Текст книги "Зеленый берег"
Автор книги: Абдурахман Абсалямов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)
11
Вот и верь весне! В конце апреля вдруг завернули холода. Выпал снег. На деревьях и кустарниках уже начали было зеленеть набухшие почки, теперь они наглухо закрылись. Ручьи почти перестали журчать и звенеть, текли совсем вяло, а некоторые подернулись ледком. Люди, снова в зимней одежде, проходят по улицам городка чуть ли не рысцой. Лица у всех серые, Скучные. Да и чему радоваться? Пронизывает холодным ветром, под ногами чавкает и хлюпает оттаявшая в полдень грязь. Легковые машины норовят ездить только по центральным, мощеным улицам, если же свернешь куда-нибудь в переулок, можно завязнуть. Порой не поймешь, что падает с неба – то ли снег, то ли дождь. Будто и не весна на дворе, а хмурая, мрачная осень.
Так тянулось два-три дня. Наконец-то перестало моросить сверху. Воздух не сразу прогрелся, но небо все же очистилось и к середине дня появились проблески солнца. Молодежь хоть и вздрагивает, но предпочитает одеваться по-весеннему.
Гаухар и Миляуша сегодня вместе вышли из школы. Теперь это случалось не так часто: то Миляуша задержится, поджидая Вильдана, то Агзам позвонит Гаухар я попросит уйти пораньше. Но сегодня подруги вместе. Сперва их сопровождала ватага учеников из класса Гаухар, потом ребята разбрелись по переулкам. – Они за тобой как цыплята, – говорит Миляуша, Раньше она, сказав шуточку, непременно рассмеялась бы громко. А сейчас поди ж ты, только улыбнулась, да и улыбка какая-то грустноватая. Гаухар не удивляется такой перемене – ведь Миляуше скоро предстоит стать матерью. Гаухар смотрит на нее уважительно, возможно – даже с некоторой завистью. Сама-то она не один год была замужем, но чувства материнства так и не испытала. Первое время невольно поглядывала в магазинах на детские вещички, слыша, как что-то неизъяснимо нежное подступает к сердцу, а потом все постепенно забылось, должно быть, примирилась, что это счастье не для нее. Даже сейчас, видя задумчивость и мягкость на лице Миляуши, она чувствует, что собственное ее сердце бьется сильнее.
– Что ж поделать, – ответила она Миляуше. – Если не дана своя полная радость, надо хоть кусочком чужой довольствоваться. – Она чуть покраснела от своего признания. – Вот, глядя на тебя, по-хорошему завидую. Правда, Миляуша, правда! Ты ведь скоро будешь нянчить своего ребенка…
– Ох, не знаю как! – глубоко вздохнула Миляуша. – Я чего-то боюсь. И Вильдану признаюсь в этом. Он успокаивает меня, тогда мне вроде бы легче. Дома я часто ловлю себя знаешь на чем? Тяну все один и тот же мотив. Вдруг спохвачусь: «Что это за песенка привязалась?» Оказывается, «Колыбельная». – Миляуша нерешительно улыбнулась. – Сказать, что я поглупела, наверно, было бы слишком. Во всяком случае, какие-то странности появились у меня.
Им хотелось наговориться вдоволь. Женщина, собирающаяся стать матерью, вероятно, становится особенно словоохотливой. Гаухар умеет слушать. А Миляуше именно это и нужно. Она попросила;
– Если у тебя есть время, проводи, до автобуса. Сегодня Вильдан может встретить меня у остановки. Обычно он волнуется: при посадке – как бы не толкнул кто меня, а когда схожу, не упала бы с подножки. Чудные эти мужчины.
Легкий смешок Миляуши выдает, что она не перестала быть, довольной своим мужем. Вильдан такой отзывчивый и старательный. Вот вчера Бибинур-апа попросила его об одном деле. Так и не подумал остаться. Скоро Гульсум-апа, преподавательница татарского языка и литературы, уходит на пенсию. В школе состоится вечер посвященный проводам пенсионерки. Вильдан должен сделать небольшой доклад о педагогической деятельности Гульсум-апа, – он и сам когда-то был любимым учеником этой преподавательницы. Ему же поручили составить адрес пенсионерке, собрать подписи. Вот Вильдан и хлопочет.
Затем Миляуша как бы но секрету сообщила, что классы Гульсум-апа собираются передать Гаухар, – ведь никто не сомневается в том, что она благополучно сдаёт экзамены в институте и получит диплом, дающий ей право вести: старшие классы. Гаухар, конечно, было приятно, что Бибинур-апа думает о ней. Все же ответила озабоченно:
– Разумеется, Миляуша, все это лестно мне. Но государственные экзамены… – Она не удержала от вздоха. – Я вроде бы старательно готовлюсь, а все же на душе неспокойно.
– Да, да! – поспешно согласилась Миляуша. – Я знаю, сдавать экзамены – дело не легкое… – Она выбрала местечко, чтобы удобнее было перешагнуть канаву. – Но ты не опускай голову, Я уверена – все будет хорошо. Что касается твоей будущей работ со старшими классами, Гульсум-апа с радостью поможет тебе освоиться.
– Спасибо ей. Но мы мало знакомы с ней.
– Довольно и того, что я достаточно знакома с ней, – улыбнулась Миляуша. – Все будет в порядке… А как у тебя с Агзамом-абы? – помолчав, вкрадчиво спросила она. – На днях мы с Вильданом видели вас вдвоем. Я тебе откровенно скажу… вы словно созданы друг для друга!
– Полно тебе, Миляуша.
– Ну уж, Гаухар, в любви нельзя быть настолько предусмотрительной, чтобы измерять ее до последнего миллиметра. Надо позволять себе немного и безрассудства. Вот послушай, как было у нас с Вильданом…
Хотелось улыбнуться, слушая самоуверенные рассуждения младшей по возрасту подружки, – она и замужем-то без году неделя, но Гаухар сохранила полную серьезность на лице.
– Ты – другое дело, Миляуша. Но с меня уже слетела былая безоглядность. Если бы я и захотела быть «немного безрассудной», все равно не смогла бы. Я не говорю, что Агзам не нравится мне. Однако мы… Вообще мы не из тех людей, которые быстро решают. Не забывай – Агзам пережил тяжелую семейную драму… Может статься, поговорим и разойдемся.
– Нет, нет! – запротестовала Миляуша. – О вас уже, знаешь…
– Что бы там ни говорили, все это не больше, чем пересуды. Чужая душа – потемки, Миляуша. Тем более в таких деликатных делах.
– А по-моему, тут и мудрить нечего! – горячилась Миляуша. – Однажды мой Вильдан зашел домой к Агзаму-абы. Он, случается, зазывает его к себе, чтобы побеседовать о школьных делах. И вот Вильдан говорил мне, что на столе у Агзама-абы стоит твой портрет. Замечательный портрет! И Агзам то и дело поглядывал на этот портрет. Правда, ничего не говорил, только поглядывал. Но ведь наш заведующий районо скуповат на разговоры.
Автобуса все еще нет. Впрочем, молодые женщины и не замечают, как идет время. Только Гаухар немного беспокоится, не тяжело ли стоять Миляуше. Лучше бы, конечно, сесть, да ведь в Зеленом Береге еще не на каждой автобусной остановке скамейки.
– О портрете я до сих пор ничего не знала, – ответила Гаухар. – Наверно, он и в самом деле стоит на столе у Агзама… Что сказать по этому поводу?.. Конечно, трогательно. Но каждый до дна выпил свою чашу горечи. Первая любовь, безграничная вера друг в друга, надежда на бесконечное счастье с любимым человеком – все это было пережито в свое время. И все развеялось, улетучилось. У Агзама одна причина, у меня – другая. Не в этом дело. Главное – не вернуть юности, свежести чувств. Тут уже ничего не поделаешь, Миляуша. Время не пойдет вспять. Надо смотреть на жизнь трезво, брать от нее только то, что есть.
– Ладно, не морочь голову всякой ерундой ни мне» ни себе. Давно ли ты говорила мне, что словно летаешь по воздуху, а не ходишь по улицам Зеленого Берега. Забыла? Так я напомню… Вот наконец и автобус идет. Вы с Агзамом никуда не решили ехать после окончания занятий? Небось уже заказали путевки? Мы-то, ясно, останемся дома. Малыш еще не родился, а уже заставляет считаться с собой.
Миляуша говорила то озабоченно, то посмеиваясь, и Гаухар любопытно было наблюдать смену ее настроений. В этом угадывалась прежняя, неизменная Миляуша.
Прощаясь, они расцеловались. Гаухар помогла подружке сесть в автобус, помахала ей рукой.
Оставшись одна, Гаухар огляделась. Куда бы теперь направиться? Домой что-то не очень тянет. Надо воспользоваться случаем, заглянуть в книжный магазин. Это совсем близко.
Магазин недавно отремонтировали, он стал просторным, для каждого отдела выделен свой уголок. Словом, магазин как в большом городе; Осмотрев стенды, она купила томик понравившихся стихов и недавно вышедший роман. Прежде, в Казани, она следила за литературными новинками, а в Зеленом Береге долго не решалась обзавестись библиотечкой: вдруг по тем или иным обстоятельствам опять придется переезжать. Лишний багаж – лишние хлопоты. Но теперь она перестала думать о возможном отъезде и понемногу стала покупать всякие необходимые в быту мелочи. В ней словно было два человека: один покупал, другой старался не замечать этого. Вот и сегодня она забежала еще в два-три магазина, и в руках оказалось несколько свертков с покупками.
Домой возвращалась пешком. Ей стало жарко, лицо разрумянилось. Когда открыла калитку, с трудом перешагнула через порог.
Тетушка Забира, увидев ее, так и всплеснула руками:
– Ой, да ты прямо горишь!
– Еле дошла, тетушка Забира, думала, руки оторвутся. Человека разбирает жадность, и то ему хочется, и это. Как тут удержаться, чтобы не купить? Пожалуйста, возьми вот этот сверток.
Они вошли в док. В комнатах вымыты полы, всюду чисто, свежо.
– Ай, тетушка Забира! – упрекнула Гаухар. – Меня ругаешь за свертки, а тебя бранить некому, вдвоем было бы куда легче вымыть полы. Одна-то небось намоталась.
Тетушка Забира только махнула рукой: – Чтоб у меня гостья да мыла полы! Этого еще не хватало! Слава богу» фуки-ноги целы у меня.
после уборки в доме стало как бы светлее т просторнее. И на душе у Гаухар свободно, легко, хотелось улыбаться, говорить и думать о приятном… Значит, на столе у Агзама стоит в рамке портрет ее… Вот интересно – откуда Агзам раздобыл его? Ведь она не дарила ему фотографии. По давней народной традиции, подарила фотографию, – значит, готовься к свадьбе. До конца занятий в школе и государственных экзаменов институте об этом и думать нечего. Пусть люди, даже такие друзья, как Миляуша, говорят, что им надо… И все же она чувствовала – в душе поднимается нечто похожее на весенний ветер, которому нет преград. Она ведь не слепа и не глуха, она гораздо яснее чем кто-либо другой, видит, как относится к ней Агзам, как звучит голос его, когда он говорит с ней, свое отношение к Агзаму она тоже знает.
Еще в самом начале недели ребятам было заранее сказано: «В субботу всей школой выходим собирать металлолом». Гаухар в своем классе разделила учеников на группы по пять человек, в каждой пятерке назначила старшего – бойкого, смышленого мальчика.
Дело предстояло не пустяковое, от ребят потребуются и физические усилия, и сноровка. Металлическое сырье не валяется на каждом шагу. Если кто из ребят еще до субботы где-либо увидит поломанную, непригодную в хозяйстве железную вещь, пусть приметит и не забывает, где она лежит. В дровянике можно найти железную кровать, вышедшую из употребления; на чердаке – треснувший чугун; на задворках – прохудившееся ведро. Надо поговорить со старшими в своей семье и у соседей, они знают, куда убрана с глаз долой бросовая вещь.
Сколько было споров, волнений у ребят, сколько различных вопросов задано учительнице, – в дни подготовки к субботнику перед учениками как бы раскрывалась кладовая, где хранились еще неведомые им интересные сведения. Да и самой Гаухар пришлось кое-что специально прочитать в книгах или расспросить знающих людей.
Тут ей очень пригодился Агзам. Он был участником только что закончившегося пленума райкома партии, где было выслушано и обсуждено сообщение одного из видных инженеров страны о постройке на Каме, близ Зеленого Берега, громадного автомобильного завода. У Агзама было записано на память множество впечатляющих цифр и фактов. По мере строительства завода-гиганта будет уходить в область "предания: и маленький, наполовину деревянный городок Зеленый Берег. На месте узеньких, кривых улочек раскинутся широкие, прямые проспекты, по обеим сторонам их поднимутся к небу многоэтажные дома: в зазеленеют скверы и парки. Сколько же всевозможных материалов, в том числе и металла потребуется на сооружение завода и обновлённого города!..
Гаухар не понадобилось много времени, чтобы уговорить. Агзама поделиться с учениками своими записями. В Агзаме как бы проснулся прежний учитель. Он нашел слова, понятные школьникам и в то же время открывающие грандиозную панораму строительства. У ребят горели глаза. Еще не дав закончить Агзаму речь, они засыпали его вопросами: «Неужели для такой стройки пригодятся и щербатые чугуны, и ржавые спинки кроватей?!» – «Пригодятся ребята! Этот лом переплавят в мартеновских печах, и получится новенький металл». – «А что такое мартеновская печь?» – «Если не устали слушать, я расскажу ваш о мартеновской печи…»
«Все на субботник, ребята! Наш металлолом пригодится гигантскому автомобильному заводу!» – этот огромный транспарант был развешен по всему фасаду школы. А над крышей полоскался на ветру красный флаг. На улице гремела музыка, лились пионерские песни – это на полную мощность было включено школьное радио.
Гаухар раньше обычного зашла в еще пустующий класс. Здесь на стенах тоже висят плакаты, а в центре большая репродукция – «Ленин на субботнике в Кремле».
В назначенное время явились все шесть бригадиров рабочих пятерок, доложили учительнице, что класс полностью вышел на субботник и стоит перед школой в общем строю. Бригадиры, как и все ребята, одеты в старенькое, но вид у них боевой, задорный.
– Принимайтесь, ребята, за дело, – распорядилась Гаухар. – Видите свои звенья. Вы ведь знаете, куда идти?
– Знаем! Еще вчера присмотрели места.
– Желаю удачи. Излишние тяжести не поднимайте. Следите, чтоб рукавичек никто не снимал, ржавым железом шутить нельзя. Я все время буду во дворе школы, у весов.
За последние годы сбор металлолома проводился не раз в Зеленом Береге, пустыри и свалки были изрядно «прочесаны». Но ведь в каждом жилом доме, не говоря уже о предприятиях, не только приобретают новые предметы обихода, инвентарь, инструменты, оборудование, но и выбрасывают изношенное, сломанное. А уж ребята знают в своем районе все глухие закоулки, ямы я овражки, куда сваливают ненужное старье. Сборщики разбрелись по окраинам городка. У них были легкие тачки и просто мешки, лопаты, крючья, чтобы откапывать, выволакивать из земли крупную и мелкую добычу.
Сперва школьный двор пустовал. Завхоз бездельничал около больших, с помостом весов, на которых можно было взвесить добрую тонну. Но потом через каждые полчаса, а дальше и через двадцать – пятнадцать минут во двор, грохоча железом, прибывали звенья. Теперь завхоз еле успевал поворачиваться. Звено Акназара приволокло на тележке ржавую кабину от «Запорожца».
– Где же вы раздобыли эту штуку и как погрузили? – удивлялась Гаухар.
– Она уже года два валялась в яме, почти засыпанная землей. Пришлось попыхтеть. А тут подвернулся один дядька с самосвалом, обвязал ее цепью и выволок на дорогу. Да еще помог рычажиной взвалить на тележку.
Кабинка потянула больше пятидесяти килограммов.
– Ай-яй! – только и воскликнул завхоз.
– Скорей, скорей! – торопили завхоза ребята. – У нас там еще полкузова осталось, Ахмед караулит, чтоб не уволокли.
Гаухар вернулась домой в полдень с чувством выполненного долга. Субботник прошел удачно, без каких-либо неприятностей.
Пока Гаухар умывалась и обедала, обычно говорливая тетушка Забира лишнего слова не проронила и от еды наотрез отказалась. Уж не заболела ли? Гаухар встала из-за стола, обняла ее.
– Что с тобой, тетушка Забира? На улице так хорошо, совсем по-весеннему, а ты приуныла. Может, случилось что? Скажи, не волнуй меня. Ты ведь сама не раз говорила, что люди вместе должны переживать и радость, и горе.
– Ой, Гаухар, не хотелось мне тревожить тебя… Знаешь, беда не спросись явилась. Талия сильно заболела.
– Талия?!
– Чего же ты удивилась? Талия какой-никакой все же человек. К тому же на одной улице живем.
– Да ведь говорили, что она уехала куда-то.
– Месяца три провела где-то в Средней Азии. Там прицелилась к ней какая-то непонятная хворь. Показывалась докторам и в Душанбе, и в Казани, – не знают, как подойти к этой болезни. Высохла Талия, что осенний листок. Я даже и не узнала бедняжку.
– Ты была у нее?
– Куда ж деваться, соседка позвала… Уж очень хочет больная видеть Акназара. Он у нее не сходит с языка.
– Интернат недалеко, могли бы позвать.
– Звали, – скорбно сказала Забира.
– Ну и что?
– Не идет Акназар.
– Пусть Талия, обижается на себя, – помолчав, довольно сухо сказала Гаухар. – От хорошей матери сын не уходит. Сколько раз Талия кричала мне: «Надо отправить в колонию этого разбойника!»
– Говорила, знаю. Да ведь сгоряча, наверно Чего не скажешь сгоряча, А теперь что ж… В последние-то свои дни и не подумала бы она, что все мы бессердечные.
– Я что-то не совсем понимаю, тетушка Забира, Она что ж, и вправду так сильно захворала?
– На смертном одре лежит, бедняжка.
– Тогда надо позвать врачей, пусть осмотрят, может, положат в больницу.
– Звали уж. Сколько раз приходили смотреть. Она ни за что не хочет ложиться в больницу. «Умру, говорят, в своем доме».
Убедившись, что у квартирантки нет должного сочувствия к больной, тетушка Забира с горечью заговорила:
– Сказала бы я словечко про учителей… Разве дело только в сборе железок да в азбуке? Вы одно привыкли твердить: вот это правильно, а это ошибка. Да разве есть на свете вечные ошибки? Ах, а еще тузы-вузы кончали! Хороша ли, плоха Талия, а все же она мать вашему ученику» Если она умрет, не повидав сына, в ответе кто останется? Вы, учителя. Ведь мальчик вырастет и когда-нибудь спросит о ней. Не навсегда же останется он таким!
Гаухар молча стала одеваться. Забиру ли пожалела она, или за Акназара и его неудачницу мать испугалась, – только сказала:
– Я зайду к ней. Ты, тетушка Забира, пожалуйста, поволнуйся.
– Да, да, зайди, умница! Хоть и много негодного делала Талия, так ведь мы-то люди…
Уже входя в дом к больной, Гаухар все еще не чувствовала настоящей жалости. Уж очень досадила ей Талия руганью, оскорблениями, а главное – бесчеловечным отношением к Акназару. И сейчас Гаухар по привычке не ждала ничего хорошего от Талии.
– Бабушка, это кто пришел? Акназар? – не открывая глаз, чуть слышным голосом спросила Талия соседку, которая ухаживала за ней.
– Нет, Талия, его пришла учительница Акназара. Ты не узнаешь ее?
– Учительница?.. – Талия несколько раз тяжело вздохнула, – приоткрыла глаза.
– Как ты себя чувствуешь, Талия? – спросила Гаухар.
– Вы пришли?.. Как чувствую?.. Акназар тоже пришел?
– Я схожу позову его.
– Хочу его видеть… Пусть он меня – Душно, горю!.. Воды!.. Дайте воды!
Гаухар растерянно посмотрела на старуху. Но та спокойно смочила полотенце в стоявшей на подоконнике миске, положила на лоб Талии, Больная с трудом перевела дыхание, несколько успокоилась. Она и раньше была худощава, а теперь выглядела совсем щупленькой.
– Вы доктора вызывали сегодня? – спросила бабушку Гаухар.
– Был уже. И лекарство выписал. Да что толку, не помогает. Ты, доченька, позвала бы Акназара. Ведь всякое может случиться…
Гаухар вышла на улицу. Теперь она, кажется, понимала тетушку Забиру. И сама тяжело вздохнула. Давно ля Талия была здорова, бойкости в ней было на двоих – и вот… В свое время неблаговидные дела и выходки Талия не раз осуждались. Но сейчас… Сейчас прежде всего-чувство жалости и желание, вряд ли исполнимое, как-то облегчить страдания этой женщины. Немедля Гаухар направилась к Бибинур-апа, коротко рассказала ей о состоянии Талии, о ее, возможно, последнем желании. Бибинур без лишних слов собралась, и обе они пошли в интернат.
В первые минуты Акназар и слышать не хотел о том, чтобы пойти к матери, думал, что его хотят вернуть домой. Он твердил:
– Все равно не буду жить у нее!
– Да ты и не останешься там, Акназар. Мать сильно больна, хочет видеть тебя.
– Я не нужен ей, она же всегда шала меня из дома.
– Теперь не время поминать старое, Акназар. Ты уже взрослый, должен понять…
Наконец мальчик уступил уговорам. Втроем вышли на улицу. Странно – повсюду сияет солнце, торжествует жизнь, и в это же время доживает последние минуты Талия. Об этом думали и Гаухар, и Бибинур-апа. Только Акназар еще не вполне понимал, что происходит, ему ведь не сказали, насколько плоха мать. Он идет к ней лишь потому, что просят учительницы.
Перед тем, как войти в дом, Гаухар взяла Акназара за руку. Мальчик нелюдимо озирался. Проследовали в маленькую полутемную комнатушку. Талия по-прежнему лежала с закрытыми глазами. Но когда послышались шаги, у нее дрогнули ресницы.
– Сынок…
Гаухар подвела мальчика к матери.
– Талия, – обратилась Бибинур-апа, – вот и Акназар пришел. Ты хотела видеть его. Он здесь, рядом…
Акназар смотрел на мать удивленно и все еще несколько отчужденно: неужели это она… его мать, которую он привык видеть совсем другой?
– Акназар? Где он?.. – прошептала Талия и слегка повела рукой, из глаз ее выкатились две слезы, застыли на худых щеках.
Уступив молчаливым взглядам учителей, Акназар взял руку матери и, наверно сам не отдавая себе отчета, опустился на колени перед кроватью. Талия уже не открывала глаза, только участилось ее дыхание. Потом оно замедлилось. Вскоре совсем замерло.
Бибинур-апа взглянула на Гаухар.
– Нам здесь больше нечего делать.
– А он? – Гаухар кивнула на Акназара, все еще стоявшего на коленях перед кроватью.
– Акназар, – позвала Бибинур-апа, – пойдешь в интернат или побудешь здесь?
– Побуду, – сказал Акназар.
Старуха соседка поднесла ладони к своим шевелившимся губам, – должно быть, шептала молитву.
