Текст книги "Как приручить человека. (О доверии, верности, вере...) (СИ)"

Автор книги: Рал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Я схожу с ума, но никак не сойду полностью. И это чертовски утомительная неопределенность.

Унус не был доволен полным удалением бывшего офицера Карома от дел и своим внезапным капитанством на «Иерониме», но выбирать ему никто не предлагал. Лем клятвенно пообещал в кратчайшие сроки добывать ответы на любой вопрос об организационном прошлом корабля и характеристики на имеющихся ключевых персонажей, да и сам продолжал торчать на фрегате больше, чем на «Черном Ветре», благо флагман уже был приведён в порядок и ежесекундного присмотра не требовал. Но еще была «Грешница», похожая сейчас на хорошо сделанного сервитора – функциональный, но совершенно не интеллектуальный предмет, биологическая часть которого управляется примитивными импульсами.

Зо Сахаал прихватил с собой Лема в первую очередь для того, чтобы оценить состояние капитана «Грешницы». Всё-таки этот человек уже почти месяц работал в плотнейшем контакте с Митрихом, и ожидать можно было всякого. Вердикт Лема был не трагический, но мрачный.

– Господину Брайзису достался чрезвычайно сложный участок работы, и, по моему мнению, он весьма достойно справляется с трудностями. Однако избыточное моральное давление может очень скоро привести к вынужденной замене этого крайне достойного офицера. На мой взгляд, это было бы нежелательно, так как квалифицированные человеческие ресурсы у нас и так в плачевном состоянии.

Поскольку Сахаал совсем недавно видел воочию как избыточное моральное давление приводит к вынужденной замене офицера, то уточнять и возражать он не стал. Зато много чего хотел сказать присутствовавший здесь же Митрих. Сержант рассчитывал, что навязчивый сахаалов любимчик не будет больше вмешиваться в дела Повелителей Ночи. Какое ему дело до внутренних порядков на другом корабле, если корабль способен выполнять поставленные адмиралом Сахаалом задачи?

– Потому что возможности корабля сейчас важны ровно так же, как и возможности корабля в будущем. Было бы жаль через несколько лет потерять «Грешницу» целиком, а потому стоит заранее оценивать перспективы и избегать действий, грозящих долгосрочными проблемами.

– С чего бы ей теряться, смертный? Наоборот, покорность экипажа растет с каждым днём, буквально с каждым часом. Покорность и дисциплина, которых не было в помине еще две декады назад!

– Люди слабы, чтимый легионер. Люди боятся боли и смерти, и, когда угроза давит на них постоянно, они начинают искать способы избежать её.

– Как-то так и задумано, человек! – саркастически отозвался Митрих. – Даже самые тупые уже поняли, что усердный труд спасает, а лень и непокорность – приносят страдания.

– Люди слабы, чтимый легионер, – терпеливо повторил Лем. – От страха они тянутся к любой возможности избежать боли и смерти. Отчего в твоём родном анклаве культы Нургла набрали такую силу, что противостоять их влиянию не смогли даже легионеры?

Митрих с рычанием рванулся вперед, Сахаал сделал шаг ему наперерез, но сержант уже и сам сменил направление движения, с разворота ударив латной перчаткой по армированной стенной панели. Брызнувшие осколки пластика легким черным крошевом покрыли пол и звучно хрупнули, когда Митрих с явным усилием отступил обратно, подальше от неподвижного человека.

– Интересная теория, Лем, – предостерегающе произнес Зо Сахаал. – Одним махом отвергающая нашу Доктрину и опыт Нострамо.

– Примарх Кёрз, – Лем низко склонил голову, отдавая дань уважения великому имени. – Изыскал возможность в одиночку привести к законности целую планету, утопавшую в анархии. РОТА его потомков без изменений использовала опыт своего Отца на небольшом слабозаселенном планетоиде. Разница между панацеей и ядом – только в дозе.

Митрих демонстративно громыхнул фиксаторами брони, превращаясь в разъярённую, но гарантированно неподвижную статую.

– Я услышал тебя. У тебя были еще дела к капитану Брайзису?

– Да, досточтимый Зо Сахаал, – благоразумно согласился Лем. – Я прошу позволения удалиться.

– Иди.

Сидя в пассажирском кресле челнока, Лем лирически размышлял о том свежем, бодрящем ветерке, который ощущается при рывке легионера в непосредственной близости. Безусловно приятное ощущение.

– Что это было, советник? – устало поинтересовался Сахаал в вокс, опускаясь в кресло рядом.

– Обоснованная уверенность в самообладании досточтимого Митриха и искреннее желание избежать проблем на «Грешнице».

– Избежать проблем, хорошенько накрутив Митриха? Не замечал за тобой раньше.

– Если бы досточтимый Митрих имел привычку следовать эмоциональному порыву, я был бы мёртв уже давно. Рискну предположить, что через некоторое время он задумается о моих словах, и хотя бы уделит основное внимание не травле слишком разговорчивых техников, а выявлению демонических культов, хоть нурглитских, хоть нет. Я действительно опасаюсь за экипаж «Грешницы». Но затронутая мною тема была слишком болезненной, признаю.

Низкий гул двигателей и вибрация стартующего челнока на некоторое время сделали разговор некомфортным, по крайней мере для человека. Зо Сахаал замер в своём кресле мрачной керамитовой громадой, и Лем задумался, давно ли – в прошлой или в этой жизни – он научился различать выражения лица прямо сквозь глухой герметичный шлем и считывать «язык тела» неподвижного легионера в полной броне. Сахаал явно пребывал в чуждом ему состоянии муторной неуверенности.

Гул двигателей стал ровнее, но разговор так и не возобновился. В молчании прошла посадка на палубу «Черного ветра» и переход по тёмным галереям до высоких командных палуб и жилых блоков. Сахаал пропустил человека вперед и вручную закрыл дверь своей каюты. Похоже, он всё-таки пришел к какому-то решению.

– Унус говорит, ты часто ищешь опасности. Намеренно. Сегодня я видел это сам. И это не безрассудство воина. Ты целенаправленно нарываешься, выбираешь самый скользкий путь и самый острый край.

– Как будет угодно чтимому капитану.

– Кончай балаган! – рявкнул Сахаал так, что в графине на столе отчетливо плеснулся амасек. – Просто скажи, что не так, смертный! Я не хочу узнать о твоей гибели, и еще более я не хочу, чтобы ты заодно угробил кусок моего флота.

– Если у тебя есть причины подозревать, что мои опрометчивые действия угрожают флоту…

– А Митрих, по-твоему, не мог бы мимоходом свернуть шею Брайзису, после твоего философского выступления?

– В тех обстоятельствах, в которых всё происходило сегодня – нет, не мог бы. Но это только моё мнение и мои слова. Если чтимый капитан Зо Сахаал полагает по-другому, в его власти отстранить меня от дел.

– Колдуны проводили сканирование, – сообщил Сахаал без перехода. – Ты не одержим и не подвергался влиянию скверны более обычного. Фиррентис говорит, что твоё поведение укладывается в рамки психиатрической нормы. Что это просто личные предпочтения. Но никто из вас, даже ваш Дэнни, не пытался для забавы злить легионеров. И Фиррентис говорит, что ты уже несколько раз оказывался в медблоке, как раз в те дни, на которые ты заранее запрашивал у меня выходные. У тебя слишком много власти на моём корабле, чтобы твои экстремальные развлечения были только твоим личным делом.

– Справедливо, – Лем тряхнул волосами, и вскинул голову, чтобы смотреть прямо в лицо Повелителю Ночи. – Правда в том, что мы специально изменяли Дэнни, исходя из того, что он будет под присмотром и не получит в руки единоличную ответственность в значимых вопросах. Это был эксперимент, и он удался. Я не смогу быть им, даже если ты немедленно обеспечишь мне отставку и роскошную пенсию до скончания времен, Младший рассчитан именно на присутствие братьев. И я не могу просто выкинуть его из головы, потому что я – это он. Но я могу глушить его порывы теми самыми экстремальными развлечениями, которые тебя настораживают. Именно такими, меньший стресс его не берет, я проверял. У тебя есть нарекания к моей работе, или только опасение по причине непривычного поведения?

– Значит, правда… – легионер помолчал, снимая лицевой щиток. Взгляд обсидиановых глаз оказался сочувственным. – Нарекания касаются только того факта, что, если ты всё-таки не рассчитаешь риск, слишком значимый кусок управления просто повиснет в воздухе. Гипномашина дает достаточную степень погружения и не оставляет телесных повреждений.

– Гипномашина может покалечить куда хуже, чем просто удар, а наша еще и собрана на основании демонических технологий. И потом, капитан, каждый боится того, в чем лучше разбирается, уж извини. Так вышло, что воздействия на свой разум я опасаюсь куда больше, чем пресловутых телесных повреждений.

– Тогда ищи более безопасные способы! – капитан снова повысил голос и тут же сбился на неловкое бурчание. – Фиррентисы говорят, что ты дерешься с худшими людьми из трюмов, и при желании любой из них свернет тебе шею быстрее, чем вмешается твоя охрана.

– Я и не сомневался, что еретехи наблюдают всегда и везде, а особенно там, где мой техник свинтил камеры, – понимающе усмехнулся Лем.

– Не врут, значит. Доверие к самообладанию Митриха я еще могу понять, но это?

– Увы, более надежных людей мне жалко ликвидировать, а позволить шляться по кораблю тому, кто возил меня мордой по стене, я никак не могу. Плохо для репутации.

Легионер мрачно хмыкнул, соглашаясь, что, пожалуй, действительно плохо. А Лему вдруг ударило в голову, как от полной затяжки крепчайшей обскуры. Вот такого безумия не устраивал даже Дэнни! Ты готов, мой капитан?

– Собственно говоря, – «…или ты сам меня прикончишь из осторожности, при одном взгляде на эту сумасшедшую улыбку, которая лезет на лицо вопреки всем навыкам самообладания?» – во всём флоте есть только один… человек, которому можно вообще абсолютно всё, и даже жить после нанесения мне тяжких телесных повреждений. И, судя по всему, он достаточно ответственно отнесется к вопросу сохранения моей бесценной жизни.

– Спятил? – совершенно искренне отпрянул неустрашимый Зо Сахаал.

– Ровно в рамках запланированных изменений личности. Это личная просьба, капитан! Что бы ты сделал с неким человеком, на котором завязано слишком много важных каналов управления твоим кораблём, но поведение которого категорически нуждается в коррекции по рецепту Повелителей Ночи?

– Выяснял бы, откуда он у меня взялся такой…

– Ну, это тебе известно, капитан. Ты его украл. У него самого многолетней давности. Чужие вещи полны сюрпризов! – «…вот теперь точно прикончит!»

***

Сахаал смотрел на Лема и видел Дэнни. Существо, годы назад взрезавшее его реальность, потому что так не бывает, чтобы человек смеялся, и толкал кулаком в плечо, и терпеливо говорил: «Подожди, Зо, мне больно». И точно так же не бывает, чтобы человек сам просил о пытках и улыбался при этом той же открытой улыбкой.

***

– Мне нужна помощь, капитан. Мне действительно не нравится доверять свою жизнь трюмным отморозкам. И лишний раз вызывать гнев досточтимого Митриха… я буду раздражать его всё равно, потому что многие его действия вредят порядку на «Черном Ветре», но я не хотел бы делать это чаще необходимого. Останови меня, Зо!

***

Боль имеет цвет: цвет полночного неба в росчерках молний. Боль – как уютный кокон, как гарантия, что ничего плохого не случится, потому что уже случилось. Боль – это секунда, законсервированная в стазисе, когда хрупкий фарфор уже рассыпается тысячей осколков, но еще сохраняет форму, а пылающий прометий льётся из бесчисленных трещин. Боль – это обжигающе красиво!

И только досадными штрихами реальности иногда: нарочито, до смешного не искренне грубо:

– Ты еще в сознании, смертный? Не хочу возиться с бесчувственным телом.

– Да, капитан, я еще в сознании.

========== Глава 5 ==========

И всё завертится, петля закрутится,

Сначала стерпится, потом полюбится.

Судя по ощущениям, «очнули» Лема сразу каким-то тонизирующим коктейлем, голова была на диво ясной. Первым, что он увидел, придя в сознание, ожидаемо оказались Фиррентисы, которые, обнаружив, что пациент открыл глаза, тут же перешли на голосовую речь, причем все разом:

– Очень, очень эффектно!

– Если ты намерен повторить, то…

–…в следующий раз я буду присутствовать.

– И это не вопрос, это распоряжение…

– … уважаемого капитана Зо Сахаала…

– …и моё самое искреннее желание.

– Сколько я был без сознания? – ухитрился вклиниться Лем в восторженное стрекотание.

– Четыре часа двенадцать минут.

– Сплошное удовольствие работать с профессионально нанесенными травмами.

– Очень аккуратно!

Импровизация вышла, что надо, саркастически похвалил себе Лем. Хвала Четверке, что на посещение «Грешницы» время закладывалось с хорошим запасом, и хватиться любимого начальника, скорее всего, никто еще не успел.

– У меня на лице повреждения есть?

– Разрезы нанесены крайне…

– …аккуратно! Только на закрытых…

– … твоим обычным облачением…

– …участках кожи.

– Весело тебе! – усмехнулся Лем, окончательно успокоившись. – Когда отпустишь? Мне работать надо.

Гарнитура вокса пролетела по воздуху и осторожно расположилась по штатным местам: горошина – в ухо, дополнительная мембрана микрофона – на горло, поверх вшитого вокс-модулятора.

– Речевой аппарат не повреждён. Противопоказаний к трудовой деятельности не обнаружено, – формально доложил Фиррентис, правда в четыре рта и семь динамиков хором, что несколько подпортило официальность тона.

– Я сейчас мутирую тут у тебя! – мрачно пообещал Лем. – Зрелище паясничающего механикума, единого в одиннадцати лицах, наверняка относится к категории Оскверняющих Разум.

– Я не адепт Омниссии, я еретех. Мне даже смеяться можно! – механическим тоном сообщил Примарис.

– Пощади!

Лем демонстративно зажмурился, и спрятав таким образом взгляд от развеселых еретехов, активировал вокс.

– Благодарю тебя, капитан.

– Было бы за что, – сумрачно откликнулся легионер. – Ты, когда сможешь, Унуса найди. И сам ему объясняй, что случилось и за что я тебя. А то интеррресуется… – последнее слово прозвучало отчетливым рычанием, и Лем понадеялся, что интерес Первого не вылился в межбратское рукоприкладство. Думать о причинах такого острого интереса, как и о безрадостном настроении самого Зо Сахаала, Лем был пока не готов. Но и откладывать разговор с Унусом было недопустимо, поскольку напряжение между командной верхушкой флота – это однозначно плохо. Только из медблока сначала выбраться.

На этот раз свет был приглушен и в личном кабинете Лема, и в коридорах на пути к нему. Теоретически, это усложняло задачу, поскольку лицо собеседника было едва различимо в сумраке, но лучше так, чем читать эмоции прямо сквозь шлем. Унус привычно опустился в гостевое кресло и обратил на хозяина комнаты непроницаемо-угольный взгляд. Лем ровно улыбнулся в ответ.

– Я хотел поблагодарить тебя за беспокойство о моем здоровье, досточтимый Унус. И сказать, что ты, по неведению, слишком плохо думаешь о чтимом капитане Зо Сахаале.

Тьма треснула белым расколом, Лем впервые в жизни видел, как Унус улыбается, и это была недобрая улыбка.

– Ты сам-то понял, что сказал, человек? Я? По неведению? О Зо Сахаале?

Первый коротко расхохотался. А у Лема в голове вдруг встал на место кусочек головоломки, совсем очевидный, лежащий на поверхности, и начисто упущенный в вечном раздрае собственных мыслей и чувств.

И благие планы на сдержанный вежливый диалог улетучились без следа.

– Унус! Почему ты – не Зо Сахаал? – вопрос оборвал хохот, и легионер насмешливо склонил голову, всем видом говоря: «О, сообразил-таки!»

– Капитан что-то сделал с тобой.

– Не капитан. Вы. Но по его приказу, человек. Ну же, расскажи мне, чего я не знаю о чтимом капитане Зо Сахаале? И с чего бы мне плохо думать о нем?

– Не убедительно, досточтимый легионер, – расслабленно отозвался Лем. – Я верю твоим словам, но с чувствами ты переигрываешь. Мы не первый день знакомы, я бы заметил.

– Ты прав. Во мне нет гнева, ни на вас, ни на него. Я не знаю, как вы это сделали. Смутно помню, но понять не могу. Но насчет неведения ты сморозил удивительную глупость.

– Да, я сказал глупость.

– Бывает.

– Унус?

– Он рассказывал мне, что было, когда он просто воссоздал себя. Того, первого, забрали твои братья, когда Зо уже решился его казнить. Следующего долго держали в гипномашине, потом сняли ментальную матрицу с него, а не с Зо. Я не помню ничего, только ощущения. Того, второго, Фиррентис потом разобрал на прогеноиды и другие полезные части, у него нервная система пострадала на физиологическом уровне. Я не первый, я третий, и, кажется, мне повезло. Я действительно не имею к вам гнева. И когда я говорю, что ты взял не то имя, я знаю, о чем говорю. Знаю, насколько копия отличается от оригинала, если того хотят…

– Мне уже поздно менять выбор.

– Это я тоже понимаю. «Личность копии пластична», и так далее. Квинквэ начинал во взводе у Гафара, а сейчас часто живет по нескольку дней в казармах с берсерками, ты знал? Ему нравится. А я много разговаривал с твоими братьями, пока они не ушли. Кажется, им было интересно, что у них получилось. Я не возражал. Не знаю, умел ли тогда возражать.

Тьма милосердно скрадывала оттенки и черты. Прочитать сейчас всё, что спрятано за сплошной чернотой глаз легионера, Лем бы не рискнул. Темнота была уютной бесконечностью, и время остановилось.

Унус никогда не произносил столько слов. Лем никогда не тонул так в собеседнике.

Одна фраза медленно кружилась в сознании, как травинка в водовороте: «Я много разговаривал с твоими братьями». Братья – это те, кто по своей воле изменяли нас, лепили по своему вкусу и под свои надобности, братья по генетическому материалу и памяти. Единоутробный мой брат по чреву демонической машины, по переписанной судьбе и отнятому прошлому, сидит сейчас в кресле напротив.

– Унус?

Легионер предупреждающе поднял ладонь и решительно закончил вечер откровений:

– Так что у тебя случилось с Сахаалом?

– Я его попросил. Ты же сам видел… всё. Мне было надо.

– Я так и понял.

– А чего тогда?

– Потому что я видел «всё», видел, что ты не в себе. А он бы мог и сообразить, что ты просто не понимаешь, о чем просишь. Не понимал ведь?

– Не понимал, – Лем дрогнул веками, вспоминая ощущение бесконечной секунды в стазисе и обжигающую красоту прометия в сетке трещин. – Понимал бы – попросил бы раньше. Заметно эффективнее и гигиеничнее, чем знакомиться с трюмными крысами.

– Я извинюсь перед ним.

– Спасибо, Первый.

***

Полученная встряска оказалась в достаточной мере впечатляющей и позволила наконец-то просто заниматься делами, не одергивая себя ежесекундно за шиворот. Митрих оставался на «Грешнице», «Иероним» вполне подчинился Унусу и его подручным, общий ремонт пострадавших в столкновении с Ковенантом Х кораблей продвигался согласно утвержденному Фиррентисами плану, и осталось еще время немного позаниматься работой на перспективу.

– Мастер, тебе очередную жертву привели! Я его к медику отправил, – отчитался дежурный из холла.

– Совсем жертву?

– Да не, нормальный вроде. Но его офицер раз пять сказал, что он «чистый» и хорошо воспитан.

– Ладно, как Ютари его отмоет – присылай ко мне на растерзание.

Последнюю декаду это стало уже дежурной шуткой. Лем начал фильтровать сквозь свою свиту корабельный молодняк, выбирая самых интересных и талантливых подростков для себя, а остальных перераспределяя, с учетом навыков и склонностей, в младшие помощники к наиболее толковым офицерам. Как показала проблема с «Грешницей», добывать квалифицированные кадры из воздуха получается с трудом, а так есть хоть какой-то шанс вырастить дублирующий комплект людей на ключевые должности.

Версия, популярно объясняющая желание старшего помощника селить в своих покоях юных мальчиков и девочек в неограниченном количестве, без разбора их происхождения и квалификации, мгновенно самозародилась в жилых блоках и воевать с нею Лем счел бессмысленным. Главный факт – что, удовлетворив свои ненасытные потребности, он обеспечивает большинству совращенных повышение качества жизни и карьерные перспективы – народная молва не переврала, и в склонности к особо жестоким забавам старпома никто не подозревал. Так что готовые на ВСЁ, (или не готовые, но волоком притащенные старшими доброжелателями) отроки обоего пола появлялись в белых комнатах не реже, чем раз в несколько дней.

Юноша получил своё место в лемовой свите сразу, как только вошел в кабинет, хотя был несколько старше, чем большинство соискателей. В простом белом балахоне, выданном в медблоке после штатной санобработки, с криво обкромсанными и уже сильно отросшими волосами, со следами вьевшейся трюмной грязи на руках, он ухитрился выглядеть дорого. Не благородно, не гордо, а именно дорого – как породистое животное или натуральная ткань с ручной вышивкой. Небанальная задача, но новичок отлично справился.

– Имя, звание? – голосом и выражением лица Лем подчеркнул, что настолько формальный запрос – просто шутка.

– Адриан. Я работал уборщиком, господин.

Нет, конечно, «готовые на всё» юнцы через одного пытались предлагать себя прямо с порога. Но так ловко упаковать во фразу «я работал уборщиком» внятное, дословно читаемое продолжение: «..а теперь я твой навеки, я подарю тебе блаженство, а ты осыплешь меня золотом» – это не просто «предлагать себя». Это искусство, которое точно не изучают на нижних палубах.

– А до этого?

– Я жил в Диких Трюмах, господин.

– Уборщик из Диких Трюмов, значит…

Лем не удержался и затребовал на настольный терминал записи с регистраторов, благо известно, из какого отсека привели это диво. На немногочисленных освещенных участках корабельных переходов хорошо был виден невзрачный оборванец, покорно следующий за палубным офицером. К дежурному в светлом холле подошел скромный юноша, стыдящийся своего затрапезного вида. Из медицинской комнаты по пустому коридору прошагал решительный молодой парень, сосредоточенный, готовый к важной схватке, – вот тут ты прокололся, мальчик: не забывай, что наблюдатели есть всегда; впрочем, должен же я буду хоть чему-то тебя научить. И вот кабинет Мастера Лема, и дорогая вещь грациозно падает в руки новому владельцу.

Лему было просто жаль обрывать такую талантливую игру.

– Уборщик из Диких Трюмов, – повторил он, отчетливо теряя интерес. – Ну, я подумаю, к чему тебя можно пристроить.

Парень снова дал трещину, испугавшись, что не дотянул, и новый хозяин слишком толстокож для тонких намеков.

– Я буду очень старательным и очень послушным, господин. Чего бы вы не пожелали, я не разочарую вас! – мизансцена «мальчик очень боится разочаровать хозяина»: нежнейшая дрожь в голосе, чуть прикушенные, а затем несколько раз облизанные губы, огромные умоляющие глаза, влажные ресницы, резкое быстрое дыхание.

– Будешь послушным, во-от как… – «прозрел» Лем. – Подойди ко мне, дитя!

В принципе, Адриан был достаточно убедителен, чтобы внять его призыву всерьез, но под скин-сьютом на Леме местами еще лежали бляхи регенерационного геля и здорово сбивали настроение. Значит, будем просто играть.

Адриан податливо, в должном сочетании откровенно и смущенно, трепетал в руках, подкупающе искренне вздрагивал в ответ на удачные прикосновения… На этом и погорел, поскольку гормоны в его возрасте никакая выучка не пересилит. Лем, со своей стороны, не спешил, до последнего оставляя жертве иллюзию контроля над ситуацией. А потом с интересом пронаблюдал, как юноша соскальзывает за границу притворства, и уже откровенно требует, забыв, что должен предлагать.

Горячее тело бессильно обмякло у Лема на коленях, и он как раз прикидывал, стоит ли аккуратно позволить ему стечь на ковер или эффектнее дать очнуться у себя на руках, когда Адриан очень внятно произнес ему в плечо:

– Ах-хренительно ты меня сделал, Мастер! Как маленького! – и этим заработал место не только в свите, но и у самого сердца.

Лем без раздумий уронил соблазнителя с колен и щелкнул терминалом:

– Тиамат, ты мне нужна. У меня новый агнец и я не справляюсь с надругательством в одиночку. Так, а теперь – обратился он уже к Адриану, уютно пристроившемуся подбородком у него на бедре, – давай знакомиться заново, и это – твоя последняя попытка.

– Адриан, работал уборщиком, до этого жил в Диких Трюмах, до этого был наложником в гареме Властительного Абини Шай, на корабле «Тайная Власть», – оттарабанило новое приобретение, за что получило свой балахон на голову.

– Одевайся. Я немного не улавливаю нить истории между гаремом и Дикими Трюмами.

– На «Власти» было восстание черни. Всех, кто выжил после подавления – продали оптом.

– О, ты опасный бунтовщик?

– Нет, господин! В гареме никто не бунтовал, господин!

– Тон смени.

– Так точно! Толпа захватила все палубы, СЭР!

– А ты?

– Я был в гареме.

– Ииии?

– Подумал, что когда толпа доберётся до нас… Я украл одежду раба, и присоединился к бунтующим. Потом бунт подавили и нас продали всем скопом.

– И потом?

– Нас купили для корабля легионера Зо Сахаала. И отправили в Трюмы.

– И там ты?

– Крутился, как мог.

– Чем крутил?

– Головой, в основном. Ты не представляешь, что там, Мастер… Если бы они узнали – я бы не выжил, – из голоса Адриана исчезли дурашливые интонации.

– Хорошо. Потом?

– Фильтр-блок, обучение, распределение. Пять месяцев работы уборщиком, без нареканий. Я тоже никому не говорил, Мастер, боялся…

Тренькнул дверной терминал и в каюте стало по-настоящему жарко. Тиамат, официальная лемова наложница, ласково улыбнулась парализованному Адриану.

– Я слышу, здесь говорят про страх?

– Поздоровайся, мальчик. Тиамат из культа Гибельного Наслаждения. Прекраснейшая, знаешь, этот ребенок хотел меня совратить, я еле отбился. А теперь, ребенок, покажи леди Тиамат, как ты это делал.

Адриан с блеском прошел испытание, за пару секунд совладав с собой. И не пытался ничего повторить, просто подался вперед и замер перед убийственно прекрасной женщиной, как котёнок перед пантерой. Маленький, очень пушистый и ласковый котёнок – перед самой желанной в мире пантерой.

– Мы оставим его себе, Мастер? – за этот смех половина личного состава «Черного Ветра» продала бы душу. По крайней мере – половина офицеров, Лем проверял.

– Непременно, прекраснейшая! Я тебе еще пикты сейчас покажу.

Адриан обеспокоенно ерзал, пока Тиамат наслаждалась зрелищем его продвижения по кораблю.

– Талантливый. Вырастет большой – будет опасный.

В устах Тиамат слово «опасный» обозначало высшую степень одобрения, но Адриан этого не знал, и занервничал еще сильнее. А Лем согласно кивнул

– Очень надеюсь. Присмотри за ним для меня.

Проводив взглядом взъерошенного, но вполне готового к борьбе Адриана, Лем поздравил себя с удачно пристроенным приобретением. Тиамат оставалась последней в белых комнатах, кто еще не получил под присмотр какое-нибудь юное дарование, и такая плотность молодняка уже грозила стать отдельной проблемой. Впрочем, пока свита успевала как-то ассимилировать новичков, а с группой не розданных еще в надежные руки подростков благополучно управлялись мистресс Байона и – неожиданно для всех – Хасси, принявший роль всеобщего старшего брата с золотым сердцем, но тяжелой рукой.

И всё-таки это большая удача, когда новичка можно стразу пристроить на место, а не держать в общей толпе до проявления каких-нибудь способностей. Опять же, в официальный гарем давно пора завести юношу, а то среди нужных людей есть такие, кому даже Тиамат не нравится. Со всех сторон прекрасное приобретение!

***

Ар-Хаор с «Ищущего» сообщил, что взаимопонимание с плененным колдуном достигнуто и точка возведения портала рассчитана. Требуется лишь веление Зо Сахаала, чтобы отправиться к ней и начать долгий, вернее – повторяющийся ритуал. Врата Варпа необходимого размера будут крайне нестабильны, пройти в них сможет один, в самом лучшем случае – два корабля, а затем Отверзание Врат нужно будет проводить заново.

Эта новость не понравилась никому. Равно сомнительными были и благополучие первых кораблей, которые будут отправлены в полную неизвестность, и безопасность кораблей, идущих последними, которые будут вынуждены оставаться в точке проведения ритуала неизвестно сколько времени, тогда как Ковенант Х уже наверняка развернул поисково-карательную операцию.

К тому же Сахаал помнил, что многие из сопутствующих ему кораблей ведут младшие союзники, но не слуги, и они в праве сами за себя решать, желают ли покидать пространство Вортекс. В других обстоятельствах это было бы менее важно, но сейчас мудрее предоставить свободу выбора каждому, чем получить от приневоленного спутника удар, когда флот будет разделен и уязвим.

На большой совет были призваны капитаны всех кораблей, многие легионеры, несколько колдунов, помимо самого капитана «Ищущего» – Ар-Хаора из легиона Тысячи Сынов; Фиррентисы Примарис, Квартус и Децимус, и несколько старших офицеров «Черного Ветра». Присутствие и предводительство на совете самого Зо Сахаала помогло избегать или вовремя пресекать трату времени на разбор взаимных упрёков, а Лем занимался, в основном, тем, что обеспечивал смертным саму возможность быть услышанными высоким собранием, зачастую просто озвучивая их высказывания от своего имени.

Только один из кораблей отказался следовать за Сахаалом – его капитан был связан компактом, не допускающим ухода из Вопящего Вихря. Этот человек обязался перед последним ритуалом принять на борт пленного колдуна, поскольку ритуалист должен из вне держать портал, когда в него входят корабли. Ему же, помимо всех прошлых долей, был отдан в распоряжение не подлежащий достаточно оперативному восстановлению рейдер одного из союзников, владелец которого с удовольствием принял командование на «Гонителе».

Решено было, что первыми в портал отправятся «Иероним XII» и «Грешница» как наименее ценные корабли, и их судьбу постараются сразу же прозреть пророки, пока готовится следующий ритуал. Замыкающими же пойдут «Черный Ветер» – самый мощный корабль, способный, в случае необходимости принимать бой, прикрывая отход остальных, и «Ищущий» – чтобы максимально долго присматривать за колдуном.

Все бессмертные воины, распределенные ранее на «Иероним», «Грешницу» и «Гонитель» были возвращены обратно на «Черный Ветер» – чтобы не рассеивать силы и повысить боеготовность на случай столкновения с Ковенантом Х.

***

Митрих не счел нужным решать для себя, был ли хоть когда-нибудь в чем-нибудь прав белоголовый. Куда важнее было, что могучий Зо Сахаал продолжал настаивать на его неприкосновенности. Однако же просто отступиться, особенно после гнусных рассуждений смертного о причинах засилья нурглопоклонников во владениях Повелителей Ночи, Митрих просто не мог. К тому же, после сомнительной, зато очень присмиревшей команды на «Грешнице», беспутство на «Черном Ветре» особенно бросалось в глаза. Более всего возмутила Митриха возникшая уже в его отсутствие манера именовать отведенные белоголовому помещения «заповедником», истолковывая это слово как «место, запретное для охотников». Человек достаточно ясно продемонстрировал свою осведомленность в истории Примарха Кёрза, а значит прямой намек на Ночного Охотника и его потомков был умышленным и, безусловно, оскорбительным для всего Легиона.