Текст книги "Зеленый берег"
Автор книги: Абдурахман Абсалямов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
5
Если не хмурясь взирать на окружающий нас мир, то следует признать: он величествен и прекрасен. Это старая истина. Но чтобы убедиться, насколько она справедлива, человек должен не только воспринять ее разумом, но и собственным сердцем.
Однажды утром, торопясь на работу, Гаухар невольно остановилась, изумленная зимней красотой одного из уголков Зеленого Берега. До сих пор она почему-то мало обращала внимания на этот зимний наряд природы, в котором простота сочеталась с тихой торжественностью. «Как же это так, – недоумевала она, – я пытаюсь рисовать и в то же время почти равнодушно прохожу мимо этих сказочных картин? Значит, я не достаточно одарена хотя бы для того, чтобы стать художником-любителем», – с некоторой грустью подумала она.
И не впервые она так критически подумала о себе. «Но может быть, излишние сомнения и мешают развернуться моим способностям? Может, надо проявлять больше смелости? – пыталась она защитить себя от собственных нападок. – А что, если вернуться сейчас домой, взять мольберт и палитру да прийти сюда? Давненько я не бралась за кисть…»
– Прийти сюда? – уже вслух рассуждала она. – А школа, ребята? Кто вместо меня проведет нынче уроки? Да если бы и нашелся сейчас такой человек, разве я отдала бы ему свой класс, своих учеников?! Нет уж, видно, нельзя разбрасываться, хвататься за то и за другое.
Без всякого насилия над собой, увлеченно она отдает ребятам очень много времени. Они окружают ее в классе, сопровождают на улице…
Восприимчивые, веселые, непоседливые крепыши. На уроках в наиболее удачливые часы они способны понять тебя с полуслова. Стоит обвести класс строгим взглядом, сейчас же все притихнут, только глазенки поблескивают. На переменах выбегут гурьбой из школы, возятся в сугробе» как медвежата, хохочут… Разве все это менее увлекательно, чем рисование?!
Но тут снова мелькают противоречивые мысли. Неужели одно мешает другому? Хотя бы самое первичное художественное воспитание разве не обогащает человека? Невозможно забыть того, как увлеченно Акназар разглядывал рисунки ее. И если она признается кому-то, что порой, проводя урок в классе, чувствует такой душевный подъем, будто стихи читает или слушает музыку, разве о ней подумают: «Пропала Гаухар для школы»?
Почему бы в свободное время ей все же не заниматься рисованием?..
Кстати, если посмотреть со стороны, – как она проводит дома это свободное время? Включает радио, слушает музыкальные и литературные передачи. Иногда читает. И, пожалуй, чаще всего беседует с тетушкой Забирой, удивляясь природному ее уму, житейскому опыту. Право, можно бы выкраивать какие-то часы для кисти и мольберта…
А в общем трудно одной разобраться во всем… С Миляушей, что ли, посоветоваться? Ей не до того – слишком занята собой, Вильданом, устройством быта своего. И Бибинур-апа вряд ли поймет ее, – чего доброго, может подумать, что она начинает тяготиться школой.
Гаухар уже наперед знает потаенную свою мысль: неплохо бы с Агзамом посоветоваться. Оказывается, она только в прятки играла с собой, отыскивая советчика.
Агзама Ибрагимова она еще ни разу не видела после случайной и даже вроде бы ненужной встречи в Казани. Она слишком занята была экзаменами и нервничала в ожидании объяснений с Джагфаром. Уж не обиделся ли Агзам? Не отдаляется ли от нее?.. Что-то похожее на испуг шевельнулось в мыслях. На днях Миляуша случайно обмолвилась о какой-то командировке Агзама. Но в ту минуту Гаухар была занята чем-то другим и не приняла во внимание этих слов Миляуши. А почему бы не обратиться к Бибинур-апа, она-то наверняка знает, где сейчас заведующий районо. Конечно, она.
На следующий же день Гаухар, улучив минуту, с невинным видом и как бы полушутливо обратилась к директору:
– Бибинур-апа, у меня, можно сказать, ответственное поручение. Моя тетушка Забира места не находит себе: «Где Агзам Ибрагимов? Что с Агзамом? Бывало, чуть не каждый вечер навещал, а тут сколько времени глаз не кажет».
Хитрость Гаухар шита белыми нитками. Но Бибинур-апа, деликатная женщина, и виду не подала: Только выражение ее больших усталых глаз чуть потеплело. Почти равнодушно она ответила:
– Можешь успокоить свою Забиру, ничего не случилось с Агзамом. Он обследует некоторые сельские школы. Через неделю, а то и меньше должен вернуться.
И все же не удержалась мудрая Бибинур-апа, по-прежнему почти безразлично спросила:
– Может, у тебя к нему дело есть? Гаухар вдруг рассмеялась.
– Я же говорю – тетушка Забира скучает.
И как ни в чем не бывало Гаухар направилась к себе в класс.
Бибинур-апа со вздохом все же глянула ей вслед, чуть качнула головой. В характере Гаухар и прежде замечалось: с серьезным видом ведет разговор, а потом вдруг рассмеется как-то по-детски непосредственно. А после удачных экзаменов два вообще повеселела.
Бибинур за долгие годы работы перевидала многих учителей. У каждого находила свои особые черточки. По деловитому и доброжелательному складу своего характера она подмечала именно те черточки, которые, по ее мнению, наиболее привязывали детей к учителю. Она неоднократно задумывалась: чем же все-таки расположила ребят Гаухар? Ведь после такой опытной учительницы, как Лямига, не так-то легко было ей завоевать доверие и симпатии учеников. Бибинур нужно было знать это не из простого любопытства, а опять же в интересах дела. И она пришла к заключению: в характере Гаухар счастливо сочетаются наиболее привлекательные для ребят черты – она умеет непринужденно, органически включаться в интересы детей и в то же время не ослабляет требовательности, на которой держится ее авторитет. Характер одаренного педагога подобен драгоценному камню, в нем много граней и оттенков. А ведь детям тяжко утомительное однообразие. Короче говоря, Бибинур угадала в характере Гаухар те характерные и ценные черты, которые свидетельствовали о ее природных педагогических способностях. Такого обещающего педагога надо было держать на виду.
Собственные свои качества Гаухар вряд ли понимала так глубоко, как Бибинур-апа, с ее многолетним опытом и незаурядным умом. Что касается самой Гаухар, она по возвращении из Казани ощущала в себе необычайную приподнятость и свободу. А еще необыкновенную ясность взгляда чувствовала: будто с глаз ее спала какая-то серая пелена, сквозь которую мир иногда воспринимался искаженно. Именно эта завеса, в частности, мешала ей правильно видеть Джагфара. Но детей она и раньше умела неплохо понимать. А теперь духовный взор ее еще больше обострился. Вот ребята ее перешли из третьего класса в четвертый. Они стали взрослее, усложнился их характер. Вместе с ними на какую-то более высокую ступень должна была подняться и Гаухар. Чего стало больше у нее – чутья, опыта, знаний, – об этом исчерпывающе могли бы судить ученые знатоки, а ей сейчас достаточно было того, чтобы еще увереннее чувствовать свою слитность с классом.
Оповещая о конце занятий, по коридору разлился звонок. Ребята не повскакали с мест до той минуты, пока учительница не кончила говорить. Со своей стороны и Гаухар знала – нельзя злоупотреблять терпением учеников, после звонка внимания их не хватит и на минуту.
Едва Гаухар взялась за классный журнал, ребята разом поднялись с мест. Но мальчики, как всегда, опередили. За это проворство никому конфет не дают. Да разве дело в этом? Лишь бы опереди всех сбежать с лестницы и первым протянуть номерок в раздевалке.
Большинство девочек предпочитают не спешить. Почти каждая из них старается походить аккуратностью на учительницу. Неторопливо складывая в портфель книги и тетрадки, она в то же время отвечает всем, кто, проходя мимо нее, говорит: «До свиданья, Гаухар-апа!» Они придают большое значение тому, что учительница внятно отвечает каждому. Помнется, в прошлом году случилось так, что Гаухар перед началом первого урока разговаривала с другой учительницей и не успела отозваться мальчику на его приветствие. Ребята потом прямо-таки заклевали парнишку: «У тебя такой писклявый голос, что Гаухар-апа не услышала!»
Застегивая портфель, Гаухар не перестает осторожно следить за Зилей. Сегодня за уроками девочка почему-то не поднимала глаз, казалось, еле сдерживала слезы. А ведь она вообще-то очень живая девочки, взгляд у нее с огоньком. Дождавшись какой-то удобной для себя минуты, Зиля быстро встала и вышла из-за парты. Прошептав положенное: «До свиданья, Гаухар-апа!» – девочка намеревалась прошмыгнуть мимо учительницы.
Но Гаухар остановила ее:
– Подожди, Зиля. Что случилось? Может, у тебя голова болит?
– Нет, не болит.
– Почему же ты такая бледная?
– Не знаю.
– Может, тебя кто обидел?
– Нет, Гаухар-апа, никто не обидел.
– Ну ладно, иди оденься и подожди меня внизу. Я сейчас спущусь. Мы вместе пойдем домой. Хорошо?
Зиля молча кивнула.
По обыкновению Гаухар, как и другие преподаватели, оставляла верхнюю одежду в учительской, а большом шкафу. И когда она, одевшись, вышла в коридор, то увидела за колонной Акназара. Мальчик держался в тени, – должно быть, не хотел, чтобы его видели.
– Ты чего тут прижался? – удивилась Гаухар. – Почему не идешь домой?
Акназар вышел навстречу учительнице, тихо проговорил:
– Я жду вас, Гаухар-апа.
– Хочешь что-нибудь сказать?
– Да.
– Ну, говори! – Гаухар не на шутку встревожилась.
Акназар поднял голову. На лице у него и робость, какая-то отрешенность.
– Я хотел просить вас… пожалуйста… не сердитесь на Зилю… Не надо, я прошу, – робко сказал он» часто-часто моргая ресницами.
– Но почему я должна сердиться на нее?
– Она не подготовила уроки и боялась, что и спросите. Зиля не могла подготовить. У нее большое несчастье. Она и домой боится идти…
Гаухар даже растерялась. В ушах как бы еще слышались эти слова; «У нее несчастье…» Сколько же ребенку надо было сделать усилий над собой, чтобы так мужественно заступиться за подружку!.. Но почему Зиля «и домой боится идти»? Гаухар повернулась, чтобы спросить Акназара. Но мальчика уже не было.
Зиля, тихая, какая-то пришибленная, стояла и углу раздевалки.
– Я, кажется, долго? Заставила ждать тебя, да? – говорила Гаухар, стараясь пересилить волнение. – Ну пойдем, Зиля…
В пришкольном саду все еще толпились ребята четвертого класса. Они выбежали навстречу учительнице, что-то выкрикивали, перебивая друг друга. Гаухар только успевала поворачиваться из стороны в сторону, рассеянно говорить: «Да?», «Вон как!», «Понятно». А на самом деле она ничего не понимала, потому что все ее мысли были заняты молчаливой Зилей – у девочки даже слезы стояли в глазах.
На углу Гаухар попрощалась с ребятами, а Зилю взяла за руку и повела к себе.
– Мы же надолго зайдем. Ты не против? Девочка покорно, молча шла за учительницей. Тетушки Забиры нет дома, значит, можно разговаривать свободно. Гаухар усадила девочку за стол рядом с собой, осторожно обняла. У Зили вздрогнули плечи.
Зиля, милая, что с тобой случилось? Какое несчастье? Не бойся, расскажи, я ведь ничего не знаю.
Зиля молчала минуту-другую, тихонько скребла пальцем угол стола, Гаухар осторожно гладила ее по голове. Обратила внимание на воротничок девочки он был грязный.
Но вот Зиля подняла голову, все лицо у нее было в слезах.
– Умер наш дедушка Рами… Уже три дня прошло… – прерывистым шепотом сообщила она. – Его схоронили… – И наконец разрыдалась – громко, взахлёб.
Когда она немного успокоилась, Гаухар стала расспрашивать:
– Уже три дня, как умер дедушка Рами? Но почему же мне никто не сказал об этом? И ты тоже молчала.
– Не знаю, – еле шевеля губами, ответила Зиля.
– Теперь вы с мамой только вдвоем остались? Ведь папа-то…
Гаухар не знала, как закончить фразу; она не решалась сказать: «…погиб на стройке», а слова: «Папы нет у вас», – почему-то казались ей неподходящими.
Но Зиля не стала ждать, когда учительница договорит, она просто сказала:
– Да, вдвоем остались.
– Мама сейчас на работе? – спросила Гаухар, хотя знала, что мать Зили работает и вряд ли вернется раньше четырех.
– Да, работает.
– Она в четыре часа возвращается?
– Да, в четыре.
– А ты не боишься, тогда одна дома? – спросила напрямик Гаухар.
Зиля вздрогнула, как-то беспомощно взглянула на учительницу, потом призналась нерешительно:
– Боюсь… Мне все думается: как останусь одна, тут откроется дверь и войдет дедушка Рами.
Последние вопросы были самыми трудными, но все же их нужно было задать.
– Где же ты бываешь до возвращения мамы? Зиля потупилась, опять, поскребла пальцем край стола.
– Значит, до четырех часов ты ждешь маму на улице? Или играешь с подружками?
– Я сейчас не играю. Не хочется.
Гаухар посмотрела на стенные часы, они показывали половину третьего. Значит, девочка обычно два часа дрогнет на улице, ожидая мать. Насколько Гаухар известно, поблизости у Зили нет друзей. Был Акназар, но он сейчас в интернате. «Надо чем-то помочь, – волнуясь, думала Гаухар. – И прежде всего посоветоваться с Бибинур-апа. Через какие-то дни страх у девочки пройдет. Но куда ей деваться в эти дни? В крайнем случае пусть заходит ко мне. Потолкую с тетушкой Забирой, она женщина отзывчивая».
– Знаешь что, Зиля, ты сейчас готовь уроки, а потом, если останется время, вместе придем к тебе домой. Согласна?
– Согласна.
– А пока закуси немного. – Гаухар принесла из кухни беляш, положила на стол.
Зиля, стараясь не уронить ни крошки, послушно съела беляш. Потом тихо и аккуратно разложила перед собой книжки, тетрадки. Гаухар, стараясь не мешать ей, занялась на другом конце стола тетрадками учеников.
Ровно в четыре они отправились к Зиле. На улице еще совсем светло, день уже значительно прибавился. Мороз был не крепкий, ближайшая горка заполнена катающимися на салазках ребятишками.
Мать Зили только что вернулась с работы, готовила обед.
– Мама, я была у Гаухар-апа! – выкрикнула повеселевшая девочка.
– У-у, зачем беспокоишь людей?
– Какое же тут беспокойство? – возразила Гаухар. – Зиля очень послушная девочка. Она учила уроки.
– Мама, я погуляю во дворе.
– Хорошо. Долго-то не загуливайся, а то опоздаешь к обеду.
Подождав, пока девочка уйдет, Гаухар заговорила.
– У вас, оказывается, большое горе, апа. Я только сегодня узнала об этом.
– Что ж поделаешь, ушел, бедняга, покинул нас, – вздохнула женщина, краешком платка вытерла слезы. – Может, и прожил бы еще годика два, да опять эта ненавистница Талия… Забежала неизвестно зачем, принялась срамить дедушку Рами. Тебе, мол, давно пора подыхать, напрасно землю топчешь… Что он плохого сделал ей?.. Дедушка тогда сильно расстроился. А сердце-то было слабое. Ну, и конец!.. О горе мое! Не хотела никому рассказывать, да с вами поделюсь… Трудно мне одной живется. Еще до смерти дедушки решила было я выйти замуж. И человек нашелся – пожилой одинокий вдовец, уважительный мужчина. И Зиля бы привыкла к нему. Ты не смотри, Гаухар, что я иногда горблюсь, мне ведь только сорок пять… Привела человека, показала ему свое жилье, он и говорит: «Домишко у тебя старый, из углов дует, нижние бревна подгнили, нет расчета ремонтировать. Мой дом получше, переходите ко мне». Как будто договорились. Но надо же было опять вмешаться этой лиходейке Талии. Переманила она вдовца к себе. Да еще мне же скандал устроила… Скажу тебе, Гаухар, у меня голова идет кругом, Вот и дрова у нас на исходе. Обещали дать на работе, да чего-то все тянут. Давно уж подала заявление на квартиру – и опять одни обещания…
Чем могла помочь Гаухар этой незадачливой женщине? Такими же пустыми обещаниями? Нет уж, лучше молчать до поры до времени. А там видно будет. Она ограничилась тем, что, как могла, успокоила женщину: Зиля не останется без присмотра в те часы, пока матери нет дома, школа позаботится об этом.
Теперь у Гаухар появилась новая забота. Она не раз говорила с директором школы, просила принять участие в судьбе девочки. Бибинур уже слышала о смерти дедушки Рами, но о безобразной выходке Талии, ускорившей, смерть почтенного старика, она впервые узнала от Гаухар и, конечно, сильно разгневалась.
Но что можно было поделать? Свидетелей хулиганского поведения Талии не было. Да и какое значение имели бы сейчас эти свидетели? Дедушка Рами схоронен, установить, что Талия довела его до сердечного припадка, нельзя. И опять же – что это могло дать? Дедушку Рами не воскресишь. А вот забота о Зиле – это главное.
Условились на том, что первое время Зиля после уроков будет заходить к Гаухар. Но как быть с дровами и обменом квартиры? Тут Бибинур развела руками:
– Я знаю, Гаухар, с дровами в городе трудно, а острота квартирного вопроса понятна вам и без моих объяснений. Просто ума не приложу, как быть.
– Что ж, – решила Гаухар, – попробую взять все на себя. Начну с малого. Свет, как говорится, не без добрых людей, авось помогут.
Бибинур пожелала ей успеха. Что она еще могла сказать?
На следующий день, оставив Зилю на попечение тетушки Забиры, Гаухар отправилась в больницу, где мать Зили работала уже несколько лет.
Заместитель главного врача по хозяйственным делам сперва встретил Гаухар приветливо, но в дальнейшем разговор с ним оказался не из легких.
– Присаживайтесь, пожалуйста. Рад познакомиться с вами, учителя не очень-то часто наведываются к нам. Чем могу быть полезен? – говорил он и хитровато прищуривал глаз, словно хотел учуять, чего хочет посетительница.
Гаухар напомнила ему о матери Зили, далеко не первый год работающей в больнице, сообщила о постигшем ее семейном горе.
– Как ни стар был дедушка Рами, все же помогал своей вдовой невестке по хозяйству, Теперь эта бедная женщина осталась одна с малолетней дочкой на руках. Домишко у них ветхий, изо всех углов дует ветер, А тут, ко всем бедам, дров нет ни полена. И с улучшением жилища дело тянется без конца…
– К сожалению, вряд ли чем сумеем помочь, – перебил завхоз, поняв, куда клонит учительница, – После смерти деда мы оказали нашей работнице кое-какую помощь. Сами знаете, возможности у нас весьма скромные, что касается дров… – Тут он помолчал, потрогал двумя вальцами кончик носа. – В этом году у нас в больнице положение с дровами весьма трудное. Даже палаты отапливаем очень экономно. Уж не знаю, как… – Но, заметив, что просительница собирается энергично возражать, пошел на уступки – Думаю, что больше кубометрика не сумеем выделить.
– Но ведь сейчас только начало февраля, – напомнила Гаухар, – надолго ли ей хватит этого кубометрика?
– Вот уж не знаю. Мы исходим из наших возможностей.
– Я думаю, что, исходя из возможностей, найдете кубометра три-четыре. Ведь эта женщина работает в больнице, не покладая рук.
– На работу ее мы не жалуемся, потому и делаем все, что можем.
– Все же я думаю – это не, последнее ваше слово. Надеюсь, мне не придется беспокоить по такому маленькому делу заведующего райздравотделом.
Что-то вроде улыбки мелькнуло на лице завхоза.
– Я вижу, вы настроены воинственно. Если бы я мог, дал бы и десять кубометров… Ладно, может, придумаем что-нибудь. Завтра, самое позднее – послезавтра подвезем дровишек.
– Большое спасибо. А что № думаете насчет жилья вашей работницы? Ведь в дырявой хибарке ютится.
– Это уж не от вас зависит, – сухо ответил завхоз. – Мы со своей стороны ходатайствовали. Документы передали в горсовет. Вам не мешало бы поторопить председателя исполкома.
Гаухар ничего не оставалось, как на следующий день направиться в городской Совет. Председатель внимательно выслушал ее. Да, заявления гражданки Рамиевой и ходатайство больницы он читал. Но, признаться, не помнит, чем кончилось дело. У него десятки таких заявлений. Впрочем, можно подробно ознакомиться с вопросом.
Он нажал кнопку, вызвал секретаршу, велел принести папку с документами Рамиевой. Через каких-нибудь десять минут он уже листал бумаги, подшитые в папке.
– Мы сейчас постепенно переселяем тех, кто живет близко к реке и обычно страдает от весеннего наводнения. Люди не очень-то стремятся строить себе жилье, хотя мы и отпускаем им стройматериалы. Большинство требуют квартиры от государства… Да, да, я вижу, положение у Рамиевой нелегкое: заработок у нее небольшой, на свои средства не сможет отремонтировать избушку, муж погиб от несчастного случая на стройке… вполне согласен с вами, она имеет право получить квартиру… Но пока не могу обещать что-либо конкретно. Буду иметь в виду… Заходите, звоните.
Сетовать на невнимание" председателя было нельзя, но и на благоприятный исход дела в ближайшее время трудно надеяться.
Гаухар невольно подумала об Агзаме Ибрагимове. Что, если она обратится к нему? Ведь он, кажется, член горисполкома. Сейчас он в командировке, придется подождать возвращения.
На обратном пути решила завернуть к Рамиевой. Вчера мать Зили жаловалась: «Нынче истоплю печку, приготовлю обед, а завтра не знаю, что и делать…»
Еще издали Гаухар увидела ворох дров возле знакомой избушки. Она облегченно вздохнула: «Все-таки привезли! Значит, у больничного завхоза есть сердце в груди!»
Вдова Рамиева, одетая в старую стеганую телогрейку, с таким видом стояла возле дров, словно склад караулила. Растроганная чуть не до слез, она благодарила Гаухар.
– Покойный дедушка Рами говорил, что учителя часто советуются с ангелами. Должно быть, так оно и есть. Не правда ли, Гаухар-апа?
– Не знаю, мне не доводилось советоваться с ангелами, – не скрывая улыбки, ответила Гаухар и кивнула на дрова: – Кажется, не жаркие, осиновых много.
– Э-э, Гаухар, дареному коню в зубы не смотрят. У нас в больнице такие же. Наш завхоз спрашивает: «Близкой ли родственницей приходится тебе учительница и нет ли у нее знакомых в здравотделе?» Говорю: «Близкая. Ведь она учит мою дочь…» Уж не знаю, Гаухар, какие ключи ты подобрала к сердцу этого человека?
– Он же не свое дает, – заметила Гаухар.
– Э-э, когда просишь, мало думаешь о том, кому принадлежит добро. Дали – спасибо, не дали – от ворот поворот. Вот и все. Сейчас затопим печку, и разогреем горячими угольками самовар.
Вопреки опасениям Гаухар, дрова горели дружно, сухо потрескивая. А вот и самовар зашумел.
– Особых угощений у меня нет, – говорила мать Зили, – но если бы ты, Гаухар, выпила с нами стаканчик чаю, мы были бы очень рады. Правда, Зиля?
Перед тем, как идти сюда, Гаухар успела перекусить дома, да и Зилю угостила. Но от чашки чая не отказалась. Увидев, что учительница снимает шубку и вешает на крючок, Зиля даже в ладоши захлопала. А ее мать уже накрывала стол и бегала так быстро, что концы платка и подол платья у нее взвивались, как на ветру.
Отхлебывая горячий чай, Гаухар рассказала о своем посещении председателя горисполкома.
– Вот если б к Первому мая дали вам комнату в новом доме, жизнь у вас совсем бы наладилась. Да, чуть не забыла: если вы согласны, Зиля с завтрашнего дня может находиться с двух до четырех часов в интернате, там, где живет Акназар.
– Хочу, Гаухар-апа, хочу, – радостно воскликнула девочка.
– Ну вот уж, ребенок я есть ребенок, – радуется чужому дому. Тысячу раз спасибо тебе, Гаухар!
Когда Гаухар уходила от Рамиевых, уже стемнело. Ничего особенного вроде бы и не сделала она сегодня, и все же ей хотелось улыбаться. Но больше всего она была благодарна Бибинур, выхлопотавшей для Зили местечко в интернате. А сама-то девочка вон как обрадовалась… Она понимает, что не постоянно будет жить там, а всего лишь два часа в день, Вообще-то девочка с тяжелым чувством открывает чужую дверь, даже к тетушке Забире идти стесняется. Отчего это? Ведь Зиля знает, что тетушка Забира всегда рада ей. И все же… А вот в интернат Зиля готова идти без малейшей неловкости. Не исключено, что она как-нибудь по-своему все же понимает общественные начала жизни в интернате.
Через какие-то два-три дня утром, направляясь в учительскую, Гаухар увидела в коридоре. Зилю с Акназаром. Они увлеченно разговаривали о чем-то необычайно-интересном для них. При виде Гаухар оба смутились и словно бы виновато поздоровались, Гаухар сделала вид, что ничего не заметила, и приветливо ответила им. Быть может, через какое-то время дружба их сама собой угаснет, а может быть, перерастет в другое, более сильное и сложное чувство. Учительница не имеет права останешься слепой, равнодушной или предвзято настроенной к отношениям, ребят между собой, но, не переставая быть наблюдательной, она должна сохранять величайший такт.
Зиля словно расцвела за эта дни, к ней вернулись прежняя живость и бойкость. Что повлияло на нее? Должно быть, то время, которое она проводит в интернате, избавленная от страха в пустой избе.
В домах уже зажигался свет, когда Гаухар возвращалась из школы. Оша тетушки Забиры тоже освещены. Кто-то вроде бы ходит в большой комнате. Кто это мог быть? Сквозь подмерзшие стекла трудно разобрать. «Уж не Агзам ли?» – мелькнуло мгновенно. Что случилось с Гаухар! Она и сама не заметила, как участились шаги ее и как разгорелось лицо.
Едва вошла в сени и открыла дверь в кухню» как послышался голос тетушки Забиры;
– там гремит щеколдой? Это ты, Гаухар?
– Гремлю-то я, а кто ходит у нас в горнице?
– Чужого никого нет, – ответила Забира. – Заходи скорее в дом, Гаухар, не остужай воздух.
Агзам действительно ходил из угла в угол но горнице. Одну руку держит в кармане брюк, другую, сунул за поясной ремешок. Он быстро повернул голову на скрип двери.
Гаухар, румяная с мороза, улыбчивая, протянула ему руку.
– У нас, оказывается, гость! Давно ли вернулись из командировки? Удачно ли съездили?
Бывает, важны не слова человека, а тон, каким они сказаны. Услышав веселый, немного вызывающий голос Гаухар, Агзам как-то просветлел, тоже заулыбался, словно сразу освободился от какой-то тяжести в душе. Он пожал руку ее и чуть дольше принятого задержал в своей широкой ладони. Гаухар позволила ему эту маленькую вольность, – во всяком случае, не отнимала руку.
– Тетушка Забира, смотрите, Агзам похудел, не правда ли?
– Да, он, оказывается, хворал.
– Хворал? – переспросила Гаухар, в голосе ее послышалось что-то вроде упрека. – Должно быть, простудился, не смотрел за собой?
– Уже прошла хворь, – оправдывался Агзам. – Сама-то здорова ли? Как с экзаменами?
– Я уже давным-давно приехала из Казани. Работаю. И с экзаменами хорошо. Спасибо.
Гаухар сняла пальто. Агзам впервые увидел ее в красивом темно-вишневом шерстяном платье, сшитом в талию, с поясом.
– Гаухар, как лучше, – осведомилась Забира, – сперва пообедаем или перед едой чаю попьем?
– Давайте спросим гостя, тетушка Забира. Вы, Агзам, как хотели бы?
– Что вы, право, церемонию разводите! Кто из нас только что с работы пришел – вы или я?
– Тогда, тетушка Забира, сначала покорми нас, а потом чайку попьем. Гость видишь какой скромный, только и знает подпевать хозяевам.
Показалось Агзаму или на самом деле было так – Гаухар вроде бы с особыми интонациями произнесла эти два слова; «покорми нас». Должно быть, об этом и – думал Агзам, пока Гаухар мыла руки. Его вывел из задумчивости все тот же загадочный голос Гаухар:
– Хотите помыть руки?
– Ну конечно, отчего же не помыть.
Трудно сказать, что это было, обед или ужин. Но за столом было хорошо, весело. Гаухар подзадоривала гостя колкими замечаниями. Он довольно удачно отшучивался. А в общем с аппетитом выхлебал суп и съел изрядный кусок мяса.
Гаухар подробно рассказала о посещении больницы и горисполкома, как она добилась того, что председатель велел разыскать документы вдовы Рамиевой, ознакомился с ними. Все же Гаухар не уверена, что делу дадут ход.
Агзам с полуслова понял, что требуется от него.
– Я займусь этим.
– Уж пожалуйста! – вставила свое слово тетушка Забира. – Радости-то сколько будет у вдовой женщины.
Гаухар и Агзам нечаянно переглянулись, и, наверно, эти встретившиеся взгляды одновременно вызвали у них улыбку. Вероятно, не было бы ни этих взглядов, ни улыбок, если б сердцу Агзама каким-то образом не передалось тепло и радость другого сердца. – Вы, наверное, обиделись на меня, – вполголоса сказала Гаухар, дождавшись, когда тетушка Забира вышла на кухню. – Когда? Да и за что? – так же негромко спросил Агзам.
– Я ведь тогда приезжала на аэродром, успела добежать до взлетной дорожки. Но самолет уже тронулся с места, – объясняла Гаухар.
– А я смотрел в окно самолета, но так и не увидел ничего. – И, должно быть, настроение у вас было не из лучших? – А вот сейчас будто солнце взошло. – Это правда? – спросила Гаухар почти шепотом. – Ну, сейчас не тот разговор, чтоб давать ложную информацию. Гаухар не удержалась от смеха: – Ты считаешь, что для такого разговора подходит язык официальных бумаг? – Ты же знаешь, Гаухар, я сижу в канцелярии. Так, почти не заметив, они впервые внезапно сказали друг другу «ты». – Тебя не было здесь, а я, вернувшись в Зеленый Берег, несколько дней испытывала такой душевный подъем, будто перенеслась в какой-то другой, волшебный, что ли, мир. – Ей очень хотелось, чтобы Агзам понял, как ей было хорошо.
– А сейчас ты вернулась на грешную землю? – быстро спросил он.
– Нет, мне и сейчас хорошо. Но я хотела сказать. Ведь тогда только вернулась из Казани, сдала экзамены… Ну, и словно тяжелая ноша упала с плеч…
– Очень тяжелая была ноша? – спросил Агзам, не поднимая глаз.
Она отлично поняла двойственный смысл вопроса: ведь Зеленый Берег – всего лишь районный центр, здесь наверняка не только тетушка Забира и Бибинур-апа осведомлены о личных делах Гаухар. Зная это, она незамедлительно ответила: – Да, не из легких был груз.
Теперь Агзам решился взглянуть на нее краешком глаз и даже улыбнулся слегка. Он уже и раньше отметил про себя: если Гаухар сама призналась, что приезжала в аэропорт, так это неспроста. Ах, как жаль; что он не знал об этом раньше! А больше всего жаль, что Гаухар не успела тогда подбежать к самолету! Ведь говорят, что папоротник цветет раз в сто лет и тот, кто увидит этот цветок, будет очень счастлив. Помнится, в детстве он не раз искал этот папоротник в знакомом глухом лесу. А когда подрос, стал смелее – даже ночью ходил в лес с той же целью… Да, он не застал минуту расцвета. Но разве это лишает его заслуженной доли счастья? Ведь он все же искал папоротник!
Тут Гаухар начала рассказывать подробно, как проходили у нее экзамены. Ему было интересно слушать это, не менее интересно, чем вспоминать древнее поверье о папоротнике.
Хотя тетушка Забира и восставала против того, чтобы квартирантка в свои выходные дни занималась уборкой в доме, Гаухар плохо слушала ее воркотню. Она не изменила своей привычке и сегодня. Облачилась в старый халат, повязала голову темным платком. Печка уже вытоплена, в доме тепло. Тетушка Забира занимается своим каждодневным делом – кормит во дворе птицу. Теперь у нее новая забота: со дня на день должна объягниться ее любимица коза. Нынче наверно, еще не настал срок, но почему-то тетушка Забира долго не возвращается со двора. Гаухар заглянула в боковое окошко. Ага, Забира принялась подметать не только возле хлева, но и во всем дворе. Этого хватит ей надолго, Гаухар успеет управиться с уборкой.
