Текст книги "Архитектура 2.0 (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

========== Часть 1 ==========

«Десять секунд. Полет нормальный», – мысленно отмечает сама себе Ольга, когда с момента их с Ритой отправления проходит уже гораздо больше отмеченного временного отрезка, чем те самые десять условных единиц.

Городок остается позади.

Справа время от времени пролетают указатели, считающие километры удаления от прежней жизни и приближения к чему-то неизвестному и неизведанному пока.

Как пелось в одной старой красивой песне – жизнь, это вообще, только миг между прошлым и будущим.

«Именно он называется жизнь». Не желая сыпать штампами – речевыми, житейскими и прочими, Рита мысленно вертит в памяти заезженный винил с единственной дорожкой и молчит. Молчит с самого отправления из Городка, из дворика «шукшинской» высотки, где вслед машине и прошлой себе, скрывая грусть, с улыбкой махала новой своей почти подруге бывшая любовница бывшего мужа…

«Именно так. Сложно, просто и абсолютно непонятно», – почти физически страдая от затянувшихся узлом или удавкой мыслей в голове, Рита буквально заставляет себя неслышно петь в двадцатый раз ту самую старую песню про жизнь, чтобы тесно заполнить всё возможное место во внутреннем мысле-эфире.

«Иначе я просто не знаю, что сейчас сделаю! , – боится сама себя очень смелая женщина. – Мне кажется, я расплачусь и попрошусь обратно. Устрою истерику, чтобы назад вернулась наша безумная весна. Когда мы с Ольгой были близки, как просто не бывает никогда и ни у кого… я…».

– Ты не против, если мы остановимся на кофе и перекусить? – технично вплетается в гул Ритиных противоречий негромкий Ольгин голос и уточняет на случай, если Рита решит, что ослышалась. – Рит? Кофе?

Хлопнув ресницами, Рита более осмысленно глядит перед собой, оборачивается на Ольгу. С точки зрения последней, Рита выглядит сейчас презабавно – словно шла до сей минуты по широкому проспекту, а он внезапно оказался узким переулком. И вот стоит этот путешественник… пардон, путешественница и озадаченно пытается примириться/ примериться к новой реальности.

– Я знаю недалеко одно милое место, – продолжает Ольга. Перестраиваясь в потоке движения, она теперь может смотреть исключительно на дорогу. Здесь трасса становится уже на две полосы, движение заметно уплотняется, и, к сожалению, всегда находится какой-нибудь чудак на букву «м» (как выразился некогда алтайский классик), которому закон не писан или еще не достаточно верно объяснен.

– Кофе… – неуверенно и без какой-либо интонации произносит Рита. Впереди раскинули широкие объятия (и рекламно-радушные сети) целая компания разномастных, разноцветных придорожных кафе и бистро. Фуры, автобусы, легковушки всех мастей на стоянках перед заведениями общепита похожи на странных птиц, заключивших негласный пакт о ненападении, позволяющий им мирно собраться у единой кормушки.

«Или межгалактический космодром…», – спешно соглашаясь с предложением кофе, Рита не менее спешно прикусывает язык, чтобы ненароком не озвучить все прочие глупости, бестолково-радостно звенящие в голове.

– Я очень, очень проголодалась. А ты… ну да, ты же здесь ездила уже не раз и всё знаешь… – Рита вертит головой, выхватывая взглядом предложенческие вывески и пытаясь угадать, у какой именно остановится их звездолет. Теплая улыбка Ольгиного профиля звучит вежливым ответом.

– Всё не всё, но есть одно место, которое больше остальных понравилось. Кстати, Денчик отписался. Он везет тебе много нужного и должен успеть все разгрузить до нашего приезда.

– Твой брат? – согласно кивает Рита, отводит взгляд и оправдывает сама себе легкое не разочарование, но какую-то тень, невидимой и едва осязаемой паутинкой существующей в параллельно-реальном солнечном дне. Не то она хотела сейчас услышать от Ольги. Всё немного не так она себе представляла. Хотя, основные параметры сходятся…

– Да, он, – максимально сбросив скорость, Кампински ищет взглядом парковочное место и, видимо, тоже устав от напряженного молчания, забивает эфир словами, объяснениями. – Я вас потом познакомлю. Денчик безобидный хиппи-пацифист, чем страшно бесит нашу общую мать. Она же мечтала, что он Человеком станет, а он стал собой, с чем им обоим не так легко примириться.

Остановив, наконец, машину рядом с кафе с издевающимся названием (в свете последней своей заметки о родственниках) – «Вкусно, как у мамы», Ольга заглушает мотор.

– Как ты? – неожиданные для Риты ее взгляд и вопрос застают врасплох.

Молчание, повисшее в машине с самого момента отъезда, давило и поддразнивало Ольгу волнами переживаний от – «что она там задумывает в этой своей голове?» до сменяющих переживания раздражений – «даже если вдруг эта безумная женщина сейчас скажет ехать обратно – не поеду из принципа, и пусть делает, что хочет!».

Глядя вперед на дорогу, Ольга, словно человек, страдающий бессонницей, вместо барашков считала километры. Молчала – счет помогал сохранять безмолвие и не ляпнуть лишнего, а трудоемкое занятие (поди-ка посчитай столько столбов и прочего!) тесно заполнило бессмысленностью всю доступную Ольге оперативную память.

Можно было, конечно, вместо барашков включить аналитику и прогнозы по Золотаревым, но рядом с Ритой думать о ее не кровных родственничках – это значит очень скоро разозлиться не на шутку и устроить конец света в отдельно взятом автомобиле.

Рассуждать о Талгате в свете «потянет ли он проект» надоело. Ольга всё последнее время только об этом и думала, поэтому сейчас досадливо отмахнулась.

«В самом деле, они просто созданы друг для друга – Исин и «Северо-Запад». Одного создала я, другого неизвестная мне женщина, и оба экземпляра отлично сочетаются. Так оставим их пока в покое, пусть знакомятся, срастаются. Им еще рука об руку шагать в трудное светлое будущее».

«Что там дальше в запасе на продуманность? Беременная Джамала? Очень мило, неожиданно и дай бог им здоровья. Вера? Она привычно подождет. Верин Семенов тоже», – почти доведя себя до мысленного нокаута, Ольга неожиданно вспомнила, что почти не ела сегодня, и решение пришло само собой.

– Вообще, конечно я не знаток всего местного кафетерия, просто так сложилось однажды. Зашла в одно, в другое и наконец попала в «маму», а там чисто, вкусно, культурно, в конце концов, – приглашая Риту идти за собой, оглядывается Ольга.

– А мне мама с самого утра так аппетит испортила, что ела я сегодня только тот кофе, за которым мы встречались в Городке, – ровняя свои шаги Ольгиным, Рита идет рядом, и новая растерянность светится в ее глазах. – Сегодня… а кажется, будто это вчера было.

– Это от голода, – хмыкает Кампински, – точно-точно.

– Нда… даже голова кружится и в животе урчит, – соглашается Рита. – Это в машине тебе не слышно было, а та-ак…

Рассмеявшись, Ольга открывает дверь кафе, пропускает Риту вперед и входит следом, окидывая внимательным взглядом небольшой зал с парой посетителей в дальнем углу, телевизор, барную стойку.

Несмело замедляя шаг, Рита с обостренным голодом удовольствием чувствует Ольгину руку на своей талии. Этот мимолетный жест моментально восстанавливает всё вселенское равновесие в душе Риты, а заодно разрушает барьеры и мнимое спокойствие, тщательно возводимые весь последний месяц, когда обе упорно пытались «жить как прежде» в своих личных параллелях, которые никогда уже не будут прежними.

Необъяснимо чувствуя Ритин отклик, словно весь мир вдруг изменил свою природу и стал совершенно иным в ощущениях и, наверное, даже причинно-следственных связях, Ольга впервые не имеет точного представления «что теперь с этим всем делать», поэтому принимает единственное из решений «Ничего! Просто расслабиться и жить так, словно мы немножко выпили и никуда не торопимся».

– Вон там, на доске у них меню, видишь? – шепчет Ольга Рите на ушко. – И как же вкусно пахнет здесь! Я сейчас кассиршу эту съем от голода!

– Нда? – хмыкнув подавленным разочарованием – «лучше бы ты меня так хотела съесть», Рита берет курс к хозяйке кассы, еды и, возможно, сего заведения «уж очень делового вида дама».

«Хотя… давно ли я стала такой бесстыжей?», – мешая делать заказ, откуда-то возникает внутренняя Ритина сумасшедшая от новой свободы скромница – «а вслух такое спросить у нее слабо? Не у кассирши, понятно».

Провокационный вопрос самой себе вызывает щекоток внизу живота, эхом отдается во всем теле и зажигает в глазах опасные искорки сумасбродства.

– Оль? – спустя пару минут, съеденных временной аномалией, Рита оборачивается с вопросом в глазах.

– Нам предлагают суп из лисичек, говорят, сами собирают в местных лесах, – изучая взглядом меню, задумчиво отзывается вторая. За это время она уже чудным образом успела пообщаться с миссис «свободная касса», раздобыть информацию.

– Что, солнце? Ты согласна рискнуть?

Пока Рита хлопает ресницами на очередной поворот судьбы, Королева за стойкой пожимает плечами:

– Мои мальчишки далеко за ними ходят. Понятно, что в этом году им собрать пару корзин – минутное дело, зато можно шляться потом под уважительным предлогом до самого вечера.

Удивительно, но эта мадам уже успела проникнуться доверием к Ольге и не прочь поболтать с ней о грибах, жизни, детях.

Закусив губу вместе с неродившимся шутливым вопросом, Рита согласно кивает и отворачивается.

– Давайте ваш эксклюзив, – соглашается Кампински, зачем-то продолжая дурацкий (по мнению Риты) диалог дурацким вопросом. – Нашествие лисичек в этом году?

– И не говорите! – охотно отзывается Королева, щелкая карандашом по сенсорному экрану кассы. – Но лучше бы белых столько народилось. Я, к стыду своему, эти рыжие мариновать не умею. Зато супчик из них… – она поднимает на Ольгу проникновенный взгляд. – На второе что брать будете?

Согласно философской концепции, в мире есть четвёртое измерение, где стираются грани реальности. Мы можем существовать тут и сейчас, хотя вместе с этим с нами также сосуществует будущее и действия прошлого.

Если руководствоваться данной концепцией, то дежавю вполне может возникать из-за сбоя в четвертом измерении, и как бы случайно мы считываем информацию, которая нам не предназначалась – будто ненадолго приоткрываются будущие события или варианты уже прожитых бессчетное количество раз «ключевых точек».

Сидя за столом, укрытым миленькой клетчатой скатеркой, глядя, как солнечные блики невесомо скачут по ее странной реальности, Рита еще раз окидывает рассеянным взглядом пространство кафе, раскрытые в солнце окна, вдыхает аромат местной кухни, приправленный смоляными нотками и запахами прокаленного солнцем хвойного леса.

«Словно это всё уже было когда-то. Словно я возвращаюсь снова и снова в некий отправной момент, точку Х, – запустив пальцы в волосы, Рита слегка встряхивает их, закрывает и открывает глаза, имитируя перезагрузку субъективной матрицы.

До этого момента я добиралась разными путями – сколько параллелей, столько и вариантов, но что такого важного именно в нём? Именно здесь и сейчас?».

Оставив кудри в покое, беспокойная Рита достает из кармана телефон, одновременно с этим оглядывается на Ольгу, оставшуюся у кассы подождать, пока местная радушная хозяйка соберет ей поднос с заказом.

Странная ревность медленно стихает в общем мироощущении.

«Это не нормально, так реагировать, – отмечает себе Рита и оправдывается удивлением, – но я не специально! Я сама от себя такой дичи не ожидала».

Минутами ранее подтвердив абсолютное доверие Ольгиному вкусу, Рита буквально сбежала «занимать столик» в почти пустом зале.

Телефон, при ближайшем рассмотрении, выдает ровные строчки электронных сообщений, а внутренний диктор зачитывает их голосом Дианы Рудольфовны: – «Как доедете, позвони обязательно. Какие бы разногласия мы с тобой ни переживали, я в любом случае за тебя, чудо мое большеглазое. Сонечка решила до завтра остаться у деда Стефана – там много детей, ей с ними весело и интересно».

«Она совершенно на меня не похожа», – придает Рита собственную окраску маминым сообщениям, читая между строк то, чего, возможно, Диана Рудольфовна и не имела в виду.

Следующие за маминым сообщением мысли о дочери угрожающе надвинулись девятым валом, но так и замерли картиной известного художника, не успев обрушиться на молодую женщину.

Ольга ставит на стол поднос с двумя чашками грибного кремового супа, аппетитно присыпанного свежей зеленью, плетенку с хлебцами местной выпечки, соблазняющими запахом поджаренной корочки, графинчик с охлажденным морсом и два высоких стакана.

– Нам пожелали приятнейшего аппетита и вдобавок обещают собрать с собой целую корзину на вечер. Пока доберемся до города, будет уже поздно метаться там по «пятерочкам» и «перекресткам», – Ольга садится напротив Риты, пряча за словами издевательскую ухмылку. Взрыв дикой ревности в этом тихом омуте приличия позабавил Кампински, польстил самолюбию и приятным дополнением вплелся в узор дня, начинавшегося уже сто лет назад и не самым приятным образом.

«Удивительно, но еще сегодня утром мы были так далеки друг от друга, как только это вообще было возможно», – приступая к трапезе и понимая, что голодна до обморока, Ольга неконтролируемо прокручивает в голове файлы новейшего прошлого. Вчерашние вечер и встреча, где вновь протянулась тонюсенькая ниточка доверия (тепла с обеих сторон было даже в избытке), затем нападение Золотарева, Талгат, Карапетян и ночная кома, переполненная болезненными мыслями, чувствами и обрывками воспоминаний; жестокое утро, бестолковый/беспокойный день.

На встрече с Ритой и Дианой Рудольфовной, с жаром несшей патриархальную чушь, Ольга растеряла последние иллюзии, которые питала раньше в отношении женщины-математика, покорившей сердце уважаемого ректора одним лишь взглядом. Свободу, которую Диана считала своей священной собственностью, она явно не собиралась делить с дочерью. Рита, по ее уважаемому мнению, должна иметь определенные границы, где нарушение их – трибунал без суда и следствия.

Поэтому, когда это чудо с перепуганными глазами и дорожной сумкой смело заявило о себе, Ольга не могла поверить в реальность происходящего.

– Очень вкусно! – шепотом делится восхищением Рита.

«Сытость, видимо, придает ей определенную уверенность в своей правоте», – мысленно подшучивает Ольга, согласно кивает подруге.

С каждым километром удаления от Городка, Рита все больше начинала походить на натянутую струну. Её нервы практически звенели, сливаясь с гулом мотора и свистом ветра, летящего на скорости под двести километров в час.

«А сейчас же совсем другое дело!», – с легкой улыбкой Ольга переводит взгляд в окно, открытое позади Риты. Там день лениво собирается в гости к вечеру. Еще чуть больше сотни километров – и он сможет уютно умаститься в сырых улочках старинного северного города.

«Там, по крайней мере, не так жарко».

Мысли о предстоящем вечере обеих касаются кончиком крыла невидимой птицы-времени.

«Не помню, говорила ли я, что мне придется сегодня же ехать дальше в ночь и в Москву?», – задается вопросом Ольга, ловя оттенки грез наяву в мечтательном Ритином взгляде, обращенном не к ней, но к происходящему в ее сознании дню. Странное чувство, будто сама Ольга стоит на берегу на высокой скале и заворожено наблюдает некую неизвестную науке стихию – прекрасную, опасную, неизведанную, от которой невозможно отвести глаз даже под угрозой расстрела в упор.

Дежавю – уже виденное. Ольга точно помнит, что впервые видела Риту такой стихийно-одухотворенной, когда она рассказывала про Нимфу и Мальчика с картины её крайне оригинального деда-художника. И так же время и пространство замирали вокруг этой странной женщины с загадочной улыбкой на милых губах.

«Надеюсь… она ведь останется? – в свою очередь с каким-то сладко-волнительным страхом вопрошает у неизвестности Рита. Всё происходящее как никогда зыбко и абсолютно правильно. Именно так оно и должно быть!», – восклицает уверенность, но не представляется, в чем же именно, лишь распадается искорками в глазах, да пузырьками шампанского в крови, бегущей по венам и становящейся всё хмельнее, шальнее, свободнее.

В этой свободе Ольга и Рита едва замечают время, пролетевшее остатком пути на сверхзвуковой скорости и сгустившееся под вечерним горизонтом ломаными очертаниями легендарного города. И вот уже за окнами машины бегут дома, магазины, трамваи. Постепенно сбрасывая скорость, Ольга легко улавливает ритм городского танца и вступает в него на равных правах. В такую хмельную жару Питер звучит босса-новой. «Новым импульсом», родившимся от страстной любви смуглой бразильянки Самбы и заметно посветлевшего к тому времени американца Джаза. Смягчив взрывной характер своего вспыльчивого любовника, Самба слегка успокоила и собственный темперамент, добавила ленцы в голоса солистов и солисток, легкого характерного покачивания бедер в танцевальный ритм с присущими ей одной скользяще-затянутыми шагами по любой из плоскостей. Будь то жизнь, оголенные нервы девушек, между которых опасной близостью искрится пространство высокого напряжения или вечерний проспект, соблазнительно танцующий в ритме медленно-быстро-быстро. Шаг кошки, уступающей соблазну страсти, но при этом не менее страстно желающей сохранить независимость, гордость.

Скинув босоножки и с ногами устроившись на сидении, Рита вновь запускает свои длинные тонкие пальцы в отросшие за последний месяц темно-русые кудри, слегка поднимает их к затылку и так сидит некоторое время, глядя на город, сошедший с ума за день под непривычно горячим солнцем и ждущий теперь прохлады по-южному недолгой ночи. Словно каноэ, Ольга легко ведет свою ауди каналами улиц, неслышно выстукивая на светофорах кончиками пальцев ритм, прошивший радиоэфиром всю северную столицу, и с тоской понимает – как же она не хочет сегодня ехать в Москву!

========== Часть 2 ==========

Мягко и осторожно ступая в ритме/рисунке танца, подсмотренного у всезнающего интернета, Джамала видит свою кухню бразильским кафе, стоящем на сваях прямо над шелестящими волнами; тростниковые стены, яркие плетеные коврики, крыша из листьев банановой пальмы и она – роковая красавица, сводящая с ума всех без исключения одним только взглядом, родившаяся, как Афродита, из пены морской, только получившая в подарок от солнца не молочно-белую, а тепло-бронзовую кожу, дивную походку и всю нежность мира в ладони.

Смеясь сама с собой и вымышленной героиней с алой розой в смоляных волнах волос, Джамала еще несколько минут назад так же искренне и навзрыд плакала от невыносимой печали по укатившим в Питер Ольге и Рите, а теперь танцует бразильскую самбу, постепенно замедляя ее в босса-нову, готовит ужин…

«Может быть, я излишне наивна, так быстро записывая Риту в ничтожно малое число моих подруг, – пожимает плечами красивая женщина, стоя над сотейником с томящимися овощами, задумчиво откусывает от морковки, которую требуется потереть на терке. – Но мне кажется, это верно. За столько лет нашего сомнительного знакомства, как бы я ни пыталась раньше ее ненавидеть, она никогда не отвечала подобным. Вечер после презентации Ольгиного проекта не считается. Теперь-то я понимаю, почему она была не в себе, я сама еще неизвестно как поступила бы на ее месте. И как жаль, что мама в детстве не отдала меня в танцевальную школу! Как же я люблю эту музыку и танцевать!».

Отражение в зеркальной поверхности микроволновки, очень удобно стоящей на специальной подвесной полке, мило улыбается Джамале в ответ на рассеянность ее мыслей.

– Да, танцевать – мечта всей моей подростковой юности, – рассказывает отражению Джамала. – Но мама всегда излишне переживала за меня, всего боялась и я вместе с ней. Поэтому танцевала я только дома, и только когда не видел никто. Не считая, правда, времени, когда мы с Кампински разучивали вальс для выпускного. Это Ольга была моей смелостью и защитой, и связью с остальным миром…

Воспоминания, видящиеся сейчас совершенно иначе, смущают Джамалу, дарят милый румянец и заставляют отвернуться от назойливых глаз собственного отражения.

– Вот только Рите об этом прошлом не нужно знать. Она не поймет. Это у меня с Ольгой ничего тогда не было, а у нее были вполне себе определенные чувства и планы на мой счет. И что-то подсказывает мне, Рита даже разбираться не станет, просто сотрет меня с лица земли на всякий случай и дело с концом. Это Золотарев не был ей нужен ни под каким предлогом, а с Ольгой дело другое.

– Если у меня будет дочка… – Джамала в задумчивости наматывает на палец дежурный локон, – да если и сын… уметь танцевать, это одинаково хорошо и для девочки, и для мальчика. Да я и сама могу еще научиться.

Следующая мысль кривит губы Джамалы странной усмешкой:

– Сегодня Ритка Золотарева прямо хит моих размышлений! Но тем не менее она вполне подходящий пример. Ей почти тридцать, а она взялась изучать что-то совсем уж сложное, так чем я хуже? И уж явно не глупее, чтобы освоить азбуку бразильского или даже аргентинского танца. Где танго, например, это не просто музыка ног, построенная на бесконечных вариациях и импровизациях, это диалог мужчины и женщины посредством выразительных движений и взглядов, это настоящая азбука страсти, и мне не нужно ни больше, ни меньше…

Звонок в дверь обрывает стройные цепочки мыслей, заставляет Джамалу вздрогнуть, поморщиться и разозлиться на саму себя – «сколько я еще буду бояться этих звонков после того ужасного вечера, устроенного мне Золотаревым?».

Поправляя на ходу волосы, Джамала спешит в прихожую, она никого не ждет, а жест «прихорашивалка» скорее автоматический, чем преднамеренный.

Глянув в дверной глазок, женщина сердито закусывает губу, – «не Золотарев. хвала богам, но тоже удовольствие сомнительное». С явной неохотой Джамала открывает дверь, спешно заталкивает свои эмоции под радушную улыбку. Нет, маму-то она видит с удовольствием и тепло приглашает пройти, но пигалицу Саиду! Чтоб ей провалиться на месте!

Играя при маме скромницу и «хорошую дочь», последняя вежливо и нарочито искренне улыбается сестре, справляется о здоровье, отмечает «твое состояние тебе явно к лицу, ты такая красивая стала, еще лучше, чем раньше».

Дипломатично принимая сестринские объятия, Джамала не верит ни единому слову Саиды, но улыбается.

– Ужин готовишь? – мама привычно оглядывает «жилище» старшей дочери. – Значит, я правильно подумала, что тебе теперь нужна помощница. Тебе теперь за двоих осторожнее надо быть, а Саида расторопная, шустрая. Она тебе и приготовит, и постирает, и в магазин сбегает.

Вкупе с приторной улыбкой Саиды, слова Малики становятся гуще сахарного сиропа, в котором Джамала рискует застыть глупой бабочкой.

«Только этого мне не хватало для полного счастья!», – неслышно кричит в пустоту внутренний голос.

– Мамочка, вы не волнуйтесь, главное, – усаживая мать в мягкое кресло, Джамала бросает взгляд на притаившуюся позади матери сестру, будто отмечает: – «Так вот зачем ваш вечерний визит!» – улыбка Джамалы постепенно становится ядовитой. Но Саида на провокации не ведется, а честно играет роль святой.

– Давайте я чаю на всех приготовлю, – предлагает она смиренно-сдержано. – Садись, сестренка, вам с мамочкой нужно поговорить, а я всё сделаю.

– Там… – Джамала не успевает продолжить фразу, Саида исчезает из комнаты с магическим проворством того самого лампового джина.

«Невозможная! – в сердцах мысленно кричит ей вслед женщина, – я так и знала, что при малейшей слабине ты обязательно влезешь в мою жизнь и меня же потом из нее вытряхнешь!».

«Неудивительно, ведь она еще до рождения убила ближайшую из сестер – свою близняшку, – чувствуя укол совести, Джамала глубже топит в памяти последнее замечание, но факт остается фактом. Малика ждала двойню, затем одна из девочек родилась мертвой, – а вторая слишком живой, активной и невыносимой!».

Чувствуя, что эмоции начинают захлестывать и уносить не в лучшую из сторон, Джамала спешно пытается вернуть себе утраченное равновесие, при этом соображая, что: – «Нужно срочно сочинить, найти, привести такой железный аргумент, против которого мама не сможет устоять и откажется от своей благой идеи, наверняка внушенной ей этим ангелом с темными мыслишками – Саидой».

Собираясь с мыслями, Джамала садится рядом с Маликой, поддерживает обычный разговор о делах и здоровье, одновременно прислушивается к происходящему в кухне – там Саида подозрительно тихо втирается в роль хозяйки.

– Она хорошая девочка, – негромко, по-доброму, сватает мать сестру сестре. Она всегда пыталась объяснить Джамале, что любит всех своих детей одинаково, хотя относится ко всем по-разному – к кому-то строже, к кому-то мягче.

– Ведь и вы все абсолютно разные, не похожие по характерам, и тем не менее у тебя с Саидой гораздо больше общего, чем у Дильбар, к примеру, поэтому вы и не ладите. В тайне она тобой восхищается, но в силу возраста не может справиться с собственным гонором, и восхищение выливается в соперничество. Вам обеим полезно будет лучше друг друга узнать. Думаю, из всей семьи именно у вас с Саидой сложится самая крепкая дружба.

«Ага, как у питона с кроликом! – предпочитает промолчать Джамала. – Причем зайцем на съедение буду именно я!».

На ум ей приходит мысль о том, что с годами мама, видимо, прониклась чувствами к своему второму мужу. Стала намного спокойнее и даже упрямая складка между бровей – память о «первом русском» почти разгладилась. Теперь лишь отношения детей способны время от времени возвращать эту морщинку, и Джамале совершенно не хочется быть такой «причиной для возвращения», и всё же:

– Я понимаю, мамочка, – стараясь придать голосу особую мягкость, отвечает Джамала, – спасибо огромное за вашу заботу, за всё, но Саида и вправду не настолько мне нужна. Смотрите сами – стирает за меня машина, да и вещей в стирку у меня не так много. Прибираюсь я раз в неделю, да и то символически, меня же дома почти не бывает, в основном на работе. Готовлю ровно столько, сколько съем за один раз, максимум за два. Пусть она лучше Дильбар помогает, ее дочке всего девять месяцев и орет она у неё за девятерых вечно.

– Не-е. К ним две свояченницы её мужа сейчас приехали, нянчатся, и у Дильбар даже время теперь есть сплетничать и гулять, – отмахивается мама-Малика. – Не нужно Саиде сейчас к ним ходить.

Словно в ответ на рекламные речи матери, вплывая в комнату с подносом в руках, девушка серьезна и сосредоточена, преисполнена смирения вкупе с важностью возложенной на неё миссии. Она всё нашла, всё приготовила, сейчас красиво расставит…

Гибкая, как лиана, для сегодняшнего визита Саида выбрала скромный джинсовый сарафан, надетый на белую хлопчатобумажную футболку, плотно и мягко облегающую юное тело со сформировавшимися уже всеми женскими выпуклостями. Стройность ног гармонично сочетается с узкими по-девичьи бедрами, те лихо перетекают в змеиную талию, наверняка плоский живот, а выше взгляд непременно удивится и восхитится угадывающейся груди гораздо большего размера, чем можно было бы предположить по общей стройности девушки, а если присмотреться и учесть, что грудь тесно перехвачена одеждой, то фантазия и вовсе поскачет с прытью арабского скакуна. Восточный поэт сравнил бы Саиду с бутоном прекрасной розы, готовым вот-вот распуститься в райский цветок. Джамала же лишь скептически сейчас вспоминает одну из сплетен о том, как бедолажка Дильбар приревновала мужа к сестре и, кажется, теперь почти в эту сплетню верит. Саида и правда становится магически притягательной. Она еще угловата в движениях, но быстро учится и многое подмечает.

«Например, как провокационно мило вот так якобы скромно заплести волосы в косу, оставляя у лица два легких вьющихся локона; из украшений оставить только маленькие изящные серьги, подаренные на прошлый день рождения мной же, – чувствуя нарастающую панику, Джамала прикусывает кончик языка. – Чего доброго сама окажусь в роли брошенки, когда эта мнимая невинность вот пару раз поглядит на Талгата глазами дикой оленихи!».

– А Умара скоро выпишут из больницы, – с еще большим жаром продолжает гнуть свою линию Джамала. – С гипсом на обеих ногах, мама, вы за ним не добегаетесь, и ему лишний раз просить вас о чем-либо стыдно будет. Другое дело шустрая и расторопная сестренка под рукой. Её он не стесняется и… с Талгатом мы быстрее найдем общий язык, если у меня не будет круглосуточного любопытного носа за спиной, – подумав, добивает Джамала еще одним немаловажным доводом. – Мужчины, они ж хуже детей – всего боятся, и Талгатик мой не исключение. Он только-только начал привыкать к мысли о том, что скоро папой станет, и тут Саида.

– Что ж… – судя по тому, как мама согласно кивает, а сестра несогласно мрачнеет, победа по количеству очков присуждается Джамале. – Так тому и быть. Ты меня убедила.

– Но ты каждый день мне будешь звонить! – не сдается Малика совсем без условий. – А Саида будет приходить к тебе вечером на два-три часа, помогать с уборкой, стиркой и готовкой.

– Золушка, прямо! – почти мило улыбается Джамала, не торопясь, однако, выдыхать спокойно, и прочтя по движению губ сестры не самое приятное из слов, твердо продолжает. – Я одна живу и очень аккуратна, поэтому стирки каждый день у меня нет и убираться ежедневно мне нужно. Готовить, того меньше. Будет в магазин со мной ходить за покупками на неделю. Сил у нее много, а мне тяжелое лучше не поднимать теперь. На это согласна.

– Решено, – соглашается мама, «таки она оказалась полезной!». – Раз в неделю и иногда по вечерам.

========== Часть 3 ==========

– Ух, ты! – весело восклицает Рита, войдя в каминную комнату старой Ольгиной квартиры. – Твой брат и правда привез кучу вещей, но это самое важное. Оль! Иди, посмотри!

Заглядывая следом, Ольга шарит взглядом на предмет причины столь бурного удивления.

Камин прежний, бардака, в виде двух больших клетчатых сумок, прибавилось, к потолку подвешен все тот же гамак, только теперь в нем появились подушки и странное (кажется, вязаное) одеяло: полосатое, как ямайские шапки.

– Я поняла! – радостно расправляя одеяло, насколько это возможно, Рита оглядывается на Ольгу. – Вселенная восприняла мои слова о новой жизни так кардинально, что решила устроить пережитое детство повторно. С поправкой только, географической, между двух столиц.

– Ты о чем? – понимая, что ничего не понимает, Ольга, тем не менее, улыбается заковыристости Ритиных фраз, так понравившихся ей еще в самом начале.

– Я помню его из моего биологического детства. Там в квартире арт-деда было такое. – Отвечает Рита с улыбкой и легкой грустинкой в голосе. – О том периоде жизни, по понятным причинам, совсем немного отдельных воспоминаний. Но одеяло! Я совершенно точно помню!

Разобравшись в тумане слов и впечатлений Риты, Ольга глубокомысленно хмыкает: