сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
И нет ни одной причины, почему Люций не повторит это на бис, когда уже целых три пальца разрабатывают её алеющий анал.
– Прекрати… - в попытках увернуться от вторжения Вики скользит по дивану, но её крепко держат, лаская до расслабленной одури. – Что ты… - ужасно хочется понять, как она дошла до такого, где свернула не туда: у неё своя жизнь, у неё свадьба через месяц, ей следует чувствовать трепет грядущего праздника, но всё, что она чувствует, это как чужой, грозный член постепенно распирает её нетронутую задницу.
Каждое движение вперёд увенчано его пальцами, мягко смазывающими пот с копчика. Влаги так много, что Виктория, может, тоже хотела бы стереть ту со лба, с лица, с ресниц, на которых зависли капли, но её способность шевелиться испарилась. Она согласна только без конца прислушиваться к шуму воздуха, который он втягивает сквозь плотно сжатые зубы, и прокручивать одну и ту же мысль, её кишки до отказа забиты незнакомцем, хотя даже жених не дослужился до этих почестей.
Он даёт ей привыкнуть и говорит столько грязных словечек, кажущихся райской песней, что Вики начинает думать, что это сон – ведь только что пронзали страх и боль, а теперь она – волшебный чистый лист, на котором выписывают с каллиграфической аккуратностью: мучительно и нежно, мучительно и нежно, мучительно-нежно.
Когда девушка сама начинает подмахивать и насаживаться, развязно распахнув рот в одном бесконечном стоне, вопрос, как всё это вместилось, больше не волнует Уокер, её волнует только оргазм.
Два их оргазма.
– …словила ритм и кайф, Непризнанная? – Невыносимая хриплость нового бытия, где она – одна сплошная точка G, которую сладко насилуют. – Послушная Уокер, лучшая… моялучшаялучшая… - он заговаривается, поднимая и прогибая её к себе, запрокидывает белокурую голову и губами проходится по подбородку, двигаясь всё бессовестнее. Мокрая от слюны химера, от которой его кроет – вот кто такая эта Виктория. Она исчезнет в полдень и оставит его без себя, потому что Люциферу придётся сгинуть в иные параллели. – Каждую ночь, блять… Каждую ночь ты снишься с тех пор, как был завершён обряд с Кубком Крови.
Пальцы демон впихивает в её влагалище, потому что сгорел сарай, гори и хата. И если этот праздник служит прогревом перед поминками, то какая пьянка без нахального, двойного проникновения, вытряхивающего душу?!
Вики – небо, её тугая задница – солнце, возомнившее себя круглой, жаркой дыркой. То сочится светом самого настоящего, что ему оставили.
Он спускает всё до капли в её тесную попку, и благословляет на оргазм чередой коротких, рваных, дрочащих движений своей руки.
– Так низко я ещё не падала, - из воспалённого ануса сочится чужая сперма, и она находит в этом изощрённое, шлюшье удовольствие.
– Когда-то ты очень высоко летала, - мужчина лежит на ней сверху, прижимая к дивану, будто в планы криминалиста входит слинять, едва они пошевелятся, - поэтому я научил тебя падать.
На свою добычу соколы-сапсаны пикируют перпендикулярно земле, а удар лап этой птицы обладает такой разрушительной силой, что даже у относительно крупных зверей голова может отделиться от тела.
Виктория ничего не знает про сапсанов и соколиную охоту, впервые упомянутую в глиняных летописях Дур-Шаррукина, но готова поклясться – она потеряла голову.
***
Её нетрудно любить, когда она голая и её волосы грешны и растрёпаны. Когда искусаны губы, когда от макияжа остались лишь пятна абстракции, когда зазубрины туши отпечатались на вéках и теперь петляют неровными тропинками.
Её нетрудно любить намытую и блестящую, с раскрасневшимся от неловкости просьбы лицом: «Ты посветишь мобильником? Мне нужно в душ». Каждое движение – ещё одна фотография, которую не испортит вечность: заколка в поднятых локонах, нога на бортике, стыдливый поворот к стене – ей хочется подмыть себя между бёдер, а ему хочется смотреть. «Ну и пялься, ты всё равно видел больше, чем кто бы-то ни было!», - она всегда смелая, даже если на руках не козыри, а пустышки.
Её нетрудно любить в шортах и топе, она похожа на сладкую конфету в красивой, шуршащей обёртке, которая утрёт нос шоколадным ангелам из лучших столичных кондитерских. Свежий, хрустящий джинс того, что раньше было брюками, а теперь отрезано по самые ляжки. Свежая, распаренная горячей водой кожа ног с редкими, прозрачными волосками, как свидетельство неявной верности: последнее свидание с «бойфрендом» было не вчера и даже не на прошлой неделе.
Её нетрудно любить, когда она ест, как матрос с казённых харчей. Хлопает холодильником, отвинчивает крышку молока и заливает жидкость в горло прямиком из бутылки, выуживает из недр перемороженные ягоды и хрустит на зубах льдом, резким движением срывает консервную жестянку с тунца, а куски цепляет пальцами. «Что? Ну что-о-о?! Я есть хочу! Не надо так смотреть, угощайся!», - вонючую, рыбную жижу она тоже выпивает, почти режется о край банки, но выхлёстывает подчистую, ведя по дну языком, и ругается на свою, норовящую выколоть глаз, чёлку.
Её нетрудно любить, когда есть, кого любить.
До сегодняшней ночи он считал её красивой.
А оказалось, она – идеальная.
– Фалькон девять, как слышно? Приём! – Уокер хлопнула в ладоши там, где, по её версии, находилось лицо «Смита» и периодически вспыхивали радужки. Фонариком он светил на фотографии на полу, к которым они вернулись, и слишком затянул с театральной паузой. – Я сказала, что хочу услышать настоящую версию этих событий, - она обвела рукой дела.
– Они все мертвы – вот тебе настоящая версия событий.
– Нет-нет, погоди-ка! Давай с теми, своими отступлениями про ангелов, демонов и прочих крылатых мужиков в обтягивающих трико.
– Боюсь, ты начнёшь звонить в Ватикан, - он хмыкнул, поправляя ворот своей водолазки. В отличии от Виктории, никакого душа не было: Люцию ненавистна сама мысль смывать с себя её следы.
– Алло, здравствуйте! – Она изобразила, что прикладывает к уху трубку, - это Папа Римский? Папа Римский, в моей квартире сам Люцифер, сын Сатаны. Как что делает? Ест клубнику! В смы-ысле, это не дьявол? Он её тунцом закусывает, Папа вы мой Римский! Это ж восьмой смертный грех! Тщеславие, похоть, гнев, вот это всё… А в конце – шлифануть клубнику консервированным тунцом, как самое страшное из прегрешений! – Демону начинает казаться, что он – одно из тех людских, записывающих устройств, которое сохранит каждый звук и каждую гримасу. Возможность устоять перед ней сдохла в корчах, и теперь мужчина – порция крем-брюле, а Уокер – июльский зной. Битва проиграна, финита ла комедия. – Попробовать изгнать беса? – Девушка прикрыла несуществующую трубку ладошкой и спародировала заговорщицкий шёпот, - бес, ты изгонишься? – Люций оскалился и отрицательно качнул головой, от чего она тут же завопила в свой «телефон», - Римский Папа, он не хочет уходить! Что? Спросить «Почему?»..? Почему?
– Ты мне нравишься.
– Я ему нравлюсь. Что?.. Что?! «До ста размять»? Повторите, вас плохо слышно. А-а, «достать распятие»! У меня нет распятия, но я лежала под ним крестом. Это считается?!
– Уо-окер… - не-Леонард хохочет в голос.
– Алло?.. Алло! – Она отнесла руку от своего лица и посмотрела на ту с недоумением. – Кажется, Папа Римский повесил трубку.
– Это было убедительно, - он близок к тому, чтобы звать её замуж. Сию же секунду. – Иди сюда, будем вести насыщенную половую жизнь, и, так и быть, я расскажу тебе историю.
Женщина издала шумное «пфф-ф»:
– В прошлый раз это кончилось членом в моей заднице.
В ответ польщённо улыбнулись:
– У той истории просто был счастливый конец.
– «Счастливый конец – это ещё не конец».
– Что?
– Где-то читала или слышала, - она ведёт плечами, дескать, вспомнилось, но пересаживается ближе. Вернее, она к нему садится, спиной прижимаясь к груди и откидывая на плечо голову, потому что в горле у неё саднит, но Вики уверена, это лечится поцелуями: «Ты только не влюбись, - мрачно изрекают в мозгу. – Ой, ты тоже тут? Прости, но ты опоздал!», - затыкают его другие.
Люцифер выстраивает приграничные стены руками, сводит их кольцом – внутри опломбировано и опечатано сокровище. Кто-то может принять его за Викторию Уокер, но демона таким не купить – это клад, за которым идёт охота, главный секрет Небес с бесконечной конкуренцией. Она тонкая и тёплая до той степени, что хочется верить в пустынный мираж.
Это не Детройт, а Лимб, и за окнами не дождливое, вдовье рыдание, а шум полноводного Ахерона.
Виктория – демон, такая же, как и он. Или ангел, по большому счёту, ему без разницы. Пусть хоть Непризнанной остаётся, партию свою основывает, свободные острова такими же неприкаянными заселяет и сражается за права, демократию и бейсбол по выходным, главное – в его мире.
В зáмке тихо, потому что слуги спят, гевальди́геры несут службу, и только он несёт ей в ухо сладкий бред, стараясь наговориться за три минувших года. Она его спросит «Ты что, молчал всё это время?», он ответит «С чего ты взяла?», тогда она бросит «Разговорчив, как кума на базаре», а он бросит в неё подушкой, чтобы ответной атакой прилетело, и им резко стало не до бесед.
«Тик-так, тик-так…», - стрелки выводят из забытья.
Ненавистный взгляд на часы – те отвечают взаимностью.
– Полночь, - зачем-то констатирует Люций и лишь после начинает рассказ.
Он не вдаётся в подробности, не пытается измучить тоннами деталей, которые Вики впитывала год, рисует общую картину, как набросок: она – художник, и раскрасит ту сама.
– Значит твоя страна в огромной беде?
– И по уши в дерьме.
– Он установил диктатуру?
– Это назвали Единоцарствием.
– А ты в оппозиции?
– Я – законно избранный правитель, Маль – фальшивый самозванец.
– Почему его не свергнет народ?
– Жители Ада замучены, изнасилованы, напуганы.
– Кто напуган?
– Уокер, блин, народ напуган!
– Кем он напуган?
– Мальбонте.
– Им одним весь народ напуган?
– Да, я же тебе сказал, полмира в страхе, полмира в трахе.
– Он лично всех бьёт и насилует?
– Приказывает.
– Кому?
– Другой части народа.
– А они приказы почему выполняют?
– Потому что напуганы.
– Он что делает, чтобы их напугать?
– Казнит, сажает в тюрьмы, отправляет на каторгу.
– Сам?
– Не-ет, - Люцифер начал понимать, его обводят вокруг пальца, - отдаёт распоряжения народу.
– Он велит народу, чтобы народ народу головы рубил?
– В твоей версии это заиграло новыми гранями.
– И настолько силён, что может уничтожить весь ваш мир?
– Он силён, но не настолько.
– Тогда почему, - она восхитительно искренна, - он ещё не свергнут?
– Есть опричники, есть серафимы, престолы, архангелы. Возможно, осталась горстка последователей, но точно не в Аду.
– И что, много их?
– Пара-тройка тысяч.
– А вас?
– До захвата столицы его войсками было порядка миллиона Бессмертных.
– А после… - она припомнила слово, бывшее актуальным в новостных заголовках весной и ловко его пристроила, - …после этой демонофикации?
– Думаю, население сократилось на тысяч триста.
– То есть вас семьсот тысяч, а он и его министры – это три тысячи человек?
– Да, но не делай такие глаза, всё не так однозн…
– Всё однозначно. Чтобы убрать этого Бальмонта нужен всего один человек. В заговоре против Цезаря участвовало шестьдесят патрициев, каждый из которых должен был ударить наместника ножом. Знаешь, сколько ранений нашли на трупе?
– Знаю.
– Всего двадцать три, - блондинка не слушает его и вещает с таким харизматичным, одухотворённым лицом девчонки, которая не способна предать идеалы гражданских прав и свобод, что Люцию внезапно очень хочется верить этой простоте, - это ещё раз доказывает, что в командных проектах полно халявщиков!
– Великолепная дура.
– Почему-то кажется, что это твой формат комплимента! – Вики запрокинула лицо и показала зубы, - ты же видишь меня, да?
– Как на свету, - её щёки мигом полыхнули румянцем. – Святая добродетель, угомонись, это не впервые, когда я лицезрел тебя голой и разложенной, как чертёж. – В подтверждение своих слов демон накрывает ладонью её грудь и рисует там неизвестные символы кончиками пальцев.
– Ты сказал, что Мальбонте заточил ваших богов. То есть он победил их и сам стал богом?
– Не так. Вы победили их вместе, потому что половина его силы попала в тебя в процессе воссоединения Маля и Бонта. Его тёмная половина превалировала, а значит грязнокровка мог упаковать разве что Шепфу – божество добра. – И бобра. Скотство, как же хуёво это должно звучать для неё, потому что такому даже психи в доме юродивых не поверят! – Значит с Шепфамалумом сразилась ты. Но то, что братья заперты, не сделало Мальбонте богом, он умеет больше, чем другие Высшие, но он не – Создатель.
– А прочие гибриды? Раз закон отменили и потомство не умирает, должны быть новые дети от смешанных браков.
– Они есть, - мужчина роняет это устало. – И они – обычные. Кто-то идёт в отца, кто-то в мать, крылья наследуются по тому же принципу.
– Тогда почему этот ваш властелин-пластилин – особенный?
– Дурное семейное влияние, - саркастичный смешок. – Представь, что сначала у тебя были родители, которые грохнули случайную малолетку, лишь бы та не сдала их Цитадели. Потом тех судили и сослали на Землю. А самого тебя разделили на всё хорошее и всё плохое и отправили в тёмный и светлый миры на перевоспитание.
– И его отец, и мать – какие-то дальние предки моей семьи, я запомнила. – Теперь мужчина гладит обе её груди, презрев и стянув топ вниз. И Уокер полагает, что это удивительно приятно. Сама себе она напоминает дельфина, дрейфующего на солнце: слишком близко к берегу, выплыть не выйдет, но опасности пока нет, та явится с закатом и отливом, и дельфин нежится на отмели, не подозревая печального исхода. – Значит добренький бог учил его хорошему, а…
– «Добренький бог» первым сдал его в академию, как надоевшую зверюшку, потому что Бонт утомил своего папашу номер один.
– Какая-то неблагонадёжная ЛГБТ-семейка… Нет, не прекращай! – Когда его руки замерли, раздался вопль. – Делай, что должен делать, самурай, таков твой Путь!
– Мне нравится мысль, что ты оголодала до рогатых чертей, - горячее дыхание обдало кромку уха, а потом она почувствовала там его язык – всего одно влажное касание по хрящику, но Виктории хватает и этого, чтобы прикусить губу. – В общем, эти братья чему-то научили его, что-то окончательно в нём разрушили, но богом не сделали.
– Тебе его жалко?
– Его было жалко, когда мы выпускали шута из башни. Когда мой отец пал в бою за Школу и смешал свою репутацию, к слову – толковую, с помоями, мне стало всё равно. После того, что Мальбонте сотворил с моей Родиной, я бесхитростно его ненавижу, презираю и хочу убить. – В идеале, медленно и мучительно, чтобы каждый погибший демон, каждая, лишившаяся достоинства демоница аукались. Но если не выйдет с пытками, сын Сатаны не мнительный, он согласен свернуть башку грязнокровке мимоходом.
– А ты… - Вики робеет, не понимая, насколько всё плохо, и стоит ли спрашивать. Впрочем, женское любопытство пересиливает, - ты хотел с ним договориться, чтобы вернуть меня из ссылки?
– Самолюбие своё тешишь? – Она уверена, он сверлит кончик её носа своим киборговским взором. – Много раз, Непризнанная. Дохуя много раз. – И да, он бы договорился. И, нет, ему не стыдно. Отец неоднократно паясничал, что надо думать о будущем широко и по-государственному, приправлял это всё оплеухами и редко, скупо хвалил, а потом сам себя уничтожил на ровном месте. И Люцию за это даже обиднее, чем за смерть от меча уокерской матери. Не так страшно потерять голову, как стереть в порошок образ, который уже возвеличили в народе. Поэтому собственную репутацию демон подкрепляет только теми поступками, на которые он действительно способен.
– Я не поняла про серу. То есть про смолу. Что с ней не так?
– Она не из этого мира, - мужчина чуть приподнимает бёдра и лезет в карман, доставая нечто. – Вот, держи, криминалист, я подсвечу копию улики. – В руках возникает айфон, и на ладонь к Виктории ложится малюсенькая, прозрачно-белая капля. Та – твёрдая, задубевшая и абсолютно чистая.
– Как слеза младенца, - она рассматривает смолу и ловит себя на мысли, что готова лизнуть и попробовать на зуб, если это подкинет им информации.
– Это «контур света».
– Что-что?
– «Каменный» мешок Шепфамалума. Он заключен в этот состав. При сгорании остаются следы серы, но только здесь, на Земле, если применить демонический огонь. На Небесах штука с пламенем не сработает.
– Ты проверял?
– Да, у меня было несколько таких осколков, когда стало известно о странных убийствах в твоём мире.
– А как узнал?
В отблеске фонаря Вики замечает, каким пристальным он становится, решая, говорить или нет.
– Мне сообщила твоя мать.
– Разве не ты сказал, что она – серафим в той, второй столице? – Слова о том, что Цитадель – всего лишь вторая столица, чудесным образом польстили собеседнику, и Люцифер даже не пытается скрыть свою довольную физиономию.
