Текст книги "Собачий поцелуй (СИ)"

Автор книги: triple taurus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

От Оливии не укрылось, как Сириус брезгливо сморщил нос на последних словах. Она задала вопрос, боясь услышать на него ответ:

– А что он делал в этих краях? Чего хотел?

– Попасть в Хогвартс, я полагаю, – сухо ответила Минерва, и девушка посмотрела на неё, ощутив новую волну страха. В тёмных глазах профессора тоже мелькала тревога, но она искусно её скрывала. – Но это невозможно. Школа неприступна, – заверила она.

Макгонагалл расправила тёмно-зелёную юбку из тартана и подошла к Петтигрю, подзывая к себе Блэка. Оливия слышала обрывки фраз деканши Гриффиндора. Она строго отчитывала их за неосторожность, но тут же в её голосе появлялась едва заметная мягкость, выдававшая её беспокойство за подопечных. Женщина освободила их всех от занятий на завтра, точнее, уже на сегодня. Розье не поняла, относилось ли это и к ней тоже. Она ведь была с другого факультета.

– Вас это тоже касается, мисс Розье, – очень вовремя добавила Макгонагалл, повернувшись к девушке. – Вам всем следует отдохнуть. Всё равно в таком состоянии от вас будет мало толку.

Минерва покинула Больничное крыло, Чарли ушёл вслед за ней после того, как мадам Помфри осмотрела его и убедилась, что ему не нужна помощь. Потом она заметила, как Оливия морщится, и выпытала у неё признание: её голова до сих пор раскалывалась, а перед глазами всё ещё появлялись световые мушки.

«Сотрясение!», – выдала она диагноз, взмахнув руками, и притащила из кладовой очередную склянку, заставив Розье сделать несколько глотков солоноватой жидкости. Девушке было сказано остаться здесь хотя бы до вечера, сопротивляться она не стала. Послушно заняла одну из коек, сбросив с себя надоевшую уже мантию и ботинки.

Потом женщина переключилась на Блэка. У Сириуса обнаружилось несколько ушибов, глубоких царапин и один перелом ребра. Помфри заставила его раздеться и лечь, принесла зелье для сращения костей и пару обезболивающих отваров. Сириус пытался сопротивляться лечению, но это было бесполезно. В конце концов он сдался, позволяя ей позаботиться о себе.

Помфри оставила на тумбочке у обоих пациентов снотворное, посоветовав принять его прямо сейчас, и удалилась к себе. В Больничном крыле наконец-то настала тишина. Было слышно, как ворочается в беспокойном сне Люпин, сминая одеяло и простыни, но вскоре и он затих. Оливия украдкой посматривала на него, размышляя обо всём, что сегодня случилось. Обо всём, что она узнала. Рассматривая его лицо, бледные нити шрамов, пересекающих нос и подбородок, хмурые даже во сне брови, девушка решила, что не изменит своего отношения к Ремусу. Ни за что. Он этого не заслужил.

– Ты будешь это пить? – спросил Сириус, указывая пальцем на пузырёк со снотворным.

Блэк лежал на соседней кровати, на расстоянии вытянутой руки от Оливии. Он держал ладонь на сломанном ребре, его грудная клетка размеренно поднималась и опускалась. Пурпурный синяк расцвёл на его боку, там, где и был перелом; взгляд Оливии сосредоточился на этом месте. Ей хотелось лежать сейчас с ним в обнимку, но она боялась сделать ему больно.

– Не буду, – ответила она. – Я и так в последнее время слишком часто его принимала.

– Да? – удивился Блэк. – Ты не говорила об этом. У тебя проблемы со сном?

Оливия ответила не сразу. Она и сама не знала, почему ни разу не пожаловалась Сириусу на свои кошмары. Наверное, просто не видела в этом смысла.

– Почти каждую ночь мне снятся жуткие сны, – бесцветно проговорила Розье, устремив глаза к потолку. Побелка кое-где покрылась мелкими трещинками. – Я вновь и вновь вижу ту ночь, когда ранили Эвана. Вижу реки крови. Иногда во сне он умирает на моих руках, и я просыпаюсь в рыданиях. Мои соседки меня, наверное, уже ненавидят, – горько усмехнулась девушка.

Её кровать неожиданно просела, пружины скрипнули, и перед лицом Оливии возник Блэк. Он завозился, устраиваясь у неё под боком.

– Сириус, тебе надо быть осторожней! Твоё ребро…

– Почему ты не рассказывала раньше? – перебил он. Блэк обнял её, притягивая поближе к себе.

– Не знаю, – пожала она плечами. Ей вдруг захотелось заплакать.

– Слушай, я знаю, тебе нелегко сейчас, – тихонько заговорил он, поглаживая её плечо. – А мне трудно поддержать тебя, потому что для меня Эван – пожиратель и только. – Оливия кивнула, чувствуя, как сильнее защипало в носу. – Но, поверь, я понимаю твои чувства. Тебе, наверное, кажется, что я бесчувственный сухарь, но на самом деле я постоянно боюсь за Регулуса. Мне страшно, что с ним что-нибудь случится, страшно, что его убьют.

Услышанное стало откровением для Оливии. Она, конечно, и так догадывалась об этом, но теперь знала наверняка, и ей стало чуточку легче от осознания, что Блэк её понимает. Сириус продолжил, совсем перейдя на шёпот:

– Больше всего я боюсь, что однажды мы с ним встретимся в бою, и один убьёт другого.

Оливия сдвинулась немного и обняла Сириуса, стараясь быть осторожной. Она уткнулась ему в грудь, слушая его глухо бьющееся сердце, он устроил подбородок на её макушке, принимаясь перебирать волосы, путаясь пальцами в кудрявых прядях. Розье не знала, что такого могла бы сказать ему, чтобы поддержать, а потом поняла, что это и не нужно. Никакие слова не передадут её чувств в полной мере, так что она просто была благодарна вселенной за этот момент. Она хотела замереть вот так, в его объятиях, остаться здесь навсегда, но это было невозможно…

– Ты так и не объяснила, что делала в Хогсмиде ночью. – Подбородок Сириуса зашевелился в такт словам, и Оливия нехотя отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

Её щёки вспыхнули, ей стало безумно стыдно за свой глупый поступок. Как она могла признаться ему, что послушала Снейпа?! Да Сириус мгновенно взбесится. Она так надеялась, что он просто забудет об этом. Розье прочистила горло, мысленно готовясь к неизбежному, и в самый последний момент она решила, что лучшая защита – это нападение.

– А почему ты ничего мне не объяснил?! Почему не рассказал, что Джеймс и Пит тоже анимаги? Почему я узнаю об этом от посторонних лиц?

– От кого? Лили тебе сказала?

– Какого чёрта она всё знает, а я – нет? – Теперь Оливия по-настоящему разозлилась, вновь чувствуя обиду. – Вы мне не доверяете.

– Что? Вовсе нет! – возразил Сириус слишком громко и тут же понизил голос. – Я не мог тебе рассказать! Лунатик не хотел, чтобы ты знала.

– А Лили, значит, можно!

– Годрик всемогущий, да никому нельзя! Лунатик оберегает свой секрет как зеницу ока, но Эванс сама обо всём догадалась. Она ведь видит его намного чаще, чем ты. Тем более, они были старостами целых два года, везде вместе таскались, вот Лили и подметила цикличность его «болезни». Она просто припёрла нас к стенке, когда Джеймс притащил её к нам в спальню, а она увидела над кроватью Рема календарь полнолуний.

Оливия скрестила руки на груди и потупила взгляд, чувствуя себя дурой. Надо же было так повестись на дешёвую манипуляцию проклятого слизеринца! Теперь она просто надеялась, что Сириус не станет допытываться, кто же надоумил её сходить к хижине, и, кажется, ей повезло. Вместо этого Блэк сказал совсем другое.

– Прости меня, Ви. Я правда не мог тебе ничего рассказать. Это ведь не мой секрет. Знала бы ты, как Лунатик злился, когда я показался тебе в облике пса. – Он улыбнулся и снова притянул девушку к себе, оставляя невесомый поцелуй в волосах. Она тоже заулыбалась.

– Хорошо, что ты решил тогда подойти ко мне.

– Думаешь? – усмехнулся Блэк.

– Уверена, – выдохнула она ему в ключицу.

В тихом умиротворении они просидели какое-то время, не выпуская друг друга из объятий. В коридоре раздался звон колокола, известивший о начале уроков. Оливия снова задремала, убаюканная тёплыми руками Сириуса. Он тоже уснул. Безмятежность накрыла Больничное крыло, будто отгораживая его от всего остального мира, здесь и сейчас Оливии было так спокойно. Кошмаров не было, ничто не тревожило её сон, он был глубоким. Однако у всего бывает начало и бывает конец, а одно всегда сменяет другое. Девушка заворочалась, глаза её забегали, но веки оставались плотно закрытыми.

Ей снилось что-то незатейливое, какой-то будничный сюжет. Она сидела в кабинете отца прямо на полу и рылась в стопке бумаг. Среди них были её детские рисунки, контрольные работы по трансфигурации, отцовские документы, в которых она совершенно не разбиралась. Потом перед ней возникло изображение оборотня из школьного учебника. Оливия подняла его на свет, исходивший из окна, и стала рассматривать. Сперва это был просто оборотень, но потом он превратился в волка с лицом Люпина, а за спиной у девушки раздался торопливый стук в дверь.

Она резко обернулась, пугливо прижала рисунок к груди, сердце в страхе забилось быстрее. Стук становился всё настойчивей, она в панике дёрнулась, порываясь встать на ноги, и тут же проснулась, возвращаясь в реальность.

Сердце всё ещё колотилось, а кто-то в самом деле стучал, только не в дверь, а в окно. Оливия не сразу сообразила, что происходит. Солнечный луч пробивался сквозь щель между занавесками, раздражая чувствительные ото сна глаза. Девушка выпуталась из одеяла, которым не помнила, как накрылась. Сириус всё также лежал в её кровати и мирно спал. Оливия вылезла из постели, и Блэк сразу раскинул руки, занимая собой всё пространство. И Люпин, и Поттер – оба тоже лежали на прежнем месте. Никто из парней не слышал этот назойливый стук.

Оливия на цыпочках прошла к окну и нырнула за шторки, раскрыв их всего на долю секунды, чтобы не разбудить мальчиков ярким светом. За стеклом на карнизе примостился хорошо знакомый ей филин, остатки сна в миг развеялись при виде Эркюля, на лапе у которого болталось письмо. Девушка распахнула окно, впуская фамильную птицу на широкий деревянный подоконник, выкрашенный белой краской, облупившейся по краям. С улицы ворвался порыв холодного ветра, и Розье поёжилась.

Почесав пернатого почтальона за ушком, она отвязала послание, всё больше удивляясь его виду. Не было ни печати, ни конверта, только пергамент, свёрнутый в несколько раз, словно впопыхах. Филин знал, что ответа от адресата не требовалось, а потому сразу же улетел, теряясь среди облаков. Кончик носа Оливии заледенел, она закрыла окно и неспешно вернулась на кровать, забираясь в неё с ногами и заворачиваясь в одеяло.

С тревогой она развернула бумагу. Перед ней была лишь одна единственная строчка, которая оказалась такой жестокой, что в считанные секунды лишила девушку всех запасов кислорода. Её будто пригвоздило к этой железной койке, придавило сверху бетонной плитой. В бездонных зрачках застыли эти неровно написанные слова. Оливия уронила руку на постель, из глаз хлынули бесшумные слёзы.

– Что случилось? – сонным голосом спросил её Сириус, заглядывая девушке через плечо. Она не сдержала громкий всхлип, и это избавило Блэка от сонливости. – Что такое?

Она молча протянула ему записку, посланную отцом. Его почерк девушка узнала без труда, хотя он и не был таким же ровным, каким бывал обычно. Сириус вынул пергамент из холодных пальцев Оливии, и она спрятала лицо в ладонях, содрогаясь всем телом. Блэк глянул на содержимое послания да так и замер, задержав дыхание.

Несколько секунд ему потребовалось, чтобы осмыслить написанное, потом он отложил письмо на тумбочку, развернул Оливию к себе и прижал крепко-крепко, не обращая внимания на ноющую боль в ребре. Она плакала, а он тихо приговаривал какую-то успокаивающую ерунду, прекрасно понимая, что это сейчас не поможет.

В развёрнутой записке было только три коротких слова: «Эвана больше нет».

Комментарий к Маленькая пушистая проблема

Я так много внимания уделяю Люпину, ну вы поняли наверное, что это потому, что я его очень люблю))) Щас будет просьба: если вы знаете какой-то очень хороший фик с ним, так сказать, в главной роли – поделитесь, пожалуйста со мной! Найти что-то годное всегда трудно, буду очень благодарна)

========== Катарсис ==========

Комментарий к Катарсис

Глава довольно тяжёлая в эмоциональном плане, но здесь наконец-то раскроются кое-какие непонятные сюжетные моменты.

В гостиной поместья Розье было тихо. Тяжёлые портьеры из синего бархата были стянуты серебристой тесьмой, открывая обзору вид из окна. Правда, сейчас он был весьма однообразен: сплошная темнота, среди которой бушевала снежная крошка, врезаясь в стекло. Метель печально стонала, и от этого звука становилось холодно даже в прогретом камином помещении. Языки пламени лизали почерневшие поленья, с треском раскалывающиеся под их натиском; на полу и стенах плясали длинные тени.

Оливия сидела в кресле, забравшись туда прямо с ногами и куталась в плед. На её коленях лежала раскрытая книга, но девушка уже давно оставила попытки читать. Всё равно у неё ничего не получалось. Строчки плыли перед глазами, слова путались, упорно не желая складываться в предложения, смысл текста ускользал от неё моментально. Со стороны казалось, что Оливия увлечена снегопадом, который совершенно внезапно обрушился на Дербишир двадцать пятого декабря, но на самом деле она вообще ничего перед собой не видела.

Это было худшее Рождество в её жизни.

Роскошно украшенная двухметровая ель, стоявшая в углу гостиной, не особо улучшала настроение девушки. Её любимые золотистые огоньки, мерцающие на пушистом зелёном дереве, не приносили ей радости. Всё казалось тусклым, и праздновать совсем не хотелось. Пальцы Оливии теребили рождественский подарок Сириуса – изящные серёжки с маленькими гранатами. Ей очень нравились эти камушки глубокого красного цвета, цвета Годрика Гриффиндора, но даже они сейчас не вызывали в ней никаких эмоций.

Безразличная ко всему, она словно была не здесь, где-то очень далеко от дома. В последнее время это стало для неё вполне привычным состоянием: безмолвное отсутствие. И если в Хогвартсе Оливия ещё хоть как-то держалась, концентрировалась на учёбе и общении с друзьями, то дома на неё обрушилось страшное опустошение. Будто всю душу дементор высосал. Внутри всё заледенело, и это ощущение было ей слишком знакомо, оттого и пугало. Точно такое же чувство жило с ней много лет после смерти мамы.

Видимо, то была защитная реакция её организма. Заморозить все мысли, эмоции, поставить жизнь на паузу, отстраниться. Всё вокруг просто казалось странным сновидением, даже время замедлило свой ход и теперь текло иначе, хотя Оливия всё равно не могла понять, каким образом она очутилась в этой точке. Будто кто-то нацепил на неё маховик, крутанул его с размаху, и вот Розье пропустила почти целый месяц. Происходящие события казались ей далёкими и какими-то чужими, каждый день Оливия словно смотрела фильм, а актриса в главной роли была кем-то очень похожим на неё саму.

Иногда память подбрасывала ей день похорон, и это было неприятно, но она никак не могла отогнать жестокие видения. В нос будто наяву ударял густой запах ритуальных трав и плавящегося воска, в ушах начинало звенеть, и её буквально силой затягивало в воспоминания, выбраться из которых было той ещё задачей. И хотя ей казалось, что её сознание в те дни тонуло в тумане, она запомнила всё в деталях.

В тот день, когда Оливия получила записку с ужасным известием, отец послал в школу официальное прошение, чтобы его дочь освободили от занятий на какое-то время и отпустили домой. Конечно, Дамблдор не возражал. Тем же вечером Розье шагнула в камин в директорском кабинете и оказалась в поместье. Кристиан был так бледен, что Оливия всерьёз опасалась, как бы он сам не умер от горя. Смерть единственного сына знатно его подкосила…

Тело Эвана тоже доставили домой из больницы, но Оливия не нашла в себе сил даже взглянуть на него, тогда как отец проводил почти всё время рядом со своим мальчиком. Организацию похорон взял на себя Долохов, который в те дни находился в поместье Розье практически постоянно. Только благодаря его присутствию в доме хоть как-то поддерживалось подобие жизни. Кристиан не захотел никаких гостей, ничего помпезного, никаких случайных любопытных глаз. Только самые близкие. По мнению Оливии, самых близких набралось более чем достаточно. Она не хотела видеть и половину из этих людей.

Церемония проходила в крошечной часовне, что примыкала к фамильному склепу Розье. Некоторые чистокровные семьи до сих пор чтили древнейшие традиции волшебников, корнями восходящие к средневековью и тесно связанные с кельтами, так что Долохов отыскал друида для свершения ритуала. Хотя Оливия хорошо помнила, что похороны матери были выдержаны в классическом европейском стиле, без всяких «штучек», но мировоззрение Волдеморта и Пожирателей Смерти предполагало возврат к истокам, к настоящей, природной магии и отказ от всего, позаимствованного у маглов. Они презирали их традиции.

Погода была под стать событию: пасмурная и мрачная. Свинцовые облака висели низко, то и дело с неба проливалась неприятная ледяная морось. Холод стоял собачий, и Оливия была рада укрыться от всего этого в тёплой и светлой зале. Помещение было довольно маленьким, и гости толпились внутри, пытаясь рассредоточиться вокруг алтаря. Оливии полагалось стоять в первом ряду, подле отца, так что ей пришлось пройти мимо всех, выдержать их взгляды, полные сочувствия, искреннего или же напускного. Она набрала в грудь побольше воздуха, сжала кулаки и сделала шаг, затем ещё один. Каблуки ботинок гулко стучали о камень, и каждый раз ей казалось, что сейчас её нога не найдёт под собой пол и провалится в пустоту. Идти было как никогда тяжело.

Её кузины Нарцисса и Белла с мужьями стояли позади всех, дальше – тётка Друэлла, сестра отца, которую Оливия терпеть не могла, и её супруг Сигнус (наименее любимый дядя Сириуса). Здесь были однокурсники Эвана: два молодых человека, чьих имён Оливия не помнила, и заплаканная девушка. Та самая, с которой он танцевал на выпускном балу и с которой они потом ехали в карете. Кажется, её звали Агата. Светлые волосы украшала чёрная сеточка, под глазами размазалась тушь. У дальней стены стоял низкорослый мужчина с длинной бородой, как у Дамблдора, и в белоснежном балахоне, его лицо скрывала тень от капюшона. Он слишком сильно выделялся на фоне чёрных траурных мантий остальных.

Оливия совершила последние шаги и остановилась рядом с отцом. Долохов стоял по другую сторону от Кристиана, он был единственным здесь, кого девушка привыкла видеть во всём чёрном. Это был его любимый цвет. Отец сразу же вцепился в ледяную ладонь дочери, она сжала его дрожащие пальцы в ответ. Оливия подняла взгляд, и в груди противно заныло. Каменный алтарь, по краям исписанный завитушками рун, оказался слишком близко, и теперь она отчётливо могла видеть профиль своего старшего брата. Черты его лица заострились, тёмные волосы были аккуратно уложены, неестественный румянец украшал бледную кожу.

Друид отлично поработал над его внешним видом, можно было даже подумать, что он всего лишь спит, но от этого Оливии становилось только хуже. Эван был завёрнут в белый саван, на его груди лежал венок из веточек кипариса{?}[ У многих народов кипарис – дерево грусти, печали, смерти.]. В чашах курились благовония: терпко и сладко пахла рута{?}[Издревле это растение использовалось в магической практике у разных народов, в т.ч. для окуривания больных, для церемоний погребения. ], в контраст ей по помещению разливался свежий хвойный аромат, исходящий от тлеющих еловых веток{?}[По народным поверьям ель препятствует возвращению духа умершего.]. Всюду горели свечи. Белёсая дымка постепенно заволокла часовню, делая всё вокруг ещё более нереальным. У Розье начала кружиться голова, хотелось выйти на свежий воздух, но это было бы неуместно, так что ей оставалось только терпеть.

Полился поток малопонятной для Оливии речи – друид начал церемонию прощания с чтения особых заклинаний. Он говорил на одном из кельтских языков, но Розье не имела понятия, на каком именно. Девушка лишь периодически улавливала знакомые с уроков Древних Рун слова. Символы на алтаре вдруг вспыхнули голубым свечением, а затем плавно погасли. Волшебник смолк. Он взмахнул палочкой, и тело Эвана слегка приподнялось над алтарём. Друид двинулся по узкому переходу, соединявшему часовню со склепом; гости поднялись и последовали за ним. Эван медленно плыл впереди всей процессии.

Оливия двигалась машинально, продолжая держать отца за руку. Скрипнула дверь, открывая перед ними тёмное помещение. Пахнуло затхлым, застоявшимся воздухом. Долохов наколдовал свет: на стенах зажглись несколько факелов. Раньше здесь было только три саркофага – для родителей Кристиана и для Марион Розье, а теперь появился четвёртый. Точно такой же, как и остальные, только открытый. Друид плавным движением кисти опустил тело Эвана внутрь мраморного гроба. Родственники столпились вокруг, Оливия оказалась прямо перед мёртвым. Ей вдруг жутко захотелось коснуться его, но она не знала, было ли это уместно. Волшебник в белом достал откуда-то палочку Эвана и вложил её в его руку. Палочке полагалось покоиться вместе с хозяином.

– Да примут его Мерлин и Моргана! – провозгласил друид.

Нестройный хор голосов эхом повторил за ним, и крышка стала медленно задвигаться. Оливия решилась, подалась вперёд и тронула Эвана за руку, быстро сжав его пальцы. Они оказались такими ледяными и странными, что она тут же отстранилась, чувствуя себя так, будто её окатили водой. Оливия впервые в жизни дотронулась до мёртвого человека и теперь жалела об этом. Ощущения были ужасными. Развернувшись на деревянных ногах, девушка кое-как вышла на улицу, пропуская мимо ушей соболезнования родных.

– Бедный мальчик, мой племянник, – говорила тётя Друэлла своим дочерям, промакивая уголки глаз шёлковым платком. Её голос раздавался позади Оливии. – Ушёл совсем юным. Теперь род Розье прервётся, как ни прискорбно.

– Ваша кровь продолжит течь в нас, мама, в наших детях и в детях Оливии, – ответила ей Белла.

– Да, но фамилия…

Дальше Розье уже не слышала их разговор, скрывшись за кустами роз, которые сейчас представляли собой печальные голые стебли. Оливия чувствовала нарастающую панику, воротник мантии душил, и она с силой оттягивала его, совершая короткие, резкие вдохи. Ветер бросил ей в спину чей-то оклик. Кажется, это была Нарцисса, но Оливия не остановилась. Ноги сами вели её куда-то, жухлая трава шуршала под ногами, на волосах оседали мелкие капельки дождя. Она не ощущала холода, только болезненный спазм, засевший в грудной клетке. Собственные заледеневшие руки теперь казались ей руками покойника, онемевшие пальцы ей не принадлежали.

Она опустилась на холодную мокрую скамью у выключенного фонтана, вцепилась в каменное сиденье. По щекам побежали горячие слёзы, крупными каплями они падали ей на колени, делая чёрную ткань мантии ещё темнее в этом месте. Голова гудела, зрение стало нечётким, всё расплывалось. Оливия не могла поверить, что судьба послала ей всё это вновь. Снова переживать смерть близкого человека, снова испытывать боль. Ей было страшно, что с отцом тоже могло что-нибудь случиться, и она испытывала гнев от невозможности противостоять воле событий. Отсутствие контроля над собственной жизнью бесило её.

– Мисс, вы же вся дрожите! Мисс может заболеть!

Оливия вздрогнула от чужого тоненького голоска и сперва даже не поняла, откуда он исходит, а потом увидела возле своих ног домовиху Дейзи. Было видно, что она тоже плакала, но перед хозяйкой взяла себя в руки. Розье осознала, что у неё в самом деле зуб на зуб не попадает, и ей тут же стало невероятно холодно, будто кто-то вернул её телу способность чувствовать. Она шмыгнула носом и поднялась на ноги, позволяя Дейзи взять её за руку и трансгрессировать.

Оказавшись в своей комнате, Оливия бессильно осела на пол, обхватывая колени руками. Домовиха набрала ей горячую ванну и буквально заставила раздеться и залезть в воду. Разглядывая клубы пара, вьющиеся под потолком, Розье наконец перестала трястись. На смену злости, страху и горю пришло блаженное оцепенение.

Внутри всё затихло.

С того дня прошёл почти месяц, а её состояние не менялось. Оливия ожидала спасения от возвращения в Хогвартс, потому что дома ей всё время казалось, что из-за угла вот-вот выйдет Эван. Ей слышалось всякое: будто кто-то занимается в тренировочном зале или стучит кофейной чашкой в столовой, но каждый раз это оказывалось лишь плодом её воображения. Ей чудилось, что в тени коридора стоит высокая фигура, что скрипят половицы и дверные петли. Она сходила с ума.

Школа действительно принесла облегчение, но и там всё было не гладко. Друзья ходили вокруг неё на цыпочках, боясь сказать или сделать что-нибудь не то, и это невероятно раздражало. Даже Ремус решил забыть о ситуации с раскрытием его тайны и вёл себя так, будто ничего не случилось. Они все вели себя тихо, ей же хотелось, чтобы кто-нибудь её растормошил. Чтобы Сириус выдал какую-нибудь идиотскую шутку, а она бы рассмеялась над ней до колик в животе. Или чтобы Поттер опрометчиво ляпнул что-нибудь, и тогда Оливия бы разозлилась на него, сорвалась, накричала. Но друзья берегли её нервы, а она всё больше впадала в эмоциональный анабиоз.

Аделин, кажется, тоже была в растерянности и не совсем понимала, как себя вести с человеком в подобном состоянии. Томас пыталась разговорить Оливию, и иногда ей это даже удавалось, но лишь ненадолго. Розье предпочитала проводить время в библиотеке, в полном одиночестве. Тупая зубрёжка экзаменационных материалов помогала ей оставаться в здравом уме, не терять нить адекватности. Правда, она не была до конца уверена, что информация откладывалась у неё в мозгу, формируя новые знания, но так она хотя бы могла отвлечься.

Но хуже всего оказалось сочувствие, которого она совсем не ждала. В коридорах ей кивали встречные слизеринцы, их жалостливые взгляды вызывали у Розье приступы тошноты. Даже Снейп бросил ей стандартную фразу о соболезновании! А как-то после ужина на выходе из Большого зала её догнал Регулус. Блэк выпалил целую речь, очень трогательную, между прочим, сжал Оливию за плечи, а потом убежал прочь. В его глазах она увидела настоящее сожаление, ему она действительно поверила.

Только вот Рег сочувствовал ей потому, что потерял своего товарища, такого же обладателя Чёрной метки, как и он сам. И другие слизеринцы исходили из того же мотива. И она понимала, что её то друзья соболезнуют только ей, им плевать на смерть Эвана, внутри они наверняка радуются, ведь одним Пожирателем стало меньше. Друзья жалеют её, не его. Оба варианта казались ей отвратительными, она бы предпочла, чтобы все просто закрыли свои рты и перестали твердить о том, как им жаль.

Напольные часы пробили шесть раз. Оливия даже не обернулась на звук, но спустя несколько секунд всё же бросила взгляд на дверь – в гостиную вошёл отец. Кристиан выглядел неважно: он осунулся, заметно состарился и похудел. Впрочем, Оливия и сама теперь смотрелась не лучше. Все её мантии висели на ней мешком, а под глазами залегли тени, ведь нормального сна у девушки не было уже очень давно. Мистер Розье подошёл к дочери и остановился в нескольких шагах от неё, вперив такой же пустой и равнодушный взгляд, как у неё, в окно.

– Оливия, – сухо и тихо произнёс он, – нам нужно поговорить.

– Я слушаю, – отозвалась девушка, слегка нахмурившись. Они с отцом толком не говорили в последнее время.

– Не здесь. Я хочу кое-что тебе показать, идём в мой кабинет.

Он развернулся и отправился к себе, видимо, ожидая, что дочь непременно пойдёт за ним. Оливия вздохнула и поднялась с кресла, ощущая тысячи мелких иголочек, впивающихся под кожу затёкших ног. Ей совсем не хотелось беседовать сейчас, но она не могла просто взять и проигнорировать отца. Покинув гостиную, девушка спустилась по лестнице и свернула в нужное крыло. Стучать она не стала, сразу толкнула приоткрытую дверь и оказалась в кабинете мистера Розье. Сам он уже был здесь, стоял, подпирая высокий шкаф спиной.

– Садись. – Он указал на стул, и Оливия послушно опустилась на него.

Повисло тяжёлое молчание. Кристиан не спешил начинать, Оливия не знала, что говорить. У неё возникло нехорошее предчувствие, от которого засосало под ложечкой. Отец казался ей напряжённым и каким-то расстроенным, будто бы даже напуганным, и это начинало тревожить Оливию. Что он там собрался ей показывать? Что-то ужасное?

На своей жёрдочке встрепенулся Эркюль, шуршание его крыльев разрушило тишину, и Кристиан немного оживился. Он прочистил горло, спрятал руки в карманах мантии, потом снова достал, схватил какую-то статуэтку с полки и принялся крутить её в руках. Его поведение было странным, Оливия не могла вспомнить, когда видела его таким рассеянным в последний раз. Девушка закинула ногу на ногу и стала нетерпеливо покачивать ступнёй.

– Пап? – наконец позвала она в надежде, что отец скажет уже, что хотел.

– Ох, Салазар, помоги мне! – пробормотал он, и Оливия вздёрнула брови от удивления. Кристофер вернул статуэтку на место и шагнул к дочери. – Милая, я принял решение. Ты не выйдешь за Эйвери.

– Что?!

У Оливии глаза на лоб полезли от этого заявления. Даже туман в её голове рассеялся, и она предельно ясно осознала себя в настоящем впервые за весь этот месяц. Только теперь ей стало страшно за отца. Наверное, он окончательно потерял рассудок. Он ведь так долго работал над этим союзом, упрашивал её, смягчал углы между Оливией и Ренделлом, ставил ультиматумы, ругался с ней… К чему столько усилий, если теперь он решил всё отменить? Оливия не верила своим ушам. Наверное, она просто что-то не так поняла, но отец продолжил её удивлять.

– Я потерял всё! Потерял жену, а теперь и сына, и всё из-за него! – зашипел он, расхаживая туда-сюда перед Оливией и хватаясь за голову. – Я не хочу потерять ещё и тебя. Я не отдам тебя ему, не отдам…

– Что ты такое говоришь? – растерянно спросила Оливия, ничего не понимая. – При чём тут мама вообще? Разве она не от болезни умерла?..

– Нет, нет, – махнул руками Кристиан. Оливия опешила, чувствуя, как сердце ухнуло куда-то в желудок. – Вы с Эваном ничего не знали, вы ведь были детьми, я не мог вывалить на вас такую неприглядную правду. Но, думаю, сейчас ты уже достаточно взрослая, чтобы знать.

Он резко остановился и распахнул дверцы, скрывающие Омут памяти. Серебристое сияние приковало взгляд Оливии, страх неприятно навис на её плечах, заставляя вжаться в стул, но девушка пересилила себя и встала, приближаясь к отцу. Кристиан перебирал многочисленные склянки с воспоминаниями, что-то бормоча себе под нос. Оливия вся превратилась в натянутую струну, готовую лопнуть в любой момент. Наконец мистер Розье достал нужный пузырёк, бережно откупорил его, наклоняя над чашей. Серебряная нить скользнула в переливающуюся субстанцию и закрутилась спиралью.