Текст книги "Зеленый берег"
Автор книги: Абдурахман Абсалямов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
11
Вот и миновало долгожданное первое сентября, заставлявшее волноваться каждого преподавателя, особенно Гаухар, проработавшую всего лишь год в этой школе. Теперь класс для нее уже не дремучий, неизведанный лес, который способен шуметь даже в безветренный день. Все ребята стали своими, родными. Она знает их сильные и слабые стороны; эти озорные глазенки и лукавые улыбки уже не таят в себе какие-то опасные загадки, в них ведь само детство со всей его непосредственностью, чистотой, избытком энергии; порой даже выливающейся в неосознанное злое озорство. И все же дети остаются детьми. Далеко не всегда можно повлиять на них окриком, приказанием. Будь с ними старшим авторитетным другом – вот простое, но так труднодостижимое правило.
Слушая «отчеты» учеников о том, как они провели лето, Гаухар сочла необходимым наряду с другими похвалить и Акназара. На перемене она видела, как ребята окружили Акназара, – должно быть, расспрашивали о подробностях его смелого поступка. Она убедилась, что не ошиблась, выделив Акназара: нельзя оставлять без умеренного поощрения хороший поступок ученика. Убедилась и в другом: сам «герой» не становится хвастливым, когда поступок его предан гласности. Акназар, например, сказал ребятам о себе: «А чего тут особенного?»
В первые же дни занятий Гаухар рассказала ребятам о своем путешествии по Волге и поездке в город Юности. Это был целый цикл тщательно подготовленных бесед. Надо было содержательно и с подъемом рассказать о городах и селах, связанных с примечательными историческими событиями или с деятельностью выдающихся людей. Темы Сталинград и Горький потребовали от нее особенно подробного конспектирования. Не обошлось без разговора и о городе Юности. Если Сталинград – это песнь о героизме народа, борющегося за свободу Родины, то город Юности примечателен чертами еще одного зародившегося современного индустриального комплекса, который будет оснащен самой передовой техникой в сочетании с наукой. Глаза ребят горели, лица разрумянились, когда Гаухар рассказывала, как интересно и почетно будет работать на этих предприятиях.
Увлекаясь и радуясь вместе с ребятами, Гаухар сознавала, как с каждым днем вырастает в ее глазах значение собственного скромного труда. Это доставляло ей огромное удовлетворение. За эти дни даже в самые отдаленные уголки ее внутреннего мира, где временами еще оживали тени прошлого, как бы пробились солнечные лучи. Она не хотела больше думать ни о коварстве Исрафила Дидарова, ни о запутанной, мрачной жизни Джагфара. Она поняла со всей неотвратимостью: Джагфар получил именно ту скандальную, жалкую жизнь, которую заслужил, – ну пусть сам и расхлебывает!
Пожалуй, это было самое ценное, чем жизнь обогатила Гаухар в награду за долгие ее страдания. Груз прошлого теперь уже не тяготил ее, не пригибал к земле.
А тут еще, словно в подтверждение мыслей Гаухар, пришло из Казани письмо от Галимджана-абы и Рахимы-апа. В жизни Джагфара никаких изменений к лучшему, сообщалось в письме. Да и откуда взяться изменениям, если человек без всякого сопротивления со своей стороны катится и катится вниз. О Дидарове тоже упоминалось: «На заводе всерьез подняли вопрос о главном инженере. Теперь совершенно открыто говорят о том, что его вот-вот снимут, – слишком много неблаговидных поступков накопилось за ним. Уже и преемника его называют. Как-то я говорил тебе о Светлане Нилиной, молодом, очень способном инженере, – так вот ее и прочат.
Ну вот и Дидарова ожидает заслуженный конец. Заводской коллектив вытесняет из своей среды чужеродные существа.
* * *
В начале сентября шли затяжные дожди, ожидалось, что осень в этом году будет ненастная. Но природа рассудила по-своему. В середине месяца установились на редкость погожие дни. Леса оделись в осенний многоцветный наряд. Пригревало солнце, в прозрачном воздухе, рея и колыхаясь, плыла паутина. Выйдешь на улицу – сердце радуется. Люди веселые, одеты по-летнему. Пристань на Каме опять оживилась: прибавилось пассажиров, чаще причаливали пароходы. Вечерами на берегу Камы до позднего часа не умолкают голоса и смех гуляющих.
Теперь Гаухар редко выходит на берег Камы. Четвертый класс потребовал от нее значительно больше работы, нежели третий. К тому же прибавилось у Гаухар различных общественных нагрузок; в прошлом году ее, как новенькую, не очень-то обременяли, а теперь, видимо, решили: пусть расквитается за прошлое. Каждый свободный час Гаухар готовилась к институтским экзаменам. Агзам принес ей целую пачку учебников, сохранившихся у него после окончания института.
Вечерами, когда перед сном оставались свободные минуты, Гаухар думала о себе. Агзам становится ей все ближе. Это скрашивает жизнь и в то же время пугает. Бывает настроение, когда она почти готова сказать ему: «Вам не следует больше заходить ко мне». Она ведь уже не девчонка, это в девятнадцать-двадцать лет море по колено, – ну, встречались, гуляли, потом, с обоюдного молчаливого согласия, разошлись… А когда тебе под тридцать, да еще после того, как пережила такую драму, надо смотреть на жизнь серьезнее. Пока что ей еще приходят в голову отрезвляющие мысли, но что останется от этих мыслей в недалеком будущем? Возможно, и стружек не соберешь. Выходит, начинай жизнь сначала. Не поздно ли?..
Впрочем, для хорошего нет поздних часов. Если досмотреть на семью Агзама, там не заметно ничего легкомысленного – все от стара до млада люди обстоятельные, не порхают по жизни, как бабочке, каждый верен своему делу и привязанностям. Судя по всему родители Агзама жили всю жизнь душа в душу, делили пополам горести и радости сейчас относятся друг к другу с большим уважением. Только в такой семье и может вырасти уравновешенный, но полный жизнерадостности и деловой энергии человек. И разве не такой обещает быть Джамиля? После успешных вступительных экзаменов она проездом из Казани ненадолго остановилась в Зеленом Береге, чтобы повидать брата. Гаухар встречалась с ней, находила истинное удовольствие в разговорах с умной, развитой девушкой. Теперь Джамиля всецело погрузилась в учебу. Она пишет из Казани, что увлечена занятиями в Химико-технологическом институте, поставила перед собой цель получить диплом инженера.
О деде Хайбуше Гаухар вспоминает с доброй улыбкой. Что ж, старым людям свойственно излишняя говорливость, они и прихвастнуть не прочь. Но в уме, в мудрости Хайбушу не откажешь.
Конечно, она, не обходит в своих раздумьях и Агзама. Перед сном ей уже не хочется глубоких, беспокоящих мыслей, достаточно бывает их днем. Сейчас короткие воспоминания об Агзаме согревают ее. В такие минуты большего и не надо ей. А завтра будет видно, жизнь подскажет, что делать. Обычно с этой мыслью она и засыпает. Теперь спится ей спокойно.
Утром легкими шагами идет в школу. Точно позвонку открывает дверь в класс, потом перекличка, начало урока… Бывают, конечно, и трудные дни: урок не ладится, ребята, словно подчиняясь какому-то дурному внушению, отвечают плохо, путаются. Раньше Гаухар пугалась таких незадачливых дней: «Что, если и дальше так пойдет?» Но теперь это бывает редко, она знает: это всего лишь временная заминка. Ведь вообще-то класс у нее совсем не плохой. Завтра все войдет в прежний ритм.
Как правило, возвращается из школы уже по темному. А сегодня было родительское собрание, запоздала еще больше. Но шла домой с матерями учеников, ее проводили до самого переулка. Особенно приветлива с ней мать Зили. Она не нарадуется на свою девочку. Готова целыми вечерами слушать как Зиля читает ей вслух, – сама-то ведь малограмотная, да и зрение плохое.
Чуть перешагнув порог, Гаухар обращается к тетушке Забире:
– Умираю, пить хочу! В горле пересохло, разговоров было много на родительском собрании.
– За чем дело стало, – отвечает Забира. – Давай раздевайся, самовар как раз готов.
Тетушка Забира водрузила на стол гудевший самовар, расставила чашки, завязала платок на затылке и села на свое обычное место, готовая к священнодействию. Не успели они выпить по чашке чая, в дверь постучались.
– Можно? О-о, кажется, я опять угодил к чаепитию! – смутился Агзам.
– Значит, желаете нам добра, верная примета. Так ведь, тетушка Забира?
– По-другому быть не может.
Гаухар быстро просматривает принесенные Агзамом книги, – все оказались очень нужными.
– Где вы их раздобыли? – спросила довольная Гаухар.
– Да уж раздобыл, – улыбнулся краешками губ Агзам.
– Ладно, Гаухар, не заставляй гостя стоять. Прошу к столу, Агзаметдин.
– Спасибо, тетушка Забира. Не беспокойтесь, я недавно пил чай.
– Я ведь не говорю, что не пил. Садись вот тут, потри проверим, пил или не пил. А вдруг и перекусить не откажешься.
Агзам не переставал улыбаться.
– Да я и без проверки правильно говорю. У нас тоже только что закончилось собрание. Я во время перерыва выпил в буфете стакан чаю.
– Э-з, в буфете! – отмахнулась Забира. – Разве это чай? Сквозь него Казань отсюда видать.
– Тетушка Забира скажет! – рассмеялась Гаухар. – О чем же говорили на вашем собрании?
Агзам слегка пожал плечами:
– Ничего нового. О борьбе учителей за успеваемость.
– О каких школах шла речь?
– О пятой и седьмой. Но ваша Бибинур-апа тоже была.
– Выходит скоро и к нам пожалуете с обследованием? Бибинур-апа не зря приглядывалась к тому, что было на собрании.
– Соскучились, что ли, по начальству? – Знаете, как-то веселее бывает, когда начальству покажешься на глаза.
– Поешь мяса, Агзам, – хлопотала Забира. – С супом, конечно, было бы лучше, да кончился за обедом суп.
– Э, вот уж в самом деле не голоден. Я плотно перекусил в том же буфете. Чай у вас и правда гораздо вкуснее, не сравнишь с буфетным. Налейте-ка еще чашечку…
В последние годы на Средней Волге и в районе Камы почему-то редко выпадают зимой ясные дни. Утром солнце появляется неохотно, в окружении облаков. Мороз чувствительно пощипывает лицо, люди торопятся в теплые помещения. В школе хорошо натоплено, все же близко к окнам не подходи, – холодный воздух струится сквозь щели не совсем плотно пригнанных рам. К большой перемене на улице вроде бы теплеет, ребятам так и хочется выбежать легко одетыми, поиграть, а то и побросаться снежками. Но сторожиха не уходит от дверей: «Не хочешь одеться как следует – сиди в классе, Простудишься – отвечай за тебя».
К концу дня мороз набрал крепости даже больше, чем утром. Гаухар сама стояла у вешалки, следила, чтобы ребята одевались аккуратнее – и шарфы плотнее повязывали, и пуговицы на пальтишках все до одной застегивали. Четвертый классе – это всего лишь десять лет, в таком возрасте еще хватает детской беспечности, Гаухар выходит вместе с ребятами на улицу. Суетливой, шумной стайкой они окружили учительницу.
– Побыстрее шагайте, ребята» побыстрее! – торопит она. – На ходу все же не так холодно.
– Нас мороз не проберет, мы сами его проберем! – отвечает бойкий мальчуган.
– Наш Нияз собирается космонавтом быть, – поддерживает другой. – В космосе-то холодно, вот Нияз в закаляется.
– Это правда, Нияз? – спрашивает учительница.
– Конечно! Я нисколечко не боюсь мороза. Вот, смотрите, Гаухар-апа! – Черноглазый Нияз сеял рукавичку и вытянул перед собой ладошку.
Со всех сторон послышались голоса:
– А я буду химиком на комбинате в городе Юности.
– А я – водить «Ракету» на Каме!
– Нет, автомобиль лучше? Папа говорит, что у нас Зеленом Береге тоже построят большой автомобильный завод. Это правда, Гаухар-апа?
– Вполне возможно, что построят. Но сначала, ребята, надо как следует учиться, незнайка ничего не может достигнуть. Ну, хватит разговоров! – спохватывается учительница. – А то наглотаетесь холодного воздуха. А теперь быстро по домам!
Да, морозец все крепчает. И снега в этом году больше, чем достаточно. В переулке, где живет Гаухар, между сугробами протоптаны только узкие тропы. Белая кипень снега всюду, куда ни глянь. Холод бодрит, заставляет двигаться быстрее…
– Ой, Гаухар, – огорченно воскликнула Забира. – Я думала, сейчас не больше двенадцати, а ты уже с уроков вернулась. Часы-то, оказывается, остановились.
– Не торопись, тетушка Забира, успеем пообедать, – успокаивала хозяйку Гаухар. – Я пока тетради просмотрю. К шести мне надо на учительское собрание. Так что будем приноравливаться к этому времени.
– На-ка вот, обуй ноги в мои валенки, – предложила тетушка Забира. – Конечно, такая обувка не очень подходит для нынешних модниц, но дома чужих нет, так что не увидит.
Гаухар расположилась за письменным столом, накинув на плечи пуховый платок.
– Спасибо за заботу, тетушка Забира!
– Не за что благодарить, – ворчит Забира. – Лучше бы о себе подумала. Не успеешь обогреться – опять на улицу. Вчера у Агзама было собрание, нынче у тебя. Когда они кончатся?
– Никогда не кончатся, тетушка Забира. Дело-то у нас общее, вот и надо всем собраться, обсудить…
Проверить дома тетради учеников и выставить отметки, казалось бы, привычное дело для учителя. Между тем в этой работе много своеобразия и, если угодно, особой поэзии. Ведь тетрадь – это зеркало, в котором отражается не только успеваемость ученика, но и черта его развивающейся души. Вот этот курносый парнишка, Который говорил о строительстве автомобильного завода в Зеленом Береге и собирается стать водителем машины, – он неплохо написал изложение. Но он слишком торопится, это уже не раз замечалось у него. Вот и сегодня пропустил в двух словах буквы. Надо растолковать ему, что водителю машины недопустимо быть невнимательным, можно задавить человека.
Гаухар раскрыла лежавшую под рукой записную книжку, пометила для памяти: «Побеседовать с ребятами не только о выборе профессии, но и о том, что требует каждая профессия от человека».
* * *
Собрание учителей не затянулось. Вопрос всего один – о подготовке школы к обследованию. Явятся работники районо, побудут на уроках, полистают классные журналы, потолкуют с преподавателями – вот и вся проверка успеваемости учеников. Но разговоры об этом идут в школе уже не первый день. Учителя успели подготовиться к знаменательному событию, оставалось накоротке обменяться мнениями. На это ушло не больше часа.
После собрания Миляуша принялась уговаривать Гаухар зайти ненадолго.
– Я уже и Вильдана, и свекровь предупредила, что ты будешь. Они так обрадовались.
Пришлось уступить. Гаухар и раньше навещала своих друзей-молодоженов, присматривалась к их жизни. Дружно, в любви живут, весело и непринужденно проводят свободное время. Миляуша, помогая свекрови в каком-либо домашнем деле, напевает вполголоса или звонко смеется в ответ на шутки Вильдана, – надо признать, мастер шутить парень. На работе Миляуша умеет быть серьезной, а вне школы посторонний человек не сразу поверит, что эта говорунья и хохотушка преподает математику в старших классах.
Миляуша открыла ключом дверь, громко позвала:
– Мамочка, встречай, Гаухар-джаный пришла! – ее возбужденный голос, казалось, отдавался в каждом уголке квартиры.
Мать Вильдана, Нурдида-апа, обращается к подруге своей невестки на особый лад: «Гаухар-джаный». А Миляуша почтительно называет свекровь мамой. Сейчас, чтобы доставить свекрови приятное, она тоже сказала: «Гаухар-джаный».
Нурдида-апа женщина в своем роде весьма незаурядная. У нее твердый закон в жизни: если взялся за какое-либо дело, не бросай; всякая работа требует любви к ней, постоянства. Еще смолоду она поступила в райком и райисполком (оба учреждения находились в родном доме) в качестве истопницы и уборщицы, а порой выполняла еще и обязанности курьера. Ей не раз представлялась возможность перейти на другую, более легкую и более интересную должность. Но она твердила свое: «А на кого я оставлю прежнюю работу?» Нрав исполкомовских и райкомовских печей Нурдида изучила до тонкостей, качество дров тоже. Все учреждения в Зеленом Береге она знала наизусть и многих сотрудников называла по имени.
Теперь Нурдида-апа уже на пенсии, все свое время и старание отдает домашнему хозяйству. Что бы ни сделала она дома, все у нее отлично получается. Рано овдовев, вырастила двух дочерей и сына. И с этой нелегкой задачей справилась хорошо: ребята росли послушными, трудолюбивыми, все получили образование. Конечно, ей во многом помогли руководители райкома и райисполкома, Надо прямо сказать – честным многолетним трудом Нурдида-апа заслужила такую помощь.
Много лет они вчетвером жили в комнатушке во дворе райкома. В день ухода Нурдиды на пенсию ей торжественно вручили ключи от двухкомнатной квартиры в новом доме. Как только переехали эту квартиру, Нурдида села на стул посреди комнаты и долго плакала. Растерявшиеся дети пытались успокоить ее: «Мама, мама, радоваться надо, а ты плачешь!» Но у нее текли и текли по щекам слезы.
Глупые ребята – они не сразу понял», что мать по-своему радовалась, больше за них, глупых, радовалась, чем за себя. Вот они и поселились теперь на четвертом этаже. В квартире светло и сухо, есть и газ, и вода, я ванна. Не отрываясь можно смотреть в окно и любоваться: Кама блестит, как серебряная; пароходы, баржи, плоты плывут по Каме.
Разве дети могут так, как Нурдида, понять и оценить все это? Они и новоселье-то не справили как следует. На скорую руку расставили вещи – и сейчас же на улицу. Им не терпелось осмотреть окрестности. Правда, смотреть есть что. Дом построен в верхней части города – это лучший район. Сразу же за новыми домами открывается широкое зеленое поле. Есть где погулять, подышать воздухом. А Нурдиде теперь некуда спешить: моет полы и топит печи в исполкоме и райкоме кто-то другой. Ну пусть, она свое дело сделала, ее не в чем упрекнуть.
Теперь Нурдиде можно перевести дух. Обеих дочек выдала замуж, у них свои квартиры. С матерью остался только Вильдан. Вот он невестку привел в дом – веселую, певунью, уважительную. Опять радость Нурдиде.
– Э-э, до какой благодати дожила на старости лет, – любит она говорить сама с собой, – даже не верится. Дочери хоть и замужем, а вроде при мне остались. Как сойдутся на праздник все вместе, как сядут за стол – попробуй тут не заплачь…
…Услышав звонкий голос невестки, Нурдида-апа вышла из кухни, вытирая о передник влажные руки, сияя всем своим морщинистым лицом.
У-у-у, Гаухар-джаный, здравствуй, здравствуй, добро пожаловать! Ну, заходи, раздевайся! – Она протянула гостье обе руки. Невестку расцеловала в обе щеки. – На дворе, видать, похолодало, лица-то у вас зарумянились, доченьки!
– Кажется, и в самом деле зарумянились! – говорит Гаухар, поправляя прическу перед зеркалом. – А у вас в доме очень тепло.
– Уж куда теплее! – вторит Нурдида. – Как в парном молоке купаемся, Гаухар-джаный.
– Мама, а где Вильдан? Почему нет Вильдана?! – суетится Миляуша. На ней черное, ловко сшитое платье в зеленый джемпер. Она уже успела снять высокие кожаные сапожки на каблучках, сунула изрядно похолодавшие ноги в домашние войлочные туфля. – Ах, Вильдан дома! Вот и Вильдан?
Он вышел из соседней, смежной комнаты – в белой рубашке с короткими рукавами, в голубых спортивных брюках. Гаухар почему-то считала, что он выше Миляуши, а они, оказывается, одинакового роста, только Вильдан плотнее и шире в плечах, кряжистый, как дубок.
Нурдида перехватила и поняла взгляд Гаухар. – Не удивляйтесь, Гаухар-джаный, мой Вильдан весь в своего отца – невысок, да крепок. Зато обе дочери такие же великанши, как и я, – смеясь, говорила она. – Ничего, мужья у них тоже рослые… Невестка, ты показывай Гаухар наши обновки, а я поставлю самовар.
– Ладно. Показать нетрудно, было бы что. Миляуша взяла Гаухар за руку, ввела в другую комнату.
– Начнем отсюда…
Еще недавно во всей квартире была старая, отслужившая свой срок мебель. Да разве это старье можно называть мебелью по теперешним временам! Все разнокалиберное, скрипучее – и грузный, неуклюжий гардероб, и толстоногий, тяжелый стол, и облупившееся от самоварного пара трюмо… А теперь – смотри-ка!
– Ну как? – ликующе спрашивает Миляуша.
Ах, хитрушка! То-то она целую неделю так настойчиво звала Гаухар «посумерничать». Э, да они с Виль-даном весь мебельный магазин перевезли в свою квартиру!
– Отлично, отлично! – хвалила Гаухар, переводя взгляд с одной вещи на другую. И спальный гарнитур, и письменный стол с нарядной лампой и креслом, и книжный шкаф – все современное, полированное, нарядное. А в другой комнате обеденный стол, окруженный стульями, сервант с посудой, телевизор… – Ай, Миляуша! Ай, молодая хозяйка!
Но сама Миляуша явно волнуется. Ведь у Гаухар небось художественный вкус. Сейчас же начнет критиковать, распоряжаться: это поглубже задвинуть в угол, это сюда, это вот так развернуть… И верно, Гаухар прошлась по обеим комнатам, прикинула взглядом с одного места, с другого, прищурилась… Нет, она не командовала, осторожно подсказывала, переспрашивала: «А не лучше ли будет вот так?»
Миляуша стояла и смотрела, переводя взгляд с мужа на Гаухар, с Гаухар на мужа. Вдруг, захлопав в ладоши, забегала по комнатам.
– Смотри-ка, Вильдан, как это мы не заметили! Так действительно будет лучше, вещи заиграют!..
И она, не теряя времени, принялась выполнять советы Гаухар. Впрочем, всем хватило дела, особенно Вильдану. Задвигались столы стулья, кровати…
Нурдида-апа вышла из кухни, чтобы сказать: «Самовар вскипел», – но, удивленно всплеснув руками, воскликнула:
– Ба-а, что тут происходит?!
– Тут, дорогая мамочка, великое обновление! – говорила Миляуша, переходя с места на место. – Вильдан, чего призадумался? Разбирай книжный шкаф по секциям, давай переносить. Мама, ты не остуди самовар. Вот закончим в этой комнате, перейдем в другую. А потом уж и чайку попьем.
Через час-полтора Миляуша, взяв за руку свекровь, повела осматривать новую расстановку мебели.
– Посмотри, мама, только не падай от удивления, – смеясь, сказала она. – У нас стал настоящий рай.
Нурдида только охала да всплескивала руками. Те же стены, окна и двери, те же самые вещи, но совсем по-иному заиграло, запело кругом! А занавески-то, занавески, чудо как хороши!
И она глубокомысленно заключила:
– Построить дом не просто. А вот конопатить, красить, лоск наводить тоже надо уметь. Когда жили в тесной, словно могила, комнатенке, как ни ставь вещи, все ни повернуться, на взглянуть. А теперь – вишь ты!
Когда все было расставлено, когда сели за стол и выпили по чашке чаю, Миляуша вдруг вспомнила:
– Вильдан, ты купил билеты?
– Как не купишь, коль приказано. Вот они!
В школе однажды зашел разговор о том, что в Народном театре Зеленого Берега готовится новая постановка известной пьесы «Голубая шаль». Преподаватели высказывали такое мнение, что спектакль следует посмотреть. Давно ля говорили об этом, а билеты уже есть. Ну я Миляуша, скоро же навела порядок в семье!
– Вот, пожалуйста, вам премия за хлопоты, – сказал Вильдан и предложил Гаухар два билета.
– Зачем мне два? – не поняла Гаухар. – Забира домоседка, вряд ли пойдет в театр.
Вильдан вопросительно посмотрел на жену. Миляуша с удивлением обратилась к Гаухар:
– Вот еще! А куда ты денешь Агзама?
– Зачем я ни с того ни с сего буду брать билет для Агзама?
В разговор вмешалась Нурдида:
– Дело, конечно, ваше, Гаухар-джаный, только Агзам заслуживает того, чтобы о нем позаботились. Я не раз видела его на работе – относила какие-то бумаги. Даже по тому, как сидит человек за столом на службе, можно понять, дельный он или пустой. Иной хоть и большой начальник, а посмотришь, как он развалился в кресле, – только рукой махнешь.
Гаухар с улыбкой слушала Нурдиду. Что тут возразишь? Не такое уж большое дело эти билеты, как-нибудь можно бы уладить. Тут сложнее другое. Ведь Гаухар, проверяя себя, держится несколько вдали от Агзама. Она приветлива с ним, при удобном случае Агзам проводит Гаухар, а то и побудет у нее дома. В присутствии тетушки Забиры они непринужденно разговаривают, шутят. Но ни на шаг ближе. И вдруг – предложить ему билет в театр!.. Разве это не проявление особого внимания? Тут и слова-то не сразу подберешь, чтобы вручить билет. Правда, как-то случайно она обмолвилась в разговоре с Агзамом: «Говорят, что «Голубая шаль» – новое явление в работе нашего театра. Пожалуй, стоило бы посмотреть». Но сказано это было как-то, между прочим. Перебросились несколькими фразами – и вроде бы сейчас же забыли.
Так что же, перейти от слов к делу?.. Но вдруг Агзам подумает, что и в первый-то раз Гаухар не случайно, а с определенной целью заговорила о театре? Нет, не так все просто…
От билетов Гаухар все же не сумела отказаться. Как-то неудобно; Вильдан заботился, хлопотал, а она ни во что не поставила бы это. Со смущенным лицом она взяла два билета, так же смущенно поблагодарила. Не уверена была, найдет ли подходящие слова, чтобы позвать Агзама в театр. А главное – надо ли звать?..
