Текст книги "Наследие (СИ)"
Автор книги: Сиреневый Кот
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Да, здесь достаточно слушателей, чтобы попытаться сыграть роль осужденного революционера.
– Итак. Джек Шапиро, достаточно ли ясно изложены предъявленные вам обвинения?
– Да.
– Признаете ли вы эти обвинения справедливыми или намерены их оспаривать?
– Справедливыми? – Шапиро медленно оглядел длинный стол, с заметным напряжением всматриваясь в полумрак. – Ваши обвинения пусты. Я больше не Страж.
– Позвольте напомнить вам, господин Шапиро, – подал голос Лафонтен, – что выход из Ордена и тем более изгнание, не освобождает от необходимости соблюдать клятву. По крайней мере, ту ее часть, которая касается неразглашения тайны и невмешательства в жизнь Бессмертных.
– Ну да. Тогда между мной и всеми вами нет никакой разницы. Потому что присутствие здесь его, – Шапиро кивнул в сторону Митоса, – делает клятвопреступниками вас всех.
– Делало бы, будь здесь что-то, ранее ему не известное. Благодаря вам, господин Шапиро.
В лице Шапиро не дрогнула ни одна черточка.
– Как причудливо меняются декорации. Ведь как минимум один из вас в свое время побывал на моем месте, но это не мешает ему теперь сидеть за судейским столом.
– Джек… – не удержался Доусон от печального вздоха. Хорошо, что не виноватого, только судей с чувством вины им сейчас и не хватало…
– Что же до вмешательства в жизнь Бессмертных… Они, если не ошибаюсь, не считают себя обязанными не вмешиваться в нашу жизнь. Так почему нет?
– Господин Шапиро, – подал голос Карл Брэдфорд, ныне самый молодой из членов Трибунала, – если я правильно помню, под постановлением о ликвидации семи агентов, чье участие в группе Хортона было неоспоримо доказано, ваша подпись стоит первой. Так?
– Да, так.
– Значит, вы не могли не знать, на что толкали людей, которые шли за вами сейчас. Вас это не тревожило?
– Я никого ни на что не толкал и никого ни к чему не принуждал. Может быть, вы дадите себе труд подумать над этим? У нас была настоящая возможность взять под контроль силу, за которую тысячелетиями сражаются Бессмертные. Один человек может ошибаться, но я был не один! Даже в самом Трибунале нашлось, кому оценить идею!
Краем глаза Лафонтен заметил, как болезненно сжалась лежащая на столе рука Денниса Гранта.
– Ценитель вашей идеи, господин Шапиро, – произнес Верховный, намеренно избавляя Гранта от необходимости отвечать на неприятный ему выпад, – находится под арестом. Но я понял ваш намек. Кстати, ваша дочь учится сейчас в Академии?
Шапиро напрягся. Лафонтен сам понимал, что использует нечестный прием, но нужно было как-то заставить Шапиро быть поосторожнее в словах.
– Да.
– Она разделяет ваши убеждения?
– Элен? Молоденькая дурочка, напичканная всем этим бредом о присяге и служении Истине и Истории? Нет, она ничего не знает. Она слишком наивна, чтобы оценить возможность…
Именно такой реплики Лафонтен ждал.
– И о какой возможности вы говорите, господин Шапиро?
– Не смешите! Даже ваши специалисты способны разобраться в записях, которые вы нашли.
– По оценке наших специалистов, все исследования находились в зачаточной стадии. Сама же идея больше подходит для фантастического романа, чем для научной теории.
Шапиро вздрогнул и побледнел.
– Этого не может быть. Я сам проверял наличие всех расчетов!.. Эксперимент был почти закончен!
– Надеюсь, вы не хотите обвинить наших аналитиков в краже результатов исследований, автором которых вы и сами не являетесь?
Лафонтен не отводил взгляда от лица Шапиро, ожидая реакции.
Шапиро молчал, опустив голову и закрыв глаза ладонью.
– Вам еще есть, что сказать, господин Шапиро? – произнес Грант.
– Нет.
– Вы, кажется, намеревались оспорить все выдвинутые против вас обвинения?
– Нет. Я… со всем согласен.
– Вы понимаете, какой приговор вам грозит сейчас? С учетом того, что перед судом вы предстаете вторично?
– Да… я все понимаю. Позвольте мне уйти.
– Хорошо. В вашем присутствии больше нет необходимости.
Охранники под руки вывели Шапиро из зала. Вспыхнул свет – и собрание ожило.
– Нет, это неслыханно! – первым взвился Брэдфорд. – Господин Доусон, на вашем месте я бы…
– Не кипятись, Карл! – осадил его Клири. – В таком положении схватишься за любую возможность огрызнуться. В общем, и обсуждать нечего.
– Нечего? А эта безумная идея насчет контроля за силой Бессмертных? Он псих!
– Может, не такая уж и безумная. Если продолжить исследования…
– Не смешите, – резко бросил Лао Ченг. – Я кое-что понимаю в физике, и я читал заключение экспертов. Нет там материала ни для каких исследований! Просто бурная фантазия какого-то ученого маньяка!
– Вы не верите, что материалы могли быть похищены?
– Кем? Нашими исследователями? Ну знаете!..
– Господа, мы уклоняемся в сторону, – заметил Филипп Морен. – Что вы думаете о Шапиро? Псих или нет, но он однажды уже побывал под судом и вот чем ответил на проявленное милосердие.
– Если помните, я еще в прошлый раз голосовал за смертный приговор, – решительно заявил Брэдфорд. – И сейчас долго раздумывать не буду!
Лафонтен не спешил вступать в спор. Его устраивало то, что идея о краже результатов исследований не показалась никому правдоподобной. А вот реакцию Шапиро он посчитал странной. Папка Крамера была спрятана отдельно от остальных бумаг, ее могли просто не заметить при обыске. Но Шапиро явно думал, что у них в руках все расчеты. Если он сам прятал бумаги, почему его так шокировало их отсутствие?
Верховный посмотрел через стол на Митоса. Тот, хмурясь, прислушивался к разгоревшемуся спору. Потом поднял голову и встретил взгляд Лафонтена.
Старейший определенно готов к своему, гм, выходу и выжидает подходящего момента. Хорошо было бы знать заранее, что он задумал, но едва ли на такую роскошь можно было рассчитывать, даже найдись время задать вопрос…
– А что вы молчите, Митос? Вы же затем и пришли сюда, чтобы высказать свое мнение?
Вслед за Карлом Брэдфордом, задавшим этот вопрос, на Митоса обратили взгляды все остальные.
Митос оглядел собравшихся и пожал плечами:
– Вы думаете услышать что-то новое? Но все, что нужно, сказано очень давно и, увы, не мной. – Он выдержал короткую паузу и раздельно произнес: – Кто из вас без греха, пусть первый бросит в него камень.
Лафонтен прищурился. Первый же удар пришелся не в бровь, а в глаз. Ответить сразу не смог никто. Хорошая встряска, а то ведь засиделись господа по тихим кабинетам…
– И что это, по-вашему, значит? – напряженно поинтересовался Брэдфорд.
Митос подался вперед:
– Я скажу вам, что это значит. Знаете, чем те, кого вы называете Отступниками, отличаются от прочих добропорядочных Наблюдателей? Тем, что они высказывают вслух то, о чем остальные предпочитают только думать. Потому и этот конкретный суд – фарс. Потому что в действительности вы судите Шапиро за то, что он оказался смелее вас.
За всех снова ответил Брэдфорд:
– Так вы что, защищаете его?
– О, нет! – Митос небрежно откинулся на стуле. – Мне, в общем, все равно. Это ваше внутреннее дело. Но надо быть последовательными, господа. Если наказывать, то наказывать сообразно преступлению. Нельзя карать смертью нарушение каких-то замшелых параграфов, и нельзя мило грозить пальчиком совершившему убийство.
– Хорошо звучит, особенно с оглядкой на ваше собственное прошлое, – пробормотал кто-то.
– Что вы знаете о моем прошлом, – уронил Митос, одной этой фразой прекратив наметившийся экскурс в историю. – Мне все равно, какое решение вы примете, но мотивы этого решения далеко не безразличны. Ваша организация – реальная сила, с фактом существования которой поневоле приходится считаться. И мне не все равно, какими соображениями вы руководствуетесь, когда речь заходит о жизни и смерти. Большая разница – считать вас постоянно потенциальным противником или нет. Я прошу прощения, если мои слова показались вам чересчур резкими. Но поймите… Вы в состоянии это понять… Если все останется, как есть сейчас, столкновения будут повторяться снова и снова. Рано или поздно произойдет катастрофа. Она могла произойти уже трижды. Не пора ли остановиться и подумать? Вы можете сделать Шапиро козлом отпущения, в очередной раз свалив на него все беды, казнить его и благополучно забыть. Но очень скоро появится новый Хортон или Шапиро – и все повторится.
Лафонтен мысленно потирал руки. Этот Бессмертный – действительно гений!
– Но почему вы считаете, что все беды идут от нас? Разве негативное отношение к Бессмертным совсем безосновательно?
– Нет, разумеется. – Митос пожевал губу. – Это тоже распространенная точка зрения. Я понимаю ваше желание объяснить все зло нашей нечеловеческой сущностью… Это было бы очень удобным и объяснением, и оправданием – но увы. Наша природа на самом деле двойственна. С одной стороны, мы люди, как и вы. С другой, мы порождения чистой энергии. Так вот, то, что принято называть злом – производная от человеческих страстей. Страха, зависти, ненависти, похоти… Эти качества свойственны живой материи и абсолютно несвойственны чистой энергии. Способность творить и зло, и добро нас со смертными роднит, а не отделяет от них. Но есть и другая сторона. Мы не растим своих детей сами. Будущие Бессмертные растут и воспитываются среди обычных смертных. В них отражается то, что окружает их в юности. Не просто отражается, а усиливается, как в параболическом зеркале. Это тоже наше природное свойство, от которого никуда не уйти… Кто-то со временем оказывается способен освободиться от усвоенного в детстве и решить, кем и каким хочет быть, кто-то нет. Но факт остается фактом: мы – это вы. То, что среди Бессмертных много, выражаясь вашим языком, злодеев, говорит не о нашей злобной природе, а об изнанке жизни вашего общества. И тысячу, и сто, и двадцать лет назад. Подумайте и об этом тоже. Вы, в конце концов, ученые.
Он помолчал, еще раз оглядел аудиторию.
– Ну что ж, я сказал, в общем, все, что хотел. А потому, позвольте откланяться. Лезть в ваши дела у меня нет ни малейшего желания. – Он отодвинул стул и встал. – Честь имею, господа.
Нужно было отдать должное прекрасному выступлению.
Лафонтен поднялся, зная, что остальные последуют его примеру. Митос на миг посуровел, потом поклонился и, развернувшись, пошел к выходу.
Верховный проводил его взглядом, потом повернулся к судьям:
– Прошу садиться, господа. Вам есть что обсудить… Я же, с вашего разрешения, вас покину.
*
Он поднялся к себе в кабинет, куда Дана по его распоряжению должна была привести Митоса.
Старейший уже был в приемной – рассматривал панели на стенах за столом секретаря, присев на край подоконника. Выглядел он так же, как до того в зале, но как будто немного бледнее.
– Итак, спектакль прошел удачно?
– Более чем.
Лафонтен открыл дверь кабинета и жестом пригласил гостя. Митос прошел в кабинет, но сесть не пожелал, расположившись, как прежде, у подоконника ближнего к выходу окна.
Верховный сел в свое кресло за столом.
– Признаться, я восхищен. Это было блестяще.
– Только не говорите, что не могли сказать то же самое без меня.
– Мог. Вероятно, даже слова выбрал бы похожие. Но слышать такое от собственного босса – одно, а от Бессмертного – совсем другое.
– Да, второе больнее.
– Именно.
– Вам ведь безразлично, говорил ли я искренне или только читал роль.
Лафонтену не было безразлично. Но этот Бессмертный настолько непонятен и многолик…
– С точки зрения достижения нужного результата это в самом деле не имеет значения. Хотя мне больше нравится думать, что вы были искренни.
– Меня увиденное тоже впечатлило, – произнес Митос. – Вы всегда так расправляетесь с теми, кто встает у вас на пути?
«Бывало и хуже», мысленно ответил Верховный, вслух же сказал:
– Только если они не оставляют мне выбора.
– Правильно ли я понял, что получил свое отпущение грехов? – без всякого перехода спросил Митос.
– А вы приходили сюда только ради отпущения грехов? И говорили все то, что говорили, только чтобы угодить мне? Сомневаюсь.
– Вы не станете отрицать, что я сделал именно то, чего вы от меня ждали?
– Нет, конечно.
– Вот и вторая причина. – Митос усмехнулся. – Это был удачный способ извиниться перед вами лично.
Нет, самому себе ответил Верховный, ничего он мне прямо и откровенно не скажет. Я задумал – он сыграл – счет закрыт. А роль он читал или говорил от сердца – думай сам, если больше заняться нечем. Ну что ж, после всего, что в последнее время случилось, это неплохой результат.
– Извинения приняты.
– В таком случае не вижу причин здесь задерживаться.
Митос выпрямился, встал и направился к двери. Времени оставалось в лучшем случае на одну фразу.
– Еще один вопрос, Митос. – Тот остановился. – Зачем вчера к вам приходила Элен Шапиро?
Митос секунду промедлил, потом оглянулся:
– Теперь вы решили испытать судьбу?
– Ничуть. Наблюдение было установлено за ней, а не за вами. К вашему дому никто подойти не посмел. Так зачем она приходила?
– Я обязан вам отвечать?
– Не обязаны. Но подумайте еще вот о чем… Мне так или иначе придется ее вызвать. А от того, сколько и чего я буду знать, зависит, будет это беседа или допрос.
– Допрос, – повторил Старейший и усмехнулся с тоскливым сарказмом. – К чему травмировать допросами несчастную девчонку, которая и так разрывается между верностью своим убеждениям и любовью к отцу? С которого, уж простите за прямоту, за одно это следовало бы спустить шкуру.
– Понятно. Что ж, не смею вас больше задерживать.
Дверь за ним захлопнулась. Лафонтен глубоко вздохнул и потер ладонью лоб. Эта проблема решена, Митос им хлопот больше не доставит. О том, какую услугу он на самом деле оказал Ордену, Верховный счел за лучшее ему не говорить.
Сейчас нужно вернуться в зал, поучаствовать в обсуждении выступления Старейшего. Хотя нет… сначала дождаться Дану.
Дана вернулась через несколько минут.
– Как наш посетитель? – спросил Лафонтен, когда она, войдя, плотно прикрыла дверь кабинета.
– Благополучно покинул территорию, – отозвалась она. – Вы довольны им?
– Вполне. Хотя риск был большой.
– Мягко сказано, – хмыкнула Дана. – Пожалуйста, задержитесь еще ненадолго, месье Антуан.
– Конечно. Я помню.
Она прошла вслед за ним в его комнату. Достала из шкафа аптечку и, разбирая ее, спросила:
– Месье Антуан, а как идет разбирательство?
– Трибунал совещается, – отозвался он, садясь в кресло и расстегивая верхние пуговицы рубашки. – Хотя приговор Джеку Шапиро – вопрос решенный.
Она, держа в одной руке наполненный шприц, подошла и присела рядом с креслом.
– Вы знаете, каким будет этот приговор?
– Смерть, – произнес он, удобнее устраиваясь в кресле и прикрывая глаза.
Дана свободной рукой откинула с его плеча рубашку и очень осторожно, кончиками пальцев, прощупывала его руку выше локтя. Молчала.
– Вас что-то беспокоит, Дана?
– Я… не знаю. – Она подняла голову, отвлекшись от своей работы, и посмотрела ему в глаза. – Просто… вы так легко обо всем этом говорите… Но это же живой человек. Он хочет жить, он нужен кому-то. Я понимаю убийство в бою, когда или ты, или тебя. Но чтобы вот так, росчерком пера..
– Но восстание или заговор – это разве не бой, Дана? Что стало бы со всеми нами, сумей Шапиро исполнить задуманное? А предводитель не смеет требовать снисхождения к себе, когда гибнут люди, которых он вел за собой.
– Да, но… что толку в наказании, которого человек уже не сможет осознать?
– Кто говорит о наказании? Вы правы, как наказание смерть бессмысленна. Но очень хороша как мера превентивной защиты.
– Превентивной защиты? От чего?
– От повторения истории в будущем.
– Что же это за защита? – Дана, вздохнув, вернулась к уколу. – Найдется другой псих. И какая тогда разница?.. Чш-ш… Не вздрагивайте так, пожалуйста.
– Разница в опыте, Дана… Черт, это ваше лекарство – просто жидкий свинец!.. Человек учится на своих ошибках и неудачах. Три года назад справиться с Джеком Шапиро было детской задачей, сейчас мы едва сумели его остановить. Опытным путем проверять, что ему удастся с третьей попытки, я бы не хотел.
– Я не о Шапиро, – сказала Дана, оправляя его одежду и вставая.
Лафонтен поймал ее за руку и удержал:
– Я сказал, что судьба Джека Шапиро предрешена. О Камилле Розье я ничего не говорил. Вы все еще вините себя в том, что он оказался под стражей?
– Не знаю. То есть умом я понимаю, что я тут ни при чем…
– Вот и прислушайтесь к голосу разума. Поверьте, Дана, уж за Камилла Розье вам себя упрекать незачем.
– Я знаю, – кивнула она. – Не обращайте внимания. Просто… наверно, он все-таки запал мне в душу. Ничего, переживу.
Конечно, она переживет, про себя согласился Лафонтен. Но проблем из-за этого мальчишки будет еще предостаточно…
*
Он спустился в зал заседаний. Остановился в дверях, не спеша привлекать к себе внимание и прислушиваясь к бурному спору. Речь Митоса подвигла на откровенность всех, кроме, разве что, Гранта. Тот сидел молча, опустив глаза и мерно постукивая по столу пальцами.
– …не дает ему права читать нам мораль! – заканчивал эмоциональный монолог Карл Брэдфорд. – Не знаю, о чем думает Верховный Координатор…
– Ну так спросите у него, если не знаете, – произнес Лафонтен, входя в зал и направляясь к своему месту за столом. Остановился возле кресла, но не сел. Оглядел притихшее собрание. – Не пойму, чем вы так недовольны, господа. Нет-нет, не нужно больше громких речей и споров! Я их уже слышал достаточно. Вам хотелось знать, зачем мне понадобилось приглашать сюда столь необычного гостя? Извольте, это не тайна. Вы все получили места за этим столом три с половиной года назад. Это не такой большой срок, чтобы забыть, при каких именно обстоятельствах это произошло. Да, прямые контакты с Бессмертными, да еще на уровне высшего руководства, пунктами Устава не предусмотрены. Однако мы сами виноваты в том, что просто следовать Уставу стало невозможно и даже опасно. Тогда, три года назад, стоявшие у руля Ордена были вынуждены допустить на заседание Трибунала другого Бессмертного. Он тоже сказал им многое, к чему следовало бы прислушаться. У них был выбор – признать сложившуюся ситуацию исключительной и принять соответствующее решение, либо продолжать цепляться за традиции и дотошно выполнять Устав. Они предпочли второе. Теперь их правоту подтверждают только могильные камни. Это не трагическое стечение обстоятельств. Это – следствие решений, принятых в ослеплении собственным всеведением и могуществом. Но могущество это не более, чем иллюзия.
Теперь вы. На первом же заседании нового состава Трибунала я просил вас запомнить и никогда не забывать печального примера тех, чьи места вы занимаете. Так вспомните об этом еще раз. Я поставил вас перед таким же зеркалом, в какое пришлось заглянуть им. Что вы предпочтете? Подумать, чем так не по нраву вам пришлось ваше же отражение или просто разбить зеркало и забыть о нем? Второе проще и удобнее. Но это ли вам нужно?
Он замолчал и еще раз оглядел по очереди всех, к кому обращался. Потом закончил:
– Я не сказал ничего нового ни для кого из вас. Послушайте сами себя, и убедитесь… А я, с вашего позволения, вас покину. Сегодняшняя повестка дня обязывает вас принять решение только по одному вопросу.
– Господин Лафонтен, – нарушил общее молчание Деннис Грант, – ваши чрезвычайные полномочия еще не отменены. Вы имеете право участвовать в принятии решения.
– Знаю, – кивнул он. – Но я снимаю свой голос. Сообщите мне, когда решение будет принято.
Он снова покинул зал. Конечно, можно было остаться и послушать обсуждение, но именно сейчас ему этого не хотелось. Напрямую в решения Трибунала он не вмешивался никогда, даже когда имел на это формальное право. Просто не хотел путаницы в границах ответственности… А сейчас у него еще и было другое дело.
*
Джек Шапиро смотрел в окно, присев на край подоконника и прислонившись спиной к оконному откосу. На стук двери он оглянулся, но, увидев посетителя, снова обратил равнодушный взгляд за окно.
– Как вы себя чувствуете, господин Шапиро? – тихо спросил Верховный, сев на стул и поставив трость между колен.
– Лучше, чем вы, – отозвался тот. – Только не надо прикидываться удивленным! Не знаю, куда смотрят и что думают ваши нынешние помощники и советники, но я-то точно не слепой. Что у вас расшалилось на сей раз? Снова сердце? Или…
– «Или».
Шапиро скривился:
– Знай я об этом раньше, мы бы с вами сейчас здесь не сидели.
– Именно поэтому вы ничего и не знали.
– А зачем вы, собственно, сюда пришли? Похвастаться своим здоровьем?
Лафонтен помолчал, потом горько усмехнулся:
– Хочу извиниться за свою несдержанность.
Шапиро уставился было на него с удивлением, но оно быстро угасло:
– О, значит, я покойник. У живых вы прощения не просите.
– Напрасно вы так думаете, – произнес Лафонтен.
– Напрасно? Тогда почему бы вам не извиниться за ваш выпад в мой адрес на суде? – хмыкнул Шапиро. – Признаться, даже зная вас, от такой наглости я растерялся… До какой же степени вы боитесь потерять свое влияние, если осмелились на такую ложь?!
– В чем вы увидели «такую» ложь, господин Шапиро?
– Вы издеваетесь! Вы точно знали, что эксперименты этого чокнутого профессора были почти закончены! И что существуют копии его расчетов, знали тоже! И прилюдно, мне в глаза, заявить, что там все только теория?!
– Среди бумаг, найденных в сейфе вашей подпольной лаборатории, копий расчетов «чокнутого профессора» не было. Там работал десяток наших агентов, они собрали все, до последней записки.
Шапиро замер, соображая. Потом зло скривился:
– Это доказывает только то, что они исчезли прямо оттуда. Значит, среди десятка агентов был кто-то с особым поручением.
– Вам доставляет удовольствие говорить мне гадости, – заметил Верховный.
– Привилегия смертника – говорить правду в глаза.
– В конце концов, вам ничто не мешало оспорить мое заявление.
– И дать вам повод лишний раз смешать меня с грязью? – с усмешкой отозвался Шапиро. – Нет. Пусть все идет, как идет. Вы ведь себе роете яму. Я не против, чтобы она была поглубже.
– Поглубже, говорите, – повторил Верховный. – Я действительно боялся. Но не потерять влияние, как кажется вам. Было кое-что и пострашнее.
– Если это все, что вы хотели мне сообщить, уйдите и оставьте меня в покое.
– Я уйду, разумеется. Но сначала хочу вам кое-что еще рассказать. Вы ведь уже знаете, что Митос получил доступ к Центральной Базе и оставил нам программу, которая блокировала работу системы. Еще он пригрозил, что, если мы не найдем его подругу, похищенную вами, База станет орудием уничтожения Ордена.
– Бессмертный! – презрительно фыркнул Шапиро. – И после всего этого вы носитесь с этим ублюдком, вместо того, чтобы просто скрутить ему голову!
– Не имею дурной привычки вымещать на ком-то досаду на свои промахи, – ровно произнес Лафонтен. – Так вот. Впоследствии программу он деактивировал. Она самоуничтожилась и разрушила все, до чего смогла дотянуться. Нам пришлось запустить резервную систему, а Базу восстановить по архивам, сделанным накануне. Откат составил около двенадцати часов.
При этих словах Шапиро вздрогнул и вскинул на Лафонтена напряженный взгляд:
– Двенадцать часов?
– Наши специалисты исследовали остатки разрушенной системы, – продолжил Верховный, – и обнаружили очень интересные вещи. По фрагментам кода удалось установить, что в системе присутствовали не одна, а две инородных программы. Одна – та, о которой говорил Митос. Другая – сходная по принципу действия, но предназначавшаяся для рассылки информации Наблюдателям. Поскольку Митос привел свою программу в действие раньше, управление системой было захвачено ею. Вторая программа просто не сработала. Теперь от нее, как я уже говорил, остались только обрывки кода.
Шапиро смотрел на него зло и недоверчиво – и со все большим страхом.
– Вы проиграли, – негромко закончил Лафонтен. – Я понимаю, на что вы рассчитывали… Остановить распространение информации, которую получат сразу несколько сотен человек, невозможно, и что стало бы с Орденом после этого, не берусь даже предполагать… Но заставить замолчать одного человека – задача решаемая. Странно, что вы не воспользовались возможностью сделать хотя бы несколько копий бумаг, бывших в вашем распоряжении. Почему, если не секрет?
– А вы все-таки знаете об этих бумагах, – едко хихикнул Шапиро. – Знаете… Хотя их якобы никто не видел. А копий больше не было, да.
– Вы не доверяли тем, кто работал с вами вместе?
– Никому из них. И правильно, кто-то меня все-таки сдал.
– Вас «сдал» случай, – тихо проговорил Верховный. – Как и во всем остальном, простой нелепый случай. Или, если угодно, воля провидения. Вы верно решили, что ваше прошлое помилование было политическим ходом. Теперь в показном милосердии нужды нет.
– Вы могли и не говорить мне… всего этого, – выдавил Шапиро.
– Последний день жизни – не время для иллюзий.
Лафонтен поднялся на ноги, собираясь уйти.
– Жизнь вам не мила, смерть не страшна, осуждение бывших коллег безразлично. Тем не менее, вы виновны и должны быть наказаны. Вы не уважали мое мнение в последние годы, но подумайте над тем, что я сейчас сказал. И над тем, что вы сами назвали «привилегией смертника».
Он повернулся и пошел к двери. Спиной почувствовал взгляд Шапиро.
– О вас ходит много слухов.
Лафонтен остановился, взявшись за ручку двери, но не оглядываясь.
– Правда ли, что вы не можете убить человека, глядя ему в лицо?
– Нет, неправда. Я не люблю стрелять в спину.
Он вышел и захлопнул за собой дверь.
*
– Джек Шапиро, Трибунал рассмотрел предъявленные Вам обвинения и признал их справедливыми. Вина Ваша доказана. Вы осуждены и умрете. Приговор будет приведен в исполнение завтра в первом часу от восхода солнца.
Деннис Грант, закончив чтение вердикта, сел и, сцепив руки, посмотрел на стоящего перед столом Джека Шапиро. Во взгляде его было сожаление.
– Если вам есть, что сказать, Джек, говорите сейчас. Больше такой возможности не будет.
– Сказать? Нет… Слишком поздно.
Грант кивнул:
– Заседание окончено.
Двое Стражей выступили на середину зала, взяли Шапиро под руки и увлекли к выходу. Он не сопротивлялся, однако, сделав несколько шагов, вдруг остановился, поднял руку ко лбу и тяжело осел на пол. Стражи едва успели подхватить его и не дать удариться при падении.
Судьи поднялись с мест. Пауль Вайс выбрался из-за стола, двигаясь, несмотря на годы и полноту, удивительно проворно. Подошел к Шапиро и присел рядом с ним, отодвинув растерявшихся охранников.
Лафонтен наблюдал за этой суетой, не двигаясь с места.
– Нервное истощение, – произнес Вайс, выпрямляясь. – Сколько ночей он не спал?
– Присмотрите за ним, доктор, – сказал Верховный. – Только не спешите приводить в чувство.
Вайс кивнул.
Лафонтен посмотрел на Гранта; тот единственный из Трибунала сидел на прежнем месте, в раздумье глядя в стол перед собой. Потом, будто спохватившись, выпрямился и, вставая, столкнулся взглядом с Верховным Координатором.
Это продолжалось один миг, но Лафонтену вдруг показалось, что в зале сделалось холоднее и неуютнее.
*
…Утро выдалось таким же ярким и холодным, как и накануне. На задний двор старинного особняка, окаймленный высокой каменной стеной, солнце не заглядывало. Контраст сияющего неба и глубокой серой тени производил странное впечатление, даже зловещее.
Впрочем, холодная тень накрывала этот двор и без природных красот – стоило лишь вспомнить, для чего собрались здесь десять самых высокопоставленных Наблюдателей. Насколько Лафонтен помнил биографии присутствующих, четверо из них решение отнять у человека жизнь принимали впервые.
Самым бледным и взволнованным был Карл Брэдфорд, остальные держались лучше. Разве что Филипп Морен шумно вздыхал и утирал пот со лба, как будто был в душном зале, а не на морозном воздухе.
Лафонтен стоял чуть поодаль, сложив руки на трости и наблюдая за всем и всеми с некоторой отстраненностью. В паре шагов от него Молери спокойно и методично навинчивал глушитель на ствол пистолета.
В сопровождении охраны появился Джек Шапиро. Двое Стражей вывели его под руки во двор, поставили перед стеной и разошлись в стороны. Видно было, что он дрожит, как в ознобе, и старается скрыть эту дрожь, судорожно стискивая отвороты пальто скованными наручниками руками.
Возможно, всему виной действительно утренний холод.
Деннис Грант выступил на два шага вперед, оставив своих коллег позади.
– Господин Шапиро. Последнее желание?
Шапиро оторвал взгляд от пистолета в руке Молери. Кивнул и посмотрел на Лафонтена.
– Да, господин Шапиро, – произнес Верховный.
На лице Шапиро показалась бледная улыбка:
– Это дело с самого начала было нашим с вами. Пусть оно между нами и останется.
Ответом был изумленный вздох зрителей. Не удивился этой просьбе, похоже, только сам Лафонтен.
– Вы хотите, чтобы я..?
– Я хочу, чтобы ни у кого не возникло повода упрекать вас в непоследовательности или малодушии.
Лафонтен кожей почувствовал взгляд Доусона – кроме него понять скрытый смысл фразы мог разве что Молери, больше никто из собравшихся здесь при разговоре трехгодичной давности не присутствовал. Он тогда упрекнул Шапиро именно в этом – в непоследовательности и малодушии, за то, что тот не смог исполнить собственный приговор Доусону. А что взбрело на ум Шапиро сейчас? Просто попытка досадить напоследок?..
– Что ж, будь по-вашему. – Он переложил трость в левую руку и поднял правую раскрытой ладонью вверх.
Молери передернул затвор пистолета и вложил рифленую рукоять в обтянутую перчаткой руку.
– Но сэр, вы не обязаны… – раздался сбоку изумленный шепот.
Да, нервы у Карла Брэдфорда слабоваты для таких дел.
– Последнее желание дается для того, чтобы его выполнять, – ровно произнес Лафонтен.
Он перехватил взгляд Шапиро – и увидел, почувствовал ответ на свой невысказанный вопрос.
Нет, это не бравада и не желание досадить. Это страх. И отчаянная попытка этот страх скрыть, не попросив снисхождения напрямую.
Ну что ж…
– Оставьте нас вдвоем.
Снова хор удивленных возгласов.
– Месье Антуан, – негромко произнес Деннис Грант, подойдя. – Вы уверены, что это безопасно?
– С оружием в руках иметь дело с безоружным? Не смешите меня, Деннис.
Грант поджал губы и, молча кивнув, направился к низкой двери – вслед за остальными судьями и охраной.
Шапиро поглядел на закрывшуюся дверь:
– Это больше, чем я просил.
– Вы хотели, чтобы все осталось между нами, – отозвался Верховный. – Или я неверно понял ваше желание?
– Я хотел умереть легко и быстро, – тихо выговорил Шапиро. – Но так даже лучше… Вы не думаете, что я могу попытаться сбежать?
– Вам некуда бежать, и вы это понимаете. Ваша дистанция пройдена до финиша.
Шапиро отступил на шаг, посмотрел на старую каменную стену:
– Кто бы мог подумать, что этот финиш будет вот таким! Мне ведь в самом деле некуда идти. У меня больше нет никого и ничего…
