Текст книги "Зеленый берег"

Автор книги: Абдурахман Абсалямов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

«Смотри, какой остроглазый», – подумала Гаухар. Она, торопясь, рассказывала и об Акназаре, и о его непутевой матери. Спохватившись, призналась смущенно:

– Я и не сообразила – при первой же встрече, можно сказать, раскрываю начальству наши школьные неурядицы.

– Напрасно сомневаетесь – сказал Агзам и, повернувшись к директору, добавил: – Дело-то ведь у нас общее.

– Разумеется. – кивнула Бибинур. – Что ж, я могу продолжить! – обрадовалась Гаухар. – Вот эта красотка Талия… Она позволяет себе говорить о собственном ребенке как о чужом. Да и к чужому-то не всякий человек так относится. Она, видите ля, готова отправить Акназара в колонию. По-моему, школа не может доверять воспитание сына такой матери. Нам надо позаботиться о судьбе ребенка.

– У него что же, нет отца? – спросил Агзам.

– Родители развелись. По рассказам соседей, отец, шофер, добрый, работящий человек. Он не мог ужиться с такой вздорной, взбалмошной женщиной. Семья распалась. Муж уехал куда-то и поступил на другую работу. Талия не хочет сообщить его адрес. Но это не трудно установить, ведь отец платит алименты.

– А каков мальчик? – опять спросил Агзам.

– Я не привыкла, товарищ Ибрагимов, давать отрицательные характеристики своим ученикам. Мальчик довольно способный, хотя и со странностями, – это не удивительно при таких семейных обстоятельствах. И все же Акназар совсем не таков, чтобы безнадежно махнуть на него рукой. К тому же он учится всего лишь в третьем классе, у него все впереди.

– Вот что, – после недолгого раздумья сказал Агзам Ибрагимов, – пусть школа напишет в районо докладную о положении мальчика. Потом соберемся все вместе а обсудим, как быть.

На том и порешили.

11

Однажды утром Гаухар разбудил солнечный луч, ударивший прямо в глаза ей. Солнцем была залита вся комната. Цветы в горшочках посвежели, распушились, словно весной. Разве можно в такое время валяться 8 постели! Гаухар немедля поднялась с кровати, накинула халат, подошла к окну. Снегу на улице еще достаточно, но за последние дни он заметно осел. Весна стучится в двери, заглядывает в окна. Гаухар охватило радостное чувство, сердце забилось сильнее.

Весна волнует все живое. Но если вспомнить о работе, то у Гаухар нет причин, чтобы всецело предаваться радости. Как практически помочь Акназару, еще не решено. Вопрос не так прост, Талию вызвали в районо, потребовали, чтобы она как следует занялась Акназаром. Но упрямая женщина замахала руками, раскричалась: «Силы мои кончились! Я совсем больна! В колонию мальчишку, только в колонию!» Но за Акназаром не было ни одного серьезного проступка. Он непоседлив, шаловлив – и только. Опасные пороки, к счастью, не привились к нему. Учится на тройки и четверки; несомненно, мог бы учиться значительно лучше, если бы дома обстановка была нормальной. Но мать из-за каждого пустяка обзывает мальчика последними словами, бегает за ним с палкой. По-видимому, она решила во что бы то ни стало отделаться от сына. Не мудрено, что Акназар и сейчас не каждую ночь проводит дома, все еще чувствует себя каким-то отщепенцем.

Что делать? Лишить Талию через суд прав материнства? Но она и без суда готова отказаться от этих прав. Через тот же суд обязать Аралбая воспитывать сына? Но шофер опять переменил место работы и выбыл из Зеленого Берега, Теперь снова выясняют, где он находится..

Всего лучше было бы поместить Акназара в общежитие при школе, которое называют теперь интернат. Трудность в том, что в интернат принимаются учащиеся школы-десятилетки, проживающие в селах, Продуктами питания интернат снабжают те колхозы и совхозы, откуда прибыли ученики. Акназар постоянный житель Зеленого Берега, Удастся ли устроить его в общежитие? И как быть с питанием мальчика?..

Хлопнула входная дверь. Это тетушка Забира вернулась со двора, где она хлопотала со своими гусями, курами и козой. Нынче выходной день, Забира думала, что постоялица ее встанет позже обычного, а она уже на ногах, вышла из горницы в кухню.

– А я еще и самовар не ставила, – виновато сказала тетушка Забира, снимая старый бешмет, в котором убиралась по двору.

– На улице, кажется, потеплело? – спросила Гаухар.

– Очень даже потеплело! Выйдешь – так в возвращаться не хочется. Правильно говорят в народе: март – шарт! То есть март – переломный месяц.

Утренний туалет Гаухар затянулся. Раньше, когда носила косы, было удобней: закрутила узел на затылке – и все. А теперь, уступая моде, постриглась. Каждый-то день некогда бегать в парикмахерскую, делать укладку, да и мастерицы здесь не то, что в Казани, – вот я мучайся с прической.

– Эй, Гаухар, не глядись так долго в зеркало, и без того сильно похорошела.

– Ты уж скажешь, тетушка Забира. Какое там похорошела!

– Ладно, ладно, не прибедняйся, как богатая невеста.

– Сегодня Миляуша с Вильданом обещали прийти, вот и прихорашиваюсь, – объяснила Гаухар.

– В таком случае правильно делаешь. Когда приходят гости, в доме должен быть полный порядок.

– Порядок-то наведем, тетушка Забира, да что поставим на стол? Если бы одна Миляуша пожаловала, как-нибудь обошлись бы, а то ведь и Вильдан с ней явится. «Голубиной водички», что ли, купим?

– Другом без этой водички жизнь не в жизнь, а учителям не следовало бы увлекаться, – сказала Забира. – Да уж ладно, возьму весь грех на себя. Сделаю беляши, подадим горячие блины. Есть у нас конфеты. К чаю вскипятим козье молоко. Думаю, довольны будут гости.

– С тобой не пропадешь, тетушка Забира. Вот сейчас обряжусь и приду на кухню помогать тебе.

Гаухар явилась на кухню в фартуке. С шутками да прибаутками замесили тесто, слепили беляши. К тому времени у тетушки Забиры подоспела печь. Беляши уложены на глубокую сковороду и поставлены на горячие угли.

Накрывая стол, Гаухар невольно подумала о Миляуше. Что-то непонятное творится с вей – стала рассеянной, вид озабоченный. Сперва Гаухар объясняла это тем, что у подружки голова закружилась от любви. Но, присмотревшись, поняла: тут замешалось нечто другое. Навык учительницы кое-что подсказал Гаухар: раньше Миляуша захлебываясь рассказывала о своих «технариках» – двух учениках, очень увлеченных математикой, физикой, техникой; в последнее время она почему-то помалкивает о своих любимчиках. Если спросишь: «Как твои «технарики?»– она меняется в лице. Несколько раз Миляуша появлялась в школе с покрасневшими глазами. «Ты не поссорилась с Вилем?»– однажды напрямик спросила Гаухар. «Нет, нет!» – торопливо ответила Миляуша. А на следующий день спросила: «Можно я приведу к тебе Вильдана?» Гаухар с готовностью ответила: «Пожалуйста, буду рада». И сейчас же подумала: «Хочет показать, что у них с Вильданом все обстоит хорошо».

Только тётушка Забира начала печь блины, как во дворе скрипнула калитка. Гаухар увидела в окно гостей. Чуть впереди шла Миляуша в голубом пальто и белой шапочке. На Вильдане весеннее пальто и серая шляпа.

– Тетушка Забира, гости.

– Добро пожаловать, мы готовы, – отозвалась Забира.

Она встретила молодых людей традиционными приветствиями:

– Вон как долго заставили ждать себя дорогие гости – знают, что цена им тысяча золотых рублей. Ну, как живы-здоровы? Как ваша матушка, Миляуша? Слава богу, бегает?

– Спасибо, тетушка Забира, мы с Вильданом крепки, как сталь. И мама моя неплохо чувствует себя.

– Вот и замечательно! Усаживайтесь-ка поудобней, я всего на минутку отлучусь в кухню.

Гаухар с Миляушей скрылись за ситцевой занавеской, отделяющей уголок Гаухар от большей половины горницы, принялись там шептаться о чем-то. Вильдан в это время разглядывал рисунки, развешанные на стенах. Он уже слышал, что Гаухар любит рисовать, но работ ее до нынешнего дня не видел. Правда, Вильдан не считал себя знатоком и его мнение скорее всего было очень субъективным, но ему казалось, что каждый рисунок излучает солнечный свет, хотя солнце-то нигде не было изображено. Внимательней всего Вильдан рассматривал берега Камы. Вот на первом плане огромный старый дуб на крутом откосе, осень ярко окрасила крупные листья могучего дерева. На рисунке по всему чувствуется, что день подходит к концу. Всюду торжественная тишина. На берегу нет людей, на реке не видно судов, и все же краски дышат жизнью.

Вильдан покачал головой:

– Да, тут есть что посмотреть, есть над чем задуматься.

– А я что говорила тебе! – воскликнула Миляуша. – Гаухар будет настоящей художницей! – Глаза девушки сияли счастьем. Она радовалась за подругу свою, гордилась Вильданом, сумевшим оценить рисунок Гаухар.

– Поговорим лучше о чем-нибудь другом, – улыбнулась Гаухар. Про себя она тут же решила: «В день свадьбы Вильдана и Миляуши обязательно подарю им этот этюд. Ведь Миляуша неоднократно признавалась, что под этим дубом она часто встречалась с Виль-даном.

– Ну, прошу садиться за стол, – пригласила тетушка Забира. – За столом разговаривать куда приятней.

Миляуша чаще, чем нужно, взглядывает на свои ручные золотые часики, – наверно, ей хочется, чтоб все видели, как замечательно поблескивают они. Вполне возможно, что это подарок Вильдана. В таком случае она вдвойне может радоваться. Пышные волосы девушки тоже словно отлиты из золота, а на слегка зарумянившемся лице ее отливают голубизной большие глаза. Сегодня Миляуша очень счастлива, – ей давно хотелось, чтобы Гаухар увидела Вильдана у себя дома. В школе, среди других учителей, он ведет себя сдержанно, старается выглядеть как можно серьезней, а в домашней обстановке все гораздо проще и уютнее, человек выглядит именно таким, каков он есть. Она надеется, что Гаухар понравится и новый черный костюм Вильдана, и узорчатый галстук, даже мелкие веснушки на липе молодого человека покажутся ей симпатичными.

Миляуша совершенно растаяла, убедившись, что не ошиблась в своих предположениях. Стараясь скрыть свою радость, она говорит тетушке Забире:

– У вас такие вкусные беляши, того и гляди язык проглотишь.

Тетушка Забира рассмеялась:

– Если проглотишь язык, душенька Миляуша, на меня не обижайся: беляши жарила Гаухар.

– О, Гаухар, кроме того, что учительница и художница, еще и замечательная кулинарка! А я вот никуда не гожусь. Однажды Вильдан даже не стал есть мои беляши.

– Неправда! – возразил Вильдан. – Просто не хватило у тебя беляшей, вот я и перестал есть.

– Ну, коль дело пошло на откровенность, – добавила со своей стороны Гаухар, – так должна признаться: тетушке Забире придется больше, чем мне, отвечать за проглоченный язык Миляуши, она больше моего трудилась над беляшами.

– Э-э, пошла писать губерния, – не осталась в долгу Забира. – Ведь Миляуша еще не проглотила свой острый язычок, значит, и отвечать еще рано. Вот мы и выясним сейчас, кому и за что отвечать. Ну-ка, Вильдан, давай свою тарелку. Коли Миляуша не хочет потчевать тебя, я сама положу тебе один-другой. И тебе, Миляушка, тоже добавлю. Право, это не повредит твоей тонкой талии. А то и женихи могут сказать: «Очень уж разборчива невеста – двух беляшей не может съесть».

– Ладно уж, тетушка Забира, не смущайте Вильдана. У теперешних-то женихов в кармане пусто, им только на руку, если невесты мало едят.

– Слышь. Вильдан, плохи твои дела, камушки в твой огород падают.

– Не беспокойся, тетушка Забира, я свою долю съем, а что говорите здесь, намотаю на ус: придет время – за все разочтусь.

Так, с шутками да со смешками, весело и задушевно, провели время. Такие встречи сближают людей. Не ошиблась Миляуша, позвав Вильдана в дом к тетушке Забире. А вечером молодые люди втроем пошли в кино. Этим и завершилась их встреча.

12

В здешних краях погода перед наступлением весны бывает очень обманчива. Вдруг начнутся метели, крутят несколько дней без передышки. Но вот выдалось какое-то особенное утро. И сразу все стихло, засияло солнце. Весь мир сверкает белизной, и на душе никакой тяжести. Все выглядит очень легким, мягким, теплым, хочется поваляться в пушистом снегу. В природе тишина и покой, воздух не шелохнется. На улицах городка только и слышен шорох лопат, расчищающих тротуары.

А ведь еще вчера невольно думалось: это низкое небо, вьюга, полумрак, заполонивший вольный свет, – все это установилось надолго. Сегодня, поглядите-ка, от мрачного наваждения не осталось и следа. Пройдут считанные дни – зажурчат ручьи, с шумом вскроются и помчатся реки. Взгляд невольно обращается к Каме: там еще сугробы снега, а под снегом толстый слой льда. Но именно этот лед и затрещит под напором весеннего половодья, необоримая сила весны разобьет лед в крошки, освободит от зимних оков Каму. Вздохнув всей грудью, река выйдет из берегов, устремится к своей старшей сестре – Волге. Свободно заплещут волны, величаво поплывут белые пароходы.

Из всего живущего на земле человечества с самым большим нетерпением ждут весну дети. Их взгляды устремлены в окно не только на переменах, но и во время уроков. Им дано слышать что-то волнующее и в шуме деревьев, и в крике воробьев. Едва возвестит звонок о большой перемене, ребята мчатся на улицу. Некоторые без шапок, без варежек, – начинается веселая игра в снежки, щеки у ребят розовеют, глаза горят.

Понятное дело, учительница живет интересами учеников, старается разгадать их маленькие тайны, их невысказанные желания. Открытые тайны иногда радуют учительницу, порой пугают.

Конечно, невозможно наблюдать с одинаковым вниманием за всем классом. Вот и сегодня Гаухар особо испытующе присматривается к Акназару, не забывает и о Зиле.

Пока что своим чередом проходит урок. Облокотившись о подоконник, Акназар напряженно смотрит в окно. Он будто и не слушает о чем рассказывает учительница. Но задашь вопрос – отвечает. И все же Гаухар обостренно чувствует: Акназар, будто наперекор людям и природе, не радуется вместе со всеми наступлению весны. Лицо его все больше мрачнеет; он по-прежнему замкнут и одинок. С Зилей, видать, опять поссорился, не смотрит на девочку, не отвечает на ее вопросы, из школы уходит домой один.

Гаухар слышала стороной о том, как Талия однажды вбежала в дом Зили, подняла там страшный шум, схватила сына за руку, уволокла его домой. «Нечего тебе околачиваться у чужих людей!» – кричала она на весь переулок. Но через два-три часа Акназар снова вернулся к Зиле. Дед Рами и мать девочки сказали ему: «Иди домой, не серди маму».

Самолюбивый Акназар, должно быть, понял это как запрещение бывать у Зили и очень обиделся.

Тогда Гаухар попросила Зилю рассказать, как было дело. Со слезами на глазах девочка объяснила:

– Мама и дедушка не прогоняли Акназара, сказали только: «Не оставайся ночевать у нас, не серди свою маму». Они разрешили приходить к нам днем, чтобы мы вместе готовили уроки. Но теперь Акназар и днем не заходит к нам, все свободное время проводит на улице.

Ученики жаловались на Акназара; то одному отпустил колотушку, то другому. Прежде за Акназаром не водилось этого, но с того дня, как Талия побывала в школе и устроила скандал, мальчик словно ожесточился: грубость, нервные вспышки, драчливость стали обычными для него. Мальчик портился на глазах у преподавателей. Стал плохо готовить дома уроки. К директору то и дело приходили родители учеников с жалобой на драчуна.

Гаухар чувствовала – назревает опасный кризис, В тревоге она направилась к заведующему районо Агзаму Ибрагимову.

– Надо принимать какие-то меры, товарищ Агзам, – взволнованно говорила она. – Я очень боюсь за мальчика. Он злобится все больше, возненавидел собственный дом. Он может сбежать куда-нибудь, в тогда никому из нас не будет оправдания. Знаете, вчера я была невольной свидетельницей очень характерной сцены… У вас есть время выслушать меня?

Агзам Ибрагимов молча кивнул.

– Ну, так вот… Я уже уходила из школы, но в коридоре у меня нечаянно расстегнулся портфель, чуть не выпали тетради учеников. Я расположилась на подоконнике, чтобы все аккуратно уложить. Слышу – за соседней колонной разговаривают два мальчика, один голове несомненно, принадлежал Акназару. Другой кому-то из одноклассников его. Акназар спросил мальчика, нельзя ли переночевать у него… Я знаю, товарищ Агзам, подслушивать нехорошо, тем более учительнице. Но ведь речь шла все о том же бесприютном Акназаре. И я уже не могла совладать с собой…

– Что ответил мальчик? – ровным голосом спросил Ибрагимов.

– Ответ был тоже любопытным. «Я позвал бы тебя ночевать, – говорит мальчик, – да нынче нельзя. Вчера отец очень расстроенный вернулся с завода. И мать тоже рассердилась. Даже телевизор не стали смотреть. Я еще не знаю, как там, дома, успокоились родители или нет». Оказывается, на этом заводе выдают зарплату без кассира. Разложат на столе деньги в конвертах, и на каждом конверте фамилия получателя. Подходит рабочий, берет свой конверт, проверяет деньги и расписывается в лежащей да столе ведомости. Вчера отец этого мальчика не обнаружил своего конверта на столе. Возможно, кассир не положил по ошибке. Но, может быть, у кого-то поднялась рука на чужой заработок. Завтра все выяснится. Слышу – Акназар спрашивает: «А раньше пропадали конверты?» – «Нет, уже третий год зарплату выдают без кассира, и пропаж не было». – «И охранника не было у стола?» – «Зачем же ставить охранника, коль рабочие сами наблюдают за порядком?..»

– Вы что же, – опять перебил Агзам, – собираетесь рассказывать об этом случае ребятам на уроке?

– Погодите, товарищ Агзам, вы, кажется, не совсем поняли меня, – возразила Гаухар. – Выслушав ответ приятеля, Акназар рассмеялся и сказал буквально следующее: «Ну и глупцы, что не поставили охранника, Три года не брали чужую зарплату, а на четвертый могли взять». Теперь вы понимаете, что встревожило меня? – взволнованно спросила Гаухар. – Значит, мой ученик не верит в честность, считает разиней того, кто распорядился не ставить охрану. Вот результат дурного влияния на ребенка со стороны матери. Ведь она только и знает, что твердит: «Все вокруг жулики и безделышки!» – тогда как сама крайняя эгоистка и стяжательница, а может быть, и на руку не чиста. Во что бы то ни стало надо как можно скорее избавить мальчика от губительного влияния.

На смуглое лицо Агзама набежала тень. Кажется, он принял близко к сердцу рассказ Гаухар. Не давал успокаивающих обещаний, не возмущался поведением непутевой матери Акназара, но спокойно и достаточно твердо сказал, что займется этим вопросом и сделает все, что можно. Гаухар и сама знала, как трудно в конце учебного года устроить ученика в интернат. Но раз выпал такой тяжелый случай, надо попытаться сделать невозможное.

И еще поняла Гаухар, что Агзам Ибрагимов, должно быть, знает жизнь и не привык бросать слов на ветер. Она вспомнила также, что Агзам, слушая, взглянул на нее пристально и глубоко. Гаухар даже смутилась. Что таится в этом взгляде? Возможно, – заведующий районо подумал: «Заурядная женщина не стала бы так волноваться за судьбу чужого ребенка». Хотя не исключено, что это был один из привычных его взглядов во время бесед с посетителями.

Дома у себя Гаухар вспомнила об Агзаме Ибрагимове, о происшедшем в районо разговоре. Это была всего третья или четвертая их встреча. Что особенного в этом? Мало ли кому из районных работников приходится встречаться с учителями. Правда, со свойственным молодой женщине любопытством Гаухар после первого же знакомства с Ибрагимовым в школе кое-что расспросила о нем. Только и всего. И во время сегодняшней встречи ничто не выходило за рамки делового разговора, если не считать единственного – слишком пристального взгляда Агзама, – ничего особенного не произошло. Все же вот что странно: дома Гаухар в мыслях невольно сравнила Ибрагимова с Джагфаром. Это было чисто внешнее сравнение, ведь она совсем не знала ни характера, ни интересов Агзама. И если уж говорить начистоту, Гаухар вроде бы не нашла в этом человеке ничего особенно выдающегося или привлекательного. Ну, допустим, он энергичный, волевой человек с немалым жизненным опытом. Этого еще недостаточно, чтобы увлеченно расхваливать его, как делают некоторые знакомые Гаухар преподавательницы. Джагфар по первым впечатлениям когда-то казался ей весьма незаурядным человеком, а на поверку вышло – вон какой…

* * *

Заведующий районо обещал вплотную заняться устройством Акназара. Гаухар тем более обязана выполнить свой долг учительницы. Теперь уж нельзя упускать мальчика из виду. Она решила еще раз пригласить Акназара к себе. Но пойдет ли, не заупрямится ли? К счастью, мальчик согласился с первых же слов.

Гаухар занесла журнал в учительскую. Здесь Бибинур-апа сообщила ей радостную новость: завтра можно направить Акназара в интернат, место нашлось, питаться он будет вместе с другими ребятами.

– Это замечательно! – воскликнула Гаухар. И тут же у нее мелькнула мысль: «Значит, Ибрагимов хозяин своему слову».

Она быстро оделась и спустилась вниз. Акназар уже ожидал ее у выхода.

– Я сейчас, – сказала Гаухар мальчику, – вот только отдам сторожу ключ от классной комнаты.

Все это Гаухар сделала умышленно. Если мальчик захочет опять убежать от нее, у него будет полная возможность сделать это сейчас же.

Но Акназар остался на месте, подождал возвращения учительницы, – значит, он по доброй воле согласился пойти с ней.

Весна вступала в свои права. На улице звенела капель; воробьи уже купались в лужах на дороге; где-то на карнизах ворковали голуби. Небо солнечное, голубое, веет мягкий ветерок. На обочинах дороги козы щиплют молодую травку.

Гаухар открыла уже знакомую Акназару калитку во двор. Они почистили обувь на крыльце, потом вошли в дом. Забира возилась у печи.

– Ах, тетушка Забира, не напоишь ли нас чаем? У меня гость.

– Ба, это Акназар! Как не угостить чаем такого молодца!

Забира быстренько накрыла стол, – кажется, она забыла давнюю озорную проделку Акназара над ее гусями.

– Ешь, Акназар, не стесняйся. Вот тетушка Забира только что поджарила вкусные беляши. Давай чашку, я налью тебе чаю.

Акназар протянул чашку с блюдцем. Щеки у него порозовели. Сам он говорил мало, но непринужденно и спокойно отвечал на вопросы. А чего смущаться – ведь на сей раз ему не выговаривают за дерзкие выходки, не расспрашивают ни о матери, ни об отчиме.

Наконец чай выпит, беляши съедены и посуда убрана со стола. Гаухар разложила на столе и на стульях свои заранее приготовленные рисунки.

Акназар не спеша переходил с места на место, то рассматривал рисунки вблизи, то отступал подальше. Учительница осторожно наблюдала за ним, думала: что ни говори, у мальчика природная способность к восприятию художественного. Он любит и умеет смотреть, значит, научится и рисовать. Вот ведь как сноровисто применяется к свету – выберет такое место, что на рисунок не падает тень. Ни в лице, ни в движениях его нет ни спешки, ни суетливости; иногда на губах у него появляется осмысленная, довольная улыбка, а временами он задумывается. И этого мальчика многие, даже мать, считают неисправимым хулиганом. Правда, ему еще не вполне понятно, почему нравится тот или иной рисунок. Но ведь до чего серьезно смотрит!

Вот он второй раз взял в руки портрет мальчика. Под портретом краткая надпись: «Юлдаш».

У Гаухар дрогнуло сердце. Пусть все ее этюды, с точки зрения профессионального художника, ничего не стоят, но в портрет любимца, ученика своего, погибшего так трагически, она вложила все, что умела и могла. Почему же именно к «Юлдашу» вернулся Акназар? Неужели не случайно?

Акназар продолжал напряженно рассматривать черты лица незнакомого ему мальчика. Другие рисунки словно перестали существовать для него. Лицо его, сосредоточенное, вдруг просветлело, он как бы нашел, что искал. С легким вздохом Акназар положил портрет Юлдаша на прежнее место.

Тетушка Забира тоже заинтересовалась рисунками. Долго всматривалась в «Юлдаша», вдруг спросила:

– Акназар, сынок, не ты ли здесь нарисован? Акназар сдержанно улыбнулся, оставил вопрос без ответа.

Теперь портрет взяла в руки Гаухар, сказала совсем спокойно:

– Акназар, я вижу, тебе понравился этот рисунок. Прими его в подарок от меняй – В подарок?! – удивленно, почти с испугом переспросил мальчик. – Нет, нет! Еще скажут, что стащил где-то. – Он помолчал, что-то соображая, – Знаете, занесите портрет в школу и повесьте в нашем классе, пусть все смотрят.

– В школу?.. – Гаухар растерялась в первую минуту. – Но это же незаконченный рисунок, Акназар.

– Не беда, Гаухар-апа. В прошлом году в Зеленом Береге была выставка одного казанского художника. Там я тоже видел неоконченные картины. Так и в надписях было сказано: «Незаконченная работа». Многие смотрели, да еще и хвалили.

Поколебавшись, Гаухар ответила: – Хорошо, я, пожалуй, соглашусь, но при одном условии: в специальной комнате будут выставлены не только мои рисунки, соберем и у ребят – ведь в нашей школе многие рисуют. Так и назовем: «Выставка рисунков учеников нашей школы». Должно получиться очень интересно. Не правда ли? Я завтра же поговорю с Бибинур-апа. Учителя рисования попросим руководить устройством выставки. А мы с тобой будем помогать ему. Согласен?

– Конечно, согласен! – без колебаний сказал Акназар.

Когда Гаухар приглашала к себе мальчика, она и не думала о выставке. По справедливости говоря, Акназар натолкнул ее на эту мысль. За какие-то минуты оба они увлеклись своим начинанием и уже начали обсуждать подробности. Сам Акназар отказался показать что-либо свое: «Никто не будет смотреть на мою мазню», – решительно заявил он. Гаухар не стала: настаивать, ей важно было заинтересовать мальчика живым делом.

Когда Акназар собрался уходить, Гаухар как бы между прочим спросила:

– Послушай, Акназар, ты согласился бы временно пожить в интернате? Там неплохо. Твоя мать не будет против? Если же тебе самому не понравится, уйдешь. Неволить тебя не будут.

Акназар ответил только на второй вопрос:

– Мать обрадуется моему уходу из дома.

– А ты сам как думаешь об интернате? – настойчиво спросила Гаухар.

Мальчик помолчал. Он колебался, выражение лице его часто менялось. Наконец решительно тряхнул головой:

– Я думаю, хуже не будет. Пусть только возьмут.

– Об этом мы позаботимся. Не сомневайся ни в чем, Акназар.

На следующий же день Гаухар направилась к Бибинур-апа, намереваясь известить ее о том, что Акназар согласился пойти в интернат. Но разговор не состоялся. В кабинете у Бибинур была Миляуша. Обе они стояли посредине комнаты и о чем-то озабоченно говорили. Смущенная Гаухар остановилась на пороге.

– Я помешала?

– Нет, нет, пожалуйста! – заторопилась Бибинур. – Мне на урок. Вы хотите потолковать с Миляушей? Располагайтесь здесь, вам никто не помешает. – И уже на ходу торопливо проговорила Миляуше: – Вы, Миляуша, подняли серьезный вопрос. Очень серьезный! Однобокое образование абсолютно непригодно для советской школы. Я бы даже сказала – вредно. Мы обязательно поговорим об этом на специальном заседании педсовета.

Оставив молодых учительниц одних, она вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Лицо у Миляуши все еще было расстроенное.

– Что-нибудь случилось? – посочувствовала Гаухар.

Подруги уселись на диван.

– Мы говорили о моих учениках, «технариках», – помнишь, я тебе рассказывала? – не очень охотно начала Миляуша. Но постепенно увлеклась собственными горькими признаниями. – Меня постигло большое разочарование, Гаухар. Если хочешь – несчастье. Я так гордилась этими двумя мальчиками. Они прекрасно идут по математике, физике. Их уже стесняют рамки нашей программы. Они читают современные технические журналы, разбираются в ядерной физике, в космонавтике. «Вот, – думала я, – готовлю двух современных способных ученых или передовых инженеров». Некоторые учителя предупреждали меня: «Не слишком ли увлекаются ваши ребята техникой? Говорят, у них отставание по гуманитарным предметам». Я только отмахивалась: «Ничего, догонят, наверстают. Зато будут первоклассными специалистами». Но, Гаухар, как жестоко я ошибалась! – воскликнула молодая учительница. – Недавно я случайно спросила их: «Вы почему не были вчера на литературном диспуте о Печорине? Очень интересно прошел вечер в десятом «Б». Ты знаешь, что они ответили мне? «Мы, Миляуша Багмановна, были на занятиях по электронике в заводском клубе. Это куда интереснее! А что такое диспут? Пустое перемалывание слов. Наши отцы неплохие инженеры. Что они знают у Пушкина?" «Евгения Онегина» и «Пиковую даму», да я то по операм. Практически – зачем нам литература?» И мы впервые горячо поспорили. Мне ни в чем не удалось убедить их. Тогда я пошла к Галине Алексеев не, к Павлу Николаевичу… Оказывается, за последнюю контрольную работу по литературе моим ребятам поставили двойки. По истории еле вытянули на тройку. Еще раз потолковала с «технариками» и ужаснулась: она политически отстали, почти невежды. И опять же оправдываются оговорочками: «Что было написано! Пушкиным, всегда можно узнать из учебника. А вот; сконструировать новую машину – это дело!» Они уже! не слушают меня, Гаухар!..

– Как же все-таки с контрольной по литературе? – перебила Гаухар.

– После моих уговоров согласились переписать. «На троечки, говорят, вытянем. Для аттестата нам больше не нужно».

– А в конечном счете?

– Ты ведь слышала – Бибинур-апа обещает обсудить вопрос на педсовете. Принципиально обсудить. Он тоже обеспокоена однобоким развитием некоторых учеников.

– Что поделаешь, Миляуша, – вздохнув, сказала! Гаухар, – всюду свои трудности. Главное для нас – научиться извлекать уроки из собственных ошибок.

Она ободряла девушку, как умела, не зная, что ж ожидает не менее тяжелое испытание.