Текст книги "banlieue (СИ)"

Автор книги: shipper number one

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– А я не хочу спать.

– Это неудивительно, ты почти пять часов проспал в самолете.

– Га-арольд, – протянул, устало и мягко, – я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

– Значит, я могу посмотреть телевизор, – он повернулся с улыбкой от уха до уха.

– Я иду спать, и если ты меня разбудишь, то мало не покажется, – Луи прищурился, улыбка сползла до непристойной ухмылки, я смотрел на него.

– Я буду прыгать на кровати и кричать слова из песен какой-нибудь группы тебе на ухо.

– Жду не дождусь, – он показал мне язык, я взял чемоданы, понес их наверх.

Я ушел в уже свою комнату, расстелил себе, не слышал Луи, быстро уснул из-за усталости. Я не чувствовал его ночью, вообще никак, не знаю, спал ли он со мной вообще, в спальне Джоанны было расстелено, но это была та постель, которую мы оставили два года назад. Я не осмелился трогать вещи Джоанны, поэтому закрыл в ее комнату дверь и даже не заходил туда. Утром я проснулся от активных движений рядом и громкого крика. Не уверен, что именно кричал Луи, но кричал он настойчиво и прыгал слишком близко к моей голове.

– Луи, боже, – я открыл глаза, мальчик перестал прыгать, сел на колени, улыбался. – Который час?

– Кажется, уже почти девять, – я протер глаза. – Вставай!

– В Нью-Йорке ты так рано не просыпаешься.

– Конечно, там очень тихо, а здесь поют птицы и кто-то орет на Анжелу.

– Кто? – он опустил глаза, улыбка исчезла.

– Не знаю, кто-то очень злой. Он орет на французском плохие слова.

– Может ее отец приехал.

– Не знаю, – он все так же сидел рядом. – Просыпайся, мне скучно! – его миниатюрные пальчики прошлись по моим ребрам.

– Я не боюсь щекотки, – я улыбнулся, перехватил его ладонь.

Он цокнул и выдохнул через нос очень громко. Мальчик встал и ушел, сказав, что ждет меня на улице. Утреннее солнце пробиралось в мою комнату, я тоже встал и не заправил кровать, сразу прошелся по дому, открывая окна, и спустился на кухню, чтобы сделать себе кофе. Но шкафчики были заполнены только испорченными продуктами, и холодильник, которому понадобилась бы вечность, чтобы выветриться. Хоть он и был пуст, но этот самый застоявшийся запах пустоты и испорченного кислорода был по омерзительности почти таким же, каким был бы запах чего-то испорченного. Я быстро взял пакет и начал все сгребать с полок, еще даже не умывшись. Через полчаса я наконец-то вышел на улицу к мальчику, вместе с приблизительным списком того, что нам надо купить.

– Луи? – он сидел на дереве, спрятался в зеленых листьях, висели только его ноги, болтались.

– Тише, – он смотрел на дом Анжелы, я слышал какие-то странные звуки. Я дернул его за ногу.

– Луи, нам надо в магазин, у нас буквально ничего нет, я не знаю ни одного магазина в Аллоше.

– Погоди, – он вслушивается, я замолкаю. – Ты слышишь? Голос знакомый…

– Пойдем, нельзя лезть в чужую жизнь, – он спрыгивает, берет меня за руку.

– Тут в минутах двадцати пешком есть продуктовый.

Мы ушли, Луи не переставал думать о том, что услышал что-то знакомое из дома Анжелы, часто отвлекался, пока тащил корзинку, магазин был пуст, похож на обычные заправочные ларечки. По пути назад мальчик наслаждался своим мороженым и рассказывал что-то о людях, живущих в этих маленьких домиках. К дому мы подходили под дикий рев, похожий на собачий, но кое-где можно было услышать полноценные слова, поэтому это был человек. Или что-то подобное на человека. Луи остался на улице, помогать мне не захотел, я разрешил ему делать все, что ему захочется, пока я не приберусь. Я взялся за тряпку и пылесос, провел слишком много времени в доме. К часам трем вышел на улицу вместе с чашкой кофе.

– Луи? – я обошел дом, уши прорезал ужасный акцент, с которым слышался еще не сломавшийся голос мальчика.

– Ох, мистер Стайлс, – отвращение пронизывало тело.

– Мистер Валуа, приятно вас видеть, – он стоял за забором, Луи стоял с нашей стороны, смотрел на него агрессивно.

– Взаимно, – он льстиво улыбался, стал еще больше в размерах, лицо совсем постарело, возможно, из-за алкоголя. – Как тебе Америка, Луи? – не знаю, о чем они говорили до этого, мальчик был раздражен и зол.

– Нравится, – я стоял рядом, на улице припекало.

– Я слышал, ты уже выступал в большом балете.

– Да.

– А как тебе живется с мистером Стайлсом?

– Уж лучше, чем с тобой, – мышцы напряглись, он был без футболки, только в шортах, тельце было бледным.

– Барт! – мы услышали голос Анжелы, что подходила к нам. – Бартоломью!

– Иду, дорогая! – Барри повернулся к нам, посмотрел на Луи, потом на меня. – Анжела ждет моего ребенка.

– Поздравляю, – сказал я, он ушел, Луи следил за каждым его шагом.

И мы вернулись в дом, сидели за столом на кухне, обедали. Луи был каким-то грустным, я читал книгу, изредка смотрел на него сквозь стекла очков, он поставил ногу на стул и положил на колено подбородок, вздыхал. Он ничего не говорил мне, я не хотел спрашивать, что произошло, пока я был занят уборкой. Он встал из-за стола, с протяжным отвратительным звуком двигая стул, ушел в гостиную, сел за телевизор. Я некоторое время смотрел в пустоту, пытаясь выследить мальчика, вскоре встал, подошел к дверному проему. Луи лежал на диване, грустно смотрел на экран, что-то его тревожило.

– Гарри, – я сделал шаг вперед, держал руки в карманах, – Барт сказал кое-что мне.

– Что? – он перевернулся на спину, сел.

– Он назвал себя моим отцом, – я посмотрел на него, его глаза потемнели. – Когда я сказал ему, что он оговорился, он ответил, что сказал все правильно. А потом проговорил: «Я твой папа».

– Что он имел в виду?

– Я хотел спросить у тебя. Они начали встречаться почти сразу же после смерти папы, тогда мама наняла Дори, чтобы та смотрела за мной, – его голос не дрожал, он говорил приглушенно, но уверенно. – Ты думаешь, мама обманула папу?

– Я не знаю, – я подошел к дивану. – Барри лучше не верить, он чужой тебе человек.

– Когда к нам пришли те люди, которые должны были сделать Барта моим отцом, в Париже, – я сел рядом, Луи смотрел в мои глаза, – они сразу сказали ему, что заберут меня, потому что у него много проколов, по закону он не подходит на роль отца. Они спросили у него, есть ли родственники, которые могли бы забрать меня. Он сказал нет, – опустил взгляд на диван, ногтем пытался достать нитку. – А я сразу сказал, что у нас есть Гарри, – он улыбнулся, послышался легкий смешок. – Я сказал, что ты можешь забрать меня.

– Ты правильно сделал, – он посмотрел на меня, открыто, живо, искренне. – Я люблю тебя.

– Я тебя тоже, – Луи обнял меня первым, его теплая кожа с отметинами от вышитого рисунка прижалась к моей рубашке, я прочувствовал его. – Спасибо, – мягко выдохнул он в мою шею, я усадил мальчика удобнее.

Спустя пару секунд, которые казались для меня, для нас, вечностью, Луи быстро стал целовать мою шею, его руки залезли в мои волосы, он поднялся к уху, я все еще держал его. Мальчик прощупывал мою трехдневную щетину губами, добрался до моего рта, целовал мои губы поверхностно, незначительно притрагивался, как будто боялся испортить.

– Гарри-и, – между нашими лицами было около десяти сантиметров, – все хорошо?

– Луи, милый, просто не надо, – одна его рука отпустила мои волосы, прошла к ключицам. – Все хорошо.

– Ты не хочешь меня? – прозвучало грустно, слишком высоко, расстроенно.

– Луи, иногда такие вещи портят хорошие моменты…

– Портят? – переспросил он, я напрягся. – Как занятие любовью может испортить момент?

– Иногда, чтобы выразить свою любовь, необязательно раздеваться и ложиться в постель. Иногда необязательно даже целоваться, – он смотрел на меня нахмурившись мягко, не понимая. – Иногда не надо говорить слова любви. Надо просто быть рядом друг с другом.

– Ладно, – он снова обнял меня, потерся носиком о ворот рубашки. – Прости.

– Все хорошо.

Мы просидели так минут пять, наверное, десять, может час. Я не помню. Я помню его натянутую для меня улыбку и смех тем вечером, за игрой в скрэббл, чистый и свежий, излучающий добро. Он абсолютно точно проиграл мне, даже не знал некоторых слов, свои выкладывал с ошибками, но, о боже, так весело ему еще никогда не было. Луи постоянно смеялся, кидал в меня деревянные плитки, но не зло, со смехом, закидывал голову назад, потому что не мог сдержаться. Мы даже потеряли несколько букв, он потом ползал по всей гостиной, только чтобы найти их.

– Пендельтюр, – проговорил он, с особым французским произношением, закартавил звук [р]. – Да нет такого слова! Ты обманул меня! – мы уже готовились ко сну. – Оно слишком смешно звучит!

– Когда мы вернемся, я найду это слово в словаре, – я улыбался, не мог расслабить лицевые мышцы.

– Реверберация, – подтянул свои щечки вверх, линия рта искривилась, – это я так и не понял, что-то странное со звуком.

– С тобой нельзя играть в такую сложную игру, – он посмотрел на меня. – С тобой надо во что-то простое, с названиями фруктов или овощей.

– Бе-бе-бе, – высунул язык, покачал головой, я усмехнулся. – Спорим, что ты не знаешь самого длинного слова на французском?

– Хм, – мы не хотели ложиться в кровать, – самое длинное…

– Да, в нем двадцать пять букв, – гордо посмотрел на меня, даже немного надменно.

– Двадцать пять?

– Ага, – я удивился, думал, что он обманывает меня. – Так что, Гарри Стайлс, ты не знаешь?

– Произнеси его.

– Хорошо, – выдержал паузу, готовился. – Anticonstitutionnellement, – я посмотрел на него, личико сияло. – Антиконституционный, ты не знал?

– Не-а, – я издал истошный смешок, опустил голову. – Ты меня уделал, молодец, – я прочувствовал то, как он доволен собой.

– Будешь знать, как со мной связываться, – я поднял на него глаза.

– Теперь я боюсь спать с тобой, – его лицо поменялось.

– Нет, мы будем спать вместе, – Луи подошел к кровати, встал рядом со мной. – Хочешь ты этого или нет, – лег. – Свет выключишь, – отвернулся к стене, накинул на себя одеяло. – Спокойной ночи, – я улыбнулся.

– Спокойной, – сказал тихо, почти шепотом, вздохнул, выдыхая с расслабленным смешком.

========== douze. ==========

Мы прилетели обратно через неделю, в Вашингтоне не оставались, Луи очень сильно хотел домой. Бартоломью под боком и его ежедневные крики нас с мальчиком раздражали, а беременная и измученная Анжела, которая заходила к нам раза два, отказывалась от помощи и просила не вызывать полицию. Ее дедушка умер прошлой осенью, ему становилось хуже с каждым днем. Было жаль ее, ее будущего ребенка.

Но, буквально через пару дней, мы забыли об этом. Луи забыл первым. Я помню тот жаркий день четвертого июля, день независимости Америки, когда везде люди стоят с барбекю, пьют колу из пластиковых стаканов, смешанную с виски и льдом. В этот день утром я уехал, оставил Луи дома, договорился о встрече. О встрече с Маргарет, моей коллегой, она тоже была художницей, моложе меня на три-четыре года, работала на заказ. Часто рисовала портреты, имела своеобразный стиль, отличающийся от обычной живописи, но все же, ее картины были похожи на выполненные с фотографической точностью. Она была хорошим человеком.

– Проходи, я сейчас позову Луи, – она и раньше бывала меня в гостях, самостоятельно прошла в студию, в гостиной не было мальчика. – Луи? – я открыл дверь в спальню.

И, о боже, просто, господи. Буквально, честно, он лежал на кровати, обмотанный огромным флагом штатов из шармуса, абсолютно голый под ним. АБСОЛЮТНО ГОЛЫЙ. Я выдохнул, он посмотрел на меня, перекатился на живот. Мои глаза наконец-то лезли на лоб.

– Что-то не так? – его взгляд совершенно меня не успокаивал.

– Одевайся быстро, к нам пришел человек! – вся эта ситуация заставила меня раскраснеться.

– Что?!

– Тише, она в студии, должна тебя увидеть, – я поправил закатанные рукава рубашки, прокашлялся. Мальчик копошился.

– Гарри? – я спешно вышел из спальни.

– Секунду, Маргарет!

Было неловко. Хотя, я даже еле заметно улыбнулся, понимая, что это красит мои скучные будни. Хорошо, что дверь в спальню была закрыта, Маргарет не увидела Луи, хотя странно на меня смотрела. Я решил показать ей одну картину, хотел узнать, что она думает. Тем более, мы давно не виделись. Она была хорошим человеком, слегка невоспитана, возможно, иногда ругалась, выпивала, но это не делало ее плохим человеком. Жила свободно. Она рассматривала мою картину, подходила близко, отдалялась.

– Ну, как всегда, очень хорошо, – отошла ко мне, повернулась. – Это твоя модель?

– Да, – мальчик задерживался. – Луи!

– Иду-у!

– У него необычное лицо, глаза вроде бы маленькие, но и такие огромные, – она жестикулировала руками. – Ты, как всегда, смог все передать. У него, – я стоял у двери, уперся о стену, мальчик зашел.

– Здравствуйте.

– …идеальные линии тела, лучше, чем у моделей, – она повернулась к нему. – Здравствуй, – улыбнулась. – Я Маргарет, можно просто Марго.

– Луи, приятно познакомиться, – он улыбнулся в ответ.

– Ты чертов везунчик, Гарри! – девушка потрепала его за щечки, я усмехнулся.

– Да ладно, он же не выглядит как приз за достижение.

– Именно! – Луи ничего не понимал. – Миловиднее парней, с которыми я спала.

– Господи, хватит, он еще ребенок, – мальчик улыбнулся, Маргарет смотрела на него.

– Одолжишь его на один день?

– Не-а, – она посмотрела на меня прищурившись.

– Ты такой собственник, – я выпрямился. – Ну ладно, пусть это будет твоим маленьким секретом.

– Не такой уж он и секрет, – я положил руки на плечи Луи.

– Хотите со мной на барбекю, к моим друзьям?

Я никогда не отмечал четвертое июля красным маркером на календаре, но, видимо, как подметил Луи, я никакие праздники не отмечаю, не отмечал раньше. Я никогда не имел необходимости отмечать что-то, но мальчик согласился быстрее, чем я успел дать отказ, поэтому мы собрались. В общем-то, вся эта затея не была очень плохой, на озере Медоу, в парке Флушинг Медоус. Сегодня там было слишком много людей, но друзья Маргарет заняли место чуть ли не ночью, когда мы приехали, многие из них уже были в бессознательном состоянии. Обычное четвертое июля у обычных людей. Луи сразу прыгнул в воду, я стоял на берегу, некоторые подходили знакомиться. И каждый раз, когда я представлялся, они сразу менялись, извинялись и говорили, что в обычной жизни они не такие. Что это всего лишь праздник и один раз в жизни можно напиться. Но я не осуждал их, мне должно быть все равно на чужие жизни.

– Гарри, – Маргарет подсела ко мне, я смотрел на Луи, который играл с другими детьми, – перестань так смотреть на него.

– Что? – я повернул голову на нее.

– Я все вижу, – проговорила она каждую букву, была пьяна, совсем немного.

– Что ты видишь?

– Однажды моя племянница была влюблена в моего парня, с которым я встречалась полгода, – я напрягся. – Я знаю, как выглядят дети, которые любят взрослых.

– На что ты намекаешь?

– Ты думаешь, что я не увижу, если вдруг мой друг влюбится? – она говорила шепотом. – Если ты еще как-то пытаешься скрыть свой хищный взгляд, то Луи даже не старается. Он таращится на тебя, прям как на той картине.

– Господи, ты просто напилась, – я иронично усмехнулся. – Тебе надо отдохнуть.

– Гарри, я все вижу. Я спрошу у него, ты не против?

– Нет, – она посмотрела на меня.

– Я все равно все вижу.

– Хорошо.

Тем вечером, когда мы приехали, Луи сразу лег на диван, он очень устал, я же зашел в студию и стал рассматривать картину, пытался разглядеть то, что увидела там Маргарет. Возможно, Луи действительно не стоит смотреть на меня, когда я рисую. Я думал, что этого никто не заметит, перерисовывать это глаза цвета голубики я не хотел. Он слишком идеален для того, чтобы быть перерисованным, словно какая-то ошибка. Через час в студию зашел мальчик, поставил свои руки на талию.

– Маргарет сказала, что я неописуемо красивый и мне стоит стать моделью, – я сидел на высоком стуле, поставив ноги на перекладину. – А ты что думаешь?

– Я думаю, что ты можешь выбрать, кем тебе стать, – я повернул к нему голову.

– А что насчет моей красоты?

– Хм, – я усмехнулся, Луи тоже. – Ты роскошный, художественный, обворожительный, фееричный, изысканный, ангельский, пленительный.

– И экстерьеристый, – он широко улыбнулся.

– И экстерьеристый.

– Что бы я без тебя делал?

– Не знаю, – он подошел, взял мою руку. – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

Я обнял его талию так же крепко, как и он обнял мою своими ногами, пышными бедрами, вторая моя рука придерживала его затылок. Луи поглаживал мое лицо пальцами, пока наши языки сшиблись в его горячем рту, кока-кола пропитала эти десны приторной сластью, я распробовал все, что было на остром языке мальчика. Его мягкие карамельные губы не хотели отпускать. Мы посмотрели друг другу в глаза, его голубые блеснули ярким пламенем, я положил его на кровать. Луи стянул с себя футболку, я одновременно снимал его шортики, проглаживал бедра костяшками пальцев, при солнечном свете было видно полосу, линию загара, четко делившую кожу на молочную и уже подрумянившуюся. Он выглядел слишком хорошо, слишком, я не сдерживался. Опустился к животику с поцелуями, прочерчивал каждую частичку его показавшейся души.

– Нет, нет, нет, – промычал он, я поднял голову.

– Что такое?

– Нет, не надо, – на нем уже не было нижнего белья, я целовал внутреннюю сторону бедер, поднимаясь к члену. – Просто не надо.

– Луи, все будет хорошо, – он выгнулся, когда я дотронулся губами до розоватой головки.

– Нет, Гарри, прошу, не трогай его, – мальчик выдохнул, простонав что-то неразборчивое.

– Хорошо, – я расстегивал оставшиеся пуговицы на рубашке.

Вслед за ней я снял свои брюки, опустился к Луи, целовал его плечи, шею, ключицы. Он перебирал мои волосы, я чувствовал его стояк животом. Гладкая, как шелк, кожа его бедер щекотала мою талию и ребра, когда я опускался, чтобы усыпать его лаской, задерживался только с набрякшей головкой внутри, ему очень нравилось. Луи как будто перестал стесняться, он был настоящим, уязвимым, даже слабым и сильным одновременно. Пальчики держали мои предплечья, его руки постоянно перебирались куда-то то вверх, то вниз, он трогал себя, запрокидывал голову. Я специально прижался к нему, трение помогло быстрее кончить, Луи прокричал что-то непонятное, но такое привлекательное и особенное, я оцеловывал его раскрытый ротик, усмехнулся. Он скрестил ноги на моей спине, положил руки на плечи, проглаживал линию по ключицам до шеи. Мы смотрели друг другу в глаза, Луи закусил нижнюю губу.

– Я люблю тебя, – его голова лежала на моей груди, он выводил пальцем круги на моей животе.

– Я тоже люблю тебя, – это было не то время, когда мы ложились. – Зачем ты сегодня утром лежал на кровати в одном флаге?

– Это же день независимости, надо было поздравить тебя как-то.

Я засмеялся.

– Луи, господи, иногда ты говоришь такое.

– Что?

– Ничего, – он поднял голову. – Просто иногда ты… Я даже не знаю, как сказать.

– Тогда не говори, – он снова опустил голову.

– Ладно, я люблю тебя.

– Я тоже.

Я проводил с ним очень много времени, даже если он целыми днями пропадал где-то со своими друзьями, я все равно проводил с ним много времени. Обычно мы вместе смеялись и не думали ни о чем серьезном, мне снова словно пятнадцать. Утром мы сидели за столом, Луи читал журнал, я намазывал для него масло и джем на хлеб. Он выглядел очень заинтересованным, эти журналы о моде, которые рекомендовала ему Джессика, ему очень нравились.

– Гарри, знаешь, что мне нравится? – он взял бутерброд.

– Ну?

– Эти джинсы, – он показывает, пытается, мне страницу, где изображен мужчина.

– Хорошо, если ты хочешь, я куплю их тебе, – я пил кофе.

– А эту кожаную куртку?

– И ее тоже.

– Эти огромные кроссовки?

– Хорошо.

– А какой-нибудь костюм из тех, что ты носишь?

– Конечно, – я поднимаю на него взгляд. – Проси меня, о чем хочешь.

– Гарри Стайлс, иногда ты такой раздражающий, – мальчик обиженно отвернулся, снова смотрел в журнал.

– Что-то не так?

– Все в порядке, завтра мы пройдемся по магазинам.

– Хорошо, – я расслабленно ему улыбаюсь, Луи агрессивно отхапывает кусок своего бутерброда.

Проблема была в излишней моей доброте и лояльности, как мне объяснила Елена, которую я от скуки решил навестить. У Луи слишком много свободы, ему нужен конфликт, ему не нужен я с таким к нему отношением. Я находился в замешательстве. Стать к нему строже чисто физически я не мог, даже заставлять себя не хотелось. Елена предупредила, что его поведение может скатиться к враждебному, в истошном, дичайшем желании заиметь конфликт. Она сказала, что это обычное подростковое состояние. Через полгода Луи будет уже пятнадцать и к этому стоило готовиться.

– Гарри, а ты смотрел «Прелестное дитя»? – он стоял у зеркала в прихожей, я читал книгу на диване.

– Фильм? – отвлекся, поднял голову на него.

– Да.

– Да, а что? – он выгнулся, посмотрел на свои ноги, положил руку на поясницу.

– Мы смотрели этот фильм вчера у Лейлы дома, и она сказала, что Джессика чем-то напоминает Вайолет, а Джессика сказала, что я идеально подошел бы на эту роль, – он повернулся ко мне, этикетки с названиями дорогущих брендов засверкали.

– Лейла?

– Да, она наша новая подруга, – вещи сидели на нем хорошо. – Так вот, еще Джессика сказала, что лет сто пятьдесят назад были очень популярны бордели с мальчиками, и я был бы самым дорогим экземпляром, – я улыбнулся.

– Откуда она знает?

– Ну, у нее тоже есть библиотека дома, это книжки ее отца, она их часто читает.

– Понятно, – он опустил руки, металлические детали на кожаной куртке звенели.

– Сколько ты бы дал за меня?

– Что? – я снял очки.

– Ну, если бы меня продавали на аукционе, сколько ты бы отдал за меня?

– Ты задаешь странные вопросы, Луи.

– Я просто хочу знать, – он переводит взгляд в сторону, поджимает губы. – Мне интересно.

– Ну, я даже не знаю, много, наверное, – он выдохнул.

– Ну, а конкретно, сотню, пятьсот, может тысячу долларов? – сложил руки на груди.

– Все свое состояние, если ты попросишь.

– Ясно, – разворачивается, уходит обратно в прихожую. – Сегодня мы будем у Леонардо, – прокричал, я услышал щелчок замка двери.

– Этикетки снять не забудь! – я улыбнулся, снова уставился в книгу.

Я услышал протяжный вздох, Луи вернулся, взял ножницы из шуфлядки, смотрел на меня, пока отрезал все ненужное. В кожаной куртке ему было бы жарко, июль все-таки, но я не стал с ним спорить. Елена сказала, что это можно перетерпеть, показывая, что я люблю его любым. Возможно, хотя, на самом деле, я ничего не смыслил в воспитании и, после его раздраженного хлопка дверью, в моей голове пронеслась фраза, что я не смогу состояться как родитель для него, как пример для подражания или хороший воспитатель. Стало немного страшно, что ли, как-то не по себе.

Я старался пережить это, это просто что-то непостоянное, скоро он перерастет, должен, по крайней мере. В начале августа в квартире вновь раздался телефонный звонок, я был один, поставил чашку кофе на стол и подошел к телефону. Мадам Фадеева звала Луи в свою труппу, они начинали тренироваться уже шестнадцатого августа, она хотела видеть мальчика в своей команде. Я ответил, что Луи еще думает, но лично мне не хотелось жертвовать его здоровьем для такого. Но, возможно, это будет тот конфликт, которого ему так не хватает. Луи согласился, на самом деле, даже охотно, он сказал, что тот опыт, который он получил там, был самым ценным в его жизни. Я не возражал, и это, скорее всего, вывело его из себя, совсем немного.

– Гарри, мы же с тобой гомосексуалы? – вечер, Луи только что выключил телевизор, я мыл посуду.

– Что?

– Ну, ты мужчина, я мужчина, значит, мы геи?

– Ну да, технически, получается так, – я повернулся к нему, руки были мокрыми и немного в пене. – А что?

– Просто, ты же не читаешь газеты, но там пишут, что мужчины, которые спали с другими мужчинами, умирают от какой-то болезни, – он грустно опустил взгляд. – Я не хочу умирать.

– Я не думаю, что мы болеем, – он смотрит на меня.

– Откуда такая уверенность?

– Не знаю, я просто верю в то, что мы даже не заболеем.

– В четверг будет забастовка у дома правительства, потому что они мало помогают с этим.

– Ты в четверг идешь в школу, – я думал, что раскусил Луи, отвернулся, вытирал руки.

– Ну пожалуйста, мы же должны выступать за свои права, – его голос пищал.

– Луи, нет, во-первых, ты еще мал для такого, – я услышал его вздох, дрожащий звук голоса. – Во-вторых, лучше не высовываться, пока ты не подрастешь, люди могут начать задавать вопросы.

– Ты боишься чужого мнения? Боишься того, что подумают обо мне люди?

– Луи, ты не понимаешь. Это мелочи, по сравнению с тюремным заключением и детским приютом для сирот. Мнение чужих людей, иногда даже близких, – это не то, о чем ты должен думать.

– Понятно, – он упал на диван.

– Если надо будет, я переведу им деньги на исследования.

– Хорошо, – сказал равнодушно, как будто это не то, что он хотел услышать.

– Не хочешь поговорить?

– Мы только что поговорили.

– Больше нечего рассказать?

– Нет, – он смотрел куда-то в пол, глаза бегали. – Ты хотел услышать что-то?

– Нет, – сказал я, – совсем нет, – уже для себя, под нос.

И, да, как-то так мы стали жить. Без ежеминутного «я люблю тебя», без обычных улыбок, я снова был один. Снова находился в одиночестве, от которого так отвык. Много лет в пустой квартире, пропитавшейся этим химическим, неприятным запахом краски и теплым паром кофе, который я постоянно пил, стерлись за считанные мгновения рядом с человеком, которого я не искал. А запах вишни и лилий стал острее, действительно острее, Луи даже не уставал на своих занятиях балетом. Я долго думал, брать ли его в Филадельфию, на выставку одного моего знакомого, я не хотел, потому что в нем не было того энтузиазма. В Луи не было желания, но он согласился, когда я думал о том, кому бы отдать его на те два дня.

– Ох, мистер Стайлс, – предварительный показ только по приглашениям, я окинул Луи муторным взглядом, он как будто ничего не чувствовал, – приятно вас вновь видеть, – я повернулся к человеку, который вежливо уклонил свою голову. – Ах, мистер Мур, тот самый, да, – он улыбался, в верхнем ряду показался серебристый зуб.

– Мистер Мур, здравствуйте, – я улыбнулся лишь из вежливости, снова перевел взгляд на мальчика. – Странно видеть вас на закрытом показе.

– Да, немного, может быть, я хороший друг жены мистера Гонсалеса – Аманды, – причудливый голос заставил меня снова улыбнуться. Да, его в этом костюме и не узнать, Луи бросил на меня кроткий взгляд. – Ваша племянница, она тоже Аманда, так ведь?

– Ага, да, – шампанское потекло по пищеводу, пузырьки заняли мои мысли.

– Как она, кстати? Говорят, живет с вашим отцом?

– А как вы? Помнится, в первый и последний день нашей встречи я разрушил вашу карьеру журналиста? – я повернулся к нему всем телом.

– К сожалению, нет, я уехал в Филадельфию и работаю для местного ежедневника, – он снова улыбнулся широко, серые губы обнажили такие же серые зубы и я заметил, что тот серебристый был действительно металлическим.

– Пишете такие же яркие статьи о местных художниках типа Гонсалеса? – мимо пронесся официант с подносом наполненных бокалов, мой был пуст, поэтому я быстро взял один.

– Нет, что вы, у меня уже достаточно опыта, да и в Филадельфии директора издательства не разорены, могут отсудить неправду.

– А у нас, в Нью-Йорке, разорены? Не кажется ли вам, что из-за подобных существ, как вы? – я быстро глотнул жидкость, вылизал губы, Тейлор странно посмотрел на меня, затем опустил голову.

– Возможно-возможно, – сказал более чем уверенно. – Как у вас с Луи жизнь? Все хорошо? Вы выглядите опустошенным.

– Все замечательно! – я не сдержал наглого восторженного всплеска. – Так и напишите в своей следующей статье, – глаза сфокусировались на чем-то позади Тейлора, затем снова на его черных глазах. – Вы ведь не просто так подошли, я прав?

– Вы меня переоцениваете, мистер Стайлс, – он лукаво улыбнулся, я снова промочил горло шипящим шампанским.

– Правда? Я всегда думал, что недооцениваю вас, – он прищурился, мне начала болеть шея, потому что мне приходится наклонять голову.

– Вы так искусно переводите тему, мистер Стайлс, – он просто прошипел эти слова, я не заметил, как Мур приблизился ко мне. – Так, с Луи все хорошо? Как там его карьера в большом балете? Все получается?

– На зимних каникулах поедет в Чикаго на выступление, – я чувствовал себя очень пьяным, было неприятно, этот тип дышал мне в грудь.

– Позволите написать об этом? Я уверен, что буду там, – что-то с ним было не так.

– Мне пора, – я вручил ему бокал, почти что пустой, с остатками моего здравого смысла. Было очень плохо.

В туалете этого ресторана меня уже вырвало, чувствовал себя просто какой-то последней пропойцей, вслед за мной забежал Луи. Было чертовски неудобно, неприятно мне, как человеку, это первое, чего я всегда не желал. Я попросил мальчика выйти, я спокойно попросил его выйти, успел до того, как мое горло снова сжалось, выпуская наружу скудное наполнение: шампанское, сыр, орехи, желудочный сок. На таких фуршетах я не ел, это было чем-то вроде личного правила, или заморочки. Сыр и орехи мне еще в самом начале впихнул Луи. Он вежливо подождал меня снаружи. Мне стало легче, туалетной бумагой я быстро протер рот, чтобы ничего лишнего не оказалось где-то на рубашке или пиджаке. Я нажал на слив и вышел.

– Гарольд, как ты себя чувствуешь? – здесь не было зеркал, хотя я и не хотел сейчас себя видеть.

– Ну, уже лучше, чем было до этого, – он положил руку на мой лоб.

– Горячий, – я прошел к умывальнику, снял свой пиджак. – Мы можем вернуться уже в гостиницу, здесь скучно.

– Я думал, – я сполоснул рот, – что тебе тут нравится. Ты нашел себе компанию в виде нескольких мужчин моего возраста, – еще раз вода пронеслась от стенки горла и обратно.

– Ну, они не такие интересные, как ты, – он поправил лацканы моего пиджака. – Да они никак не обращали на меня внимания, говорили между собой, пока я просто стоял рядом.

– Зачем? – я освежил лицо, глаза были красными.

– Ну-у-у-у, я думал, что они одумаются и заговорят со мной, они ведь спросили мое имя и все в этом роде, но я не был им интересен.

– Тебя это обидело? – я протер лицо и руки до середины предплечья бумажной салфеткой.

– Да нет, у меня же есть кое-кто, кто должен обратить на меня внимание, – мальчик улыбнулся.

– Естественно, но, возможно, только не сегодня.

– Да, конечно, – я принял свой пиджак, дверь в туалет распахнулась. – Домой? – мы с Луи перевели взгляд на вошедшего.

– Так быстро? – мальчик буквально воспламенился. – Все же только что началось, – Тейлор Мур улыбнулся.

– Все «только началось» еще часов пять назад, – я молчал.

– Досадно, что вы уйдете, а я так и останусь без подтверждения своих догадок.

– Луи, пойдем, – я схватил его за руку, поволок за собой.