Текст книги "Зеленый берег"
Автор книги: Абдурахман Абсалямов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)
И все же… все же нельзя сказать, что это были очень острые раздумья, требующие от нее немедленного решения. Иногда Гаухар, словно стараясь отрезвить себя, думает: «До встречи с. Джагфаром для меня парни будто и не существовали на свете». А вот при встречах с Джагфаром какой-то вихрь подхватывал ее. И первые пять-шесть лет жизни с ним были прожиты легко, радостно. Вероятно, были и трудные деньки, – ведь как-никак более двух тысяч дней!.. И что же выяснилось все-таки? Жалкое, подловатое существо!.. Теперь это не так уж сильно удручает Гаухар. Она только вздрагивает при мысли о том, что такой дурной сон при неосмотрительности женщины может повториться дважды. И не приведи бог еще раз убедиться, что разбиваются вдребезги лучшие мечты, – не хватит сил пережить это. Пожалуй, самое лучшее – предоставить времени до конца сделать свое дело. И когда все будет проверено, все выяснено, тогда что ж… Короче говоря, настанет час – и Гаухар примет окончательное решение.
Но в ожидании этого часа надо подробно выяснить одно очень важное обстоятельство. Да, она окончательно разошлась с бывшим своим мужем; с тех пор прошло уже больше года, Джагфар женился на другой… Почему же Гаухар, хоть и не так часто, все же вспоминает о нем? Как понять это, чем объяснить? И вообще – объяснимо ли это? Может быть, уязвленное самолюбие все еще не дает ей покоя? Или злость против соперницы, завладевшей всеми благами жизни, которыми раньше по праву пользовалась Гаухар, так как принимала участие в их приобретении?.. Нет, не в том дело! Не нуждается Гаухар в богатстве, хватит ей и того, что сама зарабатывает. Теперь уже не щемит у нее сердце при воспоминании об утерянной городской квартире с удобствами, о даче, об автомобиле «Москвич». Разумеется, она не отказалась бы от этих благ и сейчас. Но ведь не на них держалось ее былое счастье, теперь-то она хорошо понимает это.
Так неужели в сердце Гаухар до сих пор удержалась какая-то доля прежней любви к Джагфару?! Нет, нет! – все возмущается в ней. Просто пришло время, когда она должна признать собственную крупную ошибку: в разрыве с Джагфаром глупо винить Фаягуль и ее коварного родственника Исрафила Дидарова, оба они всего лишь свидетели того, что произошло с Гаухар. Вся причина в самом Джагфаре. Он нравственно переродился, погряз в обывательщине. Ну, а где была Гаухар, какова ее роль?.. Надо со всей прямотой сказать: она далеко не все сделала, чтобы предостеречь Джагфара от падения, не помогла ему выбраться из болота, когда он начал увязать. Сейчас дело прошлое, сломанного не склеишь. Но ведь тогда-то она оставила в яме самого близкого ей человека. А когда спохватилась, было уже поздно. Этому невозможно найти оправдания.
И не чувство любви заставляет ее вспоминать о Джагфаре, а потревоженная совесть и сознание неисполненного долга. Вот это и надо запомнить на всю жизнь.
А в общем-то Гаухар сердится на себя. Что сказали бы близкие люди, если б могли знать о навязчивых ее мыслях, о том, как дотошно она копается в себе? Вдруг они обратились бы к ней с такими словами: «Вся твоя душевная сумятица не происходит ли оттого, что два человека стоят у тебя перед глазами – ты сравниваешь, сопоставляешь их? Эти два человека – Агзам и Джагфар». Подумав так, Гаухар вспыхивает, словно ее уличили в неблаговидной расчетливости. Но сейчас же она негодующе подавляет в себе это неприятное чувство: «Кто имеет право вмешиваться в мои личные мысли и чувства? Я сама судья себе!»
Между тем жизнь идет своим чередом. Повседневные дела и заботы не дают ей слишком глубоко погружаться в сердечные переживания.
* * *
Десятого августа – Гаухар хорошо запомнила этот день – она получила два письма. Одно – из педагогического института, ее приглашали явиться лично, чтобы во всех подробностях обсудить вопрос о дальнейшем ее заочном обучении, поскольку она выбыла из Казани и переменила место работы. Второе – от Галимджана-абы. Это было теплое, сердечное письмо. Он сожалел, что не удалось повидаться в июле, благодарил за оставленные у соседей гостинцы. Приглашал: «В ближайший же приезд в Казань непременно заходи к нам, досыта наговоримся обо всем».
Ремонт школы еще не был закончен, но выздоровевший завхоз с большим рвением принялся за свое дело.
Гаухар показала ему письмо из института. Он всполошился, словно речь шла действительно о близкой его родственнице:
– Поезжай, сестренка, конечно, поезжай! Разве можно запускать учебу! Теперь без тебя управимся здесь. Через недельку вернется Бибинур-апа. Спасибо тебе за то, что выручила в трудное время.
Ей не очень хотелось говорить Агзаму о предстоящей поездке. Но это было бы обидное пренебрежение. Накануне отъезда она специально повидалась с ним. Ибрагимов, как всегда, был полон внимания и доброжелательности. Посоветовал ей зайти в городскую библиотеку – там в случае надобности она найдет необходимые учебники и справочники. Впрочем, кое-что есть и у него в личной библиотеке, он рад служить. Не преминул добавить назидательно: «Поезжайте непременно. Было бы непростительно бросать учебу на последнем году. – И уже с улыбкой закончил – Как заведующий районо, я осудил бы вас за эту ошибку».
Наскоро уложив в чемодан самое необходимое, Гаухар попрощалась с тетушкой Забирой и опять отправилась в путь-дорогу. Она попросила Агзама не провожать ее на аэродром, и он не настаивал на этом.
Автобус с ветерком мчится по асфальту. Хлеба в полях уже созрели, урожай нынче удался хороший. Началась уборка комбайнами. Навстречу уже попадаются машины, груженные зерном. Живя раньше в Казани, Гаухар редко думала о том, хорош ли урожай, благоприятствует ли погода уборке. Теперь она видит, с каким рвением трудятся люди, и разделяет их радость: удачный урожай, – значит, и зима предстоит не трудная.
Чем хорош самолет? Не успел как следует осмотреться – уже на месте. Давно ли самолет оторвался от земли – и вот Казань!
10
На аэродроме Гаухар встретила вся семья Галимджана-абы. Дочери только что вернулись с целины, выросли, похорошели. К удивлению Гаухар, среди встречающих была и Гульназ, дочка Бибинур-апа. Оказывается, они с матерью только вчера вернулись с юга.
Бибинур, не теряя времени, отправилась в Зеленый Берег, а дочку оставила погостить у дяди до начала учебного года. Гульназ в новом платье, самом что ни на есть модном. Косы у нее отросли длинные, на лбу челка. Ну прямо невеста, а не какая-то там девятиклассница. Гульназ очень гордится тем, что выглядит совсем взрослой. За этот год Галимджан-абы ничуть не изменился, подвижен, говорлив, приветлив. А вот Рахима-апа опять, что называется, прибавила в теле. Не надо бы ей полнеть, – рыхлее г, тяжело двигается.
В этот приезд удача сопутствовала Гаухар. Буквально за два часа она управилась со всеми делами в институте; встретила кого надо, со всеми переговорила. Выяснилось, что в учебе ее ничто не изменится, осложнение только в одном: каждый раз придется тратить время на поездки взад-вперед. Она запаслась в институте всеми необходимыми программами, ей вручили целую пачку различных пособий. Преподаватели расспрашивали ее о Зеленом Береге, о постановке учебного дела. Оказалось, что одна преподавательница хорошо знает Бибинур, вместе учились когда-то. Кое-кто вспомнил здесь и об Агзаме Ибрагимове, – он выпускник этого же института, каждый раз, приезжая в Казань на совещание, непременно наведывается в институт. Когда заговорили об Агзаме, Гаухар почувствовала, что краснеет, ей стоило немалых усилий держаться спокойно. В эти минуты она думала об Агзаме: «Вот странный человек – ни разу не обмолвился об институте. Не любит говорить о себе».
По дороге из института она завернула в книжный магазин, купила несколько нужных книг. Отдохнула около памятника Мусе Джалилю, – когда жила в Казани, редко проходила мимо памятника, чтобы не остановиться.
Наконец-то села в троллейбус. Вот тут она и увидела Исрафила Дидарова.
Теперь Гаухар уже не сжималась в страхе при мысли, что встретит в Казани кого-либо из свидетелей пережитого позора и горя. Не вздрогнула она и при виде Исрафила. Он очень пристально посмотрел на нее, затем почему-то снял пиджак, повесил на руку. Летнюю белую шляпу оставил на голове.
Гаухар сдержанным кивком первая поздоровалась с ним. Дидаров не замедлил поклониться в ответ. Оба стояли не двигаясь, не произнося ни слова. Все же Дидаров подошел к Гаухар, подал ей руку, чуть улыбнулся.
– Какими судьбами? Я слышал, что вы в районе. Гаухар разговаривала с Дидаровым очень сухо, тем не менее он успел выспросить и узнать, что она остановилась у Галимджана, завтра же улетает в Зеленый Берег. Он слушал, время от времени кивал все с той же снисходительной улыбкой. Гаухар спохватилась и выругала себя за неосмотрительность: ведь Дидаров расспрашивает ее, возможно, для того, чтобы пересказать Джагфару. Ну и пусть! Не все ли ей равно…
Эта неожиданная встреча изменила течение мыслей Гаухар. Она ведь не собиралась вспоминать в Казани ни о Джагфаре, ни об Исрафиле, а вот поди ж ты, как бывает.
Гаухар рассказала об этой встрече Галимджану и Рахиме. В свою очередь Галимджан сообщил, что с полгода назад поговаривали, будто Дидарова снимают с работы, да он и сам признавался Галимджану: «Я решил оставить обязанности главного инженера, перейти на работу полегче. Потом дело как-то уладилось. Во всяком случае, за, последнее время на заводе уже не говорят об уходе главного инженера. Сам Галимджан по-прежнему работает начальником цеха, но у него нет охоты вмешиваться в дела начальства.
– Я все-таки не совсем понимаю ваш коллектив, Галимджан-абы, – заговорила Гаухар. – Как вы столько времени терпите этого пройдоху Дидарова? Я возмущаюсь не только потому, что Исрафил напакостил лично мне, он вообще бесчестный человек, наверняка не чист на руку. От такого работяги можно ожидать всего…
Галимджан слушал молча, должно быть нервничая, подергивал усы, собирался было что-то ответить, но тут по какому-то делу явился к нему человек с завода, пришлось прервать разговор.
В первое же свободное время Гаухар навестила Джамилю, сестру Агзама, – девушка приехала сдавать экзамены. Разыскать ее было нетрудно. Агзам записал для Гаухар адрес казанских знакомых, у которых остановилась Джамиля.
Девушка рассказала, что она уже сдала два экзамена, самые трудные, осталось еще два – эти будут полегче. Она надеется, что все обойдется хорошо; впрочем, как знать… У себя в городе Юности Джамиля была боевой девушкой, а здесь выглядела и озабоченной, и отчасти растерянной. Что поделаешь, Казань большой город, не сразу освоишься…
– Передайте брату привет. Как только кончу с экзаменами, дам телеграмму.
– Вы уже освоились в Казани? В кино, в театр ходите?
– Что вы, Гаухар-апа! Вздохнуть некогда. Кроме экзаменов, ничего не идет в голову. Видите, как похудела!
– Ничего, поправитесь, – улыбнулась Гаухар – Здешние парии заглядываться будут.
– Полно вам, Гаухар-апа, мне не до шуток.
На прощанье они расцеловались. Гаухар пожелала девушке побольше набрать пятерок.
Ну что тут особенного – навестила Джамилю. Кто до других знакомых не сделал бы этого? Однако Гаухар придавала встрече особое значение. Вряд ли она пошла бы к девушке, не будь у нее своих соображений… Она рассталась с Джамилей успокоенная, с сознанием исполненного, чуть ли не родственного долга.
Гаухар возвратилась к своим старым друзьям в надежде, что будет продолжен интересный, задушевный разговор. Но едва успели они пообедать, в прихожей раздался звонок. Гость оказался совершенно неожиданным.
– Здравствуйте! Как поживаете? Здоровы ли, Галимджан-абы, и вы, Рахима-ханум? Еще раз здравствуйте, Гаухар-ханум… Увидел вас давеча в троллейбусе – и едва узнал. Ну, думаю, хорошему человеку пища всюду на пользу – посвежела, похорошела. А вот нам, давним казанцам, и курорт не помогает. Доктора нашли какую-то болячку в животе у меня. Уж не знаю, что там….
Дидарову не обрадовались ни хозяева, ни гостья. Только из приличия он был приглашен в комнату. Порядка ради Рахима-апа справилась о здоровье Фанузы и сейчас же пошла на кухню готовить чай.
– Ты, друг Галимджан, небось удивляешься – давно не заглядывал человек и вдруг зашел… – Дидаров говорил одышливо, но это не мешало ему быть по-прежнему достаточно навязчивым. – Ну, зашел – и все тут. У меня еще два отгула осталось. Пока что обойдутся на заводе и без меня. Квартальный план вы здесь перевыполнили, настроение у коллектива, говорят, неплохое, куда мне раньше времени совать шею в петлю… – Дидаров вытер платком вспотевшее лицо, ему жарко, снять пиджак он все же не решился. – Э, думаю, дай-ка загляну без приглашения, небось в честь старой дружбы не выгонит Галимджан. На работе толкуем только о работе, а у человека бывают и другие интересы. Крутится колесо жизни, не остановишь… Приезжаю с курорта, а жена в слезах, у свояченицы Фаягуль лицо почернело, как земля. Спрашиваю, что случилось. Вот, говорит жена, Фаягуль все на мужа не перестает жаловаться. Дома у них постоянные скандалы. Причины к этому всегда найдутся. Пословица не зря гласит: «Жена и развеселит, жена и разорит…» Лично я не склонен обвинять Джагфара. Мужчина есть мужчина. Я ведь заранее предупреждал свояченицу: «Обдумай хорошенько, из чего пироги печь будешь, потом тесто ставь». Вон Гаухар-ханум – и умница, и с характером, но не смогла удержать взбалмошного Джагфара. Тебе ли, вертихвостке, связываться с таким необузданным человеком!» Да разве она послушает…
«Вон как обернулось, – невольно подумала Гаухар. – Но зачем он рассказывает все это?..»
Она вышла на балкон, засмотрелась на вечернюю Казани – давно не видела города, с которым так много связано. Дом Галимджана окружен зеленью, обычный для большого города уличный шум долетает сюда глухо. Наверно, здесь когда-то был сквер, а то и парк – и теперь еще местами высятся старые сосны. На скамейках под соснами беседуют старухи и старики, вокруг них бегает ребятня. Уже основательно завечерело, а они не торопятся домой.
Хотя здесь совсем другой район, но Гаухар чудится, будто сквозь деревья виден угол дома, в котором она жила с Джагфаром. Любопытно, что поделывает сейчас Джагфар? Ссорится с Фаягуль?.. Раньше, Джагфар не устраивал шумных скандалов, она, Гаухар, вообще терпит повышенного голоса. У них с мужем тоже были очень неприятные объяснения, но обходилось без хряка. Гаухар покинула дом молча, без шуму, даже соседи не сразу узнали об этом. А теперь там скандалы! Каково Джагфару? Наверное, не как прежде, гордо, никого не замечая, проходит мимо людей? Что это за жизнь, если домашние твои дрязги известны всей улице!
За спиной Гаухар скрипнула дверь. Это Галимджан вышел на балкон. Молча поставил свой стул, сел рядом с Гаухар. Он, по-видимому, сам не собирался начинать разговор, был чем-то расстроен.
– Что, ушел гость? – спросила Гаухар.
– Ушел, – со вздохом облегчения сказал Галимджан.
Набравшись смелости, Гаухар продолжала:
– Извините, Галимджан-абы, что вмешиваюсь в вашу жизнь… Часто бывает у вас Дидаров?
Галимджан ответил не сразу.
– Как тебе сказать, Гаухар… Раньше, когда не был главным инженером, захаживал. Ну, а как стал начальником, впервые заглянул.
– Значит, явился потому, что я здесь? Увидел меня в троллейбусе, спросил, где остановилась…
– Возможно, что и ради тебя.
– Что ему надо от меня? Я ничем не обязана ему, он мне тоже.
– Не знаю, Гаухар, что понадобилось Дидарову, он умеет держать свои мысли при себе.
– И все-таки вы, Галимджан-абы, кажется, догадываетесь, что привело сюда этого человека, но из каких-то соображений не хотите сказать мне… Помните, в Зеленом Береге я спрашивала вас, не собирается ли Джагфар жениться на Фаягуль. Вы ответили: «Не знаю». А ведь знали. Но утаили от меня.
– Ты, Гаухар, сердишься на меня за это?
– Нет, Галимджан-абы, просто к слову пришлось. Вероятно, тогда так и надо было ответить, чтобы излишне не расстраивать меня. Ну, теперь-то ясно: я все равно не удержала бы Джагфара ни от разрыва, ни от дальнейшего его падения.
– Ты считаешь, что он безнадежно запутался в жизни?
– Думаю, что так. Если спасать его, так надо было раньше…
В темноте плохо видно лицо Гаухар, но заметно, что глаза порой поблескивают. Значит, волнуется. «Неужели все еще думает о Джагфаре? – недоумевает Галимджан. – Это после всех оскорблений с его стороны, спустя год после развода, после того, как муж женился на другой… Вот и пойми женскую душу! Это глубина или отмель?..»
– Гаухар, я не собираюсь навязывать тебе свое мнение, – задумчиво начал Галимджан-абы. – Лично я считаю, что Джагфар еще не совсем потерянный человек, хотя исправление для него – это длительный, трудный процесс… Все же мне кажется, он осознал свое падение. Но беда в том, что он не пришел к тебе с повинной. Если же ты предложишь ему примириться, он всю вину за развод свалит на тебя, а сам в своих глазах останется чистеньким, белее молока. Вот ведь какое сложное положение. Тут только ты сама сможешь по-настоящему разобраться, что за человек Джагфар…
А о Дидарове вот что скажу, – продолжал Галимджан, – это очень сложная натура. То, глядишь, он как бы весь перед тобой раскрывается, до последней косточки, то вдруг опять спрячется, как улитка в раковину. У нас на заводе до сих пор не могут разглядеть его подлинное лицо. Он может вчерашних друзей столкнуть в яму и затоптать, а завтра вознести до небес своих врагов, поручить им ответственные дела. Во всех этих вывертах он неизменно блюдет свою выгоду. Ты находишься от него в стороне и не видишь всех его ухищрений, а я знаю его больше и всегда держусь настороженно. Однако мои отношения к нему не мерка для других. Я, Гаухар, хочу сказать тебе со всей откровенностью: человек должен уметь сам отличать своих врагов от искренних друзей. Можно раз-другой помочь неопытному человеку советами, но он не должен всю жизнь полагаться на советы других, хотя бы и уважаемых им, людей. Я хочу предостеречь тебя, Гаухар, – будь самостоятельней! Чтоб потом не пришлось раскаиваться: вот послушалась человека – и напрасно.
Теперь скажу последнее. Зачем пожаловал Дидаров?.. Я думаю, что он на разведку приходил. Посмотреть, послушать, что скажут здесь после того, когда узнают, что не удалась Джагфару новая семейная жизнь. Поручал ли Джагфар ему это? Скорее всего не успел. Исрафил сам забежал вперед. Потом встретится с Джагфаром, доложит, что увидел и услышал. Может быть, эта услуга для чего-то пригодится ему… Ну, кажется, я утомил тебя разговорами?
– Нет, нет, Галимджан-абы, я слушаю очень внимательно!
– Да я, собственно, все сказал: Осталось только вспомнить мудрую народную поговорку: «Чужой ум очень хорош, да для меня не гож». Я считаю и рискованным, да и нескромным навязывать другим свое мнение.
Оба они помолчали. Давние и еще не совсем решенные раздумья вновь обступили Гаухар. Из мудрых рассуждений Галимджана следовал один вывод: советы друзей слушай, а свой ум держи про запас. Вообще-то Гаухар так и старалась поступать. Но она больше поддавалась влиянию чувств, нежели влиянию разума. Уравновесить то и другое тоже задача времени. Тут ничего не решишь с кондачка. Вот вернется она в Зеленый Берег, там, в тиши и вдали от пережитого, все обдумает. И на чем-то остановится.
А сейчас пока что ясно одно: когда-то она считала, что Зеленый Берег для нее нечто вроде полустанка. Теперь складывается так, что, пожалуй, полустанок превратится в станцию. Как бы там ни было, надо поскорее возвращаться в Зеленый Берег, там все будет видно.
– Что же, – подал голос Галимджан, – побеседовали на воздухе, пора и в комнаты.
– Пора, – со вздохом согласилась Гаухар.
Но спать ей не хотелось. Гаухар зашла на кухню, где Рахима-апа заканчивала последнюю уборку. Она испытующе посмотрела на гостью:
– Расстроил тебя этот Исрафил? Все еще раздумываешь?
– Никак не могу разобраться в своих мыслях, Рахима-апа. Там, в Зеленом Береге, как-то забываться стала, на душе было вроде бы спокойно, А здесь опять взбудоражилась.
– Вы с Галимджаном говорили об этом?
– О чем же еще… У кого что болит, тот о том и говорит.
– Галимджан относится к тебе как к родной дочери, плохого не скажет. Я по-женски хотела бы добавить кое-что, а там хочешь – слушай, хочешь – нет. Последней шаг – в плохую ли, в хорошую ли сторону – все равно сама сделаешь… Мы здесь не теряли из вида Джагфара. Ну как бы тебе сказать?.. Он изменился, но, кажется, не в лучшую сторону. Галимджан свое твердит: мы, дескать, наблюдаем за ним со стороны, наше мнение может оказаться односторонним. А я склонна больше слушать свое сердце… Мне почему-то нисколько не жаль Джагфара. Мне кажется, он по заслугам наказан судьбой. Фаягуль заставляет его плясать на горячих угольках. Конечно, и ей достается на орехи. Одним словом, у обоих веселая жизнь… Джагфар ожесточился. Если тебе и раньше было трудно влиять на него, то теперь, пожалуй, совсем не удалось бы… Ты, конечно, и о приходе Дидарова думаешь. По-моему, не заслуживает он этого. Подальше от него. Этот человек способен только зло приносить. И не то чтобы умышленно. Он сам не знает, что будет делать через час. От Дидарова всего можно ждать.
– Рахима-апа, как по-вашему… – Гаухар с трудом заставила себя закончить фразу – Фаягуль очень обижает Джагфара?
– Я же сказала – ей тоже достается. Потому она и ходит, жаловаться к сестре. Оба они стоят друг друга.
– А я, Рахима-апа, не скрою от вас, весь год ждала чего-то… Тайно, в душе, ждала. И часто склонялась к тому, чтоб пожалеть Джагфара… Ну почему я такая? Разводов случается немало, но, должно быть, по-настоящему честные люди не легко переносят это несчастье. И все же не знаю, найдутся ли еще такие ранимые женщины, вроде меня, чтобы бесконечно долго мучиться.
– Ах, Гаухар, как бы там ни было, не роняй себя! – с волнением проговорила Рахима-апа. – Если женщина сама не будет бороться за свое достоинство, она многое потеряет. Я напоминаю тебе о том, что наш закон защищает права женщин. Но ведь у каждой из нас есть свой внутренний мир, свои мысли, чувства, характер. Нередко случается, что наносятся горькие обиды именно этому внутреннему женскому ей». На каждый такой случай не напишешь закон. Вот здесь прежде всего мы сами не должны давать себя в обиду!
Гаухар почта не спала в эту ночь. Ей думалось, что Рахима-апа куда правильнее и более сердечно рассуждала, нежели Галимджан-абы. «У каждой женщины есть свой внутренний мир, и на каждый случай закон не напишешь», – это золотые слова. Что следует осудить в женщине? Что принять?.. Рассудком Гаухар хорошо понимает, что, пытаясь в своих помыслах как-то обелять Джагфара, найти какое-то оправдание ему, она допускает глупость, вредит себе. Но ведь она не железная. Если бы она была совсем черствым человеком, не плакала бы сейчас. Она изо всех сил старается сдержать себя, но слезы текут и текут.
