Текст книги "Раскадровка (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– Люк пишет, что заметил неподалеку папарацци с квадрокоптером, – недовольно поджав губы, сообщила Бетти, снова заглядывая в свой телефон. Венди на кровати хмыкнула, подняла руку и подула на пальцы. Норин промолчала.

Что она могла ответить? В бескрайней бестактности папарацци ничего нового для неё не было. Когда-то они допекали ей в отношениях с Марко, теперь – с осени, когда на телепрограмме Эллен в Лос-Анджелесе Норин впервые официально признала, что состоит в отношениях с Томом, и когда в октябре они рука в руке вышли на красную дорожку у театра «Долби» на премьеру «Шантарама» – папарацци допекали им с Хиддлстоном. Принятие этого как неизбежного и неотъемлемого являлось неписанным правилом Голливуда. В какой-то степени такое внимание было даже мерилом популярности, а порой служило и лакмусом для определения качества этой славы. Некоторые заголовки, мелькающие в британской и американской периодике, Джойс находила весьма лестными. К примеру, «Дэйли Миррор» в марте на своём сайте запустило голосование за наиболее ожидаемое и радостное для респондентов событие весны. Выбор предлагался между скорым рождением третьего ребенка принца Вильяма и Кейт Миддлтон, королевской свадьбой принца Гарри и Меган Маркл, свадьбой Тома Хиддлстона и Норин Джойс, матчем за чемпионство в Премьер-лиге или отпуском. Когда Бетти показала этот опрос Норин, их с Томом торжество занимало уверенное второе место, набрав тридцать семь процентов голосов.

В коридоре послышался приближающийся топот нескольких пар ног. В его гулкой нестройной дроби возник голос мамы:

– Да, да, сюда. Прошу. Осторожно, тут ступенька, не споткнитесь. Нам сюда.

Норин торопливо сделала глубокую затяжку, затушила сигарету о металлическое ребро узкого наружного подоконника, в щели оконной рамы примостила окурок, спрыгнула со своего места и торопливо забежала в ванную. Она едва успела захлопнуть за собой дверь и задвинуть щеколду, когда в комнату вошла мама.

– Я привела визажисток, – сообщила она, и шаги за ней затихли. – Так! А где наша невеста? И кто опять тут накурил? Фу!

***

Том одернул край жилета, проверил прочность узла галстука, провел пальцами по атласным лампасам на брюках и подтолкнул пальцами фалды фрака. В начищенных лаковых носках туфлей короткими ярким вспышками отражались огоньки, затерявшиеся между пышных цветов арки. Хиддлстон переступил с ноги на ногу и оглянулся на Джоуи. Тот стоял за его спиной и улыбался.

– Честное слово, Хиддлс, я был уверен, ты из тех, кто никогда не женятся, – сказал ему Джоуи несколько вечеров назад, когда они собрались в лондонском пабе в небольшой мужской компании, чтобы громко и весело провести последнего оставшегося среди них холостяка. – Думал ещё сразу после школы на это поставить. Но хорошо, что не стал. За эти годы натекло бы много процентов.

Тогда в пабе Том расхохотался над этими словами и подумал, что сам несколько лет назад – или сразу после школы – поставил бы на то, что любви с первого взгляда не существует. Он был уверен, что в одночасье может вспыхнуть увлеченность и страсть, но никак не любовь, ведь та была емким понятием, вмещающим в себя полное принятие другого человека со всеми его острыми углами, привычками, тараканами в голове, его взглядами и принципами, его телом, подсознанием, с кругом его общения и интересов. И на то, чтобы узнать это всё, требовалось время, много времени. Но теперь Хиддлстону казалось, что для него с Норин всё было предрешено уже давно, в один холодный лондонский вечер, а все последующие годы их дружбы и отношений были лишь доказательством одной простой истины – он влюбился в неё с первого взгляда. В коридоре телестудии Грэм Нортон представил их с Джойс друг другу, и, когда она обняла Тома, а он поймал её руки и согревал в своих, он уже был в неё влюблен. Возможно, у тех событий появился такой сладкий привкус только по истечении этого времени, после того, как они вдвоём с Норин проделали весь этот путь, потому что настоящее окрасило их прошлое в нынешние теплые тона, Том допускал эту мысль. Но одновременно с этим в нём сидела нерациональная и непоколебимая уверенность, что, выпали он предложение руки и сердца тогда, в первые несколько минут их знакомства, ничего бы не изменилось, они оказались бы тут же. Отбросив всё объективное – то, что Норин, вероятнее всего, рассмеялась бы в ответ, что долго не давала бы своё согласие, что многое в их истории было бы совершенно другим – Хиддлстон верил, что сейчас чувствовал бы то же самое, стоял бы в том же фраке, прислушивался к приглушенным голосам тех же гостей. Потому что он любил её с первого взгляда, с первого произнесенного ею – и ещё не адресованного ему – слова, но был глухим к своим чувствам и слишком недоверчивым.

Заиграла музыка. Скрипка и виолончель затянули плавную мелодию, и на короткое мгновение она утонула в шорохе одежды и шевелении стульев, когда все поднялись со своих мест и обернулись. Том тоже оглянулся на дом. Открылись высокие витражные двери веранды, и изнутри, откинув с лица прядь волос и подхватив подол платья, вышла Венди, а следом за ней, деловито поджав накрашенные губы и обеими руками сжимая корзинку с цветочными лепестками, зашагала дочь Сары. Они одна за другой прошли вдоль густо поросшей клумбы, свернули к каменным ступеням, и тогда на порог веранды ступила Норин. Подхватив под руку своего отца, такого же долговязого, с похожим овалом лица и запавшими на щеках мимическими морщинами – следами постоянной улыбчивости, она вышла из усадьбы тонким светлым силуэтом, и Том не смог сдержать улыбку. Он не мог рассмотреть лицо Джойс – оно пряталось за фатой, но видел растрепанную каштановую косу, упавшую на плечо, молочную кожу кистей её рук и пышный полевой букет, который она несла перед собой. Платье струилось вокруг её тела, нежным прозрачным шифоном облегая плечи и руки, обхватывая белоснежным шелком её талию и бедра, легкими волнами паря вокруг её шагов и стелясь мягким шлейфом сзади. По ткани расползлась гладь нежной цветочной вышивки, вторящей мотивам букета. Норин шла к нему подобно волшебству, сосредотачивая на себе весь свет этого ясного дня, затмевая всех остальных – Хиддлстон больше никого не видел и, казалось, ничего не слышал. В абсолютной тишине, наступившей в его голове, он только взволновано облизнул губы и сомкнул пальцы в болезненно-крепкий замок.

Он столько раз бывал на свадьбах, – сестер, друзей, знакомых – много раз видел волнение на лицах женихов, ожидающих у алтаря своих невест, и ему всегда было любопытно, отчего те так беспокоились. Страх ошибиться в клятвах или неправильно исполнить молитву, надеть кольцо не на тот палец под десятками взглядов? Сейчас у него был ответ. В чем-то его отец был прав – вступая в брак, Тому предстояло взять на себя ответственность, но состояла она не в материальном. Он менял жизнь, не только свою, а – в первую очередь – жизнь Норин. Он всё радикально изменял, смещал прежде надежно расставленные в ней приоритеты, вторгался в течение её существования, нарушал её траекторию, сдвигал орбиту вращения Джойс, и с этого дня впредь – особенно если что-то пойдет не так – он будет нести за неё ответственность. И это ужасало бесконечностью возможных ошибок и тяжестью их последствий. Сегодня Том присваивал Норин себе, получал на неё официальное разрешение, заверенное печатью обязательство. Он боялся не забыть клятву или наступить на подол платья, он боялся, что сегодня изменит жизнь Норин в худшую сторону, чем та могла бы быть, не встреть они друг друга и не окажись сегодня во дворе этой усадьбы. И с этим страхом ему предстояло жить, помнить о нём и, руководствуясь им, каждый день бороться за то, чтобы этот страх оказался напрасным, и их совместный путь был лучшим из возможных.

– Отлично выглядишь, – вторгся в его мысли тихий голос. Том моргнул, разгоняя стянувшийся вокруг сознания туман, и увидел Венди, поравнявшуюся с ним и шагнувшую к своему месту у арки.

– Спасибо. Ты тоже, – ответил Хиддлстон и обернулся обратно в проход. Он подмигнул прошествовавшей мимо него племяннице и поднял взгляд на Норин. Вблизи он различил под тенью фаты черты её лица и увидел играющую на губах улыбку.

– Привет, – весело сказал он и подморгнул ей, а затем повернулся к её отцу. – Спасибо, сэр.

– Береги её, Том, – ответил тот, пожимая протянутую ему руку. Он наклонился к дочери, прижался к её щеке сквозь тонкую прозрачную ткань, и отступил.

– Непременно, сэр, – пообещал Хиддлстон.

Норин передала свой букет сестре и остановилась перед ним. Музыка затихла, ведущий поблагодарил всех присутствующих, пригласил присоединиться к нему в молитве, а затем предложил всем сесть. Когда Том подхватил пальцами край фаты, Джойс тихо выговорила:

– Ты уверен? Это твой последний шанс сбежать.

– Ох уж эти твои шуточки.

– Осторожно. Ты сейчас женишься на этом несвоевременном и сомнительном юморе.

Хиддлстон хмыкнул, поднял фату и приблизился к выглянувшему из-под неё лицу. Норин удивленно взглянула на него, и в её янтарных глазах заплясали огоньки цветочной арки.

– Прости, но тебе от меня уже не избавиться. А если сама думаешь бежать, – он отыскал её руку и сжал её холодные тонкие пальцы. – То поздно.

Он поцеловал её в лоб и отступил.

– Сегодня мы все собрались здесь, – заговорил ведущий. – Чтобы стать свидетелями того, как два любящих сердца скрепляют себя узами брака. Прежде чем Томас Вильям и Норин Мэриэнн произнесут друг другу свои клятвы и обменяются кольцами, я должен попросить того, кто знает, почему эти двое не могут перед Богом и людьми сочетаться в браке, назвать эти причины сейчас.

Запало недолгое молчание, в котором вдруг низко и утробно зазвучала струна виолончели. Гости захихикали и обернулись на музыкантов.

– Это не считается! – выкрикнул кто-то, и смех усилился.

Ведущий улыбнулся и, сверившись с брошюрой в своей руке, снова заговорил:

– Томас Вильям, по доброй воле и с чистым сердцем хочешь ли ты взять Норин Мэриэнн в свои жены? Обещаешь ли ты любить её и заботиться о ней, уважать и оберегать её, хранить ей верность в здравии и болезни, в богатстве и бедности до конца своих дней?

Том удобнее перехватил руку Джойс и почувствовал, что у него вспотели ладони, а по пальцам побежал колючий ток.

– Да, обещаю.

– Норин Мэриэнн, по собственному желанию и с честными помыслами хочешь ли ты взять Томаса Вильяма в свои мужья? Клянешься ли ты любить его и заботиться о нём, уважать его и оберегать, быть ему верной в здравии и болезни, в богатстве и бедности пока смерть не разлучит вас?

– Клянусь, – хрипло ответила она и коротко хохотнула звучанию собственного голоса. Том перехватил её взгляд и улыбнулся.

– Родные и близкие Томаса Вильяма и Норин Мэриэнн, собравшиеся здесь сегодня, обещаете ли вы уважать и любить семью, которая сейчас родится, оберегать их, помогать им советом и делом?

Гости ответили вразнобой. Ведущий кивнул.

– Прошу жениха и невесту произнести друг другу свои клятвы и обменяться кольцами, как символом своей бесконечной любви.

Хиддлстон повернулся к Норин и взял её за обе руки, переминая под пальцами кожу, ощущая пугливый рисунок вен и остроту костяшек. Он заглянул ей в лицо – широко распахнутые глаза, сочные губы, тонкая бронзовая прядь повисла вдоль виска – и заговорил:

– Двадцать первое ноября 2013-го года, помнишь? Тогда в Лондоне было дождливо и ветрено, а ты была в зеленом платье и с обнаженными ногами. Мы познакомились в тот вечер. Я помню, как нас представили друг другу, какие яркие у тебя были губы, какой открытой была улыбка и как пахли твои волосы. И я помню, как впервые сел рядом с тобой, как отчётливо рассмотрел тогда твою красоту: внутреннюю и, конечно, внешнюю. Я начал влюбляться уже тогда. В твою милую и немного застенчивую, но всё же уверенность в себе. В твой заливистый смех, темный, хлесткий юмор и мягкие холодные руки – помнишь, я держал их несколько минут, пытаясь согреть, и это были первые несколько минут нашего знакомства? И тогда я отчаянно захотел завоевать твоё сердце, заполучить всю тебя.

В её глазах задрожала влага и собралась каплями слёз на ресницах. Она сжимала губы, пытаясь улыбнуться и не расплакаться, а Том заворожено наблюдал за крохотной тенистой ямкой над её вздернутой верхней губой и как-то отвлеченно подумал: два-один в пользу счастливых слёз в противовес горьким рыданиям. Хиддлстон видел Норин плачущей в третий раз в жизни, и каждый раз он был этому причиной, но дважды в этих слезах не было боли, и он намеревался значительно увеличить этот разрыв.

– Я помню, как мы впервые встретились только вдвоём – в конце мая 2014-го в Лос-Анджелесе. Очень экспериментальный Шекспир, один на двоих кусок пирога и ночной город у подножия голливудских холмов. Моё сердце выпрыгивало из груди и пылало под кожей там, где ты случайно ко мне прикасалась. В моей голове путались вопросы и эмоции. Тогда время ненадолго будто застыло, и всё, чего я хотел, была ты. Ты и я – мы вместе. В тот вечер мы говорили так долго и столь о многом, что я понял: мы совпадаем. Наши рваные кровоточащие края идеально совпадали, утоляя боль друг друга; я нашёл в тебе недостающие и потерянные детали себя и я понимал, что ты искала во мне, и знал, что во мне это есть искренне, неподдельно, и я был готов делиться. Между тем вечером и сегодня долгие четыре года, и многое так разительно изменилось, но главное остаётся прежним: я люблю тебя, я нуждаюсь в тебе, я мечтаю о тебе и не могу поверить собственному счастью сейчас смотреть тебе в глаза и называть тебя своей женой.

***

Норин заглянула в свой бокал и задумчиво взболтнула его содержимое. На дне игристого белого вина осела ягода, вокруг неё плясали крохотные пузырьки и вспыхивали отражения огней. Это был третий бокал шампанского за вечер, и Джойс ощущала странное головокружение. Казалось, она могла споткнуться и упасть или оттолкнуться от земли и парить в воздухе. Она держалась за локоть Джоша, пока они прогуливались по двору, отходя от заполняющего шатер веселья: музыка, нестройные голоса, хором подпевающие мелодии, смех, топот ног, хлопки в ладоши. Уже смеркалось, небо стремительно тускнело, в траве оживали сверчки, вокруг столбов деревьев завернулись светящиеся теплыми огоньками гирлянды – Норин жадно рассматривала окружающую их красоту и вполуха слушала агента.

– Нет, ну, а на что он рассчитывал? – Джошуа О`Риордан допивал не первую свою порцию виски, и его южноамериканский акцент с каждым глотком всё усиливался.

В дальнем углу двора, куда почти не достигал источаемый шатром свет и где в высоких, густо поросших кустах цветов прятались кованные лавочки, Норин рассмотрела силуэт сестры. Венди стояла в компании какого-то мужчины и, кокетливо посмеиваясь, кивала. Джойс улыбнулась и потянула агента в сторону, к огибающей дом тропе, уходящей в сторону от сада. Она не хотела нарушать выбранное Венди уединение. Той уже исполнилось двадцать три, и Норин наконец перестала реагировать острым и немного возмущенным удивлением на любое взаимодействие младшей сестры с мужчинами и приучила себя вести с ней честные беседы о любых взаимоотношениях с ними. В конечном счете – и сегодня она уже говорила Венди об этом – эта свадьба не состоялась бы, если бы не их доверительные отношения и если бы не вмешательство Венди. Но иногда стоило не вмешиваться.

– Ладно, к черту его! – раздосадовано выдохнул агент и сделал очередной глоток. – Но…

– И куда это вы собрались? – донеслось им вслед.

Джойс хохотнула и, замедлив шаг, обернулась. За ними торопливо шёл Том – верхние пуговицы рубашки расстегнуты, галстука нет, рукава подвернуты, тесно подхваченный серым жилетом. Он держал руки в карманах темных брюк с идеально отглаженным заломом стрелки и улыбался.

Сегодня многие вспоминали прошлое, и Норин с удивлением отмечала, насколько разным могло быть восприятие одних и тех же событий. Том говорил об их знакомстве так воодушевленно, с таким неподдельным волнением, а Джойс помнила только, что тот вечер был заполнен для неё усталостью, болью и раздражением. О`Риордан, поднимая свой тост, сказал:

– Мне посчастливилось быть первым, кто увидел Норин и Тома рядом, кто заметил, как они – тогда ещё едва знакомые – друг на друга смотрели и как танцевали вместе. Это было в феврале 2014-го на мероприятии БАФТА.

Тогда в баре театра Ковент-Гарден Хиддлстон в переливающемся металлическим синим отблеском смокинге подошёл к ним с Джошуа, чтобы поздороваться, и Норин – она отчетливо это помнила – испытала какое-то короткое невнятное раздражение из-за того, что он прервал разговор, и поторопилась вежливо его отвадить. О танце позже тем вечером она и вовсе имела лишь прерывистое неточное представление: она была нетрезвой, босой, уставшей, а Хиддлстон был настойчивым, вкусно пах и крепко держал её в своих больших горячих ладонях, когда кружил её на скользком танцполе. Норин не представляла, каким таким особым взглядом она могла смотреть на Хиддлстона, чтобы это заметил и как-то сумел трактовать Джош – тогда он был для неё весьма привлекательным, исключительно галантным, но всё же очередным шапочно знакомым актёром, одним из многих. И Джойс трудно было понять, когда и почему он превратился в кого-то более значительного, но сейчас правда состояла в том, что никого значимее него не было. Ещё летом много раз сегодня упомянутого 2014-го года она в шутку стала называть Тома Асгардийским герцогом, и он оказался для неё сказочным принцем, настоящим королем, превратился в единственного бога её сердца. Норин улыбнулась.

Она опустила руку, которой придерживалась за локоть Джошуа, и тот, вздохнув, сказал:

– Отчаливаю. Спасибо, что выслушала, крошка.

Он едва заметно качнул головой в намёке на вежливый поклон и направился к шатру. Том какое-то время провожал его взглядом, а затем повернулся к Норин. Он подхватил её пальцы, сжал и поднёс к своим губам.

– Ну, привет, миссис Хиддлстон.

– Ну, привет, – отозвалась она со смехом, согнув колени в шуточном реверансе. Она прислушивалась к щекочущему теплу его дыхания на коже своей руки, впитывала его мягкие немного влажные касания и заворожено разглядывала, как теплое рассеянное свечение рисовало тени под его острыми скулами.

– Я соскучился, – сообщил Том, и его взгляд красноречиво сполз к её губам.

Миссис Хиддлстон – это обращение к ней несколько раз уже авансом примеряли в прессе, и до этого самого момента, пока Том не произнёс это вслух, она не понимала, что это значило. А теперь осознала. Быть миссис Том Хиддлстон означало навсегда быть его лучшим другом, которому он сможет позвонить в любое время, не смотря на расстояние и часовые пояса между ними; без капли сомнения пускаться с ним в безумный пляс, даже если никто другой не будет танцевать; быть на его стороне, даже если против них обернется весь мир, а под ними развернется пропасть. Между тем, что было раньше и тем, что началось сегодня, была одна банальная и очевидная, но важная разница: они пообещали друг другу остатки своих жизней, какими бы те ни оказались, они связывали свои жизни воедино – не пока всё хорошо, а навсегда, как бы плохо ни было.

Норин подалась импульсу, шагнула к Тому и вместо ответа поцеловала в губы.

– Пойдем, – шепнул он, крепче сжимая её руку и утягивая за собой. Они пошли по тропинке обратно в направлении шатра, но затем свернули за угол дома.

– Куда ты? – спросила Норин, свободной рукой подхватывая платье, чтобы не споткнуться о его край. – Мы не возвращаемся к гостям?

Том, продолжая быстро шагать, оглянулся на неё через плечо и подмигнул.

– Им и без нас весело.

Сиплость его голоса и вязкость потемневшего взгляда пробудили в Норин приятное волнение, и то покатилось под кожей легкой волной будоражащих мурашек. Голова пошла кругом от шампанского, а внизу живота горячей патокой сгустилось возбуждение. Хиддлстон порывисто взбежал на крыльцо и, надавив на массивную кованную ручку, толкнул входную дверь.

Комментарий к Глава 15.

Усадьба Симондсбери – http://mellulah.co.uk/wp-content/uploads/2017/10/NJY_DSC4257.jpg

========== Послесловие. ==========

Том придержал дверь, вытягивая из замочной скважины ключ и пропуская Норин вперёд. Она шагнула в дом и просто посередине прохожей с коротким стоном облегчения разулась, а затем тонкой едва различимой в темноте тенью свернула в гостиную. Щелкнул включатель и в углу у дивана зажегся торшер. В его мягком свечении, несмело отталкивающем тени по углам комнаты, Хиддлстон очертил взглядом изгиб глубоко выреза на молочно-белой узкой спине. Норин забралась пальцами в волосы, спадающие волнами на плечи, расстегнула крепления массивных взблескивающих драгоценными камнями сережек, отбросила их на журнальный столик, а затем обернулась и посмотрела на Тома, застывшего на пороге комнаты с ключами в руке. Она улыбнулась ему и тихо спросила:

– Чай будешь?

Он молча кивнул, и она, обогнув диван, направилась на кухню. Хиддлстон протяжно выдохнул. В нём бродила противоречивая смесь усталости, радости, желания принять душ и забраться в постель вместе с нерациональным стремлением растянуть эту ночь как можно дольше. Он заставил себя отложить связку ключей на тумбу, подхватил с пола завалившиеся на бок туфли Норин на тонком каблуке и отставил их к вешалке, разулся сам, расстегнул пиджак, оглянулся на своё отражение в зеркале в круглой резной раме. В едва достигающем прихожей свете торшера Том различил лишь очертания лица: высокий лоб, острый нос, скулы, низкие брови, запавшие под ними глубокие тени, почти поглотившие глаза. Не было видно ни запутавшейся в коротких вьющихся волосах седины, ни морщин. Из круглой рамы молодой Том Хиддлстон всматривался в своё воплощенное в плоть и кровь будущее, замершее в темной прихожей. Том ободряюще улыбнулся ему – это будущее было замечательным.

На кухне гулко зашумела набираемая в чайник вода. Том отвернулся от отражения и через гостиную отправился на звук. В неярком освещении из-под навесных шкафов, отдающемся разноцветными бликами в расписной плитке на стенах и отражающемся полосками свечения в деревянных столешницах, Норин расставляла чашки и вбрасывала в них пакетики чая. Хиддлстон подошел к ней, прижался сзади, обвивая руками, и, отыскав под сладко пахнущими прядями пульс на тонкой шее, прижался к нему губами. Запахнутое вокруг Норин полотно полупрозрачного зеленого кружева, расшитого бисером и подхваченного на талии тонким поясом, которое она выбрала платьем на сегодняшнюю премьеру, весь вечер не давало ему покоя, и теперь Том прослеживал пальцами неровный край выреза вдоль ключиц и медленно сталкивал с плеч.

– Так, Бонд! – строго произнесла Норин и провернулась в его руках, оборачиваясь к нему лицом.

– Джеймс Бонд, – исправил он, и она с улыбкой кивнула.

– Верно, – она обвила его шею руками и прочесала пальцами волосы на затылке. – Проверишь, как дети?

– Проверю, – кивнул он, заглядывая ей в глаза и прослеживая изворотливые янтарные нити вокруг зрачков. – А ты дождешься меня?

– Дождусь.

– Но пока не снимай платье, – он красноречиво повёл бровью, и Джойс, подхватывая его игривость, закусила губу.

– Слушаюсь, мой герцог.

Она подарила ему недолгий поцелуй и мягко оттолкнула от себя.

Том вернулся в гостиную и свернул к лестнице. По мере того, как он поднимался, нарастающий на кухне шум чайника стихал, отблески торшера уже не достигали его, и пролёт ступеней таял в кромешной черноте, нарушаемой лишь узкой полоской изменчивого свечения под дверью няни. Голосов из оставленного включенным телевизора не доносилось, но слышался приглушенный размеренный храп. Хиддлстон прокрался мимо, включил в коридоре второго этажа свет и подошёл к приоткрытой двери детской комнаты. Обе кровати оказались пустыми. Том внимательно проследил взглядом по сугробам смятых постелей, заглянул на диван между книжными полками и на гору игрушек из опрокинутой корзины в углу, но детей нигде не было. Он повернулся, выключил свет и поднялся на третий этаж. Здесь темноту коридора нарушал струящийся сквозь распахнутые двери их спальни свет ночника. Хиддлстон заглянул в комнату и улыбнулся.

На полу у кровати ленивым тучным пятном темной шерсти развалился Бобби. Он сонно приподнял голову и приветливо застучал хвостом по полу.

– Привет, дружище, – шепнул ему Том, и пёс в ответ зевнул, широко распахнув зубастую пасть. Спаниель всегда был верным спутником, лучшим другом и надежным защитником детей. То, что дети спали не у себя, можно было понять хотя бы по тому, что в детской не оказалось Бобби.

Хиддлстон шагнул в спальню, растягивая узел галстука и рассматривая свернувшийся посередине кровати клубок из пижам. Эмери и Мэвис спали, повернувшись друг к другу спинами и умилительно соприкасаясь мягкими розовыми пятками. Удивительно похожие между собой точные копии Тома: густые русые кучерявые волосы, глаза изменчивого цвета неспокойной сине-зеленой морской воды, слишком долговязые на их возраст тонкие тельца. Эмери был неусидчивее и на четыре минуты старше, а Мэвис была покладистой и генерировала большинство тех идей, которые брат торопился немедленно воплотить в действие.

Словно это было вчера Хиддлстон помнил, как Норин улетела в Лос-Анджелес на съемки и в один из первых дней своего пребывания там привычно проходила медосмотр, организовываемый киностудией перед оформлением страховки. Когда Джойс позвонила, в Лондоне был третий час ночи, и Том спросонья долго не понимал, к чему она клонит.

– Я… мы об этом говорили, я знаю. И мы планировали это, и я всегда думала, что придумаю какой-то особый способ тебе сообщить, но я… не могу держать это в тайне или ждать твоего приезда. За месяц столько всего изменится. Ты должен знать сейчас.

– Джойс, – прервал он тогда её взволнованную тираду, сонно растирая глаза и сев в кровати. – Джойс! Что случилось?

– У нас будет ребенок, Том!

И вот теперь спустя почти семь лет после того разговора на их кровати, столкнув в угол покрывало и зарывшись в россыпь декоративных подушек, спала их двойня.

Том подхватил край одеяла, которое Эмери стянул на себя и зажал между острых, обтянутых пижамой с Суперменом коленей, и укрыл их двоих. Ещё до беременности Норин, даже задолго до встречи с ней Хиддлстон думал о том, что хотел бы детей, но никогда не концентрировался на том, сколько, какого пола и в каком порядке. Ему не было принципиально, чтобы первенцем был сын или чтобы детей было больше одного – он просто чувствовал в себе большие залежи любви и понимал, что, став отцом, не будет диктовать своим детям ни увлечений, ни вкусов, ни важных выборов. Он лишь будет окутывать их заботой, пониманием и поддержкой, не навязывая им ярлыков, а позволяя самим изучать и принимать свою суть. Том надеялся, что у него получается. Он наклонился, отодвинул упавшие на лицо дочери кудри, поцеловал её в разгоряченную ото сна щеку, затем поцеловал сына, отступил, почесал Бобби за низко повисшим ухом и вышел из спальни. Внизу едва слышно Норин размешивала в чашках сахар – ложка с тонким прерывистым звоном стучалась о стенки.