Текст книги "Наследие (СИ)"
Автор книги: Сиреневый Кот
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
========== Пролог ==========
Как же правы те, кто считает, что нельзя заводить друзей среди пациентов!
Профессор Людовик Роше утомленно посмотрел на лежащую перед ним папку с историей болезни. Все записи в папке просматривать ему не было нужды, он помнил их почти дословно. Но способа смягчить их смысл не находил.
За дверью кабинета послышались шаги и голоса.
Профессор решительно вдохнул, выдохнул, поднял голову и встал как раз когда дверь распахнулась, пропуская посетителя.
– Доброе утро, Луи.
Безупречно сидящий дорогой костюм, искры бриллиантов на запонках и в узле галстука. Но не эта дорогая оправа выдавала в посетителе потомка аристократического рода. Чувствовалось в нем то, что принято называть совершенством, а оно оттачивается в течение многих поколений. Посетителю было за семьдесят, годы убавили, конечно, легкости и грации в его движениях, и не оставили ни одной черной пряди в густых, крупно вьющихся волосах. Но строгая осанка, манера высоко держать голову и ясный взгляд остались неподвластны времени.
– Доброе утро, Антуан. – «Хотя какое оно, к черту, доброе…» – Присаживайся…
Посетитель опустился в кресло перед столом Роше, положив на край стола левую руку.
Роше, тоже садясь, скользнул взглядом по темному рукаву, изящной и узкой ладони и задержал внимание на тяжелом золотом перстне, украшавшем безымянный палец. «Фамильная драгоценность»… Мало кому дозволялось вблизи и подробно рассматривать этот перстень, и очень немногим людям был известен смысл изображенного на нем символа. Роше принадлежал к числу тех, кому доверяли, и привык доверием гордиться. Но теперь оно его даже тяготило.
– Ты собирался сообщить результаты обследования, Луи. Все по-прежнему или что-то не так?
– Все не так. Я уже думал… – Он запнулся, покачал головой и, достав из папки верхний лист, протянул посетителю: – Вот, прочти сам.
Он так и смотрел в стол, прямо перед собой, но видел, как рука посетителя дрогнула. И тут же сжалась в кулак, скрывая дрожь.
Роше торопливо отвел взгляд, опуская его еще ниже, и уставился на пуговицу на своем халате – натянулась что-то, пора размер побольше заказывать. Но тут же мысленно обругал себя за короткую слабость, выпрямился и посмотрел на посетителя.
Тот читал спокойно, лицо его оставалось непроницаемым. Лишь добравшись до конца последней страницы, он поднял взгляд, полный отрешенной задумчивости.
– Ну что ж, – тихо и медленно произнес Антуан де Лафонтен. – В конце концов, я только смертный…
========== Глава 1 ==========
…Машина миновала последний поворот, затем ворота и плавно остановилась у парадного подъезда большого старинного особняка.
Дорога за размышлениями показалась недолгой, но теперь все переживания нужно отставить в сторону. Едва откроется дверца машины, вокруг опять окажется много посторонних глаз.
Все как всегда.
Он неторопливо вышел из машины, поднялся на высокое крыльцо, кивком поздоровался с охранниками… Потом – лестницы, длинные коридоры и наконец уютно приглушенный свет его приемной.
Навстречу из-за своего стола поднялась Дана Ферье – бессменная последние три года его помощница и секретарь; неяркое осеннее солнце, проглянувшее сквозь плотные шторы на окне, скользнуло золотыми бликами по ее собранным в высокий узел темным волосам.
– Доброе утро, месье Антуан.
– Здравствуйте, Дана. Пожалуйста, через десять минут – расписание на сегодня.
– Да, конечно.
И это тоже как всегда.
Помимо кабинета, его рабочие апартаменты включали в себя небольшую личную комнату. Туда он обычно шел сразу, оставить пальто и привести себя в порядок.
Повесив в шкаф пальто, он критически окинул взглядом свое отражение в зеркале, поправил галстук и манжеты. Вернулся в кабинет и сел за стол. Дел на сегодня… нет, не то чтобы очень много. Опять же как всегда.
Но работа не шла на ум.
Он снова открыл принесенную с собой папку с выпиской из истории болезни и заключением профессора Роше. Перечитал – и бросил на стол. Ладонь прошлась по напряженному лбу.
Этого нужно было ожидать! Воистину, постоянно имея дело с Бессмертными, перестаешь замечать, как летят годы.
В дверь постучали. Он быстро открыл верхний ящик стола и смахнул туда папку.
– Войдите.
Появилась Дана, с темно-синей папкой, в которой всегда приносила расписание встреч и совещаний.
– Сегодня с утра только доклад шефа Службы безопасности, – сообщила она, кладя раскрытую папку на стол. – В два часа заседание Трибунала.
– М-м? И мне нужно там присутствовать?
– Присутствовать не обязательно. Но месье Грант просил встретиться с ним перед заседанием. Намекнул, что дело личного свойства.
– Ну, если личного… Хорошо. Вы свободны.
Она ответила коротким наклоном головы и удалилась.
Лафонтен усмехнулся, отметив в ней копию собственного жеста прощания.
Едва дверь закрылась, улыбка его погасла. Он достал из кармана пиджака портсигар и зажигалку. Закурил. Лучше было этого не делать, но, если бы он всегда слушал врачей…
Хотя в этот раз профессор был кругом прав.
«– Луи, ты серьезно? Тебе не кажется, что такое количество лекарств прикончит меня скорее, чем любая болезнь? Я и так постоянно глотаю какие-то таблетки.
– Не кажется. Без этих лекарств ты свалишься через неделю… К тому же, это будут инъекции.
– Еще того не легче! Сам себе уколы делать я не могу, а что будет, если возле меня появится сиделка? Мне лучше сразу уйти в отставку, не дожидаясь, пока в моем окружении начнется грызня из-за моего кресла!
– Неплохая мысль.
– Нет, Луи. Нельзя, понимаешь? Не сейчас. Я уже один раз ушел от дел, и до сих пор не разобрался с последствиями. Я не могу снова оставить дело незаконченным!
– А все-таки подумай…»
Лафонтен погасил окурок и достал вторую сигарету.
Тупик. Хоть думай, хоть не думай. Обойтись без посторонней помощи не удастся.
Как зло посмеялась над ним природа, заставив бояться игл и шприцев больше, чем пуль! Но разве не может у него быть хоть одной маленькой слабости?..
*
…О таких, как он, в Ордене говорили – «родился с татуировкой». Десять поколений Стражей с отцовской стороны и четыре – с материнской. Случаи, когда в таких семьях дети не становились Наблюдателями, можно было пересчитать по пальцам. И наследник рода Лафонтенов с ранней молодости не мыслил своей карьеры вне Ордена.
Матери своей он не помнил, знал ее только по фотографиям и рассказам отца. От него же впервые услышал об Ордене и Бессмертных – в тринадцать лет. И тогда решил, что точно знает свое будущее.
Но потом была война.
Мир, казавшийся таким прочным и незыблемым, рухнул. Потом – арест и смерть отца, заподозренного оккупантами в связях с Сопротивлением. Собственное бегство из дома, партизанский отряд, скрывавшийся в захолустном монастыре. Ему всего-то и требовалось, что добраться до швейцарской границы! Никто не принимал всерьез тощего неулыбчивого подростка, но была случайная стычка с немецким патрулем на лесной дороге, была перестрелка, были тонкие пальцы, мертвой хваткой стиснувшие рукоять подобранного с земли пистолета, и неуклюже завалившееся на капот машины тело немецкого офицера. Позже, во время привала, он слышал разговоры и похвалы в свой адрес. Оказалось, он сделал именно то, что нужно было для победы в этой стычке. Однако не чувствовал в себе ни гордости, ни радости, ни боли. Было то, что было, не более того.
Он вернулся во Францию за год до окончания войны. Вернулся уже не мальчишкой, а юношей: высоким, красивым опасной красотой стального клинка. Он никогда не рассказывал, чем занимался за границей. Но происшедшие в нем перемены выдавали жесткая морщинка возле неулыбчивых губ, тени у бровей, не по-юношески тяжелый взгляд…
И всюду неуловимой тенью за ним следовала смерть. Несчастные случаи, необъяснимые самоубийства, странные исчезновения… Его подозревали, за ним пытались следить. Тщетно. С таким же успехом можно было охотиться за призраком. Он не вел счета трупам; считать – значит, сожалеть. Но шла война, эти люди были врагами, и для сожалений не находилось ни времени, ни места.
Боль и тоска настигли его позже – когда война закончилась, и нужно было возвращаться к нормальной жизни.
На военную разведку он работал еще два года. Потом и это перестало казаться нужным и важным – и не осталось ничего. Да, он уже учился в университете; да, у него было блестящее будущее; да, семейный капитал ему удалось сохранить почти полностью.
Внешне все было в порядке и на высоте. Другого не видел и не знал никто: ни бессонных ночей, полных кошмаров, ни пустых вечеров, когда он напивался до бесчувствия, сидя в одиночестве перед погасшим камином, только чтобы хоть немного поспать.
Прошлое не отпускало его. Вой сирен и свист падающих бомб были даже не худшим его кошмаром. Много хуже были другие видения. Люди: лица, взгляды, голоса… Нет, не все они были мертвы, но все внушали страх. Он даже не всегда мог понять, почему. А когда понимал, что было делать? Обратиться к психиатру мешала фамильная гордость и отсутствие видимого смысла.
В обществе он считался завидным женихом и вниманием женским обижен не был. Но итог у всех попыток завязать с ним отношения неизменно был один – недоумение и разочарование: «Это не мужчина, это ледяная статуя!».
Пустые дни складывались в месяцы, потом в годы.
Ему было двадцать два, а он чувствовал себя стариком. Не видел смысла ни в чем. Не видел будущего. И до сих пор не получил круглой татуировки на запястье – такой, какую мальчишкой тайком рисовал на своей руке, мечтая вступить в организацию, которой служили десять поколений его предков.
Все изменилось в один день.
Накануне вечером его камердинер, служивший еще у его отца, не вытерпел. Принеся очередную бутылку и оценив состояние хозяина, он помотал головой и решительно сказал:
– Месье Антуан, так нельзя! Вы губите себя. Что сказал бы ваш отец?
Лафонтен спокойно дотянулся до ящика в столе, достал пистолет. Снял его с предохранителя и положил на стол – с противоположного края от бутылки.
Затем сказал:
– Смотри, Морис. Можешь забрать или одно, или другое. То, что останется, поможет мне заснуть.
Камердинер побледнел. Обошел стол, взял пистолет и молча ушел.
Оставшись в одиночестве, Лафонтен наполнил стакан и, глянув на свое отражение в зеркале над камином, подумал, что рассуди Морис иначе, смотреться в зеркало сейчас было бы некому. И прибавил мысленно – не такая уж это плохая идея.
В конце следующего дня он отправился на очередную вечеринку, от которой не ждал ничего, кроме скуки и пустого вечера в компании бутылки и стакана. В сущности, и идти туда было незачем. Но, во-первых, он все-таки не хотел совсем уходить от жизни общества, к которому привык с детства, а во-вторых, надо же было чем-то занять вечер. Да еще ему сказали, на этой вечеринке, возможно, появится кто-нибудь еще незнакомый. Новые люди – новое развлечение.
И там он впервые увидел ее.
Сначала услышал, но и этого оказалось достаточно.
Невидимая пелена лопнула. Плоский серый мир мгновенно ожил, наполнившись светом, красками и звуками.
Их представили друг другу. Она сказала что-то вроде: «Очень приятно», и он ответил такой же ничего не значащей фразой. А потом не сводил с нее глаз. Ждал, сам не зная чего.
Довольно быстро он приметил парня, по-хозяйски крутившегося возле нее. Лицо парня было ему знакомо, жаль, имя в памяти не задержалось. Ей такое общество явно не нравилось. Тогда, едва зазвучали первые аккорды вальса, он подошел и предельно вежливо отодвинул соперника в сторону:
– Прошу прощения. Мадемуазель обещала этот танец мне.
Как счастливо вспыхнули ее глаза! Или ему просто очень хотелось увидеть этот блеск?
Она была легкой и гибкой. Ее рука лежала на его плече совсем невесомо.
– Благодарю вас, месье Лафонтен.
– Антуан. Не нужно церемоний… Что надо этому субъекту? Он от вас не отходит.
– Конечно, не отходит. Это же почти мой жених.
– Жених? – Он едва не сбился с шага. – Не выглядит достойной партией.
– Наша семья потеряла большую часть состояния. Теперь я не могу претендовать на многое. Он богат и сумел произвести впечатление на моих родителей.
– Богат, говорите? – задумчиво повторил Лафонтен. – Вы очень рассердитесь, если я нанесу вам визит и попытаюсь произвести впечатление на ваших родителей?
Она засмеялась – словно зазвенел хрустальный колокольчик:
– Не слишком ли вы торопитесь?
– Конечно, тороплюсь. Я ведь едва не опоздал.
Она снова стала очень серьезной.
– Простите меня, Антуан. Я знаю о вас очень мало, и говорить о замужестве… преждевременно.
– Разумеется, я не тороплю вас, Амели. Лишь хочу, чтобы у вас было время подумать. И выбрать.
Она улыбнулась и кивнула.
В ту ночь, впервые за долгое время, он спал спокойно, без снов и без страха.
Их свадьба состоялась через четыре месяца.
Светская хроника признала Антуана де Лафонтена и Амели Легран самой красивой парой года. Но ему не было дела до светской хроники. С Амели в его жизнь вернулся смысл. Уже одно это имело значение больше, чем деньги, титулы и признание света.
Спустя еще два месяца он официально вступил в Орден. После разведшколы, четырех лет шпионской практики и четырех курсов факультета истории, в Академии он ограничился только кратким курсом лекций и собеседований, после которых разрешалось приступать уже к самостоятельной работе. Социальный статус агента во все времена имел не последнее значение при выборе задания. Лафонтену при его положении в обществе о полевой работе можно было даже не думать. Но он отказался и от претензий на то, к чему обязывало его положение и репутация его семьи, решив стать исследователем.
В рядовых он не задержался – это было бы уж совсем против его характера – и в следующие шесть лет возглавлял Европейскую группу исследователей. Эта работа вполне соответствовала его мирской профессии историка и, что не менее важно, стала его первым успешным опытом в роли руководителя.
На удивление безоблачными были эти годы. Спокойная работа, уютное семейное счастье. Любовь Амели, рождение долгожданного сына – наследника фамилии… В двадцать девять лет Лафонтен начал работать над своей первой диссертацией. И тогда же впервые узнал, что за его успехами давно и очень внимательно следит шеф Службы безопасности и Стражи Трибунала Марко Верчезе.
*
Прозвище «Торквемада» прилипло к Верчезе настолько прочно, что за глаза его иначе и не называли. В прошлом офицер итальянской контрразведки, ныне все свои умение и опыт он использовал на службе Ордену. А опыт был немалый.
На встречу с ним Лафонтен шел без страха, не зная за собой ничего предосудительного. Но и полностью спокойным чувствовать себя не мог. Все-таки репутация на пустом месте не возникает, а про Верчезе говорили, что он полностью соответствует своему прозвищу…
Первое впечатление спокойствия не прибавило. Кабинет шефа Службы безопасности показался Лафонтену удивительно обыкновенным и лишенным всякой индивидуальности. За просторным, почти пустым письменным столом сидел щуплый, очень немолодой человек. Под его взглядом, как будто ничего особо не выражающим, Лафонтен сразу почувствовал себя беззащитным и понятным насквозь.
– Итак, месье Лафонтен, – произнес Верчезе наконец, постукивая пальцами по лежащей на столе папке с бумагами, – ваше досье я изучил в подробностях. Французское Сопротивление, секретная разведшкола, работа на военную разведку, владение оружием… масса интересного. Вы могли стать профессиональным разведчиком. Но почему-то не стали.
Лафонтен усмехнулся:
– Взгляните на даты, месье Верчезе… Мне было восемнадцать лет, когда закончилась война. И я уже тогда был сыт по горло и разведками, и диверсиями, и стрельбой по темным переулкам.
– Сытость есть состояние приобретенное. И, следовательно, преходящее, – бесцветно сказал Верчезе. – Голод же и жажда рождаются вместе с человеком.
– Если вы имеете в виду жажду разрушения…
– Я имею в виду жажду силы и власти. В вашем конкретном случае. Уверен, ваше нынешнее скромное положение в иерархии Ордена вас устраивает, но так не будет всегда.
Лафонтен смотрел на него молча.
– Я предлагаю вам работу в моей Службе, – продолжил Верчезе. – Вы захотите все обдумать… Недели будет достаточно. Хотя мы оба уже знаем, каким будет ответ.
– Да, – откликнулся Лафонтен тихо и твердо.
Верчезе удовлетворенно кивнул и впервые дернул тонкие губы в подобии улыбки…
*
Согласиться с предложением Верчезе оказалось проще, чем объявить дома о предстоящей смене деятельности.
Они завтракали вдвоем, в своей гостиной, и прохладный свежий ветерок задувал через открытые балконные двери. Амели сегодня была удивительно мила в нежно-голубом, в цвет ее глаз, шелковом платье…
Вот только завтрак не заладился с первых же фраз беседы.
– Что с тобой, Амели, я сообщаю тебе о своем новом назначении, а ты реагируешь так, будто речь о неизлечимой болезни? В чем дело?
– Потому что это и есть болезнь, Антуан. И ты сам это прекрасно понимаешь! Вернее понял бы, если бы захотел!
– Амели… Но почему?
– А ты не догадываешься? Ты же прекрасно знаешь, что такое Страж Трибунала, но почему-то тебе захотелось такой работы! Тебе надоело спокойно спать по ночам?!
– Амели! – перебил он строго. – Успокойся. Что такое ты себе навоображала?
– Ничего. Мне не пришлось напрягать воображение, только память… Ты помнишь, что с тобой творилось, когда мы познакомились? Ты же первый хотел избавиться от этого кошмара, и сам обещал избегать любого насилия!
– Я и не отказываюсь от своих слов, – он примирительно поднял руки. – Но…
Она вскочила из-за стола, движением настолько резким, что Лафонтен едва успел метнуться следом и заступить ей дорогу к двери:
– Амели!
– Оставь меня!
Она увернулась от попытки обнять ее за плечи, вместо недоступной двери стремительно ушла на балкон и, отвернувшись, остановилась у перил.
Он вышел следом, постоял молча, ища слова. Не нашел – как-то очень неожиданно все повернулось. Просто придвинулся ближе, снова мягко взял жену за плечи. Она всхлипнула, но хотя бы руки его не оттолкнула.
– Амели… – Он обнял ее, укутывая объятием и прижимая спиной к своей груди. Уткнулся в светлые пышные волосы. – Пожалуйста, пойми. Это важно для меня, очень важно. Я не хочу возвращаться к прошлому. Но Верчезе прав – тихое копание в архивах не для меня. Я просто зачахну, как охотничий пес без охоты. Мне нужно действие, нужно ощущение силы…
– И для этого нужно снова становиться убийцей?
– Я не хочу становиться убийцей. Но от этого не уйти, когда приходится выбирать одну из двух жизней… Или даже не из двух. Ради выживания…
– Это совсем другое. Здесь речь не о выживании. Страж Трибунала – это палач…
– Нет. В первую очередь это воин. Защитник. И только потом – все остальное. Теперь мне кажется, что я всегда этого хотел.
Она, не высвобождаясь из его объятий, повернулась и подняла взгляд, сосредоточенный и печальный. Сказала тихо:
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Да, ты думаешь о справедливости, о долге…Но в первую очередь ты будешь выполнять приказы. В том числе и такие, которые тебе не по душе. И это рано или поздно случится – завтра, через неделю, через месяц… У тебя на руках снова будет кровь, которую ты не хотел проливать.
Пусть на миг, но он растерялся:
– Амели, я…
– Прежде ты был один, – продолжила она. – Теперь у тебя есть мы, я и Арман. Как часто Стражи сами гибнут, не справившись с порученным делом?
Он осторожно высвободил одну руку и мягко провел ладонью по ее волосам.
– Я все помню, Амели. У меня нет никого дороже вас… Но я не могу отказаться от себя самого. От своего будущего… И ради вас тоже. Особенно ради вас. И потом, меня не так легко убить. И сделать чьим-то орудием тоже непросто. Я буду осторожен, Амели. Обещаю.
– И в суждениях?
– Особенно в суждениях.
Она печально улыбнулась и склонила голову ему на грудь…
*
…Пятьдесят лет его жизни были отданы служению Ордену. Но теперь… Он сопротивлялся этому знанию, сколько мог, но деваться было некуда – мантия Гроссмейстера становилась слишком тяжелой. Годы неотвратимо превращали привычный груз в непосильную ношу.
Лафонтен понимал, что не останется молодым и сильным вечно. Три года назад, вернувшись к работе после болезни, он уже знал, что это ненадолго. Но так не хотелось оставлять незаконченные дела!
И вот теперь он начал склоняться к мысли, что управился со всем, с чем мог, и пора бы подумать об отдыхе. Увы, человек предполагает… Сообщение Службы безопасности о возможной утечке информации из Центральной Базы заставило его вновь пересмотреть планы.
Он посмотрел на лист бумаги с расписанием встреч. Докурил сигарету и отставил в сторону пепельницу. Глянул на часы, потом придвинул к себе папку с финансовыми отчетами. До назначенного визита шефа Службы безопасности он как раз успеет просмотреть последние сводки с биржи…
Арнод Молери всегда был пунктуален, и точно в одиннадцать часов Дана сообщила о его приходе.
– Итак, – произнес Лафонтен, дождавшись, пока Молери сядет в кресло напротив и развернет кожаную папку с бумагами, – на прошлой неделе вы предполагали наличие утечки информации… Факты подтвердились?
– Напрямую – нет. Но косвенных подтверждений достаточно… Здесь, – Молери достал из папки один лист, – статистика запросов данных из Центральной Базы. Цветом выделены запросы, по которым нет подтверждения.
Лафонтен взял бумагу, пробежал глазами текст и ряды цифр и символов:
– Четырнадцать неподтвержденных запросов?!
– Именно так. Мои люди опросили всех агентов, от чьего имени запрашивались эти сведения. Никто из них ничего об этом не знает.
Лафонтен медленно откинулся на спинку кресла и нервно постучал пальцами по подлокотнику.
– Какой уровень секретности?
– Высший. Это кто-то из Региональных Координаторов.
– Возможно, даже из сменного состава Трибунала, – задумчиво произнес Лафонтен. – Что ж… Гласное расследование проводить нельзя. Месье Молери, передайте все собранные сведения начальнику спецгруппы. Ваши люди больше не должны вмешиваться в это дело.
– Будет исполнено. Но сведений очень мало.
– Охотно верю, иначе мы уже знали бы, о ком идет речь. Еще что-нибудь?
– Нет – кроме обычных доносов агентов друг на друга.
– Мда? И кто сегодня чемпион?
На лице Молери промелькнула тень улыбки. Было, было такое развлечение у сотрудников Службы безопасности – сбор статистики, на кого из Наблюдателей в какой период больше сочинят доносов. Даже ставки, случалось, делали, но это уж совсем шепотом… Руководство, впрочем, не запрещало. На такой работе нужно иногда выпускать пар.
– Лидер бессменный и непробиваемый – Джозеф Доусон. При его репутации найти настоящий компромат задача непосильная, но азарт не угасает.
– Но он не единственный объект внимания, полагаю?
– Разумеется. Здесь… – Молери перестал улыбаться и извлек из папки еще несколько листов, – краткий отчет о результатах проверки всех полученных сигналов.
– Хорошо. Вы свободны.
Оставшись в одиночестве, он еще некоторое время изучал оставленный Молери документ со статистикой запросов к Базе. Сомнений не было: некто, организуя поиск информации обходными путями, тем самым рассчитывает скрыть настоящую цель запросов. Но закономерности проследить все-таки можно.
Ему так хотелось, чтобы подозрения на новую информационную атаку не подтвердились. Увы, век высоких технологий имеет свои недостатки…
========== Глава 2 ==========
Срочных дел сегодня больше не предвиделось, и можно было еще немного отвлечься.
Сев в машину и дождавшись, пока охранник закроет дверцу и сам сядет на переднее сиденье, Лафонтен приказал:
– На кладбище.
Инструкций водителю не требовалось.
Дорога снова показалась слишком короткой. На кладбище было очень тихо и безлюдно, что к лучшему. Телохранители (неважно, кого именно из них он брал с собой) только головами качали, слыша приказ ждать на автостоянке, хотя и не спорили. Вот на кой, спрашивается, нужен телохранитель, если его можно просто оставлять в машине?
Но приказы Верховного Координатора не обсуждают, даже те, которые кажутся странными. Он и сам не смог бы сказать, почему так уверен, что здесь охрана ему не нужна. Но уверенность эта не обманула его ни разу.
К последнему в ряду схожих надгробий из темного мрамора он подошел один. Долго стоял молча, глядя на имя и цифры на камне…
*
…Четыре года он проработал с Верчезе в качестве аналитика. Конечно, случалось всякое; порой, чтобы разобраться в обстоятельствах какого-нибудь происшествия, приходилось и выезжать на место событий. Но особых дел – таких, где итогом разбирательства становилась ликвидация агента – Верчезе ему не поручал. И никак не давал понять, оберегает его намеренно от нежелательных потрясений или просто считает, что еще не время.
А потом время пришло.
Папку с личным делом полевого агента Хосе Веласко Верчезе принес ему сам. Повздыхал, в бездумной привычке побарабанил пальцами по столу, ожидая. Когда Лафонтен перелистал бумаги, сказал:
– Дело скверное, Антуан. Не знаю, что там случилось, но эта Лаура… Даже среди Бессмертных такие стервы встречаются не на каждом шагу. И она уже поняла, какой источник информации нашла в лице этого остолопа. Времени терять нельзя… Из молодняка я никого на такое дело посылать не хочу, а из старших агентов свободных сейчас нет. Пойдешь?
– Пойду, – спокойно отозвался Лафонтен.
– Я ожидал, что ты откажешься.
– Но ведь кому-то надо…
Он справился и с особым делом. После разведшколы и военного шпионажа это было детской задачей.
Только сейчас не шла война. И потому, подняв оружие на человека, которого не считал своим врагом, Лафонтен впервые почувствовал себя палачом.
*
…Он возвращался в Париж из Мадрида под впечатлением от своего боевого крещения. Снова и снова всплывал давний, но накрепко въевшийся в память разговор с женой. Нет, Амели ошибалась, полагая, что он не понимает, о чем она говорит. Он понимал… Но нужно было пережить и прочувствовать вот это, чтобы понять, насколько она была права. Он и сейчас ни о чем не жалел и не сомневался в сделанном выборе. Но не ожидал, что будет так больно.
А был и еще разговор, не столь давний и не с Амели. И явственным эхом звучали слова, тоже понятные и правдивые.
– Не делай глупых ошибок, о которых придется ох как пожалеть! Не пытайся судить человека, – говорил ему Верчезе накануне отъезда. – Это под силу разве что Господу Богу. Для смертного же занятие пустое и жестокое. Оценивай ситуацию. Ты не наказываешь, ты защищаешь тех, кто в опасности из-за выходок этого сопляка… Речь не о справедливости, речь о выживании.
– Я понимаю, – с досадой отзывался он. – Марко, к чему повторяться? Я все это очень хорошо знаю.
– Нет, не знаешь! – неожиданно перебил его Верчезе. – Потому что тогда была война, а сейчас войны нет. Разницу тебе только предстоит понять. Так что помни мои слова…
Он помнил. И не позволил себе ни одной оплошности. Терпеливо разыскал и опросил всех, кто имел отношение к делу, составил себе ясную картину происшествия, так и не потревожив незадачливого влюбленного. Распорядился взять под тщательное наблюдение дом, который этот влюбленный делил с подружкой-Бессмертной. Проследил, чтобы все бумаги, с которыми работал Веласко, были заранее изъяты. И только потом ждал в доме, когда вернутся хозяева.
Ее пришлось уложить первым выстрелом – чтобы не мешала. А потом и этого незадачливого…
Спустя почти сутки, он все еще был там, в тех долгих секундах. Ему даже глаза закрывать было не нужно, чтобы вспомнить лицо и взгляд мальчишки, когда тот понял, что сейчас произойдет. Лишним было это понимание. Смерть не пугает, когда приходит внезапно. Но дрогнула, все-таки дрогнула рука, мгновение промедлив с выстрелом.
Все закономерно и заслужено, но легче от этого почему-то не становилось.
Верчезе снова оказался прав. Войны не было…
*
Прямо из аэропорта он отправился в штаб-квартиру Ордена. Через час уже в кабинете Верчезе стоял у приоткрытого окна, курил сигарету и смотрел на двор, ожидая, пока шеф закончит читать рапорт.
– Переживаешь?
Лафонтен оглянулся.
Верчезе, отложив рапорт, внимательно смотрел на него – непонятно, то ли сочувственно, то ли просто изучающе.
– Правильно переживаешь, – кивнул Верчезе, выбираясь из-за стола и подходя ближе. – Твои амбиции уведут тебя очень далеко. Жажда власти и всеобщего поклонения у тебя в крови.
– Она у многих в крови. Какая тут связь с моими переживаниями?
– Такая, что, в отличие от многих, ты знаешь цену тому, что делаешь. Вопрос в том, готов ли ты платить такую цену.
– Я уже ее заплатил, – тихо отозвался он.
– Нет, – хмыкнул Верчезе. – Это только первый взнос. А платить ты будешь всю жизнь. Если, конечно, уже не надумал отступиться, плюнуть на все и жить как все… Вижу, что не надумал. Ладно, на сей раз достаточно. Можешь отдыхать, ближайшие две недели.
Это не было прямой похвалой, но Лафонтен успел изучить своего шефа достаточно, чтобы понять – тот доволен и работой, и реакцией своего сотрудника на первое особое задание. Это было хорошо.
Но предстояло возвращение домой…
Он был готов к расспросам, трудным признаниям, может быть, к слезам и упрекам жены. Но, против ожидания, Амели ничего ему не сказала и ни о чем не спросила, хотя всегда живо интересовалась его работой.
Одного ее взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – она знает. Знает, что произошло именно то, чего она боялась и от чего остерегала честолюбивого супруга.
Этим взглядом все и закончилось. Не было ни молчаливых обид, ни новых мрачных остережений. И в их отношениях не изменилось ничего.
А поздней осенью того же года на кладбище в ряду темных надгробий с вензелем «Л» добавилось еще одно.
Внезапная тяжелая болезнь за какой-то месяц высушила Амели, превратив ее в бледную тень самой себя, – и в конце концов, высосала жизнь. Медицинское заключение исчерпывающе установило причины болезни в генетической предрасположенности. Но в личном разговоре с Лафонтеном их семейный врач, заметно нервничая, разводил руками – этой болезни можно сопротивляться годами, было бы желание и нужные лекарства. Диагноз поставили точно и вовремя, недостатка в средствах у Амели не было. Так чего же тогда не хватило? Спокойный, устроенный быт, любящий муж, сын – жизнь, о какой многие могут лишь мечтать. Так что же мешало за эту жизнь держаться? Нет, он, врач, не понимает…
Лафонтен тогда промолчал, не желая даже мысленно облекать в слова то, что холодной тенью лежало на сердце. И тем более не желая искать виноватых, кроме себя самого.
Ему в то время только исполнилось тридцать четыре года. И даже во время похорон жены он знал, что далеко не все обращенные на него взгляды полны только сочувствия. Было и любопытство иного рода… Он замечал и думал об этом механически, просто потому, что больше думать было не о чем.
