Текст книги "Архитектура 2.0 (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Хорошо, что у нас паспорта с собой оказались, – позже рассказывала Джамала Ольге, а громкая связь наполняла ее звенящим от волнения голосом кабинет Веры Семеновой. – Мне до сих пор в случившееся не верится, но со следующего понедельника Талгат в официальном отпуске на неделю. В пятницу вечером мы выезжаем к его маме в Уфу, а с восемнадцатого, через неделю с выходными я выхожу на приемную Исина с Ложкиным и в нагрузку еще получаю кураторство над Катенькой из приемной самого Алешина. Совсем она потерялась… что неудивительно.

– Но Исин-то хоть к Алешину теперь перестал тебя ревновать? – переспрашивает Ольга, а Вера давится немым смехом.

– Теперь да, – уверенно отвечает Джамала. – Сергей Владимирович, это же не человек, это явление и стихия в костюме. Знаешь, я даже старшего Золотарева так не боялась, при том, что Алешин и голоса никогда не повышает.

Закончив разговор, Джамала поднялась навстречу Руденко. Сегодня он позвонил и попросил прийти на внеплановое УЗИ, как только Джамала сможет.

Волнуясь, она вслед за врачом шагнула в кабинет, осторожно расположилась на кушетке и попыталась вспомнить какую-нибудь молитву, чтобы хоть как-то успокоиться.

«Не знаю, как ты рожать собираешься» – скептически хмыкала умудренная троими детьми сестра каждый раз, когда Джамала с волнением рассказывала маме об очередном посещении женского кабинета. На что Джамала отвечала, что рожать теперь придется в любом случае, невзирая на то, соберется она с мыслями и смелостью к решающему моменту или нет. Это звучало несколько фатально и иногда пугало Джамалу еще больше, нежели успокаивало.

«Я вообще слишком пугливая в последнее время стала» – размышляет она, глядит, как Руденко готовит аппарат ультразвукового излучения к работе, затем испуганно оглядывается по сторонам – обычно эту процедуру проводит Мария Николаевна…

– Я сам сегодня, – заметив озирания Джамалы, негромко и как-то по-врачебному мягко уточняет Руденко. – У Марии Николаевны сегодня в записи почти никого нет, и ты мне время не сразу подтвердила.

Между строк и слов звучит – «не держать же зря человека».

Объяснение успокаивает Джамалу. Она согласно лепечет «конечно…», ложится на кушетку. Процедура УЗИ ей нравится, врачу своему, человеку, удивительно сочетающему серьезность с деловой мягкостью, Джамала доверяет почти безгранично.

Руденко не отличается многословностью. Он отлично умеет слушать и еще больше, чем словами, может сказать глазами, внимательным, понимающим взглядом. Сейчас он привычно спокоен, аккуратно наносит на живот Джамалы прозрачный гипоаллергенный гель, затем мягко касается совсем еще плоского живота сканером и легко-легко ведет по покрывшейся мурашками коже чуть вниз, чуть вправо, пока с его губ не срывается задумчивое:

– Вот теперь точно. Как я и подозревал.

Он поворачивает монитор к Джамале и приглашает:

– Посмотри.

***

Саида навещала Умара, когда ему позвонила Джамала и сказала, что она в больничном городке, но его навестить не сможет, потому что… дальше он так и не понял почему, поднял на Саиду задумчивый взгляд и озадаченно произнес:

– Странный у Джамалы голос…

Он и договорить не успел, как Саида выпорхнула из палаты, оставив в закрутившимся вслед ее неимоверной скорости воздухе несколько слов – «никуда не уходи!».

Она не шутила, хотя такая фраза, брошенная человеку с переломом обеих ног, могла бы показаться скорее издевательской, чем шутливой. Саида никогда никого не хотела обидеть специально. К сожалению, она просто не всегда могла сформулировать мысль доступными и не обидными для окружающих людей фразами.

Пробежав через тихий больничный городок, девушка миновала корпус кардиологии, прошла мимо родильного дома и остановилась у отделения «женской консультации». Как правильно называется это отделение Саида не знает, но так величают его и мама, и сестры.

«Впрочем, не все ли равно, как обозвать отдел, следящий за здоровьем беременных женщин?» – в большей степени раздумывая о том, позвонить или нет Джамале, Саида стоит недалеко от стеклянной двери поликлиники, вертит в руках телефон и забивает нерешительность какими-то глупыми и бессмысленными образами.

Джамала появилась в дверях в тот момент, когда Саида с серьезной решительностью двинулась вперед – она намеревалась подойти к первоисточнику, тому самому серьезному врачу с внимательным взглядом, и прояснить все непонятные моменты, но сестра вновь неожиданно сломала хорошо продуманный план.

– Ты? – остановившись в шаге друг от друга, сестры молча скрестили взгляды. Саида всегда видела в Джамале некий трамплин, с которого сама могла бы неплохо взлететь вверх, будь та немного мягче и сговорчивее, и нынешняя внезапная встреча не стала исключением. Джамала же видела сейчас в Саиде только маленькую и еще не рожденную, но уже убийцу.

– Умар сказал, что у тебя был странный голос, – наконец произносит младшая. Лицо ее из решительного сначала становится удивленным, а затем и вовсе скептическим. – Я побежала узнать, не нужна ли тебе моя помощь, но теперь абсолютно точно вижу, что вряд ли.

Джамала молчала. В другое время она уже ответила бы что-то колкое, язвительное или просто высокомерное, но сегодня/сейчас она почему-то молчала.

Саида неуверенно облизала губы. Ей вдруг стало страшно и не по себе, словно не Джамала перед ней, а «чужой». Что ждать от нее такой, Саида не знает.

Поправив волосы, Джамала наконец снимается места, подходит к сестре.

– Как Умар? – одинаково нейтрально звучат ее вопрос и голос. – Ты домой?

Из кармана широкой юбки Джамала достает мелкие деньги, бросает на них взгляд – она всегда так делает, когда собирается заплатить за сестру в маршрутке. Что-то странное в ней изменилось именно сейчас – две секунды назад, когда она стояла чуть поодаль и смотрела на Саиду. О чем она думала?!

– А… ты? – неуверенно переспрашивает Саида. – К нам?

Джамала кладет деньги обратно и отрицательно качает головой.

– Не сейчас и вряд ли сегодня.

– Что случилось? – порывисто, как может лишь она, Саида берет Джамалу за запястье. Та невольно морщится:

– Ну и хватка у тебя! – а потом сама берет сестру за руку и очень странно, молча смотрит. Так странно, что Саида уже готова сорваться с места и бежать, не разбирая дороги.

– У меня двойня, – тихо произносит Джамала, и эти слова звучат кодом к шлюзу, скрывавшему всё невысказанное с обеих сторон.

========== Часть 15 ==========

«Солнышко, мне нужно тебе сказать…» – срывается мысль, мысленный внутренний голос отказывается озвучивать заезженно-скучные слова. Рита в изнеможении поднимает очи к небу, а затем нервно складывает руки на груди и отворачивается от окна, бессчетное количество лет глядящее во двор-колодец.

«Ну какая она, нафиг, солнышко? Это во-первых, а во-вторых – как сообщить Ольге о неминуемом решении Дианы Рудольфовны? Как самой пережить эту… дилемму? Ситуацию? Это неопределенное, непонятное и тем невыносимое… что-то».

Промучившись вопросом уже почти целые сутки, Рита так и не нашла ни выхода, ни ответа, только зациклилась на единственной, не факт что верной и точно не самой оптимистической мысли: – «Я что, должна сделать выбор? Встреча с дочкой или с любимой?».

– Встретиться вместе? – от произношения вслух смысл данного решения не кажется Рите вернее, чем, возможно, есть. – Поговорить, наконец… – закусив губу, она отправляет взгляд в пустоту неизвестности. – О чем нам всем нужно наконец поговорить? Да и за тем ли они приезжают?

Такое чувство, будто в едва уловимом на слух бытовом фоне, привычно не замечаемом и условно зовущимся тишиной, еще более беззвучно линяет реальность, становясь…

Помолчав, Рита растерянно пожимает плечами на вопрос собственного подсознания: – «Чем становясь? Иной реальностью? Или настоящей?».

Праздничная мишура, нереально яркие краски последних дней теперь кажутся Рите обертками из папиросной бумаги, такой, что расползается в руках от даже мимолетного соприкосновения с влагой.

В тишине и одиночестве сквозь обрывки сумасшедшего былого праздника Правда несмело смотрит Рите в глаза, словно просит не врать себе больше, и сама боится собственной просьбы, боится быть изгнанной.

Глядя на лежащий на кухонном столе телефон, Рита борется с желанием выключить его совсем.

– Мама хочет разведать, как я живу. Сравнить с тем, как жила и перспективой будущего, – негромко, задумчиво произносит Рита тишине ободранной питерской кухни. – Здесь всё понятно, не ново и в общем-то правильно, а потому предсказуемо. Ольга?

Следующий вопрос заставляет Ритин взгляд метнуться к темнеющему проему двери, словно в его периметре уже светлеет милая взгляду и сердцу фигура.

– Она хочет провести со мной время, – едва слышно отвечает себе и фигуре темноволосая женщина. – Провести время?

В ответ на последний вопрос густеет кровь, становится жарче – тело сейчас самый очевидный ответчик.

– Она. Хочет, – раздельно произносит Рита и слабо улыбается вечеру. – Прямо неконтролируемая правда.

Неуверенность прошивает сквозняками ее эту полуулыбку.

На некоторое время Рита в безмыслии замирает, словно выключается из физической составляющей осязаемого мира и переходит в мир иной какой-то физики, а всё, что еще долю секунды назад составляло привычную (не стану спорить о правильности) реальность – воздух, дома, время, – незаметно и беззвучно распадается на элементарные частицы и складывается заново в иные образы. По лекалам памяти мгновенно создаются та же квартира и тот же воздух, но качественно иные – словно идеальные. Они уже прожиты Ритой и Ольгой – они остались в их личной истории, словно код, записанный в стволовую клетку. Тепло – вирусом или живительной силой тихо горящее с недавних пор, светящееся древним, как сама вселенная, определением «любовь».

Произнеся про себя затертое столетиями слово, Рита медленно возвращается в обычный квартирный мир, тихо вздыхает.

– Наша великая литература приучила считать любовью что-то возвышенное и не менее эпохальное, чем она сама – огромное пыльное собрание записанных страданий живших когда-то классиков, преимущественно мужчин.

– Любовь – это обязательно жертвы, – вскинув подбородок, Рита мстительно сужает глаза, но еще сама не понимает, кому она собирается мстить и с кем спорит сейчас.

– Моя любовь не желает жертв. Она просто есть. Просто живет и дышит Ольгой, пропитавшей всю меня своим сознанием жизни. Впрочем…

– Слишком сложно… – зазвонивший внезапно телефон заставил Риту нервно вздрогнуть (едва не подпрыгнуть на месте), выпрыгнуть из сонма личных расплывчатых философских определений.

Они договорились, что Ольга перезвонит, едва доберется до квартиры, и с некоторым недоумением Рита считывает теперь иное имя вызывающего, словно никто кроме Ольги и не мог бы сейчас ей позвонить.

Произнося «алло», Рита невольно окрашивает слово в тень удивления.

– Да. Привет, – по-деловому отвечает голос Манниковой с фоном, характерным для громкой связи в движущемся автомобиле. Словно натянутый часопиковым движением воздух Невского проспекта внезапно дал трещину, и из нее в бытовую тишь Ритиной кухни посыпалась суета.

– Извини, что беспокою, – явно на ходу продолжает Манникова, – но я лопух и перепутала флешки вчера. Ты не смотрела материалы, которые я тебе скидывала?

Динамика слов в параллельно стремительно пролетающей реальности Манниковой буквально требуют от Риты той же скорости. Но последней крайне неловко признаться, что ничего она еще не смотрела, и соврать быстро тоже не получается.

– Пока… я вчера… только бумажные, – спотыкается о слова Рита. – А тот архив…

– Там презенташки по новой теме и кое-что еще, – подхватывает ее Манникова. – Они тебе пригодятся, а остальное нет, и флешка мне нужна прямо сейчас. Ты уже дома? Я заеду.

– Да. Хорошо, – едва закончив разговор с Манниковой, Рита спешно переключает вызовы и с головой падает в любимый Ольгин голос. На миг даже, кажется, потемнело в глазах, а в бархатной той темноте вспыхнули звезды и до больного сладким эхом запульсировали в Ритиной экзистенциальной реальности.

– Как же я соскучилась по тебе! – признается она первой и совершенно искренне, умолкает, прежде чем голос начнет предательски дрожать, а слова бесконтрольным потоком хлынут в телефонную трубку.

– Солнышко, – улыбается теплое Ольгино настроение, – уже вечер среды, послезавтра в это время я тебя съем. Будь готова.

– Олечка! – не сдерживаемое уже ничем почти плачет в ответ Ритино отчаяние, – я так… я должна тебе сказать. Мама и Соня, и Павел Юрьевич… они все приезжают в пятницу вечером! Послезавтра в это самое время, и ничего, ничего уже нельзя изменить! —

выпалив, Рита даже зажмурилась. Она молчит, но словно еще проговаривает слова, что сутки не могли слететь с ее губ. Она будто летит с небоскреба в две сотни этажей, а впереди ее ждет неминуемая встреча с бетонными плитами холодной реальности.

Пауза в телефонном соединении Питер-Москва густеет Ольгиным «хм».

– Мама мне позвонила еще вчера, – переведя дыхание, Рита принимается с новой силой строчить оправдания. – У неё отпуск заканчивается и это единственное время, и еще Соня. Она очень скучает. Я по ней тоже. Отказать им нельзя, не встретиться нам с тобой невозможно. Что мне с этим всем делать, просто не представляю!

– Успокоиться, – отрезвляюще, неожиданно ровно звучит голос Кампински и критически добавляет. – Однако, внезапно.

***

Замолчав на полуслове, Рита будто на краю обрыва стоит посреди кухни, сама себя обнимая руками за плечи и сутулясь в этих собственных объятиях. Возможно, чтобы не упасть, она прислоняется пятой точкой к старенькому кухонному столу и тихо, словно тайком, выдыхает свое странное и очень бОльное волнение.

– Как долго они собираются там пробыть и где именно? – спрашивает Ольга. – Мне кажется та квартира сейчас не самое удобное место для приема гостей – пусто, пыльно.

«Что со мной?!» – одномоментно дико кричит в ответ происходящему Ритино подсознание – маленькая девочка, живущая в Ритной голове, внезапно и словно толчками становящаяся взрослой. Ольгин голос кажется Рите нереально далеким и невозможно желанным.

«Но это неправильно! Так нельзя!».

– Пробудут до воскресенья, – отвечает Рита. – На ночлег они планируют номер в гостинице, а остальное время будут здесь. Соня, моя обезьянка, с меня не слезет все двое суток, я это знаю, – свой ответ Рита заканчивает обманчиво высокой нотой, будто дальше должны были следовать еще слова, но они онемели внезапно или у нее самой пропал голос.

В повисшей паузе эти невидимые, онемевшие слова камнями заполняют колодец междугородного звонка.

«Или яму нашего непонимания?» – растерянно молчит онемевшая Рита. Мысленно-морально она изо всех сил стремится занять Ольгину сторону, но как при этом не покинуть сторону жизни прошлой, она не знает.

– Как нам… ты… думаешь? – обрывки фраз растерянно падают в темноту телефонного соединения.

– Я не знаю пока, что сказать, – честно отвечает Ольга упавшим голосом. – Не могу сообразить. Неожиданно.

Мысленно она представляет квартиру, гамак, путь до Питера – все это странными пазлами падает из виртуальной коробки-памяти.

Прикрыв глаза, прикусив губу, Рите кажется, что она видит, как те самые пазлы сигают в пропасть, откуда достать их и сложить в идеальное полотно почти невозможно.

Некоторое время обе молчат, пока Ольга не решается уточнить:

– Ты-то не против? Встретиться ночью в пятницу. Они ведь все когда-то уснут.

– Я буду счастлива! – даже слишком поспешно отзывается звенящий сдерживаемыми слезами голос Риты. – Я очень жду тебя, Оль! Я очень хочу тебя увидеть!..

Писк домофона помехами врезается в эмоциональную неровность телефонного разговора.

– Это от Манниковой, – и его заодно оправдывает Рита. – Она не ту флешку мне вчера отдала.

Шелест Ритиных шагов, едва слышный за ее же словами, рисует в сознании Ольги путь от кухни до входной парадной двери через длинный коридор старой квартиры.

– Хорошо, – отчужденно из Москвы отвечает шагам Кампински. – Я перезвоню тебе позже. Я даже в душ еще не успела. Заодно пока подумаю, что можно сделать.

Звяканье ключа в дверном замке ускоряет прощание.

– Оль, – еще цепляется Рита словами. – Перезвонишь? Или…

– Перезвоню, – оставляет ей эхо прервавшееся соединение.

В приоткрытую дверь заглядывает вчерашняя незнакомка из аудитории.

***

– Я думала спустишься, – неуверенно произносит безымянная пока визитерша, явно озадаченная выражением лица Риты и, возможно, поэтому же не решающаяся войти в квартиру. – Я от Манки, у нее нестыковки.

Кое-как затолкав непонятно в какие нервно-душевные рекреации дичайшее желание разреветься, Рита вежливо кивает и даже умудряется выдавить из себя подобие улыбки.

– Привет. Я поняла. Заходи. Сейчас найду.

Выпалив слова автоматной очередью, смягчающей безликость только тембром довольно мягкого от природы (рождения) голоса, и не дожидаясь, пока незнакомка войдет, Рита пропадает в каминную комнату.

Остановившись у стола с компьютером, куда Рита подошла автоматически, это как безусловный рефлекс – за холодным молоком – в холодильник, за свежим воздухом в форточку, а за рабочими материалами к компьютерному столу.

Расфокусированный разговором с Ольгой Ритин взгляд бесцельно слепо уставился в стол, пока всплеск энергии не превращается в раздраженное: – «Где эта дурацкая флешка Манниковой?» и не задает вектор импульсному дальнейшему действию.

Сложно искать что-либо, когда в глазах сплошь потекшая акварель.

Промокнув слезы удачно подвернувшейся под руку салфеткой, Рита прикрывает губы той же салфеткой, будто боится сделать вдох и теряет еще один временной промежуток, мысленно заставляя себя сконцентрироваться лишь на дыхании.

Глубокий медленный вдох, полный, еще более медленный выдох.

«Я же ни в чем не виновата! – бьется сердце о ребра действительности, – но почему, почему тогда чувство вины не дает мне дышать?! Будто я обманула, будто…».

Вспомнив о гостье, Рита спешно выдыхает, ищет металлический прямоугольник с колечком-цепочкой на торце.

– Извини, пожалуйста, – гостью Рита находит в соседней комнате, где, присев на подоконник, девушка задумчиво разглядывает не самый веселый интерьер бывшей коммуналки.

– Ничего, – чтобы сунуть флешку в карман, ей приходится встать, достать из кармана начатую пачку сигарет, сунуть флешку в освободившееся пространство. – Ты не против? – почти на автомате предлагает Рите. Глаза у девушки грифельно-серые, опушенные ресницами, кажется, того же самого цвета, но более насыщенного, глубокого тона.

– Я не курю, – подумав, Рита кивает, открывает окно. – Но ты можешь…

Сегодня к уже знакомым Рите кедам и джинсам незнакомки прибавилась толстовка с капюшоном и наушники.

Подкурив, девушка кивает:

– Я Мей, мы еще вроде не?

Вновь обнимая себя руками за плечи, Рита прислоняется к оконному косяку.

– Еще не. Я Рита, а Манка?

– Это ее партийная кличка, – улыбается Мей, отворачивается, выдыхает в окно струйку дыма и, кажется. обращается уже не только к Рите, но и ко всему заоконному миру, – с ее фамилией неудивительно.

Слабая, в сравнении с целым миром и даже просто двориком, струйка сигаретного дыма растворяется в дворовой сырости. В немом согласии Рита тихо вздыхает. В руке ее молчит нагретый Ритиными же переживаниями мобильный телефон. Он молчит притаившейся грустью, чувством к любимой, потребностью вопреки всем жизненным неувязкам приехать, «прилипнуть» и не отпускать, не отпускаться.

«Может быть, это глупо? Может быть, слишком быстро?» – падают каплями в вечность беззвучные Ритины мысли.

– Пойду, – затушив окурок о кирпичик стены с уличной стороны окна, Мей метко кидает его в стоящий во дворе контейнер со строительным мусором. – Это соседский, видимо? – делает предположение.

– Да, – поспешно возвращается в реальность Рита. – Нам еще всё только предстоит.

Мей сама закрывает окно.

– Реставрировать будете или что-то новое создавать? – спрашивает по пути к выходу.

Идя следом, Рита неуверенно пожимает плечами.

– Если честно, я пока еще не знаю ничего.

Попрощавшись, закрыв за гостьей дверь, Рита медленно возвращается к себе. Мысль о неизвестности тащится следом.

«Это действительно так. Ни уверенности, ни хоть малейшей определенности» – кутаясь в одеяло, Рита устраивается в гамаке, бросает взгляд на молчащий в руке телефон.

***

Разговор с Ритой Ольга будто поставила на паузу. В сердцах кинула телефон в кресло и прошествовала в душевую.

«Какого черта? – вертится в голове вопрос старым винилом. – Все ж хорошо так начиналось!».

Выезжали из Городка неуверенно. По пути, слава дорожным богам, все отношения выяснили, дома закрепили… в общем, в отношениях сомнений нет, но Диана Рудольфовна!

– Какого лешего ей приспичило именно в пятницу вечером?! – сердито вопрошает Ольга у шурующих по спине водяных струй, испытывая одновременно два противоречивых желания – убавить водяной напор или увеличить его в разы.

– Женщина-гроссмейстер, блин! Все ходы у нее не только записаны, а просчитаны на год вперед! – выключив воду вовсе и ничуть не успокоившись, Ольга тщательно вытирается, накидывает на плечи халат и выходит в комнату.

«Здравствуй реальность?» – удивленно вопрошает вечер молчащим в кресле мобильным телефоном.

«По выезде из Городка так красиво всё было. Прямо сказка, спустившаяся с небес или откуда она имеет обыкновение просачиваться в жизни человеческие?» – бурча себе под нос ничего не значащие слова и складывая даже их во вполне себе осмысленные предложения, Ольга на самом деле думает (или хочет думать) о несколько ином. О том – что подобной ситуации в своей жизни она в принципе не ожидала. Все ее любимые на моменты пиков их с Ольгой любовных отношений были свободны – ни детей, ни мужей, ни мам…

«Вера не в счет» – внутренний пофигист привычно одергивает великодушие внутреннего кого-то еще, кого Ольга пока оставила неопределенным и безымянным. Хотя именно этот кто-то всё громче задает ей неприятные вопросы и «какого черта у тебя происходит?» самый невинный из них.

«В самом деле» – сдается ему Кампински спустя неопределенный отрезок времени, за который небо успело прикрыться полупрозрачной вуалью, становясь глубже, темнее и загадочней.

«Нам хотелось обеим свободы и сказки?».

«Где-то безответственно и по-детски мы уступили вовсе не детским желаниям и чересчур размечтались».

Вспоминая отъезд из Городка, Ольга отчетливо помнила чувство полета. Словно она на какой-то момент вышла за привычные рамки тесного земного образа, стала героиней романтического фильма (наверняка получившего в последствии не один Оскар, а особенно за уникальную игру главных героинь).

«Мы говорили, смотрели, смеялись… мы вели себя так, как нам представлялись идеальные влюбленные, получившие долгожданную свободу с ключами от рая, но на самом деле мы люди. Две посторонние…две…» – психуя на скомкавшийся внутренний монолог из-за не нашедшегося вовремя правильного определения, Ольга ударяет кулаком в стену.

Боль в костяшках пальцев слегка отрезвляет. Потирая ушибленную кисть руки, Ольга с ногами задумчиво забирается в то самое кресло с телефоном, абсолютно забыв уже о том, что хотела высушить волосы и приготовить себе что-нибудь на ужин.

– Я лишь хотела… – вертит в руках телефон, готовая в любой момент отправить запрос на соединение.

– Любви? Тепла? Мира во всем мире? – издевается сама над собой многочисленными вариантами «хотелок», прежде чем обещано перезвонить Рите. – А она, интересно, что себе представляла, чего хотела кроме безумного секса? Рита. Семейную идиллию? Или пока так далеко не заглядывала?

========== Часть 16 ==========

Что именно ее так разозлило, Ольга не смогла бы ответить, спроси ее об этом прямо, хоть прямо, хоть завуалированно-отстраненно, но то, что дикая, странная ярость никак не хотела успокаиваться или хотя бы ослабевать, остается непреложным фактом сгущающегося над Москвой вечера. Перезванивать Рите в таком состоянии смысла нет. Не будет не то, что конструктивного, вообще никакого диалога не сложится.

«Она там вся в прострации, я здесь в эмоциях – красота!».

– В самом деле. Такая неважная мелочь, такая малая малость – вечер пятницы и несостоявшееся свидание, – бурчит Ольга, вертя в руках телефон.

Дав волю эмоциям, она теперь за их мельтешением никак не может понять, что же ее так задело – явно срывающаяся романтика или бесцеремонное вторжение третьих лиц в ее планы?

– Хотела я чувственно провести пару суток между двумя довольно нудными рабочими неделями, наметила время и место, культурную программу даже составила в идеальную логистику, в которую Рита вряд ли стала бы вносить коррективы – настолько всё красиво получилось.

– И вот теперь такое себе удовольствие, дурацкий жест судьбы, – обиженно кривит губы Кампински. – Будто нам опять по шестнадцать лет и наши опекуны пекутся о нашем же благе!

Довольно странно себя чувствуя в роли вынужденной возвращенки во времени, Ольга набирает номер Риты и слушает в трубке долгие гудки.

– Да? – где-то в Питере удивляется милый слуху голос. Непонятно, правда, почему удивляется.

– Я, грешным делом, подумала, ты уже спишь, – объясняет не столько удивление, сколько тонкую тень обиды Рита. Ольга отвечает, что:

– Мысли о грешном нашем деле ко сну не очень-то располагают, но и придумать что-либо кроме ночного визита не могу. Разве что подкорректировать мои дневные планы и включить в них твою Соню. Погуляем втроем.

Вспоминая те немногочисленные моменты, когда им с пятилетней Соней пришлось познакомиться и побыть в одной компании, Ольга отмечает, что девочка спокойная, воспитанная, без всяких там закидонов в виде ненормального прилипания к матери или капризов-истерик, чем обычно пугают эти маленькие непредсказуемые создания.

– Ты уверена? – после некоторой паузы уточняет Рита. Похоже, с удивлением сегодня она расставаться не торопится. – Мне кроме этой мысли тоже ничего не приходит, но я не знала, как ты отреагируешь.

Ольга мысленно сама себе еще раз проговаривает собственное предложение. Конечно, наличие Ритиной дочери в нем смущает, но:

– Думаю, проблем не должно возникнуть, – осторожно отвечает Рите. – Насколько я помню, Соня твоя довольно милый ребенок. Покатаемся по городу, посидим где-нибудь в Этажах, а вечером отвезешь дочку к бабушке. Не ночевать же ей в этом диком месте.

– Она хочет поспать в гамаке, – невольно рушит Рита всю стройность наскоро построенного Ольгой плана вечера и поспешно пытается возвести снова, – но у нас с тобой есть теперь кровать. Ден собрал ее вместе со своим другом, так что устроиться нам всем места хватит.

– Рит, – остановив подругу Ольга тоже умолкает. – Это… мне кажется не лучшей идеей, – произносит медленно, старательно подбирая слова.

Проговорив еще некоторое время, они так и не пришли к окончательному решению, решив только отложить сей вопрос до завтра.

– Вряд ли там что-то изменится, прощаясь, сглаживала Ольга, – но завтра мы по крайней мере сможем оценить ситуацию без эмоций и более свежим взглядом.

– Согласна, – питерским эхом отзывалась Рита и мысленно продолжала неслышный диалог с Ольгой, даже когда телефонное соединение было приостановлено обоюдными – «спокойной ночи, пока, до завтра».

Оставшись в тишине, обе еще долго беседовали с большой общей кошкой-ночью, мохнато раскинувшейся меж обеих столиц и гораздо дальше. Кошка молчала, мигала матовым светом фонарей и медленно гаснущих соседских окон, а Рита и Оля всё еще не спали, перемалывая в мыслях будущее через прошлое и настоящее.

«В самом же деле – в чем проблема? – глядя в потолок рассуждает Ольга. – Может быть, и правда, встретимся в другой раз, в следующие выходные. Ну раз так неожиданно всё сложилось. Ведь Рита действительно очень семейная барышня. Для нее переезд в холодный Питер это уже огромный самостоятельный шаг. Поэтому не удивительны и контрольный приезд Дианы Рудольфовны и скучашки по дочке. Хотя там, насколько я знаю, Соня довольно подолгу жила у бабушки и ничего».

– Я что, ее оправдываю? – неожиданно вслух задается вопросом Ольга и сама же просыпается от своего голоса.

Подумав, так же вслух с собой соглашается:

– Видимо, да. Да и в чем ей нужны оправдания? Глупо винить женщину за любовь к своему ребенку. Глупо обижаться на жизнь за рассыпавшиеся планы.

– Но только более глупо, чем сейчас, я себя еще никогда не чувствовала, – трет глаза и зевает Ольга. – Неужели Алька права?

Правда, в чем права ее бывшая девушка, Ольга уже не понимает, мысли путаются. Отравленные сном, они постепенно теряют свои четкие очертания, становясь бесформенными, беспомощными.

Рита, напротив – мыслит всё яснее и четче. Устроившись в островке света за компьютерным столом, обложившись бумажными носителями актуальной информации, усилив их значимость большой кружкой горячего, крепкого чая, гонит прочь все абсолютно мысли, не касающиеся будущего проекта по вверенной ей квартире. Так из комнаты выносят мебель, чтобы обновить интерьер, избавиться от мельчайшего мусора и затем расставить обратно, пользуясь принципами эстетично-функционально.

Создав виртуальное квартирное пространство, она клонирует его в несколько идентичных копий, затем наделяет копии принципиально разными мотивами, сохраняет.

Действия, перечисленные сейчас в одной скупой строчке, на деле съедают львиную долю тихой питерской ночи. Творческий полет не знает власти времени. На то он, собственно, и полет – не чувствуя никаких границ, ни опасности, только захватывающую дух высоту и небывалое наслаждение. Хотя и это последнее слово не будет верным. Восторг? Сленговый «кайф»?

Медленно опускаясь с небес на землю, Рита решает размяться и призраком проходит по квартире. Стены старинного помещения видели многое за свою больше, чем вековую, историю. Умудренные историями человеческих судеб, они угрюмо-настороженно молчат и где-то по-стариковски подозрительно ждут неминуемых перемен, ибо люди – такие люди, им непременно нужно сделать по-своему, настоять на своем или своего не упустить.

– Глупо бояться, – словно озвучивая мысли старинных стен, шепчет Рита, разрешает мыслям о пятнице, семье и Ольге возвратиться в пустую комнату проветренного работой сознания. – Жизнь не стоит на одном месте. Она постоянно меняется – истина не нова, но на то она и истина.

– Если только она еще помогала бы разбираться с бушующими в душе чувствами, то цены для этой неписанной мудрости веков не было бы, а так она просто скучный свод правил, как правила поведения при пожаре, непременно обязанные висеть на стене в любом общественном заведении. Все этот свод видели, кто-то даже читал заголовок, но мало кто будет им пользоваться, когда жареный петух клюнет в темечко или другую какую часть тела.