Текст книги "Верь только мне (СИ)"

Автор книги: Тори Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

–А ты мне свои чувства за доброту не выдавай! – выкрикиваю ей.

–Прости, но сердцу ведь не прикажешь, – показательно безразлично пожимает плечами.

–Это когда ты успела сочинить такой бред? – на повышенных выдаю.

Она прикрывает глаза и с выдохом выдает: —После взрыва и больницы, когда все нормализовалось, я поняла, что ничего не чувствую. Хотела дождаться твоего восстановления и потом поговорить. Да, была страсть и яркие эмоции, хороший секс, но… не любовь, понимаешь? Поэтому я ни разу не смогла признаться тебе в ответ.

Чувствую, как высоко дергается мой кадык, пытаясь проглотить слезный ком, поступающий к горлу.

–Ты себя слышишь? – произношу совсем уж жалко почти шепотом. —В глаза мне сейчас скажи это!!!

–Что ты хочешь услышать?

Что я хочу услышать?

Что ты просто напугалась.

Что мы все преодолеем.

Что ты зла на меня.

Что ты ненавидишь меня.

Что угодно! Только не эти конченные заученные фразы.

–Скажи мне в глаза, что не любишь меня! – губы противно кривятся, когда произношу это.

Виолетта молчит, глядя сквозь меня, стараясь не палиться. Набирает воздуха, но не может выжать из себя это чертово предложение.

–Давай, ну! – злостно выдаю ей в лицо. —Не можешь? Нахрена ты затеяла эту игру? Почему нельзя просто поговорить? Что тебя волнует? Просто скажи мне, что я сделал не так?

–Все так, Вилли, – она как-то слишком по-дружески треплет меня по плечу. —Просто я не люблю тебя. И у меня вряд ли получится.

Контузит.

Она сказала это.

ОНА ЭТО ПРОИЗНЕСЛА.

Она смогла.

Подбородок бесконтрольно трясется, сдерживая отчаянную обиду.

–Я не люблю тебя, – затаптывает меня окончательно, —И не вижу смысла продолжать эти отношения.

Кровь с оглушительной болью сворачивается в венах. Движение по артериям прекращается. Я умираю. Теперь-то точно.

Закусываю кулак, убеждая себя, что я все еще в палате в бреду, и эта ситуация мне просто снится.

Расскажи мне кто полгода назад, что я буду убиваться из-за телки, которая прямым текстом шлет меня нахер, я бы харкнул в лицо.

А прямо сейчас я предаю ту часть себя, которая отвечает за фишерское самообладание и хоть какое-то подобие гордости. Потому что я на грани того, чтобы на коленях умолять ее забрать свои слова обратно.

–Виолетта, блять! За что?

–Извини….

–Извини? Извини? – как-то совсем по-психопатски улыбаюсь, стараясь найти название тому, что сейчас проживаю.

Клиническая смерть.

–Я доверял тебе! Твоим, блять поцелуям, твоим словам!

–Я тебе ничего не обещала, Фишер, – называя по фамилии, увеличивает дистанцию между нами.

Наворачиваю нервные круги вокруг застышей на месте Виолетты, которая кутается в воротник пальто и не может глаз на меня поднять.

Тело рвет на части, как в плохом музыкальном клипе заставляя то падать на колени, то всплескивать руками, то смотреть в небо. Не нахожу объяснения происходящему.

–Виолетта! Милая! Эй! Олененыш! – отчаянным шепотом обращаюсь в самым глубинным ее чувствам, пытаясь обнять.

Она просто напугана. Так ведь?

–Вил, не надо, – отпихивает меня. —Не нужно! Все уже решено!

Нервно сплевываю, чтобы хоть как-то сбить тряску в голосе.

–А меня ты спросить не забыла, когда решения принимала? – с решительной злостью выдаю.

–Вилли….,– мяукает мне в ответ, не решаясь смотреть в глаза.

–Лучше бы я сдох тогда в машине! Для чего ты меня спасала? – мне бы лучше заткнуться, но меня несет. —Потому что то, что ты сейчас делаешь – это убиваешь меня, блять! Не верю ни единому слову твоему! —беру ее за плечи и ору в лицо. —Нахрена ты это делаешь, а? А?

Она часто моргает, и из-под ресниц скатываются две пухлые капли, оставляя влажные полосы на щеках, но Виолетта продолжает стоять на своем: —Все кончено, Вил. Прости….

Извергающийся во мне вулкан вдруг затихает, и потоки лавы в секунду берутся пуленепробиваемой коркой. Черной, выжженной, покрытой пеплом.

Где я, тяжело дыша, всматриваюсь в глаза Виолетты в поисках хоть как-то зацепки, искры, белого флага, но вижу только пики и копья.

Моя теперь уже бывшая училка замедленно моргает, будто фотографируя меня на память. Мы оба знаем, что видимся в последний раз. До последнего прожигаю ее взглядом, пытаясь сделать рентген и заглянуть внутрь.

–Нам обоим нужно начать новую жизнь. Не иди за мной, пожалуйста, – заученно произносит робот, и шагает от меня прочь.

Последнее, что я вижу, это ее удаляющаяся в сторону наших машин спина и усиливающийся колючий снегопад в свете фонарей.

–Скатертью дорога, – мерзко выкрикиваю ей вслед в бессильном отчаянии. —Ненавижу тебя! Ненавижу!

–

–Вил, ты не бери близко, – говорит Макс, когда я, выдержав паузу, возвращаюсь к машине. Кир со своей неадекватной сестрой уже уехал. —Она не в себе после всего случившегося. Дай ей время.

–Да пошло оно все на хуй! – выпаливаю ему до боли в боку. —Я затрахался постоянно доказывать ей что-то.

Шелест мрачнеет.

–Она не доверяет мне априори. Для нее я причина всех бед. Я и склады сжигаю и преподавателей калечу, и чувства мои пошли нахуй, – продолжаю отплевываться.

–Давай, бро, не дури. Пару дней она успокоится, потом приедешь и поговорите без эмоций.

–Пффф! Нет, спасибо, – на моей физиономии проскальзывает защитная усмешка.

Внутри пышным черным цветом прорастает ненависть. Густая, смолянистая, заполняющая все трещины, которые Виолетта расхуячила.

–Поехали, напьемся? – внезапно предлагаю.

–Стопэ, ярый! Никаких напьемся, твои переломанные ребра блевач не выдержат. Рано паниковать, давай завтра? Вот видишь, она передумает.

–Ей просто похуй на меня, – констатирую типа безразлично.

Закусываю верхнюю губу, запихивая свои сранные чувства поглубже.

–Не похуй ей! Может, у нее шок или стресс, этот, как его? Посттравматический! – Макс отъезжает от злосчастного кафе.

–Ее проблемы, – выдаю максимально безразлично. —Меня это больше ебать не должно. Свой выбор она сделала. Ненавижу, блять!

Кудрявый только тяжело вздыхает.

Когда мы добираемся до моего дома, Макс помогает мне занести сумки и, коротко поздоровавшись с домоуправителем Федором, смотрит на меня обеспокоенно.

–Ты давай проспись, глупостей не делай. Разберусь с утра с папиной операцией и приеду, поговорим, – хлопает меня по спине.

–Да, брат, давай, – сохраняю невозмутимый вид. —Никаких глупостей.

–Вил, – Макс слишком хорошо меня знает, чтобы вот так поверить, —Я серьезно.

–Я тоже.

–Федор, Вы за этим молодым человеком проследите, пожалуйста! Чтобы шел в постель и выписанные таблетки по расписанию выпил, – кивает на пол, —Они в коричневой сумке.

–Иди уже, мамочка! – выпроваживаю друга.

Дверь захлопывается, и я опускаюсь на пуф в прихожей, не в силах даже обувь снять.

–Подогреть Вам ужин, Вильгельм Альбертович? – сквозь толщу мыслей слышу Федора.

–Да, Федь, и собери мне чемодан.

Глава 47. Вильгельм

Мне похер! Похер! Мне похер!

Блять, мне не похер.

Внутренности выкручивает, я в который раз бесхребетно пытаюсь дозвониться Виолетте, засунув в задницу свою гордость и безразличие, на которые я тщетно себя программировал.

Прошло уже три дня после нашего разговора с Виолеттой, точнее пятьдесят семь часов и двадцать минут.

Мне хотелось бы навсегда их забыть. Готов как псина подзаборная ползать у ее ног и молить дать нашим отношениям шанс. В ответ я получал только гудки.

Как я и просил когда-то, она меня не блокирует, а просто оставляет без ответа.

Строчу ей километровые полотна текста, взывая к чувствам. Я блять знаю, что они были! Знаю точно. Мне ее взгляда хватало. Трепета ее хватало, чтобы быть в этом уверенным. А теперь тупо игнорит.

Места себе не нахожу.

Петра, отца Макса, сегодня наконец оперируют, так что Шелест ночевать в клинике будет, а я взял батин мерс и приезжал постоять к воротам Виолеткиного дома.

Как я понял, она поспешно съехала. Насколько же надо не хотеть меня видеть, что попросту сбежать из города.

Приступы ненависти чередуются с приступами почти детского отчаяния, от чего я становлюсь еще более отвратителен сам себе.

Но пусть этот позор унижения будет со мной, напоминая, каким жалким я могу быть, чтобы больше не ввязываться в эту хрень с уебищным названием любовь.

Довожу себя до состояния, когда организм включает мою главную защитную систему – похуизм.

Живых эмоций во мне почти не осталось, только выжженное нутро. Жесткая перезагрузка, перепрошивка всех программ.

Так что с уверенностью я делаю то же самое, что и Виолетта. Сбегаю. Я ведь всегда мечтал об этом.

–Если передумаешь…, – говорит отец, когда мы подписываем заключительные доверенности у нотариуса, передаю свои права, —Ты всегда можешь вернуться.

–Не передумаю.

–И если нужны деньги….

–Не нужны, – отрезаю.

Я отказался от любой его «помощи» в свой адрес. Не хочу быть должным. Накопленное бабло я с легкой руки отдал Максу, и ни о чем не жалею. На билет в один конец мне хватило, а дальше буду разбираться по ходу пьесы.

Мои вклады приносят небольшие дивиденды, на таблетки от мигрени хватит.

Отец только кивает. Со мной он больше не спорит, не угрожает и вообще всячески ищет контакта, который мне теперь не усрался.

Полагаю, что Альберта Карловича мучает совесть от того, что он наконец-то убедился, что всю жизнь зря мочил свою кровиночку. А еще он слишком впечатлился произошедшим на балу. Говорит, думал, что потерял меня.

Отец не молодеет, и я скорее поверю в то, что у него ранняя деменция, чем в его внезапную любовь. Только мне здесь ловить не-че-го.

Возглавлять мусорную империю я так и не загорелся. Чувствами к сожалеющему отцу не воспылал. Слишком много пережито.

Бате завтра вожжа под хвост попадет, и он снова начнет грозиться отправить меня в армию или сразу на каторгу.

Новости о моем отъезде отец, естественно, не удивился, только надрывно вздохнул. Зато тетя Миля была вне себя от счастья. Буквально ликовала, будто это ее личная победа. А на самом это мое личное поражение.

–Зарегистрировала нас на рейс. Нико очень рад, что дядя Вильгельм прилетит, – сообщает неестественно радостным тоном.

–Окей.

–Ты собрал все, что нужно?

–Давно.

–Шатц, ты не в настроении? – приобнимает меня за плечи тетя. – Завтра у тебя начнется совершенно новая жизнь! Машенька бы сейчас так радовалась, что ты наконец-то исполнишь вашу с ней мечту.

–Ага, – все что я в состоянии выдать.

Видя мою убитую рожу, тетя понимающе ретируется, а я продолжаю тупить в комп.

Двигаться мне особо не дают. Долбанный лысый врач по настоянию отца и здесь меня достал, насильно заставляя соблюдать покой.

Внешне я не то что спокоен, внешне я почти мертв.

Меланхолично расчищают рабочую почту перед отлетом, пересылая отцу нужные письма и удаляя неактуальное.

Взгляд падает на сообщение двухнедельной давности от лаборатории, которая делала забор генетического материала.

В день, когда я очнулся, отец с трясущимся подбородком сообщил мне, что я был прав, и что я его сын. А позже даже просил прощения за то, что смел полагать иначе.

Так что на автомате удаляю письмо. Нахрен мне то, что я и так всю жизнь знал?

Вместо этого читаю рассылку с очередным коммерческим предложением. Только вот по спине бежит предательский холодок, заставляя волосы на загривке дыбом вставать.

Помедлив пару секунд, нажимаю на вкладку «Корзина» и пялюсь на письмо из клиники. Не могу открыть.

Хер ли я медлю?

Сглатываю и тапаю на письмо, сразу переходя к прикрепленному файлу. Шарю глазами по незнакомым таблицам с обилием показателей и цветных колонок.

Где же?

Где же?

Не то… Не то…. А вот!

«Вероятность отцовства 0%. Предполагаемый отец исключается как биологический отец».

Блять.

Что?

Еще раз.

Вероятность отцовства 0%.

Ноль процентов.

Ноль.

Трижды блять.

Хватаю из батиного бара первую попавшуюся бутылку янтарного пойла и слетаю вниз.

–Я к Максу уехал, если потеряют, – предупреждаю Федора, крикнув через прихожую.

Пизжу.

Я еду сделать то, что много лет не давало мне покоя.

В висках пульсирует навязчивая мысль, которая плотно засела в моей голове. Я не решался на это раньше, а вот сейчас дамбу прорвало.

Глава 47.1 Вильгельм

Мамин кулон. Рулю к ломбарду.

Не к первому попавшемуся, а к тому, который мама когда-то называла «доверенным». В те редкие моменты, когда сын подросток соглашался прогуляться с мамой по парку, она указывала мне на одно и то же невзрачное здание с совсем уж обшарпанным входом.

Пусть этот кулон хранит тебя, сынок. А если тебе когда-то придется расстаться с ним – не переживай, значит, так надо. Моя любовь всегда будет с тобой.

Окидываю крыльцо взглядом, сомневаясь, работает ли это захолустье по прошествию стольких лет. Почти срываю цепочку с шеи и вхожу, открывая скрипучую деревянную дверь с потускневшей желтоватой вывеской «Шанс».

От ломбарда здесь только стеклянная разделяющая посетителей и работников перегородка с прорезанным окошком. На прилавках пылятся столетние украшения, явно вышедшие из моды. В остальном похоже на киоск с безделушками.

–Помочь чем? – из-за прилавка выглядывает паренек.

Смотрит вопросительно, постукивая татуированными пальцами по поверхности в такт музыке, приспустив для вежливости одну сторону больших наушников.

–Вещь хочу одну оценить, – кладу на прилавок цепочку.

Чувак, который явно рассчитывал, что я просто поглазею, и меня не придется обслуживать, нехотя подкатывается на стуле и поднимает кулон перед глазами.

–Оставляйте, – пожимает плечами. —Наш мастер сейчас занят.

–Во сколько подъехать?

–В без пятнадцати послезавтра, – гыгыкает в ответ парень, но, встретив мой убийственный взгляд, осекается. —Кхм, послезавтра оценит.

–Послезавтра меня не будет в городе, можно как-то сегодня? – говорю настойчиво. —Я оплачу.

–Конечно, оплатишь, бесплатно мы не работает, – продолжает борзеть мелкий. —Но дядь Боря сегодня и так зашивается.

Злюсь. Максимиллиан и короткие отношения с Виолеттой научили сначала пытаться разговаривать, а затем бычить.

–Могу я увидеть его на минутку? – проявляю недюжинные усилия, чтобы оставаться в спокойствии.

–Сходи в другой ломбард, раз так срочно, – резюмирует чувак, передает мне цепочку, демонстративно накидывает наушник и отворачивается.

Лааадно, сучонок невоспитанный.

Я же пытался поговорить? Пытался. Теперь мои методы.

Наклонившись к окошку, резко хватаю щегла за воротник и притягиваю так, что его башка показывается на моей стороне.

–Слышь, борзый, – говорю все таким же спокойным тоном, —Во-первых, к незнакомым людям обращаются на «Вы» и здороваются.

Сам не верю тому, что это вырвалось из моего рта, которым я тыкал Виолетте.

–Пусти меня, отпусти! – начинает визжать.

–Во-вторых, – натягиваю ткань сильнее, —Я вежливо попросил позвать оценщика. Так сделай это!

Отпускаю раскрасневшегося пацана, он отшатывается и начинает откашливаться, выпучив на меня глаза.

–Я щас кнопку вызова полиции нажму, понял!!! – вопит истерично. —Вали отсюда!

Блять, тут, короче, каши не сваришь. Еще присяду рядом с психом Лисицыным, на дачу показаний и заседание к которому мне все же пришлось вчера съездить. Печальное зрелище долгой неминуемой расплаты.

Пихаю кулон в нагрудный карман и выметаюсь оттуда.

И с чего я решил, что меня ждет какая-то сказочная лавка, где при появлении кулона начнут кружиться феи и с потолка посыпятся блестки?

Видимо, башкой слишком ебнулся и придумал себе небылицу о том, что мама неспроста настаивала именно на этом ломбарде. Что там какая-то тайна кроется.

Матерясь себе под нос, сажусь в машину, закрываю глаза и выдыхаю. Надо действительно ехать к Максу, проведать его и рассказать ему охуительную новость о том, что мой мучитель-отец был всю жизнь прав, – я не его сын.

Тяжелые осознания накрывают меня одно за другим.

И что мама, получается…. получается, изменяла ему? И еще и забеременела на стороне. И ничего мне не рассказала. Ничего, блять, мне не рассказала!

Сука.

Колочу по рулю до боли в руках.

Вся моя жизнь сплошной сюр. Одна большая ложь, наложенная на поверх другой лжи, и уже не разобрать, где она началась и закончится ли когда-то.

Отец.

Или как мне его теперь называть? Мамин муж? Приемный отец? Дядя Альберт?

Он всегда догадывался и всегда гнобил меня, а мама убеждала, что он ошибается, взращивая во мне безысходную ненависть.

А теперь он, точно зная об отсутствии кровного родства, решил убедить меня в обратном? Жизнь переписать? Нафига?

И кто, блять, мой отец?

Что теперь делать со всей этой информацией?

По привычке первый порыв подмывает меня подорваться и лететь к Олененку поговорить. Рассказать ей, что она была права, когда говорила мне сделать повторный тест. Мне нужен ее совет. Только вот она наигралась в спасительницу.

Волна тоски и безысходности накрывает по самое горло, еле успеваю хватать воздух над поверхностью.

–Молодой человек! – кто-то резко стучит костяшками по стеклу, приводя меня в чувства от молчаливой истерики.

Опускаю стекло.

–Это Вы сейчас в «Шанс» заходили? – серьезно спрашивает крупный мужчина в очках.

Его руки перемазаны чем-то черным. Поди старший из ломбарда разбираться пришел. Выхожу из машины. Мужик внимательно изучает мое лицо.

–Я.

–Вильгельм Альбертович Фишер? – уточняет.

Почему-то захотелось по-армейски ответить «так точно!»

–Да. С кем имею честь?

–Борис я, владелец ломбарда. Вы кулон сдать решили? – спрашивает. —Эээ, оценить хотел, – не понимаю, что происходит.

–Вы уж простите моего племянника, он у нас в воспитательных целях работает, только вот наоборот получается, – поясняет сдержанно.

–Его однажды перевоспитают.

Женщина, которая разобьет ему сердце, – добавляю про себя.

–Ты так изменился, Вильгельм, на маму очень похож, – внезапно выдает Борис, все еще фиксируясь на моем лице.

Я прям долбанный Гарри Поттер, не иначе.

–Вы были знакомы?

–Жена моя, они подругами были. Мы и с тобой как-то виделись, мы вас после твоих соревнований пару раз подвозили, тебе лет пятнадцать было,– говорит мужик и достает из внутреннего кармана своей дутой куртки небольшую картонную коробку размером с конверт. Протягивает мне.

–Что это?

–Держи! Оно, считай, пять лет для тебя в сейфе у нас лежало. Маша попросила нас кое-что сохранить и передать тебе, если ты все же придешь однажды.

–Что там? – не веря в происходящее принимаю из его рук посылку из прошлого.

–Она сказала, если тебе вдруг придется сдать кулон, значит, приключилось что-то нехорошее, на этот случай она оставила тебе это. Я не знаю, что там, – признается Борис. —Скажи, ты в беде, сынок? Тебе помочь чем?

Смотрю на мужика, приходя в себя от услышанного. Вспоминаю, что моя физиономия все еще выглядит как после пыток: ободранный и опаленный.

–Нет-нет, у меня все в порядке, – для достоверности киваю в сторону мерса, мол, не бедствую.—Я не собирался сдавать украшение, хотел… приехать сюда.

–Просто почувствовал, – дополняет предложение мужик.

–Наверное.

–Ты уверен насчет помощи? – спрашивает дядька.

–Все в порядке, правда. Переезжаю в Европу, как мама всегда мечтала. Так что, все отлично, – натягиваю улыбку, хотя самому внезапно тошно от этого осознания. —Вот держите, – протягиваю ему свою рабочую визитку, —Напишите мне, будем на связи.

–Рад слышать! Ну, тогда бывай, Вильгельм, удачи тебе там в светлой Европе! – хлопает меня по плечу Борис, и спешит назад в палое здание.

–Спасибо, – говорю себе под нос, стараясь не замечать внутреннего сопротивления его пожеланиям.

Рассматриваю коробку под глухие удары собственного сердца.

Глава 48. Вильгельм

«Завтра улетаю. Надеюсь, ты счастлива!» – отправляю Виолетте заключительное сообщение, так как ловлю стойкое ощущение, что после вскрытия посылки из прошлого моя жизнь изменится.

Закуриваю сигарету, но сразу отправляю ее в первую же урну. Решаю открыть коробку, не уходя далеко от ломбарда, вдруг мне снова понадобится Борис.

Хватаю пойло из машины в качестве моральной поддержки, к которой никогда прежде не обращался, и бреду через прилегающий парк в поисках безлюдного места. На бушующих эмоциях не замечаю, как дохожу до самого его конца.

Природа значительно облысела, и теперь вместо зеленого ограждения передо мной открывается вид на город. Небо затягивается тяжелыми снеговыми облаками, и начинает смеркаться.

В пустом воздухе кружатся падающие на безжизненную землю парка снежинки. Фу, так романтично, аж тошно, блять.

Завтра перед самолетом заеду к кудрявому и обязательно к Ахмаду в клуб, если решусь признаться учителю, что сбегаю. А здесь и сейчас отличное место, чтобы попрощаться. Точнее, послать все нахуй.

Таращусь на коробку, она очень легкая, не в силах даже предположить, что может быть внутри. Мелкой тряской тревога просачивается сквозь пальцы, когда я аккуратно надрываю защитную ленту.

Поднимаю крышку, из-под которой на меня смотрит тонкий белый конверт. Зажимаю коробку под мышкой, обрываю край конверта и ходящими ходуном руками достаю несколько исписанных маминым почерком листочков в клеточку.

Приземляю задницу на ограждающую планку, закусываю губу и поднимаю глаза в небо. Щас будет пиздец. Разворачиваю сложенные в несколько раз бумажки:

"Дорогой сынок! Солнышко мое! Тебе пишет твоя мама. В последнее время стала чувствовать себя хуже и очень боюсь, что уйду, не сказав тебе столько важного.

Возможно, ты никогда не прочтешь это письмо, значит, так и нужно.

Если ты все же читаешь эти строки, значит, тебе нужна поддержка. И я хочу, чтобы ты знал, что я здесь, рядом с тобой, мой родной.

В какой бы ситуации ты был, в каком бы состоянии ты ни был, чтобы ни происходило в твоей жизни – я очень люблю тебя. Я слышу тебя, я вижу тебя, я рядом."

Бляяяять, в горле зреет ком размером с кирпич, а в носу начинает больно резать. Мама….

"Хочу сказать тебе, чтобы ты не корил себя, если в жизни что-то идет не так, потому что все мы не идеальны.

Особенно я. Знаешь, милый, я совсем не горжусь многими вещами, которые я совершала в силу своей молодости, глупости, неопытности.

Но мы никогда не знаем, как тот или иной поступок отразится на нашей жизни. Иногда самые глупые, стыдные и опрометчивые решения приносят самое большое счастье."

Отворачиваюсь от бумаги, не в силах даже приблизительно описать коктейль, который я чувствую.

Одним движением откручиваю крышку бутылки, походу какой-то вискарь, и делаю большой глоток. Алкоголь мощно ухает внутрь меня потоком раскаленной лавы, вызывая только жжение.

Господи, дай мне сил дочитать это.

"Есть тайна, которую я не хочу забирать с собой. Она причинила мне столько боли в течение жизни, но подарила абсолютное счастье – тебя. Я верю, что ты достаточно взрослый, когда читаешь это письмо, и верю, что могу сказать тебе это сейчас.

Вилли, Альберт действительно не твой отец. У нас ним несколько лет не получалось завести детей, по каким бы врачам мы ни бегали.

Он давил на меня, отношения только ухудшались. И в момент, когда мы окончательно решились развестись, где произошло то, о чем я никогда не жалела."

–Почему ты не рассказала мне? Почему???– отпиваю еще глоток, второй раз жижа не кажется такой мерзотной.

"Вернувшись из отпуска, я даже не подозревала о том, что уже ношу под сердцем тебя. Именно тогда Альберт решил вернуть меня, сказал, что не хочет разводиться и сделает все возможное для нашего брака. Я любила его и вернулась, а уже позже узнала о беременности.

Прекрасно понимая, что зачатие произошло раньше, я соврала мужу. Постарайся не судить меня, хотя это сложно. Я наивно верила, что делаю хорошо семье.

У нас появился ребенок, долгожданный сын.

Но видя, к чему привела моя ложь, видя, какую боль это причиняет тебе, я раз пыталась уйти от Альберта, начать отдельную жизнь с тобой, но он каждый раз возвращал меня, обещая, что все наладится.

А я так хотела дать тебе хорошую семью."

–Кто тогда мой отец, мама? Кто я?

"Я забеременела тобой неожиданно. Это был курортная интрига, вечер, чтобы забыться от наших скандалов, я не запомнила даже его имени. Помню только, что мы говорили по-немецки.

Мы никогда больше не общались, да и не было в этом нужды.

Хочу, чтобы ты знал только одно: когда я узнала о беременности, я была самым счастливым человеком на свете, клянусь тебе, Вилли!

Ты – самое желанное, что могло произойти со мной в этой жизни. Я молила небеса, чтобы в нашу семью пришел ребенок, и они подарили мне тебя. Если бы мне пришлось еще раз пройти через все, чтобы получить тебя, сыночек, – я бы сделала, не задумываясь."

–Отец знал с самого начала?

"Альберт стал догадываться после родов, но он не смог нас отпустить, он пытался принять тебя, Вилли.

Ты взрослел, и наши ссоры участились настолько, что ему все же захотелось сделать тест на отцовство.

Тогда мы только переехали, и я так боялась, что мы останемся без крыши над головой в незнакомой стране, что малодушно подделала результаты теста, заплатив лаборатории.

Однако, это не исправило ситуацию. Даже сегодня, перед тем, как написать тебе это письмо, я слышала вашу с отцом ругань в коридоре.

Чувствую, что мне осталось немного, я слабею с каждым днем, и не хочу, чтобы ты запомнил меня такой – изменщицей. Но когда-то придет время узнать правду."

В этом месте паста на странице расплывается слезными разводами мамы, поверх невольно добавляется еще пара моих.

"Прости нас, Вильгельм. Мы оба наделали ошибок, катастрофических. Мы не смогли стать тебе хорошими родителями, оказавшись обычными людьми.

Мне так жаль, сынок. Мне так жаль. Прости меня, родной, за все, что тебе пришлось чувствовать по моей глупости.

Надеюсь, ты когда сможешь это сделать."

–Прощаю, мама, Прощаю. – утираю жижу под носом рукавом и опрокидываю еще вискаря, по замерзшим конечностям растекается приятное тепло, придавая смелости. —Я бы так хотел, чтобы ты сейчас просто была рядом, просто рядом, живая и здоровая. Мне так тебя не хватает!

"Теперь ты знаешь, что твоя мама была далеко не идеальной.

И знай, что каждый может ошибаться. Ты тоже. Твои близкие тоже. Это не делает тебя плохим человеком, и это не делает твоих любимых плохими людьми.

Порой говорить неправильные вещи, влезать в сомнительные ситуации, принимать неверные решения, предавать или обманывать приходится не по своей воле. К сожалению, иногда мы заложники обстоятельств, как бы ни казалось со стороны.

Любое состояние сейчас – это не конец. За тьмой всегда последует свет."

–Как, мама, как? Я не знаю, кто я и не понимаю, зачем я.

"Знаю, что это вряд ли заменит тебе украденную любовь, но я хочу, чтобы у тебя был шанс начать строить свою жизнь так, как этого этого хочешь ты, без оглядки на обстоятельства.

Я слишком поздно осознала важность того, как важно быть независимой. Верю, что ты у меня умный и самостоятельный, и сам обеспечиваешь себя. Но считаю своим долгом оставить себе что-то после себя, чтобы ты мог иметь крышу над головой, которая не зависит ни от чьего настроения.

Вилли, солнышко, я переписала на тебя дом своих родителей в Германии, который унаследовала несколько лет назад, когда не стало твоей бабушки.

Прежде он принадлежал нам с Милей, но я выкупила ее часть, и завещала его тебе. Альберт не знает.

Зато твоя тетя Миля в курсе. Сейчас она вписана в доверенность на дом, чтобы следить за ним, но законным наследником являешься только ты. Копии бумаг прилагаются.

Оригиналы хранятся у Мили в Мюнхене, мы договорились с ней, что, если меня не станет, то она вручит тебе мой подарок на твое двадцатипятилетие. Но я знала, сынок, что это письмо найдет тебя раньше."

Онемевшее туловище не слушается, я медленными движениями снова открываю коробочку, находя внутри еще один конверт, который сразу не заметил.

В свалившейся темноте подсвечиваю себе фонариком телефона: все бумаги на немецком языке с гербовыми печатями. Хочу проговорить «спасибо, мама», но я не в силах. Тогда я просто не соберусь назад, меня окончательно размотает.

"Благословляю тебя поступить с твоим имуществом так, как считаешь нужным. Подумай хорошо.

Будь мудр в своем решении, и пусть оно сделаем тебя счастливее. Буду молиться о тебе даже на том свете.

Твоя мама. Люблю тебя, сынок."

Пошатываюсь. Смутно осознаю, что ноги больше не слушаются меня. Роняю на землю телефон, сбиваю ногой полупустую бутылку.

Кажется, я пьян.

Нашариваю смартфон и дочитываю последние строчки, еле держа себя в руках.

Безуспешно хочу сориентироваться в пространстве, но чуть не клюю носом. В рандомном порядке распихиваю по карманам содержимое своих рук.

Телефон заблокировался, а я как сука не могу попасть по нужным цифрам. Долбанное распознавание лиц не работает с тех пор, как я половину физиономии об асфальт стесал.

После разблокировки новым испытанием для моего поплышего мозга оказывается набор нужного номера.

Щурусь на свет, палец рвано листает список звонков, пытаясь выхватить знакомые буквы.

Макс, Макс, Макс, М... М... М... Тыкаю в Макса, в надежде, что кудрявый уже освободился.

Пока идут бесконечные гудки, к горлу подкатывает тошнота. Эмоциональная и физическая тошнота, и меня выворачивает у первого же дерева.

Сука!

Чуть зажившие было ребра простреливают до самого мозга. Не без мучений распрямляюсь, держась за ствол.

–Алло, Фиш! Алло! – доносится женский голос.

–Милена? Ты что у Макса делаешь? – спотыкаясь десять раз, выговариваю фразу.

–Вил, ты сам мне набрал! Ты в порядке вообще? Что у тебя с голосом?– она говорит что-то еще, но мне так хреново, что я не разбираю.

–Забери меня, – все, что могу выдать, борясь с головокружением и сдерживая позывы.

–Тебе плохо? Боже! Сейчас такси вызову, объясни, где ты!

______________________________________________

Глава 49. Виолетта

«Систр, ну харэ дуться! Поговори со мной! Прости, я думал, что делаю как лучше, и вы помиритесь!» – прилетает сто тридцать пятое голосовое от Кирилла.

Я с ним не разговариваю. За то, что он вопреки моим просьбам устроил нам встречу с Вильгельмом. Встречу, к которой я была не готова. Ни морально, ни физически, ни душевно. Никак!

Мне нужно было время, чтобы настроиться на разговор, подобрать правильные слова.

А теперь сердце разрывается каждый раз, когда прокручиваю в голове наш последний диалог. Ненавижу себя.

Не-на-ви-жу.

Вилли не заслужил ни единого гребанного слова, что я ему сказала. Однако, он заслужил свободу. Пусть лучше меня ненавидит, чем страдает от отца.

Вспоминаю его глаза, молящие о взаимности, которую я готова дать, и кровь сворачивается.

«Завтра улетаю. Надеюсь, ты счастлива!» – снова открываю вчерашнее сообщение от Вильгельма.

Сейчас он, наверное, уже в самолете. Или даже долетел. Смыкаю ресницы, из-под которых в последнее время вылилось столько воды, что хватило бы потушить тот пожар в подсобке.

Перечитываю сообщение снова и снова. Как и все сообщения от него: от слов ненависти до признаний в том, что он никогда и никого больше не полюбит.

В прошлый раз я пообещала, что не буду кидать его в блок. Не знаю, зачем держу это обещание до сих пор, учитывая то, что я уже растоптала его чувства.