Текст книги "Зеленый берег"

Автор книги: Абдурахман Абсалямов

4

Пока теплоход стоял в Казани, Гаухар никак не могла успокоиться. В самом деле – каково будет ей, если среди новых пассажиров вдруг окажется Джагфар с молодой женой Фаягуль или хотя бы Исрафил Дидаров? Ведь бывают в жизни, казалось бы, немыслимые случайности. Временами Гаухар даже уходила с палубы и запиралась у себя в каюте. Наконец-то теплоход отчалил от пристани, вышел на стрежень Волги. Гаухар не сразу заставила себя выйти из заточения, все еще стояла у окна каюты и разглядывала гулявших на палубе пассажиров.

Постучала Миляуша. Начала убеждать подругу, что никакая опасность не угрожает ей. Но и тут Гаухар не сразу успокоилась: откуда знать Миляуше, что встреча не угрожает, ведь она никогда не видела в лицо ни Джагфара, ни Дидарова. В сопровождении своих друзей Гаухар все же решилась осмотреть громадный лайнер, на который они пересели в Казани. Они побывали на всех трех палубах, в салонах, в кинозале. Тем временем теплоход быстро шел к Горькому, оставляя за кормой пенистые буруны.

Гаухар никогда не была в Горьком. Еще не сойдя с теплохода, она с интересом разглядывала величественно раскинувшийся на берегу город – и монументальный памятник великому летчику Валерию Чкалову, и старинные архитектурные ансамбли, сохранившиеся со времен знаменитой Макарьевской ярмарки, и вокзал в речном порту, сооруженный уже в современном стиле. Всемирно известный автомобильный завод расположен правее порта.

Но больше всего Гаухар, как учительницу, привлекали исторические памятники, так или иначе связанные с именем ее любимого писателя Горького. Ей до сей поры не доводилось бывать в доме Кашириных. Она только по книгам представляла и деда Горького, и бабушку, и Цыганка в красной рубашке, знаменитых по книге «Детство».

Странно, и все же так оно и было: осматривая дом Кашириных, Гаухар все время испытывала такое чувство, будто ей уже знаком здесь каждый уголок. Будто не однажды она видела и красильную мастерскую, и низ» кое помещение с нарами, где жили работники деда Каширина; словно бы уже знакомы ей и цветастые обои в комнате Алешиной бабушки, и тяжелые гири старинных часов на стене. Она с любопытством прислушивалась к нижегородскому, на старинный лад окающему говору работников музея. Все это сливалось у нее и о прочитанными книгами о Горьком, и с произведениями самого Горького, создавая впечатление незабываемое. Максим Горький – это целый мир. Побывав на родине писателя, подышав воздухом старого Нижнего Новгорода, она почувствовала себя человеком словно более значительным, чем прежде, нравственно разбогатевшим. Впечатления, мысли, чувства, сейчас еще скрытые в ее сердце, она непременно передаст своим ученикам, и уже не сомневается, что в их душах окрепнут ростки человека нашего временя.

Как известно, Казань по течению Волги расположена ниже Горького, и вот теперь теплоход наших путешественников еще раз остановился в Казани. На этот раз Гаухар была спокойна. Прежние страхи казались ей глупыми, а возможная встреча с Джагфаром – мелким, ничтожным происшествием в сравнении с той величественной панорамой жизни, которая развертывалась перед ней. Она чувствовала себя независимой и уверенной, иногда думала; «Ну что же, пусть появится на пароходе Джагфар с этой разряженной куклой Фаягуль, не мне, а им будет стыдно передо мной».

Во время стоянки в Казани Гаухар уже смело выходила на палубу, вступала в разговор с попутными пассажирами. В народе правильно говорят: «Одно облачко не может затмить все небо». Нет смысла поддаваться прежнему гипнозу, учитель должен трезво и бесстрашно смотреть на жизнь, в том числе и на свою собственную. Если он не сумеет владеть собой, ученики непременно заметят слабость его, и тогда сильно пошатнется авторитет воспитателя.

Вечером Вильдан и Миляуша выходили гулять по набережной казанского речного порта. Когда вернулись, нашли Гаухар на верхней палубе теплохода. Она сидела в плетеном кресле, спокойная, как бы умиротворенная.

– В старину на месте теперешнего порта находились так называемые Девичьи озера, – рассказывал Вильдан, – А вон таи, подальше, – дровяные склады. Сюда наведывался наш Габдулла Тукай. Современники пишут: он бывал здесь вместе с девушкой, которая нравилась ему.

Они засиделись на палубе допоздна, обмениваясь путевыми впечатлениями, вспоминая свой Зеленый Берег, сравнивая Каму с Волгой, пока Миляуша не зевнула как-то совсем по-детски и не сказала сквозь зевок: – Не пора ли на покой, милые люди? Время около двенадцати.

Супруги направились в свою двухместную каюту.

Гаухар не слышала во сне, как теплоход отправился из Казани. Зато она спозаранок вышла на палубу. На ней было еще тихо, безлюдно. Светло и просторно на реке, Весеннее половодье достигло самых высоких отметок. Левый отлогий берег почти не виден. Кое-где маячат вершины затопленного леса, небольшие островки, над которыми пролетают дикие утки, – должно быть, там у них гнезда. За кормой парохода с криками мечутся чайки, высматривают рыбу в бурунах, поднятых мощными винтами лайнера.

То и дело показываются буксиры, плоты, самоходные баржи; лодки, обгоняемые лайнером, – великая труженица Волга ни минуты не отдыхает. Гаухар не утерпела, принесла из каюты мольберт, краски и кисти, нашла укромный уголок на палубе и принялась набрасывать проплывающие мимо причудливые изгибы и обрывы правого берега.

С каждым днем полноводная весенняя Волга открывала перед Гаухар то страницы истории, то фрагменты повседневной жизни огромной страны. Домом-музеем Ульяновых на Московской улице, зданием старой гимназии город Ульяновск ярче всех книг рассказал ей о детстве и юности Ленина, а Новый Венец олицетворял собой архитектуру современного Ульяновска. Куйбышев, конечно, напомнил о легендарном Чапаеве. Куйбышевская ГЭС действительно потрясала воображение тяжким дыханием мощных турбин, тоннелями шлюзов, шумно и ослепительно ниспадающими каскадами воды. Саратов – это родина еще одного волжского революционного гения – Николая Чернышевского; Маркс, чтобы познакомиться в подлиннике с его творениями, изучал русский язык. Сталинград! Мамаев курган! Нетленные памятники защитникам волжской твердыни… Все здесь свидетельствовало о воинской доблести советских людей, а остатки окопов, траншей, блиндажей как бы напоминали; именно здесь была выкопана могила гитлеризму.

Гаухар заполняла школьные тетради записями своих наблюдений. В ее альбоме все прибавлялись зарисовки с натуры. По возвращении в Зеленый Берег будет что показать ученикам. Как досадно, что она раньше не проделала этого путешествия. Какой маленькой казалась она себе в прошлом перед лицом грандиозной исторической панорамы, перед картинами современной жизни, развернувшимися на берегах Волги. И как хотелось ей почувствовать себя на каком-то возвышении, чтобы жизнь еще шире раскрыла перед ней свои просторы. Ведь человек рожден для того, чтобы видеть больше.

…Еще одно раннее утро. Свежо, даже прохладно. Гаухар стоит, облокотясь о перила балкона. Вода там, внизу, черная-черная, иногда слышен как бы нечаянный ее всплеск. Громадное тело лайнера еле ощутимо сотрясается от вздохов чудовищно сильных двигателей, спрятанных где-то в его утробе. Мощный гудок заставил Гаухар вздрогнуть. Ничего особенного. Теплоход приветствует встречного своего собрата. Тот столь же зычно отвечает. Речные властелины разминулись, мигая друг другу бортовыми огнями – зеленым и красным. Л Миляуша и Вильдан еще не появились на палубе. Ну и пусть. Они встают позже. Они, конечно, тоже восхищаются речными красотами, но как-то с ленцой. Это ведь их, свадебное путешествие. Они, кажется, довольны тем, что Гаухар порой проводит время в уединении. Это совсем не значит, что у них не бывает оживленных бесед втроем. Но Гаухар одно заметила – за всю дорогу Миляуша словно и не вспомнила о своих «технариках», а ведь раньше покоя никому не давала. Теперь все ее заботы и внимание уделены Вильдану.

Впрочем, надо отдать ей справедливость – перед отъездом она все же позаботилась о них. Дело в том, что родители обоих учеников надумали было перевести их в другую школу: дескать, здесь их начали попрекать односторонним увлечением техникой, но как же им не увлекаться, коль отцы у обоих мальчиков инженеры… Миляуша энергично восстала против перевода. Доказала родителям, что в другой школе ребята не сразу освоятся, да и к ним не за один день присмотрятся, тогда как у них следующий год будет выпускным, очень неразумно так осложнять учебу.

А вот и Миляуша с Вильданом вышли на балкон, удобно расположились на плетеном диванчике.

– Ты довольна нашим путешествием? – Миляуша, по-видимому, загодя приготовила вопрос.

– Очень довольна! – с чувством сказала Гаухар. – Я будто выросла на целую голову. Спасибо, что уговорили поехать.

– Ты как-то сторонишься нас, норовишь одна остаться.

Гаухар чуть улыбнулась. «Хитрушка ты, Миляуша! Уж если кто сторонится, так это вы с Вильданом. Да ведь я не обижаюсь». А вслух сказала:

– Волга располагает к раздумьям, иногда хочется побыть одной.

– Значит, ты в самом деле не обижаешься на нас?

– С чего ты взяла, Миляуша? Право, не на что мне обижаться!

– Вот и замечательно! Ух, как начинает жарить солнце! Пока вернемся в Зеленый Берег, превратимся в африканцев.

Белый теплоход уверенно разрезал воду, оставляя позади крутую волну. Волга несла свои потоки в понизовье, к синему Каспию, дно которого открывало людям неисчислимые нефтяные богатства.

С приближением к Астрахани все явственнее ощущалось дыхание юго-востока. Утром и вечером на палубе от быстрого движения громадного судна веет ветерок, а днем нещадно печет солнце. В каютах духота, перегретые за день стенки остывают только к рассвету. Это наиболее благодатные часы сна. Большинству пассажиров уже надоело загорать на солнце, теперь люди ищут тень и прохладу.

В Астрахань прибыли в полдень. Пока теплоход швартовался у пристани, пассажиры теснились на палубе. Те, кому раньше доводилось бывать здесь, рассказывают о достопримечательностях и особенностях города. Откуда-то взялся гармонист, он из казанских татар. Миляуша первая затянула песню и с каким-то особенным значением поглядывала на притихшую Гаухар, вскидывала брови, играла глазами. Песню подхватили другие пассажиры – те, что помоложе:

 
Ах, да приехала девушка на Волгу,
Значит, одолела по милому тоска,
Что ж затосковала ты,
Алмагуль, красавица?
Щеки твои алые Ярче розы,
Алмагуль.
Бьются волны волжские.
Стучит сердце девичье.
Ах, Алмагуль, милая,
Сердце твое глупое!
Глянула б ты в зеркало,
Алмагуль.
Ты б себя увидела:
Ты ничуть, ничуточки Не хуже того парня,
Алмагуль.
Встречи были редкие,
Встречи мимолетные.
Близко расставание,
Ах, Алмагуль!
Не грусти, не жалуйся,
Все будет по-твоему,
Ты ж как роза чайная,—
Улыбнись, печальная Алмагуль,
 

Громче других звенел голос Миляуши. Она не переставала многозначительно посматривать на Гаухар. Это наконец смутило Гаухар, и она отошла в сторону.

Теплоход должен простоять в Астрахани сутки. Большинство пассажиров решили потолкаться из любопытства на «татар-базаре». А вечером, может быт пойти в кино. На теплоходе есть свой кинозал, но там тесновато и душно.

Сразу же от набережной начинался прекрасный, тенистый парк. В парке небольшие пруды, там, горделиво выгибая шеи, плавают лебеди. Напротив, загораживая так называемый старый город, возвышаются современные высокие здания. Справа от парка виден угол кремля.

К базару и примыкает старая Астрахань, помнящая Степана Разина, некогда взявшего город приступом. Здесь деревянные постройки в один и два этажа, окна всегда закрыты ставнями, чтобы летнее солнце не особенно нагревало комнаты. Базар довольно людный, но скучный, кроме вялено-окаменевшей воблы, почти нечего купить. Гаухар много слышала об астраханских татарах, вот и сама увидела их. Ни лицом, ни одеждой они не отличаются от казанских, а вот к выговору их не сразу привыкнешь.

– Э-э, – разочарованно протянула Миляуша, – наш базар в Зеленом Береге, пожалуй, получше здешнего.

Какой-то местный житель заметил на ходу;

– На базар надо приходить утром, спустя лето по малину не ходят.

А другой добавил:

– В магазин идите, коль здесь не нравится.

Когда возвращались на теплоход, Гаухар внимательно разглядывала деревянные дома. Иногда останавливалась, словно искала что-то.

– Чего это ты так высматриваешь, Гаухар? – поинтересовалась Миляуша.

– Я читала, что вот этот «татар-базар» называли когда-то калмыцким. Здесь, в одном из таких доков, когда-то жил учитель и артист-любитель Шагит Гайфи. Наш поэт Тукай тоже бывал в Астрахани, частенько захаживал к Гайфи. Любопытно, – в одном из томов собрания сочинений Тукая помещен портрет некоего хазрета с окладистой бородой, сложившего руки для молитвы. Рядом, подперев щеку ладонью, сидит молодая хорошенькая женщина. А ниже две шуточных стихотворных строки Тукая:

О господи! Чистые помыслы у нас – Нам бы гуся, хмельной кумыс да девушку.

Под хазрета загримирован сам Шагит Гайфи, а молоденькая женщина – его жена – Ой, Гаухар, все-то ты знаешь! – воскликнула Миляуша.

– Да ведь об этом можно прочитать в истории литературы, Миляуша. А в том парке, через который мы уже проходили, – продолжала Гаухар, – часто гулял сосланный сюда Чернышевский. Позднее в парк захаживали и Тукай, и Сагит Рамиев. Если не ошибаюсь, летом 1911 года Тукай на пароходе «Василий Лапшин» уехал обратно в Казань. Его провожали друзья, почитатели творчества поэта. Их было не много, пристанского люда толпилось куда больше. Едва ли кто из них знал, что они стоят рядом с великим поэтом татарского народа. Впрочем, если бы я знали, то вряд ли гордились бы: ведь поэт для них – это не купец и не рыбопромышленник…

Вдруг Гаухар умолкла, спохватилась:

– Мне на почтамт надо зайти. У кого бы узнать, где находится…

– Чего ты позабыла там? – насмешливо осведомилась Миляуша.

Но Гаухар, словно не расслышав вопроса, взглядом искала прохожего.

Первый попавшийся местный житель указал ей на угловое здание:

– А вот он, почтамт, прямо на вас смотрит. Гаухар вернулась довольно скоро, в руках у нее конверт.

– Что это, Гаухар-апа? – заинтересовалась Миляуша.

– Как видишь, письмо.

– От кого?

– Еще не знаю, – спокойно сказала Гаухар. На конверте не указан обратный адрес.

Миляуша метнула красноречивый взгляд на своего Вильдана. Взгляд яснее ясного спрашивал: «Правду говорит Гаухар или хитрит?»

Но Вильдан сделал равнодушное лицо, – дескать, не все ли мне равно.

– О чем пишут? – не отставала Миляуша.

– Я же не читала письмо, иначе знала бы не только от кого письмо, но о чем пишут. – В голосе Гаухар слышалось легкое нетерпение. – На улице такая жарища, – добавила она, – пойду переоденусь в более легкое платье.

И Гаухар направилась в свою каюту, предоставив Миляуше терзаться неудовлетворенным любопытством.

Гаухар вскрыла конверт, пальцы ее заметно дрожали. Она действительно схитрила, когда отвечала Миляуше. На самом-то деле сразу догадалась, кто пишет – ведь только с Агзамом она условилась о дорожном своем адресе и просила писать в случае крайней необходимости. И теперь волновалась: что же заставило Агзама написать?

Разорвав конверт, прежде всего взглянула на подпись. Да, подписано «Агзам Ибрагимов». В какую-то долю секунды исчезла Астрахань с палящим солнцем, перед глазами открылся Зеленый Берег.

В дверь каюты нервно постучали, послышался голос Миляуши:

– Мы ждем, Гаухар. Ты скоро?

– Сейчас, Миляуша. – «Вот не терпится!» – с досадой подумала Гаухар.

Прежде чем положить, письмо в сумочку, она наскоро прочитала его.

Каюта у Миляуши и Вильдана значительно просторней, чем у Гаухар, и кажется более обжитой, – может быть потому, что здесь больше вещей.

– Добро пожаловать, Гаухар-апа, – радушно пригласил Вильдан. – Садитесь вот сюда, на диван.

А Миляуша уже радушно угощала ее черешнями:

– Попробуй, какие сладкие! – И тут же не забыла похвалить маркизетовое цветастое платье Гаухар – Посмотри, Вильдан, что за прелесть!..

Но все это для отвода глаз. Самое главное вырвалось у Миляуши из глубины души:

– Так от кого же письмо?

– От Агзама Ибрагимова.

– Вон как! Приятно получить в дороге письмо от хорошего знакомого, не правда ли, Гаухар? – не без лукавства сказала Миляуша.

– Я как-то не успела подумать об этом, – суховато ответила Гаухар. – Да и могу ли я заведующего районо Агзама Ибрагимова назвать своим хорошим знакомым? Если бы я сама не попросила его написать в случае какой-либо крайности и не сообщила адрес, думаю, ему и в голову не пришло бы…

– Вон как! – удивилась Миляуша. – О чем же он написал?

– Да все о том же Акназаре, – теперь уже более оживленно говорила Гаухар. – Слава богу, никакой беды не случилось. Оказывается, Ибрагимов был в пионерском лагере и встретил там Акназара. Представьте себе, мой Акназар совершил настоящий подвиг – спас тонувшего мальчика.

Миляуша не удержалась от возгласа удивления:

– Акназар спас?! Да его самого приходилось спасать от всяких неприятностей!

– И все-таки спас! – счастливо улыбнулась Гаухар. – Значит, не ошиблись мы в Акназаре, не пропали зря наши хлопоты.

– Приятно, приятно! – повторил Вильдан. – А все же угощайтесь-ка ягодами, Гаухар, а то под разговорчики я ничего не оставлю вам.

– Что ж, Агзам больше ничего не написал, только об Акназаре? – продолжала выпытывать Миляуша.

– Приветы, всем приветы… Завидует, что мы отдыхаем, – скороговоркой ответила Гаухар.

Остаток дня прошел незаметно. Большая группа пассажиров осматривала древний Астраханский кремль, его высокие каменные стены, вдоль которых посажены яркие цветы. В центре кремля, на самом видном месте, – памятник Ленину.

В городском кино они едва досмотрели довольно скучный фильм. Зато в фойе их обрадовали и удивили огромные, до потолка, пальмы. Они посажены под полом прямо в грунт, хорошо прижились в здешнем климате и создают впечатление уголка настоящих тропиков.

Последнее, что запечатлелось в памяти, – это мраморная фигура Сергея Мироновича Кирова в городском саду, утвержденная на высоком постаменте.

6

И снова Казань. Последняя пересадка на камский теплоход займет не так много времени. А дальше прямым путем в Зеленый Берег.

Все же Гаухар успела побывать в педагогическом институте. Когда она покидала Казань после разрыва с Джагфаром, второпях не успела зайти и оформить дальнейшее свое обучение на заочном отделении. Правда, программа была у нее раньше, и Гаухар высылала из Зеленого Берега все полагающиеся задания. Все же хотелось лично повидать декана или заместителя, чтобы окончательно договориться. Гаухар сообщили, что работы ее получены и рассмотрены, но все же пусть оставит заявление о перемене местожительства и места работы.

И, конечно, поддерживает регулярную связь с институт том.

У Гаухар еще оставалось время до отправки теплохода. Она решила навестить Галимджана-абы и Рахиму-апа. Но тут ее постигла неудача – дома никого не застала. Соседка по квартире сообщила, что старики на даче, а дочери-студентки уехали на практику. Гостинцы, привезенные из Астрахани для семьи Галимджана, пришлось оставить у той же соседки.

Жаль, конечно, что свидание не состоялось, но что поделать, – Гаухар понимала: если сама отправилась путешествовать, то и другие не видят дома в летнее время. Она побродила по набережной, напоследок зашла в застекленный речной вокзал. Это огромное красивое сооружение всегда нравилось ей. Она и сейчас любовалась его архитектурными деталями. Но вот странно – воспоминания, связанные с Казанью, не вызывали у нее тяжелой грусти. Она, признаться, побаивалась этого настроения. Должно быть, моральные страдания, пережитые здесь, были так остры и болезненны, что теперь, когда она избавилась от них, уже ничто ее не трогало. Ей хотелось думать о том, чем займется в Зеленом Береге в первые же дни по приезде.

В вокзале ей встретились Миляуша с Вильданом. У обоих свертки с покупками, молодожены с пользой провели время в Казани.

– Ты проиграл, Вильдан! – воскликнула Миляуша. – Я ведь говорила тебе, что Гаухар вернется раньше, чем мы. Ну как, Гаухар, удачно побывала в пединституте?

– Все удачи выпали на вашу долю, – шутила Гаухар, – мне ничего не досталось.

Уже началась посадка на теплоход. Нашим путешественникам оставалось только забрать чемоданы из камеры хранения. А дальше началось сплошное везение. Каюты ям достались замечательные, обе расположены рядом с салоном в носовой части теплохода. Обзор из огромных зеркальных окон салона превосходный.

Вечером, когда уже стемнело, пароход вошел в самое широкое русло Камы, где она впадает в Волгу. Осведомленные люди говорили, что в разлив ширина реки здесь достигает сорока километров. Было полное безветрие. На речной глади – ни морщинки. Широкая лунная дорожка серебрилась на стрежне Камы.

Путешествие вроде бы продолжалось, картин природы хватало и здесь, но настроение у пассажиров уже другое, у всех чувствуется некоторая озабоченность – каждый думает о доме, о близких, о делах. И, возможно, кто-то не особенно радовался приезду в Зеленый Берёг.

– Как быть с ужином? – осведомился Вильдан. – Пойдем в салон-ресторан или что-нибудь перекусим за столиком на палубе?

– На палубе, на свежем воздухе! – решили женщины.

За ужином разговор не вязался. Тишина и покой были на реке, и это настраивало на тихий лад. По каютам разошлись рано.

Как и предполагала Гаухар, заснуть не могла. Все же это не было изнурительной бессонницей Гаухар удобно устроилась в постели, и медленные думы о Зеленом Береге проплывали в незатуманенной голове. За время поездки она заметно успокоилась, набралась сил, повидала много интересного. Видимо, это и создавало ровную душевную настроенность.

Что касается Зеленого Берега, он не прикипел к сердцу ее, не стал родным. Сказать правду, она в поездке не скучала по нему. Должно быть, городок этот останется всего лишь полустанком на её жизненном пути.

В чем тут причина? Возможно, дорожные впечатления еще слишком свежи и заслоняют все другое. А может быть, у нее просто не успели установиться достаточно прочные связи с Зеленым Берегом. Время покажет, насколько дорог ей этот уголок.

Но одно кажется ясным и бесспорным для Гаухар, – Казань тоже не притягивает ее к себе настолько, чтобы почувствовать тоску. Что будет дальше, неизвестно. Не исключено, что оживут былые привязанности и ее все же потянет в Казань. Если же вот сейчас чутко прислушаться к себе, начинают мелькать смутные догадки: в душе зарождается нечто новое, неизведанное. Об этом еще непонятном и безымянном не только друзьям, но и самой себе рискованно говорить что-либо определенное, Вполне возможно, что и сказать-то будет нечего.

Когда стали приближаться к Зеленому Берегу, взволнованной Гаухар вдруг одно стало ясно: она готова принять сердцем это новое, пугающее и радующее. Еще не совсем веря этой готовности, она заставляла себя думать по-другому. В Зеленом Береге никто, кроме тетушки Забиры, по-настоящему не ждет ее. Конечно ждут ученики; за время поездки Гаухар и сама не забывала о них. Но ученики – это нечто другое, не похожее на то, смутное… Ах, опять она о том, беспокоящем… Нет, лучше не думать!

За окном каюты уже брезжил рассвет, а Гаухар все не спала. Правда, думы теперь другие. Нравится или не нравится ей Зеленый Берег, но в городе этом она останется не меньше чем на год. Если суждено благополучно окончить институт, кто знает, скоро ли найдет она работу в другом месте. Здесь все же Бибинур-апа, Миляуша, как-никак свои люди, хотя чего-то не хватает ей для полной близости с Бибинур-апа… Потом – Агзам Ибрагимов… Нет, нет! Напрашиваться в друзья к нему Гаухар ни за что не решится, не захочет. Она постоянно пытается отодвинуть его куда-то в тень. По правде говоря, она немного боится Агзама. Не того боится, что он может причинить ей какое-то зло… Она, право, и сама не знает, чего ей боязно. Иногда Агзам кажется ей очень хорошим, что порой… Вот опять не найдешь нужное слово…

Получив в Астрахани письмо от Агзама, Гаухар обрадовалась и вдруг… заплакала. Совсем не было причины плакать, да что поделаешь, коль слезы льются. Она благодарна Агзаму за то, что прислал дружеское, ободряющее письмо – успокоил относительно Акназара» просил не волноваться вообще. Но Гаухар подозревает, – нет, почти уверена, – у него таится в мыслях нечто смелое, самонадеянное… На что он надеется? Ведь он совсем не знает, чем живет и дышит, чего хотела бы от жизни Гаухар.

* * *

Гаухар уже не отрывала глаз от выступившего из утренней дымки Зеленого Берега. Вон пристань, дорожка, ведущая в гору, длинные, узкие мостки через сухое русло забытой, безымянной речки Гаухар смотрит на толпу людей на берегу и на дебаркадере. Ее ведь некому встречать. Вот Миляушу встретят – у нее достаточно подружек и друзей, да и у Вильдана найдутся друзья. Вон Миляуша уже кричит и машет рукой кому-то. Она не стоит, как Гаухар, на отшибе от других, облокотись о перила балкона, не разглядывает каждый камешек, каждую травинку на берегу. И все-таки… Чего не захочет глупое сердце…

Сойдя с парохода, она шла в окружении группы девушек и молодых людей, встречавших Миляушу и Вильдана. Потом недавние спутники Гаухар, в суматохе даже не попрощавшись как следует с ней, направились к автобусной остановке. Гаухар свернула с центральной улицы в сторону. Так ближе к дому тетушки Забиры, а главное – меньше людей. Окна домов открыты, но занавески приспущены. На тротуарах, поросших по обочинам молодой травкой, ни души, – за всю дорогу повстречалась одна старуха, вышедшая к водоразборной колонке. Должно быть, день-два тому назад здесь пролил обильный дождь – канавы по обе стороны улицы все еще наполнены водой, в ней плещутся гуси и утки. Гаухар все ускоряет и ускоряет шаги. Зачем она торопится, ее ведь никто не ждет, кроме тетушки Забиры…

С такими мыслями Гаухар открыла маленькую калитку в заборе. Нет, это все же не калитка родного дома. Гаухар не почувствовала внутреннего трепета, и на глазах ее не выступили слезы радости. Переступая порожек калитки, она чуть помедлила, чтобы перевести дух.

Обернувшись на скрип проржавевших петель, тетушка Забира молча всплеснула руками и, прихрамывая, заторопилась навстречу своей квартирантке. Гаухар, опустив на землю чемодан, подбежала к Забире. Обе стали что-то говорить, целоваться, гладить плечи друг другу.

– Ох, и долго, Гаухар, не было тебя! Ох, и соскучилась! – восклицала тетушка Забира. – Ну как, хорошо съездила? Не голодала в дороге, не болела?

– Поездка, тетушка Забира, очень удалась, очень! Если все рассказать, не поверят, скажут: «Преувеличиваешь».

– Миляуша с Вильданом тоже приехали? Как, все благополучно, здоровы?

Разговаривая, они подошли к крыльцу. Двор чистый, всюду подметено, в тени вдоль забора растет зеленая трава, высокая, густая, сочная, – Гаухар казалось – ни на одном дворе она не видела такой пышной травы. На кольях сушатся опрокинутые крынки, кумган. Во всей этой неприхотливой картине чувствуется неуловимая своеобразная прелесть.

У двери тетушка Забира задержалась, хотела что-то сказать, но промолчала, только улыбнулась. Гаухар и заметила, и не заметила этого. Поскорее открыла дверь с чуть вытершейся возле ручки клеенчатой обивкой. В чистой, полной цветов, залитой солнцем горнице у стола… стоял Агзам Ибрагимов. Он, должно быть, только что поднялся с места и собрался выйти из-за стола навстречу Гаухар. А она остановилась от неожиданности, улыбка на ее лице погасла, в глубине глаз вспыхнули искорки удивления и радости. Посветлело и узкое смуглое лицо Агзама. Он в белой, вышитой но вороту и рукавам рубашке, подпоясанной узким ремешком. Гаухар привыкла видеть его до сих пор или в черном костюме, или в зимнем пальто с серым каракулевым воротником. А вот эта белая рубашка сделала его как-то моложе и проще.

У Гаухар чуть было не вырвалось: «Ты!»

– Вы!.. – В следующую секунду она уже шагнула вперед и протянула руку Агзаму. – У нас, оказывается, гость! А тетушка Забира помалкивает…

– Да я уж и забыла, что Агзам гость. Привыкла к нему, навещал он меня каждый день, – говорила тетушка Забира, убирая чемодан Гаухар за ситцевую занавеску. – Он читал мне твои открытки, только и разговоров было, что о тебе. А увидел тебя – язык проглотил.

Эти бесхитростные слова тетушки Забиры были все же не совсем к месту: замолчать их трудно, а отвечать как-то неудобно. Гаухар выбрала нечто среднее, она, как могла, непринужденно рассмеялась.

– Что ж вы стоите, Агзам? Садитесь. Я сейчас… – говорила она уже из своей занавешенной боковушки. – За письмо спасибо, Агзам. Я получила его в Астрахани. Тетушка Забира, как самовар? Забира сразу оживилась:

– Самовар, бог даст, сейчас будет готов. Самовар, он наш, свой, слушается, что ему велишь.

Гаухар улыбалась, слушая Забиру сквозь занавеску. Что ни говори, хозяйка у нее замечательная, хотя по простоте иногда брякнет неподходящее словцо.

Платья Гаухар аккуратно висели в шифоньере. Хотя она перед отъездом и не просила ни о чем тетушку Забиру, она сама догадалась выгладить платья ее и блузки. Порой и родная мать так не ухаживает за дочерью. Надо поблагодарить как следует заботливую женщину. Гаухар надела любимое свое платье. Смотри, как идет белый креп к ее загорелому лицу!

– Я шел мимо и решил навестить тетушку Забиру, – не решаясь поднять глаза на Гаухар и как бы оправдываясь, говорил Агзам. – Какая же счастливая минута выпала! Я ведь не знал, а то пришел бы встретил вас на пристани…

– Э-э, какая беда – «решил навестить»! Если что ни день приходил, почему же сегодня не прийти?

Тетушка Забира, усмехаясь про себя, налила всем чай.

– Вы, Гаухар, не очень-то верьте тетушке Забире, – смутился Агзам, – она преувеличивает. Я далеко не каждый день надоедал ей.

– Я тоже так думаю, – кивнула Гаухар. – Ну что у вас нового? Вы ведь собирались в отпуск еще до моего отъезда?

– Я, видите ли, решил поехать позже.

– У вас же была путевка?

Пришлось отдать одной учительнице. Она была сильно больна, ей надо лечиться.

– Всё же отдали? – подчеркнуто спросила Гаухар, вспомнив, как Ибрагимов настойчиво предлагал ей свою путевку.

– Все же отдал, – кивнул Агзам. – Нашлась негордая душа, поняла, что от чистого сердца предлагаю.

– Отказываются не всегда из гордости, – поправила Гаухар.

– От чего же еще? – поднял глаза Агзам.

– Например, из осторожности.

В данном случае нечего было осторожничать, – слегка нахмурился Агзам.

– Хотя бы из нежелания злоупотреблять добротой человека, – добавила Гаухар.

– Доброта не боится злоупотреблений.

– Сдаюсь, – с улыбкой сказала Гаухар.

– Хватит вам, сынок Агзаметдин, загадки загадывать друг другу, – вмешалась тетушка Забира. – У меня голова кругом пошла от ваших премудростей. Выпьем-ка еще по чашечке. Чай помогает от тысячи болезней и от тысячи первой – от затемнения мозгов.