, что, рассказывая этот невероятный эпизод, он всегда добавлял, что во время беседы с чертенком у него «мороз по коже пробегал»[874] 874
ИСИЭ. С. 127.
[Закрыть].
Суевериям скандинавов не было конца. Им являлись привидения. Были распространены поверья о кладах. Считалось, например, что блуждающие огоньки показывают, где зарыт клад. Большое значение придавалось различным оберегам, как заговорам, так и охранительным предметам. Так, верили в магическую силу орешника, особенно ореховой жерди с насаженным на нее черепом, поэтому вехами из ореховых ветвей огораживали место тинга, поединка[875] 875
ИС I. С. 156, 182–184, 250.
[Закрыть]. Охранительницей считали и рябину. Гусей почитали как священных птиц и т. д.
В ходе многих обрядов использовали магические знаки, чаще всего нанесенные рунами, например, тайные знаки наносились на копье, которое было важным атрибутом обряда побратимства[876] 876
ИСИЭ. С. 30. Ср.: Fuglesang, 1989.
[Закрыть]. В «Саге о Гисли» (гл. X и XI) рассказывается об известном Торгриме Носе, который «был силен в колдовстве и волшбе и был колдун, каких мало». К тому же он был и весьма искусным кузнецом. Так вот, сделав за один день копье из обломков клинка, Торгрим сделал на нем насечки в виде неких «тайных знаков», что должно было, видимо, увеличить силу копья и (или) оберегать его владельца. Викинги обычно носили амулеты от злых сил: «Нет ничего сильнее, чем злые чары», – убеждает «Сага о Греттире».
Чтобы вдохновить человека на убийство, сделать его жестоким и жадным, рекомендовалось кормить его волчьим и змеиным мясом и поить зельем с чарами[877] 877
КИ. С. 236.
[Закрыть] (ср.: «Сага о Вёлсунгах», гл. XXXIII). Если кто-то вел свое хозяйство успешнее, чем соседи, это вызывало подозрения в том, что у такого хозяина заключен союз с нечистой силой, и это суеверие, как и другие, было распространено по всей Скандинавии[878] 878
См. коммент. Циммерлинга в кн.: ИС II:1. С. 312. № 16.
[Закрыть]. Судя по «Саге об Эгиле», тот, кто рано ложился спать, скорее всего был оборотнем – ведь ему нужно было время, чтобы успеть превратиться в волка[879] 879
ИC I. С. 64.
[Закрыть]. Оборотнем считали и берсерка, поскольку он не чувствовал боли. Оборотнями и троллями были Торольв и бычок из «Саги о людях с Песчаного Берега».
Духов полагалось задабривать. Задабривание духов, как и богов, достигалось главным образом с помощью жертвоприношений. Но были и специальные уловки. Так, старое поверье рыбаков требовало, чтобы они ловили одну рыбу для себя, другую – за лодку, третью – за крючок, четвертую – за брод. И затем приостанавливали лов[880] 880
ИС II:1. С. 196.
[Закрыть].
Люди саги не мыслили жизнь без колдовства. В «Саге о Фритьофе Смелом» фигурируют колдуньи Хале (Хамглама) и Хейд, которые вызывают бурю на море, желая смерти героя саги. Хейд – распространенное имя колдуний и гадательниц, Хамглама же, возможно, оборотень (от hamr – обличье).
Заклятия, проклятия[881] 881
См., например: Сага об Эгиле. Гл. LVVIII, LXXXV // ИС I. С. 182 и др.
[Закрыть], заговоры, обереги, сглазы, чародейство, «волшебные заклинания», «зловредные песнопения», всевозможные превращения и невероятные умения вплетены в ткань саги самым естественным образом. Была широко распространена магия любого рода – белая и черная. Покровителем магических обрядов был сам Один. Уже в «Песни о Риге» конунги, получившие от Одина часть его всевозможных знаний, понимали пение птиц и разговор зверей, обладали многими волшебными умениями. Различными чудесами наполнены, конечно, мифологические саги и та же «Сага о Вёлсунгах», где действуют заколдованные люди, волшебники, чародеи, где люди меняют обличье, чтобы лечь в постель с чужими женами[882] 882
КИ. С. 187 и др.
[Закрыть], и т. д. Но, как правило, смена обличья была связана не с такими приключениями, а с оборотнями – превращением женщин и мужчин в волков-убийц[883] 883
Один из многих примеров см. в: КИ. С. 184, 186–187.
[Закрыть]. В средневековой балладе «Заколдованный рыцарь», отмеченной в шведской, норвежской и датской фольклорных традициях, говорится, что оборотень, ставший волком, может снова обратиться в человека, если напьется крови неродившегося ребенка[884] 884
Баллады. С. 114, 259.
[Закрыть].
Существовали особые колдовские висы и ритуалы, например наматывание пряжи особым образом[885] 885
ИС II:1. С. 348.
[Закрыть]. Нередко к колдунам приравнивались носители зла – дурные советчики, подстрекатели. Но это была скорее этическая оценка. А о некоторых персонажах пишется прямо: «Сван был очень искусен в колдовстве»[886] 886
ИC I. С. 461, 465.
[Закрыть]. О неком викинге всерьез говорили, что он умеет затуплять мечи («лезвия») своих противников[887] 887
ИС II:1. С. 242 и др.
[Закрыть]; впрочем, это довольно обычный мотив в сагах.
Колдовским заговорам некоторые учились у жителей опасного, холодного Севера – финнов, которых считали кудесниками и колдунами поголовно[888] 888
ИС I. С. 465; ср.: RP. С. 58–59; Адам. С. 101.
[Закрыть]. Искусные в этом деле, они якобы могли приживить отрубленную руку или ногу, человека превратить в дракона или в моржа, который начинал давить людей[889] 889
СОДВ. С. 76–81.
[Закрыть]. Такими же колдунами считали и бьярмов[890] 890
Там же. С. 44.
[Закрыть].
Чаще всего колдовские умения и способность к предвидению приписывались женщинам, поскольку, по мнению людей саги, они обладали поистине сверхъестественной интуицией. Нередко, говоря о колдовских умениях женщины, сага подчеркивает, что эта женщина была очень мудрая. Мать «могущественного годи и большого рубаки» Рэва была «сведуща в колдовстве и искусная ворожея»[891] 891
ИСИЭ. С. 479.
[Закрыть], «Сигрид была женщина очень мудрая, и ей было дано предвидеть многое»[892] 892
Сага об Олаве сыне Трюггви // КЗ. С. 126.
[Закрыть] – таковы типичные высказывания по этому поводу в сагах. В «Саге о Названых Братьях», восходящей к началу XI в., двоим дружным названым братьям некая старуха напророчила беспокойное будущее и взаимную вражду, что и сбылось. Эгилю мать предсказала, что он будет викингом (о чем он сразу сочинил вису), и это предсказание сбылось[893] 893
ИС I. С. 138.
[Закрыть]. В «Саге о Стурлауге Трудолюбивом» старуха Вефрея была не только ведуньей, но и искусной врачевательницей, она сумела при помощи трав и отваров вылечить бойца, тяжело раненного в поединке. В «Саге об Ингваре» героям-христианам, уехавшим далеко на восток, все время приходилось опасаться контактов с женщинами-язычницами и, конечно же, колдуньями, причем все ослушники погибали[894] 894
Сага об Ингваре Путешественнике. С. 262 и др.
[Закрыть].
В «Саге о людях с Песчаного Берега» содержится несколько занимательных легенд. Один из героев дал женщине с выразительным именем Торгрима Колдовская Щека деньги за то, чтобы «она наслала буран» на неугодного ему человека. И разразилась ужасная буря[895] 895
ИС II:2. С. 83. О колдовстве и наведении порчи см. также: ИС I. С. 405; ИС II:1. С. 492, 494, прим.
[Закрыть]. В этой же саге рассказывается о видении пастуха, который однажды перегонял скот Торстейна Трескожора. На его пути оказалась гора, которая у него на глазах «приоткрылась». Внутри горел огонь и раздавалась речь. Пастух разобрал отдельные слова: кто-то приветствовал Торстейна Трескожора и его спутников и приглашал сесть на почетную скамью напротив его [Торстейна] отца. Узнав об этом случае, жена Торстейна, которая умела разгадывать такие видения, сильно опечалилась. А наутро пришли люди и сказали, что ее муж утонул на рыбной ловле.
Там же рассказывается о некой Катле, которая умела колдовать и спасала своего сына тем, что окутывала нападавших на него непроглядной тьмой. Затем она «отводила его преследователям глаза», и они вместо парня видели то козла, то борова. Но другая женщина, Гейдрид, которая была на стороне нападавших на этот хутор, «тоже умела колдовать, ее называли “троллихой”». Она разгадала уловки Катли. В результате сына Катли повесили, а ее саму забили камнями[896] 896
ИС II:2. С. 47–49.
[Закрыть]. В «Саге о Хёрде и островитянах» говорится о колдунье, также по имени Катла, которая, когда на хутор напали грабители, «сходила за покрывалом и стала махать им над головой». В результате грабителей «окутала непроглядная тьма, так что их дело не удалось[897] 897
ИСИЭ. С. 480.
[Закрыть].
В «Саге о Гисли сыне Кислого» некто Берг ударил человека по имени Торстейн обухом топора. Тогда мать избитого Аудбьёрг начала колдовать. Она обошла дом несколько раз против солнца, задрав голову и втягивая носом воздух. В результате безоблачная погода сменилась бураном, и образовавшаяся лавина завалила хутор Берга так, что погибли 12 его домочадцев. За это друг Берга Гисли забил колдунью камнями[898] 898
КИ. С. 307 и сл.
[Закрыть].
Когда Стурлаугу (см. сагу о нем) предстояло биться в поединке с неким Колем, «которого не берет железо», его жена Аса послала мужа к своей преданной и мудрой старой воспитательнице, уже знакомой нам Вефрее. Последняя его раздела, осмотрела, убедилась, что мужчина здоров и очень силен, и дала ему древний заржавленный меч под названием Вефреянаут («Друг Вефреи»), который принадлежал еще ее отцу и «всегда приносил удачу». Когда ржавчина осыпалась с меча, он заблестел, как серебро. Старая женщина заверила Стурлауга, что приложит все свои силы, чтобы передать ему «всю удачу, которая была в ее роде». К тому же старушка напустила в землянку Коля какой-то вредный дым. При встрече с Колем Стурлауг по ее же совету показал сопернику свой собственный меч, который не мог того испугать. А с началом поединка вынул Вефреянаут и победил. Поскольку каждый из поединщиков выставил на спор по 20 марок серебра за свою удачу, Стурлауг еще и обогатился[899] 899
СОДВ. С. 131–137. В другой редакции этой саги говорится, что воспитательница Асы дала ее мужу еще и волшебный плащ, защищающий от ударов соперника (СОДВ. С. 176, прим. 50).
[Закрыть].
К слову сказать, колдуньи нередко носили имя Грима («Ночь», «Зловещая»)[900] 900
ИС II:1. С. 142.
[Закрыть].
Но немало колдунов было и среди мужчин, в том числе именитых. Так, ярл Хладира Хакон Могучий (последняя четверть X в.) «заслужил немало презрения колдовством своим и ворожбою», поскольку многие люди от них пострадали. Между тем ему покровительствовали две сестры-богини, так как он приносил им богатые жертвы. С их помощью он вырезал из бревна подобие человека. Убив некое лицо, он вложил в деревянного человека сердце убитого, одел фигуру и назвал свое создание Тормодом. Этот Тормод мог ходить и разговаривать с людьми, но на самом деле «стал сатаной». Ярл Хакон послал его в Исландию, дав ему секиру, взятую из капища, и приказав убить Торлейва Ярлова Скальда, что это чудовище и сделало. И только когда убийца ушел от преследователей в землю, все поняли, что здесь имеет место колдовство[901] 901
КИ. С. 486, 494 и сл.
[Закрыть].
Ряд волшебных или магических действий и явлений был основан на смене облика. Этим качеством отличался уже чудесный кузнец Вёлунд – «владыка альвов» («Песнь о Вёлунде»), который вызывал суеверный страх и восхищение. Вёлунд жил на краю заселенного людьми пространства, на отшибе, что вполне объяснялось его ремеслом: из-за боязни пожаров кузницы обычно выносили за пределы селений. Он был не только искусным кузнецом и удачливым охотником, но и оборотнем: например, смастерив себе крылья, мог превращаться в птицу.
Подобно тому, как берсерк, надев медвежью рубаху, как бы обретал свойства медведя, а Вёлунд, одевшись в перья, становился птицей, колдуны, по верованиям людей саги, могли, переодеваясь, менять свои обличья и свойства. Описывается случай, когда бойцы во время единоборства обратились в собак, потом в орлов[902] 902
СОДВ. С. 140–141.
[Закрыть]. В «Саге о Вёлсунгах» колдунья и жена конунга поменялись обличьями, так что колдунья спала с королем, а его жена Сигню, обладавшая, кстати, редким даром предвидения, три ночи провела с братом Симундом и родила от него ребенка[903] 903
КИ. С. 185.
[Закрыть]. В «Пряди о Вале» отец и сыновья превращаются в крылатых драконов, охраняющих золото[904] 904
СОВД. С. 88–89.
[Закрыть], как и полагалось этим чудовищам. Вера в оборотней, в том числе в перевоплощение ряженых, да и сам обычай ряжения, весьма сходный с шаманскими приемами, видимо, имеет очень древние корни. В «обычном» перевоплощении, скажем, в волка, т. е. в обладании свойствами вурдалака, как уже говорилось, подозревали многих. В их числе, между прочим, был и Квельдульф – дед великого скальда Эгиля.
Заметная группа сюжетов связана в сагах с колдуньями-вёльвами, точнее, с ворожеями-гадальщицами, которые бродили от хутора к хутору, занимаясь предсказаниями судьбы, т. е. в известном смысле были связаны с богинями судьбы – норнами, с которыми их иногда путали[905] 905
См., например, с предсказаниями вёльвы в Norna-Gäst (IMS. P. 114).
[Закрыть].
Колдунов и чародеев следовало задабривать, дабы не получить плохое пожелание[906] 906
БЭН. Ст. 136. С. 201.
[Закрыть].
За ворожбу полагалось платить. В «Саге о Гисли сыне Кислого» (гл. XVIII) за ворожбу, в результате которой должен был быть назван убийца, ведуну Торгриму Носу следовало отдать 10-летнего быка. Для ворожбы сооружался специальный помост, где колдун готовил «себе все, как обычно», и совершал «колдовской обряд со всем возможным непотребством и злобою», как пишет христианин – составитель саги в середине или второй половине XIII в.[907] 907
КИ. С. 306–307.
[Закрыть] В одной из мифологических саг описывается встреча с колдуньей-троллихой, которая стояла у своего жилища, одетая в кожу и держа в руках ветку дерева. Она предсказала героине (Брюнхильде), что она заживо сгорит за то, что погубит отменного мужа Сигурда. И добавила, что оповестит об ее злодеянии всех. Женщины долго препирались (их диалог передан стихами), пока Брюнхильда не признала, что «мы, мужчины и женщины, родимся, чтобы жить долго», так что она и Сигурд могли бы жить по-доброму до смерти. После этого колдунья скрылась в скале[908] 908
IMS. P. 108–113.
[Закрыть].
Колдовские ритуалы было принято производить ночью, в особых местах, где собирались мастера волшебства для злых или добрых дел, предсказаний судьбы, урожая, исхода войны и т. д. Но, как показывают саги, этим можно было заниматься и в обыкновенных условиях и даже при свидетелях.
В «Саге об Эйрике Рыжем» (гл. IV) шаманка Торбьёрг, которая слыла прорицательницей и великой колдуньей, была приглашена для камлания. Она явилась в великолепном наряде, с кошелем, «в котором она хранила зелья, нужные для ворожбы». Когда поставили пиршественные столы, ворожею угощали отдельно от всех, «и вот что было подано ворожее: каша на козьем молоке и кушанье из сердец всех животных, которые там были. У нее была [своя] ложка из желтой меди и нож с рукояткой из моржовой кости, стянутой двумя медными кольцами» и с обломанным острием. На следующий день она попросила приготовить все, что нужно для ворожбы, и попросила, чтобы ей помогли женщины, «которые знают песню, необходимую для ворожбы и называемую вардлок» («песнь защитника-охранителя», «охранительное заклинание»)[909] 909
ИСИЭ. С. 111, 804, прим.
[Закрыть]. Таких не нашлось. Лишь одна женщина по имени Гудрун знала эту ритуальную песню, но сочла, что ей «не пристало» ее петь, поскольку она христианка. Но муж уговорил ее, и «она сказала, что сделает, как он хочет». Женщины встали кольцом вокруг нее, и Гудрун запела песню, вызвав одобрение колдуньи.
Были и другие песни, которые считались магическими. Одна из них – «Песнь валькирии» – упоминается в «Саге о Ньяле» и известна также по эддической поэзии. Эта песнь была сочинена в начале XI в. на Оркнейских островах и, скорее всего, ведет свое происхождение от тех, что пели женщины во время работы за ткацким станом, нередко собираясь целой компанией. Согласно песни валькирии, ткется боевой стяг, несущий победу или смерть знаменосцу. Обычно на таком стяге изображался ворон[910] 910
Там же. С. 810, прим.
[Закрыть].
Подлинные языческие магические песни-заклинания можно найти в «Старшей Эдде»; их поет (или скандирует) Скирнир («Поездка Скирнира») во время сватовства бога Фрейра к великанше Герд, чтобы сломить ее сопротивление[911] 911
КИ. С. 56.
[Закрыть].
Судя по «Саге о Хёрде и островитянах», колдовством можно было навести на воина злые чары и «боевые оковы», которые сковывали его во время битвы[912] 912
ИСИЭ. С. 494.
[Закрыть]. Против таких бед служили песни-обереги, например:
Продолжая тему предсказаний, отмечу, что целая их серия содержится в уже знакомой нам «Саге о людях из Лососьей Долины», события в которой происходят как в Исландии, так и в Норвегии, а сама сага возникла или записана примерно в середине XIII в. В эпизодах, происходящих «за четыре года до того, как пал конунг Олав Святой», т. е. примерно в 1026 г., участвует несколько персонажей. Сначала Торстейн «стал угрожать» хозяину дома Халльдору. Тот «так стремительно вскочил на ноги, что пряжка его плаща сломалась, и он сказал:
– Скорее произойдет другое, чем я скажу то, чего я не хочу.
