Текст книги "Архитектура 2.0 (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Проводив Веру взглядом (едва она отошла от Ольги, к ней тут же приклеился тактично ожидавший поодаль личный секретарь), Кампински задержалась у кофейного аппарата, а потом отправилась в свой родной отдел. Что дальше произошло с Семеновой, Кампински уже не могла знать, но минут через пятнадцать после их расставания все ведущие сотрудники и руководители отделов были оповещены о внеплановой планерке с обязательной явкой.

«И выглядит теперь Вера совсем не так умиротворенно, как после нашего диалога. Ужасно она сейчас выглядит».

Ольга краем уха вслушивалась в малоэмоциональную речь Мадам Главной. Пока не было ничего, что, по мнению Кампински, могло бы вызвать бледный вид и макаронную походку, а посему, помимо планерских тем, мысли резво поскакали в ином, крайне важном для Ольги направлении – Рита, ее странное настроение, их еще более странные отношения.

«С ней всё иначе. С ней невозможно просто встречаться, хоть она и ни словом, ни намеком не обмолвилась, но я вот прямо тем самым местом чую – нужно объясниться».

«Объяснить ей, что я не мужик и жениться не собираюсь. Что меня устраивает все именно так, как есть сейчас» – Ольга иногда автоматически согласно кивает Вериной речи, соглашаясь исключительно с собственными мыслями.

Этой ночью они с Ритой спали, крепко обнявшись. После путешествия из Петербурга в Москву даже в душ не пошли, только скинули одежду и упали в кровать (вернее, взошли по лестнице), где мгновенно отключились до утра. Спать с Ритой в самом обычном, житейском смысле, Ольге было не менее приятно и желанно, чем заниматься любовью, а просыпаться так и вовсе отдельное удовольствие.

Что по этому поводу думает сама Рита – Ольга не знает.

Кампински ушла достаточно рано утром, когда Рита отчаянно делала бодрый вид и клевала носом над чашкой кофе.

«Она выглядела такой милой» – чмокнув «свою прелесть» в тот самый носик, Ольга отчалила, договорились, что будут на связи.

Полчаса назад Рита писала, что ляжет спать, двадцать минут назад спрашивала пароль для ноутбука, а сообщение трехминутной давности рассуждает о прогулке непонятно куда.

«Что в голове у этой женщины?» – Ольга чуть поднимает брови и качает головой.

– …совершенно недопустимая ситуация, – поддакивает в вышине голос Веры. – Движение по проекту открыто, но он абсолютно обезглавлен. Так быть не может, не должно!..

«Неужели эти грабли всё еще актуальны? – мысленно удивляется и Ольга и возвращается обратно в глубокое течение личных переживаний. – У меня, между прочим, своя ситуация стандарта «не айс».

Вернее, очень даже айс, но нет.

Склонив голову, чтобы не отсвечивать диковатой полуулыбкой, Ольга заодно бросает взгляд на часы, прикидывает возможность смыться из офиса раньше.

Позже, после планерки, не принесшей ей лично ничего нового, пришлось еще принять участие в веб-совещании, где от Центра присутствовали Семенов, Ольга и еще двое товарищей, а от Филиала Алешин с Исиным.

– Золотаревы еще в больнице, – в первых словах в сотый раз (видимо) произнес Алешин, затем отчитался о проделанной работе, о намеченных шагах. «Правильных, надо сказать, шагах» – негласным мысленным хором отметили все «центряне», пожелали успехов, так держать… заодно Семенов озвучил/предсказал Кампински новую командировку в Городок в ближайшее время. Засим с Филиалом расстались. Двое специально приглашенных коллег тоже покинули кабинет, оставив наедине Семенова с Кампински, прикрыли за собой звуконепроницаемую дверь.

«Наверное, чтобы наш яд не потравил работников офиса» – со скукой подумала Ольга после шефского старательно обезличенного вопроса:

– Что там у вас?

Не торопясь отвечать (до зубной боли не желая отвечать ему на какие-либо подобные вопросы), Кампински, чуть вправо склонив голову, пробегает взглядом по столешнице письменно-делового аэродрома. Однажды по Семеновскому же запросу прямо на краю этого стола она разыграла полувампирскую сцену посягательства на начальничью честь. Не рассчитав эмоции, правда, прикусила его за шею слишком сильно – остался след. Небольшой, но видный.

Теперь все это лишь история.

– На Западном фронте без перемен, – негромко отвечает Кампински. – Я не хочу проблем. Я хочу просто работать.

Некоторое время они тестируют друг о друга твердость собственных взглядов. В итоге побеждает дружба.

– Я тебя понял, – глухо, наконец, произносит Семенов, надевает нейтральную маску неплохого, в принципе, начальника. В ней, видимо, проще задать второй скользкий вопрос. – А что там с Питером у тебя? Надеюсь, к ним переметнуться не собираешься?

Не желая мучить Семенова и себя, желая поскорее покончить со всеми непонятками, Ольга сдержанно улыбнулась:

– Вадим Семеныч, я немного с приветом, но это проявление гениальности, а не слабоумия. Мне нравится работать здесь, а в Питере у меня наследство и всякие семейные дела, совершенно никак не относящиеся к работе.

Отмахнувшись от Ольги «а, да, ты же оттуда», Семенов отпускает штатного гения, уточнив, что в командировку ей съездить все-таки придется. Гений, козырнув, покидает кабинет начальства, а один из камерменов, следящий в реальном времени за безопасностью жизни и работы в офисе, отправляет Вере Семеновой короткое сообщение – «ОК».

Поглядывая на часы и задумываясь о кофе, Ольга деловым шагом следует к себе. Она не успевает навести окончательный порядок в текущей папке реальности, когда оракул дня Шаповалова внезапно добавляет в эту папку хаоса – расстроенная (растрепанная ментально) – именно такое впечатление на Ольгу внезапно производит идеально одетая и с уложенной волосок к волоску прической сотрудница. Со скоростью, равной скорости шага Кампински, Лена Шаповала движется навстречу. За несколько шагов до столкновения обе как-то странно кривят губы – не то саркастическая улыбка, не то кривая ухмылка судьбы, и дружно сворачивают к кофейному аппарату, но не доходят до него – их смущает маленькая очередь из трех других сотрудников.

– Слушай, – неуверенно, но с нажимом и надеждой Лена смотрит на Ольгу, когда обе обоюдным желанием останавливаются под сенью каких-то тропических растений, высящихся из плетеных корзин. – Ты же не веришь в случайности, правда?

– Что случилось? – не любит Ольга подобных вопросов, а тем более от сотрудниц в подобном странном душевном состоянии. Шаповалова лет пять уже трудится в инженерном отделе. Неплохой специалист, исполнительная, очень ответственная и обычно спокойная, как танк. Сейчас вокруг нее явно закручиваются невидимые бури скрытых эмоций.

– У меня проблемы, – честно, коротко признается. – Большие и срочные. Семенова… тварь! – негодование отчаянно пробивает брешь в видимом спокойствии. Шаповалова отрицательно качает головой, словно отрекается от последнего слова.

– В общем, – она глядит на Ольгу, словно идет в лобовую атаку, – можешь выйти за меня сегодня на стенд? В Крокусе. Ненадолго.

Глядя Ленке в глаза, Ольга уже согласилась, хотя еще молчала.

– Там Эдик будет со стажерами, – чувствуя согласие, еще не совсем уверенно продолжает Шаповалова. – Я должна была осветить несколько тем. Но я не могу, даже если она меня уволит.

– Без проблем, – наконец кивает Кампински. – А что случилось?

– Я не могу тебе сказать, – извиняясь, едва не плачет Лена.

«Вера же наверняка хотела от тебя подробного отчета по личной проблеме» – догадывается Ольга, повторяет свое – без проблем.

– Темы скинешь?

Явно делая над собой огромное усилие оставаться спокойной, Шаповалова теряет голос и молча кивает.

– По внутренней, прямо сейчас, – голос находится, но звучит несвойственно низким тембром. – Вон… Идет.

Последнее Ленкино тихое замечание для Ольги звучит криком (души). Обернувшись, Кампински замечает Веру, Вера замечает парочку в зарослях тропических деревьев.

– Пойдем, – кивает Ольга Лене. Вдвоем выступают навстречу к изменившей траекторию полета Вере. У последней в глазах светится свое невысказанное беспокойство.

– Семенов тебя вызывал? – задает она Ольге вопрос без каких-либо предисловий. Офис, это, по сути, большой улей, крепко склеенный ежедневными сплетнями. Говорят, даже язык человечества из сплетен родился и уже потом дал толчок к развитию вида.

– Да, веб-совещались с Городочным Филиалом, – мирно отвечает Кампински, но Вера все равно ждет подвоха и, возможно, следующую Ольгину фразу воспринимает как «подвох минимальный».

– Командировку главный пока решил отложить, чтобы я смогла вместо Лены выйти на стенд.

Выглядит при этом Кампински совершенно невинно и искренне. Шаря взглядом по ее лицу, Вера произносит неуверенное «а-а».

– Зайди ко мне на два слова, – это звучит тверже.

Взгляд Ольги становится холоднее.

– Сейчас? – совсем ледяным звучит ее голос. Вера от этого льда только тает и отпускает:

– Позже, – полоснув затем Шаповалову взглядом-бритвой, еще раз повторяет «позже» и уходит, будто убегает, прочь.

***

Задав команду «горячими клавишами», Рита несколько секунд следит за исполнением и свободно выдыхает, когда, подумав и покрутив виртуальное колесико, ноутбук бодро рапортует об успешном сохранении изменений, внесенных в одну из версий проекта.

– Теперь можно и чаю… – откинувшись на спинку стула, Рита закидывает руки за голову, встряхивает еще слегка влажные после душа кудряшки и некоторое время сидит, бесцельно и расслабленно глядя вперед, в невидимый пока еще никому проект питерской старинной квартиры, должной родиться заново, но сохранить в перерождении все свои фамильные черты и «породу».

Хмыкнув на косноязычие при формулировании собственных же мыслей, Рита рывком поднимается из кресла, разминает ноги, потягивается и, прихватив со стола две чашки из-под кофе и чая, несет их в сектор кухни.

Квартира солнечна, тепла и прямо вселяет в душу ощущение какой-то воздушности (если не сочности), какое может возникать при взгляде на натюрморт тропических цветов и сочных апельсинов…

Рита включает воду, моет кружки, размышляя, как и кому (интересно) вид свежих, сочных апельсинов может показаться воздушным.

«Может быть, свежим? А свежесть – это чистый воздух. Воздух – это свобода, невесомость, открытое полету небо» – цепочкой ассоциаций она приходит к выводу о правоте первого впечатления, ставит вымытые кружки на специальную подставку-сушилку, стирает лишнюю влагу с пальцев и, оглядываясь, обводит квартиру новым взглядом. Московская Ольгина «резиденция» ей понравилась с самого начала – и стеклянная стена-окно, огромным глазом глядящая в город, и расположенная над частью комнаты кровать. Всё здесь досконально продумано и в какой-то мере раскрывает характер, индивидуальность хозяйки.

– Но Питер, это нечто иное, – негромко вслух произносит Рита, ныряя в необъяснимые ощущения, собранные и сохраненные в памяти от обеих квартир. Где-то на заднем плане маячит еще пример городочной «однушки», которую так же обставляла Ольга для себя и, значит, заряжала пространство собственным видением.

– Объединяет их ощущение свободы, – вновь задумчиво отмечает молодая женщина. – Вот чем Оля в первую очередь заряжает всё вокруг себя, и оно же свело меня с ума с самой первой нашей встречи.

– А что происходит с нами теперь? – наматывая волосы на палец, Рита проходит по комнате, останавливается напротив зеркала. Наскоро собираясь вчера выезжать из Питера, Ольга советовала не брать вещей – весь ее гардероб может легко перейти в распоряжение Риты. Рита же выбрала «для дома» легкомысленную рубашку-платье и, надев ее на голое тело, чувствовала себя достаточно свободной.

Вчерашний день вообще был страшно противоречив.

– Как и все выходные, как и неделя до них и прошлая суббота, когда мы стартовали в мою новую жизнь.

Из зеркала на Риту смотрит симпатичная молодая женщина с отличной фигурой, воздушной шапкой русых кудрей и странным блеском в темно-зеленых глазах.

«Этот блеск впору прятать под темные очки, а то чего доброго в психушку заметут» – с легким испугом мысленно отмечает Рита и меняет дислокацию.

С некоторых пор она сама себя боится: своих поступков, суждений.

«Меня будто несет неуправляемый поток этой самой свободы, на которую я едва ли не молюсь. Я боюсь, что меня занесет совсем или не туда, откуда невозможно вернуться».

Подумав еще, Рита отрицательно качает головой.

– А я и не хочу возвращаться.

Старая жизнь, пусть и комфортная, размеренная, надежная, как вся королевская рать, больше не для меня.

– В этой новой страшно до щекотки в животе, но в ней я живу, а не существую затертой иллюстрацией на какой-нибудь пыльной странице скучнейшего романа.

– Я живу и поэтому мне больно, радостно, приятно или задумчиво. Мне очень остро! Вот оно верное слово!

А жизнь, она выстроена из противоречий, из противоположностей. Их взаимодействие создает вечное движение. А движение – жизнь!

Рассмеявшись, Рита встревоженной птичкой отвлекается на звук поступившего на смартфон сообщения.

– Мой пример в действии, – тихо вздыхает она, читая имя отправителя. – Никогда не бывает абсолютной тьмы, как и абсолютного света. Мамулечка мне сейчас добавит оттенков.

Вчера Рита плакала в отчаянии, но невидимыми слезами, скрытыми от всех глаз людских.

Сегодня Рита улыбается, но вчерашние скрытые слезы волнуются вокруг нее океаном эмоций и не дают душе покоя.

«Соня в садике. Не хотела утром идти, но потом согласилась, – пишет мама. – Этот сад ей привычен, и не факт, что в Питере ты сможешь найти хотя бы не хуже. Подумай еще раз обо всем серьезно, а потом… еще раз».

– И так до бесконечности, – Рита кладет телефон обратно на стол. – Пока не передумаю вовсе и не оставлю всё как есть. Но это невозможно, мама!

Мысли о дочке вплыли в солнечную квартиру прохладным облаком и угнездились в районе письменного стола. Рита ушла от него в сектор кухни, налила воды в чайник, включила на подогрев.

– Соню я заберу. Мы с ней обживемся в том большом городе, – далеко не так уверенно, как хотелось бы, звучит негромкий Ритин голос в небесной тишине пространства, расположенного на двадцать пятом этаже, а мысли об Ольге и вовсе теперь кажутся бликами на стене.

…Я, Ольга, Соня…

– Как я уже определила суть Ольги – свобода. Поэтому я не могу ждать от нее иных каких-нибудь действий, – боясь сформулировать и произнести «правду», Рита облекает ее в абстрактную форму. Но никогда не озвученные слова все же есть в ее собственном сознании – Ольга предпочитает легкость и независимость в отношениях. Здесь не тот случай, когда эффектно открывается коробочка с кольцом и произносятся классические «в горе и в радости».

– Да и я, если быть до конца честной, не готова пока вновь к семейной упряжке. – Тихо, испуганно признается квартире Рита. – Я хочу сначала стать собой, а не новым прочтением старого, заезженного сюжета. Я не хочу новой кабалы, в которую глупо впадаю, едва Оля появляется рядом.

– Она сейчас идеал для меня, но при этом она человек, – неуверенность в глазах Риты укрепляется твердостью и странной грустью. – Нельзя идеализировать человека. Нельзя создавать себе кумира. Но вот ведь досада – этот кумир каким-то фантастическим способом рождается сам в моем сознании, едва лишь я вижу, слышу, вхожу в ее ауру. Я, как сломанный компас в зоне высочайшей земной аномалии, начисто забываю все свои ориентиры и верчусь глупым, растерянным волчком.

Я больше всего на свете хочу быть с ней, но, похоже, нам нужно держаться подальше друг от друга.

Заварив себе чай, Рита не торопится возвращаться к работе. Она берет свой блокнот, ручку и устраивается у кружки с чаем за столом. Летящим почерком выводит слова – вопросы самой себе, а некоторые из них должны стать вопросами Ольге.

– финансовые отношения;

– личные отношения;

– дурацкий Золотарев… – пока я не отвяжусь от него юридически, – негромко произносит себе Рита, – до личной развязки еще очень далеко будет. Но развод неизбежен, как бы Мишка ни пытался тянуть время и не являться, рано или поздно нас разведут, и я навсегда распрощаюсь с его расчудесной фамилией.

– а еще дом.

Последний пункт меньше всего внушает оптимизм, но Рита упорно нумерует и вписывает его своим творческим, летящим почерком.

– Золотаревы всем кланом из кожи вон полезут, чтобы оставить меня ни с чем, – признает она, еще раз пробегая взглядом по списку.

– Но дом общий. Я оплатила его шестью годами своей бесценной жизни. Все, что у меня есть, это Я и мое Время. Какие бы ханжи чего там ни говорили, а я старалась быть хорошей женой. Считаю, я была отличной, но дохлой. Поэтому, собственно, появилась Джамала.

Прерывая сеанс самооправдалок, Рита поднимает глаза и задумчиво глядит в городскую даль.

Плевать на них всех. Я должна дать Соне жилье, не уступающее в уюте тому Золотаревскому дому, да и сама не хочу жить где придется.

«Интересно сколько денег стоят эти мои призрачные полцарства, сиречь полдома?». Можно поискать в интернете, прикинуть стоимость Городочной недвижимости и условия, при которых она смогла бы продать свой сегмент Золотаревской вотчины.

– Правда я не представляю себе смельчака-покупателя. Хотя, по сути, дело лишь в цене.

Дом не жалко. Он строился на ее памяти, в него вложено достаточно ее труда, в нем родилась Соня, но он никогда по-настоящему не был Ритиным домом.

– Даже для того, чтобы просто шторки поменять в собственной спальне, мне приходилось выигрывать сражения с Ниной Андреевной.

– Это в прошлом, – холодно и серьезно произносит молодая женщина, – я больше никогда не буду жить по чьей-то указке.

Бездумно рисуя квадратики и цветочки, Рита затем выводит большими буквами с нажимом – НАУЧИТЬСЯ У ОЛЬГИ ВСЕМУ.

Заразиться ее упрямством, целеустремленностью, стать, как она! – читается в надстрочии, а Рита, оттаивая, улыбаясь, мечтательно глядит вперед.

– Она вдохновлялась Питером и Петром, а я буду вдохновляться ею. Это, конечно, не лучший способ избавиться от идеализации. Буду считать его просто признанием и признательностью. Разве можно не восхищаться пройденным ею путем от Городка до небесной этой резиденции?

– Совсем стать такой, как она, не получится, – вслух отвечает Рита собственным буквам, чувствуя, как неожиданная и такая естественная волна нежности напрочь уносит официально-деловой настрой.

– Раствориться в ней. В ее голосе, запахе, взгляде, – обещает бесконечная голубизна высокого московского неба.

Беспечно рассмеявшись, Рита встряхивает блестящие в солнце кудряшки и возвращается к списку, к работе, пока на ее смартфон не поступает новое сообщение:

«Приглашаю тебя сегодня в одно место, которое непременно должен посетить каждый дизайнер квартирного интерьера. Форма одежды – очаровательная. Настроение – жадное (в самом хорошем смысле). Будет интересно».

========== Часть 23 ==========

Планы, которыми Джамала делилась с Ольгой на прошлой неделе, по понятным причинам претерпели изменения. Доподлинно не известно, что было раньше – Верина полуистерика или отмена Талгатова «отпуска», но крепкая связь этих двух фактов неоспорима.

– Все вообще менялось ежечасно, – улучив время, Джамала воспользовалась внутренней линией и решила дозвониться Ольге со своего нового-старого рабочего места. – Сначала мы решили перенести нашу поездку на пару недель, когда обещают выписать Никиту Михайловича, потом оказалось, что мама Талгата сама к нам приедет. Через два дня у нее отпуск открывается. Мне вот разрешили вернуться, и знаешь, я вдруг поняла, как же мне здесь нравится! Если бы не…

Слушая щебет Джамалы, Ольга одним глазом просматривает темы «стенда». Обычно этим занимаются специально обученные люди, но кому-то очень умному пришло в голову в этот раз сменить формат представления Компании на архитектурно-дизайнерской выставке и задействовать практиков.

«Не знаю, каким счастьем повезло Шаповаловой, но это…».

– Сущая глупость, – негромко произносит Ольга, неожиданно точно попадая замечанием в Джамалин монолог. Последняя уже минут десять о чем-то горячо повествует.

В приемной первого инженера Джамала с жаром поддакивает далекой подруге:

– Да, я тоже так считаю, но ведь ничего не докажешь.

К стыду своему, Ольга прослушала эти последние десять минут Джамалиных откровений. Кажется, они касались кого-то из Золотаревых, а может быть, и обоих сразу.

– Кстати, на неделе мне опять грозят городочной командировкой, – вставляет Кампински, уходя со скользкой тропки невнимательности. – Так что встретимся на работе, раз она тебе так нравится.

– Здорово! – искренне радуется Джамала. – У нас тихо. Все заняты исключительно делом. У тебя будет сплошной отдых.

– Ладно тебе, – хмыкает Ольга, – когда хоть я своих сдавала? Делом. Ты мне про Уфу, кстати, не договорила…

– Да! Точно! – спохватывается девушка, – вечно эти Золотаревы меня перебивают! Так вот, мама Талгата, оказывается, главный врач в одном из их родильных домов. Она уже двадцать лет там работает, у нее колоссальный опыт.

Послушав Ольгин ответ, Джамала улыбается и качает головой.

– Нет, пока о том, чтобы ехать рожать в Уфу, речи нет. Нам пока до этого еще очень далеко, но есть одна новость, о которой я с ней хочу поговорить.

– Живем пока на два дома, – отвечает на следующие Ольгины вопросы. – То у меня, то у него. Когда его мама приедет, одну квартиру на время ей предоставим.

– С ревностью…? – переспрашивая, лукаво смеется, – учимся как-то справляться. Пока успешно.

А потом грустнеет, становится серьезнее:

– Самое страшное будет, когда Золотарев вернется в офис. Не представляю, как мы все вместе здесь работать сможем.

Ольга в своем офисе пожимает плечами, мысленно отмечая – «я же как-то уживаюсь с Семеновыми, хотя они здорово напрягают в последнее время». Вслух произносит обнадеживающее:

– Разберетесь. Алешин вас в обиду не даст. Он, похоже, нормальный чел.

Прощаясь с подругой, Джамала радуется гипотетической новой встрече. Заканчивает разговор самой милой из своих улыбок, хоть Ольга и не видит ее на расстоянии. Кладет телефонную трубку на аппарат.

На некоторое время в приемной воцаряется тишина. Джамала расслаблено сидит в кресле и кажется искусно выполненной фарфоровой куклой. В последнее время ее всё чаще одолевают такие «моменты пустоты» – когда она словно растворяется в окружающем мире и становится им. В унисон с миром дышит, смотрит на медленно и величественно проплывающее мимо Время.

«Странный у тебя токсикоз, – с плохо скрываемой завистью проворчала сестра, когда Джамала прошлый раз поделилась описанием этого ощущения с мамой и прочими.

Меня обычно все девять месяцев тошнит, а ты…» – у Дильбар трое детей и муж, заглядывающийся на всех проходящих мимо женщин в возрасте от восемнадцати до восьмидесяти лет.

Талгат тоже заметил, что она странно изменилась, но не внешне.

«Внешне ты еще красивее стала, хотя, прости за откровение, насмотрелся в детстве и юности на маминых пациенток, забеременнев, женщины чаще страшнеют».

«Ты стала другой в ощущениях. От тебя теперь такое вселенское спокойствие исходит, что мне иногда страшно становится, но оно же успокаивает и мою ревность».

– Страшно представить, что ты будешь чувствовать, если родится дочь. Вернее, когда она будет подрастать, – невпопад озвучила случайную мысль Джамала.

Пола детей пока не видно. Ясно лишь, что их двое. Эта новость с одинаковой силой радует Джамалу, невозможно пугает, и она же заставила, наконец, сестер прояснить многие недосказанные вопросы.

«У Саиды была сестра близнец, – ни на минуту не оставляет теперь Джамалу эта мысль с полузабытыми мамиными объяснениями. Сначала всё было как обычно, обе девочки росли, время шло, но позже оказалось, что одна из них буквально душит другую. Одна более активна, забирает себе все – «еду», кислород, пространство. Говорят, так тоже бывает, – в этих словах-воспоминаниях Малика обычно вздыхает, молчит и продолжает через минуту. – Вторая шевелилась все меньше, а когда родилась, не прожила и часа. Я знаю, что потом поступила ужасно – первые несколько суток не хотела признавать Саиду, видела в ней убийцу, а не новорожденную дочь. Я рассказала всем, а потом, гораздо позже, очень сожалела о своих необдуманных действиях. Я не представляю, как Саида теперь живет с этим знанием. Знанием того, что еще до рождения убила родную сестру».

Тихо вздохнув, Джамала привычным движением поправляет волосы, бросает взгляд на часы. Её самый большой страх теперь растет вместе с двумя крошечными созданиями внутри неё, а все остальное на этом фоне блекнет, отступает на второй план.

«Всё, что было раньше – Золотарев, первый муж, еще раз Золотарев, на самом деле теперь совершенно не важны. Их будто и не было вовсе. А были всегда я и двое внутри, а вокруг нас стенами дома Талгат».

«Моя любовь к нему тоже стала иной, – иногда с интересом думает Джамала. – Мы действительно будто стали теперь роднее. Не единым целым, но двумя прильнувшими друг к другу вселенными, и грани между нами практически нет. Забавно, но он говорит, что иногда ощущает ту «пустоту», чувствует её Джамалиными ощущениями, и это ново, интересно, невероятно».

«Это» успокаивает его ревность.

«Надеюсь, «оно» сработает, когда Золотарев вернется из больницы, – ничего, кроме досады и озабоченности, перспектива возвращения бывшего начальника и бывшего любовника у Джамалы не вызывает. Нет ни обид на Мишку, ни претензий.

«Мы квиты, – мысленно давно погасила она все долги за обоих. – Я рассчиталась с ним за свою глупость, он со мной за свой эгоизм».

А вот Михаил в отличие от Джамалы намерен предъявить счет бывшей любовнице и юридически действующей пока еще жене. Эти два желания превратились в одно целое и так сильны, что зачастую помогают вместо анальгетиков пережить отвратительную боль, поселившуюся в голове, кажется, навечно.

Он не торопился выписываться. Возвращаться домой и жить там одному, а тем более признаться в слабости и перейти к родителям, совершенно не хотелось. В больнице же было много людей, а среди них были нормальные мужики и вполне себе ничего сестрички. В отличие от Риты не вертящие носом от его шуток и ухаживаний. В больнице, в конце концов, можно было даже вести дела – юрист навещает Мишку чаще родной мамы. По Нине Андреевне Миша особо не скучает, и вообще, могла бы приходить реже.

Именно Юрка Матвеев сейчас самый желанный и дорогой гость Золотарева-младшего. Он, законник, говорит такие вещи, от которых головная Мишкина боль проходит сама собой, плечи расправляются, лицо вновь становится ликом успешного, процветающего бизнесмена, а не той унылой маской, что пялится на него по утрам над умывальником.

Юридические формулировки не даются Мишке, как он ни бьется, они удивительно не оседают в его памяти. Но Юрка готов повторять одно и то же сколько угодно раз, лишь бы его клиент был доволен (и платил по счету).

Золотарев-старший сначала скептически отнесся к затее сына предъявить счет Джамале, как можно дольше тянуть дело с разводом с Ритой, затем отсудить у Риты дочь и дом, но потом отстал, решив, что это уже не его дело. Что Мишка взрослый мужчина и в тридцать лет имеет право на собственные ошибки, которых, впрочем, он успел наворотить и под неусыпным взором самого Никиты Михайловича.

Понимая, что время его безвозвратно уходит, и с человеческим упрямством (которому любой баран позавидует) повторяя – «бывших не бывает», Никита хотел реванша и рассчитывал, как именно он вернет себе былое главенство в Филиале, как подвинет Алешина и всех прочих, кто только сунется.

– Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути! – вполголоса напевает он каждый вечер, умываясь ко сну и просчитывая ходы последней, решающей партии.

Комментарий к

========== Часть 24 ==========

В примерно рассчитанное время Рита покидает квартиру, съезжает на лифте вниз и устремляется к ближайшей станции метро – где она расположена, Рита разузнала еще в первый свой приезд сюда.

«Тогда мы с Ольгой только обернулись друг к другу в иносказательном смысле. Остановились и обернулись».

Шагая знакомой улицей, Рита исподволь бросает взгляд на собственное отражение в темном зеркале широких раздвижных дверей японского кафе.

Прислав сообщение с рекомендацией «форма одежды – миленько», Ольга, может быть, шутила, а может, и нет, но Рита довольно много времени убила на выполнение этого условия. Особенно учитывая фактор отсутствия здесь собственного гардероба (выбирать предлагалось из Ольгиного), можно представить себе всю сложность поставленной задачи. Гардероб шикарен, но стиль абсолютно иной для Риты.

Начало июля – погода не жаркая, но достаточно теплая, чтобы носить босоножки, легкие платья и выглядеть достаточно глупо в чем-то плотном.

Светское мероприятие «дизайнерско-архитекторная выставка», куда сарафанчик явно не наденешь. Да и нет у Ольги сарафанов.

Кусая пальчики, Рита некоторое время простояла перед широко раскрытым шкафом в немой растерянности. То, что можно совместить в размерах, далеко не обязательно сойдется в предпочтениях и личном ощущении комфорта.

Оказывается, Ольга время от времени (процентное соотношение этих единиц к брюкам и джинсам меньше) носит юбки и платья. Причем последние сложно назвать платьями в классическом смысле этого слова – они походят на странные майки, нестандартные рубашки, «разлетайки» без определенной формы. Особенно заинтересовавшись последними, Рита пробежала пальчиками по ткани, собирая опыт тактильных ощущений – этот фильтр вкупе с визуальным на цвет и фасон в итоге оставили два варианта: удлиненная «разлетайка» светло-сиренево-серого цвета и укороченная, воздушно-небесно-голубая. Ко второй буквально напрашивались узкие белые брюки, а они, в свою очередь, идеально подходят под светлые Ритины босоножки – что и решило в итоге насущный вопрос.

Дополнив образ сумкой через плечо, капелькой духов и черными очками, Рита теперь критически на ходу еще раз оглядывает его в импровизированном уличном зеркале.

«В принципе очень мило» – беззвучно сообщает Рите ее отражение и некоторые из взглядов прохожих, тех, что не погружены в себя.

«Сложно представить Олю в этой вещи, – шагая дальше, размышляет на ходу Рита. – Надеюсь это не запасные шмотки какой-нибудь из ее бывших или случайных…» – на язык просится обидное слово, но, решив не обижать сгоряча неизвестных и, может быть, даже несуществующих дев, Рита мысленно отмахивается и продолжает путь уже под землей со скоростью метропоезда.

Темный тоннель неизвестности время от времени сменяется ярмарками платформ, переходами и новым тоннелем, приближающим Риту к Ольге.

Заскочив в «последний вагон из центра», Рита оглядывается, занимает свободное место, прячет глаза в экране смартфона.

«Сегодня как-то всё особенно волнует и смущает меня. Почему?!».

Полупустой вагон летит под Москвой к одной из ее не окраин, но удаленных от центра районов. Там Риту ждут новомодные павильоны с выставкой людских фантазий, отшлифованных знаниями и опытом.