Текст книги "Верь только мне (СИ)"
Автор книги: Тори Мэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Не представлял, что можно чувствовать себя настолько херово.
Устраиваю тете, конечно, знатно. Особенно не разговариваю с ней – не потому что сука неблагодарная, а потому что сил до сих пор нет. Тупо делаю нужные дела по списку.
Ем по часам, чтобы не забывать, делаю утром и вечером тренировки. Пока вполсилы, но все лучше, чем подыхать псиной.
Моя облезшая морда уже восстановилась, растительность на лице постепенно принимает адекватный вид, да и двигаюсь я практически без боли.
Заживает все, кроме сердца, ну и вернувшейся мигрени. Но она, считай, как родная.
Живу пока у тети, но в январе у нас назначен первый термин на вступление в право наследования. Теть Миля до визга была рада узнать, что я уже в курсе истории с домом.
Свою новую недвижимость я тоже посетил: дом находится в немецкой деревеньке, такой блатной пригород Мюнхена. Двадцать минут до центра города и час до Альп. Спокойный и сказочный край. Если бы я ценил что-то подобное, то уссался бы от счастья.
Сам дом, конечно, тоже хорош: классическая немецкая двухуровневая застройка с треугольной крышей, большой прилегающей территорией, сплошь усаженной ярко-зелеными туями. На заднем дворе я заприметил бассейн. Дед с бабушкой не бедствовали.
Внутри требуется ремонт: деревянные окна и перекрытия нужно нахрен снимать, коричневую напольную плитку заменить на что-то современное, а еще хорошо бы застеклить террасу. Работы дохрена, потому что домина изнутри оказался гораздо просторнее, чем виделось со двора. Сейчас этот дом у тети арендует семья с двумя детьми, поэтому я заглянул туда совсем коротко.
Надо упомянуть, что здесь на юге сейчас зимние плюс десять градусов, и частный двор абсолютно зелен, а у соседей вообще что-то цветет. Ебанная красота.
Вы когда-нибудь доводилось чувствовать ядовитое разочарование от сбывшейся мечты?
Вот он я, вот она Родина. Дом, свобода, спокойствие, клумбы зимой, дороги под линейку, страховки. А в душе беспросветная черная дыра. Всепоглощающая, которая не в силах насытиться. Что туда не пихай – ее не заткнуть.
Пока оставлю все как есть: за территорией присматривают арендаторы. Пусть живут и дальше, во-первых дом сам себя окупает, а во-вторых, я не понимаю, нахрена все это мне одному?
Я тут со своей-то жизнью не знаю, что делать, куда мне еще ответственность.
То, что мама не хотела, чтобы я наследовал дом до двадцати пяти лет, имеет смысл. Потому что я понятия не имею, кем хочу быть, когда вырасту.
____
Увальнем гружусь в такси-минивэн, который везет нас в горнолыжный отель. Вот уж, где снежно.
Сразу заселяюсь в свой номер. Видимо, понты у меня в крови с маминой стороны: тетя заказала нам самые пафосные номера.
Внутри отделка из сруба и камня. Лично у меня посреди комнаты красуется подвешенный в воздухе камин, а балкон комнаты открывает вид на синеватые исполинские скалы.
–Вильгельм, покатаешь меня на шее? – племяш Нико смотрит на меня глазами по пять копеек, выпрашивая снежных трюков, как в прошлом году.
Не хочу грузить щегла инфой, что на моих плечах уже качается многотонный груз боли и разочарования, поэтому ссылаюсь на временный запрет спорта, и отправляю свое семейство кататься без меня.
В отель стягивается всё больше людей, заполняя склоны и рестораны. Я как раз нахожусь в одном из таких. И я здесь единственный, кто сидит в одиночку. Счастливые семейки, распрощавшиеся с работой на каникулы, окружают мой стол со всех сторон.
Раскотяшиваюсь на деревянном стуле ресторанной террасы, устланном пушистой шкурой кого-то ненатурального, смотрю вдаль на катающиеся цветные куртки. Невольно подслушиваю соседние разговоры на всех диалектах немецкого. Хотя любой другой иностранной речи тут тоже завались.
Вот такой разговор на русском как раз и долетает до моих ушей:
–Говорю тебе, Лен, он один. Иди поулыбайся, познакомься! Не тухнуть же тут неделю без мужиков, – подсказывает кому-то сердобольная подруга.
–Привет, могу подсесть к Вам? – девушка смело обращается ко мне на английском, пробегая глазами по всему, что на мне надето. Оценивает добычу.
–Че хотела? – отвечаю ей на грубовато, ненавижу, когда ко мне женщины сами клеятся. Кого надо – сам выделю.
–Ой, а Вы говорите, да? – растерянно лыбится мадам.
–Петь еще умею, – выдаю незаинтересованно.
–И станцевать? – пытается неловко флиртовать, но у меня настолько недовольная рожа, что там легко читается: «Не влезай, убьет».
–Помочь чем-то? – напоминаю ей об изначальной цели.
–Спасёте девушку от одиночества? – все менее уверенно говорит.
–Хреновый из меня спасатель, попробуйте, вон, столик с ребятами из Нидерландов, – киваю в сторону в надежде, что этого будет достаточно.
Смотрю на озадаченное лицо с капризно оттопыренной губой, оцениваю фигуру, затянутую в облегающий красный комбинезон, и понимаю, что до сих пор даже трахатсья не хочу. Точнее, хочу, но с Виолеттой.
–Чего такой злой? – снова включает попытку заигрывать, —Может, нужно сначала поесть?
Плохо соображает.
–Да баааляяяять, – шумно выдыхаю, лениво поднимаюсь и просто сваливаю из ресторана под недовольное шипение позади.
Парадокс в том, что мне необычайно одиноко, но я не ищу никакой, нахрен, компании.
Плетусь в номер и набираю Шелесту.
Глава 52.1 Вильгельм
С третьей попытки Макс отвечает.
–Тока недолго, чувак, я еще на смене, – Макс ставит телефон на барную стойку и запихивает в уши наушники. —Че за фэшн на заднем фоне?
–Это? —поворачиваю камеру и демонстрирую другу номер. —В отель праздновать Рождество приехали, программа праздничная, все дела.
–А почему хлебало такое недовольное тогда?
–Фирменное.
–Фирменное помноженное на десять.
–Макс, иди в задницу. Как батя?
–Твой или мой? – долбанный кудрявый любит душу за хвост хватать.
–Твой, – прикусываю верхнюю губу.
С моим отцом мы так и не общались. Он звонил всего один раз, когда я не видел. Хотя не уверен, что я бы вообще трубку взял.
–Вчера вставал, мы по клинике гуляли с ним, послезавтра обещают выписать, у нас же пока не Рождество, – улыбается. —А вот твоего батька видел пару раз в городе, мимо его машина проезжала.
–Рад за вас, – игнорирую слова о папе.
–Знаешь, кого еще видел?
–Блять, не хочу знать.
–Правильно, Виолетту, – Макс стреляет без предупреждения.
–Похуй, – вру.
Вру и сразу же палюсь, потому что даже сам замечаю, как сжал челюсти и свел брови.
–Ага, лечи меня давай, – отбривает равнодушно. —Короче, она снова вернулась в город, и работает сейчас….
–Макс, сука! Сказал уже, похеру мне, – цежу в телефон. —Я щас сброшу звонок.
От волнения соскакиваю с кресла-качалки, с которого звонил, и начинаю нарезать круги по номеру.
–Окей-окей. Не кипятись, принцесса, – вижу, как Макс поднимает руки в сдающемся жесте. —Давай тогда о погоде пообщаемся. У нас минус двадцать восемь, например. Дубак!
–Где? – стиснув зубы, цежу.
–Где дубак? У нас в городе, бро, – Макс понял, что я имею в виду, но издевательски не подает вида.
–Не беси, блять! Где она работает? – не выдерживаю.
В этом бою я проиграл еще в сентябре. Да, мне, сука, интересно, где она теперь работает. Где живет. Что ест. Что в ее башке творится.
–На заводе, банки на стерильность проверяет. А еще репетиторством подрабатывает.
–Ясно, – тщетно унимаю колотящееся сердце.
Работает и работает. Срать.
–Ниче больше не интересно? – щурится в камеру.
–Нет.
–Вы два идиота, чесслово, бро. Эта пришла, бесчувственную из себя строила, а сама слезами давилась. У тебя смотри качан от напряжения пополам треснет щас, – давит.
–Закрыли тему, – гавкаю на друга.
–Как скажешь, псих.
Виолетта скучает? Где-то за бетонными стенами сознания я улавливаю толику смысла в его словах, но этого недостаточно. Сворачиваем беседу, когда к Максу приходят новые посетители.
А я теперь не могу выкинуть из головы образ Олененка, о котором запрещал себе думать. Живет себе дальше, общается, по магазинам, вон, гуляет, раз у Макса была.
Конечно, чего я дебил наивный ожидал, что она мумией тлеть заляжет?
Нахрен! Во мне бушует злость.
Усталость до ломоты в конечностях хорошо снимает любые дурные мысли. Так и делаю: беру борд, упаковываюсь в форму и вопреки запрету врачей валю сразу на сложный склон.
После нескольких часов падений с переменным катанием, потный, буйвол, я на трясущихся ногах возвращаюсь в отель. Мой метод не думать о Виолетте подействовал слабо: теперь я не только зол, теперь я зол и задолбан.
Надеюсь, хотя бы уснуть в изнеможении.
В горах солнце быстро падет за горизонт, так что отсюда открывается вид лучших обоев на рабочий стол: горные заснеженные деревушки, подсвечиваемые сотней фонарей.
Отдыхающие стягиваются на праздничный ужин в нарядном холле ресторана. Играет живая музыка, а официанты разносят приветственное шампанское.
По пути встречаю свое двоюродное семейство, они уже нарядно одеты и направляются в сторону банкета вместе в друзьями и детьми.
–Вилли, солнце, мы тебя обыскались! – подлетает тетя. —Ты что, катался? Тебе же нельзя!– комментирует очевидное.
–Все нормально.
–Эмилия, отстань от парня. Он знает, что делает, – муж тети, Пауль, настойчиво приобнимает ее за плечи.
–Нет, Пауль, мы в ответе за Вилли! Случись что, я не переживу! Ишь ты, удумал! Мы же договаривались!– из тети вырывается немецко-русский коктейль слов.
Конечно, я способен понять, что тетя взвалила на себя мамину роль, но мне уже не двенадцать, а дохрена. Гиперопеку ей удавалось протащить только, пока я был невменько. Сейчас же близится время откровенно поговорить о наших ролях.
Мне не нужны няньки.
Похоже, что Пауль считывает мой внутренний диалог по глазам, и красноречиво вручает тете бокал игристого:
–Выпей и расслабься немного, Эмилия. Ты слишком напряжена и давишь на Вильгельма. В последнее время ему было нелегко.
–Так, а что грустить? —непонимающе разводит руками моя «родительница». —Вот было бы весело, если бы ты там с Альбертом остался, как и хотел.
–Эмилияяяя! – тянет Пауль, пытаясь остудить тетю в ее попытках держать все под контролем.
–Кто сказал, что я собирался остаться с Альбертом? – во мне просыпается желание спорить.
–Ну, с Вероникой этой тоже не лучше, раз она так легко от тебя отказалась.
–Ее зовут Виоле…. Стоп, что значит, так легко отказалась? – не помню чтобы посвящал тетю в такие интимные подробности своей непродолжительной личной жизни.
Хотя, возможно, я ебнулся головой так, что не помню, кому и что рассказывал?
Тетя бледнеет.
–Нико, ну хватит меня дергать! – вдруг спохватывается она, отвлекаясь на мелкого, который все это время стоял тише воды.—Пойдем лучше поищем наш стоик! – ретируется она.
Пауль тяжело вздыхает и понимающе поворачивается ко мне:
–Прости ее, она слишком тяжело перенесла смерть сестры и пытается через тебя наверстать упущенное. Я поговорю с ней завтра, ладно? А ты помойся и, если захочешь, то присоединяйся к нам за ужином, мы бронировали на всех, – приглашает тактично.
Киваю ему «спасибо». В таком формате мы празднуем все последние годы, так что его приглашение – просто приятная формальность.
Естественно, меня ждут, и, естественно, будет обмен подарками и пожеланиями. Моя перекошенная от негодования рожа не годится для столь трепетного семейного ритуала.
Остаюсь в номере и решаю сделать то, чего до сих пор боялся.
Я так и не сообщил Ахмаду, что улетаю. Во-первых, я был не в состоянии, а во-вторых, зассал приехать лично и глядя в глаза признаться, что я слабак. Свалил.
–Да, сынок! – в кадре показывается седая голова. —Как ты?
–Жив, цел, – рапортую. —Как ты, Ахмад?
Внутри все сжимается от теплой радости видеть родное лицо, которое обо мне переживает.
–Все в порядке. Зачем звонишь? Приехал бы! Завтра с младшая группа выступает, бороться будут, – повествует он неспешно. —Не хочешь им напутственные слова сказать?
–Я ээээ да, хочу, но…. Я в Германии теперь, – говорю на выходе. —Живу. Уже месяц как….
–Вот как оно, – внезапно сникает учитель.
Бляяя, о его реакции я переживал больше всего.
–Прости, что лично не сообщил. Не смог просто.
–И не обязан был, – говорит аккуратно. —Дело ваше, родной. Раз решили переехать, значит, так тому и быть.Тогда, значит, в гости ждать будем.
–Да уж….
Меня немного смущает, что он обращается ко мне во множественном числе, но не придаю этому особого значения. Ахмад порой выражается весьма аллегорично.
–Главное, следовать пути сердца. Если оно вам подсказало….
–Почему нам-то? – все-таки спрашиваю с улыбкой.
–Вы ведь вдвоем улетели? – будто утверждает.
–Ну да, вдвоем с тетей…. или ты о чем?
–С тетей? – брови на его спокойной лице взметаются ввысь.
–Ну да, ты мог видеть ее в больнице.
–А как же любимая?
–Которая рассталась со мной…. – едко добавляю.
–Помнится, мы уже беседовали с тобой об этом в палате, Вильгельм.
–Беседовали о чем? – даже подскакиваю на месте.
–О деве твоей.
Да вы все сговорились, что ли? Вам всем заплатили, чтобы я их каждых уст только о Виолетте слышал? Таргетированную рекламу на меня настроили?
Нервно сглатываю, пытаясь воссоздать наш разговор в палате. Я помню, что Ахмад приходил, но я пребывал в таком медикаментозном коматозе, что вряд ли вспомню хоть единое слово.
–Вилли-Вилли, – качает седой головой. —Ты хоть что-то помнишь, или мне придется заново поступаться принципами и пересказывать женские склоки?
Гребанное липкое чувство страха карабкается вверх по пищеводу, застревая в горле.
–Ты говорил что-то про путь души и сердца? – предпринимаю вялую попытку угадать слово в поле чудес.
–Про то что два сердца не могут ошибаться, дундук!!! – говорит строго. —И глаза мне не закатывай. Ты девочку как посмел оставить? Она так рыдала по тебе в клинике! В огонь за тобой бросилась!
–Но она не любит меня, – чеканю.
–Это она тебе сказала? А хочешь знать, что она сказала твоей тете при мне: что вы любите друг друга.
–Херня это все! – отмахиваюсь.
–А то, что твоя родственница надавила на неё, чтобы девочка тебя бросила и ты мог уехать на родину – тоже?
У меня отвисает не только челюсть, но и половина скелета отказывается функционировать и переваривать услышанное. Что, блять?
–Поясни, – закрываю глаза, предвкушая услышать невероятное.
–Родительница твоя новоиспеченная в коридоре клиники чихвостила ребенка, чтобы та не смела тебя удерживать и чтобы в Германию отпустила.
–Почему ты мне не рассказал?
–Рассказал сразу! Я не мог допустить, чтобы два сердца разошлись только потому, что чье-то третье вмешалось. Да вот только не учел, что ты еще не в себе был, родной. Прости старого.
–Ахмад! – чувствую придурковатую улыбку на лице. —Я говорил тебе, что люблю тебя?
–О любви не обязательно говорить, когда мы ее чувствовать способны.
Глава 53. Вильгельм
Ношусь по комнате, не в силах совладать с эмоциями. Ловлю свое отражение в тонированном стекле балкона: смесь надрывной радости и отпечаток догорающей боли.
Рвано дышу и улыбаюсь себе какой-то маньяческой улыбкой. Подхожу вплотную и прижимаюсь лбом к прохладному стеклу, мое дыхание оставляет круглый запотевший след.
Поверх рисую пальцем несвязные узоры, стараясь успокоить мысли.
Олень! Глупый доверчивый Олененок! Чего она наслушалась? Кому она поверила?
Озарения в моей голове запускают необратимый механизм.
Ее хлесткие слова о том, что она не любит меня, и в то же время ее глаза, которые молили обнять. То, как бережно она гладила меня в клинике и как плакала, и ее резкое исчезновение. То, как она бежала ко мне навстречу в день взрыва и то, как поспешно уехала из города.
Боги….
Башка перегревается, пытаясь выкопать из-под тонны земли воспоминания, которые я так тщательно зарывал внутри себя.
«Если любишь – отпусти!» – я ведь знал! Знал, блядь!
Что мне оставалось делать, когда любимый человек твердо отказался от меня? Конечно, поверить в эту чушь и сбежать!
Я дебил.
Я дебил?
Я дебил! – заключаю.
Из меня вырывается нервный смешок. Пограничное состояние между облегчением и безысходностью.
Сколько же всего ты натерпелась, Олененыш? Мало того, что парень – недалекий пень, так еще и родственнички подсуетились. Тетя, отец. ОН ведь тоже упоминал о том, что она «несносная», значит что-то произошло.
Тетя Миля, добродетель, мать вашу! Наш с ней разговор ранее этим вечером недостающим пазлом складывается в единую картину. Она просто вытравила Олененка из моей жизни. Вершительница судеб.
Злюсь страшно! Нет, мазафака, я в ярости! Но вместе с тем, с моей морды не сползает остервенелый оскал. Не могу объяснить этот феномен, возможно, последствия защемления от вывиха плеча, но при мысли о том, что Виолетта оставила меня не по своей воле, на моей морде автоматически натягивается улыбка.
Сердце наяривает в своем собственном ритме, практически несовместимом с жизнью. В теле гуляет жажда действий, что я мог бы голыми пятками по снегу несколько тысяч километров к ней пробежать. Прямо сейчас.
Однако, сегодня Рождественский сочельник – я не то что никуда не улечу, я даже такси от гостиницы не вызову.
Благо, мне есть чем заняться. Настроение, знаете ли, поднялось! На праздник даже захотелось.
–Семья! – объявляю неестественно громко, заставляя все ближайшие столики обернуться на нас. —А вот и я! К семейному Рождеству готов.
Друзья дяди и тети коротко переглядываются, и немного рассаживаются, чтобы подвинуть мне еще один стул. Показательно радостно плюхаюсь за стол, тут же подхватываю и по воздуху закидываю в рот блестящую маслину.
–Как настроение? – широко улыбаюсь сидящим.
–Отлично, родной, отлично! – подхватывает тетя. —Ты как раз вовремя.
И она права, поскольку к нам приближается официант с заказанными блюдами на блестящих тарелках.
–Чего заказать тебе выпить? – спрашивает Пауль.
–Оооо, я сегодня в особенном расположении духа, так что возьму, пожалуй, воду с газом! – щелкаю пальцами в нетерпении.
–Кхм, Вильгельм, смотрю, свежий воздух, пошел тебе на пользу, – любезно замечает друг семьи.
–Не то слово! – панибратски хлопаю его по плечу, хотя бедолага ни в чем не виноват. Но вы уже запомнили, что если меня понесло, то лучше не стоять на пути. —Погода сегодня радует!
–Итак, друзья мои! – перехватывает инициативу тетя, —Сегодня самая главная ночь в году. Хочу пожелать всем нам благополучия, радости и здоровья! И, конечно, чтобы наши самые родные и близкие всегда были рядом с нами.
–Prost!* – подхватывает подруга тети.
–Prost! – подхватывают все.
Педантично простукиваю своей водой каждый из поднятых бокалов и на всякий случай чокаюсь с семьей за соседним столиком.
–Классное пожелание, теть Миль, – откидываться на стуле. —Уточнить хочу только: а что такое наши родные и близкие?
За столом прокатывается смех, мол, глупыш философские вопросы задает.
–Это те, кого мы любим и те, кто любит нас, – отвечает, как ребенку.
–Ммм, интересно, – прикладываю руку к подбородку. —А кто принимает решение о любви?
–Вилли, солнышко, ты очень интересные темы поднимаешь, – тетя растерянно улыбается, натыкаясь на удивленные взгляды друзей, которых начало смущать мое поведение. —Однако думаю, мы можем поболтать о них завтра утром на прогулке, а сейчас….
–И все-таки, – перебиваю с наигранным дружелюбием. —Кто принимает решение, кому кого любить, а кого нет?
–Эээ, ну… Люди! Встречаются, влюбляются, женятся, – спешно перечисляет она, в наивной попытке отделаться от моих расспросов.
–Интересно. А третьи силы могут воздействовать на любовь?
–Если любовь сильная, то никакие третьи силы не властны, солнышко, – тетя пытается сохранить лицо.
–А если третья сила, это твоя родственница, которая решила, кого тебе можно любить, а кого нельзя, и организовала расставание? – прищуриваюсь батиным фирменным взглядом. Пусть он мне не отец, но кое-что полезное я от него все же перенял.
–О чем он говорит, Эмилия? – Пауль пристально смотрит на тетю.
Она только поджимает губы:
–Прошу меня извинить! —убирает с колен салфетку и порывается встать из-за стола.
–Куда же ты побежала, тетушка? Ты давай, сиди, отмечай в кругу родных и близких, а я за своей семьей полетел, – поднимаюсь из-за стола, пожимаю всем руку. —Как говорится, Frohe Weichnachten*!
Не стесняясь подхватываю со стола свое горячее блюдо и практически напевая, двигаю из зала.
Быстро нашариваю телефон свободной рукой и проверяю ближайшие рейсы домой. Впервые применяю слово дом не по отношению к Германии. Домой к Виолетте.
В голове стартуют торги:
А, что, если она уже начала меня забывать? Я тоже хорош, раз после первой попытки разговора свалил.
Ниче, нафиг, вспомнит!
А если, у нее уже кто-то появился?
Исчезнет, значит!
А если она правда меня не любит, и тетя тут не при чем?
«О любви не обязательно говорить, когда мы ее чувствовать способны.»
Свободных билетов ой как негусто, ближйшие дни аusgebucht***. Остается маленькая надежда на предпоследнюю ночь года. Вот ее и бронирую. Не знаю, как буду успевать, но, допустим, мне впервые повезет.
_
Prost* – универсальный тост на немецком языке, мол, за все хорошее да за здоровье))
Frohe Weichnachten** – (нем.) С Рождеством!
аusgebucht*** – (нем.) полностью забронировано
Глава 54. Виолетта
—Включай свою музыку, – Кирилл забрал меня с работы в последний рабочий день года, и мы выезжаем в наш родной городочек на празднование нового года и моего дня рождения к родителям. —По блютусу передай.
Выбираю новогодний плейлист, хотя настроение мало напоминает праздничное, и под звонкие напевы и мерное шуршание шин мы выкатываем на темную трассу.
За окном дубак, а в салоне тепло и уютно.
–Еще одни год, когда взрослые дети до сих пор не обзавелись семьями, – подначиваю Кирилла. —Ты готов слушать тосты с пожеланиями внуков?
–Да мне пофиг, систр, хоть правнуков, я свое еще не отгулял, – ухмыляется брат. —Ну, и не встретил ту самую, своего человека.
–Ммм, это ты так свои безответные чувства в Лизе называешь? – снова колю его.
–Эй! Запрещенный прием! У нас с занозой несерьезно, развлеклись и хватит, – недовольно подергивает плечами.
Брат настолько сильно ненавидел коллегу, с которой они воевали в офисе, что втюрился по уши. Естественно, он даже себе в этом не признается.
Считает, что их спонтанная совместная ночь ничего не значит. Их вылазка в хюгге-домик в лесу, которую он подстроил как розыгрыш на «Тайного Санту», вышла из-под контроля и переросла в нечто большее для них обоих.
Вот и подшутил Кирюша над вредной коллегой. И когда та на следующий день сделала вид, что между ними ничего не было, впал в депрессуху. В которой, само собой, он тоже не признается.
Наоборот, стал вести еще более залихватский образ жизни и еще чаще тусить по клубам со своим диджейским пультом. Только вот клубные красавицы его так не заводят, как Лиза-заноза.
–Кир, ты ей тоже нравишься ей! Просто ты полгода превращал ее жизнь в ад и решил, что за один вечер в ваших отношениях что-то кардинально изменится! – учу брата, как мы устроены. —Ей нужно время, чтобы начать тебе доверять. А пока она боится и игнорит! Так привычнее и понятнее.
–Ой, что-то слабо верится! – отмахивается брат, хотя в его взгляде я все же улавливаю искорку надежды.
–Просто у тебя эмпатии как у сушеной корюшки! А я знаю, что говорю!
–Не из своего ли горького опыта ты мне сейчас советы об отношениях раздаешь, корюшка? – смотрит строго Кир. Мы замяли тему с Вильгельмом, но он до сих пор считает мой поступок, мягко говорят, тупым.
–Запрещенный прием!
–Пора признать, систр: у нас с тобой получается все, кроме отношений. Мы рушим их своими руками. Особенно ты! – подкалывает.
–Ну все, два запрещенных приема подряд, и ты вынудил меня на крайнюю меру! – тянусь на заднее сиденье за сумкой, которых на неделю отпуска мы взяли немало.
–Не вздумай! Виолетта!
–Ооо! Еще как вздумаю! – достаю из кармашка блестящую синюю пачку сухариков и, не мешкая, срываю тонкую полоску с упаковки. —Ммм! Луковые со сметаной.
–Убери немедленно, я только салон пропылесосил, систр, блин! – сокрушается брат.
Нифига подобного. Закидываю сразу горсть сухариков в рот и с аппетитом жую, а упавшие на свитер мелкие крошки, руками прямо на пол с себя сметаю.
–Это физически больно, – Кир смотрит на неизбежное. —Они же еще и жирные!
–Я аффуратно! – жую очередную горсть. —Будеф?
–Давай! Голова два уха! – берет у меня парочку из пакета.
Едем, жуем и улыбаемся. Ровно до того момента, пока мой плей-лист предательски не выдает тот самый трек на немецком, который напевал мне Вил, и который я слушала позже в надежде выучить припев. Что-то про «я всегда буду с тобой, пройду через пламя и все сомнения».
Роняю тяжелый выдох: пламя-то как раз мы прошли, а вот сомнения – нет. В частности, мои.
Ну вот, снова скисаю. Иногда мне удается отвлекаться на другие мысли, но это только десять процентов времени, остальные девяносто я затриаю его имя до дыр, повторяя про себя как мантру. Сама себя бешу, но я не представляю, как все испавить.
Переключаю песню.
–Немецкий Фишера напоминает? – спрашивает Кир, но, встретив мой грустный взгляд, замолкает.
Тем более, его телефон издает звук уведомления.
–Легок на помине, – восклицает Кир, вырывая меня из грустных мыслей.
–Чего?
–Грибок на поминках, говорю, – странновато улыбается брат. —Видос смешной мне Ванька прислал. Черный юмор, хочешь, вместе посмотрим?
–Фу, ужас! – выношу вердикт вкусу парней. —Ты давай за дорогой следи. Я, конечно, стареть не хочу, но не до такой же степени, – намекаю на свой завтрашний др.
Кирилл убирает телефон с глаз, но его продолжают бомбардировать сообщениями. Он не видит их, но с каждым следующим его лицо принимает все более радостное выражение.
–Это Лизка пишет, что ли? – мне любопытно.
–Эээ да, угадала, – как-то слишком быстро сдается брат. —Лиза! Она.
–Ну вот видишь, я была права, – победоносно закидываю заключительную порцию сухарей в рот.
–Ты даже не представляешь, насколько, систр, – заговорщески подмигивает Кир.
Глава 55. Виолетта
В квартире родителей происходит предновогодний хаос: в воздухе витают ароматы запеченного мяса со специями и свеженарезанных салатов вперемешку со сладкими женскими духами.
Из телевизора как всегда звучат старые и любимые песни, перебиваемые компьютерной игрой, в которую в своей комнате рубится Санек с еще парой приглашенных пацанов.
Папа пересчитывает салюты, которые по традиции мы будем пускать во дворе, воткнув палку в сугроб. А наша двоюродная сестра украшает мой день рожденский торт.
Мы с Кириллом бегаем и конвейером носим бесконечные блюда из маминых рук в гостиную, где сервирован трехметровый стол. В нашей квартире всегда были открыты двери для родных и друзей. Этот день не исключение, тем более, что целых два повода.
–Давай соберемся и будем улыбаться, хотя бы ради мамы с папой! – договорилась я сама с собой утра, глядя в зеркало на свое лицо, в котором уже давно отпечаталась вселенская грусть.
Впервые за долгое время я нанесла тон на лицо, выделила на бледном лице тушью глаза и блеском губы, уложила волосы волнами. Все-таки мой день.
Провела пальцам по стоящему в комнате букету от папы и поймала себя на мысли, что мечтаю увидеть рядом еще один. От Вильгельма. Пусть даже душных лилий.
Тяжело вздохнув, подошла к сумке, с которой приехала и достала оттуда темно-зеленое платье в пол с пайетками. Плечи открыты, красивый вырез по ноге. Когда покупала его еще осенью, было совсем другое настроение.
Перед кем мне сегодня красоваться – понятия не имею, разве что перед Санькиными друзьями щеглами. Смеюсь этой мысли, вспоминая, что Вил тоже помладше меня будет.
Пусть хотя бы семье будет приятно смотреть на именинницу. Так они не догадаются, что это самый паршивый по ощущениям праздник за все прошедшие годы.
Сначала мы по традиции будем чокаться за мой день рождения, а затем переходим к проводам нового года. Хотя кажется, что чокнулась я уже давно.
Тети-дяди и пришедшие друзья родителей рассаживаются за столом. Мама совершает финальный забег к холодильной камере на балконе, чтобы убедиться, что ни один салат не останется несъеденным.
Дожидаюсь, чтобы наши разномастные приглашенные комфортно разместились, и только потом выискиваю себе место.
Однако, стоить мне только пролезть за спинами сидящих и опустить попу на диван у праздничного стола, как раздается трель дверного звонка. Первым подскакивает Кирилл, будто он только и ждал некого визита.
–Сюрприз для именинницы! – громко объявляет брат и бежит в коридор открывать.
Сердце пропускает удар. Я как идиотка в глубине душе все еще надеюсь, что ОН все поймет. Поймет и простит. Простит и вернется.
–А вот и…, – Кирилл осекается, увиденное за дверью явно не соответствует его ожиданиям. —А Вы кто?
Выглядываю в коридор.
–Виолетта, с днем рождения! – меня встречает букет элегантных цветов, перевязанных широкой атласной лентой, а затем за ним показывается Мишка. Мой коллега.
–Шикарно выглядишь, именинница!
Вот уж сюрприз.
–С-с-спасибо, как ты тут оказался? – заикаюсь от его появления.
Вопросительно смотрю на Кирилла, но тот только руками разводит, мол, он вообще не в курсе.
–Приехал тебя порадовать, – улыбается. —Выкупил твой адрес у отдела кадров за две коробки конфет. Надеюсь, ты не против?
–Эээ нет-нет, просто неожиданно! – натягиваю ответную улыбку.
В коридор выглядывают родители.
–Вы проходите скорее к столу, у нас еще есть место! – приглашает мам.
–Я с удовольствием! – он шустро разувается. —Я Михаил, друг Виолетты! – бодро представляется и протягивает руку.
–Друг Виолетты, в смысле парень? – мама любопытствует, оценивая два метра Мишкиного роста.
–Друг в смысле коллега, – отвечаю за него, с разочарованием принимая тот факт, что он все же проходит и решает остаться.
Надеюсь, Михаил снял себе гостиницу в нашем городе.
Все собравшиеся приветствуют его за столом. Михаил, конечно же, устраивается рядышком, протискиваясь на диван рядом со мной. Таковы уж традиции – в Новый год каждый гость на вес золота.
Однако, не для меня. Мне хотелось бы тишины.
Сестра с противоположной стороны стола бросает на меня взгляд, говорящий: «Это что за красавчик такой, ты почему не рассказывала, сучка?!».
Заметным только ей жестом показываю: «Забирай себе!», на что она хищно щуриться и выпрямляет спину.
Зато вот папа с мамой отчего-то радостно улыбаются гостю, наверняка, в тайне уже записали свою теперь уже двадцатишестиленюю дочь в старые девы. А тут мужчина!
А мне горько.
Миша тут не при чем, он как раз-таки молодец, но для кого-то другого. Дело во мне.
На мгновение я смела поверить, что это мог бы быть Вил. Небеса, что за наивная идиотка!
Папа привлекает всеобщее внимание постукиванием столового прибора о край бокала с шампанским.
–Хочу поднять первый тост за мою доченьку! За нашу именницу! – начинает папа. —Предыдущий год был для тебя годом взросления, крошка. Во всех смыслах. И ты достойно справилась со всеми сложностями, которые выпали на твои плечи! Знай, что жизнь дает нам только те испытания, которые мы можем вынести.
