сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
«От чего я знаю, что ты уже говорил мне это?.. – интересно, она может мысленно поцеловать его, вдруг так чётко представляя любовника в своём настоящем обличии – там, у стены, у батареи, с кровоточащими ранами. Она уже видела на нём похожие раны. Она уже освобождала его от таких же пут. И что-то кричала, прилипая к губам? Кажется… - Умирать, так вместе?».
«Умирать, так вместе».
– Ты снова права, Вики Уокер, - Маль сжал серебро стали и прикинул что-то, напоминая повара перед готовой индюшкой: на той есть незаметный шов, надрезав который дичь сама распадётся на красивые, ровные порции, но его ещё следует найти. – Он ведь не мёртв, просто замурован, но самое прискорбное – чары кокона слабеют без той, кто их создал.
– Забавно, - цедит демон. – Ты отправил её сюда, чтобы избавиться от соперницы, и тем самым лишил себя покоя с братьями.
– Зато я помню, что Шепфамалум очень нетерпим к светлым мирам, созданным Шепфой, и дохнет от света, будто вампир.
– Кстати о нём. О светлом божке. Что уготовано этому чародею? – Ни на одну секунду Люций не выпускает из видимости кинжал и его местоположение.
– Я польщён, что сам сын Сатаны этим заинтересован, - рукой Мальбонте демонстративно начинает наматывать девичьи волосы, заставляя напрягать шею. – Буду действовать по той же схеме, но от обратного. Призвать тёмного бога в мире, созданном им, можно, карая грешников. Полагаю, светлый бог вырвется из заточения, если в его мире… - он умолк, пожевал губу и решился, - в одном из его миров случится череда праведных чудес.
– Небеса?
– Не просто Небеса. Столь желанный тебе Ад, - зверёныш скалится от чужой соображалки. – Сейчас всё там пронизано скорбью, но совсем скоро явится Спаситель в лице меня и подарит мир и покой. Представляешь, до чего смешно – я тогда трахну твою Преисподню дважды. Сначала – подмяв, затем – превращаясь для твоего народа в новую надежду.
– Почему начал с Шепфамалума? – Люций не просто убить хочет, он хочет чего-то настолько ужасного для этой божьей отрыжки, что у слова нет определения.
– Потому что вас всё ещё слишком много, темнокрылые твари. Вопреки всему продолжаете плодиться и размножаться скорее из любви к процессу, чем от хорошей жизни, - лезвие мелькнуло у уокерского горла, но тут же ушло к копне волос, стянутой мужским кулаком. – Но это ничего, каторги и Ордена усиленно работают над сокращением населения. Пашут, как не в себя! – Он перевёл глаза на Вики, - извините, миледи, но ваша густая грива будет мешать процессу извлечения трепещущего сердечка!
– Ше-епфу не убить светом, - сначала она подумала, что ей плевать на кудри, но когда зазубрины клинка заскользили по хвосту рвано и медленно, голос дрогнул.
– Ага, - он бросил это легкомысленно, увлечённый делом, - поэтому мне только предстоит перенести статую Шепфы в мир Шепфамалума, где его должно прихлопнуть аннигиляцией. Это вторая причина, почему я начал с тёмненького бра… Виктория, тебе совсем не жалко своё роскошное, жидкое золото волос?! – Голос, доставшийся Малю с чужим обличием, поломанный, каким бывает у юношей в подростковые годы, и когда гибрид повышает тон, тот срывается, превращаясь в неприятный фальцет.
– Не ноги, отрастут.
– В стародавние времена порченный товар карали остригом. Тоже своего рода, - он склоняется к уху и шепчет, обдавая гнилым дыханием, - насилие. Поруганная девица, остриженная без должной сноровки.
– А знаешь, кто ещё остригался, Маль? – У его земной личности дырявые зубы, и чувствовать этот рот грязно. – Аскеты. Монахи. Святые.
– После всего, что наш непревзойдённый Люцифер в тебя засовывал, «монашкой» ты можешь считаться только в одном из Орденов. Там бывают костюмированные вечера… - с последним движением кинжал издаёт свист и оставляет её копну в его руках.
– Мальбонте! – Гибрид увлечён разглядыванием своего трофея и не замечает напряжённый, сконцентрированный тон демона, - тогда тебе следует знать… - время разговоров прошло, и теперь Люциферу нужно только одно – контакт глазами, - чтобы погрузить в воспоминание, столь нелюбимое грязнокровкой. Отвлечь второй ипостасью, едва не прикончевшей Маля.
– Знать? – Убийца вскидывает голову, - что знать? – И вдруг сталкивается с красным фосфором, чтобы через секунду в ужасе заорать и непроизвольно сделать шаг в сторону. Потому что ему кажется, что выродок сумел обратиться прямиком в этой комнате.
«Вперёд!».
Уокер вскочила, как ужаленная. На ходу скидывая верёвки, она неудачно зацепилась ступнёй за стул и полетела на пол – зато в нужную сторону.
«Где он? ГДЕ ОН, ЛЮЦИЙ?!», - в её тело, растёкшееся у комода, впиваются крошечные осколки зеркала, но в ладонях у криминалиста Глок, и она переворачивается на спину, целясь во тьму.
«На пол-шестого! В трёх футах от тебя! Уровень колен!».
Единственный выстрел разрезает сумрак, и благодаря вспышке Вики различает – она попала в цель. Маль нескладно гнётся, хватается за ногу, разливается отборными проклятьями и вызывает водоворот.
Впрочем, всего это Уокер уже не видит: она успела подняться, добежать до места, где находился столик, схватить ножницы и переместиться к «смитовским» полыхающим глазам.
– Внимательно! – Он рычит, натягивает «поводье», насколько позволяют раны, и радуется, что от окна есть хоть какой-то отсвет.
– Ох ты ж мамочки! – Канцелярская дребедень начинает течь, превращается в желе из металла. Но о пузырящихся ожогах она поплачет как-нибудь после. Если это «после» наступит. – Готово!
– Не выпускай оружие, - он тяжело поднимается, отряхиваясь от своего невидимого плена, но приобнимает её одной рукой и вдруг глубоко, жадно целует, – и уходи!
«Мы ещё увидимся?..».
«Мы не расстанемся».
Едва ощущение его рта, слизывающего её кровь, исчезает, Виктория дрожит. В гостиной по-прежнему темно, хоть глаз выколи, но художница уверена, она в полном одиночестве.
Тело мучительно ломит, и Уокер приказывает тому не ныть. Наощупь находит айфон среди останков того, что ещё недавно было её пусть неуютной, но чистой жилплощадью. Экран у мобильника разбит, однако фонарик работает и вызов сделать можно.
Ежедневно диспетчерская Службы Спасения в США обрабатывает порядка шестнадцати тысяч звонков. Это равнó приблизительно семиста вызовам в час. В случае терактов или стихийных бедствий число тех вырастает. Так, в Лас-Вегасе в 2017-м году на празднике урожая, ознаменованного стрельбой, был зафиксирован «рекорд» в две тысячи триста пять звонков в час.
В одном часе шестьдесят минут, а это значит, что даже в обычные дни каждую минуту двенадцать человек не чувствуют себя в безопасности.
В Детройте обычное утро, готовое наступать с востока.
И в эту минуту Виктория одна из двенадцати.
Она не чувствует себя в безопасности.
– Девять-один-один, я вас слушаю… - незнакомый оператор станции показался самым родным. И девушка с трудом сдержалась, чтобы не зарыдать, как миллионы других людей, вынужденных набирать этот номер.
Когда она заканчивает вызов и вешает трубку, она не думает уходить. Вики непонятно, чего она ждёт, но в голове то и дело крутится мысль: «Я обещала! Обещала, что буду с тобой до полудня».
Когда медленно, нехотя, в окне брезжат первые лучи псевдо-света, она пытается собрать осколки с пола, иронично думая: «Это похоже на минувшую ночь. И на мою жизнь…».
Когда в коридоре вдруг что-то тяжело падает, Уокер стоит в дверях гостиной и наставляет пушку:
– Руки за голову, я тебя вспомнила, - узкие глаза-буравчики, неопрятные волосы, квадратная челюсть, массивная, прямоугольная фигура, из тех, что с возрастом быстро заплывают. В человеке есть лёгкая примесь азиатщины. Но это не главное. Главное – она видела его раньше. – Руки за голову, Мальбонте, или я открою огонь!
– Я… кто я… - его взгляд становится испуганным и телячьим, - …простите, я не понимаю, кто я, и как здесь оказался, добрая девушка!
– Руки за голову!
– Не могу, простите меня! Пожалуйста! Простите! – На полу он хнычет и тянет ладони, сложенные молитвенно – его руки насквозь пробиты кинжалом, который служит сцепкой.
На серебряной рукояти извивается змей.
– Непризнанная… - её талию прижимают сзади, лишая последней злости, на которой она держалась, как на кофеине после бессонной недели, - всё кончено, родная. Всё кончено.
И у Вики нет никаких сомнений. Вики поворачивается и громко, по-детски ревёт в демоническую грудь. А ещё она чувствует себя в безопасности.
***
Яблоко – один из самых популярных и распространённых фруктов на планете. Его едят в сыром, сушёном, квашенном, запечённом виде, в составе салатов и делают из него пюре. Трудно найти плод, воспетый в культуре больше яблока. Вот только, судя по исследованию ботаников, яблони распространились на Земле всего пять тысяч лет назад в результате культивации других плодовых деревьев на территории нынешнего Казахстана, что совсем не вяжется с их религиозным символизмом.
Парамедик Стоун даёт криминалисту яблоко, заканчивая обрабатывать раны и ссадины. Вывих носа она вправила девушке быстро, пообещав, что синяк спадёт в течении нескольких часов, и обнадёжив, кости черепа на редкость крепкие, переломов нет.
– Уверены, что не хотите в больницу?
– Угу.
– Не переживайте, - Стоун участливо сжимает локоть пострадавшей и, сама не ведая, цитирует Люцифера, - всё закончилось.
Но когда копы вкупе со скорой уезжают, увозя растерянного, сутулого мужчину, Виктория понимает – это только начало. Предстоит долгий путь, ведь одних отпечатков Маля и её показаний штату Мичиган недостаточно. Шумным делом заинтересуются юристы из тех, что крутятся близ Нью-Йорка или Вашингтона. Они – гадюки, натасканные жалить полицию за любую ошибку. Обуреваемые желанием засветиться в прессе, они непременно захотят вывернуть в обратную сторону суть правоохранения США – со всей изысканной витиеватостью речи ткнут следователей и прокурора в неточные мазки внутри серии дел и раздуют те в суде.
– Ты в порядке? – Оставаясь вдвоём, Вики старается не смотреть в сторону «Смита», который трёт свою шею. Утро заявилось по расписанию, а вместе с ним гостиную стало затапливать тусклым, грозовым светом.
– Вполне. А ты?
– Вполне. Как он… как он стал тем, кем стал?
Люций усаживается на пол ровно там, где был прикован. Кресло и стул разломаны, диван слишком заманчив, на него опускается Уокер, кутаясь в большую, мужскую толстовку, но паркет – всё ещё сама гостеприимность, если закрыть глаза на сонм отпечатков чужих ног.
– Чья на тебе одежда?
– Моего отца.
Его устраивает до незаметного, удовлетворённого хмыка.
– Когда ты выстрелила ему в ногу и освободила меня, Маль вызвал водоворот. Ему требовалось поменять личность, для этого нужно оказаться в нашем мире и вернуться обратно.
– Но ты прыгнул следом?
– Да, я прыгнул следом. – В отцовской одежде она утонула и смотрелась сейчас, на своём бордовом лежбище, до удивления маленькой. – Я не дал Мальбонте покинуть водоворот, у нас завязалась драка. – И демон не знает, как, не знает, почему, не знает, с какими-такими силами, но он стал побеждать в этом бою. – Обычная рукопашка. Ни мечей, ни копий. Был кинжал, и ты видела, как я его применил. В водовороте сложно использовать энергию, потому что сам водоворот есть поток энергии. Ублюдок слишком увлёкся моей раной на шее, всё норовил порвать её и, тем самым, дал мне полный карт-бланш. У него огромные крылья, но он плохо ими пользуется. Чересчур долго сидит по башням. Нездоровая страсть не только к мамочке, но и к замкнутым пространствам, знаешь ли, - сын Сатаны выдавливает отрешённую улыбку, - поэтому я их вырвал. И когда Маль понял, что его голова в моих руках, и ждёт её та же участь, он вбросил всю свою энергию на собственное «убийство» - оно же спасение. Сам себя сослал к людям, лишаясь новых, отрастающих крыльев.
– Почему ты говоришь, что это убийство?
– Потому что он умирает в том мире и воскрешается в этом. С тобой было так же.
– Он ведь мог выбрать любое место. Почему вернулся сюда?
– Всего лишь паника, его фактор страха. У Мальбонте не было лишних секунд, он понимал, что я его убиваю, последний образ в его голове – это твоя нора. Тут и очутился.
– И он ничего не помнит?
– Его ждут тысячи кошмаров по ночам, но нет, он ничего не помнит. Он теперь обычный человек, который проживёт обычную людскую жизнь, если правоохранительная система Штатов не постарается сократить ту до минимума.
– А те боги-братья?
– Время шутки-минутки, - самый несмешной тон, потому что в его голосе ни грамма радости, - когда Маль совершил над собой обряд, тем самым он завершил ритуал. Ему пришлось использовать демонический огонь, чтобы постараться вырваться, тот расплавил смолу в его кармане, припасённую для тебя. Собственное «убийство» - последняя жертва, которой он себя сделал, потому что…
– …уверовал в себя, как в Бога и нарушил заповедь «Я – Господь, Бог твой… да не будет у тебя других богов пред лицом Моим».
– Neque enim lex est aequior ulla, quam necis artifices arte perire sua.
– Тот, кто оружием смертельным… что? – Виктория учила латынь. Но так, как студенты учат ненужный, общеобразовательный предмет – за одну ночь, лишь бы сдать экзамен.
– Тот, кто лелеял смертный план, убит своим же порождением, вот справедливость высшая, - сухо промолвил Люцифер и вдруг вбил кулак в пол, заставляя костяшки пальцев лопаться, а Уокер – ойкать. – Прости. Прости меня.
– Эй, дьявол во плоти, всё закончилось, сам же сказал. – Ей хочется дотянуться до него, но тело стало неповоротливым, словно через мясорубку пропустили. – И закончилось хорошо…
– Шепфы и Шепфамалума больше нет. – Взглядом он ищет фундамент, в который можно уткнуться радужками и использовать, как опору. Сначала скользит по стенам, потом по стыкам паркета, но находит тот в ступнях Вики, которые она высунула из-под толстовки, сложившись домиком и натянув край одёжки до самых пят.
– То есть преступник был прав, когда говорил, что тем самым убьёт тёмного бога?
– И да, и нет. Богов нельзя убить – эта мысль есть везде, даже в вашей культуре. «Бог в твоём сердце», «стройте храмы в душé, а не на камне» и всё такое. Застенки Шепфамалума рухнули, он освободился и должен был развеяться, но это невозможно…
– … потому что бог.
– Да. И, чёрт его знает, может он вознёсся в свою обитель, может стал частью миров, с которыми связан… Но он остался, понимаешь? Не погиб, не исчез, просто есть хрен знает где.
– А второй?
– И второй – туда же. Выбрался из монумента. Думаю, плешивый ублюдок не учёл земной истории. Да, ваш мир создал Шепфамалум, но Шепфа, узрев людские страдания, внёс свою праведную лепту, и большинство религий стали поклоняться ему.
– Стоп! – Она вздрогнула, смешно сгибая-разгибая пальцы ног. Они – единственные – казались сейчас не помятым на фоне Вики. – Я это уже слышала, клянусь! Он, ну в смысле Бальмонт этот, сам говорил, мол, убить богов невозможно, и что если есть свет, то всегда будет тьма. Как же тогда Маль решился на…
– Решился на то, в чём ранее сомневался? Непризнанная, у нас нет никакого мануала по эксплуатации братьев-богов, а у них, вероятнее всего, нет никакого понимания, что мы из себя представляем. Они напоминают людей, сидящих с двух сторон стола, каждый из которых надкусил по яблоку вроде твоего, а потом, в делах и заботах, просто забыл о фрукте. И вот люди что-то пишут, они сильно заняты, а в яблоках тем временем заводится жизнь. Сначала микробы, простейшие организмы, потом черви изъедают нутро, появляются мушки, за ними – мухи… - мужчина перехватил её взгляд и уже не мог оторваться. – Как скоро два этих занятых господина почувствуют вонь и выкинут яблоки в мусорку, м-м?
– Ваши боги свободны, но они не среди вас и не несутся с красными стягами вершить свой джихад. А, кстати, откуда ты всё это знаешь? И поч-чему… - заикнулась, сверля в нём дыру, в которой от восторга задыхалась вся её нежность, - …почему ты всё ещё «Смит», «Смит»? Разве этот водоворот…
– Водоворот меняет личность Бессмертного, только если пролететь его, выйти и зайти снова.
– Анонимный VPN, - кивок понимания, - включить-выключить.
– И знаю я это всё, потому что водоворот и есть блядский сгусток энергии. Когда боги освободились, воронку хорошенько мотнуло, накрыло светом, тьмой, молниями. Разве что жабы сверху не посыпались, - она смотрит и смотрит и, внезапно, осознаёт, у него потухший взор, как у старика куда дряхлее облика Леонарда.
– Тогда почему у тебя лицо воина, который всё ещё собирается на грядущий Апокалипсис?
– Потому что богов нет. Или есть, но тех не найти. И лже-бога тоже нет. Сопляк стал смертным, назад не перемотать, - Люций опускает ресницы, откидываясь макушкой к стене, и выдыхает тихо, до звона в перепонках, - нет никого, кто может лишить крыльев. И нет никого, кто может вернуть вечность.
«Мой расстрел назначен на полдень, Непризнанная».
***
