Текст книги "Наследие (СИ)"
Автор книги: Сиреневый Кот
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Верчезе напрягся, приподнимаясь на кровати:
– Не давай им успокаиваться. Заставь шевелиться, заставь помнить, кто они и у руля какой организации стоят! Заставь бояться, если для другого их куцые мозги не годятся. Пусть худеют от страха при одном звуке твоего имени!.. – и снова упал на подушки, ловя воздух. – Не разочаруй меня.
– Не разочарую, – тихо произнес Лафонтен.
– Хорошо… хорошо. Теперь иди. Я уже сказал все, что нужно… Это такое благо – знать, что не оставил незаконченных дел.
Верчезе глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Лафонтен пожал ему руку, уловив ответное пожатие, и осторожно положил ее поверх одеяла. Встал, тихо вышел из комнаты.
Он был уверен, что говорил с Верчезе последний раз.
*
Вечером он сидел на балконе, в своем любимом кресле, глядя на закат и по давней привычке мысленно подводя итоги долгого дня. Сигарета в руке, бутылка и бокал с коньяком на столике рядом – обычно этого ему хватало, чтобы расслабиться. Но на сегодня дела еще не закончены. Потому что Арман не успокоится, пока не получит ответы на свои вопросы. Следовало поговорить с ним раньше, но вышло так, что он вернулся в Париж накануне поздно вечером, не ночью же было затевать разговоры. А утром его уже ошеломили новостями и сплетнями.
Скрипнула и стукнула стеклянная дверь балкона.
– Отец?
– Да. Проходи, садись.
Арман, подойдя, присел в другое кресло. Глянул из-под отросших черных вихров:
– Почему ты не захотел поговорить со мной?
– Потому что мой офис – не место для откровений. Слишком много глаз и ушей.
– А сейчас мы можем поговорить?
– Конечно.
Арман облегченно вздохнул и перешел к делу:
– Странные слухи, отец. Ты не был кандидатом на пост Верховного Координатора. И Валера… Все выглядит так, будто…
– Договаривай.
– Кое-кто считает, что ты убил его, чтобы занять его место, – напрямик сказал Арман.
– Убил? За закрытой изнутри дверью кабинета, сам находясь в приемной? Я начинаю завидовать самому себе.
– А вот иронизируешь ты напрасно, отец. Все знают, что ты был последним, кто говорил с ним. Доведение до самоубийства – тоже убийство. Если это правда…
– То что?
– Ну… хотя бы скажи мне. Ты мой отец, я не выдам тебя. Я все пойму!
Лафонтен внимательно посмотрел на сына. А мальчик-то действительно вырос. И парой красивых убедительных фраз объяснения не закончатся.
– Клод Валера застрелился, и никто с ним рядом не стоял и пистолет у виска не держал, – сказал он спокойно.– Но он умер, потому что я этого захотел.
– Почему? – требовательно спросил Арман. – Я знаю, то есть я и раньше слышал, что ты способен на очень странные поступки. Но…
– Потому что иного он не заслуживал.
Слова вырвались прежде мысли, но Арман как будто не заметил непозволительного всплеска эмоций. Только голову к плечу наклонил, продолжая смотреть серьезно и выжидательно.
– Валера был замешан в криминальном бизнесе. Безотносительно своей деятельности в Ордене. Скрывал это очень удачно, надо отдать должное. А когда стал Региональным Координатором, придумал, как использовать наши счета и коммуникации для прикрытия контрабандной торговли. Густав Бергман это заметил, но его запугали и заставили молчать. А потом Валера заказал убийство Альфреда Берка и сам стал Гроссмейстером. И первым делом попытался избавиться от Бергмана, обвинив его в клятвопреступлении по фальшивым уликам, к счастью, неудачно. Потом нацелился на Антонио Маретти, который мешал ему окончательно сделать Трибунал своим орудием. На этом его карьера закончилась.
Он умолк и взял со столика портсигар. Достал сигарету.
– Даже если все так, – негромко и по-прежнему настойчиво произнес Арман, – ты мог сделать заявление в Трибунал. Потребовать расследования…
– Потребовать расследования у кого? У тех, кто помог Валера стать Верховным Координатором? Кто два месяца закрывал глаза на творимый им беспредел? У Дюссо как поднялась рука утвердить насквозь фальшивое обвинение и какого честного расследования можно после этого ждать?
– Трибунал состоит не из одного Дюссо, – упрямо мотнул головой Арман. – Почему ты счел, что можешь принимать такие решения один?! А если это ошибка, за которую придется отвечать?
– Я буду отвечать, – отозвался он тише, но жестче. – Буду – перед Богом и перед своей совестью. Но не перед трусливыми лицемерами, которые торгуют своими клятвами. И не Жаку Дюссо лезть мне в исповедники или судьи.
Арман смотрел на него молча, с пугающе знакомым выражением недоверия и неприятия. Потом встал, ушел к перилам балкона и отвернулся. Лафонтен тоже молчал, крутя в пальцах незажженную сигарету и остро жалея о том, что не умеет успокаивать и убеждать. Только это – сказать то, что можно облечь в слова, и ждать, как они будут поняты и приняты.
Если будут.
Молчание становилось нестерпимым, но заговорить он не успел. Арман повернулся и глянул снова внимательно, но уже без прежнего негодования, как будто что-то для себя решив.
– А еще про тебя говорят, что ты никого и ничего не боишься.
Лафонтен пожал плечами и взял со столика зажигалку. Закурил, взмахом ладони разогнал дым.
– Люди, которые ничего не боятся, бывают только в сказках и мифах, Арман. Разница лишь в том, что одних страх парализует, других – подвигает к активным действиям.
– Я узнаю когда-нибудь, чем сумел напугать тебя Валера?
– Нет. – «Ты уже знаешь. Иначе не задал бы этого вопроса.»
Арман кивнул, снова сел в кресло. Взял с подноса бокал, налил на треть коньяка. Посидел еще молча, грея бокал в ладонях.
– Значит, все дело в нарушенных клятвах. Знаешь, мне всегда виделось что-то искусственное в этих правилах. Да, работу нужно делать хорошо, но платить за плохо сделанную работу жизнью? И все в такой тайне…
Лафонтен печально улыбнулся.
– Мне всегда казалось, что преподаватели Академии переоценивают наивность студентов… Много ли твоих соучеников задавалось такими вопросами?
– Как ни странно, нет. Большинству хватало объяснений про долг перед историей и истиной, и необходимость держать все в тайне ради общей, в том числе и их собственной, безопасности.
– Что ж, ничто не ново в подлунном мире. – Он посмотрел на дымящуюся сигарету, взял свой бокал и сделал глоток. – Послушай меня, Арман, сейчас я скажу много такого, о чем студентам Академии не говорят. Если тайну хранят, только чтобы оставить ее тайной, за нее не стоит ни умирать, ни убивать. Но тайна Бессмертных охраняется не ради ее самой. Скажи мне, ты знаешь, что такое витано?
– Ну… это жизненная энергия, которая делает Бессмертных такими, какие они есть.
– Да, верно. Но что это такое?
Арман смотрел на него молча, ожидая продолжения.
– Многие пытались дать определение этому явлению, но безуспешно. До инициации его присутствие определить невозможно. В момент Первой Смерти оно оживает, навсегда останавливая в теле Бессмертного процесс старения. Вроде бы все ясно – состояние тела фиксируется и восстанавливается потом после любых повреждений по генетической структуре… Однако Бессмертные живут и меняются. Они могут худеть, полнеть, наращивать мышечную массу, отращивать и стричь волосы. Но если Бессмертный вдруг умирает от какой-то травмы, то спустя короткое время приходит в себя, будто просыпается. И остается таким же, каким был вот сейчас, а не в момент Первой Смерти. А при серьезных травмах их тела восстанавливаются и более основательно. При ожогах, например, после пожаров или церковных казней. В Хрониках есть масса свидетельств – восстанавливается все, вплоть до длины волос. Каким образом это происходит – не знает никто. Еще непонятнее обстоят дела со шрамами. У Бессмертных такие «украшения» крайне редки, даже полученные до Первой Смерти. И остаются они только на голове или шее. Здесь самый известный случай – Антоний Калас. Он в двадцатом году нашего века из-за рваной раны на шее потерял голос. Прекрасный оперный баритон, как говорится в Хрониках. При этом перерезанное горло – вряд ли редкость среди любителей холодного оружия. А шрамами на шее и горле Бессмертные на каждом шагу не щеголяют. Почему? Ответа тоже нет. Еще одна странность: то, что порой вместе с витано победитель получает некоторые черты характера побежденного. Историю Дария рассказывают всем студентам, но есть случаи и не столь масштабные. Когда убежденный одиночка вдруг начинает искать общения и устойчивых связей, недалекий солдафон вдруг проникается любовью к живописи, а то и еще проще – любитель пива превращается в ценителя тонких вин. Это мелочи, да, но исследователи всегда обращают внимание на подобные случаи и отслеживают, какие еще перемены происходят потом с объектом. А если взять идею Приза и Сбора…
– Но Приз – легенда.
– Откуда известно, что это только легенда? Взгляни: чем дольше живет Бессмертный, чем больше на его счету поединков, тем больше его энергетический потенциал. Поединки сильнейших Бессмертных сопровождаются такими выбросами энергии, что горит все электрооборудование в радиусе нескольких десятков метров. Если случится так, что вся энергия, которой обладают нынешние Бессмертные, соединится в одном – что будет? Какую силу обретет Единственный?
Арман удивленно покачал головой:
– Звучит как-то не очень привлекательно. Может, поэтому некоторые считают, что уничтожить всех Бессмертных было бы безопаснее?
– Люди, люди… – саркастически усмехнулся Лафонтен. – Безопаснее чем что? Как можно оценивать опасность явления, сущность которого неизвестна? Природа ничего не создает просто так. Кто скажет точно, что случится с нашей планетой, если с нее исчезнут Бессмертные? Никто. Кто скажет, что случится, если на Земле останется один Бессмертный, но не в результате Игры, а нашими стараниями? Никто. Кто скажет, куда исчезает витано, когда не передается другому Бессмертному? Снова никто. Но при этом масса людей рассуждает именно так, как сказал ты: я не знаю, что это и зачем, значит, это надо уничтожить. Даже сейчас, когда эпоха религиозного мракобесия стала достоянием истории. И что у нас получается в итоге? С одной стороны, специфическая и не имеющая объяснений в рамках традиционной науки мощь, которую носят в себе существа, ни физически, ни психологически, ни интеллектуально не отличающиеся от людей. Какая сила дает им жизнь, откуда они приходят, неизвестно, но они есть, они живут среди людей и очень активно в этой жизни участвуют. С другой стороны, люди. Социум, который по массе причин не готов воспринять правду об этих существах, сейчас, как и тысячу лет назад. А между ними – мы. На всех языках название Ордена обязательно имеет значение «Страж». Тот, кто стережет, а не пассивный зритель. Никому неизвестно, с этой ли целью Орден создавался изначально, но на сегодняшний день цель его – не просто сохранить истину для истории, но сохранить ее до тех пор, пока люди не будут в состоянии ее принять и правильно оценить. До тех пор хранимое нами знание опасно, так же, как было бы опасно автоматическое оружие, внезапно закинутое в эпоху луков и стрел.
Он умолк, бросил в пепельницу догоревшую сигарету. Взял бутылку и долил коньяк в свой бокал. Выпил залпом.
– Ты говорил об Ордене много, но о таких подробностях речи не заводил никогда, – негромко заметил Арман.
– Потому что прежде ты не задавал мне таких сложных вопросов, сын. А раз начал спрашивать и задумываться – время для разговоров пришло. Так вот… Случаев, когда тайна Бессмертия выходила наружу, предостаточно, и все они заканчивались трагедией. Именно потому, что недоступное пониманию вызывает страх и агрессию. А сейчас к страхам и суевериям добавилась другая крайность – стремление все разобрать на части, изучить и непременно использовать. Поэтому Орден оберегает свою тайну не только от Бессмертных, но и от всевозможных ученых и спецслужб. От этих даже, пожалуй, больше. Обратная сторона – то, что наше знание лишает и Бессмертных преимущества, которое они имеют, оставаясь среди людей неузнанными. Их отношения между собой диктуются условиями их Игры, в себе подобных они в первую очередь видят соперников в борьбе за пресловутый Приз. Союзы Бессмертных числом больше двух редки и кратковременны. Будь между ними больше единства – что могли бы противопоставить им люди? Только знание. Знание, которым обладают сейчас Стражи. Хотя они и поодиночке способны натворить многого, чего не стоит оставлять без внимания.
– А как же наше первое правило – наблюдать и не вмешиваться? – заинтересованно прищурился Арман.
– А мы и не вмешиваемся, – возвратил многозначительный взгляд Лафонтен. – В Игру. Там они сами между собой хорошо разбираются. То, что делается помимо Игры – дело иное. Мы не играем роль киногероев, благородно спасающих людей от воплощений Зла. Люди сами делают себе подобным столько гадостей, что никаких Бессмертных не надо. Но вот пример помасштабнее… Есть среди них любители политических игр. На авансцену выходить им по понятным причинам нельзя, они предпочитают быть в тени смертных – политических и военных деятелей. А им, надо сказать, свойственна специфическая инертность мышления. Они меняют личность, но не считают нужным менять испытанные схемы действий. И вот, если за спиной некоего политика появляется серый кардинал из нашей картотеки – действия этого политика становятся предсказуемыми. Разумеется, если знать, на что опираться в прогнозах. Орденские исследователи и аналитики это знают.
– И они могут сделать информационный вброс под видом независимого политологического исследования?
– Именно. Это один из способов умерить аппетиты чересчур деятельных Бессмертных. Есть и другие. Но все это сложная и тонкая работа, к которой никто и никогда не допустит рядовых агентов или архивариусов.
Он снова помолчал, доставая и закуривая новую сигарету.
– Думаю, ты уже понял, к чему я все это тебе рассказываю. Продажные посредственности, одержимые только стремлением к обогащению, в руководстве Ордена – катастрофа. Раковая опухоль, которую надо уничтожать без всякой жалости. И если возможно, то обходиться без громких скандалов, которые для единства организации тоже зло. Мысль о хладнокровном убийстве у тебя вызывает протест, это естественно и объяснимо. Но нет невинных жертв там, где идут грязные игры. Невинных – нет.
Арман покачал головой, усмехнулся коротко и допил свой коньяк. Отставил бокал.
– Ты, разумеется, прав. Ты вообще всегда прав, как я помню. Но… почему в Академии не объясняют все так, как ты сейчас? Почему останавливаются на первом пункте – наблюдаем, не вмешиваемся, служим истории, храним тайну?
– Ты сам уже ответил на этот вопрос. Большинству твоих сокурсников этого первого пункта достаточно. Они остаются рядовыми исполнителями.
– Значит, и строгость Устава существует только для них?
– Ты можешь представить себе армию, где каждый солдат может обдумывать и по-своему трактовать приказы командования? Много такая армия навоюет? Руководители Ордена отвечают и за свои решения, и за своеволие исполнителей, если такое случается. Устав тот же, пункты другие. Не менее строгие, можешь поверить.
– Ты говоришь мне все это, – проговорил Арман задумчиво, – а ведь я сейчас – тот самый рядовой солдат, которому не полагается слишком много думать.
Лафонтен передвинулся немного, удобнее устраиваясь в кресле.
– Да. Но те, кто думает и задает вопросы, не остаются в рядовых. И ты там задержишься ненадолго.
– Потому что мой отец – Верховный Координатор? Ты собираешься организовать мне ускоренный карьерный рост?
Он негромко рассмеялся:
– Даже не надейся. – И продолжил уже серьезно: – Тебе не будет нужна моя помощь, Арман. Ты сам не сможешь по-другому. Потому что – да, потому что ты мой сын. Потребность быть первым записана у тебя в генах. Ну как, я ответил на все твои вопросы?
– Да, на все. Но это не совсем то, чего я ждал.
– Значит, твой отец тоже не образец совершенства.
– Мой отец самый лучший на свете, – произнес Арман с улыбкой…
*
…Почему это помнится так явственно? Да, все было именно так, как он сказал сыну. Он сделал все, чтобы не повторилась история с Валера. Чтобы в руководстве Ордена были люди, действительно преданные делу, а не только своему кошельку. Конечно, случалось всякое, и досадные промахи, и разочарования в людях. Это жизнь, иначе быть не может. Но прошло много времени, на самом деле много. Большинство из тех, с кем он работал тогда, уже ушли от дел, кого-то нет в живых. Где же искать связь тех событий с сегодняшними?
Если она есть, эта связь, мысленно поправил он себя. Если не шутит злые шутки с памятью внезапно обретшая четкие очертания тень небытия.
Он придвинулся к столу, возвращая внимание настоящему. Еще одно донесение, полученное только сегодня утром, лежало в стороне от «пасьянса» – он еще не мог решить, где место этой карты.
«Сегодня в 5:07 была зарегистрирована и пресечена попытка несанкционированного доступа к центральной базе данных с паролем полевого агента Марка Дюпре.»
Уже есть хоть что-то конкретное. Имя агента и факт несанкционированного доступа. Приказ разыскать этого Марка Дюпре он уже отдал. Настораживало то, что временным назначением неудачливого хакера был Митос. То есть Адам Пирсон. Совпадение?
Он еще раз пробежал взглядом текст сообщения. Включил интерком:
– Дана, соедините меня с информационной службой.
– Да, месье Антуан.
Спустя пару минут она доложила:
– Месье Льюис Кларк на линии.
Лафонтен снял трубку с телефона.
– Добрый день, Льюис.
– Слушаю вас, месье Лафонтен.
– Нет, это я вас слушаю. Каким образом удалось пресечь сегодняшнюю попытку несанкционированного доступа? До сих пор сообщения были не столь победоносными.
– Предупреждение, месье Лафонтен.
– От кого?
– От Джозефа Доусона.
– Оч-чень хорошо… О чем именно было предупреждение?
– О возможной фальсификации Хроники Шарля Буто.
– Хорошо. Спасибо.
Он выключил связь и снова посмотрел на лист с донесением.
Выводить Доусона из игры определенно было бы глупостью космического масштаба. Он не ясновидящий, и Хроник всех наизусть не знает, но как-то смог заподозрить фальсификацию. Кто, как не друзья-Бессмертные, поведали ему подробности биографии Шарля, которым он сам никогда не занимался? Можно говорить что угодно, о нарушении Устава и тому подобных безобразиях, но отказываться от доступа к такой информации!
*
…Сегодняшний вечер ему предстояло провести в компании Роше. Профессор не приглашал его в клинику, приезжал сам, и сегодня был как раз такой день.
Осмотр получился долгим и дотошным; лежа в постели, Лафонтен наблюдал, как Роше записывает результаты – это был хороший повод смотреть в нужную сторону. Стол был справа от кровати, а налево лучше было не оглядываться. Хотя капельницы доставляли ему не столько неприятных ощущений, как шприцы. А может, это Роше распорядился добавлять в раствор какой-нибудь транквилизатор.
Спать не хотелось, но было тихо и спокойно. Немного досаждала боль в месте пониже спины, но она уже почти прошла.
Он улыбнулся про себя. Роше, перед тем, как делать очередную инъекцию, осмотрел его руки выше локтей и остался очень недоволен. Пошептался с Мадлен, потом выслал ее из комнаты и, вернувшись к кровати, сказал:
– Друг мой бесценный, врачи не зря считают самой подходящей для уколов совсем другую часть тела. Не нужно себя мучить, тем более при твоих фобиях. Мы не в офисе, я не женщина, так что развязывай пояс и ложись на живот…
Прохладные пальцы мягко коснулись запястья его правой руки, лежавшей поверх одеяла. Он открыл глаза и увидел рядом с собой Роше.
– Извини, – сказал профессор, присаживаясь на край кровати и глядя на наручные часы. – Не хотел тебя будить.
– Я не спал, – откликнулся Лафонтен.
Роше, сосчитав пульс, выпустил его запястье и заметил:
– И чему ты улыбаешься, если не секрет? Последнее время улыбка на твоем лице – гость нечастый.
– Да так, вспомнил кое-что. Последний раз медсестру со шприцем я допустил до своей задницы в шестнадцать лет. И сказала-то она что-то совсем невинное, но я же мальчишкой совсем был. И жутко оскорбился. И с тех пор…
– Ну вот, повод вспомнить молодость, – не сдержал улыбки Роше. – Признайся, так ведь легче?
– Легче, – признался Лафонтен. – Но в офисе все будет по-старому.
– Упрямец, – вздохнул профессор. – Как твоя Дана? Справляется с новой ролью?
– Справляется.
– Беспокоишься за нее?
– Как тебе сказать. Она… выполняет одно задание, дело может оказаться опасным… Она не из пугливых, но все-таки…
– Девочка любит тебя, Антуан, – без всякого перехода заявил Роше.
– Я знаю, – тоскливо усмехнулся он. – Знаю, Луи. Но что дает ей эта любовь? Роль сиделки при больном старике? А если я еще начну отвечать взаимностью… Пусть лучше думает, что я ничего не замечаю.
– Ну и напрасно, – вздохнул Роше. – Я бы сказал…
Заливистая трель телефона прервала его фразу.
– Луи, будь добр, передай трубку.
– А может, послать всех к черту? Ты же отдыхаешь.
– Эту линию используют только в экстренных случаях. Что-то случилось. Нужно ответить.
Он взял телефон и, глянув на номер, нахмурился.
– Слушаю вас, Джозеф.
– Простите, что беспокою, господин Лафонтен, – послышался в трубке встревоженный голос. Доусон, похоже, от волнения не заметил, что говорит по-английски. – Дело спешное… Митос исчез.
– Что? – Лафонтен, забыв о капельнице, дернулся сесть на кровати; Роше охнул и схватил его за плечи, прижимая к подушкам. – Как – исчез? Когда?
– Сегодня днем я сообщил ему о том, что Марка Дюпре объявили в розыск. И больше никто с ним связаться не смог. Дома его нет, машины тоже нет, телефон отключен. У меня дурное предчувствие…
– Какое, к дьяволу, предчувствие! – сорвался Лафонтен. – Это катастрофа! А остальные ваши подопечные?
– Аманда и Ник Вольф прячутся в городе. Кедвин пока дома, но тоже не задержится. Ричард Бертон и Мишель Уэбстер должны скоро уехать – может, уже уехали. Больше никого не осталось.
Четкий и обстоятельный ответ подействовал успокаивающе. Немного.
– Да, понятно. Спасибо. Продолжайте работать. Если случится что-то – докладывайте в любое время.
– Так точно.
Он отключил связь и тут же набрал другой номер.
– Крис? Почему от вас нет донесений? От кого я должен получать самые свежие данные, черт возьми!
Голос начальника спецгруппы звучал утомленно:
– Простите, месье Лафонтен. Я надеялся получить более внятные сведения.
– Крис, что у вас не так?
– Двое моих парней ранены, одного отвезли в больницу.
– Значит, об исчезновении вашего объекта вы не знаете?
– Предполагаю. Нас сбили со следа. Я даже не понимаю, в какой именно момент.
– Кто?
– Если бы я знал! Но это не рядовые агенты точно. Это кто-то, знающий о существовании спецгруппы и знакомый с нашими методами работы.
– Понятно. Что думаете делать дальше?
– То же, что и до сих пор – искать и выяснять. Еще раз прошу прощения за задержку.
– Извинения принимаются, но первый и последний раз. Ищите. Обо всех новостях докладывайте лично мне. И немедленно!
– Будет исполнено.
Он отключил связь и молча протянул аппарат Роше.
Тот взял телефон и вернул на прикроватный столик. Лафонтен снова откинулся на подушки и прикрыл глаза.
– Проклятие! Они его все-таки упустили.
– Что случилось? – осторожно спросил профессор. – Мир уже пора спасать?
– Можно сказать и так, – тихо отозвался Лафонтен. – Но черт побери, кто же это?
========== Глава 7 ==========
…Звонок по экстренной линии раздался около шести часов утра.
Лафонтен выслушал краткий доклад шефа спецгруппы и сразу поднялся с постели, несмотря на протесты дежурившей у него в эту ночь Катрин.
В начале восьмого он был в штаб-квартире; оперативный отчет о событиях прошедших после исчезновения Митоса дней и, особенно, последней ночи лежал на столе секретаря. Верховный забрал папку, ушел в свой кабинет и занялся изучением отчета. Ему докладывали обстановку постоянно, но полная картина событий начала вырисовываться только сейчас. Члены Трибунала тоже были извещены и скоро должны были собраться, а к совещанию следовало подготовиться.
В половине восьмого позвонил Деннис Грант.
– Доброе утро, месье Антуан.
– В кои-то веки действительно доброе. Ваши коллеги собрались, Деннис?
– Да, все в сборе. Можем начинать.
– Прекрасно.
Он положил трубку, собрал в папку отчет и кое-какие из своих записей и отправился в зал заседаний.
Все трое Трибунов были уже там. Денниса Гранта срочное донесение застало не дома, судя по его одежде: вместо обычного строгого костюма сегодня на нем был тонкий темный свитер под серым пиджаком. Второй Трибун Филипп Морен тоже выглядел малоофициально, очевидно сочтя раннее пробуждение поводом не надевать галстук. При своей полноте и вечной одышке галстуки и тугие воротники он вообще не любил, но в рабочее время носил. Сейчас он волновался, то поглядывая на часы, то принимаясь крутить в пальцах ручку. Третий – Акира Йоши – единственный выглядел и вел себя так, будто спустился в зал в разгар обычного рабочего дня, и ничего особенного в разбираемом деле нет.
С отчетами спецгруппы ознакомиться успели все, но картина складывалась неполная. Начать совещание решили с истории Марка Дюпре. Он объявился ночью, пришел в бар к Доусону, насмерть перепуганный, но живой и здоровый. Ребята Доусона за ним присмотрели, а ближе к утру доставили в штаб-квартиру. Грант распорядился повременить с допросами и предоставить непутевому агенту самому рассказать, что с ним произошло. Лафонтен с ним согласился. Пусть расскажет, так проще заметить, если парень начнет врать и выкручиваться.
Дюпре оказался щуплым, неприметной наружности пареньком, на вид – почти подростком. В присутствии всех разом высших орденских чинов он оробел и притих, но говорить все-таки начал.
Лафонтен слушал сбивчивый рассказ, мысленно сопоставляя его с данными и выводами последних отчетов.
Итак, сначала кто-то похитил Наблюдателя, приставленного к Митосу. Потом исчез и сам Митос. Вопрос: что особенного в этом случае в сравнении с остальными? То, что прежде похитители не трогали Наблюдателей своих жертв. По словам Дюпре, они если и знали, что в их руках оказался Старейший, то ничем это знание не выказали. Разве что держали отдельно. И как-то они заставили Митоса пойти с ними на сделку, по которой он сдал им Кедвин.
Вместе с Кедвин в подвале особняка собралась целая компания: чета Валикуров, Алекс Рейвен, Лиам Райли, Мишель Уэбстер. Грегор Пауэрс немногим раньше сбежал из плена, но больше ничего о его судьбе Дюпре не знал.
Дальше был полнейший туман. Похищения прекратились, ни малейшей ниточки к похитителям спецгруппа обнаружить не смогла. По подслушанным Дюпре разговорам – в особняке, где держали Бессмертных, готовились к какому-то эксперименту.
Тогда же в Париж вернулся Дункан МакЛауд с Кассандрой. Его баржу взяли под наблюдение, зафиксировали визит туда Аманды и Ника Вольфа. А потом на компанию Бессмертных кто-то напал. Дюпре о нападении на баржу не знал толком ничего. Но было очевидно, что не баржа нужна нападавшим, а ее хозяин.
Потом закрутилось. Нападавших отследили, но только до района в несколько кварталов. С этим уже можно было работать. Кроме того, оставшиеся на свободе Бессмертные начали вдруг проявлять большой интерес к личности Шарля Буто – тот, будучи тоже Бессмертным, жил себе преспокойно, и никакие вторжения его не тревожили. Наблюдатели установили постоянный надзор и за ним.
Никто на Шарля так и не напал, но одним днем появился у Буто некий Бессмертный, с которым он имел короткий, но эмоциональный разговор. Потом этот Бессмертный уехал, Шарль кинулся за ним, за Шарлем сорвались вездесущие Аманда и Ник Вольф. По этой цепочке Наблюдатели выследили нужный им особняк.
Внутри особняка, как рассказывал Дюпре, тоже было много суеты. Каким-то образом сумела выбраться из клетки Кедвин. Ее поймали и снова заперли, но шума получилось немало.
Пока снаружи Наблюдатели искали способ войти, изнутри особняк внезапно ожил, будто кто-то дернул невидимый рубильник. Обитатели спешно покинули его, и сразу вспыхнул пожар, сильный и быстрый, который уничтожил все следы, если они и были. В особняке осталась добыча лишь для пожарных.
…– Я даже не знаю, что случилось. Нас подняли по тревоге, оказалось, что кто-то пробрался в подвал и открыл клетки. Потом я сообразил, что это Аманда и Ник Вольф. Не знаю, как они нашли вход в подвал. Нас переловили, как кроликов, и самих заперли там же! Пирсон сразу меня заметил; я не хотел ничего говорить, но он позвонил Доусону и узнал, кто я такой. Я думал, он меня убьет, но меня посадили вместе с остальными. Довольно долго мы сидели там. Потом нас увели в гараж, погрузили в фургон, увезли в город и оставили, в одном дворе по улице Сен-Доминик, недалеко от Эйфелевой башни. А откуда нас везли, где я был все эти дни, я так и понял…
Он замолчал, сжавшись и глядя в пол. Лафонтен глянул на Денниса Гранта и увидел на его лице отражение собственного сарказма. Роскошный отчет Наблюдателя, нечего сказать! Кто-то меня похитил, а кто – не знаю; где-то я был, а где – не знаю; какие-то исследования велись, а какие – не знаю…
– Значит, генератор, – медленно произнес он, снова взглянув на Дюпре. – А вы сами, месье Дюпре, видели эту машину?
– Нет, – помотал тот головой. – Туда допускали только доверенных помощников этого изобретателя. Среди тех, кому позволили уйти, никого из них не было. Не знаю, что с ними стало.
– Нетрудно предположить, – заметил Грант.
Лафонтен кивнул ему:
– Да, скорее всего, именно так и есть. – И снова повернулся к Дюпре: – Хорошо, предположим, вы в число доверенных лиц не попали. А как вы оцениваете сами возможность существования такого изобретения?
– Никак, – тихо и, видимо, честно, ответил Дюпре. – Эксперименты они ставили. Ну, электрооборудование там было, рассчитанное на большой расход энергии. Но так ли действовала эта машина, как они хотели, и насколько далеко продвинулись исследования – узнать мне было негде. По обрывкам разговоров много не выяснишь, да и парни эти на работе не о работе болтали.
Он многозначительно повел бровями, очевидно, не решившись произнести вслух, о чем кто там болтал.
Лафонтен посмотрел на Гранта. Тот, подумав, махнул рукой застывшим у дверей охранникам:
– Уведите.
Дюпре увели, двери зала снова плотно закрыли.
Грант заговорил снова:
– Ну что ж… Для срочных решений я необходимости не вижу. Теперь только выяснять подробности и делать выводы. Господа?
Йоши просто кивнул, Морен вздохнул и поправил воротник рубашки:
– У меня есть пара вопросов, Деннис, но в рабочем порядке.
– Разумеется.
На том совещание и закончилось.
Поднимаясь вместе с Грантом по лестнице из подвального этажа, где был зал заседаний, Лафонтен спросил:
– И что вы об этом думаете, Деннис?
– Я думаю, что, окажись на месте Дюпре кто-нибудь посообразительнее, информации у нас было бы намного больше.
