Текст книги "Раскадровка (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Она съехала с шоссе на неосвещенную узкую дорогу, ведущую вглубь леса. Изредка на обочине виднелись столбы линий электропередач и почтовые ящики, но домов за плотной стеной высоких деревьев было не рассмотреть. Там, где лес резко обрывался и под высоким звездным небом распласталось поле, проходила железнодорожная колея, и светофор на переезде предупредительно мигал красным. Джойс притормозила, оглянулась в обе стороны и, не различив приближения поезда, нажала на газ. Она проехала мимо белоснежного ярко освещенного шпиля баптистской церкви, мимо нескольких частных домов с припаркованными на подъездных дорожках пикапами, мимо огражденных фермерских полей и наконец рассмотрела в дальнем свете фар указатель поворота к студии «Пайнвуд». Рукотворными горами посреди соснового леса стояли огромные павильоны, на ярко освещенных дорожках между ними выстроился караван из трейлеров, с парковки в сторону выезда медленно катился фургон доставки бутилированной воды. Норин скатилась в траву у самого поворота, остановила Шевроле, заглушила двигатель и набрала номер Брэндона. Тот долго не отвечал, а когда поднял трубку, его голос звучал сонным и немного растерянным, но как только Норин представилась, он заметно оживился. Брэндон оказался заместителем начальника службы охраны, а потому Джойс пропустили по одному его звонку на пост у шлагбаума. Один из дежурных провел её от припаркованной машины к нужному трейлеру; хоть тот стоял массивным автобусом с темными окнами, сначала вежливо постучался и только затем, убедившись, что «не потревожит мистера Хиддлстона», запасным ключом открыл дверь.
Джойс поблагодарила его и вошла. Остановившись на пороге во мраке, несмело нарушаемом проникающим сквозь жалюзи светом фонарей, она глубоко вдохнула. Норин смогла бы узнать, что здесь жил Том без постороннего подтверждения. Во-первых, здесь стоял такой густой, почти удушающе сладкий запах сандалового дерева и пряной мяты, который влажным облаком повисал в ванной комнате его дома сразу после того, как Хиддлстон принимал душ и брился. Во-вторых, здесь царил характерный Тому своеобразный порядок. На спинке стула висела пара аккуратно сложенных по стрелке брюк, на углу обедненного стола лежала пара очков для чтения и высилась стопка из полдесятка книг. В углу между диваном и развернутым в салон водительским креслом стояла гитара. Джойс привычным движением поискала слева от двери включатель и, щелкнув кнопкой, зажгла уютное точечное освещение. Она разулась, столкнув свои кеды в угол, отыскала на полке кухонного островка почти законченную упаковку чайных пакетиков, набрала в небольшой электрический чайник воды, включила его и, ожидая, пока тот закипит, прошлась к кровати. Та была большой, двуспальной, аккуратно застеленной. Сторону ближе к стенке занимали лэптоп, от которого к розетке тянулся белый извилистый провод зарядки, одинокий банан, и несколько потрепанных, собранных массивной скрепкой страниц сценария. На открытой дверце шкафа сохло полотенце, на полу в узком проходе к туалету лежала пара шерстяных вязаных носков. Норин улыбнулась им и упала на край постели.
Она устала после пятичасового перелета и хотела спать. По здешнему времени едва перевалило за десять часов вечера, а в калифорнийском часовом поясе, на который Джойс была настроена последний месяц и в котором напряженно работала с раннего утра и до полуночи, было всего семь, но её сморила дорога, и она почти задремала, неловко раскинувшись на углу кровати. Норин не знала точно, сколько так провалялась наполовину в беспамятстве, но не заметила, когда закипел и выключился чайник, и встрепенулась только при прозвучавшем где-то рядом голосе Тома.
– Да, да, конечно. Если так будет удобнее, то без проблем, – сказал он снаружи трейлера, открыл дверь, шагнул внутрь и насторожено замер. Высокий, в клетчатой рубашке с подвернутыми рукавами и расслабленно расстегнутыми верхними пуговицами, в темных джинсах, с примятыми, хранящими след парика волосами и остатками бледного грима на лице. Хиддлстон свирепо поджал губы, заметив парующий чайник и стоящую рядом с ним чашку, и обвел цепким взглядом трейлер. В его в замешательстве выпяченной челюсти проглядывался Локи, и Норин, не сдержавшись, хохотнула этой возникшей в её голове аналогии. Том резко повернулся на звук, какое-то непродолжительное время хмурился в полумрак спальни, а затем негромко с невнятной вопросительной интонацией произнёс:
– Пожалуйста, Джойс, скажи, что я не сошёл с ума, и ты мне не мерещишься.
– Ты совершенно точно сошёл с ума, – весело ответила она, поднимаясь с кровати. – Но я тебе не привиделась.
Он смерил её странным затуманенным взглядом, в котором перемешались усталость, недоверчивость и голод, толкнул дверь – та громко захлопнулась и весь трейлер по инерции вздрогнул – и шагнув к Норин, смял в тесном объятии и поцеловал. На его губах была маслянистая горечь профессионального средства для снятия грима, на его языке ощущалась вязкая сладость фруктового леденца. Том утянул Норин за собой в тесный душ, где они торопливо ополоснулись в прохладной воде, а затем на кровать, где занялись сексом.
В окутавшем Джойс тепле бесследно растаяла острая льдинка, которая всю дорогу колола её изнутри несформулированными опасениями. Норин блаженно расслабилась. Они лежали поперек друг друга. Том вытянулся во всю свою длину, не умещаясь на кровати полностью и свесив стопы, и, едва слышно бормоча себе под нос, заучивал сценарий. Норин умостила голову на его мерно вздымающемся и опадающем в такт дыханию животе, подогнув под себя ноги и перекатывая под ладонью затерявшийся в постели банан. Так ей было комфортно – в уютном обнаженном молчании с мужчиной, который был ей лучшим другом, страстным любовником, верным слушателем и добрым советчиком. От Хиддлстона она получала такую поддержку, которую прежде безуспешно пыталась найти в других: родители не разделяли её выбора профессии, а вместе с ним и всего образа жизни – ментально они были самыми далекими от Джойс; Венди не знала тонкостей актёрской жизни и в виду своей юности смотрела на многие житейские вещи под совершенно иным углом; Джошуа О`Риордан, напротив, был значительно старше, воспитанный в другой культуре другого времени, и был мужчиной – очень многим Норин не могла с ним поделиться; Марко Манкузо и вовсе был отстраненным, больше заботившимся о форме, нежели о содержании их общения.
– Том? – тихо позвала Норин, и он, не отрывая взгляда от сценария, отозвался хриплым:
– Угу?
– Пообещай мне, что никогда мне не соврешь и не предашь, – она услышала, как зашелестели отложенные страницы, и почувствовала, как под её затылком напряглись мышцы пресса. – Пообещай, что скажешь мне правду, какой бы грязной, болезненной, подлой она ни была. Я очень многое смогу тебе простить, Том, непозволительно многое. Но никогда не прощу лжи.
Хиддлстон резко сел, и голова Норин по инерции скатилась ему на ноги.
– Джойс, посмотри на меня очень внимательно и послушай, – твердо отчеканивая каждое слово, произнёс он. Она послушно заглянула в его нависшее над ней лицо. Высокий лоб с напряженно взбугрившейся у виска веной, нахмуренные низкие брови, запавшие на переносице глубокие складки, плотно поджатые губы, отчего зловеще заострились скулы и щеки располосовали продолговатые тени. Глаза смотрели остро, в них штормили зелено-синие грозные воды, в уголках веером запали морщины, превращающие взгляд в пристальный прищур. – Послушай и запомни, потому что я не стану повторять это часто, но это не будет означать, что что-то изменилось. Я тебя люблю. И эта любовь к тебе – самое важное, самое ценное в моей жизни. Во имя её, во благо её взаимности я сделаю всё даже невозможное. Единственное, что имеет значение, это счастье. И моё счастье неотделимо от твоего, понимаешь?
========== Глава 14. ==========
Воскресенье, 27 августа 2017 года
Нью-Йорк
Помещение было просторным, светлым, с высокими окнами и голыми стенами, заполненным монотонным гулом вентиляторов и очень жарким. Том рефлекторно протер пальцами висок, подхватывая пот, норовящий просочиться сквозь волосы, и сразу у его лба возникла бумажная салфетка, а следом за ней запыленная пудрой кисть. Хиддлстон опустил взгляд на подступившую к нему визажистку и коротко бросил:
– Извините.
Съемка для американского «GQ»* проходила, вероятно, в самый знойный день лета, а на Тома напялили костюм-тройку из плотного коричневого твида и туго подвязали накрахмаленный воротник шерстяным галстуком. Он жадно покосился на Люка. Тот развалился на раскладном стуле, сквозь бликующие очки хмурился в экран планшета и потягивал из гремящего льдом стакана колу. У Хиддлстона весьма редко возникало желание отлынивать от работы, но этот изнуряюще жаркий полдень был из тех исключений, когда интервью и фотосъемке Том безо всяких угрызений предпочел бы свой кондиционируемый номер в гостинице с двумя аппетитными чизбургерами и полулитровой холодной колой на обед.
– Ну что, всё готово! – хлопнув в ладоши и оглянувшись на разбредшуюся по залу команду, громко объявила редактор. – Начинаем?
На тканевом белом фоне, подвешенном на высоких штангах креплений и развернутым на пол, стоял высокий металлический табурет. Тома пригласили сесть на него, пока не обращать внимания на нацелившийся в него выпуклый глаз объектива и отвечать на вопросы короткого ознакомительного квиза. Редактор – молодая девушка с пышной копной кучерявых светлых волос и повисшей на горловине футболки парой солнцезащитных очков – заглянула в сложенный вдвое листок в своей руке.
– Начнем с простого, – сказала она. – Чай или кофе?
– Кофе.
– Футболка или рубашка?
Фотоаппарат оживал затяжной серией щелчков, яркой вспышкой загоралось отраженное зеркальными экранами освещение, Том безотчетно потянулся к узлу галстука и, почти обхватив его пальцами, чтобы ослабить, одернул себя и опустил руку.
– Зависит от ситуации, – ответил он и облизнул губы. – Скорее всего, рубашка.
– Кошки или собаки?
– И те, и другие. Люблю всех животных одинаково. Когда я рос, у нас было много кошек. Но сейчас живу с собакой – спаниель по кличке Бобби, замечательный малый.
– Силовые тренировки или пробежки?
– Пробежки.
– «Звездные войны» или «Стартрек»?
– Ну… – Том задумался. Он не мог отнести себя к настоящим фанатам ни одной из легендарных серий, но эпизоды каждой из них в детстве захватывали его воображение, а во взрослой жизни пробуждали лишь около профессиональный интерес. У него не было очевидного фаворита, а потому, протерев подбородок, он повторил безразличным эхо: – «Звездные войны».
– Джаз, рок или диско?
– Выбор зависит от настроения, обстановки и компании.
– Блондинки или брюнетки?
Хиддлстон коротко смущенно хохотнул и покосился на публициста. Люк отвлекся от планшета и поверх очков встретил этот взгляд. Ещё зимой они провели несколько долгих часов в гостиной Тома за проведением непреодолимых границ между доступным для посягательств прессы и общественности и закрытым, разрешенным только для вовлеченных родных, друзей и близких. Тогда – и ещё довольно долгое время после – Норин Джойс находилась в черте сугубо личного. На все вопросы о делах любовных Том систематически отвечал, что, если в этой сфере его жизни произойдут какие-то перемены в сторону продолжительного и чего-то потенциально серьёзного, он сам будет первым, кто об этом заявит. Джойс в своих интервью ему вторила: она одинока, никакого постоянного спутника, полное затишье. Но порой за ужином в ресторане или на парковке кинотеатра или на вечерней набережной Темзы они позволяли себе объятия и поцелуи, и у этих неосторожных и недвусмысленных проявлений были свидетели. А так, в прессе и Интернете с умеренной интенсивностью циркулировали слухи. В разного калибра таблоидах периодически возникали статьи вроде «Женщины, с которыми встречался Том Хиддлстон», «На кого оскароносная Норин Джойс променяла итальянского банкира?» или «Друзья с привилегиями». В начале месяца британский «Сан» раздобыл сделанные кем-то на обычный телефон, а потому довольно размытые и некачественные фотографии, на которых, впрочем, не узнать Тома было невозможно.
Ранним утром одного из нескольких выпавших им вдвоем в Англии дней Норин и Хиддлстон вышли на совместную пробежку, которую весьма по-лондонски прервал внезапный ливень. Наперегонки с безжалостными потоками воды, не вовремя мигающими красным светофорами и потоками торопящихся на работу и выстреливающих открывающимися зонтами прохожих они добрались до станции метро Клэпхем-Норт. И там, на узкой платформе, втиснутой в сквозняк между двумя колеями, обнявшись, чтобы согреть друг друга в промокшей одежде, они ждали поезда, сворачивающего на синюю ветку до Пимлико. Джойс натянула на голову капюшон своей тонкой ветровки и, обвив Тома руками, сперто дышала ему в шею. Хиддлстон прильнул губами к её горячему влажному лбу и неотрывно следил за сменяющимися на табло маршрутами прибывающих поездов. Именно тогда кто-то из пассажиров и сделал серию из взявшихся рябью из-за сильного приближения снимков, на которых – впрочем, достаточно четко для узнавания самого Тома – они стояли у желтой ограничительной линии в самом конце перрона, обнявшись. Хиддлстон в любимой спортивной футболке, когда-то подаренной ему в качестве банального сувенира студией «Леджендари», шортах и самых удобных для бега черных «Найки»; и Джойс в темных леггинсах, в ярких «Адидас» на мягкой белой подошве и широкой серой ветровке, повисшей на ней брезентовым куполом и надежно спрятавшей в глубоком капюшоне её лицо. Миниатюру фотографии поместили на обложку журнала уже спустя два дня после дождливого утра и сопроводили её заголовком: «От публичности с Тейлор Свифт до таинственной спортсменки. Кого скрывает Том Хиддлстон?»
Вечером того же дня на кухне за чашкой позднего черного кофе Том, Норин и Люк по громкой телефонной связи с находящейся в штатах Бетти обсуждали свою дальнейшую тактику.
– Рано или поздно это всё всплывет, – заявила публицист Джойс, и Люк, подтолкнув на переносице очки, кивнул и согласился:
– Теперь уже скорее рано. В низкий сезон затишья и скучных однотипных фоторепортажей с дорогих курортов они повесят вам на хвост полтора десятка голодных папарацци.
– Мне жаль разрушать вашу уединенную идиллию, – грустно вздохнув, продолжила Бетти. – Но пришло время выходить из тени. Эн, Том! Вам самим придется вынести это наружу.
– Это как нельзя лучше подходит к выходу «Шантарама», – подсказал Люк. – На премьерную ковровую дорожку вы можете выйти в качестве пары.
– Слишком долго, – прервала его Бетти. – Всё раскроется ещё до октября.
Тот разговор продлился недолго, но привел к единогласно принятому публицистами решению объявить о романе, а Джойс и Хиддлстон, почти всё время хранившие задумчивое молчание и вопросительно переглядывающиеся, дали своё вынужденное согласие. И вот теперь Том, различив едва заметный кивок публициста, перевел взгляд обратно на редактора, кокетливо наматывающую на палец золотистый кучерявый локон, и сказал:
– Моя любимая женщина – шатенка.
На лице молодой журналистки коротко отразилось замешательство.
– Вы сейчас с кем-то встречаетесь? – осторожно, словно не доверяя услышанному до конца, поинтересовалась редактор. Сейчас она уже не сверялась с заготовленным на сложенном листке перечнем вопросов, а жадно всматривалась в лицо Тома. Он улыбнулся и опустил взгляд на носки слишком тесных для него туфлей. Сзади на шее проступил пот, Хиддлстон ощущал, что под пиджаком и плотной жилеткой у него взмокла спина, а в голове от жары и джетлага всё казалось затянутым едким туманом.
– Да, – ответил он, затем поднял взгляд и с вызовом упёр его в настороженное лицо редактора. – Встречаюсь. Довольно давно – почти год. И это… серьёзно. Увлекательно, волнительно, уютно, захватывающе. Я влюблен.
– Назовете её имя?
Том облизнул губы и невнятно хохотнул, а затем покачал головой и негромко добавил:
– Нет.
Застрекотала вспышками камера. Редактор растерянно покосилась в свою шпаргалку и взволнованно – неожиданно для неё ей достался эксклюзив – произнесла:
– Ладно. Тогда последнее из квиза… Назовите пять Ваших главных правил в жизни.
– Быть добрым, – Хиддлстон поднял руку и заглянул в ладонь, словно там могла быть подсказка, а затем стал поочередно загибать пальцы в такт своим словам: – Не опаздывать. Относиться к работе ответственно и серьёзно. Не воспринимать себя слишком серьёзно. Танцевать.
***
Понедельник, 4 сентября 2017 года
Юниверсал-Сити, Лос-Анджелес, Калифорния
– Да иди ты к черту! – пронеслось эхом под высоким потолком съемочного павильона, и Норин прыснула этому гневному вскрику и последовавшей за ним вспышке многоголосого мужского гогота. Она шла к прямоугольнику яркого солнечного света в дальнем углу павильона, а за её спиной оставались полтора десятка смеющихся над кем-то из своих техников, управляющих камерами и освещением, плотно сгрудившаяся у экранов команда режиссёра и его помощников, несколько статистов и Кристиан Бейл. В воссозданном перед большим зеленым полотном хромокея клочке раскуроченного боевыми действиями коридора начиналась съемка сцены, в которой Джойс не была задействована, а потому, сдав костюмерам своё футуристическое оружие, шагала к выходу.
Повисшая на её плечах и туго подхватившая талию броня – хоть каждая отдельно взятая панель и костюм, на который она крепилась, были легкими – в совокупности всех своих деталей давила утомляющим грузом. В ней было тяжело дышать и не очень удобно двигаться, броня сковывала движения, упругим корсетом удерживая спину очень прямо и прижимая живот. На лице – от брови и вниз по щеке – тянулся вязкий подтек искусственной крови. Норин была в образе Эшли Уильямс, и каждый встречавшийся ей на пути актер массовки в военной форме в шутку отдавал ей честь.
Два фильма из трилогии «Эффект массы» были отсняты и выпущены. Они прошли с громадным успехом у зрителей и принесли кинокомпании колоссальный финансовый успех. Джойс сбилась со счёта всем тематическим фестивалям и конференциям, всем большим фанатским мероприятиям, которые ей довелось посетить вместе с основным актёрским составом, и на которых им принимали с оглушительным восторгом; перечень полученных фильмами наград за компьютерную графику, костюмы, операторскую работу, музыку и монтаж продолжал стремительно пополняться; критики снисходительно засчитали картины в списки лучших из жанра космической приключенческой фантастики. Сейчас в самом разгаре были съемки третьего, крайнего фильма из серии, и Норин испытывала какую-то пока неясную, но уже неприятно щемящую грусть. Она была отобрана в первый фильм в далеком 2010-м, когда её имени никто не знал и актёрство казалось только временным заработком; а сейчас, семь лет спустя, каждый в команде был для неё своеобразной семьей, расставаться с которой после всего этого времени, проведенного плечом к плечу, очень не хотелось.
Джойс вышла из павильона, свернула к актёрским трейлерам и уселась на ступеньках своего в блаженной тени раскрытого тентового навеса. Она закурила и заглянула в телефон, полдня дожидавшийся её затерявшимся в складках скомканной постели. На экране высветилось сразу несколько десятков уведомлений: сорок четыре новых сообщения в «силах Альянса» – групповой переписке фильма, последнее из которых оказалось смайлами от Арми Хаммера; полдесятка входящих писем на рабочей электронной почте, несколько пропущенных звонков и череда полученных смс. Норин открыла последнее доставленное – от «Бетти, связь с общественностью». В сообщении была только ссылка; публицист часто присылала их безо всяких комментариев или с коротким, но красноречивым «ЭН!!!», или просто со смайлом в виде поднятого вверх пальца. Браузер открыл интернет-страницу издания «Энтертейнмент», статья на ней начиналась с двух составленных в коллаж фотографий Норин с Томом Хиддлстоном. На первой – черно-белой, снятой в сентябре 2015-го в фотобудке на вечеринке ко дню рождения Джойс – она была в большом взъерошенном парике, а Том в гигантских декоративных очках в форме сердец. На второй – в цвете, но невнятно размытой – они стояли обнявшись на станции метро в Лондоне. Заголовок гласил: «Большая английская тайна. Как мы пропустили несколько лет отношений между Норин Джойс и Томом Хиддлстоном?»
Она сделала глубокую саднящую горло затяжку и пролистнула страницу к тексту самой статьи.
«В самом свежем своём интервью мужскому глянцу британское очарование Том Хиддлстон (36) весьма недвусмысленно сообщил, что уже длительное время состоит в отношениях с – внимание! – шатенкой. Называть возлюбленную актёр отказался, но мы применим дедукцию.
Первый очевидный вывод: это не блондинка Тейлор Свифт (27). Фух! Более того, мы в редакции ставим на то, что певица никогда и не была девушкой Хиддлстона на самом деле, лишь отвлекающим маневром – слишком уж это было не в стиле чопорного Тома. Отвлекающим от кого?
Второй наш вывод – не имеющий озвученных британцем подтверждений, но не менее очевидный – таинственной шатенкой является коллега Тома по фильму «Шантарам», выходящему на экраны в октябре этого года, актриса Норин Джойс (31)»
Текст был дополнен целой серией снимков: кадр из шоу Грэма Нортона, записанной осенью 2013-го, где Норин улыбалась Тому, кокетливо опустив руку ему на колено, а он отвечал ей пристальным взглядом; тусклый размытый кадр из кем-то тайком сделанной видео-записи танца Джойс и Хиддлстона в начале 2014-го на вечеринке БАФТА; вторящий заглавной фотографии снимок с дня рождения Норин в 2015-м; групповое фото нескольких актёров «Шантарама» с засвеченными блестящими глазами и бокалами в руках на праздновании завершения съемок на Гоа весной 2016-го, где Норин и Том были тесно прижаты друг к другу между представителем индийской кинокомпании и немецкой актрисой Майке Бёлер. Там же был выложенный в социальные сети снимок с фанатами, сделанный где-то посреди Лондона в феврале 2017-го, и свежие майские фотографии из Канн, где Норин и Том позировали на фоне волнующегося моря и покачивающихся на нём яхт. Всё в статье получалось удивительно складно. Джойс зажмурилась от струйки едкого сигаретного дыма и хмыкнула в экран.
«Аргументы? Они знакомы давно и очень близки, никогда не отрицали, что тесно дружат, всегда были неразговорчивы о своей личной жизни, несколько лет – за исключением лета 2016-го и этого недоразумения с Тейлор – не показывались на публике или в общественных местах с кем-то другим.
Это, конечно, неофициально, только догадки. Сами Норин Джойс и Том Хиддлстон множество раз уверяли, что приходятся друг другу лишь друзьями. Но Том, к примеру, долго после «расставания» со Свифт заявлял, что ни с кем новым не встречается, а теперь сообщает, что уже год состоит с кем-то в отношениях. Улавливаете их склонность нас немного обманывать?»
Норин расхохоталась в ответ на этот вопрос и торопливо набрала Тому сообщение, прикрепив к нему полученную от публициста ссылку:
«Энтертейнмент» назвал тебя врунишкой»
Она затушила окурок о металлический ободок ступеньки и примостила рядом с собой, достала из пачки новую сигарету и закурила, а затем вернулась во входящие смс. От «Джошуа О`Риордан» висело четыре непрочитанных. Первое было немногословным:
«Коротко о главном!»
Следующее, присланное в ту же минуту, гласило:
«Я только что с ланча с Дермотом Кэссиди. Он читал сценарий. Говорит, что в нём есть увесистая доля хлесткой иронии Джерома К. Джерома, и что он долго смеялся. Ну и…»
Интригующее продолжение имелось в третьем смс:
«Ещё ничего определенного, но «Тачстоун пикчерз» настоятельно просят тебя пока никому другому текст не показывать»
Последнее, четвертое сообщение состояло из дюжины победно вскидывающих вверх руки смайликов. Норин снова засмеялась экрану, торопливо перечитала все четыре смс от агента, отложила телефон на ступеньку рядом с окурком и, насколько позволял жесткий корсет брони, откинулась назад, мечтательно прикрывая глаза.
Такой же ранней осенью 2006-го – в первом семестре второго курса факультета теории кино в университете Саутгемптона – на одном из первых занятий по творческому письму Норин Джойс, как и все слушатели этого предмета, получила задание: написать страницу сценария комедии. Позже эти короткие отрывки разыгрывали в классе, обсуждали сильные и слабые стороны, согласно полученной критике эти страницы переписывали и заново ставили. И так несколько занятий кряду, оттачивая понимание того, что преподаватель, – Норин помнила его удивительно детально – невысокий мужчина средних лет с мягким голосом, в неизменных вязаных кардиганах и с манжетами, на какой-то архаичный манер запятнанными чернилами, называл основным принципом кинематографа – качественное развлечение.
Эта одна страница, написанная Джойс в сентябре 2006-го, к получению диплома бакалавра летом 2008-го превратилась в пятьдесят старательно отредактированных страниц. В Лос-Анджелесе в 2008-м и ещё относительно не занятом на съемках 2009-м эта стопка долгими бессонными ночами пополнилась на ещё два десятка листов. С тех пор Норин крайне редко возвращалась к сценарию. Иногда она перечитывала его и что-то вычеркивала, иногда отменяла раньше внесенные исправления, но не садилась за написание недостающей концовки. Вся эта пылящаяся бумага – за исключением представленной в университете страницы – не видела света, и до этой зимы Норин не решалась никому её показывать. А затем одним слякотным вечером, вернувшись с балкона с перекура, внеся с собой в комнату облако сильной сигаретной горечи и непонятно откуда взявшееся воодушевление, она повернулась к Тому и спросила:
– У тебя найдется время прочитать мой сценарий?
Хиддлстон поднял на неё удивленный взгляд, закрыл лэптоп, за которым работал, и немного сбивчиво ответил:
– Для меня… это было бы огромной честью. Я с большим удовольствием.
Она ушла в спальню, впервые за год или полтора открыла нижний ящик своей прикроватной тумбы и достала оттуда увесистую пачку бумаги с загнувшимися уголками на некоторых страницах и встречающимися в тексте карандашными росчерками правок. Норин отдала сценарий Тому, уселась прямо перед ним на полу и весь долгий час, пока он читал, внимательно за ним наблюдала. Она жадно всматривалась в его лицо, когда он хмурился или вскидывал брови, когда подпирал рукой подбородок, укладывал вдоль губ палец, улыбался, кивал, хмыкал и смеялся. Норин знала свой текст наизусть, она могла бы наощупь с закрытыми глазами найти любое отдельное слово, и она забывала дышать от восторга, когда Хиддлстон взрывался смехом именно там, где она умышленно хотела вызвать такую реакцию. Где-то на половине сценария он расхохотался так, что на глазах у него проступили слёзы, ему пришлось снять очки и утереться.
– Ну, Джойс… – протянул он, всхлипнув, и поднялся с дивана. – Мне нужна чашка горячего чая. Ты будешь?
Она молча покачала головой. Была слишком взволнованной, чтобы говорить, взбудораженной такой своей непривычной смелостью вынести сокровенное на чужой суд, окрыленной такой реакцией Тома. Пока он набирал воду в чайник и ждал, когда тот закипит, пока отмерял чайной ложкой сахар, перемешивал его и, постукивая ложкой по ободку, стряхивал горячие капли, Норин всё так же неподвижно сидела на полу. Ей хотелось в туалет и покурить, но что-то держало на месте – словно страх, что одним неосторожным шевелением она разрушит всю уютную магию этого момента. В углу мягко светил торшер, за стеклом барабанной дробью стучался дождь, от заваренного Томом чая исходил мягкий молочно-терпкий аромат. Он вернулся к дивану, сел, для удобства подернув на бедрах джинсы, подхватил с журнального столика, служащего перманентой свалкой для её наград и его оставленных у неё книг, свои очки в темной оправе и развернул сценарий. Когда он, посмеиваясь, дочитал, Джойс едва чувствовала свои онемевшие ноги, но всё ещё боялась пошевелиться. Он поднял на неё взгляд, с минуту, доводя её до окончательного исступления, молча с улыбкой её рассматривал.
– Что именно ты хочешь от меня услышать? – наконец заговорил он. Сценарий, всё ещё развернутый на последней странице, лежал на обтянутом потертыми джинсами остром колене Тома, в руке он держал давно опустошенную чашку.
– Абсолютно всё, что ты хочешь мне по этому поводу сказать. И честно.
Хиддлстон изогнул бровь и растянул губы в невнятной гримасе, затем ответил:
– Во-первых, я хочу тебе сказать, что это нужно дописать, Норин. Потому что ты должна это снять. Черт, да это же… Это так злободневно, так тонко и колко, так глубинно и так понятно. Здесь такой психологизм, такая многослойность проблематики, такая выпуклость и разнообразность персонажей, такой…
– А знаешь, – перебила его Джойс, когда он запнулся в поисках подходящих слов. – Мне кажется, ты мог бы сыграть…
– Джулиуса Чепмена? – договорил вместо неё Том, и они широко улыбнулись схожести их видения.
В тот вечер они провели несколько часов за обсуждением сценария, а сегодня, полгода доработки, внимательной вычитки и безжалостных правок спустя один из продюсеров крупной голливудской кинокомпании пытался придержать текст на своём столе, совершенно очевидно рассматривая его как потенциальный для экранизации. Одиннадцать лет и один по-настоящему небезразличный к ней – ко всем её составляющим – мужчина превратили страницу из домашнего задания в возможное исполнение давних мечтаний о режиссёрском кресле.
***
Среда, 6 сентября 2017 года
Лондон
Том шёл пешком. Погода стояла хоть и пасмурная, но теплая и безветренная; в такой вечер прогуляться по неспешно зажигающим фонари улицам было в особое удовольствие. После ужина с отцом, традиционно строгого и неловкого, за которым беседы велись внатяжку и на отвлеченные нейтральные темы, он провел Эмму до ближайшей станции удобной ей красной ветки метро, а дальше пешком направился через Ислингтон и Барнсбери к дому в районе Белсайз Парк. Он брёл не спеша, сунув руки в карманы и перебирая в голове весь тот мусор, разобрать который прежде не хватало времени. Дорога лежала не близкая, – не меньше двух часов – и Том, вооружившись в попавшейся ему на пути кофейне большим стаканом кофе с молоком, принялся устраивать в мозгу порядок. В первую очередь ему следовало избавиться от нескольких горьких сожалений по не доставшимся ему проектам и сосредоточиться на двух короткометражках с его утвержденным участием в них. И нужно было определиться с подарком и поздравлением Норин. Её день рождения был через несколько недель, и это время, начиная с грядущей пятницы и до премьеры «Тора», назначенной на октябрь, Хиддлстон должен был провести в разъездах и продвижении фильма в прессе. Джойс была с головой погружена в съемки, и с такими графиками и географией их работы им не выпадало встретиться ещё больше месяца. И потому Том считал особенно важным тщательно подобрать подарок и позаботиться о красивой своевременной доставке – ему хотелось создать для Норин настоящий праздник.
