Текст книги "Отдел странных явлений: Лесоморский детектив"

Автор книги: А. Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Ваше превосходительство, не велите казнить, велите слово молвить! – поклонившись, я встал рядом с Агафьей и царевичем, на плече которого восседала царевна-лягушка.

Государь бросил на меня лукавый взгляд, но махнул рукой, мол, начинай. А рассказать было что. Нет, о задании двум похожим друг на друга Иванам можно и умолчать. То я ответил за слежку, организованную одной из девиц. Я так и не выяснил, купеческая то дочь, али боярская снарядила шпиона. Но зато обеих ввел в ступор странным поведением якобы царевича. 'Месть' оказалась воплощена настолько быстро, что можно было не заботиться о железном алиби для царевича и свалить все на московского программиста. Тот, стоя рядом с Милли, специально изображал на своем лице отсутствие интеллекта, поэтому все поверили, когда я назвал его Иваном-дураком, ищущим приключений на свое заднее место.

– Царевна лягушка, – начал я, – прекрасно понимает, что не пировать надобно, когда в государстве беда творится, и заморская убийца каждую ночь учиняет расправу над красной девицей. Потому вместо того, чтобы готовить государю блюдо славное, лягуха наквакала нам свой план безотказный, как же уничтожить вражину чужеземную. Сварить для этого надобно суп из самых красивых грибов, растущих в лесу у городской стены.

Царь понимающе кивнул. Отлично, а теперь пора переходить к самому главному. К ночному происшествию и ловле вампира на живца. Договорились мы с Милли, что она изобразит себя мертвую, ляжет под забор. А рядом устроился Иван, царевич который, с котлом поганого супа. Я выступал в той же роли, что и сейчас, болтуна уговаривающего.

Наша старая знакомая не заставила себя долго ждать. Завидев странную сцену, она на мгновение замерла, не зная, что и делать… А я действовал по заранее приготовленному Иваном Дураковым сценарию. Пожаловался я, что покусанный давеча программист (не думаю, что девица, не разбирающаяся в аурах, заметит обман) с наступлением темноты обнажил сверкающие клыки да выпил кровь наследницы Кощеевой, а остатки сцедил в котел, суп приготовил и теперь по ложечке вкушает-смакует. Жадная до крови Милли вампирша, как и следовало ожидать, оттолкнула новообращенного в платье из мешка и набросилась на отраву.

– Как известно, отведавший бледной поганки уже никогда не поднимется на ноги, – закончил рассказ о ночном происшествии я, для пущей убедительности добавив: – даже кровопийцы.

– Что ж, – улыбнулся Горох, – мудра ваша царевна, коли такой способ избавления придумала.

Я умолчал о кое-каких деталях разговора с лангсуяр, которые не совсем кстати пришлись бы в летописи тридесятого государства. Например, не стоило упоминать о несказанной радости лангсуяр, когда она узнала про обращение Ивана Дуракова. Я и сам не понимаю, какая в этом корысть для заморской кровопийцы. Но, думаю, это и станет одним из основных ключей при раскрытии лесоморского скандала.

Невесты старших братьев Ивана-царевича, как и вчера, принялись говорить неприятные вещи не только о младшем сыне Гороха, но и о лягушке. Мол, беспомощна она, брат ее (то бишь, я) за нее только и радеет. Конечно, такой никчемной царевне одно место: рядом с мягкосердым ни на что не способным Иваном, поэтому царь и прав, раз хвалит меньшого и его подозрительную компанию. Не забыл боярин Савелий вставить и свое слово о замотанных в бумагу плодовых деревьях, а купец Фрол добавил о перекопанных корнеплодах. В ответ боярин извлек откуда-то один из разыскных плакатов и предложил найти десять отличий. Однако чей-то вопль: 'Так на плакате ж не чёрт рогатый намалеван! – спас меня.

– Ах, – на этот раз принялся слово молвить сам Иван-царевич, – жаловаться все мы умеем. Могу и я припомнить детские шалости старших братьев, из-за некоторых мне было до боли обидно да досадно. Но я царевич, и не подобает мне вспоминать дурное о братьях, повзрослевших и осознавших свои ошибки. Один из них станет завтра наследником и, думаю, через много лет – достойным государем. Что ж касается шуточек во садах да огородах, это я отправил Ивана-дурака сотворить глупости в ваших владениях. Зачем мне брать грех на душу и лгать?

– Вот! – встрепенулась Фёкла. – Наемника отправил, чтобы мне помешать! Вестимо, о троне задумывается Иван, коли нас, более его жабы на престол претендующих, гнобит!

– Именно! – подхватила ее коллега по несчастью Маруся. – Не достоин он престола царского, раз такими методами промышляет, девиц невинных тыквами пугает, и бумагой дерево обматывает! Глупый будет царь и недалекая его жена, которая и дитя ему родить не в состоянии, потому что…

Девица зарделась, видимо, представив первую брачную ночь царевича и лягушки.

– Другую цель я преследовал, девицы-красавицы, – потупился Иван-царевич.

Савелий, Фрол, да и остальные присутствующие внимательно слушали каждое слово младшего сына Гороха. Признаюсь честно, и я был поражен речью молодого человека. Как же он прав!

– Царь мой, батюшка, захотел увидеть невест в лучшем свете: заботливыми хозяйками-рукодельницами, добрыми, волшебницами и умницами. Но мы все знаем, что каждая женщина прекрасна. Не надо никаких состязаний, чтобы доказать это. Поэтому Неб, царевич заморский, и посоветовал посмотреть на невест родных братьев в конфликтных ситуациях, когда им волей-неволей придется обнажить свое 'я'. И что мы видим? Невесты ваши, Феофан да Тимофей, ни шить, ни готовить не умеют, ни прислугу найти не в состоянии, что им поможет. Не такая женщина нужна на троне нашего государства. Их стиснутые от злобы зубы скрипят, вот-вот сломаются. Они завидуют царевне, чья служанка не способна ни рубаху сшить, ни грибы правильные собрать. Им нужен трон, чтобы стать выше остальных девиц тридесятого царства…

Смело сказано. Теперь Ивану нашему, царевичу, необходимо будет везде появляться в сопровождении стражи, не то разгневанные невесты старших братьев его в порошок сотрут или шакалам ночью скормят за милую душу.

– Слышу слова не мальчика, но мужа, – восхищался Горох.

– Клевета, государь, вот вам крест, – махал руками Савелий, тыча в сторону младшего царского сына, – любви, чище, чем у моей дочери, нигде не сыщешь! Это его жаба замуж выскакивает, чтобы вновь обрести человеческий облик.

– Именно, – поддакивала Фёкла, решив, что сейчас необходимо объединиться с невестой старшего царевича против общего врага, – как она девицей обратится, так и сбежит из терема царского. А моя верность Тимофеюшке непоколебимой останется.

Младший царевич молча выслушивал все нелицеприятные слова, льющиеся из скверных уст боярина, купца и невест его братьев, вокруг которых образовалась и некая группа поддержки из опричников, попов да бояр.

– Полноте! – прекратил шум царь Горох. – Хватит ссориться накануне свадьбы. Мое мнение таково: если бы вы, Фёкла с Марусей, умели печь, никакой дурак бы вам не помешал. А жаловаться царским невестам на жизнь не подобает. Сильны они должны быть против всяческих неприятностей. Тут мой меньшой сын прав – надо было мне вам на трудности проверку устроить. Осталось у нас одно испытание. Оно и станет решающим. Завтра у нас три свадьбы да пир на весь мир. Самое время для наследниц престола танцевать пред мужьями да гостями.

Маруся и Фёкла переглянулись, довольно улыбаясь – вот где они возьмут свое: не может же жаба болотная лучше них сплясать! В последнем они ошибались. Стоит Анхесенпаамон побороть чары, наложенные Ягой, стоит ей превратиться обратно в женщину лишь для того, чтобы преподнести боярской да купеческой дочерям уроки танца.

Чем более увлеченно занимаешься полезным делом, тем меньше остается времени задумываться о съедающей тебя изнутри болезни. Ведя переговоры с царем Горохом и убеждая почтенных бояр, собравшихся в царском тереме, что именно моя сестра, обращенная лягушкой, достойна занять престол тридесятого государства, я совершенно не чувствовал не только жар, но и хрипоты в горле и даже насморка. Но стоило нам с напарником и Милли выйти за врата главного терема, как окружающий мир потерял четкость, а ноги предательски подкосились. Будто и не я ночью устроил облаву-отраву для кровопийцы. Сил не осталось даже на то, чтобы идти.

– Неб! – услышал я обращение к собственной персоне через бируши, неизвестно кем засунутые в оба уха.

С трудом устояв, я, словно бык на красную тряпку, впялился в Ивана.

– Тебе плохо, Неб? – спрашивал он, тяня руку к моему плечу.

Мне не просто плохо, я сейчас, наверное, умру. Шмыгнув носом, я попытался собрать остатки сил, чтобы налгать, как мне замечательно. Солоноватая слюна, однако, помешала мне это сделать.

– Говорила ж Агафья, – Дураков оглянулся на терем Гороха, где дальняя родственница осталась до свадьбы, дабы поучаствовать в готовке пира на весь мир. – Говорила ж она не вставать с постели. Сосватали б мы Анхи и без…

– Я здоров как Апис, – прохрипел я, свалился в объятья напарника, не сказав больше ни слова.

И сразу как-то стало легче: и насморк прошел, и гланды не ныли, и в груди не ощущалось сдавленной боли. Я стоял посреди знакомого мне по недавним приключениям леса из фиолетовых деревьев. Да-да, того самого леса, в котором и обитала моя бабушка, даровавшая магический потенциал. Я б отдал все сокровища на свете, чтобы не встречаться с амбициозной родственницей, однако, судьбе было угодно прямо противоположное. Неужели я умер? Рановато! Маш-шу и нерожденные восемь-девять детей меня не простят.

Надо было выбираться из западни, в которую я попадал каждый раз, когда мне грозила смертельная опасность. Словно госпожа Джуоо специально переносила души своих потомков именно сюда.

Я медленно брел по лесу. Не отпускал страх, что вдруг из-за дерева появится она, моя бабушка и Создатель всего живого. У меня к ней должок: магия и душа. И отдавать его я не намеревался даже если Апоп проглотит солнце. В первый раз меня спасла девочка. Юля. Во второй – Сехмет указала путь. Что случится сейчас? Кроме белки, усердно вколачивающей желудь в землю, никого в округе не просматривалось.

Животное с роскошным полосатым хвостом было столь увлечено процессом, что его не хотелось прерывать. Ухая и кряхтя, зубастая, совсем не похожая на белок из России, зверюга изображала молоток. Смысла в ее действиях я не видел совершенно никакого. Лишь бы это милое создание не обратилось бабушкой, когда я подойду к нему.

Заметив мое присутствие, белка уселась на орех, внимательно изучая мою внешность. Хитрый наглый прищур неведомой зверушки меня ни капли не пугал. Осмотревшись, я понял, что перенесся в другой мир я в длинной рубахе тетки Агафьи, кожаных штанах от Яги и сапогах. Проведя рукой по голове, я удостоверился и в наличии рогов. Теперь ясно, чего белка так заинтересованно пялится на меня.

– Хе, – изрекло животное, сощурившись.

Этот прищур чем-то напоминал въедливое выражение лица Маруси, проводившей дознание насчет хулиганящего Ивана.

– Где выход? – задал я закономерный вопрос.

Белка злорадно улыбнулась и указала одной лапой вправо, а другой, соответственно, влево. Очень информативно и, главное, точно. Я обиделся и решил пойти прямо. Всяко дороги в Лесу Судеб вели в никуда. Без проводника отсюда не выбраться.

– У каждого колдуна от рождения есть кое-какие способности: кто-то огнем кидается, кто-то молнии мечет, а кто-то зверушек врачует, – колокольчиком звенел знакомый девичий голос где-то над ухом.

Я огляделся, но вокруг никого не было. Только настырная белка, обхватив лапами желудь, прыгала следом и молчала. Стоило отвернуться и пойти, как девичий голос продолжил:

– Это врожденная магия, не несет она в себе никакого зла, способности те хилые, и вреда миру не приносят. Но есть еще магия изначальная. Ее придумал Создатель. Ой, сильно то колдовство: даже Богам не подвластна сила такого мага. Она меняет мир. Где-то прибыло, значит, где-то должно и убыть, так?

– Все верно, – прошептал я против собственной воли.

– Это называется равновесием: нет худа без добра, мой мальчик, и добра без худа.

– Это и есть принцип изначальной магии? – я остановился словно вкопанный, припоминая все события жизни, связанные с путешествием через Лес Судеб.

Моля Баст укрыть меня от заговорщиков, мне пришлось обменять силу на свободу. В тот день, когда смерть грозила мне, я поменялся местами с девушкой Юлей. Я воспользовался своей силой, чтобы уберечь от опасности друзей, ребят из России: Ивана и любимую Маш-шу. И я сполна заплатил за все. На этот раз мне предстояло устроить судьбу сестры. Расколдовать лягушку не достаточно для семейного счастья. Нужно сделать так, чтобы Анхесенпаамон полюбила Ивана-царевича и согласилась править с ним крошечным по сравнению с Кеметом государством. И раз всю эту катавасию затеял я, платить надлежало именно мне. Оставалось назначить цену. Как только она будет уплачена, все встанет на свои места.

– Хорошо, что мне отдать за счастье любимой сестры?

– В прошлый раз, мой мальчик, ты не захотел расплачиваться душой, – красивый голос Создателя звенел повсюду, это была именно она, никто другой не мог говорить об этом, пусть даже я не узнаю ее, это она, она, она… – ты предпочел непривычную жизнь. Но на этот раз ты заплатишь названную цену.

Ну уж нет, я уже говорил, что умирать я не намерен даже за счастье любимого человека. Зачем бороться за него, если сам не увидишь радости в глазах спасенного.

– Пожертвовуй какой-нибудь не совсем тебе нужной частью тела, мой мальчик. Глаз, например, или рука… или…

– Разве что, рога, – подумал я об избавлении от совершенно не нужной части тела, но в итоге вызвал некое недоумение в голосе Создателя.

Джуоо хмыкнула и отказалась, мотивировав решение тем, что рога изначально мне не принадлежали. А остальное я отдавать не намеревался. Что-то совсем не хотелось становиться инвалидом в девятнадцать лет. Но альтернатива – душа и жизнь. Этого я лишаться не собирался тем более. Лучше пусть заберет глаз, если так нужно заставить внука заплатить за доброе дело.

– Нет, глаза меня тоже перестали интересовать. Зачем они мне? – кокетливый голос Создателя прозвенел совсем близко. – Какой-то шарик на ниточке! Не новогоднюю ж ёлку им украшать. Да и нет у меня в Лесу времени, следовательно, нет и Нового года. Ухо, нос, и, тем более, зубы меня тоже не интересуют. Руки и ноги твои мне без надобности. Органы разного назначения… у меня не хирургическое отделение и не лавка транспантолога.

Я насторожился, потому что уже понял, куда клонит бабушка. Она собирается мотивированно доказать: ей нужна исключительно моя сила с душой в придачу. И тут на меня кто-то вылил ведро холодной воды. Лес, а также белка с орехом начали растворяться, а голос госпожи Джуоо таял в череде воспоминаний из детства. Я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел над собой заботливое, очень серьезное лицо госпожи Агафьи.

Женщина сидела рядом с моей кроватью и мыла в тазе белое льняное полотенце.

– Очухался, касатик, – ехидно хмыкнула она, встретившись со мной взглядом. – С того света тебя вытащила. Жар у тебя… дай Боже… рубаху выжимать пришлось.

Тяжело дыша, я смотрел на протянутую через всю комнату веревку, где и сушилась моя одежда. Даже платок, которым хозяйка фиксировала раненую руку, был пропитан потом.

Губы против воли прошептали:

– Мне надо расплатиться за счастье сестры, если я не заплачу… все будет тщетно… заплатить… отдать душу… ради сестры… Анхе…

– Тихо, ты бредишь, – шепнула Агафья, и холодное полотенце легло мне на лоб.

Я зашелся в тяжелом грудном кашле, корчась от боли. Может, все-таки, Лес Судеб на этот раз оказался просто горячечным сном?

– Что с ним? – в полудреме я расслышал звонкий голос Ивана Дуракова.

Приоткрыв глаза, я разглядел мутное белое пятно на фоне темной двери, то и был программист.

– Ох, – причитала Агафья, красное пятно, сидящее справа от меня, – напугал! С того света, кажися, достала…в Лесу с трудом догнала…

Значит… не сон… просто троюродная тетка царевича немного умеет колдовать, и поэтому нашла способ в очередной раз избежать расчета с родственницей. Что же теперь будет? Мне не удастся помочь сестре? Или расплата ожидает меня в самый неподходящий момент жизни. Жуткий кашель не дал мне додумать.

– У тебя долг перед Создателем, – безапелляционно заявила она. – От этого и твоя болезнь.

– И что делать? Надо найти способ расплатиться с родственницей, – приподнявшись на здоровой руке, слабым голосом вставил я.

– Госпожа Джуоо, – тихо говорила Агафья, будто информация, которую она выдавала мне, Ивану и Милли, устроившейся в дальнем углу за чтением книжки некого Ки-Са, что считалась секретней архивов отдела странных явлений, – дама непредсказуемая и плодовитая с одной стороны. У нее несчетное множество детей, коих она наделила изначальной силой.

А с другой – именно эта госпожа Джуоо при всей своей щедрости желает во что бы то ни стало вернуть души рожденных ей потомков и их родственников себе в подчинение.

Слушать в очередной раз о своих знаменитых и не очень родственниках из большого мира мне совершенно не хотелось. Зато я узнал, что и в Лесоморье, и в других подпространствах также существует немало детей Создателя, способных и желающих изменить родные миры хотя бы на толику.

Главным во всем ликбезе Агафьи стало совсем не это: борясь против моей болезни, лесоморская колдунья умудрилась расплатиться с госпожой Джуоо за невинное желание счастья моей сестре. Что она отдала взамен на мою жизнь, тетушка царевича предпочла не говорить. Моя смерть откладывается еще ненадолго, пока бабушка не решит снова взять с меня расплату за все хорошее, что совершил ее свободолюбивый внучок за свою пока что короткую, но весьма красочную жизнь.

Судя по тому, что в Лесоморье столь спокойно колдуны говорят про Лес Судеб, я не единственный потомок Создателя, сбежавший из-под ее теплого крылышка.

– А где бутыль с живой водой? – не поздоровавшись ни с кем из присутствующих поинтересовался царевич, стоя на пороге в комнату.

Агафья что-то буркнула и мигом умчалась на кухню, причитая о пригоревших пирожках. Лично я впервые слышал о такой воде, Иван, судя по удивленному выражению на лице – тоже, а Милли, захлопнув книжку, вдруг воскликнула:

– Не думала, что она и взаправду живая! Агафья из твоей бутылки, царевич, примочки для Неба пропитывала.

Слабость навалилась на меня с новой силой, жар охватил все тело, и, опустившись на подушку, я опять заснул. Но на этот раз я очутился вовсе не в удручающем Лесу Судеб, а не берегу реки. Напротив стояла Маш-шу в белом платье и протягивала ко мне руки. Она звала меня и плакала. Такой сон я бы смотрел вечно и отдал бы за него все, даже душу. И не пришлось бы расплачиваться с его автором какой-то там водой производства тридесятого царства.

Где-то за спиной слышались толкования Иванов и Милли о том, что царевна Аня, превратившись из лягушки в красну девицу, станцует так, что Фёкла и Маруся окажутся на ее фоне тусклой подтанцовкой из ансамбля народного танца 'Солнышко' из Нижнегадюкинского совхоза. Последнее изрек не кто иной, как мой лучший друг Дураков. Судя по тону товарища, этот совхоз не отличался талантами и творческим потенциалом. А о мнении программиста по поводу Анхесенпаамон я мог не беспокоиться. В свое время сестра очаровала Ивана настолько, что он чуть не забыл о любимой девушке. Да если б и сейчас ему предложили выбирать между Анхе и его суженой Ириной, скорее всего, он выбрал бы первую, да простит меня Семенова за эти мысли.

Пока я размышлял о прикрасах сестры, Иван принялся рассказывать царевичу о том, когда и как положено расколдовать лягушку. Приходилось уповать на чудо. И если оно не произойдет, будет плохо всем. Мне предстоит познать все прелести дыбы, царевича изгонят из царства, а Ивану с Милли придется где-то искать путь в родной мир.

– Нет, я женюсь на царевне, а не на лягушке! – возмущался сын Гороха.

– На царевне-лягушке, – парировала Янсен.

– И ты ее расколдуешь! – уверял Дураков. – Давай иди, спи, завтра ты, вообще-то женишься.

Завтра… я наконец-то снова увижу родную сестру в человеческом обличье. Лишь бы произошло чудо. И с этой мыслью я окончательно погрузился в сон, изредка прерываемый тяжелым грудным кашлем.

– Автобус резиновый, все влезут, – процитировал Иван Дураков надпись с наклейки в одной из московских маршруток, и поспешил переиначить поговорку: – Терем резиновый, все царство поместится!

Все жители, даже нищие и юродивые, толпились во дворе царского терема. Мальчишки заняли самые лучшие места – на заборах. Оттуда открывался прекрасный вид, правда, разглядеть лица невест не представлялось возможным. Оно и к лучшему, потому что ни Фёкла, ни Маруся не смогли бы украсить своими портретами глянцевые столичные журналы. Кстати, далеко не по причине их отсутствия в тридесятом царстве.

Три наследника престола, одетые в красные кафтаны, стояли во главе стола, протянувшегося по всему двору. Феофан с Тимофеем – под руки с невестами, а Иван – с алой бархатной подушкой, на которой гордо восседала маленькая квакушка и лежала 'стрела любви'. Публика, устроившаяся на заборах, хихикала над младшим сыном, что решил взять в жены неприглядное животное. Женщины в толпе распускали слухи различной степени паршивости, начиная с опытов Яги и заканчивая заморским проклятьем, которое передается жениху во время поцелуя при венчании. На невест старших сыновей Гороха, вообще, не обращали никакого внимания. Всех интересовала лишь судьба младшего царевича и его незаурядной невесты. В толпе ходили слухи: мол, лягушка у меньшого – мастерица на все руки. Боярин Савелий, чинно прохаживающийся среди своих, правдами и неправдами пытался оклеветать несчастное животное. Коллеги его поддерживали, бросая в адрес царевны-лягушки нелицеприятные эпитеты.

Царь вышел к народу вместе со жрецом, то есть с попом, толстым мужиком в черной рубахе до пят и в головном уборе, напоминавшем кеметские короны. На широкой груди священнослужителя красовался огромный золотой крест с самоцветами, подвешенный на массивную серебряную цепь. То, что этот символ священен, Дураков рассказал еще в первую мою прогулку по Москве. Крест украшал все храмы русских людей, а верующие носили его маленькую копию на тонкой цепочке. Положив руку на грудь, я почувствовал холодный металл своих талисманов: подвески с именем и крошечного анха, символа жизни. У каждого свои цацки.

Мы с Иваном стояли в первом ряду, как можно ближе к столу с яствами. Страшно, однако иного места мы были не удостоены. Царевич приказал. Нам выдали парадные кафтаны из теплой бордовой шерсти.

Вообще, попы венчают в храмах, но из-за важности церемонии церковь разрешила перенести процедуру во двор царского терема. Хотя, готов поспорить, это было сделано с единственной целью: народ в церковь не поместился бы. А свадьба царских детей – всенародный праздник.

Поцеловавшись под крики толпы 'Горько' и обнявшись, Маруся оставила своего мужа и пустилась в пляс. Ее изящные ножки в красных сапогах четко ступали на пол под такт музыки, что наигрывали на балалайках приглашенные музыканты.

– Славно танцует жена моего старшего сына, – не мог нарадоваться Горох, – кабы она была царицей…

Когда музыка смолкла, Маруся в пояс поклонилась царю, а потом мужу, и они с Феофаном отправились за стол. Настала очередь венчания Тимофея с Фёклой. Но их обручальная церемония почти ничем не отличалась. Жрец из центрального храма прочитал молитву (как он до сих пор не выучил текст из своей книжицы, библией именуемой, до сих пор подглядывает). Все последующее повторилось словно по налаженной схеме. Балалаечник принялся наигрывать похожую на предыдущую мелодию и супруга Тимофея пустилась в пляс.

У меня тряслись коленки, а к горлу подвалил тошнотворный ком, в груди сдавило от боли, но я держался, стараясь не дать волю подступившим к глазам предательским слезам. Сейчас все решится. И судьба сестры зависит вовсе не от меня. Искоса посмотрев на Ивана, я заметил, как он крепко сжал кулаки и зубы, а брови грузно опустились на посерьезневшие синие глаза.

Время растянулось чуть ли не до бесконечности. К попу медленно шел Иван-царевич, неся перед собой подушку с невестой. Каждый шаг царского сына словно отдавался в моей груди боем неведомого маятника. Здоровая рука инстинктивно сжала в кулаке анх вместе с рубахой и полой кафтана. В толпе началось улюлюканье, смешки, свист, шептание. Мальчишки на заборе успели сочинить зазывную кричалку о младшем сыне-дураке и его ущербной невесте. Ох, если Анхесенпаамон, обратившись человеком, захочет расквитаться за все оскорбления, в тридесятом царстве настанут не лучшие времена. Но моя сестра благоразумна и вряд ли пойдет на такое. Она понимает, что супруга царевича – его второе 'я', и не стоит порочить репутацию мелкими склоками и разборками с дворовой детворой.

Жрец снова процитировал библию, окропил святой водой жениха и невесту и разрешил новобрачным поцеловаться. Народ зашелся в хохоте. Над забором появилась материя, изображающая сцену поцелуя с жабой. Народ хлопал в ладоши, ожидая зрелища. Настал момент истины…

Маруся с Фёклой стояли во главе стола под руки с мужьями, а на их украшенных пробудившейся гордыней лицах торжествовала победа над слабой соперницей. Младший царевич, окинув кислым взглядом улюлюкающую толпу, остановился на нас с Дураковым. Поджав губу, я кивнул: не дрейфь, боги тебе в помощь! Младший сын Гороха вздохнул, зажмурился и поднес дрожащие губы к влажному тельцу невесты-лягушки. Публика ахнула:

– Неужели обвенчается?

И тут лица всех присутствующих начали вытягиваться от несказанного удивления, а мы с Дураковым закрыли глаза руками – таким ослепительным был свет, объявший маленькое тело животного.

Сквозь пальцы я наблюдал за происходящим. Ошарашенный царевич уронил подушку и отшатнулся. А когда марево потухло, он и сообразить не успел, как чьи-то горячие губы коснулись его щеки, и тоненький приятный голос прошептал на ухо:

– Ванечка, любимый мой!

Он распахнул глаза и увидел, что находится в крепких объятьях невысокой девушки с густой черной косой, в которую заплетены золоченые нити. А наряд ее белый с драгоценными отделками, иначе как царским, назвать было сложно. Золотой змей вольготно обвил лоб царевны, сверкая изумрудами-глазками.

Она отстранилась от мужа, не сводя с него полных слез глаз, подведенных сурьмой. Невеста, то есть, уже супруга, шептала под нос его имя в уменьшительно-ласкательной форме. Потом она испуганно огляделась и тихо спросила:

– Ваня, где я? Где мой брат?

– Объявляю вас мужем и женой! – тем временем изрек жрец, поднимая руки и брызжа на новобрачных святой водой из небольшого сосуда на цепочке.

Горох сидел за столом и слова не мог вымолвить, ровно как и вся присутствующая толпа. Обалдевшие от превращения лягушки люди, шептали: 'Настоящая царевна! или 'Писаная красавица!.

Боярин Савелий бегал вокруг своей ненаглядной дочери и кричал что-то несуразное от зависти. До меня доносились лишь обрывки фраз, из которых я понял, что у любимой сестры нет ни стыда, ни совести, что ее платье с прозрачным подолом – позор для честного народа, макияж слишком вызывающий, а рожей она на русскую походит лишь после большого похмелья. Видимо, уважаемый боярин прослушал, что царевна, кою я сватал Ивану – заморская, и у нее своя мода, свои нравы и обычаи.

– Так вот какая ты, царевна-лягушка, Анечка… – развел руками торжествующий Горох, подойдя к младшему сыну и его жене.

– Ля-гуш-ка? – округлила глаза царевна.

Иван оглянулся, чтобы найти меня взглядом. Думаю, не ожидал молодой человек получить настоящую заколдованную невесту. Я подмигнул ему из толпы. Сейчас самое время было бы щегольнуть царственным происхождением и уверить молодого наследника престола в своем благородстве, а заодно подписать грамоту о мире и сотрудничестве между двумя государствами. Но всеобщее блаженство нарушила супруга среднего сына.

– Ах так? – заорала Маруся. – Чтобы какая-то жаба была прекрасней меня?

– Ну да, дорогуша, – ухмыльнулся Дураков, – тебе не помешает подружиться с фотожабой старины Гимпа из Торвальдс-сити.

Поняв только первые несколько слов, я вопросительно уставился на товарища.

– Это кульный чувак, который излечил мои боевые раны, не оставив ни шрама, когда мы воевали с Меритой, – подмигнул мне программист, но и из этого пассажа я мало что понял.

Вообще, Дураков не стремился рассказывать обо всем произошедшем с ним после ранения в кеметском храме.

Маруся тем временем схватила кухонный нож, что лежал у ее тарелки, и решительно направилась к Ивану-царевичу и его жене.

Анхесенпаамон кинула на ее усталый взгляд и лениво извлекла из вазы на столе несколько ромашек. Довольная ухмылка украсила мое лицо. Не справиться ни Фёкле, ни Марусе с изначальной магией. Ловко увернувшись от направленного прямо в пышную грудь ножа, сестра начала танцевать, собирая цветы со всего стола. Дочь боярина не прекращала попыток расправиться с несравненной конкуренткой. Но царевна, казалось, поддавалась, а через мгновение ее словно сдувал легкий ветерок из области поражения.

Зло накапливалось в душонке Маруси с огромной скоростью. Музыкант, решив, что девушки танцуют, заиграл задорную песню. И радость, передаваемая мелодией, разошлась по толпе. Горох и его сыновья с обворожением следили за танцем с ножиками, к которому присоединилась и союзница Маруси, купеческая дочка Фёкла.

– Две против меня одной, – сощурившись, крикнула моя сестра.

Савелий, поняв, что все имеют честь созерцать вовсе не танец, а расправу над неугодной конкуренткой, присоединился к нападению на царевну Аннушку. Трое завистников и не подозревали, какая их ждала участь.

Анхесенпаамон, лукаво глядя на врагов, теребила букет ромашек. Она что-то шепнула цветам и бросила их в сторону убийц. Цветы медленно опустились на землю, а вслед за ними осели и жены старших сыновей Гороха да боярин Савелий.

Публика стояла, широко открыв рты: кто-то восхищался колдовством молодой Ивановой жены, а те, кто был на стороне Савелия, презирали поганую ведьму, маша кулаками и выкрикивая нелицеприятные угрозы.

– Я усыпила их, – холодно сказала Анхесенпаамон. – И проспят они до той поры, пока не души их не раскаются перед богами за помыслы дерзкие и намерения нечистые.

Все присутствующие ахнули, и между тем царица, взяв Ивана под руку, продолжила:

– Очень надеюсь, что это было единственное мое колдовство в этих землях. Людьми должны править разум и сильная воля.

Вот такая досталась тридесятому царству лягушка.

– Где мой брат? – резко сменила тему сестра.

– Слушай, Ваня, я давно не видел Милли, – засуетился я, скрываясь в толпе.

– Я тоже, – шикнул мне Дураков, всматриваясь в лица окружавших людей и, особенно, разглядывая ребятишек на заборе.