Текст книги "Раскадровка (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Прошла неделя с секса на берегу океана и с разговора следующим утром, в котором Норин, до полуобморочного состояния пугаясь звучания собственного голоса и смысла произносимых слов, сказала, что они с Томом всё те же друзья, а он с облегчением согласился. Джойс сделала это как-то импульсивно, различив в глазах Хиддлстона страх и испугавшись этого. Всю ночь она сладко проспала, а проснувшись, ощущала себя такой легкой и такой беззаботной, как никогда прежде; её сердце едва не выпрыгнуло из груди, пока она варила кофе, методично помешивая его в медной турке и думая о Томе, разливая его в чашки и разбавляя с молоком именно в любимой Томом пропорции, подсыпая щепотку корицы, сахара и любви. А затем Хиддлстон подошел к их столу с завтраком наперевес, и всё резко изменилось. Легкость сменилась страхом, порхающие в животе бабочки мертвой тяжестью упали на дно. Он жалел о произошедшем и это так красноречиво отражалось на его лице, что даже Терренс Ховард, эгоцентричный и слишком балаганный, чтобы различать окружающих, заметил что-то неуютно колкое, заставившее его уйти.
В то утро Джойс собиралась признаться в глубине и длительности своих чувств, несмело надеясь на взаимность, а в конечном итоге сказала совершенно противоположное, найдя понимание и согласие в том, что они лишь друзья и даже сексу это изменить не по силам. Эти слова родились в её голове, стоило ей поймать на себе тяжелый взгляд Тома, и ей потребовалось какое-то время, чтобы заставить себя произнести это вслух – и убедительно. Она поступила так, потому что отчаянно не хотела потерять Хиддлстона. То, что она имела неосторожность в него влюбиться, не отменяло того, что он был ей хорошим другом, он был из тех исключительно редких людей, в которых Норин была совершенно уверенной, кто был рядом с ней не смотря ни на что, на чью помощь она научилась рассчитывать и, обращаясь за ней, всегда получала сполна. Норин ценила это и не хотела терять. А ещё как-то нелепо надеялась, что Том её всё же любит. Хотя бы за отсутствие каких-либо претенциозных поползновений на его свободу. Из благодарности.
Жалкое зрелище, считала Норин, но всю неделю прилежно играла роль друга и собиралась исполнять её впредь. В конечном итоге, думала она, Том ничего ей не был должен, она сама это начала, сама к нему полезла, сама придумала себе несуществующую между ними связь, переврала реальность на удобный ей манер, и теперь сама должна была это исправлять.
Она отложила сценарий, поднялась с кресла и, широко переступив через ноги Хиддлстона, пошла в нос самолёта. Закрывшись в туалете, она сполоснула руки холодной водой и протерла шею, пытаясь проснуться и отвлечься. Ей оставалось всего пять часов до Франкфурта и нужно было успеть не только полностью прочитать сценарий, но и внести предложения правок, а это требовало долгого и тщательного обдумывания. Уже в обед в Ницце была назначена встреча с режиссёром, а являться на неё неподготовленной, не понимающей сути предстоящего обсуждения Норин не хотела. Она вышла из уборной и в поисках стюардессы заглянула в галерею. Там обнаружилось сразу трое, они сидели на соседних откидных креслах у двери и, вооружившись пластиковыми вилками, из одного бумажного контейнера поддевали лапшу.
– Привет, – заговорила Норин. – Приятного аппетита. Прошу прощения, что отвлекаю, но могу я попросить чашечку черного кофе?
Бортпроводницы уставились на неё и расплылись в улыбках. Одна из них узнала Норин и Тома ещё при посадке и, вероятно, рассказала другим, потому что во время демонстрации правил безопасности, подготовки к взлёту и сервировке напитков стюардессы уже целенаправленно отыскивали их взглядами, пересматривались друг с другом и смущенно хихикали.
– Да, мэм, конечно, – отозвалась крайняя стюардесса и встала. – Я сейчас Вам принесу. Желаете что-то к кофе?
– Шоколадный батончик, пожалуйста, – ответила Норин, отступая к проходу обратно в салон. – Если имеется.
– Да, конечно. Мэм?
– Слушаю.
– Извините, но можно с Вами сфотографироваться? Мы… – девушка оглянулась на коллег и те в унисон закивали. – Очень Вас любим. И поздравляем с «Оскаром».
Джойс поблагодарила и согласилась, трое бортпроводниц тесно обступили её, и они все улыбнулись в крохотную точку фронтальной камеры телефона одной из них. Норин чувствовала на своих спине и плечах их руки, их тепло и даже слышала пряный запах лапши, которую они ели. Это было неловкое ощущение. Она каждый раз терялась, когда к ней проявляли подобное внимание, но выработала привычку не проявлять этого наружу. Впервые её узнали посторонние ещё в 2009-м, но за прошедшие с тех пор годы и с увеличением масштаба заработанной ею популярности Норин так и не научилась искренне воспринимать подобное неотъемлемой частью работы. Она понимала, что без аудитории зрителей актёр не мог считаться актёром, и что все эти люди, находящие смелость – а иногда наглость и бестактность – к ней подойти и были настоящим мерилом её успеха, их интерес к Джойс и к её работам приносил ей деньги. Объективно это всё было ей известно, но субъективно она терялась едва ли не больше, чем сами поклонники. Поэтому Норин с облегчением выдохнула, когда снимки были сделаны, и она могла уйти, но вдогонку ей раздалось:
– А вместе с Вами летит Том Хиддлстон, правда?
Она остановилась и оглянулась через плечо.
– Да, это он, – ответила она.
– Я же говорила!
– Просто он на себя не похож с такими волосами и бородой.
Норин оставила их восторженно обсуждать это, а ещё, вероятно, слухи – которые обрывисто возникали, затихали и снова всплывали на поверхность – об их романе, и пошла обратно к своему месту. Том всё так же спал, согнув ноги в коленях, просунув под подушку руку и почти столкнув с себя плед. Джойс поправила покрывало и как раз пробиралась над Хиддлстоном, когда самолёт тряхнуло, и с тихим звуковым сигналом включились указатели застегнуть ремни. Норин пошатнулась и хохотнула нелепости своей позы: она зависла над Томом, наполовину его переступив, широко расставив ноги и ухватившись за край багажной полки.
– Уважаемые пассажиры, мы проходим через зону турбулентности. Капитан включил индикатор…
Повторный толчок и полившийся над их головами голос бортпроводницы разбудили Тома. Он повёл бровью, приподнял веки и сонно покосился на стоящую над ним Норин.
– Джойс, – улыбнувшись и поудобнее подбивая под головой подушку, хрипло заговорил он. – Не приставай ко мне в переполненном самолёте. Дождись более уединенного места.
Она перенесла над ним вторую ногу и со смешком парировала:
– Я бы и не приставала, если бы ты не занимал в длину два десятка метров и не перегораживал проход.
– Искренне прошу прощения, – пробормотал Том, закрывая глаза.
Когда бортпроводница принесла кофе и пристроенную на блюдце миниатюрную плитку шоколада, он уже снова спал. Несколько минут, потягивая горький напиток, обжигающий язык и разгоняющий по телу пощипывающую энергию, Норин рассматривала умиротворенное лицо Хиддлстона, а затем подхватила с полки сценарий и, отыскав заложенную в него салфетку, продолжила читать.
***
Четверг, 2 июня 2016 года
Мумбаи, Индия
Грим ощущался на лице тяжелой маской, искусственный шрам на щеке неприятно стягивал кожу, голова чесалась от количества геля, втертого в волосы, чтобы те грязно лоснились в кадре. Том уехал со съемок Линдсеем Фордом, потому что «Снято!» прозвучало уже за полночь, а ему ещё предстояла встреча с публицистом, и времени умыться не оставалось. Люк позвонил накануне вечером и сообщил, что есть крайне неотложное и очень щепетильное дело, ради которого он срочно прилетит в Индию. И вот теперь Том, успевший только торопливо переодеться в свою одежду, ехал через весь опустевший и потемневший город от павильона до отеля «Вихангз Инн». В его голове роились тревожные предположения о причинах такой спешки и такой таинственности в телефонном разговоре. Хиддлстон не был замешан ни в каких скандалах или конфликтах, вообще крайне редко в последнее время показывался на публике, не считая Нью-Йорка и нескольких интервью, и с такой стерильностью основного массива публичной части его жизни он всерьез опасался, что каким-то образом сейчас наружу всплыла их связь с Норин. Кто-то их увидел на пляже или даже сделал снимки? Кто-то связался с прессой и продал пикантную новость вместе с доказательствами? Кто? Терренс Ховард? Сама Джойс?
С чего бы ей это делать? Она никогда не была особенно открытой насчет своей личной жизни, даже о расставании со своим итальяшкой официально не заявляла, позволив этому роману просто утечь вместе со временем. Помимо того, что он всецело ей доверял, он и не понимал причин, которые могли бы её побудить даже задуматься о подобном. У неё сейчас было всё: «Оскар», «Золотой глобус» и БАФТА, стопка из ожидающих начала работы сценариев, разрывающийся от новых предложений телефон, репутация умной и сдержанной молодой женщины, в конце концов, деньги. Зачем ей всколыхивать вокруг себя цунами? В спутанных размышлениях Тома выходило так, что Норин была ни при чём.
Такси, широко виляя задницей на поворотах и надрывно захлебываясь, когда водитель включал неправильную передачу, везло его по ночным улицам, и в насыпях рыжей пыли вдоль дорог и грудах мусора у тротуаров Том искал других возможных виновных – папарацци, обитатели их виллы или соседи, Лакшан, – постепенно придя к тому, что уже не сомневался в причине приезда Люка. Тот давно настаивал на использовании циркулировавших вокруг Хиддлстона и Джойс слухов и, наконец, получив желаемое, примчался убеждать Тома отыграть на этом по полной. Но публицист даже не упомянул имени Норин.
Он открыл Тому дверь своего душного номера, заполненного надрывным гудением кондиционера, с телефоном в руке.
– Да, угу. Он уже здесь, – произнес Люк в трубку и пригласил Хиддлстона внутрь. Комната была небольшой, с застеленной кроватью и вращающимся под потолком вентилятором. На письменном столе стоял открытый лэптоп и лежало в ряд несколько мобильных телефонов, Люк опустил к ним тот, по которому разговаривал, и из него послышался голос Кристиана Ходелла, немного искаженный громкой связью:
– Том, рад, что ты смог вырваться. Дело важное.
Хиддлстон хохотнул, пытаясь немного ослабить физически ощутимую напряженность обстановки.
– Добрый вечер. Что, меня зовут стать новым агентом 007?
Кристиан в Лондоне тоже коротко и натянуто засмеялся.
– К сожалению, пока нет. Но то, что я сейчас тебе предложу, может это исправить.
Том покосился на стоящего рядом с ним Люка. Тот подтолкнул на переносице очки и нервно облизнул губы, глаза устало покраснели и нездорово поблескивали, руки сложены на груди.
– Новая роль? – с надеждой уточнил Хиддлстон. Прогноз Кристиана, составленный ещё полгода назад, к сожалению, пока оказывался правдивым. Он предвещал, что после «Шантарама» и последнего контрактного «Тора» не найдется таких же крупных проектов; а последние месяцы, когда не мог отыскать для Тома даже фильмов помельче, агент и вовсе бил тревожный набат. Хиддлстон неспокойно поглядывал на баланс своего банковского счёта и пытался рассчитать, насколько при его нынешнем весьма экономном способе жизни и после зачисления последних гонораров ему хватит денег. Это лишало его сна. В головокружительной насыщенности последних нескольких лет он никак не ожидал того, насколько реальным был риск стремительно скатиться туда же, откуда начал – в безработицу.
– Отчасти, – ответил Кристиан Ходелл. – Своеобразная роль – да.
– Что это значит?
– Люк, объяснишь?
Публицист глухо кашлянул себе в ладонь и, снова нервно подтолкнув очки пальцем, произнёс:
– Тейлор Свифт. Помнишь её? Вы пересекались на «Мет Гала» пару недель назад.
Хиддлстон выловил из памяти короткое блестящее платье, похожее на приталенную кольчугу, короткие белые волосы и бесконечные стройные ноги. Его посадили рядом с ней, и полвечера она самозабвенно рассказывала о своём творчестве, с которым Том не был знаком и не испытывал такого стремления, но не стал ей признаваться. Затем она пригласила его танцевать, и он, не смотря на тугость черного фрака и удушливую затянутость белой бабочки вокруг шеи, согласился. В конце концов, у неё были ошеломительные ноги.
– Певица?
Люк кивнул.
– Она самая. От её команды поступило следующее предложение: фиктивный роман, семь миллионов за месяц реальных встреч и работы на камеру и два последующих месяца продвижения романа в прессе.
– Такая себе подработка на лето, – подытожил из Лондона Кристиан. – Управишься с первой частью контракта до того, как начнутся съемки «Тора».
Том не сдержался и протяжно присвистнул. К нему иногда стучались представители богатых женщин – чаще всего максимально отвлеченных от киноиндустрии и порядком старше самого Тома – с попыткой приобрести его на вечер или череду ночей, и со временем он перестал испытывать праведный гнев, находя даже определенное сострадание к этим пожилым одиноким дамам. Он неизменно всегда отказывался, собирался отказаться и в этот раз – скорее рефлекторно, чем осознанно, но затем задумался. Семь миллионов долларов одним чеком ему не выписывали ещё никогда, да и пошлой грязи в этом предложении не было – публичные фиктивные отношения стояли на множество ступеней выше прежде запрашиваемых у Тома эскорт-услуг. Да и слава вокруг Свифт гремела солидная.
– А Тейлор что с этого? Зачем ей я? – поинтересовался он, задумчиво прочесывая пальцами бороду.
Ходелл в телефонной трубке недовольно крякнул:
– Ну откуда мне знать? Может, она твоя фанатка, или нужно бывшему отомстить, или переключить внимание общественности с чего-то другого, или вдохновиться на новую песню? Что угодно…
– Ответ нужно дать в течение суток, – сообщил Люк и, подхватив из своей дорожной сумки большой конверт, протянул его Тому. – Здесь контракт. Если хочешь, можешь ознакомиться.
Он никогда не отвечал, тщательно не взвесив, что будет говорить. Иногда, впрочем, слова звучали не совсем так, как это предполагалось, передавая не совсем тот смысл, который в них вкладывался, и многие его высказывания – особенно в прессе – можно было бы интерпретировать двояко. Часто это происходило из-за того, что Том пускался в слишком пространные объяснения, лирически отступал от сути слишком далеко, а потому она могла быть неясной для постороннего, но оставалась однозначной для самого Хиддлстона. Ему можно было вменить в вину неправильность его решений, но точно не спонтанность и необдуманность в их принятии. А потому Том взял конверт, распаковал и, устроившись на краю жесткой кровати, принялся вдумчиво читать.
В зависшем длительном молчании Кристиан Ходелл попросил:
– Перезвоните, когда нужно будет обсудить или утвердить решение. А я пока присоединюсь к семье за ужином.
И повесил трубку.
Люк и Том остались вдвоем. Публицист устроился в приставленном к письменному столу кресле, погрузившись в компьютерную работу, оставив Хиддлстону душное заполненное вращением лопастей вентилятора пространство для раздумий.
Договор состоял из около десятка страниц, заполненных тесными строками мелких букв; большую часть составляло соглашение о неразглашении информации и меры наказания при его нарушении. Условия сотрудничества были простыми и четко ограничены датами. Они вступали в силу с момента подписания и действовали до 1 сентября 2016 года, включали в себя обязательные 5 личных встреч с Тейлор Свифт, задокументированные (сфотографированные) и освещенные в международной прессе, во время которых Том обязывался изображать роль кавалера и «проявлять к мисс Тейлор Свифт следующие допустимые знаки внимания:
– брать за руку;
– обнимать;
– целовать в руку/щеку/губы;
– другое (требуется дополнительное вербальное согласование с мисс Тейлор Свифт).
Все выше перечисленные – и не указанные, но позже оговоренные – проявления близости должны быть задействованы только в рамках оговоренных 5 личных встреч, задокументированных (сфотографированных) и освещенных в международной прессе, и не должны рассматриваться как проявление мисс Тейлор Свифт разрешения на близость, выходящую за оговоренные рамки».
Том шумно выдохнул и потёр шею. Подобной детализации позволенных и непозволительных действий или основательности соглашения о соблюдении тайны он не встречал ни в одном из предыдущих своих договоров на роли. Но, как бы то ни было, это была такая же роль, как и остальные. Вот только играть её предстояло не на сцене или перед камерой, а просто на улице и в ресторанах – посещение которых тоже было включено в перечень обязанностей «мистера Томаса Уильяма Хиддлстона, далее – Исполнителя».
Семь миллионов долларов и собственное имя на обложке каждого печатного и интернет-издания, в эфирах радио-и телепередач, освещающих новости мира культуры, когда Том так нуждался в гарантии заработка и внимании аудитории, были исключительно весомыми аргументами.
Он рассеянно почесал щеку, болезненно сдирая с кожи тщательно наклеенный шрам, поморщился и поднял взгляд на публициста.
– Люк, ты сказал, на принятие решения есть сутки?
– Именно.
Том сложил листы контракта в одну стопку и сунул обратно в конверт. Он опустил его на кровать и, прихлопнув сверху ладонью, сказал:
– Я сейчас поеду домой, поем, помоюсь и посплю. Обдумаю всё завтра утром, на свежую голову.
– Ясно, – кивнул Люк, и в его направленном поверх очков взгляде блеснуло понимание, которое зарождалось и в голове самого Хиддлстона – это был толчок, сейчас крайне необходимый его карьере. А потому они оба понимали, какое решение будет принято назавтра, но сохраняли беспристрастные лица, начиная выполнять оговоренные в контракте роли ещё до его подписания.
***
Среда, 15 июня 2016 года
Лондон
Норин заметила его имя на полке с печатной прессой сразу рядом с кассой и сначала подумала, что визуализировала то, чего не было на самом деле. Несколько дней назад они вернулись из Индии, благополучно закончив съемки «Шантарама», и всё время, проведенное в своей пустой квартире – кажущейся слишком тесной, тихой и безлюдной после виллы на побережье, – она страдала тем, что ей повсюду слышался голос Тома и виделся его силуэт. Она находила его запах на своей одежде, которую неторопливо растаскивала из выстроившейся в коридоре череды чемоданов, а этим утром отыскала его широкую спину в синей стеганной куртке на полке небольшого продуктового, в котором всегда пополняла свои запасы не требующей приготовления пищи.
«Тейлор Свифт и Том Хиддлстон – новая голливудская пара», – значилось размашистым курсивом поперек первой страницы таблоида «Сан». Ниже помещалась фотография самих Тома и Тейлор, уютно утонувших в объятиях друг друга на каменистом берегу и слившихся в долгом поцелуе. «Свифт бросила Кевина ради «ночного администратора» Хиддлстона», – сообщалось ниже.
Норин тряхнула головой, чтобы прогнать эту привидевшуюся чепуху. Подобное не могло быть правдой, просто потому что на возникновение этой правды не оставалось времени. Когда Том успел стать парой с этой американкой, если ещё в воскресенье он в Лондоне пил кофе вместе с Джойс? Когда он успел оказаться в её объятиях, если вылетел в штаты позавчера? Она зажмурилась, но когда открыла глаза, обложка «Сан» не изменилась – та же широкая спина в синей стеганной куртке, те же привычно коротко отстриженные волосы, та же гладко выбритая линия челюсти, тот же поцелуй. Взгляд выцепил «Дэйли Миррор», и там тоже значились Том Хиддлстон и Тейлор Свифт. Казалось, они переползали с газеты на газету: «Дэйли Экспресс», «Дэйли Мейл», «Ин Тач»; заполняли собой всё помещение магазина, отравляли воздух.
– Я чего-то не понимаю, – на южноамериканский манер коверкая слова сообщил Джошуа О`Риордан.
Он и Венди пришли к Норин на заранее назначенный обед, который сами они – Джошуа и Венди – собирались приготовить, но обоих по пути к ней догнала новость об изменении личного статуса Хиддлстона, и теперь все втроем сидели на балконе, забыв о еде и не плавясь под высоко зависшим жарким солнцем.
Норин сделала глубокую затяжку – в чашке из-под кофе, которую она случайно обернула на пепельницу, уронив в неё сигарету, болталось уже полдесятка окурков – и протянула бессвязное:
– Угу?
– Я не понимаю, Хиддлстон ухлестывал за тобой сколько… три года?
– Два. Не ухлестывал, мы дружили, – возразила Норин. Агент недовольно хмыкнул.
– «Дружили» в прошедшем времени, это раз. Почему же тогда тебе сейчас так погано? Это два, – загибая пальцы, возмущенно парировал Джош.
Её мутило от всех выкуренных на голодный желудок сигарет. Она даже уходила в уборную, надеясь, – отчаянно нуждаясь – что её вырвет, и ей полегчает. Но тошнота, похоже, скрывалась не в желудке, а в голове, и оттуда её вытряхнуть над унитазом не получалось.
– Я просто не в его вкусе, – тихо заключила Норин.
– А кто в его вкусе?
– Молодые красотки-блондинки модельной внешности с безграничным талантом и мировой славой, – ответила Джойс, ощущая, как тошнота закипала внутри неё, словно обостренная аллергическая реакция на Свифт. О`Риордан скривился.
– Взбалмошные и мелочные истерички с раздутым самомнением, – ядовито процедил он.
– Брось, ты её не знаешь.
– Но я знаю тебя! И если не во вкусе Тома породистые женщины, умные и трудолюбивые, с покладистым характером, чувством юмора и собственного достоинства, то он полный дурак.
Она утопила очередной окурок в кофейной гуще и наблюдала за тем, как медленно влага пробиралась по тонкой бумажной оболочке сигареты. Ей отчаянно хотелось стряхнуть с себя это траурное оцепенение и искренне улыбнуться, но правда была таковой, что Хиддлстон разбил ей сердце. Она никогда не испытывала такой опустошающей боли, такой беспомощной слабости, такой горечи утраты. Норин казалось, что симпатия Тома к ней была очевидной, что его тянуло к ней, что Индия была тому неопровержимым доказательством – пусть в итоге они и предпочли сохранить статус друзей. Он всегда был рядом, проявлял к ней такую трепетную заботу, окружал таким вниманием, что не принять это за взаимность было невозможно. И всё-таки Джойс оказалась обманутой своим собственным воспаленным воображением. Хиддлстон и в самом деле был ей только другом, а вовсе ей не симпатизировал – она выдавала желаемое за действительное. И теперь горько расплачивалась. Сама виновата.
– Оставь его в покое, – устало растирая лицо, сказала Норин. – Чего ты прицепился к Тому?
– Потому что он законченная скотина, – проскрежетал Джошуа. – Увивался за тобой всё это время, а затем прыгнул в постель к этой певичке.
– О Боже! Хватит! – вскрикнула Джойс, и её голос тревожным эхом отразился от окон многоквартирного дома по другую сторону узкого канала. – Я не хочу больше ничего слышать ни о певичке, ни о Томе, ни – уж тем более! – об их общей постели! Ладно?!
Как-то отвлеченно она почувствовала, что вся дрожит, до побелевших костяшек сжав в руке чашку и напрягая каждую мышцу тела до тягучего спазма. О`Риордан смущенно потупил взгляд и пробурчал что-то невнятное. В руке Вендс, сидевшей всё это время в мертвенном молчании, зазвонил её телефон.
– Это он, – растерянно выдохнула она. – Это Хиддлстон.
– Звонит тебе? – удивился Джошуа. Венди, переведя напуганный взгляд с него на сестру и на мобильный в собственной ладони, невнятно передернула плечами, и приняла вызов, включая громкую связь.
– Алло?
Все трое безотчетно наклонились вперед.
– Добрый день, Венди! Это Том. Найдется минута?
Его голос выливался в горячий почти недвижимый воздух ядовитым, удушающим дымом. Норин сжала свободную руку в кулак, до острой боли вдавливая ногти в ладонь.
– Эм… да? Найдется. Что-то случилось? – с искренним удивлением ответила Вендс, и Джошуа показал ей большой палец – хорошо сработано.
– Собственно, то же самое я хотел спросить у тебя. Не могу дозвониться до Норин. С ней всё в порядке?
Венди переметнула растерянный взгляд с телефона на сестру, но та замерла с каменной маской на лице и только напряженно вслушивалась в знакомый голос, доставлявший ей прежде такое неподдельное удовольствие одним лишь звучанием из телефонной трубки, но сегодня пробуждающий судорогу где-то в груди.
– Ну… да? Да, в порядке. Она… уехала к родителям в Саутгемптон. Дом за городом, так что иногда там не ловит сеть – это нормально. Не беспокойся.
– Точно?
– Да! Но если хочешь, я попробую её набрать сама, и…
– О, нет-нет. Не стоит её отвлекать, правда. Это я так… напрасно волнуюсь, – Том вздохнул в трубку, и из телефонного динамика это отдалось царапающим скрипом. – Ты сама-то как?
– Я? Отлично. Спасибо, что спросил. Ты как?
– В порядке. Извини, что отвлёк. Благодарю, что уделила внимание. И… всего хорошего. Пока!
Он прервал вызов, и на балконе ещё некоторое время царило осторожное, зависшее прямо над телефоном молчание. А потом Норин хрипло произнесла:
– Джош, там на верхней полке ящика над раковиной стоит бутылка шампанского. Принесешь?
Краем глаза она различила, как недоуменно агент смерил её взглядом, но не обернулась, и О`Риордан послушно отправился на кухню.
Что-то отвратительное происходило у неё внутри. Что-то царапало внутренности, раздирало их на части, впивалось в мозг и ковырялось ржавым ножом в останках сердца. Норин даже с каким-то нездоровым весельем отвлеченно подумала: ей столько раз доводилось играть раздавленных женщин – как она умудрялась воплощать их достаточно правдоподобно, если никогда до этого самого момента не ощущала в себе этой разрушительной боли?
Она ни за что в жизни не поверила бы в то, что Хиддлстон не видел её настоящих чувств к нему, что не понимал истинной их природы. Уж слишком умным, проницательным и опытным мужчиной он был, чтобы не разглядеть очевидного. И если обвинить его в том, что он не проявил к ней взаимной любви, Норин не могла – никому не было по силам контролировать подобные вещи; то секс на пляже она Хиддлстону прощать не собиралась. Зачем он подался на провокацию? Из спортивного интереса, из скуки, из жалости к её одиночеству? К чему была эта по-змеиному скользкая забота о её состоянии сейчас, когда всё всплыло и её телефон оказался отключенным, если он мог позаботиться о ней ещё тогда, в Индии? Как Том мог считать себя её другом, если обошелся так жестоко, если нагло воспользовался Норин в час её необдуманной слабости вместо того, чтобы объяснить, что между ними ничего не может быть, что он не испытывает к ней взаимности, что он занят другой? Безусловно, она была бы подавлена, расстроена, пристыжена, но не предана. Норин могла смириться с чем угодно, только не с ложью и не с двуличием.
Джош вернулся на балкон с удивленно вскинутыми бровями и бутылкой «Крюг Клос д`Амбони» в руке.
– Это что, подарок Марко Манкузо? – осведомилась Венди, округлив глаза на сохранившуюся вокруг горлышка ленту, когда-то крепившую записку.
– Да пошёл Марко в задницу, – процедила Норин, выхватывая шампанское у агента и отдирая обертку с пробки. – И Том пусть отправляется туда же!
========== Глава 10. ==========
Суббота, 25 июня 2016 года
Олдборо, графство Саффолк, Англия
Если под определенным углом наклонить голову, казалось, что миниатюрный кораблик с белоснежным ветрилом, стоявший на подоконнике, колыхался на морских волнах, к которым были обернуты окна его отельного номера. Том сполз в кресле, откинув голову на спинку и, щурясь, игрался с перспективой своего зрения, то сосредотачивая фокус на кораблике, то на пляже, то на темной неспокойной воде.
В этом крохотном городке с выстроившимися вдоль берега разноцветными домишками и мелкой галькой пляжа Хиддлстон проводил каждое лето своего детства, тут родилась и выросла его мама, сюда она привозила своих трех детей купаться в море и вместе с кузенами играть в театр на заднем дворе старого просевшего дома, тут она купила себе коттедж, и сюда Том приехал вместе с Тейлор Свифт, ведомый указаниями её суетливой команды. Все принимаемые ими решения казались лихорадочными, паническими, нелепыми. Этому их неряшливо сшитому красной нитью роману не исполнилось ещё и восемнадцати минут, как было утверждено: Том и Тейлор должны познакомиться с родителями друг друга. Пусть это, объясняли менеджеры американки, подстегнет к сплетням о возможном предложении руки и сердца и последующей свадьбе. Хиддлстон расхохотался, когда впервые это услышал, но не исполнить не мог – согласно контракту Тейлор Свифт и её поверенные оставляли за собой право на подобные маневры. И вот они все прилетели в Англию.
Ещё Тейлор Свифт оставляла за собой никакой бумагой не заверенное право быть удивительно лицемерной. Когда на неё и Тома были направлены объективы ими же вызванных папарацци, Тейлор ласково улыбалась и терлась о него, изображая из себя нежно влюбленную, и в то же время шипела ему на ухо резкие приказания или колкие замечания. А когда за ними закрывались двери автомобилей, самолета или отелей, Свифт игнорировала существование Тома. Вся её требовательность перенаправлялась на вымуштрованную свиту. Хиддлстон не раз слышал, как певица недовольно фыркала, рявкала, швырялась телефонами, подушками, стаканами воды и журналами, и даже орала. Она отчитывала, ставила ультиматумы, приказывала, не утруждая себя пустыми вежливостями вроде «спасибо» и «пожалуйста».
Том уже много раз отчаянно пожалел, что подписался на это цирковое представление. Во-первых, его тяготило закулисье – настоящий бездонный котлован, доверху залитый желчью. Во-вторых, эффект, производимый этим фиктивным романом в прессе, оказывался слишком негативным, вовсе не таким, как рассчитывалось изначально. В-третьих, Норин Джойс почти две недели не выходила на связь.
Она не отвечала на сообщения, звонки либо оставались без ответа, либо прерывались механическим «абонент находится вне зоны действия сети»; к Норин невозможно было достучаться через других – её сестру, агента, публициста. Глухо. Вначале Хиддлстон предпочел поверить Венди насчет того, что Норин уехала к родителям. Ему очень хотелось надеяться, что Джойс и в самом деле отрезала себя от внешнего мира только ради отдыха, как делала это не раз за время их дружбы – улетала в Мексику или куда-то в Африку и на несколько дней растворялась там бесследно, – и что её пока не достигли голливудские новости. Но шли сутки, другие, третьи, и становилось очевидным – Норин отрезала себя только от Тома. А этим утром она позвонила сама. Он знал её слишком долго и слишком хорошо, чтобы не услышать, насколько поддельной была её бодрость, чтобы не заметить, что она не шутила, не назвала его Асгардийским герцогом, исчерпывающе ответила на все его вопросы, но не задала ни одного встречного – не спросила даже, как дела – и, конечно, не упомянула Тейлор Свифт. Норин закончила разговор очень странно:
