Текст книги "Зеленый берег"
Автор книги: Абдурахман Абсалямов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
– Это верно, – согласился Агзам, – загадки мешают людям понять друг друга. Налейте-ка горяченького тетушка Забира.
Гаухар промолчала, но очередную чашку приняла.
Застольные беседы напоминают изменчивую погоду: то мирно светит солнце, то вдруг налетит ветер и принесет облачко. И вот опять просветлело. Чай помог и в данном случае. Гаухар больше не сердила Агзама каверзными словечками. И благосклонно, хотя и не без смущения, принимала явно влюбленные взгляды Агзама. А он не скупился на эти взгляды. Ему казалось – он целую вечность не видел Гаухар. Да, да, поездка пошла ей на пользу. Она уже не такая грустная и удрученная, какой была прежде. В какую-то счастливую минуту она сделала усилие и порвала путы, связывавшие ей крылья.
Так думал Агзам Ибрагимов, обрадованный и растроганный тем, что Гаухар вернулась, да к тому же посвежела и похорошела.
7
Первое, что решила сделать Гаухар по возвращении в Зеленый Берег, – это съездить в пионерский лагерь. Она уже знает все, что произошло там с Акназаром, знает, что и Зиля с ним, но надо посмотреть на ребят самой, собственными глазами, без этого невозможно успокоиться.
Второе – это выполнить поручение Бибинур-апа. Она вместе с дочкой Гульназ поехала отдыхать и попросила Гаухар присмотреть за ремонтом школы. Конечно, есть в школе завхоз, он понимает в хозяйственных делах больше самого директора, но все же присмотр учительницы необходим. Школа есть школа. Кроме стен, крыши и полов есть там классные доски, кафедры, парты и прочее. Вот за обновлением этого школьного инвентаря и надо проследить, – ведь завхоз может и не сообразить, чтобы классные доски были покрашены особо тщательно, иначе мел не будет хорошо ложиться на поверхность доски.
Поездка в лагерь заняла весь день. Гаухар с удовлетворением отметила для себя, что природа и свежий воздух, а главное – отсутствие вздорной, крикливой матери благотворно подействовали на Акназара. Он стал спокойнее, рассудительнее даже доброта появилась в его глазах. Преданная Зиля ни на шаг не отходила от своего друга. Гаухар осторожно завела разговор о рискованном подвиге Акназара. Мальчик нахмурился, коротко сказал: «Надо было выручать товарища». И больше ни слова нельзя было добиться от него.
Гаухар пробовала поделиться с ребятами впечатлениями о своей поездке по Волге. Сперва и Акназар и Зиля слушали внимательно, потом начали бродить глазами по сторонам, лица у них поскучнели. Всем своим видом ребята как бы говорили: «Все эти диковинки, которые вы увидели, наверно, очень интересны, но ведь они очень далеко отсюда. А у нас здесь ничуть не хуже».
Сначала Гаухар расстроилась, что рассказом своим не сумела по-настоящему заинтересовать ребят. Потом навык учительницы помог ей прийти к правильному выводу: говорить ребятам об огромной стране, в которой они живут, необходимо, но надо связывать эти рассказы с родным краем, хорошо знакомым им. Своими впечатлениями о просторах и богатствах Волги, о людях, населяющих берега ее, Гаухар непременно поделится с учениками в классе и прибавит к этому примеры из местной жизни.
У нее возникло желание побывать в городе Юности, посмотреть на замечательную новостройку, о которой много пишут в газетах и журналах. Она, разумеется, читает эти статьи м очерки, но одно дело – прочитать, другое – увидеть, разница большая. Новостройка не так уж далеко от Зеленого Берега: сядешь в автобус и через какой-нибудь час будешь на месте, «Так и сделаю, – решила Гаухар. – И тогда в беседах с учениками я соединю Волгу с Камой».
Своим намерением она поделилась с Агзамом. Получилось это как-то случайно. Гаухар сказала – и сейчас же спохватилась: «Зачем я делаю это? Может подумать, что выслуживаюсь. Как-никак мой начальник».
Но отступать было поздно. Агзам с неожиданной для Гаухар горячностью подхватил эту идею.
– Очень хорошо, замечательно! – говорил он. – После путешествия по Волге, вам совершенно необходимо побывать в городе Юности.
И тут же высказал желание поехать вместе с ней. Возражать против этого было бы бестактно со стороны Гаухар, ей оставалось только поблагодарить Ибрагимова за внимание. Оказывается, он не случайно принимает близко к сердцу строящийся город Юности. Из краткого рассказа его Гаухар узнала, что Агзам Ибрагимов выходец из семьи строителей. Его отец, Габдулла, по возвращении с фронта участвовал в постройке одного из новых нефтяных центров Татарии – Лениногорска. Через несколько лет, как только начались работы в районе будущего города Юности, он переехал сюда со всей своей семьей. Поселились они в ближайшей к строительству деревушке, в бросовой, полуразвалившейся бане, – в те дни все мало-мальски пригодные для жилья хибарки в окрестностях стройки были заселены приехавшими с разных концов страны рабочими.
У Габдуллы Ибрагимова кроме Агзама еще два сына, оба инженеры. Один работал на Лениногорском нефтепромысле, другой – на Бугульминском. Младшего сына еще с юности ожидала другая профессия. «Быть тебе учителем», – определил Габдулла. И Агзам по окончании педагогического института несколько лет учительствовал в сельских школах.
Выслушав этот рассказ, Гаухар уже более сочувственно отнеслась к общей поездке. Решили отправиться в воскресенье. Но всю пятницу и почти до обеда в субботу лил дождь. Гаухар уже решила, что поездка не состоится. Но в воскресное раннее утро засияло солнце, все вокруг ожило, зелень распушилась. Пока Гаухар колебалась, ехать или не ехать, явился Агзам, как никогда бодрый, оживленный, и заявил решительно: «Едем!».
После дождя на грейдерной дороге ни пылинки, воздух свеж, в раскрытые окна автобуса веет мягкий ветерок. Дорога вьется полями, порой врезывается в хвойный лес, где рощи перемежаются с пестреющими цветами полянами.
И вот в реющем мареве проступили очертания высоких каменных зданий, подъемных кранов города Юности. Поверить трудно – на берегах Камы, где столетиями властвовала глухомань, поднялись к небу девятиэтажные каменные дома. Очертания города еще не вполне оформились. Незаконченные каменные коробки краны, котлованы – все говорило о разгаре строительных работ. Огромный производственный комплекс, – на базе которого и возводился город, заложен в стороне, западнее. Невзирая на воскресенье именно в ту сторону и бегут трамваи, переполненные рабочим людом, мчатся грузовики, до отказа нагруженные стройматериалами.
Из окна автобуса Гаухар видела в рождающемся городе магазины, кинематографы, кафе, но на улицах не особенно людно: наверно, многие на работе, другие не сидят дома в такой жаркий день – отправились подышать воздухом на берег Камы, на поляны ближнего леса.
Как только вышли из автобуса, Агзам предложил было сразу направиться к его родителям. Но Гаухар запротестовала:
– Мы ведь не специально в гости приехали. Попробуем посмотреть, что представляет из себя будущий комбинат.
– Вряд ли что поймешь сейчас, в сплошном развороте, – предупредил Агзам.
– Что-нибудь да поймем, – настаивала Гаухар.
Но Агзам оказался прав. Стройка производственного комплекса занимает огромную территорию, равную отдельному городку. С ближайшей возвышенности им удалось обозреть только общую панораму. Вокруг строительства остается нетронутым солидный лесной массив. Он должен защитить город Юности от испарений и дыхания громадного производства. Но и в центре стройки видны специально оставленные зеленые рощи. Потребовалось бы слишком много времени, чтобы осмотреть все, да и то поверхностно. Главное – и физически это почти невозможно. Там и здесь на десятки и сотни метров тянутся котлованы, заборы, за которыми кипит строительство того или иного объекта. Видны феерические вспышки огней сварки, доносятся лязг металла, гудение грузовиков, скрежет экскаваторов, вспарывающих землю. Огромные руки кранов переносят в воздухе железобетонные блоки. Картина была слишком общей, и все же от нее не оторвешь глаз. В этом хаосе звуков, всплесках огня, вереницах снующих машин, во взмахах руки строителя, указывающей крану, куда опустить тяжесть, – во всем этом угадывалась грандиозность творений человека.
Теперь Агзам уже более настойчиво напомнил:
– Существует поговорка, Гаухар «Умел развлечь гостя – умей и накормить». Вы, наверно, изрядно проголодались? Зайдемте к моим старикам. Они очень обрадуются, найдут чем угостить.
Гаухар понимала – это было обычное в таких случаях приглашение. Но что-то смущало ее, казалось неуместным, ну, преждевременным, что ли.
– Может быть лучше в кафе… – нерешительно сказала она.
– Нет, нет! – заторопился Агзам. – Пожалуйста, не обижайте стариков.
– Вы разве предупредили их, чтоб ждали гостей? Вопрос был задан резковато. Но это было последнее сопротивление – откуда-то идущий голос какого-то недоверчивого существа. Агзам даже не нашелся, что ответить. Чтобы сгладить допущенную неловкость, Гаухар сказала мягко:
– Я не хотела обидеть. Мне казалось, неудобно беспокоить людей.
– Неудобно было бы отказать в гостеприимстве, – примирительно ответил Агзам.
Семья Габдуллы Ибрагимова теперь занимала квартиру в каменном пятиэтажном доме. Во дворе, в садике, гости увидели сидящего на скамейке древнего, но далеко еще не дряхлого, высокого старика. Это и был Хайбуш, дедушка Агзама. Как рассказывал Агзам, вот уже который год дед Хайбуш на вопрос о возрасте неизменно отвечает: «Кажись, сто пятый пошел. В действительности же, наверно, и сам аллах позабыл, сколько лет деду. Говорят, когда Хайбуш был помоложе, у него в деревне сгорел дом, огонь сожрал и метрическую выписку, теперь невозможно установить действительный возраст деда.
Хайбуш еще неплохо видит, он узнал внука до того, как тот подошел к нему.
– Ба-а, уж не ты ли это Агзаметдин?! – воскликнул старец. – А кто с тобой, что-то не узнаю?
– Это Гаухар, учительница, – объяснил Агзам, почтительно поздоровавшись с дедом.
– Учительница, говоришь? Хорошо, очень хорошо. Давай поздороваемся, дочка. Тебя зовут Гаухар?
– Да, дедушка.
– По-старинному означает – мугаллима. Говорят, за плечами мугаллимы по обе стороны стоят два ангела, – куда бы она ни пришла, всюду раздает счастье. Добро пожаловать, гости! Твоя мать, Агзам, уже несколько раз выбегала посмотреть, не идете ли.
Старик слегка оперся на палку и встал со скамьи. Бон сколько прожил, а смотри-ка, ходит без чужой помощи. Да и на подъем еще легок.
В доме были раскрыты окна, там, должно быть, услышали громкий говор во дворе – голос у деда басовитый, – выбежали встречать. Приветствия, расспросы о здоровье, о дороге – все перемешалось. Отец Агзама, черноусый, еще довольно моложавый, коренастый, в тюбетейке, шумно приветствовал гостей, не знал, куда усадить. Мать высокая худощавая женщина, повязанная белым платком, была говорлива, находчива в разговоре. Накрывая на стол, она ласково упрекала сына за то, что долго не показывал глаз, успела приветливо перемолвиться с Гаухар. Джамиля, младшая сестренка Агзама, очень похожая на него, – только черты продолговатого лица мягче, – так и летала между кухней и комнатой, где был накрыт стол. Девушка этой весной только что окончила десятилетку. На ходу она сообщила Гаухар, что готовится сдавать экзамены в химико-технологический институт.
Наконец-то все уселись за стол. – Кушайте, дорогие гости, пока еда не остыла, – хлопотала Зульхиджа. – Ждали вас к двенадцати часам, а сейчас четыре, не обессудьте, если что не так.
– Коль не голодны, могут к чему-нибудь придраться. А на мой вкус и перемячи, и пончики, и беляши все удалось на славу.
– Ну, дедушка Хайбуш мастер хвалить еду!
– Так и надо, внученька Джамиля, еда любит, чтобы ее хвалили. Рассказать, что ли, сколько тут трудов положено, прежде чем все сготовили? Вот будет потеха!
– Не надо, дедушка, пожалуйста, не смейтесь надо мной! – взмолилась Джамиля. – Гаухар-апа, защитите меня!
Востроглазая девушка была говорлива, в мать, она старалась вовлечь в разговор несколько смущенную гостью.
– Да, ты, внучка, знаешь, под чье крылышко можно спрятаться. Дай тебе бог здоровья, долго проживешь.
– Ах, дедушка Хайбуш, я не собираюсь переживать вас, – рассмеялась Джамиля.
– Хе, а почему бы не пережить! Вот доживешь до ста пяти лет, а там легко дальше пойдешь.
– Конечно, догоню вас, ведь вы на одном месте остановились: каждый год говорите – сто пять дет. Правда ведь догоню, Гаухар-апа? У меня ноги быстрые.
Гаухар едва успевала поддакивать говорунье.
Ах, Гаухар, – вмешалась Зульхиджа, – слушать-то слушай, а еду не забывай. Такой порядок у нас. Было время – еды не хватало в доме, так мы добрыми словами были сыты. Теперь, слава богу, ешь, сколько душа желает:
– Это ты верно сказала, сноха! – подтвердил неугомонный дед. – Мы всякое пережили. Только, милые вы мои, не хочется о плохом-то вспоминать. В жизни ведь и хорошего предостаточно. Однажды – я тогда еще холостым парнем был – приехал в город. Ну, продал на базаре, что надо продать, купил, что полагалось. Зашел в трактир – смотрю: на столе калач, вот этакий, да пышный такой, и чайник пузатый. Из тогдашних чайников можно было лить до тех пор, пока брюхо не раздует или когда заварка кончится. А за столом сидит мой лучший дружок Сабили, – по-русски-то его Савелием звать а я на татарский лад переделал. Так вот, приглашает Сабили: «Эй, Хайбуш, садись с нами, выпей чайку, закуси калачом», Я не прочь бы закусить, да гляжу – из дудочки чайника пар не идет, вон какой «чаек» у них. Ну, беда, думаю! Я правоверный мусульманин, водку в рот не бегу. Узнает отец, что закон нарушил, – изобьет. Кручусь туда-сюда. А Сабили не отстает: «Выпей чайку!» А дружки его, по-теперешнему говоря, подначивают: «Какое там «выпей», ему, слышь, Магомет запретил – ни водки, стало быть ни свинины». Вот эта свинина хуже водки раздразнила меня. Ну, я тогда был молод, силенок хватало, кулак внутри рукавицы что чугунный. Размахнулся и хватил разок-другой Сабили. Он так и сел на пол. Смотрю, дело плохо – у Сабили скула посинела. Тут дружки Сабили закричали: «Убил, басурманин, убил Савелия!» И ну стеной на меня. Не знаю, как я успел схватить с гвоздя тулуп, выскочить из трактира. Кобылка была у меня – огонь, а не лошадь. Вскочил я в сани и гикнул: «Эге-ей!»– она как рванула сани, как понесла – то ли касались полозья снега, то ли нет. Несусь, ничего не вижу! Через некоторое время опомнился. Смотрю – поле. Впереди кустарник. Лошадь навострила уши, фырчит, бьет копытом. Ах ты батюшки! Из кустарника – целая стая волков! Раздумывать некогда. Опять гикнул: пошел! Волки не отстают. Тут я вспомнил: у меня ведь под соломой шкворень. Выдернул я его, врезал по башке переднему волку. Вижу – ткнулся он мордой в снег. Я изловчился и второго смахнул… Стая набросилась на оглушенных дружков своих, давай рвать в клочья. А кобылка не стала дожидаться, когда они опять пустятся за нами…
Не меньше года мы с Сабили обходили друг друга стороной. Надо же было случиться – опять я на базаре зашел в тот же трактир и опять вижу: сидит Сабили за тем же столом. Но на этот раз без дружков, из чашки у него идет пар. «Эй, кричит, Хайбуш, садись со мной на мировую чай пить! Есть у тебя силенка, уважаю. Чуть не свернул тогда скулу мне. Конечно, я не ждал, что ударишь, не изготовился, а то и тебе досталось бы. Ладно, ладно, садись! Есть одна хорошая русская пословица: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Решил я уступить тебе того черного жеребца-трехлетку, который так нравится тебе. Ты не передумал купить его?» – «Какое там передумал…»
Но тут вынужден был вмешаться до сих пор молчавший Габдулла;
– Хватит уж тебе, отец, совсем умучил гостей. Твоим, приключениям конца-краю нет.
– Конечно, нет, Габдулла! Я ведь до ста и пяти лет дожил. Дочка Гаухар очень уважительно слушает меня. Не зря сказано: «У мугаллимы за каждым плечом по ангелу…»
После обеда Джамиля пригласила Гаухар в свою комнату. Девичьи комнаты у всех одинаковы – светло, чисто, во всем порядок. В комнате два окна, оба обращены во двор, в садик. Здесь не слышен уличный шум. Из садика в раскрытое окно веет свежим ветерком.
– …Когда я кончу учиться, Гаухар-апа, этот город разрастется, будет не меньше Казани, – оживленно говорила Джамиля.
– Ну, Казань, думаю, тоже не застынет на одном уровне, – рассмеялась Гаухар.
– Это верно, – согласилась сговорчивая девушка. – У меня так, к слову пришлось… – И перескочила на другое: – Если не удастся сдать экзамены в институт, я не растеряюсь, вернусь в город Юности, поступлю на работу, буду готовиться на заочный…
Рассказывая, Джамиля показывала гостье свои книги, ну, и наряды, конечно. Впрочем, гардероб девушки был еще скромен. Вот только Агзам удивил сестру своей щедростью. К окончанию десятого класса подарил ей очень красивое вечернее платье и туфли на модном каблуке. А если она все же сдаст экзамены в институт, он обещал купить ей шубку с норковым воротником. Этим пока что и ограничились ее мечты о нарядах.
8
После обеда Агзам остался в большой комнате, долго беседовал с отцом и дедом. Но теперь ни отца, ни сына за столом нет, а Хайбуш-бабай прикорнул на диване, сладко похрапывает. На кухне Зульхиджа моет посуду.
– Нам, Зульхиджа-апа, пожалуй, пора возвращаться в Зеленый Берег, – обратилась Гаухар. – Куда девался Агзам?
– Э, не беспокойся, дочка, успеете вернуться. Агзаметдин с отцом отлучились к соседям. Недалеко, через два-три дома отсюда. Они скоро вернутся. А ты отдохни немного. Небось от высоких-то каблуков ноги так и гудят?
– Да уж привыкла, Зульхиджа-апа.
Из большой комнаты донесся басовитый голос деда Хайбуши:
– Эй, сноха, как гостья, встала?
– Ах, бедняжка, он думает, если сам вздремнул, так и другие то же самое… Гаухар и не думала дожиться, отец!
– Э, нет, не говори так, сноха, вздремнуть после обеда никому не вредно. Проходи сюда, доченька Гаухар, сядь поближе. Ты пришлась мне по душе. Так бы и не отпустил тебя!.. – Дед был очень доволен, когда Гаухар села на диван рядом с ним. – Вот так! Не перейдет ли твое тепло ко мне? Помолодел бы. Что ни говори, сто пять не двадцать пять…
– Эх, отец, у тебя и через год, и через два будут все те же сто пять.
– Конечно, сноха, конечно! У аллаха хватит дней и годов, чего их считать… Так, значит, доченька Гаухар, ты мугаллима? – десятый раз переспрашивал он. – Очень хорошо, очень приятно! А из каких мест ты будешь родом? Из Казани или из Зеленого Берега?
– Нет, дедушка, я уроженка Арского района. Только в деревне никого не осталось из моей родни. Отец не помню когда умер, еще ребенком была, мать недолго пережила его – Вон оно что… Значит, ты сиротка? Да, тяжеленько было возрастать и учиться одинокой. Зато ты хорошо узнала, каков на вкус черный хлебец и сколько стоит он…
На лестнице послышались голоса, Агзам разговаривает негромко, а отец гудит, что твоя труба, еще за дверью можно было разобрать каждое его слово;
– …Чуть мне исполнилось шестьдесят, начальство сейчас же спрашивает: «Может, на пенсию желаешь?» Я даже рассмеялся…
Когда они вошли в прихожую, Габдулла заканчивал свой рассказ:
– …Смеюсь и говорю? «Жена вышла на пенсию – этого пока достаточно. А мне еще надо поработать. Кто лучше меня знает электросварку? На нашем участке я пока что первый – так или не так?» Отвечают: «Правильно, первый». Д я им: «Значит, мне и достраивать комбинат. Может быть, вспомнит молодежь: «Вот как работали наши отцы!»
– Долго пришлось ждать нас? – дослушав отца, обратился Агзам к Гаухар.
– Да, нам пора уже возвращаться, Агзам.
– Как раз об этом мы и хлопотали. Тут по соседству живет знакомый инженер, у него своя машина. Минут через сорок он может отвезти нас, ему все равно надо ехать в Зеленый Берег.
– Все же зачем беспокоить человека? Поехали бы в автобусе.
– Автобус в эти часы, Гаухар, редко ходит. Ничего, поедете в свое удовольствие на «Москвиче», – отозвался Габдулла. – В детстве мы ходили, накрывшись рогожкой. А нынче наши дети – инженеры, строят комбинат, приобрели свои Машины. Умирать не надо, вот качкая жизнь настала! Ты, Агзам, скоро купишь машину? Пора бы!
– Очень ты расхвастался, отец, – вставила Зульхиджа, снова накрывавшая на стол. – Нынешнюю-то жизнь Гаухар и без тебя отлично знает.
– Разве я говорю, что не знает? Я просто хочу добавить, что и я кое-что знаю. Верно, друг мой Джамиля? – обратился он к дочери.
– У моего друга отца что ни слово то золото.
– Ха! Слыхала, старуха? Знай наших!
– Кто же согласился отвезти наших гостей домой? – полюбопытствовала Зульхиджа. – Внук Бесштанного Галькея, что ли?
– Нет, Бесштанный Галькей живет у старого моста, а мы ходили к внуку Косоплечего Хасби, – объяснил Габдулла-абы. – Помнишь, когда-то этот Косоплечий Хасби принялся было делать арбу, чтобы запрягать подрастающего быка? Но не успел он доделать арбу, пришлось зарезать бычка и съесть. А телега так и осталась недоконченной. «На будущий год аллах пошлет нам нового бычка от нашей пестрой коровы, а этот был слишком мал ростом, чтобы запрягать», – оправдывался Косоплечий Хасби.
– Как не знать мне Хасби, – поддержал» Зульхиджа. – Бедняга на шахте покалечился. Всю жизнь ходил скосившись на правое плечо. У них в доме гвоздя лишнего не было. А внук теперь, видишь, инженером стал, машину завел…
– Ладно уж, старуха, будет машина и у нашего Агзама. А пока прошу садиться к столу. Гаухар, дочка, пересаживайся с дивана на свое прежнее место. Для начала съедим по маленькой тарелочке пельменей, потом попьем чайку.
– Да мы ведь обедали, Габдулла-абы!
– Ну что за пустяки! Когда это было. Джамиля вошла, неся в каждой руке по глубокой тарелке с пельменями. Сначала поставила перед дедушкой Хайбушем, потом гостям. И дальше своей семье, по старшинству. Знает порядок востроглазая Джамиля!
– Э, сноха, чудо-пельмени, из молодой говядины, сами лезут в рот!
– Пельмени Джамиля делала, отец, ее и хвали.
– Ах, Джамиля! То-то я чую – у пельменей вкус девичьих рук.
– Маловато этой похвалы, дедушка. Говорят, хвалу посыпай золотом и серебром, – не запнувшись ответила Джамиля.
– Ай-яй, дочка, как у тебя заблестели глазки от похвалы, – подзадорил Габдулла. – А в общем молодчина! Положи-ка мне еще тарелочку. Мы рабочий народ, коль едим – за ушами пищит, коль работаем – сердце стучит.
Не отказался от второй тарелки и дед Хайбуш.
– Да будет на пользу пища, дедушка! – не осталась в накладе Джамиля.
Потом аппетитно пили чай. Хворост к чаю тоже изготовления Джамили, – во всяком случае, так уверяла Зульхиджа; может быть, она нарочно так говорила, чтобы хворост казался вкусней.
Под окном раздался гудок машины. Все поднялись из-за стола, гости начали прощаться.
– Значит, уезжаете? – сожалеючи, сказал дед Хайбуш. – Ни за что не отпустил бы, да ведь путнику положено быть в пути. Большое спасибо, дочка Гаухар, что порадовала нас своим приездом.
– Это вам спасибо, дедушка! Приезжайте все вместе в Зеленый Берег. Посмотрите, как мы… как я живу, – быстро поправилась она. – В Зеленом Береге нет таких новых и удобных домов, я живу в старой деревенской избе.
– Да мы сами-то недавно переехали в новый дом. Еще не забыли свой старый» – ответила Зульхиджа.
Хозяин машины, примерно одних лет с Агзамом, поздоровался с гостьей за руку, пригласил в машину. Гаухар расцеловалась со щеки на щеку с Джамилей и Зульхиджой-апа.
– Эх, Габдулла, – обратился дед Хайбуш ж сыну, – нам уж не дождаться таких поцелуев, а все же будем надеяться. Эх, годы-ы!
– Смотри, как разошелся наш дед! – залилась смехом Джамиля. – На палочку опирается, а храбрится что твой парень.
– Поглядела бы, насмешница, на своего старого деда лет восемьдесят назад! Да, да, поглядела бы!
По городу ехали молчаливо. Только когда помчались по широкому асфальтированному шоссе, Гаухар начала делиться с Агзамом своими впечатлениями о его семье. Очень искренним казалось ей радушие, с каким их приняли. Агзам отвечал молчаливыми кивками или же односложными замечаниями. Он, кажется, держался традиции своих родителей – скромно принимал похвалы. Инженер, хозяин машины, не вступал в разговор; все его внимание направлено на шоссе, – правда, им так и не встретился ни один пассажирский автобус, но одиночные грузовики проносились довольно часто. В лучах фар то и дело мелькали белые ночные бабочки. Начался спуск в отлогую впадину, здесь шоссе пролегало через кустарник. Вдруг откуда-то взялась лиса. Строго по прямой, она долго бежала по дороге, казалось, лучи света не давали ей свернуть в сторону. Водитель прибавил скорость, возможно, намереваясь сбить лису. Но вот шоссе резко свернуло, и лисица, мелькнув в последний раз, пропала в темноте.
– Сколько раз случалось, – начал молчаливый инженерах если уж попадет в лучи фар лиса или заяц, так и шпарят напрямую, пока не повернет в сторону дорога.
Теперь шоссе совершенно опустело. Иногда на обочине вдруг загорались две желтоватые точки: это на бугорке или на низком кусте сидела сова, встречала и провожала машину немигающими, глазами.
– Не расшибаются случайно ночные птицы о машину? – поинтересовалась Гаухар.
– Бывает, – ответил инженер. – Мне рассказывал сосед, шофер грузовика, о радиатор его машины ударилась сова. Он не стел останавливать машину, а приехал на базу – смотрит: птица в ловушке. Оказывается, она попала головой в щель неплотно закрытого радиатора, за всю дорогу не задохнулась и вырваться не могла. Шофер с грудой освободил ее. В благодарность за это она в кровь исцарапала ему руки. Я сам ходил смотреть. И специально не засунешь в эту дырку голову живой птицы, особенно ночью, в темноте. А тут – случилось. Работа у шоферов такая, без происшествий не обходится.
Вдали замелькали огни Зеленого Берега. Они становились все ближе. Вот и окраина города.
Пока ехали полем, казалось, что уже поздно, а на городских улицах все еще полное оживление. Люди толпятся около кино. Прижавшись плечом друг к другу, проходят парня и девушки.
«Москвич» остановился около домика тетушки Забиры. Гаухар пригласила было своих спутников зайти и выпить по чашке чаю, но они, поблагодарив, отказались.
Гаухар стояла около крыльца, пока машина не скрылась в темноте за углом. Окна у тетушки Забиры еще светились, Гаухар откинула щеколду незапертой калитки. Дальняя половина двора, где навес, погружена в темноту, а ближняя залита лунным светом, хоть бусы нанизывай. Гаухар улыбнулась» вспомнив эту старинную поговорку, которую теперь часто повторяют – ведь бусы снова вошли в моду.
Гаухар взялась за ручку сенной двери.
– Кто там? – послышалось из дома.
– Я тетушка Забира, я…
– Не заперто. Или кто-нибудь пришел с тобой?
– Нет. Я на луну смотрела и сама с собой разговаривала.
– Вон как.
Тетушка Забира шагнула к открытой двери. Гаухар обняла свою всегда приветливую хозяйку, прижалась головой к ее груди.
Жизнь никогда не покажется пустой человеку, если он каждым вздохом своим как бы сливается с внешним миром. При таком единстве человек всюду чувствует себя на своем месте, всякое дело посильно ему и приносит удовольствие, жизнь становится еще полнее.
Именно эту полноту жизни и почувствовала Гаухар в городе Юности. Душевный подъем не покинул ее и по возвращении в Зеленый Берег. Ее словно впервые изумили красота, содержательность и многогранность жизни. А она-то думала, что после того, как покинула Казань и затерялась где-то на берегу Камы, счастье уже никогда не улыбнется ей, – вон ведь до чего глупо ошибалась…
Гаухар, как и обещала, директору школы, каждый день следила за ремонтными работами. А тут еще заболел школьный завхоз, и ремонт мог бы остановиться. Гаухар самозабвенно погрузилась в дело: отпускала со склада материал, поторапливала мастеров, проверяла качество работы.
Завхоз, уже немолодой человек, был растроган заботами учительницы.
– Спасибо, сестрица Гаухар, выручила ты меня…
Когда ему стало лучше, он уже подсказывал Гаухар, какую очередность нужно соблюдать в ремонте, да и сама она о многом догадывалась. За хлопотами у нее еще оставалось время и для размышлений над собственной жизнью. Это были преимущественно тревожные и волнующие раздумья. До сих пор она не совсем выяснила свое отношение к Агзаму. Да, Агзам нравится ей, это бесспорно. И семья у него хорошая – работящие, умные, приветливые люди. Но при всех других благоприятных обстоятельствах ей очень трудно было бы занять место погибшей Сылу. Больше того – она боится взять на себя эту ответственность. В дом Агзам а она попала впервые, можно сказать, случайно попала, и даже при ней, человеке новом, родственники Агзама не раз помянули добрым словом Сылу. И, наверно, никто не подумал: «Вдруг этой молодой, женщине, которую сын привел в наш дом, не очень-то приятно слушать, как мы расхваливаем покойную невестку, словно и заменить ее невозможно…» Старый Хайбуш, надо полагать, души не чаял в ней. Вряд ли этот мудрый старик стал бы так уверенно расхваливать Сылу, если бы она блеснула в семье Ибрагимовых каким-то одним располагающим качеством души. Нет, она способна была светить постоянно всеми своими лучами.
И еще одно чувство беспокоило Гаухар – в последнее время она стала бояться, как бы не потерять Агзама. Правда, не очень-то хорошо было бы открыто, на виду у людей, раньше времени приближать его к себе, С другой стороны – сколько можно держать человека в отдалении и долго ли он может терпеть это? Жизнь дается однажды, и в этой не столь уж долговечной жизни любой женщине радостно бывает сознавать, что интересующий ее мужчина готов только для нее постоянно светить, как звезда в тумане. Ведь до чего приятно было Гаухар получить в Астрахани весточку от Агзама!
Он потом обмолвился: дескать, как-то случайно вышло, что послал это письмо. Нет, женщину не так-то легко обмануть. Гаухар видела, как взглянул Агзам, когда она вошла в дом тетушки Забиры. Та же Забира утверждала; «Приходил без тебя почти каждый день, все твои открытки читал». «Просто так» не приходят каждый день. И неспроста он не поехал отдыхать на юг. Гаухар делала вид, будто не замечает этих «случайных совпадений». На самом же деле она все заметила, все правильно оценила. И то, что Агзам пригласил ее в городе Юности к своим родителям, – это не просто любезность.
И вот что еще… Допустим, нет ничего особенного в том, что Гаухар поехала в город Юности вместе с Агзамом, она ведь собиралась поехать и без него. А вот как она решилась зайти к родным Агзама? Могла ли она сделать это до своей поездки по Волге? Нет, не могла!
Спрашивается, мыслимо ли после всего этого держать Агзама на расстоянии от себя, не объясняться с ним, не давать никаких обещаний? Не покажется ли ему оскорбительным такое пренебрежение? Да и сама Гаухар, не слишком ли многим она обязалась перед Агзамом Ибрагимовым?..
