Текст книги "Спасти и спастись (СИ)"

Автор книги: Жажда_полета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

– То есть, ты хочешь сказать, что оми – это как женщины в человеческом понимании? – Искренне удивился Кирилл.

– Да, – подтвердил ар-дари.

– А ты – альфаи, то есть мужчина?

– Да.

Кирилл хотел было снова возразить и сказать, что он никак не может быть женщиной, ведь у него была жена и две дочери, но осекся, вспомнив, что всё это осталось в прошлой, ставшей такой далекой жизни. Сразу вспомнилось его новое, необычное «устройство», там внизу: одно «яичко» в маленьком мешочке, совсем непохожем на мужскую мошонку, и странные пятнышки на лобке. От этих воспоминаний ему стало не по себе, и юноша задрожал.

– Не бойся меня, хабири (маленький), – в голосе незнакомца послышались успокаивающие, мягкие нотки, как если бы Кирилл был совсем несмышленым ребенком, которого сейчас напугали. – Я не трону тебя и никому не дам тебя в обиду. Обещаю. Слову Арбари, сына стартоса, можно верить.

– Стартоса? – Снова переспросил Кирилл, постепенно успокаиваясь. – Это имя твоего отца?

– Нет, глупенький, – возразил мужчина, а вернее альфаи. – Стартос – это один из правителей ТиАно-Ри-Кваэ, города из белого камня.

– А Арбари?

– А Арбари – мое имя. А как, кстати, зовут тебя?

– Кирилл…

– Ки-рилл, – по слогам повторил за юношей Арбари. – Необычное имя для ар-дари, но красивое. По нашим обычаям тебя бы называли Аркири. Согласно старому поверию, Ар (солнце) в имени новорожденного дарует ему счастье и удачу на всю жизнь.

– Аркири, – опробовал юноша новое для себя имя. – Красиво… Если тебе так удобнее, можешь меня так называть. Я не против.

– Хорошо, – тихо рассмеялся невидимый собеседник и его мерцающие в темноте янтарные глаза исчезли из виду, как если бы их обладатель прикрыл веки.

– Скажи, Арбари, а мои глаза так же светятся в темноте, как и у тебя? Или это только альфаи умеют? – Поинтересовался парень.

– Еще как светятся, – снова рассмеялся Арбари, и его глаза снова засияли напротив Кирилла. – Как два маленьких Ари (солнышка). Неужели ты не знал? Ты и впрямь необычный. Хотел бы я посмотреть на тебя при свете дня… – Голос альфаи неожиданно погрустнел, а глаза снова скрылись из виду.

На несколько долгих минут повисла гнетущая тишина и, чтобы развеять ее, Кирилл решил заговорить о давно беспокоящем его вопросе.

– Арбари, а что творится в городе? Почему он закрыт, и как ты попал сюда, если ты – сын стартоса?

– Это очень долгая история… – Тихо ответил тот, тяжело вздохнув. – Даже не знаю с чего начать, раз ты пришел из других мест и не знаешь, что здесь происходит. Начну, пожалуй, с того, что сейчас люди и ар-дари находятся на грани войны, хотя еще пять арашданов назад никто даже предположить не мог, что всё так обернется.

– Арашданов? – Переспросил Кирилл. – Это у вас так время обозначается?

– Да, – подтвердил Арбари. – Один арашдан составляет десять луноцветов. А один луноцвет состоит из сорока арнов. Арн же включает араш (день) и дархаби (ночь)

«Значит, арн – это сутки, луноцвет – месяц, а арашдан – год, – понял юноша. – Несмотря на то, что количество месяцев у них меньше, но год всё равно длиннее, чем наш».

– Когда-то в Долине Солнца (Аро Тамине) жили только ар-дари, обладающие янтарным цветом глаз, подобному цвету солнца. Первые из них выстроили город из белого камня – ТиАно-Ри-Кваэ – и жили, не зная ни войн, ни раздоров тысячи арашданов. Они выращивали богатые урожаи и разводили скот, ткали великолепную одежду и сочиняли красивейшие стихи и музыку… Если были нужны драгоценные металлы и камни, они торговали с генимами – низкорослым замкнутым племенем, обитающим в каменном городе, что вырезан в недрах западных гор. А если искали песен и приключений, то отправлялись к северным горам, где издревле жили величественные и гордые голубоглазые Ким-дари, способные летать по небу (Кими), словно птицы. Но всё переменилось с приходом в долину людей… Как я и сказал вначале, это случилось пять арашданов назад… Они пришли со стороны восточных гор и обратились к стартосам с просьбой выстроить рядом с нашим городом своё поселение. Их земли были бесплодны, и людям было очень тяжело найти себе пропитание. В основном они жили охотой, но животные с их земель стали уходить. Выслеживая дичь, охотничьи отряды с каждым разом продвигались все дальше и дальше по горным тропам, пока однажды и не обнаружили нашу долину… Стартосы, которых на тот момент было пятеро, не обратили внимания на странные отметины на их лицах, приняв их за следы долгих лишений и голода, и великодушно разрешили остаться. Никто не знал тогда, что вслед за первыми поселенцами вскоре придут десятки, а затем сотни новых беженцев, а сами люди станут смертельно опасны для всего рода ар-дари…

– До прихода людей в долину, ар-дари почти не болели. Единственная хворь, что поражала нас, была тармууни – болезнь, которая иногда возникала у детей на лошадиных и коровьих фермах. Но лекари научились быстро излечивать ее особыми травами, что выращивались на священной поляне жизни (Ардо муни) недалеко от озера Оми-ден. Они выстроили на поляне свой храм, где готовили настои и отвары, а чуть дальше на самом выходе из леса –  термии, деревянные домики для заболевших детей. Считалось, что воздух леса обладал чудодейственными целебными свойствами, и заболевшие дети, которых отвозили туда с ферм, поправлялись быстрее, чем если бы лечились у себя дома. Но теперь этого больше нет… – обреченно вздохнул Арбари.

Его голос дрожал, как если бы его обладателю стоило огромных усилий сдерживать свои эмоции и говорить спокойно.

– Ни храма, ни целителей, ни места, где можно было бы получить помощь. А началось всё три арашдана назад, когда один из альфаи решил связать себя священными узами единения с человеческой женщиной. Для нас, ар-дари, это было впервые, чтобы кто-то из нашего рода захотел связать свою жизнь с человеком. Поэтому за этой связью следили очень пристально, и ар-дари не могли не заметить, что через половину луноцвета этот альфаи заболел. Причем очень странно… Болезнь напоминала тармууни, и городские лекари, не привыкшие ее лечить, отправили его в термии, к детям. Поскольку тармууни лечится в течение целого луноцвета, то никто не обратил внимания на долгое отсутствие альфаи. А вскоре заболели и сами целители, к которым тот обращался за помощью, все обитатели его дома и некоторые соседи. И снова болезнь напоминала тармууни. Но тревогу подняли только тогда, когда из термиев никто так и не вернулся. Я никогда не забуду тот день, когда мой отец приказал мне взять нескольких альфаи и отправиться к лесным лекарям… Небо было таким безоблачным и чистым, и солнце стояло высоко над горизонтом… Но когда мы прибыли на место, то даже самые стойкие из нас не смогли сдержать слез… И в термиях, и в храме все были мертвы, кроме детей. Но те, испуганные, плачущие и голодные, так и не смогли объяснить, что же случилось. Они повторяли только одно слово – дархабари (смерть расцветает). Все трупы – альфаи, оми, лекарей – сожгли тогда на погребальных кострах, а детей отвезли обратно на фермы, к родителям. И надо сказать, что никто из тех детей, как и среди обитателей ферм, в последующем не заболел, а вот в городе снова появились новые случаи заболевания. И опять всё напоминало тармууни. Но теперь стартосы были настороже и приказали оставшимся в городе лекарям ехать в термии вместе с заболевшими ар-дари и записывать всё, что будет с ними происходить. А потом заболели некоторые альфаи, что ездили вместе со мной в лес, и их тоже выслали из города. Но из леса опять никто не вернулся. Поскольку я не заболел после первого посещения термиев, стартосы приняли решение отправить меня туда одного. И когда я прибыл на место, то снова обнаружил обезображенные до неузнаваемости трупы ар-дари. Их лица и тела были покрыты мелкими гниющими пимпири (волдырями), как если бы их искусал целый рой разозленных тершни. Я потратил два арна на то, чтобы сжечь все тела, и вернулся в город с оставленными лекарями записями…

– И что же там было? – Спросил Кирилл, так и не дождавшись продолжения рассказа. История Арбари тронула его до глубины души: подобные страшные заболевания – чума, малярия, оспа –    вспыхивали в свое время и на Земле, и человечеству пришлось приложить немало усилий, чтобы полностью их искоренить или хотя бы прекратить эпидемии. Поэтому Кириллу было искренне жаль ар-дари, никогда не сталкивавшихся с серьезными болезнями и теперь умирающих из-за когда-то принятого решения пустить на свою землю людей.

– В записях говорилось о том, – ответил Арбари, – что заболевание напоминает тармууни только в самом своем начале, первые семь арнов. Потом красные пятна на теле заболевших исчезают, и жар проходит. Но через два арна болезнь возвращается: тела ар-дари начинают покрываться волдырями, а жар становится еще сильнее, чем был вначале, больные перестают понимать, что происходит и впадают в состояние, напоминающее глубокий сон, из которого уже не выходят. Никакие травы, настои и снадобья им не помогают. А дальше записи обрывались… С тех пор таинственную болезнь перестали называть тармууни (коровья хворь), а дали ей другое, более страшное название – дархабари (смерть расцветает). С каждой половиной луноцвета кто-нибудь из ар-дари обязательно заболевал и его отправляли в термии. Постепенно нас становилось всё меньше и меньше, зато количество людей, которых эта болезнь не затрагивала, становилось больше. С восточных гор стали приходить новые поселенцы, которые, не спрашивая больше разрешения у ар-дари, строили себе хижины вокруг нашего города и не подчинялись нашим законам. Постепенно напряжение между нашими народами становилось всё больше, и всё чаще вместо уважительного «Ар-Дари» (солнцеокие) в нашу сторону слышалось презрительное «Ар-дарх» (умирающее солнце). Последней каплей стало то, что кто-то поджег термии, и нашим заболевшим стало негде принять свою участь. И тогда часть альфаи взбунтовалась. По большей части это были те, кто потерял своих оми и детей из-за болезни, но были и те, кто просто не мог найти себе пару, потому что оми осталось очень мало. Они объединились в отряд, назвавший себя «Кресто-Ар» (карающее солнце) и, не поставив стартосов в известность, выгнали всех обитающих в городе людей за пределы стены, приказав им убираться туда, откуда они пришли пять арашданов назад. Но люди не захотели подчиниться и вступили с альфаи в сражение. Стартосы, когда узнали об этом, попытались прекратить беспорядки и послали за стены города всех оставшихся альфаи, включая и меня. В тот день нам удалось предотвратить кровавую бойню, и альфаи из «Кресто-Ар» вернулись в город. Ворота закрыли, но я, будучи схвачен разозленными людьми, не смог вернуться назад и был брошен в подвал… Так что вот такая грустная и длинная история, Аркири… Человек наверху был прав – недоброе время ты выбрал для своего путешествия…

– Скажи, Арбари, а после второго случая посещения леса ты не почувствовал в себе никаких изменений? Возможно, легкий жар или слабость? Может быть, был зуд или боли в теле? – Поинтересовался Кирилл, в голову которого начали закрадываться кое-какие подозрения по поводу дархабари.

– Нет, ничего подобного не было…

– Ты упомянул, что на фермах в последующем никто не заболел. Это точно?

– Да, – подтвердил Арбари.

– Но почему же тогда вы не переселились из города туда?

– Ты смеешься надо мной? – В голосе альфаи послышались гневные нотки. – Нас были тысячи! А фермы рассчитаны всего на несколько сотен. Да и никто из ар-дари не оставил бы свой родной город во власти чужаков!

– Извини меня, – тут же попытался разрядить обстановку Кирилл, почувствовав недовольство и агрессию Арбари. – Я не хотел оскорбить никого из ар-дари! Просто поинтересовался.

Но мужчина на это ничего не ответил, и на несколько минут в подвале снова воцарилась тишина.

– А скажи, ты и те альфаи, что были с тобой в термиях и не заболели, вы в детстве переносили тармууни?

– Насчет остальных не знаю, но я точно переносил, – подтвердил Арбари. – Я рос ужасно непослушным и вздорным ребенком, и отец, желая меня перевоспитать, сослал на фермы, пока я не повзрослел и не набрался ума. Тогда я и перенес тармууни. Приятного в ней мало, но от нее не умираешь: просто возникает жар и красные пятна на теле. В течение луноцвета я получал лечение в термиях и до сих пор помню лекаря, который ухаживал за мной и давал горькие травы. Это был очень красивый молодой оми по имени Ариас, и я тогда пообещал ему, что когда вырасту, обязательно украду его из лесного храма и сплету наши жизни узами единения. Я помню, как заливисто он смеялся и говорил, что когда я поправлюсь и вернусь на фермы, то найду себе другого и забуду о нем, но я все равно не отставал. Но когда три арашдана спустя настало время моего становления как зрелого альфаи, и я саморучно выковал для вылечившего меня оми браслеты единения, пришло дархабари… Я уже говорил, что многие из альфаи, когда увидели, что произошло в термиях и в храме, не смогли сдержать своих слез… Так вот, я был одним из них. Лица лекарей были настолько обезображены, что я не смог найти среди них моего оми… и каждого из них я относил к погребальному костру, как своего любимого. Мне не хватило всего нескольких луноцветов, чтобы спасти его, и за это я никогда себя не прощу…

Голос альфаи дрогнул и затих, а сердце Кирилла так болезненно сжалось от этой истории, что парню самому захотелось заплакать.

«Люди… ар-дари… все мы равны перед смертью… Она ведь не выбирает, кого забрать с собой, а кого помиловать… Но каждому из нас одинаково больно, когда мы теряем любимых…» – Думал он, размышляя над услышанной историей. Неожиданно в его памяти снова возник образ пронзительно голубых глаз мужчины, которого Кирилл оставил без помощи, и после некоторого колебания юноша заговорил:

– Знаешь, Арбари… Не вини себя. Ты ни в чем не виноват. Это было роковое стечение обстоятельств, над которым ты был не властен. А вот я в своей жизни совершил по-настоящему страшный поступок, из-за которого, скорее всего, и попал к вам сюда…

– И что же ты совершил, позволь узнать? – Тихо спросил мужчина. Его голос был наполнен такой грустью и тоской, что сердце в груди Кирилла снова болезненно сжалось.

– В юности, когда я только учился на лекаря и спешил к своему наставнику на урок, я увидел, как стало плохо человеку, но вместо того, чтобы остановиться и помочь, я просто прошел мимо, потому что боялся опоздать и разгневать этим учителя. Вот это действительно поступок недостойный даже презрения. И сколько бы раз я не помогал потом людям, как бы сильно они меня не благодарили, я так и не смог забыть его глаза и простить себя за содеянное…

– Но ведь ты был ребенком, – возразил Арбари. – А детям свойственно ошибаться. Ведь они воспринимают мир не так, как взрослые: серьезные вещи могут казаться им глупостью, а пустяковая трудность – трагедией всей их жизни. Они не думают, что своими поступками, могут причинить кому-то боль или вред, но когда осознают, что натворили, или пытаются оправдаться, перекладывая свою вину на другого, или так сильно переживают, что сами порой доводят себя до последней черты. Когда я был маленьким, то доводил родившего меня оми до слез, устраивал каверзы соседям, бил окна в городе камнями, разрисовывал стены… Мне казалось, что я взрослый, и все пытаются меня ограничивать, ущемляя мои права и преуменьшая мою значимость. Я хотел выделиться и доказать всем, что не нуждаюсь ни в чьих указаниях и помощи. И я безмерно благодарен отцу, что он смог выбить из меня эту дурь! Так что ты тоже не вини себя. Дай себе шанс на спасение, а я пообещаю, что тоже перестану вспоминать о прошлом.

– Хорошо, – согласился Кирилл, чувствуя небывалое облегчение на душе после разговора с Арбари. Казалось, что после того, как он смог наконец признаться в содеянном им проступке, с его плеч свалился неимоверно тяжелый груз и стало легче дышать. – В моем крае принято в знак согласия пожимать друг другу ладони. Может, пожмем и мы? – Спросил он, глядя в замершие напротив него янтарные глаза. – Ну, хотя бы наощупь.

– Аркири, – вздохнул альфаи в ответ на предложение парня. – Я бы с удовольствием тебе ее пожал, но не могу… Мне руку повредили во время боя. Так что я не могу поднять ее. Ты уж извини… Если бы не рука, я бы уже давно выбрался из этого подвала.

– Руку повредили? – Всполошился юноша. – А можно, я ее пощупаю? Может, смогу помочь. Я многое знаю и много умею.

– Потрогай, – разрешил Арбари. – Только осторожно.  Она сильно болит при малейшем прикосновении.

– Ладно, я тихонечко, – пообещал парень, пытаясь нащупать тело мужчины перед собой. – Какая именно? Правая? Левая?

– Правое плечо, – произнес мужчина и, поймав ладонь парня неповрежденной рукой, осторожно положил ее себе на полуобнаженную грудь.

Грудь мужчины под пальцами Кирилла бугрилась стальными мышцами и равномерно вздымалась при каждом вздохе, а кожа была гладкой и горячей. Приблизившись к ар-дари почти вплотную, Кирилл почувствовал довольно сильный, но приятный запах, не похожий ни на один земной парфюм – словно смесь из ароматов диких трав, цветов и нагретого на солнце дерева, с легкими нотками цитруса и свежестью морского бриза. От ощущения этого запаха и горячей упругой плоти под своими пальцами по телу юноши невольно прошла волна дрожи, в глубине живота приятно потеплело, а пенис в штанах предательски дернулся.

«А это еще что такое? – Удивленно подумал Кирилл, никогда не замечавший за собой влечения к другим мужчинам. – А ну-ка, держи себя в руках. Ты же врач!»

Словно почувствовав охватившее юношу возбуждение, Арбари задышал чаще, а его сердце под ладонью Кирилла застучало быстрей и сильней.

«Сосредоточься на плече. Ты должен оказать человеку помощь. Думай об этом, а не о том, как приятно от него пахнет», – пытался настроить себя парень на нужный лад и подавить в себе желание. Проникнув пальцами под свободный край одеяния ар-дари, Кирилл осторожно скользнул ладонью на его правое плечо и легонько сжал. В том месте, где должна была в норме прощупываться округлая головка плечевой кости, сейчас была впадина, а сама головка определялась в районе подмышки.

– Похоже на вывих, – произнес он, вытаскивая свою ладонь из-под одежды мужчины. – Ты пальцами шевелить можешь?

– Да, – подтвердил Арбари.

– А сжать их в кулак?

– Могу.

– А если рукой не двигать, больше нигде не болит? – Спросил Кирилл, осторожно прощупывая руку через одежду на остальном протяжении. Мышцы на плече и предплечье Арбари были столь же хорошо развиты, как и на его груди, что свидетельствовало о хорошей физической подготовке и немалой силе мужчины.

– Вроде, нет, – ответил альфаи. – Так ты сможешь помочь?

– Возможно, – засомневался юноша. – Всё осложняется тем, что здесь темно и мне ничего не видно. Поэтому из всех способов вправления тебе сустава я могу воспользоваться только самым древним из них. В наших землях его используют во время войн или сражений, когда особо ничего не видно, а человеку надо помочь. Но будет больно! Причем очень-очень сильно. Ты сможешь вытерпеть?

– А у нас с тобой есть выход? – Вопросом на вопрос ответил Арбари. – Я потерплю. И если ты действительно сможешь вправить мне плечо, и мы выберемся из этого проклятого подвала, то я клянусь связать свою жизнь с твоей священными узами.

– Что же ты всё на этих узах-то зациклился? – Покачал головой Кирилл. – У меня начало складываться впечатление, что ты их предлагаешь каждому понравившемуся тебе лекарю… Ладно, – тяжело вздохнул парень, еще толком не представляя, о каких «узах» вообще идет речь. – Если после того, как я тебя вылечу, ты сможешь вытащишь меня из этого подвала и затем поможешь с разгадкой вашей таинственной болезни, то я согласен.  Делай со мной потом, что захочешь. У меня всё равно нет возможности вернуться домой. Так что если мы все для себя решили, снимай верхнюю одежду и ложись ровно на пол. Мне придется упереть тебе свою пятку в подмышку и потянуть за вывихнутую руку. Будет ужасно больно! Так что кричи – не стесняйся. В этом нет ничего постыдного.

– Хорошо, – согласился мужчина и, прошуршав снятой одеждой, переместился на землю. – Я готов. Действуй.

– Отлично. Сейчас я сниму правый сапог, и начнем.

Обнажив свою ногу, юноша нащупал лежащее на полу тело мужчины и лег рядом с ним параллельно. Затем, уперев пятку своей правой стопы ему в подмышечную впадину, он потянул на себя его руку, удерживая ее чуть выше лучезапястного сустава.

– Ммм! – Застонал Арбари, изо всех сил сдерживая крик.

– Сейчас, сейчас, еще немного, – хрипел Кирилл, вращая его руку и чуть отводя ее в сторону и одновременно с этим пытаясь поставить на место выбитую головку плечевой кости с помощью своей пятки.

– Ммм!! – Еще громче застонал ар-дари, даже не пытаясь вырваться. По тому, как сильно вспотела его рука, парень понял, какую нестерпимо адскую боль тот сейчас испытывает, но крика из горла Арбари он так и не услышал.

– Есть, – обрадованно вскрикнул юноша, чувствуя пяткой, как головка плечевой кости встала туда, где ей и полагалось быть. – Вроде всё, – выдохнул он, отпуская руку мужчины и присаживаясь рядом с ним на колени, чтобы уже руками ощупать целостность его сустава. Но никаких отклонений не отмечалось. – Попробуй подвигать рукой. Только осторожно! – Попросил он, на что услышал радостный возглас.

– У тебя получилось, Аркири! Аро но Кими!

И, схватив Кирилла в охапку, Арбари прижал его к своей груди. Его сердце билось быстро и громко, а кожа была влажной и разгоряченной. Аромат же, источаемый его телом при этом настолько усилился, что юноша почувствовал, как в его животе снова разливается предательский жар, а в паху все напрягается.

– Ладно, ладно, достаточно, – затрепыхался он, пытаясь высвободиться из жарких объятий и не дать Арбари почувствовать своего возбуждения. Но тот держал его крепко и отпускать ни за что не желал.

– Помнишь мои слова? – Спросил мужчина, обдавая шею юноши горячим дыханием, от которого по спине Кирилла пробежал целый табун мурашек. – Так вот я нисколько не шутил. Я свяжу наши жизни. Обещаю!

– Кажется, уговор был, что мы еще и выберемся отсюда, – прошептал Кирилл, чувствуя, как от охватившего его трепета в объятиях альфаи, он вот-вот потеряет над собой контроль.

– А вот это мы сделаем, когда наступит дархаби (ночь) и люди уснут. А пока нам обоим надо выспаться. Если нам удастся выбраться отсюда, в город мы попасть по-любому не сможем и придется идти или в лес, или на фермы, или к генимам. Для своей торговли они прорыли под долиной специальный тоннель, ведущий к центру белого города. Так что силы нам очень понадобятся.

Из своих объятий Арбари юношу так и не выпустил. Вместо этого, кинув свою верхнюю одежду на земляной пол подвала, он улегся поверх нее и прижал Кирилла к своей груди.

– Кстати, забыл спросить. Что за изверг придумал такой способ, которым ты вправил мне плечо?

– В моих землях его называли Гиппократ. И он был не изверг, а великий лекарь и ученый.

Как не пытался Кирилл мысленно убедить себя, что лежать столь близко с мужчиной неправильно и абсолютно противоестественно, но обмануть себя он не мог – в объятиях Арбари ему было хорошо, тепло и уютно. Его напряженное тело расслабилось, а веки налились свинцовой тяжестью. И уже проваливаясь в сон, юноша услышал, как лежащий позади него мужчина тихо вздохнул и произнес:

– Аро но Кими (солнцем и небом) ваташи дензитар (я клянусь) боро со ти вирэни тор нон керелим (быть с тобой рядом, куда бы ты не последовал) сейвито эрни осидо дархъет но дарх-ино (защищать тебя от всех бед и невзгод) ваташи ин эрни ми арнебиа (я вложу в тебя свою душу) но ливи ини ватар мастено Ардо (и вместе мы взрастим новую жизнь).

b>Дорогие читатели! Не пугайтесь! В следующих главах уже не будет столько много непонятных слов – Кирилл проспится и будет понимать язык ар-дари, как свой родной русский язык. Мы оставим только некоторые слова, без которых будет не обойтись (т.е.название болезней, летоисчисление и «Аро но Кими»).

========== Глава 4. ==========

        «Больно, как же больно», – думал Кирилл Алексеевич Алуфьев, лежа полностью обнаженным на холодном операционном столе.  В его глаза бил яркий электрический свет висящих над головой огромных операционных ламп, а из-за натянутой белой простыни, отделяющей его верхнюю часть тела от брюшной полости, доносились приглушенные масками голоса хирургов.

– Рассекаем связки печени… Доступ открыт… Крупный метастаз в воротах печени, прямо под сосудистым пучком… Не достать, надо попробовать из другого положения… Риск кровотечения очень велик… Одно неверное движение, и мы его потеряем…

Холодные стальные инструменты проникали внутрь его тела, и прикосновение каждого из них Кирилл чувствовал настолько отчетливо, словно ему не было сделано ни анестезии, ни наркоза. Боль от удерживающих его органы пинцетов и щипцов была тупой и тянущей, но эти ощущения не шли ни в какие сравнение с острой, обжигающей болью, рождаемой прикосновением скальпеля. Казалось, что сейчас в животе у Кирилла копошится целый улей злых ос или муравьев, которые только и делают, что жалят его изнутри и, отгрызая маленькие кусочки от его органов, уносят их прочь.

«Нет! Нет! Пожалуйста... Не надо! Не делайте мне больно! – Мысленно умолял мужчина, ощущая, как в очередной раз острый скальпель вонзается в его плоть. – Я больше не выдержу! Не надо!»

Но оперирующие его люди, не слыша этой мольбы, не прекращали своей адской пытки ни на минуту. Их руки то и дело проникали в его живот и в очередной раз что-нибудь там надрезали, оттягивали, переворачивали и иссекали.

– Парааортальные лимфоузлы удалены, – слышал Кирилл сквозь гул крови в своей голове. –  Большой поток лимфореи... Тампон… Еще тампон… Наладьте отсос… Снова возвращаемся к печени…

«Я больше не могу... Я не выдержу! Пожалуйста, прекратите», – безмолвно просил Кирилл, но хирурги были неумолимы.

Но неожиданно среди голосов медиков и писка подключенной к его телу аппаратуры  послышалось тихое мелодичное пение. Поначалу еле слышимое, едва различимое, оно становилось с каждой минутой всё громче и отчетливее. Мужской голос пел на необычном, чужом языке, но смысл каждого слова всплывал в сознании Кирилла сам собой и складывался в красивую песню о чистом голубом небе с летящими по ней крылатыми людьми, о бескрайних полях и лесах, о свободе и о величестве солнца, согревающего своими лучами и рождающего жизнь…

Песня немного напоминала колыбельную, ее мелодия была довольно простой и незатейливой, но красивой и очень душевной. Она притупляла боль и, проникая в сердце, изгоняла из него страх и отчаяние. Чем громче слышалась песня, тем приглушеннее становился свет в операционной, а ее белые стены, подернувшись туманной дымкой, стали постепенно растворяться. На их смену пришли пейзажи величественных лесов, раскинувшихся у заснеженных гор, золотистых полей, усеянных пшеницей, и бескрайних зеленых лугов, с бегущими по ним табунами белых лошадей с развевающимися гривами и хвостами. А Кирилл, раскинув вместо рук большие орлиные крылья, парил над всем этим великолепием и зорко выискивал того, чей голос прогнал от него кошмары прошлого, облегчил его боль и освободил душу.

Несмотря на то, что Кирилл парил в небе, а таинственный певец находился далеко внизу, скрытый от его взора ветвями деревьев, песнь тише не становилась, а наоборот, с каждым новым взмахом крыльев юноши она слышалась всё ближе и отчетливее. И вот среди проносящихся под Кириллом зеленых крон показалось светлое пятно поляны, а на ней – темная фигура мужчины. Он лежал на траве, широко раскинув руки и ноги в стороны и не прекращая своего пения, смотрел в голубую даль.

«Вот он! Надо подлететь поближе», – радостно подумал Кирилл, начиная снижение и пытаясь рассмотреть лицо незнакомца. Но как только он достиг вершин деревьев, всё вокруг него пришло в движение: небо и солнце потухли, лес и поляна  расплылись и исчезли, – и юноша остался в кромешной темноте...

– Аркири... Аркири, проснись! Я чувствую, что наступила ночь. Нам пора выбираться, – услышал он громкий настойчивый голос с раскатистым «р», и  юношу встряхнули за плечо.

Через силу разлепив глаза, Кирилл попытался разглядеть, кто же его будит, но вокруг него по-прежнему была только темнота.

«Подвал! Мы всё еще в подвале», – вспомнил парень, присаживаясь на земле и пытаясь по светящимся в темноте глазам определить местоположение Арбари.

Но тот нашелся сразу: стоя в полный рост неподалеку от Кирилла, он то осматривался по сторонам, пытаясь отыскать видимые только ему ориентиры,  то поднимал глаза к потолку, по-видимому, высматривая крышку подвала.

– Арбари, – тихо позвал Кирилл и, дождавшись, когда взгляд янтарных глаз будет обращен в его сторону, поинтересовался: – Я вчера забыл спросить, но как мы выберемся из подвала? Он глубиной в два человеческих роста, если не больше. Так что допрыгнуть до края вряд ли получится. А если бы и получилось, то крышка все равно закрыта.

– Ну, тут полно мешков с овощами. Так что можно было бы сложить их кучей и взобраться наверх. А крышу я собирался выбить… – начал он свои рассуждения, но Кирилл его перебил.

– А как же крючок на крышке? О нем ты подумал? Если выбивать крышку грубой силой, мы можем потерять равновесие и свалиться… Да, и шумом привлечем людей.

– Крючок? – Раздосадовано переспросил альфаи. – Я его не видел. Когда меня кидали в подвал, я был без сознания. Думал, что если вправить плечо, то легко смогу сбежать. Но так сложнее… Вот же дарх! Был бы у нас нож…

– Что ты сказал? Нож? А ну-ка, постой! Сейчас, сейчас… – Всполошился юноша, вспоминая, что как раз-таки нож у них был. Тот самый, что парень так удачно нашел в лесном храме и о котором в последующем абсолютно позабыл, спрятав за голенище своего сапога.

Наклонившись, он принялся ощупывать свои ноги, но к своему ужасу обнаружил на них только один сапог, левый. А правый, будучи снятым вчера перед вправлением вывиха, похоже, так и остался валяться где-то среди мешков.

«Господи! Как же я мог забыть об этом? – Мысленно ругал себя парень, ползая на коленках по земле и пытаясь отыскать свою пропажу. Но проклятый сапог и не думал находиться. Вместо этого парень то и дело натыкался на шершавые мешки, глиняные горшки, черепки и огрызки съеденных Арбари фруктов.

– Что ты ищешь? – С интересом в голосе поинтересовался Арбари, всё также оставаясь на прежнем месте и продолжая обдумывать план побега.

– Свой сапог... Вот же зараза, – пояснил юноша, в очередной раз натыкаясь рукой на предмет домашней утвари. – Я его снял вчера перед тем, как лечить тебя. А сейчас он куда-то запропастился...