Текст книги "Аромат лимонной мяты. Книга первая (СИ)"
Автор книги: spring_twister
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)
Дамблдор взмахнул рукой, призывая думосбор. Искренне сожалея о том, что воспоминания человек может отдать лишь добровольно, он с помощью палочки поместил в него то, что увидел в голове Боргина и опустил лицо в серебристое, переливающееся марево.
Он скрупулезно рассматривал каждую деталь, пытаясь разобраться.
Проблема была в том, что Брутус был человеком очень нервным. В минуты сильнейшего волнения, он не охватывал взглядом всю картинку, выделяя лишь отдельные ее детали.
Вот Боргин пытается подойти к ребенку и повернуть его лицо к свету, но руку перехватывает оборотень. Цепной пес Темного Лорда охраняет какого-то мальчишку? Да и мальчишку ли? Не разобрать… Может быть, и девочка.
Глазами Боргина Дамблдор смотрел на ребенка, но не видел полностью его лица. Туман, и вдруг в фокусе черные глаза. И мысль Брутуса – как у Томми! Снова все расплывается, и опять вспышка: губы. Нет, совсем не похожи! И улыбка другая! И сам ребенок другой. Как будто улучшенное, более изящное издание. Боргин что-то говорит ребенку, и он отвечает. Но услышать сложно, уши словно забиты ватой.
Вынырнув из воспоминания, Дамблдор сел в кресло и глубоко задумался. Что ж, либо в уравнении появилось новое неизвестное, и тогда стоит разработать дополнительный план. На всякий случай. Либо… В этот момент на его плечо опустился феникс и негромко курлыкнул.
– Да, мой дорогой, я тоже так думаю, – сказал Дамблдор, гладя его по перьям. – Пора познакомиться с мисс Эванс поближе.
__________________
(1) Шифр подстановки – метод шифрования, в котором элементы исходного открытого текста заменяются зашифрованным в соответствии с определенными правилами.
(2) Шифр Цезаря – один из древнейших шифров. При шифровании каждая буква заменяется другой, отстоящей от нее в алфавите на фиксированное число позиций. Современным примером шифра Цезаря является ROT13. Он сдвигает каждый символ английского алфавита на 13 позиций.
(3) Шифр, в котором ключом является книга или небольшая часть текста.
(4) Турольд – клирик. Считается автором «Песни о Роланде» (эпической поэмы на старофранцузском).
(5) Жан де Мен – французский поэт и сатирик XIII века.
(6) Риктусемпра – заклинание щекотки.
(7) Таранталлегра – заклинание безудержного танца.
(8) Ульмен Артус – заклинание молнии.
(9) Вид привидений, встречающихся исключительно в Великобритании, преимущественно в старых домах или замках. Главное условие появления – захоронение настоящего черепа в земле, на которой стоит дом.
(10) Главное значение руны Перт – «тайна».
(11) Медовая ловушка – шпионский термин, обозначает использование лица, с вступлением в половую связь, для вербовки или информационных вбросов. Иногда, это поистине ювелирная работа, при которой объект и не подозревает, что находится на поводке у того, кто поставил ему объект страсти.
========== ГЛАВА 23. Безумное чаепитие ==========
Раз в два месяца директор Хогвартса Альбус Дамблдор устраивал совещания. Вот и сегодня он собрал профессоров и административный персонал в своем кабинете, предложил чаю, поставил вазочку с традиционными лимонными карамельками, устроился поудобнее в своем кресле и обвел коллег ласковым и проницательным взглядом голубых глаз из-под очков-половинок. Обсудив текущие вопросы и проблемы, директор свернул на свою любимую тему и добрых полчаса распинался о великой миссии педагога в целом и профессора Хогвартса в частности, об ответственности учителей не только за воспитание магических талантов, но и за формирование душ детей.
Северус Снейп сидел в своем любимом темном углу директорского кабинета с чашкой чая в руках, вполуха слушал многословные излияния Дамблдора и пытался по запаху определить, какой набор травок присутствует в напитке в этот раз.
Кольцо не реагировало, значит, ничего криминального там не было. Поводя длинным носом над чашкой и принюхавшись, он уловил ароматы ромашки, валерианы и, кажется, пустырника. Едва заметные, приглушенные, что странно для подобных резких запахов.
„Забавный выбор, – со спартанской невозмутимостью, с которой он в последнее время воспринимал все, что происходило в школе, подумал Снейп. – Расслабляет по полной. Давление понижает в ноль. Будем спокойными, как слоны в обмороке“.
Отвлекшись от чая, он с интересом оглядел товарищей по несчастью: с недавних пор его стало забавлять наблюдение за коллегами. Директора, казалось, внимательно слушала только Макгонагалл, которой по должности полагалось демонстрировать служебное рвение, остальные меланхолично разглядывали дно чашек, словно увидев там что-то необычное.
Прорицательница Сибилла Трелони, бывшая всегда чуть подшофе, вообще плевала на общий разговор с Астрономической башни. Она сидела в легком одурении, а если на нее кто-то смотрел, глубокомысленно приставляла пальцы ко лбу и закатывала глаза. Мол, не лезьте, я в высших эмпиреях.
Профессор магловедения Квиринус Квиррел размышлял о том, какой в сущности дурацкий предмет он преподает. Ну, совершенно не подходящий для такого умелого и талантливого мага, как он! И если бы не его заикание, можно было бы претендовать на что-то более мужественное, например, на должность преподавателя защиты от темных искусств.
Он представил себе, как идет по Хогвартсу в элегантной боевой мантии, такой неотразимый, такой сильный. К нему подбегает взволнованная профессор астрономии Аврора Синистра и возбуждено восклицает: „Квиринус, спасите! В моем кабинете боггарт!“ А он одним движением палочки расправляется с мерзкой тварью. И потрясенная Аврора падает к нему на грудь и шепчет: „Ах, Квиринус, вы такой опасный! Как я могу Вас отблагодарить?“ И уж поверьте, долго размышлять о форме благодарности он бы точно не стал.
Но это Мордредово заикание! Рри-дди-ккккулус! Да боггарт со смеху помрет, пока он, Квиррел, будет плеваться слюнями во все стороны, пытаясь это произнести! Надо, наверное, послушать совета Дамблдора и наведаться к тому целителю из Албании. Тот, по словам директора, с заговорами и травами просто чудеса творит, хоть и дерет с пациентов семь шкур. На зарплату магловеда, конечно, не особо разбежишься, но года за два-три поднакопить вполне можно! И Квиррел бросил быстрый взгляд на предмет своих мечтаний.
Аврора, даже не подозревавшая о том, какие страсти кипят в нежной душе преподавателя магловедения, сидела рядом со своей доброй подругой Септимой Вектор, профессором нумерологии, и развлекала себя тем, что болтала туфелькой на ноге.
Преподаватель полетов мадам Хуч пыталась придумать, как бы ей раскрутить директора на новые метлы. Ведь имеющиеся годятся только на то, чтобы сметать ими паутину в каком-нибудь клоповнике, в нормальном доме они уже давно были бы на помойке.
Мадам Помфри же мечтала перехватить Снейпа после собрания и поговорить насчет некоторых сложных зелий для больничного крыла, поэтому старалась вообще на него не смотреть. Ведь тот всегда каким-то шестым чувством определял, когда кто-то что-то от него хочет, заранее раздражался и либо пытался уйти от разговора, либо становился язвительным донельзя.
А мадам Пинс и Аргус Филч просто стоически ждали окончания традиционной директорской речи, как пережидают дождь: неприятно, но…
Снейп столкнулся с взглядом с Флитвиком, который ему улыбнулся, еле заметным движением подбородка указал на чашку и слегка закатил глаза. Северус чуть качнул головой и прикрыл веки в знак согласия.
– …и только мы можем вовремя выявить темные движения души и остановить детей на краю пропасти! Ведь лишь немногие, упав в эту черную бездну, найдут в себе силы подняться и начать движение к свету!
Снейп заметил внимательный взгляд Дамблдора, просто лучащийся добротой, привычно натянул на лицо свою фирменную мрачную маску и отрешенно подумал: «Хм, а вот не полез бы я из пропасти к свету девять лет назад. Начал бы закапываться глубже. Глядишь, докопался бы уже, скажем, до Мексики. Сейчас сидел бы себе где-нибудь на пляже в Акапулько, пил „Маргариту“ и клал на твое понимание, старая ты сволочь».
– Разумеется, помочь в этом может только любовь! – торжественно провозгласил Дамблдор, а за его спиной неожиданно курлыкнул феникс.
Последнее слово как-то особенно звонко упало в оглушительную тишину кабинета, словно на высокой ноте зазвенел камертон. Все встрепенулись, как по команде, и обратили к директору разом просветлевшие и воодушевленные лица.
„Это сейчас что такое было?“ – нахмурился Северус, с подозрением глядя на директора и спешно укрепляя защиту разума по максимуму.
Несколько секунд назад он ощутил легчайшее прикосновение к своим окклюменционным щитам, причем к третьему уровню защиты сразу. Альбус, конечно, легилимент высокого уровня и обожает проверять на вшивость, но походя снести два уровня! Причем так, чтобы он, мастер ментальных техник, даже не ощутил вторжения! Бред собачий!
– …и сделать все возможное, чтобы наши дети могли отличить Свет от Тьмы и при необходимости сделать правильный выбор. И ваши слизеринцы тоже, Северус, – тем временем продолжал директор. – Тем более у тебя там столько талантливых студентов. Вот взять, хотя бы… Напомните мне, Филиус, как зовут ту маглорожденную студентку? Ну, вы еще мне говорили, что хотите заниматься с ней дополнительно? Мелинда, кажется?
– Мелисса, – поправил Флитвик. – Давно мне не встречались подобные самородки. Последним был мой глубокоуважаемый коллега – профессор Снейп. Но ты, Северус, не обижайся, в ее возрасте был чуть слабее магически.
– Какие обиды, Филиус? – хмыкнул Снейп. – Слизерину такой талант только на пользу, учитывая численный состав. Ты же меня понимаешь?
– Как никто! Рейвенкло тоже непросто приходится в факультетском соревновании. Но мы с тобой справляемся! Уже четвертый год подряд боремся между собой за первенство! Можем гордиться, друг мой! – Флитвик подмигнул Снейпу и с ехидцей взглянул на Макгонагалл.
Та фыркнула и поморщилась, будто ей наступили на больную мозоль. Да так оно и было: ее факультет, самый многочисленный, четвертый год подряд был в аутсайдерах, борясь за третье-четвертое место. Впрочем, боролись только гриффиндорцы. Хаффлпаффцам на места было наплевать, как и их декану. Помона Спраут была уверена, что крепкие нервы и спокойствие детям важнее каких-то гипотетических побед. Она была женщиной очень простой и в чем-то была по-житейски права. Ведь успеха можно достичь и планомерным трудом, а не только разовой аккумуляцией усилий.
– Значит, в заклинаниях она преуспевает, – медленно, словно размышляя, продолжил гнуть свою линию Дамблдор. – А в других дисциплинах? Коллеги?
Всех кроме Снейпа, пытающегося сообразить, с чего вдруг педсовет превратился в распевание дифирамбов Мелиссе Эванс, будто прорвало: профессора наперебой расхваливали девочку. Не отставали и Пинс с Филчем.
Дамблдор прервал их, напомнив о том, что все слизеринцы находятся в потенциальной группе риска. Что в случае новой войны, подобный талант не должен встать на сторону Тьмы. Что они уже сейчас должны приложить максимум усилий и выстроить девочке верную систему координат. Что на Мелиссу Эванс следует обратить особое внимание, чтобы, если что, успеть принять меры.
Снейпа подобная речь напрягла. Получалось, что с этого дня девочка будет фактически под колпаком, каждое ее движение и слово будут препарироваться и рассматриваться под микроскопом на предмет гниения и разложения. Снова появилась мысль об Акапулько. Сунуть Лиссу под мышку и рвануть в тропики. И чтобы на сотни миль вокруг ни одного богоподобного козлобородого старичка, блеющего про дело Света!
– …и помните, коллеги, что главное в воспитании детей – любовь! – голос Дамблдора снова зазвенел в унисон с курлыканьем феникса.
Уже ничему не удивляющийся, Снейп проигнорировал вырвавшийся у присутствующих восторженный вдох, рывком поднял вновь упавший слой защиты и сощурившимися глазами коротко взглянул на феникса. Безумно захотелось свернуть шею этой резко разонравившейся ему огненной „курице“, которая сидела на спинке кресла директора и сверкающим глазом косилась на присутствующих в комнате людей.
– Что ж, пока все свободны, – завершил свое выступление директор и добавил. – Минерва, будьте любезны, пришлите мне Билла Уизли.
Макгонагалл коротко кивнула и первой покинула кабинет директора. Следом за ней потянулись остальные. Профессора облегченно расходились в разные стороны, а Снейп развернулся и мрачно спросил у мадам Помфри:
– Что у вас, Поппи?
– О чем вы, Северус?
– Вы так часто на меня смотрели, что прожгли во мне дыру. У меня что-то не в порядке? Может быть, стал короче нос?
Помфри мысленно выругалась: заметил-таки.
– У меня два варианта. Либо вы, наконец, заметили мою сшибающую с ног неотразимость и решили отдаться безудержной страсти. Либо вам опять что-то надо для больничного крыла. Развейте мои сомнения, о загадочная! Что мне покупать: цветы или ингредиенты?
– Мерлин, Северус, вы невыносимы! – возмутилась мадам Помфри.
– Значит, ингредиенты. Мое сердце разбито вдребезги. Я уж подумал, что два одиночества, наконец, обретут друг друга в этом безумном мире.
Он посмотрел на ошарашенную мадам Помфри и устало сказал:
– Ладно, Поппи, закончим на этом наши ритуальные танцы. Обсудим все в вашем кабинете. Надеюсь, вы подготовили смету, полный список необходимого и ощущаете достаточную гибкость в суставах, чтобы пасть на колени перед Дамблдором и умолять его профинансировать ваши фантазии.
Облегченно выдохнувшая целительница двинулась за профессором зельеварения в сторону больничного крыла.
***
Мелисса с приятелями сидели в библиотеке, когда перед ними возник староста школы Билл Уизли.
– Эванс, директор вызывает. Я тебя провожу.
К директору не хотелось. Было не ясно, как себя там вести: дурочку уже не построишь, слишком засветилась, скромницу тоже. Дилемма, однако.
Да и Уизли в качестве проводника устраивал не слишком. Нет, она, конечно, передала Перси несколько стандартных флаконов с нейтрализатором зелья доверия, и он благополучно влил его братьям и Вуду в тыквенный сок. Однако, по словам Перси, доза была или маловата, или действовало оно слабо – экспериментальный же образец! Всего лишь несколько поутихли страсти да планы вселенского возмездия перестали обсасываться ежевечерне. Тем не менее, мысль припугнуть зарвавшуюся слизеринскую мелюзгу никуда не делась. Вероятно, слишком уж долго и интенсивно эта тема муссировалась на факультете, чтобы так просто уйти в небытие.
– Селина, будь добра, если не сложно, закинь мою сумку в подземелья. Торфинн, поможешь ей? – девочка слегка выделила слово „подземелья“.
Роули моргнул, мол, все понял, и они с Селвин направились к кабинету декана. То есть, конечно, в сторону гостиной Слизерина, но ведь и он по пути. Мелисса пошла за Биллом, а Люциан и Теренс двинулись следом.
– А вы куда? – поинтересовался Уизли. – Вас никто не приглашал.
– Мы проводим ее и подождем у кабинета. Возражения?
– Не доверяете? – криво усмехнулся Билл. – Правильно делаете. Впрочем, что вы двое сможете мне противопоставить? Вы по определению слабее семикурсника. Как магически, так и физически. Разбросаю как котят.
– Это угроза, староста? – спокойно поинтересовалась Мелисса.
И почему-то это ее хладнокровие его просто выбесило.
– А если и так? Заслужила, куколка. Ты спровоцировала и подставила Вуда. Да и моего брата за компанию. Кровь не вода, Эванс. Но ты – приютская, тебе не понять! Поэтому ходи и бойся! Я в своем праве.
– Зря ты нас недооцениваешь, – холодно сказал Люциан. – Мы можем заорать или двинуть тебе в коленную чашечку. Концентрации и легкости движений это никак не поспособствует. В конце концов, мы – свидетели. И ни разу ни с твоей стороны.
– Что творится в мире! – саркастически протянул Билл, взглянув на девочку. – Чистокровные волшебники из хороших семей на побегушках у приютской грязнокровки. Сильно!
Мелисса хмыкнула, подумав: „Какое интересное заявление при четко обозначенной позиции директора по вопросу крови!“
Теренс, видимо, хотел уже выпалить что-то, типа „не тебе, предателю крови, рассуждать о ее чистоте“ и даже открыл рот, но девочка его опередила. Она вдруг остановилась, прижала руки к груди и горько заплакала. Ее приятели опешили и с испугом посмотрели на нее. Даже Биллу на одно короткое мгновение захотелось ее обнять и утешить. Ровно до того момента, пока он не услышал, что она говорит.
– Директор, профессор Макгонагалл, профессор Снейп, я думала, что в школе все равны. А Билл, как он мог? – всхлипывала Мелисса. – Он обозвал меня грязнокровкой! Он смеялся над тем, что у меня нет мамочки и папочки! Он угрожал мне! Здесь нападают на всех девочек, сэр? Или только на маглорожденных?
Все краски схлынули с лица Билла. Он осознал, что, несмотря на покровительство Дамблдора, ему придется очень несладко, если Эванс устроит подобный концерт.
– Ты все понял, – утвердительно сказала девочка, неожиданно резко прекратив плакать. – Это репетиция. И либо сегодня в Большом зале состоится премьера, кстати, у тебя билеты в первый ряд, либо с этого момента ты навсегда забываешь про Мелиссу Эванс и ее друзей. И не просто забываешь, а даешь непреложный обет, что никогда не будешь вредить нам сам и подговаривать других. В противном случае, я сейчас же иду к декану и пишу жалобы в Попечительский совет и Министерство.
Билл как в тумане произнес формулу, а потом вдруг очухался:
– А какие у меня гарантии? Мне тоже нужен непреложный обет.
– Исключено. Об этом нужно было договариваться до того, как ты дал свой. Поэтому ходи и бойся! – вернула ему угрозу девочка. – Рассчитывать ты можешь только на мое слово. И предваряя возмущенные вопли, я его держу, оно мне дорого.
– В честное слово играешь? По-твоему, шантаж это благородно? – мрачно поинтересовался Билл.
– Кто бы говорил! Ты только что весьма благородно, как и подобает, очевидно, настоящему мужчине, угрожал детям, которые младше тебя на шесть лет. Мол, сидите тихо, как мыши под веником, а не то я вас одной левой. Зачем? Ты не мог не знать, что конфликт спровоцировал Вуд, потерявший берега и прилюдно, вероятно, тоже от избытка благородства, оскорбивший учителя. Что твой брат в этом вообще не участвовал. Что инцидент был исчерпан. Но нет, ты решил продемонстрировать своему венскому хору мальчиков-зайчиков, что папа-медведь бдит. А заодно доказать себе, что ты храбро, несмотря на „цыц“ сверху, будешь отстаивать интересы своих. А мы должны были скромно поднять лапки? На это был расчет?
Уизли ответить не успел: они подошли к каменной статуе уродливой горгульи, скрывающей вход в кабинет Альбуса Дамблдора. Билл склонился над статуей и неслышно что-то прошептал, вероятно, пароль. Стена с горгульей отъехала в сторону, открывая проход. За ней показалась винтовая лестница, спешащая вверх. Мелисса шагнула вперед.
– Мы тебя дождемся, Лисса, – дружно сказали Люциан и Теренс перед тем, как горгулья вернулась на свое место.
***
Лестница, подобно эскалатору, привезла ее на верхнюю площадку. Оказавшись перед массивной дубовой дверью с молотком в виде грифона, девочка быстро проверила ментальные щиты на прочность и, решив для себя, что в разговоре с Дамблдором будет максимально тянуть время в ожидании Снейпа, отвлекаясь на все подряд, протянула руку, чтобы постучать. Едва она это сделала, как дверь распахнулась.
Круглый и просторный, кабинет директора был под завязку забит разномастными столами и столиками, заставленными разнообразными волшебными приборами и артефактами. Весь этот магический хлам издавал какие-то звуки, диссонирующие друг с другом. Казалось, каждый предмет хотел перещеголять один другого. В общем, на субъективный взгляд Мелиссы, обстановка была совершенно не рабочая.
Плюс еще все стены были увешаны портретами прежних директоров и директрис. Некоторые из них спокойно дремали в массивных рамах, другие переговаривались о чем-то вполголоса, а кое-кто разглядывал девочку.
О волшебных портретах она узнала давно, еще от леди Блэк. В магическом мире их было два вида – посмертные и прижизненные. Если говорить о посмертных, то тут были варианты. Например, портреты волшебника, нарисованные при жизни, хранили неподвижность, но после смерти мага объединялись в единую сущность и оживали. Естественно для этого необходимо было отдельно зачаровывать каждую картину. В этом случае, человек, изображенный на портрете, мог бродить между рамами, а его память соответствовала моменту написания последнего. Существовал и иной путь. Некоторые волшебники заколдовывали сами себя. И после их смерти появлялся портрет, который помнил все, даже последние минуты перед смертью.
Критическим взглядом оглядев портреты бывших хозяев кабинета, девочка подумала, что здесь, видимо, имел место комбинированный вариант.
Что до прижизненных живых портретов, то они запечатлевали мага в его конкретном возрасте, как отдельное существо. Такой портрет мог оперировать только теми воспоминаниями, что у него были на момент написания картины, и был лишен возможности путешествовать по другим картинам. Считалось, что создание прижизненных живых портретов негативно отражалось на психике изображенного волшебника.
Если портрет был нарисован после смерти мага, ожить он просто не мог.
Отвлекшись от созерцания живописи, Мелисса продолжила осмотр комнаты. В центре нее стоял громадный письменный стол на когтистых позолоченных лапах с большим креслом-троном. Его сидение и спинка были обиты красным бархатом с золотой бахромой. За креслом, на высокой жердочке сидела большая алая птица, с длинным хвостом, золотыми когтями и клювом.
– Это феникс. Правда, он великолепен?
Сзади тихонько подошел Дамблдор. На директоре была ярко-красная мантия, затканная золотыми пчелами, и такой же высокий колпак, на ногах – парчовые туфли с загнутыми носами. Он с такой счастливой улыбкой смотрел на Мелиссу, словно видеть ее сегодня было для него огромной радостью.
– Весьма. И потрясающе сочетается с вашей мантией, – ответила девочка и подумала: „Да у него мания величия! Трон в Большом зале, трон здесь. Мантия, как у Наполеона в день коронации, только горностая не хватает. Или пчелы – это отсылка к Меровингам(1)? Тогда мания величия в квадрате!“
– Присаживайся, – директор указал ей на кресло для посетителей. – Мы сейчас с тобой попьем чаю и побеседуем.
Пока Дамблдор ставил на стол чайный сервиз с бегущими по белому фарфору фигурками кентавров и вазочки с карамельками, внимание Мелиссы привлек портрет мрачного мужчины, который пораженно уставился на нее.
Да, она уже видела его раньше, в доме Блэков. Вальбурга пояснила ей, что это портрет их предка Финеаса Найджелуса Блэка, который в начале века был директором Хогвартса. В тот день девочка попыталась с ним поговорить. Однако нарисованный Блэк, оказавшийся более гордым и высокомерным, чем Вальбурга во плоти, схожего желания не выказал и лишь задрал нос, отвернулся и ушел с портрета прочь. Сейчас, тем не менее, он выглядел взволнованным: подмигивал, подавал какие-то знаки, прикладывал палец к губам.
– Тебя заинтересовали портреты? – спросил директор, заметив, что девочка отвлеклась, и проследив ее взгляд.
– Люблю хорошую живопись. Правда, предпочитаю импрессионистов, – поддержала светскую беседу Мелисса и, вовремя вспомнив о своем мнимом невежестве, нерешительно произнесла. – Это что-то вроде колдографий?
– О нет, гораздо более сложное и интересное волшебство, – Дамблдор, неожиданно заговоривший лекторским тоном, откинулся на спинку кресла. – Они обладают личными воспоминаниями, умеют говорить, в отличие от колдографий, которые с людьми не контактируют, и переходить из рамы в раму любых картин в пределах одного здания. Некоторые весьма интересные собеседники. Но при разговоре с портретом нужно быть осторожным и помнить, что если он сам начинает рассказывать о каком-либо событии, то это воспоминание теряется навсегда. В ответ же на конкретный вопрос – нет.
Информация была в новинку: стала понятна ошибка, допущенная в давней беседе с лордом Блэком. Ведь никаких конкретных вопросов она не задавала, а лишь канючила что-то вроде, ну поговорите со мной, ну расскажите мне что-нибудь. Фактически она вынуждала бедного Финеаса инициировать разговор, гарантированно обеспечивающий ему ранний склероз.
„Дура!“ – обругала себя девочка, бросив виноватый взгляд на ехидно ухмыляющегося лорда Блэка, сделала себе пометку при первой возможности извиниться перед ним, а заодно решила уточнить на будущее:
– А если обсуждается широкая тема? Допустим, вопрос прозвучит так: чем вы занимались в тысяча, например, девятисотом году?
– Что ж, в таком случае воспоминания не пострадают.
Мелисса на мгновение задумалась и потерла подбородок, припоминая, что в доме Лили и Джеймса тоже были портреты и движущиеся картины, кажется, даже в ее детской. Интересно, где они? Помнят ли об одном прелестном томном вечере? И если да, истинны ли эти воспоминания?
– А что еще они могут? Например, преподавать в школе? Или свидетельствовать в суде? Или продолжать работать по специальности? Например, если изображенный был целителем, он же может консультировать и с холста! А портрет можно заколдовать? Или уничтожить? Или, я не знаю, копировать? – затараторила Мелисса с энтузиазмом неофита.
Положа руку на сердце, было все равно, может портрет зарабатывать на жизнь болтологией или нет. Ее интересовал лишь вопрос, касающийся правосудия, в общем, поэтому она его и воткнула в середину, чтобы не слишком выделялся.
– Ну, – протянул Дамблдор, слегка поморщившись от подобной активности и любознательности, – в Мунго частенько обращаются за советами к великим целителям прошлого. А что до суда, как председатель Визенгамота могу тебя заверить, слова портрета не могут быть свидетельством. Ведь нет возможности доказать их истинность. И, конечно, портрет, как любой обычный предмет, можно уничтожить или наоборот – заколдовать так, что он будет неуничтожим.
– Обычный? – непонимающе нахмурилась девочка. – А! То есть холст и подрамник изначально не волшебные. А изображение можно заколдовать?
– Его можно поймать и заставить замереть, но данный способ относится к темной магии, к некромантии, – вкрадчиво, с кажущейся мягкостью ответил Дамблдор и перевел тему разговора. – У тебя весьма пытливый ум. Почему же с такой тягой к знаниям ты выбрала Слизерин, девочка моя?
Подобная фамильярность покоробила. Мелисса еле удержалась, чтобы не скривиться, и, мысленно дав себе зарок проклясть трепливую шляпу, ответила:
– Люблю сочетание зеленого и серебряного, сэр. Оно мне идет.
Директор в изумлении уставился на девочку. Он знал о том, что девочка заставила колпак Годрика распределить ее на Слизерин и подобного ответа не ожидал. Почувствовав его недоумение, Мелисса, по-прежнему разглядывавшая убранство кабинета, кратко пояснила, словно это все объясняло:
– Я же девочка.
Дамблдор прокашлялся, поставил перед ней чашку, налил в нее ароматный чай и подвинул вазочку с лимонными дольками.
– Угощайся.
Мелисса взяла чашку, поднесла ее поближе, внимательно рассмотрела движущуюся картинку и поставила обратно.
– Извините, у меня спортивный режим. Нельзя сладкого, да и воды лишней тоже. Как говорит наш тренер, секунду на зубах – вечность на бедрах.
Директор глубоко вздохнул и попытался поймать ее взгляд:
– Ну, нет так нет. Скажи, девочка моя, как тебе магический мир? Например, Косая аллея? Не правда ли, волшебное, изумительное место!
В этот момент Мелисса почувствовала, как что-то постороннее коснулось ее разума, словно щупом. Достаточно топорно, на ее взгляд. Она знала, как работает Северус. Когда они занимались окклюменцией и легилименцией, о вторжении в свою голову девочка догадывалась лишь по какому-то царапающему ощущению в душе, настолько аккуратно, как на кошачьих лапах, Снейп всегда пробирался. А здесь – напрямую, чуть ли не топая ногами в грязных башмаках. Решив не обострять, Мелисса вытолкнула на поверхность воспоминание о визите в Дырявый котел и к Олливандеру, а вслух громко восторгалась красотами магического квартала, сравнивая его с ожившей волшебной сказкой.
Дамблдор несколько охладил ее пыл, заявив, что в магическом мире, как и в магловском, много опасностей. Даже на сказочной Косой аллее. Там ведь есть Лютный переулок!
„Мать мою, Лили Эванс, – подумала Мелисса. – Боргин уже отстучал. Вот, зачем он меня позвал. Ладно, включаем Сару Бернар!“
– Да, я в этом убедилась, сэр. Страшное место. От одного взгляда дрожь пробирает! – громко заявила она вслух и, словно бы поняв, что проговорилась, испуганно зажала рот рукой.
– Как же ты там оказалась, девочка моя? – спросил директор, усиливая давление на ментальные щиты девочки.
Поняв, что долго так не продержится, Мелисса смущенно уставилась в пол, обрывая контакт и спешно ища нужное воспоминание.
– Я заблудилась, сэр! – жалобным голосом проговорила она. – В тот день, когда профессор Макгонагалл бросила меня на Косой аллее. Было страшно…
Девочка вновь посмотрела директору в глаза и продемонстрировала подготовленное воспоминание, как профессор аппарировала прочь, а она идет по улице, озирается, останавливается у входа в Лютный переулок, делает два шага и спешно возвращается обратно на Косую аллею.
– Кстати, разве она могла меня так оставить? – уже более уверенно поинтересовалась девочка. – Все говорят, это неправильно. В магловском мире я бы давно подала жалобу в органы опеки, сэр. У магов есть нечто подобное?
От неожиданности директор моргнул и прервал контакт сам.
– Ты хочешь пожаловаться на Минерву?
– Думаю, это справедливо, – недоуменно пожала плечами Мелисса. – Каждый человек должен хорошо выполнять порученное ему дело.
Дамблдор мысленно выругался, понимая, что она права. Также пришло осознание, что потереть ей память об этом инциденте не получится: девчонка уже кому-то разболтала. Вот, чем плохи девочки: совершенно не умеют держать язык за зубами! Поэтому, решив нивелировать ситуацию, Дамблдор завел шарманку о добре и всепрощении.
Мелисса поняла, что тема прогулок по злачным местам временно закрыта, и снова принялась рассматривать кабинет директора, краем уха слушая его монолог и лишь подсчитывая в уме, сколько раз он произнес то или иное пафосное слово. Речь Дамблдора лилась нескончаемым потоком. С темы прощения и понимания, он переключился на правду, семью и любовь.
„Добро – семь раз, – монотонно считала девочка. – Семья – одиннадцать. Приютской о семье? Интересное решение. Свет – тринадцать. Правда – восемнадцать. Ого! И с результатом двадцать один побеждает люююбовь!“
– …и поэтому, девочка моя, что самое главное в жизни любого человека? Правильно, семья и любовь! – голос директора зазвенел, как ручей, сливаясь с короткой трелью феникса, подлетевшего к ним поближе.
