Текст книги "Сто имен (СИ)"

Автор книги: sweet_mademoiselle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Круто вышло, – захихикала Мэри-Роуз, ее милое личико сияло. – Готова признать, Сэм, на этот раз был в ударе. Твой Гекльберри?

Он пожал плечами, рассмеялся:

– Надо же было произвести впечатление на тещу. Привет Джуди! – Он поцеловал “тещу” в лоб, и та сказала что-то, чего Китти не разобрала, а Сэм понял и рассмеялся.

Молодая женщина, которую Китти принимала за официантку, пока та стояла в стороне и наблюдала за ними, теперь подошла к столу.

– Можно присоединиться? – с веселой улыбкой спросила она. – Теперь уже можно?

– Разумеется! – Сэм оживился пуще прежнего. – Друзья, это Ифа. Она обедает сегодня с нами. Надеюсь, вы не против?

Мэри-Роуз несколько смутилась, но поспешила сгладить неловкость:

– Да, то есть нет, в смысле – нет, я не возражаю.

– Ифа, это Китти, приятельница Мэри-Роуз. Китти, нам надо будет переговорить, я вам кое-чего порасскажу. – Он подмигнул, и Китти, не устояв, расхохоталась. – Ифа, а это мой лучший друг и невеста, Маргарет Посслуэйт, она же Мэри-Роуз.

– Поздравляю. – Ифа, смеясь, перегнулась через столик, приобняла Мэри-Роуз, поцеловала.

“Невеста” как-то не очень обрадовалась такой фамильярности.

– Мы с Ифой познакомились примерно месяц тому назад на работе. Я подумал, самое время ввести ее в нашу компанию, – чуть смутившись, пояснил Сэм.

– Ну конечно. – Мэри-Роуз с трудом овладела собой.

– Я столько о тебе слышала! – Глаза у Ифы сверкали, она вовсю распускала хвост, стараясь всем понравиться.

– Ну, я… – запнулась Мэри-Роуз.

– Успокойся, про то, как нас вместе мыли, я не рассказывал! – встрял Сэм, и Ифа и снова засмеялась.

– Чего только вы не делали вдвоем! – Она лишь подхватила чужую шутку, но Мэри-Роуз окончательно смутилась, и Сэм, увидев это, тоже сник, но Ифа ничего не заметила, ей хотелось очаровать закадычную подругу своего парня, и она разливалась: – Кстати, о ваннах: ты когда-нибудь мыла Скотти? С ним не управишься! -И она принялась рассказывать о том, как они с Сэмом пытались искупать его собаку, но Китти не слушала, захваченная немым диалогом матери и дочери: рука Джуди скользнула под столом к руке Мэри-Роуз и крепко ее сжала.

Имя номер семь: Мэри-Роуз Годфри.

Название: Невеста.

========== Глава 21.1 ==========

После встречи с Мэри-Роуз Китти вновь отправилась в Сент-Маргарет к Берди. Ей нравилась Берди, нравились ее незамысловатые рассказы о былых временах, ее элегантность, любезность и готовность принять все, что ее окружало. С Берди Китти про больше времени, чем с другими людьми из списка, но, прослушав запись, обнаружила, что нужно задать еще один вопрос. Все еще было светло и солнечно, хотя к вечеру стало прохладнее. Многие обитатели дома престарелых сидели в тенечке на лужайке, и среди них Китти обнаружила Берди – как всегда, элегантную, ноги на садовой скамеечки, лицо приподнято навстречу солнечном теплу, глаза полузакрыты.

– Здравствуйте, именинница, – негромко, чтобы не застать врасплох, приветствовала ее Китти.

Берди тут же открыла глаза и улыбнулась.

– О, Китти, здравствуйте, рада снова видеть вас. – Она спустила ноги со скамеечки. – День рождения еще не настал, да и праздновать я не собираюсь. Восемьдесят пять лет, можете себе представить? – Она без особого воодушевления покачала головой.

– Восемьдесят, и ни на день старше, – заверила ее Китти, и Берди засмеялась. – Но вы будете праздновать в другом месте, верно? – намекнула Китти, пытаясь разгадать загадку: уже несколько дней ее мучил вопрос где же Берди собирается встретить восьмидесятипятилетие, если не в кругу семьи, – более того, – Берди не жалела объяснять детям, куда она едет.

– Не то чтобы праздновать… – Берди сняла с юбки невидимую пушинку. – День-то сегодня какой!

Китти улыбнулась этой невинной уловке.

– Ваш день рождения – в четверг?

– Да.

– И вы куда-то уедете.

– Совершенно верно, в четверг меня тут не будет, но мы можем встретиться в субботу или воскресенье, если вас это устроит. Даже в четверг утром хотя я, наверное, уже наскучила вам своими рассказами.

Китти снова улыбнулась:

– Берди, позвольте все же спросить, куда вы едете?

– О, Китти, это просто, это просто…

– Берди! – предостерегла ее Китти и наконец-то дождалась ответной улыбки.

– Никогда не смиряетесь с отказом?

– Никогда.

– Ну что ж. Боюсь, я сказала вам не всю правду, Китти, и за это готова попросить прощения.

Китти обратилась в слух, почувствовала прилив адреналина.

– Да?

– Но это такая мелочь, глупость, вам для вашей истории это никак не пригодиться.

– Вы уже позвольте мне самой судить об этом.

Берди вздохнула:

– Я говорила вам, что в юности я тяжело заболела.

– Туберкулезом.

– Да. В ту пору это была страшная болезнь. Все равно что смертный приговор. Четыре тысячи человек умирали в Ирландии каждый год. – Берди покачала головой. – Страшная, безнадежная болезнь. Мне было всего четырнадцать, и меня отправили в санаторий для чахоточных в пригороде, там я провела полгода, пока отец не забрал меня. Он отвез меня в Швейцарию. Считалось, что горный воздух помогает. Мы прожили там лето, а потом отец получил должность директора школы, и мы вернулись. В таком состоянии я мало на что была способна. Многие люди в санатории умирали. И отец, зная, как я больна, трясся надо мной, он строил за меня планы, все контролировал: с кем мне играть, с кем разговаривать, а потом и кого мне любить. – Последние слова Берди выговорила с грустью. – Даже когда я поправилась, он не переменился. Я оставалась для него маленькой больной девочкой, его бедной малышкой, и он не хотел – наверное, даже не мог – отпустить меня. – Она смолкла. – Право, Китти, такая глупость.

– Нет-нет, расскажите.

– Я устала от такого обращения. Как будто я фарфоровая и в любой момент могут разбиться. Не бегай, не прыгай, не смейся чересчур громко, ничего чересчур не делай, все тихо и мило, и мне это надоело! Весь город знал, что я бедная больная дечка директора школы, многие считали, что рано или поздно чахотка вернется. Я была хрупкой, слабой, со мной нельзя было обращаться, как со всеми. Думали, что я могу умереть любой момент, что до совершеннолетия я точно не дотяну. Я уехала из дома и разбила сердце отцу, но я не могу иначе, я сама заботилась о других, а не принимала их заботу и почти забыла, как чувствовала себя тогда. Прошли годы, я вышла замуж, родила детей, вырастила их, я сама заботилась о других, а не принимала их заботу и почти забыла, как чувствовала себя тогда. Но теперь я понимаю, почему моя жизнь сложилось именно так: я взбунтовалась против своего отрочества, стала няней и ухаживала за детьми и не допускала, чтобы кто-то ухаживал за мной. Но теперь, в доме престарелых, это чувство вернулось. Такое чувство, словно тебя… – Она подыскивала слово, и это слово, видимо, оставляло дурной вкус во рту. – Словно тебя холят и нежат, а сам ты беспомощен. Мои дети – я их так любила – скинула меня со счетов. Да, я старуха, но во мне еще сидит черт! Я… я все еще жива! – И она засмеялась. – Видели бы меня сейчас наши, из городка! – В глазах Берди загорелся озорной огонек. – В восемнадцать лет я заключила пари. Вложила деньги, которые отец подарил мне на день рождения, и заключила это пари в тот самый день, когда навсегда уехала из города.

– Что за пари?

– Что я доживу до восьмидесяти пяти.

Китти изумленно раскрыла глаза.

–Как можно заключить подобное пари?

– Джон О Хара – потомственный букмекер. Он был уверен, что я, как все туберкулезники, обречена, и с удовольствием принял ставку.

– Большая была ставка?

– Я поставила сто фунтов. По тем временам – изрядная сумма. И Джози был так уверен в скорой моей кончине, что с удовольствием сделал ответную ставку сто к одному.

– Значит, вы получите… – прикинула Китти.

– Десять тысяч фунтов! – захихикала Берди.

– Берди! – Китти задохнулась. – Потрясающе! Десять тысяч!

– Неплохо, – приподняла брови Берди, -но не только в деньгах дело, – уже серьезнее добавила она. – Теперь, когда старые пердуны скончались, я должна вернуться и все уладить.

– У вас остались незаконченные дело? – Китти улыбнулась, наслаждаясь каждым поворотом этой истории.

Берди слегка призадумалась и кивнула:

– Пожалуй что так.

– План таков, – заговорила Молли, усаживая Китти и Берди за садовый столик и заговорщически понижая голос. – Теперь ты тоже в курсе, и ты нам поможешь.

– Не надо вовлекать в это Китти! – запротестовала Берди.

– Смеетесь? Ни за какие коврижки я такое не пропущу.

– Правда?

– Это самая замечательная история, какую я слышала за день. А ведь был еще мужчина, слышащий чужие молитвы, и девушка, который раз в неделю делают предложение.

– Что? – вскрикнула Молли.

– Проехал.

– Ну так вот, автобусом не будут пользоваться с утра четверга, когда “Пушки Олдтауна” вернутся с полуфинала матча против “Орлов Барбриггана”, и до вечера пятницы. Мы сядем в автобус в четверг в десять утра, поедем в Корк, там переночуем, заберем деньги и утром тронемся в обратный путь, чтобы вернутся к вечеру пятницы.

– Стоп! – перебила Китти. – Вы поедете на автобусе дома престарелых?

– Разве что у тебя имеется машина или еще какие идеи?

– А вам позволили взять автобус?

– Он используется только для казенных надобностей.

– Значит, не позволили.

– Бинго!

– Вы решили его угнать.

– Одолжить.

– Берди, – в изумлении продолжает Китти – вы это знали?

– Ей нужно съездить и забрать десять тысяч фунтов, так какая разница, на чем она доберется туда? Мне попадет, если это выяснится, но беда невелика, а вскоре всего Бернадетта ничего не узнает. Мы смотаемся и вернемся прежде, чем кто-нибудь что-нибудь заметит.

Китти призадумалась. В таком изложении все выглядело не так страшно, однако ей к прочим судебным неприятностей не стоило добавлять еще и угон.

– Но ведь они же заметят твое отсутствие,Молли!

– Это не моя смена. Мне выходить на работу вечером пятницу, и – опережая твой вопрос – наша церберша, думает, что Берди уезжает к детям праздновать день рождения.

– Вы все продумали!

Обе женщины весело захихикали.

– Ну как? – спросила Молли. – Ты с нами?

– Я с вами, – ответила Китти, и все трое соединили руки над столом.

На обратном пути Китти вновь достала блокнот:

Номер шесть: Бриджет Мерфи.

Заголовок: Пари длиной в жизнь.

========== Глава 21.2 ==========

Наконец-то после долгого дня встреч со своими персонажами Китти что-то нащупала, или, по крайне мере, ей так казалось: он содрала внешний слой и начала различать таившегося внутри человека, ту тайную сторону, которую каждый скрывает от всех, под личиной стала различать личность, то, что прячется под социальными навыками и комплексами. Становилась все интереснее, одно только плохо: до дедлайна осталось меньше недели, из ста охвачено лишь шестеро, и никакой связи между ними так и не проступило. Может быть, нужно искать их тайны, подобные тем, что обнаружилось у Берди и Арчи? Копать глубже пока она не выведет секреты Эвы, Мэри-Роуз и Ендрека? Она второй раз за день позвонила Питу.

– Надеюсь, на этот раз у тебя что-то есть для меня, Лоис Лейн.

Она рассмеялась:

– Пока что я не готова делиться информацией. В пятницу, мы же договорились. Забыла спросить, какой у меня объем?

Пауза.

– Учитывая, что на данный момент тебе полагалось бы закончить статью начерно и сидеть ее переписывать… странно слышать такой вопрос.

– Вернулся злой Пит? – Китти пересела на заднее, свободное сиденье автобуса – там она никому не мешала своими разговорами.

– Злой Пит, – рассмеялся он. – Я такой уже злющий?

– Порой ты меня до смерти пугаешь.

– Я не хочу никого пугать до смерти, – ответил он, и Китти словно ощутила его дыхание на своей щеке. В подобных разговорах важно каждое слово, каждая пауза, вдох и выдох. – Уж во всяком случае не тебя.

Она улыбнулась и глянула по сторонам: не видет ли кто, как она расплывается в счастливой глупой усмешке.

– Так сколько у тебя слов? – помягче спросил он.

– Не отвечай вопросом на вопрос, Пит. Я первая спросила.

– Окей.

Судя по голосу, он потянулся, Китти увидела, как раздвинулись его мускулистые плечи, увидела, как она трогает их, гладит обеими руками. Вот так фантазии – это же Пит, злой Пит, Пит – ответственный редактор, герой ее кошмаров, отнюдь не эротических фантазий на заднем сиденье автобуса. Что с ней творится?

– Это центральный материал, даб тебе пять тысяч слов, но могу урезать до четырех тысяч, если у тебя столько не набирается. Нарисуй человечков, чтобы занять свободное место, – поддразнил он.

– Набирается-набирается. У меня другая проблема: слишком много материала. Попробуй-ка втиснуть сто человек в пять тысяч слов.

– Китти! – Это уже предостережение.

– Знаю знаю, но послушай…

– Погоди. Я тебя выслушал. Ты предложила эту идею, ты ее отстаивала. Раз Констанс решила сделать такой материал, значит, она знала, как его сделать. Ты была с Констанс ближе, чем все мы, ты сама прекрасный журналист – ты найдешь этот способ.

Похвалу Китти не пропустила мимо ушей – много ли лестных слов выпадало на ее долю за последний год?

– Спасибо.

– Это правда, но не вынуждай меня повторять тебе это снова.

– Конечно-конечно. Могу себе представить, каково это – сказать мне доброе слово.

– Думаешь, я тебе враг? – Он улыбнулся, она слышала улыбку в его голосе. Понизив голос, чтобы никто его не подслушал, Пит добавил: – Что мне сделать, чтобы переубедить тебя?

– Хммм, – слово со стороны услышала она себя, и оба они рассмеялись.

– Чем, собственно говоря, ты занята нынче вечером?

– Ох, этого тебе лучше не знать. – Дерьмо на лестнице, разъяренный Чжи, долгая ночь уборки.

– Занята, значить?

– А что? – Она выпрямилась на сиденье автобуса, сердце забилось. Как бы переиграть, сказать, что нет никаких планов? О чем только она думала, ведь вопроса Пита напрямую вытекал из предыдущей его игривой реплики, был ответом на ее кокетство, а она, дура, про дерьмо раздумалась и вовремя не сообразил.

– Да нет, ничего. – Он слегка откашлялся. – Я тут засиживаюсь с работой допоздна. Обычно часов до десяти, до одиннадцати, так что, если понадобится помощь, захочешь что-то обсудить, загляни.

– Спасибо, Пит.

– А теперь я вновь усаживаюсь в кресло начальника и предупреждаю: дедлайна в пятницу, соберется вся редакция, будь добра явиться и представить свой материал. Никакие извинения не принимаются.

Она выпрыгнула из автобуса и понеслась, словно на крыльях. Сбавила темп на подходе к дому, опасаясь, что в нос опять ударит запах дерьма, но лестница была дочиста отмыта и пахла скипидаром – все лучше, чем навоз. Улыбаясь до ушей, Китти распахнула дверь химчистку.

– Чжи, огромное вам спасибо. Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы все убрали. Я как раз собиралась.

– Моя жена. Она сделала, – буркнул он, и хмурая женщина, склонившаяся на гладильной доской, распрямилась и смерила Китти недовольным взглядом.

– Большое вам спасибо, миссис Вон.

Та что-то проворчала.

– Мы сделали не для вас. Для квартиросъемщика. Мы показываем квартиру. Две недели – новая девушка.

– Вы показывали мою квартиру?

– Моя квартира. Да.

– Но вы не имеете права показывать ее без меня, Чжи! Пускать кого-то в мой дом, когда я и знать ничего не знаю. Это… это против условий нашего договора.

Он бестрепетно глядел на нее.

– Пишите в газету. – И фыркнул.

Китти еще постояла в растерянности, но здесь никому не было до нее дела, и она потихоньку, отступила, пошла прочь из химчистки. Китаец крикнул ей вслед:

– Две недели от сегодня! Выезжаете!

Китти присела за кухонный стол, аккуратно разложила перед собой карточки с именами шести персонажей – каждое имя на отдельной карточке, и под ними подписана “идея сюжета” – у каждого своя. Разложив карточки, она принялась изучать их одну из другой, надеясь, что подсознание обнаружит-таки связь. Побарабанила пальцами по столу, заглянул в список, где значилось еще девяносто четыре человека – кому-то из них она дозвонилось, но съездить повидаться не успела, про многих старалась даже и не думать, они жили чересчур далеко от Дублина. В желудке заурчало – маковой росинке не перехватила после ланча с Мэри-Роуз, – и холодильник пуст: не было времени зайти в магазин, не хотелось отклоняться от прямого маршрута. Она заблудилась в этих историях, мужские и женские голоса звучали в ее мозгу, заглушая ее собственный голос: Арчи, Эва, Берди, Мэри-Роуз, Эмброуз и Ендрек. Их тревоги стали ее тревогами, их проблемы – ее проблемы, их радости – ее радостями, их успехи, их провалы – всё Китти переживала вмести с ними.

Но – и это серьезное “но” – сколько ни перебирай карточки с именами, как глубоко ни погружайся в личную историю каждого, вместе эти истории не складывались в единый материал, в ключевую статью посвященного памяти Констанс раздела. Ничто их не связывало, не поступал не сюжет, ни броский заголовок. Уткнувшись лбом в прохладную столешницу, Китти беспомощно застонала. Пятница, сказал Пит, крайний срок. Она должна будет представить свой материал – не выкрутиться. Он терпел ее отсрочки и отговорки, он сумел договориться с паникерами-рекламодателями, предоставил ей шанс напечататься в журнале, Китти должна быть ему по гробу жизни благодарна. Он по-рыцарски сражался за нее, и настала пора и ей сделать свое дело, выполнить данное Питу обещание, а она все носилась от одного персонажа из списка к другому, не оставляя себе времени взглянуть правде в глаза. Правда же заключалась в том, что она попалась. И пора признаться в этом не только себе, но и другому, более важному человеку.

Китти постучалась в дверь дома Боба – теперь уже только Боба . С кем еще она могла откровенно обсудить замысел Констанс? И еще оставалась надежда, что Боб, так хорошо знавший свою жену, поможет и Китти разобраться с этой историей. Боб отворил дверь, улыбнулся устало:

– Давно тебя жду.

– Правда?

– Ты сильно задержалась, дорогая моя. Я начал ждать тебя уже несколько дней тому назад. Оставим это, входи. – Он распахнул двер и повел Китти за собой по коридору.

Обращался он с ней приветливо, но какой же усталый у него вид, и шел он чуть ли не шаркая – бессилие человека, изнуренного неотступной печалью, сердечной пустотой. Сердце знает, что лишилось самого дорогого, и работает из последних сил, словно пытаясь возместить потерю.

В гостиной, как всегда, все верх дном. Тут со смертью Констанс ничего не изменилось, разве что прибавилось беспорядок. Тереза даже не пыталась изменить что-то в налаженном хаосе этой жизни. Боб стоял бы насмерть, вздумай домработница предложила ему более правильный способ обживать свою среду обитания. В этом хаосе, в его недрах, таилась система, невнятная никому, кроме его создателей. За стол не присядешь, весь завален бумагами и прочими вещами, которые заполонили уже и шесть стульев вокруг стола.

– Кофе? – окликнул ее Боб из кухни.

– Да, спасибо.

Ей бы не мешало поспать нынче ночью, но тут ни чашка кофе, ни две не помешают, если ей суждено уснуть долгих недель бессонницы. Вряд ли нынешняя ночь окажется лучше предыдущих, а пока что ей нужно взбодриться для разговора с Бобом. Рассеять туман в мозгу, проверить все возможные сюжеты, обыскивать каждый дом на своем пути, как это делают, когда гонятся за убежавшим преступником. Заглянуть в уже осмотренные проулки, но свежим взглядом, не прокручивать бесконечно одно и то же, начать заново – и для этого требуется помощь Боба. Почему Китти не обратилась к нему сразу? Он так рыцарственно поддержал ее перед скептиками, Черил и Питом. Благодаря Бобу ей было поручено написать последнюю статью Констанс. А теперь – признаться, что она не справилась? Саму себя она подвела, тут спорить не о чем, а сейчас и Боб узнает, как она подвела его, но, войдя в дом, где еще недавно жила Констанс, вдыхая ее запах, ощущая присутствие подруги, словно та вышла не дальше соседней комнаты, более всего Китти страдала и мучилась от невыносимой мысли, она подвела Констанс. Ей доверили быть голосом Констанс, высказаться за нее теперь, когда Констанс умолкла. И что же? Она бормочет и заикается, экает и бекает, ей далеко до красноречия, которое Констанс сохраняла и в смерти.

Мгновение тянулось: Китти разглядывала всякие штучку-дрючку, заполонявшие в этот доме любую поверхность, но вдруг осознала: Боб неподвижно стоял в центре этого небольшого помещения, смотрел на шкафчики, но их не видел, – маленький растерянный мальчик. Боб был десятью годами старше, но они с Констанс всегда казались сверстниками. То ли Констанс была старше своих лет, то ли Боб оставался юным, но выглядели они идеальной парой, всегда схожи и внешне, и внутренне, настроены на одну волну, не подумаешь, что их разделяет целое десятилетие, если и спорили, то разве что об аспектах одной и той же проблемы. Будто они появились на Земле в один и тот же день и всегда оставались неразлучны, будто такими они и были задуманы. Китти с трудом представила себе жизнь Констанс до встречи с Бобом, жизнь Боба до встречи с Констанс, а тем более те десять лет, которые он топтал землю прежде, чем Констанс появилась на свет. Интересно, думала она, почувствовал ли Боб что-то в тот миг, сам ни о чем не догадываясь, – обрела ли жизнь дублинского мальчишки суть и смысл оттого, что маленькая душа явилась в Париже?

Но вот Китти увидела Боба без Констанс – словно тело без души. Свет погас.

– Боб! – тихонько окликнула его Китти, опустив руку ему на плечо.

– Да. – Он выпрямился, пришел в себя, вспомнил, что у него кто-то в гостях.

– Давай я сварю кофе, а ты посидишь отдохнешь, – предложила она, ласково отодвигая хозяина в сторону и переходя к шкафчикам поискать кофе.

– Да-да, конечно, – отозвался он, погруженный бог знает в какие воспоминания, и присел в единственное кресло, не заваленное журналами и газетами.

Китти открыла шкаф и увидела полки, забитые книгами, словно это был стеллаж, а не кухонный шкафчик. И в соседней шкафчике – то же самое. Все забито, ни чашки, ни блюдца, ни крошки пищи. Китти, хмурясь, рылась в поисках кофейника и чашек, но потерпела неудачу. Пытаясь постичь логику Констанс и Боба, она перешла в гостиную, и там заглянула в книжные шкафы – как ни странно, кофейник не обнаружился. Ни логики, ни кружек, лишь книги и книги. Ладно, обойдемся пока без кружек, хоть бы кофейник найти или пусть растворимый кофе, однако из всей посуды имелся в наличии чайник, еще недавно служивший копилкой.

– Боб, – позвала она, и смех замер у нее в горле. – А где вы обычно держите кофе?

– О! – отозвался он так, словно вопрос застал его врасплох. – Мы куда-нибудь ходили выпить кофе, но Тереза вечно что-то пьет, так что где-то у нас что-то есть.

Китти вновь оглядела битком забитую кухню. К холодильник скотчем приклеен календарь с темами из Камасутры, май-позиция номер пять, “приподнятая миссионерка”. Китти открыла дверцу холодильника, но и там было пусто, – обино, завлекательная картинка на двери сулила что-нибудь интересное.

– Может, Тереза с собой приносит, – рассудила она, озирая пустые полки.

– По вечерам мы пьем вино. – “Мы” – это Боб и призрак в пустом кресле рядом с ним.

Верно, Констанс каждый вечер выпивала по меньшей мере бутылку красного вина, и в данный момент Китти предпочла бы вино, а не кофе.

– Где же вы прячете бутылки? – ласково улыбнулась Китти Бобу.

Он поймал ее улыбку, и его взгляд немного оживился:

– Миссис Садовница складировала их в сарае.

Под светлым вечереющим небом Китти прошла через дворик в сарай, отодвинула засов и вошла внутрь. Пахло землей и сыростью. Она включила свет – яркую до белизны лампу, угрожающе свисавшую с потолка на тонком проводе, – и уставилась на полки. Ряды бутылок красного вина, каждая – в горшке с землей.

– Так они сохраняются в тепле, – пояснил Боб, выступив у нее из-за спины. – Констанс настаивала, что у каждой бутылку должна быть своя колыбелька, и поддерживала здесь температуру не ниже десяти градусов.

– Ну конечно же, – рассмеялась Китти. – А это еще что?

Десятки горшков с воткнутыми в землю полосками, а на палках – листочки с заметками.

– Ее идеи.

Китти недоуменно нахмурилась:

– Я думала, ее идеи там, в каталоге.

– Там – созревшие. А начинались почти все здесь. Это были ее “семечки”, как она говорила. Когда ей приходила в голову мысль, она записывала ее и сжала горшок. Потом, если ей требовались свежие идеи, она приходила сюда и смотрела, не проклюнулись ли ее “семечки”.

Китти не сводила с Боба глаз.

– Почему я об этом не знала?

– Потому что, если бы мы об этом проговорились, Констанс угодила бы в сумасшедший дом.

– Можно подумать, у вас тут не сумасшедший дом.

Они заговорщически улыбнулись друг другу.

– Значит, тут может найтись и что-то из этой истории с именами. – Она двигались вдоль рядом, вчитываясь в поспешно набросанные каракулями слова. Ей отчаянно хотелось соприкоснуться с Констанс, увидеть ее, услышать ее голос.

– Тут ничего не найдешь, раз она перенесла это в каталог. Возможно, история началось здесь – одно имя или несколько имен, а может быть, начиналась вовсе не с имени. Но в каталог попадали только проклюнувшиеся идеи. Тут у них ясли.

– Ее малыши, – улыбнулась Китти, скользя глазами по небрежным, кое-как набросанным мыслям, которые попадали сюда прямиком из головы Констанс. Припомнилось пояснение Боба: в каталог она переносила только оформившиеся идеи. Но каким же образом оформилась эта идея с именами? Боже, как мучительно знать, что идея была, но не найти эту идею. Ну же, Констанс, мысленно заклинала Китти, оглядывая напоследок сарай, подай мне знак! Она подождала ответ, но сарай оставался нем.

Китти взяла бутылку вина, подумала, взяла еще одну и вслед Бобом вернулась домой. Сняла груду альбомов с кресла напротив Боба – с кресла во французском стиле, с узором из металлических золотых листьев. Ей виделось, как Боб и Констанс сидят у жарко пылающего камина, обсуждая теории, и реальные проблемы, и какие удивительные истории можно было бы написать, они спорят, единые в своей любви к необычному, фантастическому и к самому заурядному, повседневному, человеческому.

– Как дела, Боб? – спросила наконец Китти. – Как ты?

Он вздохнул. Тяжелый, сотрясающий вздох, говоривший больше любых слов.

– Две недели. Страшно подумать: две недели! В день похорон я проснулся и сказал себе: я не справлюсь, не смогу пройти через это. Но я справлюсь. Как-то справлюсь. И день прошел, а затем ночь. С тех пор каждый день и каждую ночь я думаю, что не смогу. Каждое мгновение мучительно, мне кажется, оно стоит на месте и не двигается, и никогда не наступит облегчение. И вот пожалуйста: уже две недели. И я все еще бреду. И все еще думаю, что не справлюсь.

Китти слушала его чуть не плача.

– Мне казалось, вместе с ней исчезнет и весь мир. – Он взял из рук Китти бутылку, открыл ее, вонзив штопор, который лежал на журнальном столике вместе с кроссвордом,ручкой и очками. – Но нет, не исчез. Все продолжалось – все продолжалось по-прежнему. Порой я выхожу прогулять а потом вижу что я остановился и стою а вокруг меня все движется живет своей жизнью. И я дивлюсь: неужто они ничего не знают? Не знают какая стряслась беда?

– Я понимаю – мягко сказала Китти.

– Бывает правильные вдовцы и неправильные. Только слышишь что о правильных. Какой он молодец, такой сильный, такой решительный, – прошло совсем немного времени, а он уже делает то-то и то-то. Из меня правильный вдовец не выйдет, Китти. Я ничего не хочу делать и храбриться не желаю. Никуда не хочу двигаться и вообще не очень-то хочу оставаться тут один, но ведь об этом нельзя говорить, верно? Нужно высказывать какие-то глубокие мысли, пусть друзья удивляются и рассказывают всем, как вы сильны духом. Сильны! – Но я никогда не был таким уж сильным и храбрым, почему на меня такое свалилось, этого я понять не могу. -Боб схватил вторую бутылку, быстро, умело откупорил и передал Китти. – Где у нас бокалы, понятия не имею. – Ну… за что-то там такое.

– За нашу Констанс, – сказала Китти, поднесла бутылку к губам и отпила. Согретое красное вино огненной струей вливалось в горло, но оставляло во ту теплый и сладкий привкус. Китти поспешно отпила глоток.

– За нашу Констанс, – откликнулся Боб, внимательно разглядывая бутылку.

– И за то0 чтоб пережит и эту ночь, – добавила она.

– А, вот за это я выпью, – сказал Боб и поднял бутылку, словно в тосте. – За то, чтобы пережить ночь.

Они уселись и какое-то время молчали. Китти подыскивала слова, чтобы рассказывать о своей проблеме, но Боб опередил ее:

– Вижу, у тебя что-то не ладится со статьей.

– Это еще мягко сказано. – Китти вздохнула, сделала еще глоток. – Мне стыдно признаваться в этом, Боб, но у меня ничего не получается. Совсем ничего. Пит ждет от меня материал к пятнице – по меньшей мере я должна объяснить, о чем буду писать, а я… если я так и не пойму, придется сознаться, что никакого сюжета нет, нет статьи, я загубила последний материал Констанс . Снова провал. – На этот раз слез не было, вина и разочарование в себе жгли глаза изнутри.

– Вот оно что. Пожалуй, я кое-чем сумею тебе помочь, – откликнулся Боб, отнюдь не утратив добродушие после ее признания. – Боюсь, об этом списке имен, я знаю столько же, сколько ты, – вернее, меньше, ты же целую неделю с ним работаешь, – но я знаю Констанс, так что позволь объяснить тебе Констанс. – Боб поднял глаза, щурясь от света, и его взгляд чуть оживился, когда он мысленно воскрешал жену. – Помнишь то нашумевшее убийство лет пятнадцать назад на Эйлсбери-роуд? Магнат-мультимиллионер забил жену насмерть каким-то экзотическим приспособлением для уборки?

Китти покачала головой.

– Ты была тогда слишком молода, но в газетах об этом много писали. Его так и не удалось отдать под суд, хотя все были уверены, что это он, и никто другой. Магнат продал дом и уехал, пропал из виду, а Констанс все читала и перечитывала отчеты по этому делу, и что-то в них привлекло ее внимание, всерьёз заинтересовало, и вовсе не потому, что богатый, хорошо образованный человек, которому следовало бы соображать получше, зверски расправился с женой. Разумеется, Констанс, как и все прочие журналисты, стремилась поговорить с той служанкой, которая нашла тело убитой и вызвала полицию. Она была главной свидетельницей не предварительном слушаниях, после которых так и не удалось передать дело в суд. Красивая молодая женщина с Филиппин или из Тайланда, точно не помню. Констанс все время возвращалась к тому дому и пыталась встретится с ней, а если отвлекалась на другие дела, что с ней, как ты знаешь, нередко случалось, посылала меня – постараться уговорить-таки девушку дать нам интервью. Я, как и все, думал, что речь пойдет об убийстве: как она наткнулась на убитую, что видела в той комнате, каким человеком был ее хозяин, какие были отношение между супругами кого она сама подозревала, и так далее… – Боб уставился вдаль и засмеялся, вспоминая свою ошибку. – Выяснилось, что Констанс заинтересовало не убийство, но тот предмет, которым муж прикончил жену. Старое и странное приспособление – не помню, как оно называлось, – эта самая служанка привезла его в Ирландию из своих родных мест, и Констанс решила написать о традиционных способах уборки дома, вот почему ей непременно требовалось поговорить со служанкой – об этом орудии!